Глава 1

По ставням барабанили. Местная ребятня, которая с заходом солнца начинала свой нехитрый промысел, швыряла камешки в окна, клянча сладости или яркие безделушки.

Инсар Килоди поднялся с постели. У него было крепкое худое тело и тёмные до плеч волосы. Он открыл ставни и выглянул на улицу. Низкие окна не скрыли наготы, но детям было плевать — они частенько видели его в похожем обличии. Инсар поднял с пола стеклянную бутылку дешёвой газированной воды и бросил в окно. Самый ловкий парнишка лет девяти с уродливым шрамом на лбу изловчился и поймал её на лету, не дав разбиться о камни. Малышня разразилась одобрительными возгласами и накинулась на добычу. Открутив крышку, они начали жадно пить, гомоня и выхватывая бутылку друг у друга. Через минуту свора двинулась дальше, бросив пустой бутыль под ногами. Утром его подберёт какой-нибудь старик и сдаст в утиль за краюху чёрного хлеба.

Инсар Килоди прикрыл ставни, подошёл к проигрывателю и, заботливо перевернув пластинку, уложил её на диск. Установил иглу и спустя мгновение приятная и тихая мелодия растеклась по телу, проникла в воздух, смешалась с ним и не было ничего прекрасней, чем эти минуты независимости от страшного порока, который жил в теле Килоди и терзал его, заставляя совершать гнусные вещи. Восхитительная музыка лечила его, и только в эти моменты он был абсолютно свободен.

Рыжий кот спрыгнул на пол и юркнул под кровать. Ему не нравились тени, беснующиеся на стенах провонявшей плесенью сырой конуры. Тени извивались от негодования и изнывали от бессилия, пока играла музыка. Лёжа в белоснежной постели, раскинув руки и глядя в потолок, Килоди улыбался и с трудом вспоминал детские годы. Чернила затмевали память, омрачали лучезарные мгновенья давнишнего счастья.

Где-то сверху промчался шумный монорельс. За ним ещё один. Кот выполз из-под кровати с мышью в зубах. Она ещё дышала. Рыжий старина положил добычу перед Килоди и прижал её мощной когтистой лапой. Скоро его друг начнёт страдать. Музыка закончится, и во второй раз тень не простит такого наглого издевательства. И когда парню станет худо, подарок кота будет кстати.

Заканчивалась четвёртая часть симфонии. Ещё чуть-чуть и начнутся страшные муки. Наконец наступила ненавистная тишина. Инсар закричал и выгнулся на кровати, будто его резали изнутри. Мигрень сковала виски, живот нашпиговался клинками, а грудь сдавило так, будто на неё скинули пудовую гирю. Инсар орал и колотил себя. Голова, колени, плечи — он молотил изо всех сил, пока другая, настоящая боль, не стала пробиваться сквозь фантомные страдания. Инсар сполз с постели и увидел полудохлую мышь, которая извивалась в лапах кота. Инсар схватил её зубами и разорвал на части, оросив пол каплями крови. Тут же «чернила» набухли и взбудоражились, собрались воедино и, подобно густому едкому дыму, устремились к едва тёплому тельцу грызуна, запуская в него свои эфемерные щупальца. Материя, необъяснимая и скаредная, тянула жизненную силу, уходившую из животного. Раздражённое создание неведанного бытия убралось прочь. ОНО отступило, всё же неудовлетворённое малой жертвой. Однако и мизерного дара оказалось достаточно, чтобы острая боль на время притупилась, оставив лишь ноющее напоминание. Кот удовлетворённо облизнулся и сиганул в окно. Инсар Килоди остался наедине с собой и трупом бедной мыши. Поднявшись на ноги, он сходил на кухню, вернулся, обернул убитого грызуна в фольгу и бросил комок в урну. Затем принял ледяной душ, почистил зубы, заварил кофе и сделал пару толстых сэндвичей с курицей. Съев один, второй он уложил в пакет и бросил в карман ветровки. Бриться Килоди не стал. Нацепил светло-синие джинсы, потёртые кожаные туфли, футболку с изображением соблазнительной поп дивы, проверил на месте ли картридж и статусная карта. Набросил ветровку и вышел на прогулку. Боль почти стихла, ещё немного подвывало ушибленное плечо.

Мимо пробежала очередная компания подростков, для которых ночь не кончалась никогда. Днём они спали, в темноте — работали. Инсар Килоди им сочувствовал только в одном — они ещё не понимают, что живут ради того, чтобы когда-нибудь сдохнуть. Эту нехитрую истину Килоди понял давно. Позавчера ему исполнилось тридцать. Юбилей, который никто не отмечал, в том числе и он сам. Даже открытки ждать неоткуда: много лет назад мальчишка из промысловой деревушки Иншар, что находилась на краю света, лишился не только родины, но и родных.

Килоди протискивался по узким душным проходам, которыми был пронизан Котлован. Прибежище тех, кто не захотел жить по правилам. Автономное государство, которое решило обходиться без своего старшего брата Трезубца — оплота илейской, человеческой расы.

После падения Глыбы образовался Шрам Земли, который невольно поделил территории и, похоже, саму природу существования. Илейцы — люди. Потомки Илейского Царства, которое возникло тысячи лет назад и слуги которого возвели крепость с прекрасным замком из трёх громадных башен. Его, а потом и весь город прозвали Трезубцем.

Инсар завернул в узенький коридор, над которым поскрипывала полуживая выцветшая вывеска «Торты и пирожные от Стэнли». Спустившись в подвал, Килоди попал внутрь. Обдало ароматом выпеченного теста, молока и корицы. Он шёл по залу, заполненному людьми. Завсегдатаи кудесника Стэна уплетали красочные слоёные пирамидки из сливочного крема, шоколадные десерты и розовое мороженое, облитое яблочным сиропом. Котлованцы мило беседовали, обменивались восторженными репликами об угощениях и кто-то, самый поддатый из друзей в углу зала, так и норовил вызвать пекаря, дабы расцеловать его «золотые щёки». Инсар улыбнулся. Одно из немногих мест, где отвергнутые и отвергнувшие чувствовали себя знатью, жившей в самом верхнем ярусе Трезубца.

— Посетители очень довольны, — войдя на кухню, заметил Инсар. Он скинул ветровку, вымыл руки и встал за стол, на котором томилось тесто.

— Главное, чтобы платили, — буркнул невысокий с залысиной мужчина, лет сорока пяти. У него были быстрые руки и речь, но довольно медленные глаза, которые он всегда старался держать лишь слегка приоткрытыми. Стэн виртуозно нарезал мясное филе и репчатый лук, который тут же бросил на разогретую сковородку. — А то в прошлый раз пришлось выбивать жалкие пол-стата. Куда это годится?

— Есть какие-нибудь новости? — спросил Килоди, принимаясь за работу помощника. Он выполнял все указания мастера, покуда тот сооружал новый кулинарный шедевр.

Стэн кивнул и снова пробубнил что-то, в чём читалось: «Давай потом».

Котлован появился случайно, даже хаотично. Раньше на его месте были угольные шахты. Со временем посёлок шахтёров углублялся и расширялся, словно растущий организм. Затем стали появляться постройки. Сначала небольшие, с квартирками, в которых помещались две кроватки да крошечное место для готовки. Затем по мере роста Котлована стали возвышаться сооружения. Двухэтажные дома сменились пятиэтажками. Вскоре появились первые высотки в пятьдесят пролётов, сооружённые жителями Котлована. Долгое время никто в Трезубце не запрещал Котловану развиваться так, как того хотели сами горожане. Но и чем-то помогать «старший брат» не спешил. За десятки лет Котлован стал большим бурлящим районом, который вмещал в себя более сорока тысяч человек. С годами законное место Котлована заканчивалось, и дома строились с необыкновенной плотностью, в итоге прижимаясь и подпирая плечами собрата. Новые улицы тесного городка стали проходить по крышам малоэтажных хибарок, а вскоре добрались и до высоток. В городе-районе появились свои школы, игорные заведения, прачечные, бордели, забегаловки разного толка, подпольные медицинские кабинеты, лавки со шмотками и дешёвой едой, две кулинарии, ломбард, букмекеры. И, разумеется, органы правления. Последние были представлены советом из восемнадцати старожилов, которые лучше других знали, как им стоит развивать свой дом. С годами в Котлован провели электричество, проложили кое-какую канализацию и кое-где дали отопление. Чаще всего ресурсы воровались у Трезубца. Наконец «старший брат» взбеленился и решил проучить соседствующих проходимцев. В памяти аборигенов Котлована сохранилось это яркое событие, прозванное как «сломанный зуб». Несколько десятилетий назад люди из Трезубца, вооружённые транквилизаторами и гранатами со слезоточивым газом, спустились в Котёл. Пара сотен бойцов встретила жёсткое сопротивление, ведомое предводителем Алу Шарамом. Алу Шарам собрал вокруг себя самых смелых и сильных мужей и достойно встретил агрессию Трезубца, залив крыши и переулки «котла» кровью. С тех пор власти илейцев оставили отвергнутых в покое, смотря сквозь пальцы на незначительные потери ресурсов. Алу Шарам, коренастый и загорелый красавец со шрамами на лице, стал местным героем и основал что-то вроде клуба, превратившегося затем в крупный преступный синдикат, интересы которого и по сей день простираются далеко за границы Трезубца, где стерильность намерений и чистота мысли возводятся в абсолют.

* * *

В дверях кухни появился темнокожий парнишка, который подменял Килоди.

— Казау?! — встретил его Килоди рукопожатием, обтерев перед этим свои бледные жилистые руки чистой тряпкой.

— Будет помогать мне! Переодевайся, парень, впереди у нас целый день! — махнул Казау Стэн, подхватил полотенце, кинул его на шею и молча позвал Инсара за собой.

Они вошли в уютный, но скромный кабинет пекаря. Стэн рухнул на свой мягкий диван, потом снова вскочил. Стянув с шеи полотенце и обмотав им кисть, открыл дверцу квадратного холодильника, сунул руку с полотенцем внутрь и вытянул ледяную бутылку красного напитка.

— Настойка монахов Асмиллы, — улыбнувшись, протараторил Стэн, разлил по стаканам и протянул один Килоди. — Садись!

Инсар повиновался.

— Знаешь, работаем в две смены, никакого отдыха, — снова устроившись на диване, заговорил пекарь, — готовим большую партию самых изысканных десертов. Крупный заказ на пять тысяч статов. Не поверишь, но пришёл он из самой кузницы здравомыслия, из замка.

— С чего бы вдруг? — сдвинул брови Килоди и отпил настойки. Пряный, терпкий вкус с яркими фруктово-цветочными нотками.

— Пару месяцев назад дочурка Сэмюэля Фрая со своей подружкой забрела к нам. Испробовала всё самое лучшее, оставила кучу статов и улизнула. Оказывается, девчонке настолько всё понравилось, что она заставила своего папашу заказать на праздник кучу моих пирожных. Я вроде и рад, даже горд, но всё равно как-то не по себе, понимаешь?

— А что за праздник? — прервал Стэна Инсар.

— О нём и речь. Старт «Вечного Странника». Отмечать собираются чуть ли не все наместники илейских границ. В связи с этим Артук хотел тебя видеть и кое-что обсудить.

— Хочет отхватить билет на корабль? — хмыкнул Инсар, допил настойку и попрощался со Стэном. Пекарь не возражал, пусть и хотелось немного поболтать. Впрочем, Инсар был не лучшим собеседником.

* * *

Самюэль Фрай любил свою дочь, пса, редкую коллекцию артефактов, собранных во время странствий по миру, и порядок, сопровождавший илейского Лидера всегда и во всём. Фрай выглядел стильно и просто одновременно. Часто носил серый пуловер поверх рубашки с галстуком, брюки и туфли. Вчера ему исполнилось сорок семь лет. На лице его всегда читалась лёгкая улыбка, которую в обществе расценивали неоднозначно. Его жена скончалась скоропостижно и слишком непредсказуемо. Она не болела, прекрасно выглядела и часто улыбалась. Однажды ночью, когда Фрай находился в разъездах, ей стало невыносимо жарко. Удушье взялось за горло и не отпускало, пока тело довольно молодой женщины не рухнуло на холодный пол спальни. Медики сделали вывод — приступ тревоги, закончившийся остановкой сердца. Фрай был безутешен. Но подрастающая дочь и политика отвлекли Самюэля от горя, придали ему жизненных сил.

При Фрае разрослась и окрепла организация «Чистый разум», занимавшаяся внедрением детрийских технологий и инновациями в сферах здравоохранения, психологии и права. Благодаря «Чистому разуму» удалось контролировать человеческие грехи, пороки и недостатки. Один укол вживлял в организм человека сотню микроскопических искусственных организмов — миниботов, которые считывали все показатели жизнедеятельности и отправляли их в наблюдательский центр. Когда кем-то совершались некоторые проступки, на мониторе «смотрителей» загорался красный маячок. Группа досмотра тут же выезжала на место, изучала детали происшествия и заключала, сколько очков кармы стоит отнять у илейца. Иногда, когда дело касалось семейной ссоры или, скажем, гневной реакции во время спортивного матча, «смотрители» оставляли сигналы маячка без вмешательства. Но порой процент нарушения зашкаливал, значит, случилась беда. Бывало, некоторые люди теряли все очки кармы, поддавшись приступу депрессии, пустившись в запой или подсев на азартные игры. Таяли очки кармы, и вместе с ними медленно исчезала возможность получить своевременную лучшую медицинскую помощь, высокооплачиваемое место работы или приглашение на важный тренинг, посвящённый самосовершенствованию. К слову, выходов у таких людей оставалось множество — весь мир был открыт пред ними, где нет миниботов, но и современной медицины. Однако почему-то самым популярным было бегство в соседний «котёл», где очки кармы никто не считал и вообще забыл об их существовании. В Котловане ценились статусные единицы — единая валюта, за которую покупали как муку, сахар и пиво, так и танки, самоходки, наркотики. Илейская столица давно стала образцом человеческой стерильности, демонстрируя утопию праведного строя. Остальной мир был куда гаже, чем отполированный мрамор затупившегося Трезубца.

* * *

Заливисто голосил хриплый сторожевой бульдог. Инсар вынул из кармана ветровки пакет, развернул его и бросил припасённый сэндвич зверю. Отвлёкшись на секунду, пёс прозевал, как худощавый высокий Инсар проскользнул мимо него и оказался на веранде. Отсюда начинались фавелы, принадлежащие синдикату «Шарама». Инсар быстро миновал дворы, в которых коротали утро боевики синдиката. Отсюда всё небо было как на ладони. Фавелы Шарама раскинулись на крышах других сооружений, которые также принадлежали криминальной группе. Казино, торговля людьми, наркотиками и оружием — лишь малая часть того, чем занимались в «Шараме». Начав с благих дел, с каждым годом клуб Алу Шарама превращался в гниющее, мерзкое предприятие. Его внук — Артук Шарам, толстый и тупой тюфяк, которому власть досталась в наследство, усугубил растущий криминалитет, распоясал «сорви голов» и всячески поощрял бессмысленную жестокость. Он с дикой радостью поддавался наркотическому безумию и обожал женскую компанию, как и подобает нерадивому недорослю-переростку. Шарам уничтожил совет старожилов и правил Котлованом в одиночку.

— Ага, снова задобрил псину! — заорал Артук Шарам, увидев Инсара. — Кормишь его всяким дерьмом! Скоро сдохнет от твоих подачек. А мне нужен здоровый зверь!

— От булки с курицей ещё никто не умирал, — спокойно ответил Инсар.

— Смотри! Я пытаюсь постичь смысл бытия! — Артук кивнул в сторону самодельного бассейна, в котором резвились три голые девицы. На брюхе Шарама висело полотенце, прикрывавшее его гениталии, а в руках пенились свежие коктейли. — Присоединяйся!

— Воздержусь.

— Как давно ты был со шлюхой? У меня лучшие не то, что в этой дыре, но и во всём грёбаном Трезубце! Во всей Илейе таких цыпочек не сыщешь! Ты уж мне поверь!

Девушки, услышав похвалу, весело взвизгнули.

— В другой раз, — отмахнулся Инсар и присел на раскладной стул.

— Тогда, может, немного едкой радуги? Знаю, ты без ума от этой дряни, — растянул свои губы в безобразной улыбке Артук. Его волосатое тело напоминало Инсару плюшевую игрушку, которую трепали сутками напролёт и, наконец, выбросили в урну, решив, что она своё отслужила.

— Сначала разговор, потом всё остальное.

— Гм. Хорошо, пошли, — Артук подошёл к бассейну, вручил коктейли дамам и ласково попросил их ненадолго отлучиться. Инсар никогда не понимал, как можно быть настолько учтивым со шлюхами, которых имеет добрая половина богатеев Котлована. Пожалуй, это та самая добродетель, которая всё же водилась в жирном ублюдке, досталась ему от деда.

Девушки ушли. Артук скинул полотенце и плюхнулся в воду.

— Иди сюда. Говорить будем.

Инсар встал со стула, сложил его одним движеньем, подошёл к бассейну и, установив заново, устроился напротив бултыхавшейся в мутной воде туши.

— Через пару дней жахнет бомба! В космос наконец-таки запустят эту громадину, напичканную лучшей электроникой на свете! Ну, кроме Детры, естественно. Бабки полетят немереные! И всё ради чего? Чтобы отыскать хренову планету, с которой рухнула «глыба»! Нахер нам всем это надо, Инсар? А? Вот мудачьё! Ну, и все шишки, конечно, приглашены на званый ужин, устроенный в замке Фрая и будут там всё это дело обсасывать. На ужин этот ты и отправишься. — Тут Артук усмехнулся, словно сказал что-то забавное. Инсар остался немым и бездвижным. Солнце пекло всё сильнее, над Котлованом прогремел самолёт илейских авиалиний.

— Зачем? — ожил Инсар.

— Не знаю, как и сказать-то тебе, — заёрзал Артук, водная гладь пошла рябью, — дельце-то, мягко говоря, не из простых.

— Говори, как есть.

— Вопрос по твоему профилю. Только на сей раз цель излишне острая во всех мыслимых и немыслимых смыслах. — Артук сделал паузу. — Самюэль Фрай.

— Сколько? — Инсар не был удивлён или напуган. Инсар ждал предложения всей жизни, и теперь был уверен — это оно. Попасть к Лидеру Илейских Территорий — его давняя цель, к которой он всё никак не мог подступиться с правильной стороны.

— Миллион статусных единиц, — тихо, словно боясь спугнуть птицу на ветке, проурчал Артук Шарам, — оплата по результату, как всегда. Заказчик — персона богатая и авторитетная, так что не суетись, всё по чести. Хотя признаюсь, у меня бы очко сжалось в ноль, узнай я кого надо убрать. А ты ничего, бодрячком!

Инсар кивнул, встал со стула и больше не проронил и слова. Он принял очередной заказ. И снова без лишних вопросов и уточнений. Есть задача, которая требует решения. И в столице только Инсар мог с нею справиться. Несколько громких убийств наделали шороху в Трезубце, где, как считается, у всех есть миниботы и куда без них не пускают. Но «смотрители» убийцу не зафиксировали. Красный маячок не загорелся. У Инсара был секрет, он умел обходить системы безопасности, став самым востребованным и скрытным наёмником в Котловане.

Дневник Килоди:

« Уровень очков кармы был запредельным. Это произошло после стандартного укола с механическими паразитами в первый день моего пребывания в Трезубце. Любой положительный поступок прибавлял очки. Злодеяния оставались незамеченными. Поражённый я долго не мог понять, в чём дело. Подобных прецедентов никогда не случалось. Спустя ночь, когда «чернила» в очередной раз нашёптывали мне во сне, всё встало на свои места. Непостижимым образом, как и всё их гадкое существование, НЕЧТО блокировало механизмы, ответственные за доклад о проступках. Каждое зверство, учинённое мной, оставалось безнаказанным. Жестокое преднамеренное убийство каралось ссылкой на дно Шрама Земли. В противном случае, я бы мог оказаться на той стороне жизни две дюжины раз, если не больше. «Чернилам» выгодна моя душа и, конечно, они желают освободиться или покорить меня, согнуть, переманить на свою слизкую, смердящую сторону. Я убиваю по их просьбе. Они умоляют меня, причиняя нечеловеческие боли. Кошмары ночи, с которыми я просыпаюсь, завтракаю и трахаюсь, когда надоедает быть одному. Как же! Одному! ОНО всегда наблюдает, укрывшись в тенях, углах и закоулках пространства. Они то и дело твердят про Хсара. Про того самого, о котором пишут в детских учебниках в разделе мифология древнего мира. Я прочитал не одну книгу об истории, о преданиях и легендах. Штудировал даже сказки. Но ничего не нашёл. Даже ниточки, за которую можно было бы зацепиться. Порой мне кажется, что я спятил и мне нужна медицинская помощь. Я ведаю, что творю, но совершенно этого не желаю. Лишь муки, страшные и безумные подвигают меня на ужасы, которые я свершаю, находясь, определённо, в своеобразном гипнотическом дурмане ».

Инсар остановился, убрал руки от клавиатуры, перегнулся через перилу, чтобы посмотреть вниз. Потасовка. Бордель «Сошуаль», где отдыхали самые обеспеченные «котлованцы», а иногда и заезжие гости, славился своим сервисом и смородиновой водкой. Потасовка не утихала. Мужчины ругались, выясняли отношение. Причём двое на одного. Его здесь узнают и с некоторых пор уважают, однако установить свои порядки Килоди пока не успел. И не собирался, пока не разглядел двух здоровенных лбов, которые измывались над карликом в рваном балахоне. Инсар выключил визуальную клавиатуру, сложил электронный дневник как тонкую книжку и убрал во внутренний карман ветровки. Ссора переросла в драку. Двое избивали беднягу, который рухнул на пол борделя. Вокруг столпились зеваки. Они с яростью выкрикивали проклятия в адрес карлика и делали ставки. Инсар спустился вниз по лестнице, схватил одного из экзекуторов за шкирку и швырнул в сторону выхода. Посетители застыли в оцепенении. Второй обернулся и получил сокрушительный удар в челюсть, после которого точно потребуется операция по замене имплантов. Килоди вцепился в избитую жертву и тряхнул её, подняв на ноги. Низкое с горбинкой существо напоминало сбежавшего из цирка уродца. У него была маленькая лысая башка с вмятинами на черепе, кожа зелёно-коричневая, как у некоторых рептилий. Прикус неправильный, морда как у столетней прыщавой старухи, высокий лоб и кривой, тонкий нос. Гибриод, которого чёрт знает каким ветром занесло в Котлован. Инсар брезгливо отстранился, бросил извиняющийся взгляд на толпу и пулей вылетел из «Сошуаля».

— Мы узнали тебя! — заревел здоровяк, которого Инсар бросил в проход. — Ты — псина жирного Артука! Сучий сын!

Инсар насчитал четырёх крепких мужчин, которые собрались у входа в бордель и с нетерпением ждали, когда их новая потенциальная жертва покинет салон. В руках — дубины и цепи. Один размахивал самодельной булавой. Стемнело.

— Вряд ли ты знаешь, кто я, иначе бы вас здесь уже не было, — своим скрипучим и обыкновенно спокойным голосом проговорил Килоди. Ещё смерти, которых он не хотел. Или удастся обойтись переломами да контузией? Вот было бы здорово. И тут же Инсар ощутил знакомые копья в своём животе. Голова мигом потяжелела, собиралась отвалиться, отколоться от свинцового тела. Подступила тошнота, ноги подкосились. «Чернила» передавали свой язвительный привет. Им нужна жертва. Сильная духом или совершенно бесполезная — неважно! Главное — утолить прихоть и голод, терзающий монстров. Инсар присел на колено, закашлялся и схватился за живот.

— Это ж надо! — взревел всё тот же здоровяк, — ещё не начали, а он уже съёжился, как насекомое! Добьём гниду!

Град ударов отдавался чуждым эхом, приветом издалека. Норовил сойти за вспышку фейерверка, который устроили на другой стороне города, так безобидны и безболезненны были увечья, причинённые Инсару квартетом разъярённых боровов. Когда-то давно они спустились в Котлован за лучшей жизнью без контроля и назойливого всепрощенья. Каждое воскресенье устраивали кулачные бои, разбивали друг другу морды и были счастливы. «Хочешь жить?», — прошипело НЕЧТО, перебивая молотящие носки сапогов. «Дай нам помочь тебе, прими наш дар», — снова шипели ОНИ, древние и непостижимые «чернила», разлитые в его душе. «Накажи их за неуважение. Ты лучше них. Ты лучше всех!», — твердил единый тихий хор неосязаемых существ. Килоди впервые слышал их, будучи в сознании. Его лицо превратилось в красную лепешку, рука была сломана в двух местах, а на спине и боках не было живого места. Ещё чуть-чуть и они его прикончат. Нет! Ему будет нестерпимо больно, но умереть он не сможет. Не так просто. Начал бы он свой путь, не укажи ему провидение дорогу, по которой он идёт, не спотыкаясь, как марафонец или последний упрямец? «Хорошо», — ответил Инсар теням и погрузился в состояние близкое к анабиозу или пребыванию под капельницей. Тело и разум погрузились в водяную массу, померещилось волосатое тело Артука и многоголовый монстр в теле сексапильной красотки с коктейлем.

Буянившие здоровяки оттащили измочаленное тело в закуток тесных улочек Котлована, бросили в кучу с отходами и решили выждать, как быстро набегут крысы.

— Ставлю пять статов, что его обглодают до восхода солнца, — предложил инициатор избиения, грубый и сильный дантист. Его приятель, которому Килоди сломал челюсть, что-то вяло промычал, будто согласился. «Чернила» снова ожили, засновали по каменным стенам хибарок, облизывали стояки, по которым текла мутная вода, мусорные баки и мостовую. Компания мужчин заметила театр теней, кто-то скривился, другие насупились, опустив брови.

— Гадство какое-то! — пробасил боров, у которого ноги были короче, чем у других, оттого он казался лилипутом с огромным телом.

«Чернила» увеличивались в размерах, перетекали друг в друга, меняли форму, отражались в свете слабо-светящих неоновых вывесок заведений, предлагавших быстрый и качественный ремонт одежды.

— Пошли отсюда! — предложил четвёртый, самый хилый и незаинтересованный участник избиения.

Инсар встал на ноги. Раны затянулись, рука срослась. Он стряхнул с плеч разорванную ветровку и со стеклянными, ничего не выражавшими глазами бросился на своих обидчиков. «Чернила» превратились в едкий густой дым и с тихим шипением последовали за ним.

Инсар испытывал нечто невероятное. Экстаз! Лучше, чем все наркотики, вместе взятые или ласки молоденькой проститутки. Его разум был очищен, а за спиной выросли каменные клешни, готовые разрушить всё на свете. Силы переполняли нутро, мышцы напряглись до предела, а руки превратились в наковальни, которыми в пору гнуть стальные прутья. Эйфория полёта и невероятная, сказочная мощь — это преданное, которое Килоди получил, обвенчавшись с тьмой.

Первому борову, самому большому и крикливому, Инсар вырвал кадык голыми руками, затем пробил его грудную клетку и кинулся ко второму со сломанной челюстью. «Чернила» бесновались. Их жуткие мрачные щупальца впивались в убиенные тела, пролезали в нанесённые раны, из которых хлестала кровь, проскальзывали через открытые рты, ноздри, уши. Пробравшись внутрь, они высасывали душу и волю, остатки жизненной, мятежной силы, которые должны были отправиться в чертоги праведного благословения. Сломанная челюсть дополнилась оторванной головой. Двое других уносили ноги. Облако теней настигло их, указывая Килоди дорогу. Лабиринт Котлована предлагал множество ветвистых путей к отступлению. Но НЕЧТО знало наперёд шаг своей жертвы. Килоди зацепил коротконого и со всего маху размозжил его о бетонную стену одной из старейших построек Котлована. «Чернила» нашли последнего. С каждым убийством Инсар становился сильнее, неуязвимее, но главное — ближе к НИМ, тем, которые хотят для него идеального мира. Воля павших оказалась высока, лишь душа их была далека от идеалов чистоты и нравственности. Именно о таком «чистом продукте» давно мечтало засевшее в нём существо — многоликое создание темнейшей ночи.

— Стой! Я тут ни при чём! Я тебя вообще не знаю! — закричал последний из четвёрки и разревелся. — Умоляю, не трогай меня! прошу! Смилуйся! Я ничего никому не скажу! Ничего! Клянусь! Умоляю, прости меня!

Килоди вплотную приблизился к нему, рыдающему и молящему о прощении. Инсар пронзал живое нутро своим ледяным взглядом. Сейчас он узрел все его страхи и достоинства. Знал о фобиях и предметах гордости. Трясущийся от страха человек упал на колени и предстал перед Килоди обнаженным и абсолютно беспомощным. Жалким.

«Пощади», — прошипели ОНИ. «Пощади и сделаешь шаг к величеству самого Хсара», — вопрошал голос из вселенских глубин.

— Беги, — проскрипел Килоди и отпустил свидетеля, видевшего зверства, учинённые Инсаром на тесных улочках душного «котла».

Где-то вдалеке завизжали дети. Они снова совершали свой привычный ритуал. В этот раз они напоролись на множество растерзанных останков.

Снова играла музыка. Медленная мелодия, которую Инсар знал наизусть. Он лежал в ванне, заполненной холодной водой. Кое-где плавали уже подтаявшие ледышки. И музыка, и вода, и холод его исцеляли, помогали ненадолго забыть о совершённых ужасах. По щекам текли слёзы. Его состояние напоминало похмелье, когда невообразимо стыдно за всё, что совершил, будучи опьянённым. Не стыд, а боль, от которой нет спасения. Никакая чернота не способна затмить эти муки, но Инсару удалось задремать. Во снах ему видится странный предмет. На серой горе под красным небом мерцает сфера, переливающаяся чёрно-алым пламенем. Она покоится на шесте, вонзённом остриём металлического древка в неподатливый скалистый массив. Это могучий ирреальный скипетр, в котором заключена титаническая мощь. Инсар ощущает её, чувствует наэлектризованной кожей, желает ею обладать. Ему необходимо найти этот предмет, разыскать, во что бы то ни стало. Инсар не знает, откуда такая уверенность, но она есть и ему этого достаточно. Верно это очень редкая и дорогая вещь, способная приоткрыть загадочную дверь в комнату, полную ответов. Но где её искать?

Пружина закончила свой ход, и мелодия угасла. Килоди крепко уснул в ванне. Захлебнуться ему не позволят, замёрзнуть тоже. Заботливые няньки, причиняющие страшные мучения и требующие взамен заоблачную плату. Случайный симбиоз, несущий разрушение, сумасшествие и страх.

 

Глава 2

Стэн смолил трубку в коридоре, когда появился помятый Инсар. Его раны затянулись, но в целом он выглядел скверно: усталым, раздражённым, сонливым.

— Хреново выглядишь, — вместо приветствия пробубнил пекарь, — не спал?

Инсар кивнул и спросил:

— Что-нибудь слышно?

— Слухи, — протянул старина Стэн и выдул крупную партию табачного дыма. — Говорят, мертвяков ночью нашли. Разорванные на части тела. Насчитали троих. Сколько на самом деле, шут его знает. Болтают о разборках синдиката, но мне не верится.

— Жуть, — выдавил Инсар и потёр ладонью об ладонь, словно хотел согреться.

— Вот и я говорю, бардак! — Стэн убрал трубку и подошёл к Килоди. — Сегодня ты мне не помощник. Иди, проспись. У нас мало времени, а званый ужин на носу. Стоит тщательно подготовиться. Ты, кстати, виделся с Артуком?

Инсар ответил коротким кивком.

— Тогда ты знаешь, что тебе стоит привести себя в порядок и притвориться крайне обворожительным лизоблюдом. Иначе всё пропало! — прикрикнул Стэн, не поднимая своих ленивых глаз.

— Я буду сопровождать твой сладкий фирменный заказ?

— И ты ответишь, если десерт прокиснет, пока ты шкандыбаешь до чёртова замка! — надавил Стэн, резко отвернулся и скрылся под крышей своей пекарни.

Днём к нему редко захаживали в гости, стягиваясь обычно под вечер, чтобы слегка расслабиться после трудодня или пристойно отметить выгодную сделку в компании бутылочной настойки и свежего пирога.

Полный день Инсар не находил себе места, шатаясь по узким проходам Котлована и мешаясь прохожим. «Котёл» бурлил. Смерти крепких мужей, входивших в «трудовую коммуну», вызвала у «котлованцев» живое любопытство и потаённый страх. Рассчитывать на разборку бандитов не приходилось — слишком кровавой и публичной стала натуральная казнь, ход которой слышало три дюжины ушей в последнюю ночь. Несколько смельчаков решились выглянуть из своих укромных мест, но не разглядели и капли творившегося ужаса из-за странного чёрного тумана, окутавшего невзначай коридоры Котлована.

Килоди подташнивало и тянуло вниз. Глаза закрывались, организм бил тревогу. Он вряд ли подхватил какой-то известный науке вирус. Просто «чернила» вновь как будто заявляют ему, что он, Инсар Килоди, без них слаб и безгранично одинок. Дома его встретил старый друг. Рыжий кот выглядел сытым и довольным. Инсар сходил на кухню, достал из холодильника пакет молока, попил сам и налил в кошачью миску. Его тело горело как после солнечного ожога. На коже выступил пот, но внутри знобило. Инсар, пошатываясь, дополз до постели и рухнул на неё замертво. И вскоре тяжёлое мерное дыхание смешалось с благодарным урчаньем лакомящегося кота.

* * *

— «Вечный странник» — это колоссальный проект, над которым мы работали семь лет и который невозможно вот так просто взять и остановить! Не вижу никаких сложностей с тем, чтобы заменить одну рабочую единицу другой без истерик и перетасовки намеченных планов!

— Да, вы правы: принимать скоропалительные решения нельзя. Но, уважаемый господин Фрай, вся загвоздка в том, что в качественном смысле разверзлась огромная пропасть. Мы собирались отправить в миссию на эту позицию человека, но никак не бота.

Оживлённый спор в приёмном зале Трезубца стал обычным делом. Лидер илейцев, директор «Чистого разума» и светоч в вопросах дисциплины, порядка и контроля раз в месяц оказывался в ситуации защищающегося. Он отбивал нападки Высшего Конфорнума, многие члены которого не во всём разделяли взгляды и методы Самюэля Фрая.

— Хотел бы с вами не согласиться, — успокоившись, продолжил Фрай, — так называемый бот — это полноценный автономный продукт «Чистого разума», надёжный и абсолютно компетентный в вопросах космической навигации и устройства корабля. Высококлассный техник и штурман одновременно. И не будь Конфорнум столь упрямым, я бы и не стал рассматривать человека на эту позицию в принципе!

— Однако я правильно понял, вы хотите возложить ответственность за потраченные миллиарды статусных единиц, часть которых долгие годы понемногу уходила со счетов наших граждан, на бездушную, безответственную и крайне нестабильную машину? — главным оппонентом Фрая был председатель Конфорнума, высохший старик в крупных прямоугольных очках по имени Виктор Соломон. Его седая бородка давно приняла форму перевёрнутого равнобедренного треугольника, а на бритой голове чернело крупное родимое пятно. Председатель Высшего Конфорнума избирался элитой раз в десять лет и считался вторым человеком после предводителя, которого в свою очередь выбирал народ, в том числе и свободолюбивые граждане Котлована.

Фрай скитался по залу, преисполненный внутренним возбуждением, почти огорчением, которое могло перерасти в откровенную злобу. Красный маячок не промолчит, если пылкость расшатанных чувств выльется наружу. Потому Самюэль Фрай взглянул на собеседника, мягко улыбнулся и вскинул руки:

— Мы вольны думать, что всё, предначертанное нам, явиться благим разумением. Однако признаюсь, что будущее мне неподвластно, а горизонты наши неосязаемы. И потому лишь вера в лучшее и наше старание даруют мне надежду, которая позволяет мечтать о прекрасном. Я не занимаюсь поэтикой, господа! У нас отличные союзники за океаном. Детра лояльна к нам и потому снабжает нашу экспедицию лучшими технологиями. Мы можем найти апатиниум там, где нога наша никогда б не ступила, будь мы трусливы. А потом отыскать на небосводе ту крохотную точку, откуда к нам принеслась Глыба и подарила вместе с разрушением бесценный ресурс — не это ли пример слепого решения, бывшего на самом деле зряче всех других? И не беспокойтесь о деньгах народа. Поверьте, львиную долю финансов и ресурсов предоставила нам Детра, имеющая свой немалый интерес в совместном изучении космоса и, если повезёт, других планет.

Фрай облокотился на стол, за которым восседали члены Конфорнума, снял запотевшие круглые очки и принялся протирать линзы белоснежным платком. Заседание приостановилось. Все молчали. Кто-то попробовал начать спор, но тут же поперхнулся и оставил потуги.

— Будь, по-вашему! — холодно произнёс Председатель Соломон и покинул совещательный зал.

Фрай вернул окуляры на место и тихонько кивнул, подав сигнал о конце заседания. Конфорнум разошёлся, оставив Фрая наедине со своими мыслями. Его тревожили новости, приходившие из «котла». Зверское убийство, которое чуть было не сорвало исторический полёт. Жертвой неизвестного потрошителя стали трое из «трудовой коммуны». Один из них, Вальтер Флас, крепкий мужчина с короткими ногами и широкими плечами стал счастливчиком, которого на конкурсной основе выбрали на пост механика «Вечного странника». Он несколько месяцев проходил адаптационные процедуры, сдавал нормативы и зарекомендовал себя крайне способным парнем с размашистыми манерами, портившими имидж экипажа. За несколько дней до старта Флас был отпущен домой, повидаться с родственниками и друзьями. И случилась трагедия. Вальтер Флас мог стать данью демократии и примером для всех, кто с детства мечтал добиться невероятных высот. И он был козырем Фрая в борьбе за новый пост на выборах. И вдруг он его выронил из рукава, неуклюже и чудовищно нелепо.

Дисплей монитора засветился и произвольно ожил. На экране появилось лицо мужчины. Оно ничего не выражало. Черты этого лица были настолько любопытны, что после смерти их носителя нужно было бы сдать череп в университет, где его осматривали бы юные эскулапы на предмет дивной исключительности.

— Снова обижаешь бедного старика, — прошептал уникальный череп своими полноватыми, аккуратными губами. Тёмно-зелёные глаза мужчины были глубоко посажены и немного опечалены. Скулы грубые, чёткие, но не навязчивые. Чёлка тёмно-серых волос уложена набок, лицо начисто выбрито. На вид лет сорок пять. Внешность восхитительного, но холодного высокомерного величия.

— Опять ты, — скривился Фрай.

— Не мог же я пропустить концерт. Так и ждут, когда бы им начать пировать, закусывая твоими потрохами, — лицо в мониторе слегка улыбнулось, но глаза остались немыми и безучастными.

— Сгинь! — не поддаваясь гневу, плюнул в экран Самюэль Фрай.

— Дождёшься, когда и сам не будешь рад тому, что создал своими полумерами. Любой порок нуждается в реализации. Одни считают себя обиженными, другие обделёнными. Посмотри на мой Сент-Вален. В нём выбрана дорога с односторонним движением. Ты же засрал все магистрали и считаешь это благодатью. Знаешь, что бывает с голодным человеком, которого выталкивают на стол пирующих жиртрестов прямиком из бочки, в которой его когда-то замуровали?

Фрай промолчал, отойдя от монитора. Он прекрасно слышал этот тягучий, гипнотизирующий баритон, от которого не мог избавиться. Вирус, запущенный в систему внутренних сетей, гадость, от которой негде спрятаться. Внутренний голос, который он искренне ненавидел.

— Посмотри, какой шикарный зал для споров ты отгрохал, — продолжал голос из динамиков, — лепнина, мозаика, дань предкам. Трезубец запомнит тебя. Как бы ни так!

— Что с ним станет? — вмешался Фрай.

— И сам понимаешь.

— Бедолага наестся и умрёт от перенасыщения на почве острого обезвоживания и катастрофически долговременного недоедания, — предположил исход Самюэль Фрай.

— Нет. И беда в том, что ты врёшь самому себе. В одном ты прав — он сдохнет. Но только после того, как сметёт все запасы, приготовленные для пиршества, а потом проглотит каждого жирдяя, сидящего за столом. Одного за другим, как куриные крылышки. И лишь почти закончив с последним, он подавится берцовой костью, что встанет у него промеж горла. Пойми, братишка, ты в плену. Твои потуги со «Странником» и дружба с Детрой обречены. Ты мягок и нерешителен. Миниботы не стали решением социальных проблем. Ты знаешь, какой процент илейцев согласился на твою инициативу, не считая Трезубца?

Фрай промолчал. Он знал.

— Четырнадцать процентов! Одинокие женщины, дряхлые старики и дети нерадивых родителей! Впрочем, и столица не слишком рада вынужденной мере. Народ не чувствуют себя в безопасности. Сорок шесть преднамеренных убийств за последний год! Шесть из них нераскрыты! Куда это годится, Самюэль? Твоя политика несостоятельна, а ты попросту жалок!

Фрай промолчал. У него не было ответов или возражений. Идеальный череп снова ухмыльнулся и исчез. Сеанс братской любви закончился. Вместе с ним завершился и сложный, невыносимо долгий рабочий день. Дома его ждала любимая дочь, вкусный ужин, верный пёс и недочитанная книга — редкий труд историка, исследователя и давнего друга Фрая — Асмара Мбалли, носивший название «Выродки Хсара».

* * *

В двухстах вёрстах к югу от величественного Трезубца шестьсот лет назад возник дивный по красоте монастырь, принадлежащий поборникам Святой Пятиликой Девы Асмиллы. Молодая религия, основанная на любви, доброте и терпимости. Альтернатива для илейских подданных, которые отвергли старых божеств, анархию и контроль над собственными мыслями и чувствами. Однако даже церковь добросердечия навязала свои условия. Распоряжением дочери Асмиллы, возглавлявшей храм, многим прихожанам были розданы «ободы сна». Согласно пророчеству, истинное зло в облике кровожадного Хсара и его приспешники проявятся в чьём-либо сне, и тем самым обнаружат себя. По легенде дева Асмилла лично рассказала об опасности, которая может подстерегать весь мир. Зафиксировав в документе «Сказания и мудрость Асмиллы» свои переживания, Пятиликая дева предостерегла будущее и создала ещё одну красочную легенду. «На благодатную почву снизойдёт первый последователь Хсара и мрази его — проводники, очернят сие небо и станут вопрошать о душевных подношениях. И восстанет Хсар назло насильственной смерти, и возродит его погибели длань. В сим кроется семя мятежного духа и не произрастёт оно на почве благодетели». Так говорила Асмилла.

Атлас Рензо рылся в книгах, которые снял с полок церковной библиотеки. Он судорожно листал их, перебирая каждую страницу. За этим делом его заметила сестра Манория, загорелая девица с роскошными антрацитовыми волосами, которые спускались до ягодиц и были заплетены в тугую косу.

— Дорогой брат Рензо! Вы чем тут занимаетесь? — с напором поинтересовалась Манория.

Рензо поднял глаза в оцепенении, которое, впрочем, не длилось и трёх секунд. Мужчина сразу же расслабился, вальяжно опёрся на стол, почти развалившись на нём, и сладко протянул:

— А что-о-о-о?

— Вход в библиотеку открыт только тогда, когда здесь дежурит мать Анхель! Её смена закончилась час назад! Значит, вы проникли сюда без разрешения! — Манория была милым, но слишком воспитанным существом. По крайней мере, пыталась таковой казаться.

— Всё верно, моя наипрекраснейшая Манория, — начал Рензо, тем временем собирая книги и возвращая их на стеллажи как попало, — просто старушка Анхель позволила мне побыть тут немного, доверила ключи и просила не шуметь. Тихий час. Кстати, почему вы не спите, Манория?! — нахмурился Рензо, окончательно очистив стол от книг.

— У вас есть ключ? — ответила вопросом девушка.

Атлас кивнул.

— Дайте его мне, — Манория протянула руку.

— Ну, не так быстро. Знаете ли…

— Ключ! — перебила Атласа девица, — дайте его мне без лишних слов. Обещаю, я вас не выдам.

Атлас протянул тонкий стальной ключ на жёсткой верёвке Манории, та вязала его, закрыла дверь библиотеки с внутренней стороны и повесила себе на шею.

— Знаю, чем ты тут занимался, Атлас, — вальяжно начала дочь благодетельницы Асмиллы, — не дают покоя спрятанные денежки? Старуха Анхель хоть и впала в маразм, да уж точно давно перешерстила тут все фолианты и нашла транзакции Постолоса. И вообще, с чего ты взял, что они где-то здесь? Постолос мог запрятать свои ценные бумаги куда угодно. Говорят, среди них были и разные письма.

— Их я и стараюсь отыскать, — вздохнув, проговорил Атлас, — деньги мне ни к чему.

— Вот как? Сомневаюсь, что старик Постолос знал, как туда войти, — уперев свои тоненькие ручонки в бока, заявила Манория.

— Ты о чём? — великан вопросительно уставился на Манорию.

— О тайном хранилище, которое ищут абсолютно все прихожане вот уже вторую сотню лет. Не прикидывайся дурачком, всё очевидно. Не могу только понять, зачем тебе-то, грозному, сильному самцу понадобилось лезть в это сверхсекретное место? — язвительно спросила Манория и тоже облокотилась на стол.

— Не твоё дело?! — прикрикнул Атлас и собирался сорвать ключ с хрупкой шеи.

— Шутишь? Я застукала тебя! В часы посещения дозволено брать только две книги. Уйму времени потратишь, пока найдёшь нужную, так ведь? А тут, что не фолиант, то священный! И что будет, если вдруг прознает наша госпожа тирания?

Атлас промолчал. Ничего хорошего.

— Поэтому у тебя два выхода. Ага, ты не ослышался — я даю возможность выбирать, — усмехнулась Манория и расстегнула свою белоснежную блузку.

— Прямо здесь? — удивился Атлас.

— Ага, — кивнула Манория. — Получишь ключ, если откроешь свою тайну или если снимешь с меня всю эту одежду и, как следует, порадуешь моё напряжённое тело.

— Сложный выбор, — сгримасничал Атлас, — пожалуй, я выберу второе.

Атлас обнял Манорию и уложил её на читальный стол. Рядом с высоченной широкоплечей глыбой, собранной из мышц и костей, миниатюрная девушка превратилась в песчинку. Рензо был силён и невообразимо красив. Смуглый, с насыщенными синими глазами, которые сияли ярче сапфира.

Атлас Рензо родился двадцать девять лет назад в грязной и полуразвалившейся хибаре на дне Шрама Земли. Его матерью была илейка. Отцом — сономит. Оттого у Рензо с детства была твёрдая и очень жёсткая кожа. Рензо редко хворал, много ел и любил выпить. Особенный интерес он вызывал у девушек, которым нравилась странная неприступность «деревянного» великана, сочетающаяся со смазливой физиономией. С годами сономиты научились подавлять свои гены искусственно, с помощью препаратов. Инъекция нужного лекарства снижала выработку пигмента, отвечающего за древесность в десятки раз. После уколов эпидермис сономитов становился похож на поверхность персика, а в случае с Рензо был сродни бархату, чрезвычайно приятному на ощупь. Несмотря на это, подкожный слой, а также кости и сухожилия сономитов всё равно был во много раз твёрже и крепче, чем у обычного человека, потому раны и повреждения раса «древесных» получала существенно реже и часто незначительные.

* * *

Многотонный внедорожник мчался по песчаной дороге, ведущей к основной магистрали илейских пределов. До асфальта оставалось каких-то двести метров. Атлас Рензо молчал, пребывая в раздумьях. Его водитель-напарник, мальчишка по имени Кейлор, которого все называли просто Кей, крутил баранку и жал на педали. Закончив поднимать облака пыли, машина выбралась на дорожную аорту Илейских Территорий и направилась в сторону Трезубца. Конечная остановка — Котлован. На сегодня есть одно важное поручение: собрать сны у верующих. В «котле» Асмилле поклонялось тысяч пять. Не слишком много, но и не мало. Важно, что среди этих людей была семья выжившего в недавней бойне парня, который чудом остался в своём уме и не загремел в психиатрическую лечебницу. К сожалению, он ничего не помнил, поэтому оставалось уповать только на «обод».

— Как думаешь, кто их положил? — перекрикивая рёв двигателя, спросил Кей.

— Серьёзно? — поднял брови Рензо. Он ещё не совсем оправился после выматывающей борьбы за стальной ключ.

— Кому они нужны? Работяги, коих навалом, — усмехнулся Кей. Молодой и абсолютно лысый. Врождённая алопеция. К пяти годам он лишился всего волосяного покрова. Недуг Кея не смущал. Наоборот — легче мыться, не нужно бриться и причёсываться.

— Один из них должен был лететь на «Страннике». Завистников всегда хватает, — проговорил Атлас и сплюнул в окно. Машина неслась по пустынной местности. Вокруг — ни деревца. Барханы да остовы полуразрушенных зданий. Выжженная цивилизацией экология, приведённая к упадку. Вдалеке уже показался хмурый замок с тремя пиками, упирающимися в светлое небо. Тут же откуда-то возникли тучи, и начался мелкий дождь. Похолодало.

— Рановато для осадков, — промямлил Атлас себе под нос и накинул поверх чёрной футболки алую, в цвет веры, куртку с эмблемой церкви. На ней обозначились пять ликов в виде пяти добродетелей. Любовь — сердце, доброта — дитя, прощение — открытая ладонь, милосердие — кусок хлеба, чистота — белая птица. Все эти знаки были вышиты так искусно и мелко, что прохожий вряд ли смог бы разобрать хоть один из них, не перепутав с лейблом какого-нибудь популярного спортивного бренда.

Небо снова прояснилось, выпустив из-за плеч припекающее солнце. Приближались ворота КПП Трезубца. Внедорожник остановился, замолчал. Военный, облачённый в лёгкий хлопковый комбинезон, проверил документы и жестом приказал открыть ворота. Машину пришлось оставить на стоянке Трезубца. В столице илейцев личный транспорт давно под запретом. Спустившись в метро, Кей и Атлас смешались с толпой горожан. Некоторые замечали подданных Асмиллы, другие — нет. Пересекая весь Трезубец добрый час, Атлас думал о спрятанном дневнике Постолоса. Перед уходом он оставил много тайн. Никто так и не понял, что он искал и зачем присоединился к верующим. Глава церкви его недолюбливала, избегала, но не прогоняла. Помимо всего прочего, Постолос каким-то образом узнал секрет единственного незаконного прохода в землю каньонцев, который никому кроме него и военных не был известен. Атлас мечтал спуститься на дно Шрама Земли.

Кей пялился по сторонам, рассматривая молоденьких красоток в коротких юбках. Студентки возвращались с пар. Состав мчался по тоннелям, останавливался на станциях и снова нёсся по жерлам подземки. Внезапно вагон замер, тоннель за окном перестал куда-то бежать. Заработали динамики. Раздался грубый голос машиниста: «Не паниковать! Сейчас наш состав продолжит движение! Не смотреть в левые окна!». Когда тоннель снова начал набирать ход, пассажиры прильнули к левой стороне. Через секунду кто-то из них взвизгнул, одна дама упала в обморок. Выглянул и Атлас. На бетонной стене застыла свежая кровь. А где-то внизу, почти у рельсов, покоился труп хорошего одетого мужчины с размозжённой головой. На станции пассажиры в спешке покинули вагоны. Атлас и Кей увидели женщину, немолодую и полную печали. Она никуда не торопилась. Рыжие пышные волосы украшали её бледное лицо, на ногах сверкали новенькие сапоги на высоких каблуках. Появилась группа досмотра. Грозные мужчины, облачённые в чёрные мундиры. Они обступили рыжую женщину, один из них поднёс к её глазам продолговатый металлический прибор с прорезиненной рукояткой, похожий на фен или фотоаппарат. Выпуклый конец прибора засветился голубым. Миниботы передали сообщение. Их камеры, подключённые к зрительному нерву, запечатлели момент совершённого убийства. Карма рухнула на 73 пункта, оставив этой бедной женщине 2 балла. Когда-то, как выяснилось позже из газет, она преподавала в школе и прослыла образцом вежливости, лояльности и дисциплины. Одна измена, одно предательство и один год, проведённый в состоянии ненужной вещи, перекрыли все заслуги. Не выдержав такой жизни, женщина вытолкнула своего суженого под рельсы на всём ходу. Для этого ей пришлось отпереть запасную дверь, приготовленную для форс-мажора, и скинуть в проём заранее опьянённое наркотиком тело. Ещё полчаса назад они сидели в кафе и неспешно обсуждали рост акций. Она подлила мужу в кофе концентрат выдержки псилоцина, когда он вышел отлить. Женщина знала, что ей грозит за столь нахальное убийство. Она давно смирилась с наказанием.

— Жалко её. Кажется, она сама не ведала, что творила, — проговорил в задумчивости Кейлор.

— Интересно, куда смотрели люди, когда она открывала запасник, — прохрипел Атлас, переводя взгляд с арестованной женщины на тронувшийся пустой состав.

— Сомневаюсь, что они ожидали чего-то в таком духе.

— Вот именно! Люди расслабились, стали беспечными и совершенно мягкотелыми.

— Снова жонглируешь своими сономитскими генами? — ухмыльнулся Кейлор.

— Ты ко мне слишком жесток, — улыбнулся Атлас. Они вышли из метро на поверхность. Дождь прекратился, и солнце снова жалило лучами. До конца знойных дней оставалось три недели. После начнутся ливни и грозы. А пока в предбаннике Трезубца сновали торговцы и таксисты — те, кто за пару статусов готов был дотащить пассажира на коляске в нужное ему место. Но не дальше, чем двадцать километров. Подобная альтернатива транспорту не запрещалась — она была экологична. Предбанник — зона между Котлованом и Трезубцем. Короткая улочка, наполненная спекулянтами, наркоторговцами и проститутками. В Трезубце такого не увидишь, а в самом «котле» слишком узко и душно. Свободная зона производила впечатление, въедалась в слизистую носа своими пряными запахами, смешанными с ароматами специй. Гомон, стоявший в предбаннике, заглушил бы любой, даже самый многочисленный оркестр. Под ногами сновали едва одетые дети, прося подаяния. В тени лежали тучные дамы, наблюдая за своим товаром. Особой популярностью у местных пользовался импровизационный зубной кабинет на свежем воздухе. За полстата или кусок мяса высохший старик с вставными железными зубами приводил в действие педальный привод своего стоматологического кресла и, кряхтя, принимал одного клиента за другим. Кей и Атлас молчали, оглядывались по сторонам, направляясь к спуску в Котлован. Крутая и очень длинная лестница, ведущая куда-то вниз. Атлас бывал здесь не слишком часто, но вот Кей тут родился.

— Далеко дом нашего везунчика? — поинтересовался Атлас, с осторожностью ступая на стёртые ступени.

— В паре кварталов отсюда. Но сначала нужно спуститься. Не отставай, — прокричал Кей, виртуозно уносясь вниз по лестнице.

На пороге стояла мать. Заплаканная, в морщинах. На её голову была накинута прозрачная шаль, а на теле повис светлый ситцевый халат.

— Наконец-то, — пожимая руки посланников Асмиллы, приветствовала пожилая женщина, — он спит. Уже второй день. Когда просыпается, говорит с нами, ест, но подниматься не хочет. Жалуется на слабость и боли в суставах. Приходил местный врач, осмотрел его, сказал — расстройство желудка и психики. Выписал таблетки. Он их пьёт, но лучше не становится. Вчера, пока он спал, мы надели ему обод. Ему что-то снилось, потому что обод записывал, светилась жёлтая кнопка. Утром он не помнил, что именно. Наверно, кошмары. Про убийства он тоже ничего сказать не может. Говорит, что ничего не разглядел.

Атлас кивнул, дескать, всё понятно, и вместе с Кейем они прошли в спальню к больному. Он укутался в толстое одеяло, вспотел и выглядел действительно неважно. Растолкав бедолагу, Атлас представился, затем попросил у матери холодной воды и кусок ткани. Атлас смочил тряпку и положил на взмокший лоб больного.

— Зачем пришли? — с трудом шевеля губами, спросил парень. Его звали Ант, хотя в кругу друзей это имя и не прижилось.

— Помочь, — тихо произнёс Атлас и снова охладил тряпку.

— Как?

— С тобой случилось нечто страшное. Можешь рассказать, кто на вас напал? — Атлас скривил сочувственную мину. Ему было жалко немощных, старых и слабых. Сейчас перед ним развалился крепкий молодчик, который ещё пару дней назад колол дрова и копал траншеи для трубопровода.

Ант замотал головой и снова уткнулся в пропитавшуюся потом подушку.

— Вы напугали его! — кинулась к сыну мать, но Кей вежливо и вместе с тем настойчиво остановил её и попросил не вмешиваться.

— Эй, парень, ты можешь довериться нам, — с интонацией, полной участия, проговорил Рензо. — В конце концов, произошло тройное зверское убийство! А ты — единственный, кто видел этого выродка!

— Чернота, дым, серый туман, — запричитал Ант! — Я видел ничто. Это не имело формы и не казалось чем-то осязаемым. Удушье! Схватило за горло и давило, пока я не потерял сознание!

— С чего всё началось? — спросил Кей.

— Точно не помню. Мы шлялись по району. Зашли в пивную, пропустили пару рюмок где-то ещё, потом повстречали каких-то сук, — Ант не смотрел на Атласа, вглядываясь куда-то в стену, на которой висела большая картина с изображением бегущей лошади.

— Каких девушек? Опиши их! — настаивал Рензо.

— Не помню. Сальвадор одну из них трахнул в подворотне, мы ржали, прикрывали их от прохожих. Помню попрошаек. Одного из них отлупил Ган. Больше ничего не помню. Только тьму, едкий туман. Он пришёл из ниоткуда и высосал все силы. Да, поганый, сучий туман. Удушье и боль.

Ант вздрогнул, его тошнило. Он опустил голову, и вырвал в медный таз, заранее приготовленный на полу.

— Тебе снились сны? — продолжил расспрос Атлас, когда Ант пришёл в себя.

Парень кивнул:

— Одно, и тоже каждый раз с тех пор, как стали подкашиваться ноги.

— Туман, тьма и тени? — спросил Атлас, приподняв свои брови.

Ант снова ответил кивком.

— Можно мы возьмём обод и, как следует, изучим записи, Ант?

— Берите, не жалко, — разрешил больной и, решив, что разговор закончен, укутался в одело.

— Дайте мне ваш картридж, — попросил Атлас у матери Анта. Взяв пошарпанный чёрный прямоугольник, Атлас вставил в него статусную карту и ввёл четырёхзначное число. Затем подтвердил перевод, коснувшись подушечкой большого пальца сенсорного экрана считывателя. Картридж пиликнул, подтвердив завершенность операции. Уникальный и простой код.

— Что вы делаете? — картинно возмутилась усталая мать. Она всё прекрасно понимала. Атлас перевёл на её личный счёт тысячу статусных единиц. Благородное пожертвование, если учесть, что на двенадцать ст. ед. покупался свежий, белый хлеб, а за триста ст. ед. можно было позволить себе один крохотный подпольный кохлеарный имплант или, например, замену фаланги пальца на искусственный протез.

«Обод» выдумали учёные неприступной Детры, которым стало любопытно, чем занимается мозг во время сна. Они провели серию опытов, смогли зафиксировать изменения состояния сознания в разные фазы сна. Более того, была написана программа, в которой, пусть и схематично, объяснялось бы то, что видит человек, пока грезит. Своего рода виртуальная реальность в виде модели или шаблона, который накладывался на общепринятые очертания мира. Так, если во сне кто-то видел собаку, программа распознавала линии знакомого ей животного и подбирала конкретные параметры. Если псом был бульдог или ротвейлер, в базе данных отыскивалось изображение нужной породы и проецировалось на картинку сна. Движения, звуки, повадки и явления также моделировались и записывались в громадное хранилище, откуда проникали в сновидения. На рендеринг одного короткого сна уходило в среднем часа два. Результат был всегда. Даже самые трудные и запутанные сны принимали очертания и хоть о чём-то, да говорили своим чтецам. Атлас был докой в прочтении снов. Этому ремеслу он обучился самостоятельно, штудируя учебники и видеокурсы, присланные из Детры. И, конечно, он много практиковался. Просмотрев снов с избытком, он мог сходу объяснить, что значит тот или иной символ, если представала несуразная абстракция. Сон изменился и впитал новое значение. Теперь в некотором смысле он стал искусством, чересчур странным и совсем непознанным. И уликой. Церковь Асмиллы получила научную находку в дар от единомышленников из Детры. Цель «обода» — знать, не проникла ли преступная жестокость в души послушников Асмиллы, видеть скрытые страхи и уметь вовремя пресечь всякое зло. Порой записанные сны помогали чтецам увидеть большие беды наперёд. Однажды Атлас Рензо узрел мать, которая намеревалась сжечь себя и своих детей, часто об этом размышляла, представляла, как всё пройдёт. Поданные Асмиллы забрали семью в монастырь, очистили душу матери от происков Хсара и заставили поверить в добро. С тех пор при каждом удобном случае любой прихожанин вспоминает эту историю и ещё десяток других, похожих, и не менее жутких.

Кошмар Анта превращался в картинку уже восемь часов. Процесс шёл слишком медленно. Будто что-то мешало машине оцифровывать неосознанные воспоминания. Многое во сне было выдумкой подсознания. И в задачу чтецов входил элемент фильтрации. Насколько сложно понять, что ложно, а что нет? Обо всём говорят цвета. Если изображение яркое — это фикция. Черно-белое — правда. Мозг удивительным образом выдавал свой труд, окрашивая его сочными красками, и не желал приписывать собственные заслуги носителю. Истинные воспоминания скучны и неинтересны, а вот живописная выдумка — другое дело. Истинный эгоцентризм.

— Долго ещё? — простонал Кей, засыпая от томительного ожидания за столом в комнате напарника.

— Показывает, что ждать ещё пару минут, — ответил Атлас, покачиваясь на самодельном турнике.

— Ему там двухдневная киноэпопея пригрезилась, не меньше! — ныл Кей.

— Устал — иди к себе! В кровать! — приказал Атлас, закончил подтягивания и попил ледяной воды.

— Ага, вот ещё! — возмутился Кейлор, — столько мучений и сдаться на последнем повороте?! Рензо, ты меня крайне недостоверно изучил, — пробубнил Кей и сладко зевнул.

Пискнул рендерер, экран загорелся зелёным — 100 %. Обработка завершена. Лысый парнишка радостно сорвался с места, нырнув к монитору. Атлас к нему присоединился.

— Запускай! — вырвалось у Кея, и Атлас активировал смоделированную запись, длившуюся каких-то четыре минуты, двадцать семь секунд.

 

Глава 3

— Встаньте передо мной! Вытяните руки в стороны и замрите! — скомандовал контролёр на пропускном пункте. В зоне «B», где сосредоточилась основная масса граждан Трезубца, пропускали только после проверки на карму. Контролёр вынул продолговатый серый футляр, поднёс к глазам Инсара, появилось голубое свечение. Просканированный глазной нерв, к которому давным-давно «приклеился» минибот, передал баллы кармы на узкий экран аппарата. Высветилось двузначное число, от которого у контролёра глаза полезли на лоб.

— Вы — подлинная гордость илейцев! Проходите без промедлений, — он махнул своему напарнику, который открыл терминал для входа в основной Трезубец. Инсар, выспавшийся, причёсанный и одетый в дорогой светло-синий льняной костюм, прошёл сам и покатил за собой элегантную тележку со стильным полукруглым футляром-холодильником, наполненным десертами, которые трое суток сочинял шеф-кондитер Стэн. Инсару предстоял долгий путь по сектору, плотному и одновременно пустынному. Трезубец был настолько велик, что двадцать пять миллионов могли соседствовать друг с другом, практически не сталкиваясь локтями. Кроме того, в некоторых уголках мегаполиса распростерлись зелёные островки, допускавшие посетителю тихое и безмятежное созерцание водной глади, птиц и некоторых пресмыкающихся практически в глубоком одиночестве.

День разыгрался, и Инсар Килоди решил посетить парк «Третьего Конфорнума» — прелестный оазис посреди городского массива. Трезубец не был тем фешенебельным курортом, какой представляют далёкие от илейской столицы люди. Здешние небоскрёбы отказывались пестрить, оказываясь на поверку колоссальными, топорными и довольно унылыми сооружениями скучного прямоугольного типа. Гигантские грибы, которым не досталось шляпки. Широченные улицы, по которым носились разве что электрические поезда, да спешащие офисные работники. Пёстрая реклама кургузо смотрелась на серых бетонно-мраморных громадинах, призывая к покупке нового программного обеспечения для бота-домработницы, искусственного глаза, с которым вам будут видны Штарбайнские ворота или новую диетическую газировку с малиново-арбузным желе. Отовсюду на горожан смотрели камеры, встроенные на фасадах домов. Они наблюдали за порядком, будто неведомого «красного маячка» было недостаточно. Однако стоит отметить, что порой эти молчаливые блюстители играли в пользу кармы граждан, прибавляя, например, 0,35 балла тому, кто поднял на мостовой чужую статусную карту и, догнав владельца, отдал её с пожеланиями хорошего дня. Воспользоваться бы ею нашедший всё равно не смог, но пройти мимо ему никто не мешал.

Инсар уселся напротив фонтана. Поговаривают, что фонтаны символизируют удачу и несут счастье населению, проживающему с ним поблизости. Инсар насчитал в памяти тридцать фонтанов, о которых он знал в Трезубце. Хватит ли этого для населения в два с половиной десятка миллионов человек? Инсар не знал да и думать об этом не хотелось. Он расстегнул пиджак, снял его, уложив на колени и оставшись в брюках и кремовой хлопковой рубахе. Парк, названный в честь Конфорнума, члены которого невыразимо преобразили город, изобиловал лиственными деревьями, яркими цветами и наверняка выдавал тонны кислорода в день. А ещё он успокаивал, возвращал потерянные воспоминания и призрачно обнадёживал.

— Любите лилии? — прозвучал женский голос, звонкий, но не резкий.

— С чего вы взяли? — стряхнув тягостные мысли, спросил Килоди.

— Вы на них минут пятнадцать смотрите, не отрываясь, — ответила девушка и присела рядом с Инсаром. Она появилась внезапно, из-под земли. Ещё минуту назад вокруг было пусто.

— Видели запуск «Вечного странника»? — сменила тему девушка. Инсар снова на неё посмотрел, пристальней, словно хотел прочесть её мысли.

— Нет, — коротко ответил Инсар и продолжил любоваться цветами.

— И правильно. Ничего интересного в этом не было. Пафосное сборище всяких «шишек», громкие заявления и куча агитационного бред о «чудесной, наипрекраснейшей эпохе», в которой мы живём, — всё это девушка проговорила быстро, меняя интонацию, парадируя официоз и нелепую важность.

Килоди ничего не ответил.

— Что в контейнерах? — ткнув пальцем на тележку, поинтересовалась незнакомка.

— Сладости.

— Для кого?

— «Шишек» и детей. Всех, кто будет на сегодняшнем званом ужине, — протянул Килоди, не слишком радостно.

— У-у, — пригорюнилась девица, — а я не люблю сладкое. Жалко.

— Понимаю вас, леди, — откуда не возьмись, вырвалось у Инсара. Он и сам не понял, что за «леди» вкралась в его немногословную речь.

— О, как мило! Только у меня с леди столько же общего, сколько у барана с горностаем, — вальяжно шваркнула она, закурив обыкновенную сигарету со смолой и табаком. Не то, чтобы курение запрещалось, просто оно давненько перестало быть модным. — Джулия Фокстрот.

— Приятно познакомиться, — кивнул Инсар. — Инсар Килоди.

Они немного помолчали.

— Не куришь? — протянула приоткрытый портсигар Джулия.

Инсар отрицательно мотнул головой.

— Мой рейтинг не превышает и пятидесяти баллов. Но сюда меня пустили. Какой, спрашивается, чёрт от всей системы, устроенной на радость статистам и бюрократам? — твёрдо спросила Джулия, ввинтив окурок в скамейку, на которой они сидели.

— Ты всё время увиливаешь от вопросов? — снова оживилась Джулия.

— О чём ты? — недоумённо покачал головой Килоди.

— Я спросила тебя, если ты помнишь, любишь ли ты лилии?

— Никогда не думал об этом всерьёз.

— Зачем ты тогда пялишься на них? — не отставала Джулия. Её короткие светлые волосы растрепались, просились к чудесному парикмахеру, который бы сотворил нечто прекрасное. Килоди хорошенько присмотрелся к своей новой знакомой. Миниатюрная и по-детски юная фигура, но между тем довольно крупная грудь и бёдра. Совсем тонкий пуловер неясного серо-синего цвета, который был ей явно велик. Длинные стройные ноги были одеты в синие джинсы, а на ступнях болтались крупные, неповоротливые и наверняка тяжёлые кеды. Прежде всего, Килоди отметил несовместимость образов, будто перед каждым, кто говорил с ней, появлялось два разных человека. Инсар понимал, какого это, потому и продолжил разговор.

— Вспоминаю, — ответил Килоди и замолк.

— Что вспоминаешь? — с нотками раздражения допрашивала девушка, — или мне что, из тебя каждое слово клещами вытягивать? Я уже поняла, что ты не слишком болтлив. И мне это нравится. Но поддержать невинный разговор, сидя на летней скамейке в прекрасном парке с милой девушкой, должен практически каждый мужчина.

Инсар хмыкнул, ничего не ответив.

— Сомневаюсь, что в вас больше 70 % кармы, — снова неожиданно и крайне беспардонно перевела русло беседы Джулия Фокстрот. — И тридцати пяти, наверно, нет.

— Я так плох? — нисколько не обидевшись, полюбопытствовал Инсар.

— Отнюдь. Вам нравятся мотоциклы?

— Мы снова на «вы»?

— Ты любишь технику? — повторила Джулия.

— Настолько же, насколько лилии.

— Обожаю мотоциклы. У меня квадроцикл на стоянке Трезубца. Огромный. Умельцы Штарбайна мастерили его около полугода. Моя гордость. Дорогая, прожорливая, но гордость, — улыбнувшись, стукнула себя в грудь Джулия и уставилась на Инсара.

— Воспоминания. Родина. На клумбе под окнами нашего дома цвели замечательные цветы. Мы срывали их на праздники, потом сажали вновь. Пестрящая разнообразными красками провинция, о которой слагали песни, и на земле которой хотелось забыть о горестях, — заговорил Инсар, заставив Джулию расплыться в широченной, солнечной улыбке. У неё были ровные зубы и ямочки на щеках.

Мимо них прошёл пожилой квартет. Обязательная прогулка в полдник. Скоро подадут ужин в ближайшем доме для брошенных стариков. На деле в этом месте проживали и те, кому порядком надоело корчить из себя праотца семейства и делиться вечной мудростью. Два старика и две старухи. Каждому из них не меньше ста пятидесяти лет. Инсар брезгливо отвёл взгляд. Он ненавидел старость.

— Мне бы хотелось написать пейзаж твоего дома. Уверена, картина получилась бы завораживающей, — Джулия проводила прошедших мимо старожилов мира почтенным и вдумчивым лицом.

— Вряд ли это кому-либо удастся, — горестно проговорил Инсар, — её стёрли в прах.

— Жуть. — Закусила губу леди Фокстрот. — Мы неправильно встретились. В парке, днём, в жару — всё не так!

— А как правильно?

— Ночью. В ливень, и где-нибудь на закоулках Сент-Валена. Или на худой конец в Котловане. Не важно! — порывисто вскрикнула девушка и замерла.

— Точно не хочешь пирожного? — на сей раз прояснело лицо Инсара. В первый раз за последние недели.

— Всего одно. И само вкусное, если не возражаешь.

Килоди открыл холодильник и вынул пакет с вафельной корзиночкой, в которую Стэн напустил своего фирменного крема со вкусом карамели и патоки. С некоторых пор Инсар неплохо разбирался в людях. И теперь он понимал, что странное, нелепое и довольно неправдоподобное знакомство с милой девушкой в городском саду точно не случайность, но самая настоящая удача.

* * *

— Вы обязаны взглянуть на это! — взбудораженные Атлас и Кей поставили планшет на стол наставницы — дочери Асмиллы, Календары Блоус. Не молодая, с морщинами и волосами, убранными в пучок, она напоминала скорее содержанку на хозяйстве, чем решительного управленца.

— Что стряслось? — она помешивала ложкой горячий чай, сидя за трюмо в своих покоях, читала какую-то книгу и давно собиралась отойти ко сну.

— Простите за вторжение, — начал Атлас, — но сегодня утром мы забрали обод с головы того парня, оставшегося в живых после кровавого побоища в Котловане. Расшифровали запись. К слову, программа трудился почти десять часов. Увиденное нас поразило.

Кей установил планшет напротив Блоус и запустил короткий ролик. На экране задвигались модели людей, появились сооружения, напоминающие дома и улицу. Компьютерная графика запустила жизнь в сон, из которого выросло четверо. Одежда в цвет той, что была на убитых и потерпевшем. Они топтались на одном месте, рядом поблёскивала вывеска. Похоже на «Сошуаль». Двое начали спорить. Машина отрывисто передала смысл стычки. Всё дело в зависти. Тот, который должен был лететь на «Вечном страннике», начал отбиваться от нападок своих собутыльников. Один, самый здоровый, ударил его в нос, напали другие. Ант смотрел на всё со стороны, не вмешиваясь. Наконец, когда трое поколотили друг друга и выбились из сил, Ант подошёл к своему недавнему приятелю, который уже пострадал — ему свернули челюсть, и с остервенением набросил ему на шею свою стальную цепь, заточенную таким лихим образом, чтобы перерезать плоть в один миг. Секунда — и голова скакала по пыльному, неровному асфальту «котла». На Анта бросился второй из компании, выкрикивая проклятья. Коротконогий уже бросился наутёк. Экран на секунду потемнел, будто невидимую камеру окутало туманом. Затем снова прояснился. Здоровяк истекал кровью, хватаясь за горло. Снова тьма и шипение, но затем краски стали ярче прежнего. Ант догнал последнюю жертву, прибил её к стене и с силой стал вколачивать круглую башку крепкого коротышки в кирпичную стену. Пронеслась рябь, краски потускнели, изображение ухудшалось. Откуда-то извне послышались странные шипучие слоги, проносившиеся, будто порыв ветра — быстро, неразборчиво и незримо.

— Стоп! — невозмутимо скомандовала Календара. — Ещё раз это место.

Атлас открутил к моменту, когда завершилось последнее убийство, и Ант бросился бежать, куда глаза глядят.

— Сделай шум чётче и воспроизведение медленнее! — снова приказала Блоус.

«Мо ва. А ва. О ни вон ндуро фун ва. Алазе беру сар лагбара. Адаорин ниориси ва окункун. Ки о си ва ийо дуро. Ати ки о йоо ва си ододо».

Календара тяжело вдохнула и впала в глубокую задумчивость. Минуту она не двигалась, перекладывая какие-то вещи, факты или, быть может, воспоминания в чертогах памяти. Наконец Календара ожила и воззрилась на своих пасынков, которые терпеливо ждали.

— Кому-нибудь ещё вы показывали эту запись? — строго, со скупой надеждой поинтересовалась Блоус.

— Только Блинду, — выпалил Кей, — чтобы убедиться, что «обод» не подцепил вирус.

— Идиоты! — закричала Календара, но тут же успокоилась. — Живо приведите Блинда.

Кей пошёл за отличным программным специалистом, который мог соорудить что угодно на просторах Потусторонней Вязи, поддерживал функциональность «ободов», но всё же недотягивал до лавров сибера и к тому же давно заработал репутацию в общем безобидного, но не самого чистого на руку парня с сомнительной репутацией.

— Что скажешь? — обратилась Блоус к Атласу, оставшись с ним наедине.

— Неожиданно, — спокойно ответил Рензо, — к тому же сны реальны. Всё это происходило на самом деле. Цвета настоящие, выдумок нет.

— Странно, не правда ли? Сон без прикрас. Такого и не бывает то никогда, — заметила Календара и отхлебнула остывший чай.

— Ошибка дорогого стоит, согласен. И спешить с обнародованием нельзя. Нужно разобраться в этом деле. Дозорные Трезубца плюют на происходящее в Котловане. Однако я сомневаюсь, что личные досмотрщики Фрая оставят всё как есть, не сунув свой острый нос.

— Ты верно говоришь. Но меня пугает другое.

Календара встала из-за стола и направилась к своей кровати. Сев на неё, она закрыла ладонями лицо, хорошенько протёрла его и, закончив, громко выдохнула.

— На последних секундах на заднем фоне что-то шумит. Ты слышал, что этот шум не просто ветер или ласкающийся на крыше кот. Шипение есть шёпот. Причём идёт он извне и адресован нам. Кто-то послал весточку.

— Ерунда какая-то! — поднял густые брови Рензо. — Программа визуализации не могла пропустить тех уст, которые нашептали нам письмо.

— Выходит, что пропустила.

Внешне спокойная, но полная внутренней напряжённости Календара наносила крем на руки, втирая в кожу его настойчиво и грубо.

— Чьё это послание?

— Я не знаю, — помотала головой женщина.

— А что за язык?

Рензо был поражён увиденным. Но предположения Блоус вводили его в ступор, заставляли сомневаться в идейной собранности главы церкви.

— И этого сказать я не в силах, я не уверена. Но знаю, кто мог бы нам помочь в этом деле и кое-что прояснить.

В покои Календары Блоус вошёл Кей и патлатый высокий мальчишка с длинными пальцами и бледной кожей. На нём висели одни трусы — Кей выдернул компьютерного гения из постели.

— Блинд, ты видел запись? — спросила Блоус, сверкнув глазами.

— Да, — кивнул парень.

— Будь добр, сотри и никому ни слова, — вежливо попросила Календара.

— Не, — промямлил Блинд, — это ж сенсация. Мало ли пригодится. Да и что в этом такого? Ну, подумаешь, мужик зарубил всех своих дружков. Не! Я всё уничтожу, если вы мне кое-что пообещаете, ага?

— Ты сейчас же удалишь копию и забудешь о том, что видел! В противном случае, отправишься в Сент-Вален и будешь ублажать богатых мужей, пока не поверишь в свою женскую сущность! Ты понял меня?! — настойчиво выпалила Блоус.

— Всё уяснил. Удалить и забыть, — виноватым кивком ответил Блинд и тут же скрылся.

— Нам поможет Асмар Мбалли. Найти его не просто, но необходимо, — сменив тон на деловой, продолжала Календара.

— Мбалли — сложная и важная птица. С чего ему помогать?

Атлас нахмурился и решил не менять мину, пока не услышит хорошей новости.

— Кто такой этот Мбалли? — спросил Кей.

— Учёный, историк, естествоиспытатель, путешественник, экспериментатор, изобретатель, философ и писатель. Личность настолько же неординарная, насколько странная. Очень давно Мбалли жил в Трезубеце, затем исчез. Изредка его фолианты появляются на полках редких книг, радуют ценителей и перекупщиков. Большего о старике мне неизвестно. А тебе, Атлас?

Рензо отрицательно мотнул головой:

— Скажем так, наше расставание прошло не слишком гладко. И где он теперь я без единого понятия. С чего начать поиски? Пробежаться по старинным лавкам, заполненным всяким хламьём?

Скептика Атласа не раздражала Календару. В конце концов, она понимала, что просит о чудаковатом и во многом личном деле. Но её интуиция необычайно сильна и неоспоримо верна.

— Единственный, кто хоть что-то может сообщить о местонахождении Мбалли, это Самюэль Фрай. Завтра он устраивает званый ужин в честь запуска «Вечного странника». Вам стоит посетить его.

— Минуту! — поднял указательный палец Рензо. — Как же быть с кармой? У меня и Кея на двоих и шестидесяти баллов не наберётся. И вообще, неужели нельзя позвонить ему и обо всём расспросить? В конце концов, вы видный общественный деятель, имеющий определённый социальный вес.

— Если я сказала, что с Фраем необходимо встретиться лично — значит, тому есть причины, о которых вам знать не положено! — вспылила Календара, глубоко вздохнула и продолжила. — Официальное обращение не останется без внимания Детры, а нам это ни к чему, — сквозь зубы процедила Календара. — И насчёт кармы не беспокойтесь. Вам хватит того, что имеете. Я всё устрою. Закончим на этом. Можете идти.

— Вот бы нацепить ей обод и потом посмотреть, что ей там снится, — прошептал Кей, пока они шли к своим покоям.

— Готов поспорить, трон, карающий посох и сотни одурманенных рабов.

* * *

Устроившись в мягком кресле, обитом вельветом, Самюэль Фрай взял перерыв. Он потягивал крепкий ячменный виски, наблюдал за огнём в камине и за игрой воска, плавящегося под ярким оранжевым язычком. Свечи привносили уют и гарантировали наверняка, пока они целы, свет не померкнет.

Где-то внизу шумели. Гости собрались давно, но расходится и не думали. Громко шутили, много выпивали, но при этом строили мины наивысшего почтения и уважения. Фрай не относился к категории мизантропов, скорее наоборот. Однако, будучи Лидером Трезубца, он на свой шкуре ощутил всю тягость важных решений, не всегда популярных в элитном обществе. Слабое зрение Фрай компенсировал чуткостью слуха. И ещё полминуты назад понял, что по каменным ступеням старого замка кто-то поднимается осторожно и не слишком уверенно. Лидер илейцев уловил еле различимое дуновение, исходящее от своего незваного гостя. Некто уже проник в кабинет, скользнув подобно змее, и ожидал следующего шага.

— Зачем вы пришли? — прервал треск сгоравших поленьев Фрай.

— Убить вас, — едва слышно ответили из темноты.

— Вы убийца? — снова спросил Фрай.

— Да.

— И вы убьёте меня?

— Нет, — также мирно звучал чей-то немного скрипучий голос.

— Тогда зачем же вы пришли? — повторил вопрос Фрай. — Впрочем, я не удивлён, хотя мог бы. Немало развелось на земле желающих отправить меня в долгосрочный отпуск.

— Вашей дочери понравились пирожные?

— Ах, это вы, помощник пекаря. Неужели ваш космическо-кармический балл всего лишь подделка? Честно говоря, я слышал, что научились подделывать показания миниботов, но, по правде говоря, ваши анализы были настолько прозрачными, что и повода усомниться в чистоте у меня не возникло.

— Помогите мне, — проскрипел Инсар и шагнул из темноты в своём дорогом костюме, который так и хотел освободиться, бросить своего хозяина и оказаться где-нибудь на полу или вешалке гардероба.

— Чем? — спросил Самюэль Фрай и допил виски.

— Мы с вами виделись однажды. Давно, в северной провинции Камштыл. Помните, лет десять назад? Тогда вы и ваш друг заблудились в ледяном лабиринте. Парень, который показал вам дорогу — это я. Отплатите мне услугой.

— Ах да, да! — вспомнил Фрай. — Жуткое местечко, если честно. Эти лабиринты снились ещё неделю, не меньше! Но мне казалось, что я ответил благодарностью в тот раз.

— Безусловно! Ваши статы позволили мне выбраться из промёрзлой пустыни и начать новую жизнь. Так что у нас с вами есть нечто общее. Но на сей раз всё намного серьёзней. Доктор Фрай, мой недуг, а я определённо болен, требует бо?льшего, чем короткий осмотр и пятнадцать минут в биокамере общего режима. Болезнь, которую я подхватил, слоняясь по земле, убеждён, вызовет у вас живой интерес, как у исследователя и мыслителя. Поверьте мне, я, в самом деле, обязан покончить с вами, без шуток. Но истинная причина моего визита разнится с желанием тех, кто намеревается от вас избавиться. Потому мы ещё общаемся.

— Что ж, — вздохнул Фрай и вытер пот со лба, — тогда нам следует поговорить, не так ли?

Инсар кивнул.

— Задуйте свечи, а я потушу огонь. Тени на шторах могут выдать нашу тайну тем, кто ещё смотрит выше своего прожорливого рта. Древние стены слышали немало откровений, для них это почти что обряд, — пытался не замолкать Фрай, управляясь с огнём в камине.

Инсар разобрался с каждой свечкой и присел напротив Фрая.

— Всё началось восемь лет назад. Хотя, быть может, предопределилось и раньше, со дня, когда мой родной дом стёрли в пыль. Но я не стану утруждать вас свободными аллюзиями, теориями и предположениями. В тот день я думал, что умру от жажды. Пустыня Амоами не самое дружелюбное место. Песчаная буря налетела раньше обычного, я не успел найти укрытия и потерял сознание. Сгнил бы на солнце, если бы не появилась странная тень, выросшая из песка. Продрав веки, я увидел металлический каркас, торчавший из бархана. Его основание уходило вниз, на неведомую глубину. Я прижался к железной стене и отпрянул — металл был холодным и влажным. Сил идти не осталось, а дожидаться новой песчаной бури на открытой местности — верная смерть. Я уснул в тени, вжавшись в металлическую штуковину. И мне до сих пор кажется, что очнулся я не на земле или не в нашем мире и времени. Когда я открыл глаза, меня обступила тьма. Чернота, вода и очищенный воздух. Одним словом, я попал внутрь чего-то огромного и абсолютно мне незнакомого. Напившись вдоволь такой же чистой, как воздух, воды, я решился сделать шаг и пошёл вперёд.

— Вы не видели Фрая? Нет? И не знаете, где он может быть? Тоже нет? Гадство! — очередной гость званого ужина пожимал плечами и предлагал спросить у кого-нибудь другого. Одни не хотели вникать, другие брезговали даже минутной близостью с таким собеседником. Илейцы относились к сономитам косвенно и многими не считались за людей. Но с ними, в отличие от гибриоидов, хотя бы заводили разговор. К тому же, молодой, высокий и смазливый сономит был наполовину илейцем, и без труда мог обаять и очаровать.

— Вам не кажется, что вы всех достали своей назойливостью? — обратился к Атласу высокий достопочтенный мужчина преклонных лет. — Сколько можно дёргать отдыхающих, задавая один и тот же вопрос? Доколе постыдные, наглые сономиты будут вести себя как свиньи и не отдавать никакого уважения хозяину, который их любезно пригласил?

— Кстати о хозяине! Только он мне и нужен, — не отвечая на придирки, сказал Атлас. Он и основная масса гостей разместились в огромном зале Замка Трезубец. Тысячелетия назад его воздвигли наспех из необтёсанных валунов, что добывали на дне Шрама Земли, и множество раз, впоследствии, реставрировали, приведя в роскошное состояние.

На споривших мужчин обратили внимание. Атласу это не нравилось. Изначально весь этот замысел казался ему глупостью. Календара Блоус смогла договориться о пропуске на ужин для одного церковника. Им стал Рензо, искренне раздосадованный подобным решением. Полчаса назад, решив пропустить официальную часть, где все друг друга поздравляли и были не слишком пьяные, Рензо явился в Элитный уровень. Здесь проживали самые «чистые» люди илейских земель. Каждый из них имел уровень кармы, превышавший минимальный порог в 75 баллов.

— Не хочу злиться, ибо ваше сморщенное лицо не кажется мне слишком важным, но заткнуться вам пора, молодой недочеловек! — не успокаивался старик.

— Дядя, ну захлопните вы уже свой беззубый рот! Вам-то уже терять нечего, а другим праздник испортите! — начинал понемногу заводиться Рензо. Его вспыльчивый нрав обычно мешал всегда и во всём, но с годами Атлас приноровился себя сдерживать.

— Нахальство! — возмутился Председатель Конфорнума Виктор Соломон, затеявший ссору.

— Остыньте!

Рензо ухватил Соломона за грудки и усадил на свободный стул.

— Гляньте! Приспешник Асмиллы распускает руки! — кто-то выкрикнул из толпы. Ещё чуть-чуть и обстановка могла забурлить, как кипяток в кастрюле. Но нежная ладонь коснулась плеча Атласа и увела за собой. Её лицо украсила загадочная улыбка:

— Я знаю, где Фрай. Не шумите, — прозвучали долгожданные слова.

— Вы меня спасли, — фирменно осклабившись, произнёс Атлас.

— Знаю. Угостите меня пивом. Обожаю пиво. Сама не своя, когда встречаю редкий аромат или неповторимый цветочный вкус. Сегодня подают именно такой образец, терпкий и в то же время сладкий, — девушка с короткой стрижкой и обольстительными глазами перешла со своим пятнадцатым за вечер знакомым в менее помпезное, уютное помещение, за стойку бара.

— Вы не похожи на местных дам с пёстрыми нарядами и ожерельями в полшеи, — подметил Атлас.

— Из Штарбайна, если точнее. Джулия Фокстрот, — она протянула руку для рукопожатия. Рензо взял её ладонь и нежно поцеловал.

— Изысканно и слюняво. Даже не знаю, это соблазнительно или гадко, — прищурилась Джулия, раззадоривая смуглого красавца.

— Вы сказали, что знаете, где Лидер. Не подскажите ли? — кротко осведомился Рензо ещё раз, не найдя других тем для разговора. Девушка ему нравилась. Сильная, но хрупкая, желанная и в тоже время по-детски живая — она была соткана из противоречий. Рензо попытался припомнить кого-либо, кто произвёл бы на него столь же ошеломляющее впечатление за какие-то пару минут общения. И ему не удалось.

— Овальный и продолговатый, как кишка, тоннель петлял, убегая неизвестно куда. Отовсюду из мелких щёлок, зазоров проникал свет. Тусклый, оставленный, словно, специально для меня, но так, чтобы я не заблудился, но и не смог разобрать обстановку подробно, во всех деталях, — продолжал свой рассказ Инсар Килоди. Фрай пребывал в задумчивости и с участием кивал.

— Сначала вода не иссякала. По чёрным, гофрированным стенам стекали чёрные ручейки. Иногда поверхность становилась шершавой, потом гладкой, полированной. Затем снова ребристой. Я всю дорогу опирался на стену, касаясь её правой рукой. С тех пор случается, что она краснеет, ноет от дикой боли и отказывается мне подчиняться. Но это лишь последствия. Наконец я вышел на сушу. Под ногами твердь, но мне всё равно мерещилось, будто я стою на чём-то живом и дышащем. Коридор закончился завалом из непонятного барахла, облитого слизью. Я ткнул ботинком кучу, и она тут же развалилась, а из мусора бросились врассыпную потревоженные чёрные твари — насекомые, которых я никогда раньше не видел и о существовании которых не подозревал.

— Опишите их, — вклинился в монолог Фрай, взял со стола блокнот и приготовился писать. Инсар не возражал.

— У них нет лап или чешуи. Будто часть какого-то организма. Их плоть переливалась бордово-алым, они издавали звук — что-то среднее между хрюканьем и треском цикад. Продолговатые тельца. Форма неясная, меняющаяся. Не змеи, но чем-то похожи. Когда каждый из этих паразитов добрался до стены, она как будто их засосала. Среди груды оставленного мусора я нашёл это, — Инсар вынул из внутреннего кармана металлическую пластину ромбовидной формы. На ней остались обрывки каких-то символов. В целом краска облупилась, а гравировка стёрлась.

— Никогда ничего похожего не видел, — зажёг абажур светильника Фрай и наспех осмотрел находку. Затем свет погас. — Оставите мне для изучения?

Инсар усмехнулся:

— Ничего особенного, простой хлам. Но дальше я попал в невообразимое место, наполненное первобытной энергией. Я почувствовал её сразу же, как только ступил на металлическую, сырую обшивку купола. Огромный, необъятный и одновременно пустой шар, заполненный сгустившейся силой, исходившей от стелы, которая упиралась своим пиком в прозрачную крышу купола. А за ним, в чёрных небесах гремело что-то наподобие грозы, молнии предвосхищали каждый залп, и мощный поток ливня колотил по стёклам купола. С каждым блеском молний я видел высеченные на стенах образы. Я не знал, кому они принадлежат и кто на них изображён. Что-то тянуло меня к величавой статуе чего-то ирреального, никогда не существовавшего в этом мире. Я подчинился и коснулся указательным пальцем, слегка, с опаской. Но этого было достаточно, чтобы всё вокруг меня закружилось, приняло странный облик и начало проваливаться в чёрно-алую бездну. С каждой секундой мне становилось всё хуже. Я понимал, что теряю сознание, в груди щемило так, что казалось, вот-вот и она распахнётся. Я орал как безумный, моля о спасении. Меня окружили какие-то тёмно-синие сгустки, будто пятна мазута, расплесканные в невесомости. Они плясали вокруг меня, водили хороводы, пока я падал в бездну, населенную ужасными чудовищами. Я видел их, уродливых, с разинутыми клыкастыми пастями, ждущими меня на пир. И каждый раз, когда моё затяжное падение завершалось, в меня впивался чёрно-синий сгусток, принося нестерпимые страдания. И тогда я снова оказывался на высоте. Теперь ливень хлестал и меня, а вершина могучей стелы сияла, как маяк для заблудшего баркаса. Дважды эта чуждая и болезненная субстанция вселялась в меня, отсрочивая моё падение. И в третий, последний раз, я, наконец, лишился сил, голосовые связки ослабли, разум прервал связь с реальностью. Очнулся я у сономитских работорговцев, которые подобрали меня в пустыне. Они меня выходили, рассчитывали выгодно продать на «поганом рынке». Окрепнув, я стал видеть тени, не принадлежавшие мне. А потом я стал слышать голоса в голове. Сначала я полагал, что спятил, но позже, когда моё тело снова поддалось боли, я распознал призыв. «Убей!», — твердило мне что-то, затаившееся во мне. «Убей, и мы тебя отпустим. На время!», — уверял меня шёпот извне. Не в силах переносить боль, я улучил момент и убил своего надсмотрщика, вогнав острый камень ему в висок. Его тело даже не успело упасть на землю, как тут же появились призрачные щупальца, чёрные и тонкие, которые мгновенно вонзились в плоть умирающего надзирателя, высасывая последнее дыхание. Мне сразу полегчало, боли ушли, а тело наполнилось силой. Я сбежал в ту же ночь. Дальнейшие странствия вам будут скучны, Лидер. Всё, что хотел, я рассказал. Теперь я пленник, который подчиняется демоническим голосам и проливает кровь, чтобы выжить. Они не убьют меня! Я — отличный сосуд для их существа. Будут мучить, смотреть на мои страдания, но не позволят умереть. Это крест, господин Фрай, и мне нужна помощь. Во снах я вижу предмет. И сны говорят мне, что он избавит меня от страданий. Нечто вроде скипетра или копья, увенчанного огненным шаром, обрамлённым тремя металлическими лепестками. Он воткнут в вершину скалы. Уверен, отыскав его, я смогу ответить на вопросы, определённо. Но я не знаю с чего начать. Поверьте, я — особенный экспонат. Тем более для современной медицины. Трезубец обладает всеми знаниями, доступными ныне для лечения. Потому прошу вас — изучите меня!

Фрай задумался, нахмурил брови и поправил очки на переносице. С первых слов он не особенно верил в правдивость истории, а теперь был абсолютно убежден в болезни, которая поразила мозг его собеседника. И, возможно, ему действительно необходимо врачебное вмешательство.

— И что, они сейчас нас слышат? Наш разговор, — спросил Фрай, не сдерживая свой скептицизм.

Инсар поник, будто его обманули или предали. Не на такой приём рассчитывал он, собираясь на важнейший в жизни разговор.

— По рукам, мистер Фрай. Вы мне не верите, ваше право. Тогда, быть может, вы скажите мне, кто написал ту книгу, что лежит на вашем столе?

Инсар во мраке разобрал заглавие и никак не мог найти автора на обложке.

— А вам не кажется, что ваши боли — это просто физический недуг, сопровождаемый галлюцинациями, полученными вследствие черепно-мозговых травм или чего-то наподобие? — не унимался давить на Килоди Самюэль Фрай, — тогда понятно, что вам нужен стационар. Я вам помогу. Необходимо вызвать ведущих докторов, они вас осмотрят и определят диагноз.

— НЕТ! — разразился басом Килоди и прильнул к Фраю, — никаких врачей, лекарей и никакого лишнего внимания! Только вы мне нужны, вы и никто другой!

— Спокойно, я понял, — занервничал Фрай, — позвольте спросить?

Инсар кивнул.

— Откуда у вас столько кармы? Как вы обошли миниботов и систему защиты?

— Понятия не имею, — честно сознался Килоди и присел в кресло напротив Фрая. Инсар успокоился и снова говорил твёрдо, уверенно. — Полагаю, дело в «чернилах». Мне сделали инъекцию, как только я пересёк черту Трезубца. А потом пришлось убить. Собрав вещи, я ожидал ареста, но никто так и не явился. «Тени» прославляют Хсара каждый раз, когда я проливаю чью-то кровь. Возможно, этот Хсар защищает меня.

— Вы сказали Хсар?! — волнительно переспросил Фрай. — Тот самый Хсар из сказок и легенд? Ужасный титан, которого победил герой Зохор, проткнув своим копьём?

— Так и сказал. Они вечно шепчут его имя. Вы как раз читаете о нём, не так ли? — горько усмехнулся Килоди и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Духота выбивала пот, а вечер ни капли не остужал.

— Эту книгу мне доставил почтальон. Знаете, как редко сейчас используют почтальонов? Только для доставки важного документа или телеграммы. Эта книга не казалась мне чересчур важной. Но теперь я склонен полагать иначе. Хсар — это древний и очень загадочный персонаж мифологии нашей земли. Чудовище, взявшееся из мира, которому нет названия. По легенде множество тысяч лет назад Хсар рухнул на нашу планету, оставив след, известный нам как Шрам Земли. У Хсара были сыновья — вестники разрушения и смерти. У них было всего одно имя на троих — Зуверф. Первыми, кто повстречал Хсара и Зуверфов, были племена коротконогих и прытких людей, которые стали поклоняться посланникам неба и основали их культ. Хсар был побеждён великим Зохором — сыном пятиликой Асмиллы. Его копьё пронзило грудь Хсара и тот пал, но его сыны остались, ожидающие своего часа. Довольно долго эти легенды чтили не только гибриоиды, но и люди. Разумеется, с ходом времени наука выдавила все стародавние верования и культы, оставив их для истории.

Фрай умолк и с ужасом воззрился на Килоди, который улыбался, как улыбаются умалишённые в психиатрической лечебнице Нуттглехарт.

— Не хотите ли вы сказать, что ваши муки и шептания в голове — это те самые Зуверфы? — проговорил Фрай. Вопрос, который выглядел как опасное и крайне неловкое, но до абсурда реальное утверждение.

— Я знаю не больше вашего, а то и меньше, Лидер, — теперь прошептал Килоди.

— Вставайте! Скорее! — торопился Фрай. — Моя личная биокапсула в медкабинете на третьем этаже. Обследуем вас. Скорее, пойдёмте со мной!

Фрай вскочил с места и потянул за собой Килоди, второй не сопротивлялся и последовал наверх по скользким лестницам, которые отлично отполировали, готовясь к сегодняшнему приёму.

— И всё же. Что ты здесь делаешь? — перешёл к сближению Рензо. Его подруга была не против и поощряла попытки стать ближе.

— Уже через минуту после нашего знакомства, я решила, что затащу тебя в постель, деревяшка, — выдала Джулия, — надеюсь, сономиты в любви не такие дубовые как во время флирта?

— Это оскорбление или предложение? — слегка растерялся Атлас. Эта девушка начинала казаться немного странной, будто не в себе.

— Меня пригласили. Я давняя подруга Самюэля Фрая. Настолько давняя, что можешь расслабиться, — хихикнула она и отпрянула от барной стойки. Джулия уверенно направилась к расписным позолоченным дверям, ведущим на второй этаж замка. Рензо догонял её, пытаясь что-то спросить. Настигнув, он крепко взял её за руку и с силой тряхнул. Джулия резко обернулась, в её глазах сверкнула злоба и решимость. Атлас отдёрнул руку как ошпаренную.

— Ещё тронешь — и я тебе хребет сломаю! — на полном серьёзе прошипела Джулия и тут же добавила, сменив воинственную гримасу на прежнюю маску расслабленной светской львицы, — следуй за мной, познакомлю с нашим Лидером.

* * *

Биокапсула напоминала гроб, который раскрасили в бело-голубую полоску и поставили вертикально. Внутри напичканная проводами и датчиками панель и немного места для пациента. Худой Инсар с трудом поместился внутри камеры. В его груди начинало зудеть, потом заныло. «Чернила» противились любому вмешательству извне, они запрещали изучать себя. Оскорблённые нахальным поведением своего носителя, «тень» ударила Килоди по вискам, застучало в макушке, ноги подкашивались от острых спазмов. Инсар зарычал и стиснул зубы.

— Зуверфы?!

Выпучив зрачки, Фрай остановился. Он подключил тело Инсара к машине, и готов был запускать биоанализ. Оставалось закрыть герметичную заслонку и щёлкнуть нужный тумблер.

— Больно! — вопил Килоди. — Слишком больно, сволочь! — Как кошка, противящаяся насилию, его внутренние неприятели измывались над живой материей, изматывая до утраты сознания, но, не причиняя серьёзных травм.

— Остановиться?! — перекрикивая Инсара, спросил Фрай.

— Им не убить меня! — срывался на визг Килоди. — Делай! Делай!

Самюэль Фрай закрыл заслонку из акрилового стекла и дождался стопроцентной герметизации. Теперь он ввёл нужные параметры на панели, забил в программу ключевое значение и начал анализ. Пурпурный луч, словно сканер, заходил вверх — вниз, просвечивая кривящегося от мук Инсара. Ему становилось всё хуже. Под глазами почернело, проступили желваки, вены и скулы. Кожа на руках мгновенно высохла, волосы приобрели седину, а лоб покрылся морщинами. Килоди старел на глазах. Силы Зуверфов крепли, когда они испивали уходящую, мятежную жизненную силу. И сейчас они пытали свой сосуд, по крупицам выжимали из него жизненные соки, собираясь вырваться наружу — из камеры и слабого человеческого тела.

Черный пот выступал из пор. «Чернильные» языки слизывали пустоту, заполняя её собой, вступая в симбиоз с окружением, становясь всем вокруг. Инсар иссох, ссутулился, и походил на старца, готовящегося к своему последнему паломничеству. Килоди закрыл веки и перестал кричать. У него не осталось сил. Пурпурное помещение капсулы наводнилось Зуверфами, мазутом, который вот-вот просочится сквозь щели и хлынет на расписную плитку. Самюэль Фрай был обескуражен происходящим. Подобно истукану он уставился на бедного Килоди, лишавшегося дыхания. Он мог в любую минуту отпереть дверь и спасти своего просителя, но боялся. Страх, настоящий и оттого наиболее мерзкий пролез в душу Фрая. Он всегда страшился неизвестного и сейчас сильнее всего хотел броситься со всех ног вниз, к своим гостям, и заняться самым бестолковым разговором. Стекло треснуло и разлетелось вдребезги, его осколки устремились в Фрая. Лидер вскинул руки, но несколько мелких иголок впились в кожу, рассекли щёку и губу. Кровь закапала на пол, и тени тут же ворвались в просторный медкабинет, а затем набросились на багровую жидкость, стекавшую с раненого лица. Слизнув кровь, Зуверфы подбирались к человеку. Фрай громко закричал, так, чтобы его услышали все уши на этом выдуманном празднике. Килоди пришёл в себя и пытался ползти. Зуверфы сковали своими ледяными плетьми конечности Фрая, коснулись его сердца и медленно, будто острый пинцет, проникали под кожу, вводя свой вирус прямо в плоть. Очки Самюэля упали на ковёр, их размозжила жирная лапа теней. Щупальца обвили шею Лидера, не дав ему закричать. Инсар с трудом поднялся на ноги и впервые за последние годы почувствовал себя на редкость паршиво. Его грудь дышала широко, без давления, а с запястий словно упали цепи. Однако Килоди ощутил уязвимость и парадоксальное одиночество. Наконец-то он избавился от опеки теней, но не получил желаемого счастья — только бремя остервеневших ран и бешеный писк красного маяка, который сошёл с ума где-то в кабине «смотрителей». Его карма молниеносно упала с высоты космического спутника и разбилась на мелкие кусочки. Поднялась тревога. Человек, совершивший столько безнаказанных злодейств, больше не мог ходить по илейской земле.

— Вернитесь, — прохрипел Инсар, зазывая Зуверфов, проникавших в тело Фрая, — прошу вас, пожалуйста!

Килоди рухнул на колени и поплёлся к вихрю резвящихся теней и Лидеру, бившемуся в судорогах. Смерть почти настигла его, сила передавалась Зуверфам напрямую, без содействия сосуда. Они никогда бы так не поступили, будь у них выбор. Зуверфы подвергали себя опасности: могли не справиться с сильной, волевой жертвой, могли упустить гаснущий сосуд и остаться без плоти, скитаясь ещё десятки лет в поисках достойного. Фрай был слабым. Великое зло и скупое благородство схлестнулись на сыром полу медкабинета, в котором давно зажегся и методично моргал аварийный оранжевый свет, призывавший на помощь.

По ступеням замка кто-то бежал, взбираясь наверх. Чёрный туман вздыбился, как застигнутый врасплох и метнулся к дряхлеющему Инсару, с лёгкостью проникнув в него и окутав непроницаемой серой дымкой. Ворвались двое. Мужчина и женщина.

— Фрай! — возопила Джулия и подбежала к ослабевшему телу, которое силилось набирать лёгкими воздух.

Атлас Рензо проклял себя за глупость — он снова, как и в тот раз, когда ему чуть не отстрелили руку, оставил оружие в монастыре и теперь мог пожалеть.

— Стой, где стоишь! — приказал Рензо не слишком убедительно.

— А то, ч-т-о-о-о-о?! — издевался туман в форме человека. Его голосовые связки напоминали игру на испорченном тромбоне — настолько ломанный и низкий звук они издавали.

— Падла!

Атлас не понимал, с чем столкнулся. Идти в отчаянную рукопашную схватку с чем-то необъяснимым не в его правилах. Атлас бросил взгляд на серый квадратный ящик — блок питания биокамеры. Мощным рывком он с корнем выдрал его из системы и послал в сторону газообразной материи. Быстрым и плавным движением серое облако сместилась в сторону, и тяжёлый ящик разбился о стену, выломав кусок шпаклёвки. На улице кричали. Гости заметили потасовку на третьем этаже замка и пытались понять, что происходит. Смельчаки кинулись наверх по лестнице. Зуверфы возвращались к своему излюбленному телу, впитывались в него, ублажали, просили прощения, привнося чистую энергетику, вытянутую из Лидера. Килоди снова был здоров, юн, проворен и не одинок. Инсар завладел собой и вернулся в реальность.

«Уходим»! — решили Зуверфы и повели Инсара за собой.

Хлёсткие щупальца разбили стекло, и в помещение ворвался ветер. Килоди, не раздумывая, сиганул в окно и слился с ночью.

Атлас бросился за ним, слетая по лестнице. На улице он растолкал возмущавшихся высоких господ и случайно заметил серую дымку, ускользавшую вниз, к сектору «Бета». Рензо нёсся, перемахивая по пути через препятствия. Его быстрота позволила разглядеть облако, которое с невероятной силой разбросало досмотрщиков в стороны и нырнуло в терминал, ведущий к воротам второго сектора. У Атласа сбилось дыхание, но он не остановился. Беглец направлялся к дверям, ведущим в метрополитен, и по пути ронял мешавшихся прохожих, тем самым оставляя жирный след.

«Тьма скроет тебя, потомок Хсара», — нашёптывали Зуверфы Инсару, который пребывал в состоянии изменённого сознания. Впервые он ощущал тотальную вседозволенность, неуязвимость и безнаказанность.

Пролетел серебряный поезд. За ним ещё один. Дымка растворилась в безмолвном мраке прогона, последовав за вторым составом. Атлас остановился у самой границы, разделявшейся тонким световым лучом. Дальше — не его территория. Он будет как на ладони, рисковать бессмысленно.

— Ненавижу темень, будь она проклята! — выругался Атлас, отдышался и тихонько побрёл в обратном направлении.

«Твой враг слаб», — шипели Зуверфы, — «он страшится нас. Он страшится ТЕБЯ».

* * *

Джулия выволокла Фрая на лестничный пролёт, где уже образовалась кучка наиболее любопытных.

— Помогите, что вылупились! — выкрикнула Джулия, поддерживая голову Фрая на своих коленях. — Несите аптечку или ещё чего!

— В биокамеру его надо, — предложил кто-то.

— Накрылась капсула. Не пашет! Тащите, что есть! Вызовите врачей! Шевелитесь, твари! — Джулия ревела и рычала одновременно. Раздавая приказы, она напоминала воительницу, которая силится вернуть своего ратника к жизни. Через минуту приволокли каталку, уложили на неё Фрая, подключили капельницу. Среди гостей нашёлся врач. Он ввёл дозу имтилобина против остановки сердца. Немного позже появилась мобильная биокапсула. Фрая поместили внутрь, подключили к системе жизнеобеспечения. Капсула возродила пульс Лидера и отвела его гибельный конец.

— Пусть побудет в биокамере некоторое время, — обратилась к Фокстрот уже не молодая женщина в халате. Она заведовала медициной Трезубца и вызывала доверие.

— Что с ним?

— Пока неясно. Пострадала лобная доля мозга. Что это может значить? — она покачала своими светлыми, аккуратно уложенными пышными волосами, — прежним он вряд ли станет.

Когда суматоха улеглась, Фрая увезли в лечебницу, а неясное облако испарилось, будто бы его и не было. Атлас вернулся в замок ближе к утру, и нашёл Джулию в одиночестве. Он осмелился подойти к ней. Она стояла на балконе и смотрела с высоты на светящийся город. На щеках ещё застыла соль. Косметика смазалась, а воздух невообразимо похолодел. Атлас приобнял её, набросив свою куртку с эмблемой церкви Асмиллы. Джулия не отрывалась от завораживающего пейзажа.

— Неужели весь этот кошмар случился на самом деле, — без интонаций произнесла Джулия.

— Фрай вам по-настоящему дорог, — почему-то сказал Атлас, хотя думал совсем о другом.

— Его дочурку жалко. Нежное дитя, которое места себе не находит. У неё почти никого нет кроме отца. Не представляю, как её успокоить.

Джулия снова слабо всплакнула — отголоски истерики.

— Поговорю с настоятельницей нашей церкви. Возможно, для девочки найдут свободную комнату. Лучше всё равно не придумать. — Атлас был искренен.

— Не уверена, — ответила Джулия и повернулась к Рензо, — составь мне компанию. Я обещала, что затащу тебя в постель, так и будет.

Джулия опустила взгляд, сдерживая слёзы:

— Мне страшно одной. Я боюсь.

— Тебе и твоей сестре не обязательно здесь оставаться, — проговорил Атлас, прижимая к груди плачущую Джулию, — заберём её и укроемся на некоторое время в монастыре. В замке вам будет только хуже.

Джулия ничего не ответила. Эмоции накатили очередной волной и слёзы потекли с новой силой. Атлас не сразу понял, что Джулия, кокетливая и грубая, может быть родственницей Лидера. Но всё стало очевидным, когда девушка, увидев ослабшее тело Фрая, кинулась к нему, игнорируя призрачного фантома. Атлас признавал — он испугался существа, которому не мог дать объяснения. И теперь корил себя за трусость. Но Джулия и глазом не моргнула, оказывая посильную помощь человеку, «с которым когда-то была близка». Только кровные узы позволяют отмести все страхи и угрозы, дабы твой родной человек остался невредим. Так поступила его мать. Пожертвовав собой, она даровала Рензо свободу выбирать. И теперь он хочет найти того, кто наказал её, бросив однажды на дне Шрама Земли. Того, чьи «древесные» гены текут в его смешанной крови.

ГЛАВА 4.

Инсар ввалился в свою халупу под утро. Его лицо пылало, а внутри затихал вулкан. Всю ночь он провёл в холодном подземелье метро и выбрался только с рассветом. Зуверфы угомонились, предоставив ему возможность остаться наедине с собой. Килоди отлично осознавал всю тяжесть своего положения. Сейчас он главный преступник во всём Трезубце, и лучшее, на что можно рассчитывать, — ссылка на дно Шрама Земли. Инсар сорвал с себя костюм, забежал в ванную, включил холодную воду и встал под душ. Придя в себя окончательно, Килоди сообразил, что его наверняка уже ищут, стало быть, скоро в его скромном жилище появятся гости. Инсар натянул новое нижнее бельё, светлые брюки и рубашку.

— Слишком радужно, — глянув в зеркало, отозвался Инсар, но ничего менять не стал.

На кухне Килоди сварганил себе пару незатейливых бутербродов с мясом и шпинатом, запил всё это газированной водой из бутылки, точно такой же, какую он выбросил в окно ребятне, и направился в комнату, чтобы собрать свои пожитки и распрощаться с рыжим приятелем. Килоди собирался покинуть Котлован и отправиться в Сент-Вален. Ему предстояла долгая дорога, ибо возможность пользоваться общественным транспортом исключена, а своего он не имел. Зайдя в спальню, он не сразу заметил короткий силуэт, притаившийся в самом тёмном углу помещения. Только с пятого раза Инсар заметил нечто странное и замер. Затем сразу же схватился за высокую жердь, служившую вешалкой, и принял боевую стойку.

— Опустить оружие! Я прийти с миром, господин, — просипел тонкий и немного противный голос из угла.

— Чего несёшь?! — рявкнул Инсар, махнув жердью. Он рассмотрел незнакомца и узнал в нём уродливого гибриоида, за которого вступился в «Сошуале».

Карлик вспрыгнул на постель, пробежался по ней в своих грязных кожаных бахилах и плюхнулся на край прямо перед носом Инсара. Низкий, облачённый в чёрные лохмотья, самопальные сапожки и рваные штаны. На спине намечалась горбинка, нос был сломан и перекошен направо. Смуглая, жёлто-коричневая шершавая кожа напоминала застиранный ковёр, надбровные дуги нависали над зрачками, а рот был искажен в странной беззлобной, даже глупой ухмылке.

— Не терять времени, господин! Начнём говорить — быстрее будет, — своим сиплым голоском протараторил гибриоид, коснувшись острым длинным ногтём указательного пальца краешка деревянной вешалки.

— За тобой охота, — продолжал карлик, — и лучшее не греметь? Правильно?!

Инсар поставил орудие на пол и потребовал объяснений.

— Я — Измир-Ко-Нашах-Фа-Йелландул, — протараторил гибриоид. — Ты звать просто Из. И я уйти из бъёрза ради ты.

— В каком смысле?

Килоди недоумевал и с трудом вникал в корявую речь карлика.

— Мы хотеть возвращать балай-де-утран в дом. Ты — балай-де-утран. Ты — познать сущность. Ты — знать оттум! Дух Хсара в тебе. Мы — гибриоид склонился перед Инсаром, — Хсару. Мы едины.

Инсар глубоко вздохнул и, выдохнув, почуял тревогу. Исходившая извне, она нарастала с каждым ударом сердца, будто кто-то катит огромный валун по каменистой мостовой. На улице закричали, рыжий кот запрыгнул в окно и вперился своими круглыми глазищами в Инсара. Не имея говорить, он всё же предупредил Инсара — за ним пришли, дозорные наводнили улочки «котла» и переворачивали всё вверх дном. Артук им не препятствовал. Дозорные пришли за убийцей, а, значит, Шараму они не помеха.

— Текать! Текать! — прокричал Измир.

Килоди схватил дорожную сумку, накидал туда нужной одежды, добавил нож, полотенце и узкий пластмассовый флакон — свернутую записную книжку. Проверил статусную карту — на месте. Но она ему вряд ли понадобится. Все статусные единицы почти точно списаны со счёта, как и очки кармы. Инсар стал изгоем. Впрочем, пожалуй, он был им с самого детства, сразу же после жуткой гибели Иншара.

— Хватать манатки! — снова суетился Измир.

Килоди бросил взгляд на залитый солнцем уголок Котлована — дозорные уже подошли к его дому и поднимались по лестнице. Инсар выбросил сумку в раскрытые ставни. Самому прыгать в окно не хотелось. Несмотря на высоту каких-то десяти метров, он мог подвернуть ногу, и бегство тут же потеряло бы смысл. Дверь уже ломали. Хлипкая и рассохшаяся, она не представляла серьёзной преграды.

Карлик подбежал к окну, прыгнул в него, упорхнул куда-то ввысь и спустя мгновенье опустил свою уродливую жёлто-коричневую лапу откуда-то сверху:

— Текай сюды!

Инсар подбежал к заветному выходу, схватился за руку Измира и поплыл вверх. Невероятная сила потянула его за собой, протащила несколько этажей и выбросила на крышу пятиэтажной постройки, где местная детвора играла в мяч. Килоди посмотрел на Измира с нескрываемой заинтересованностью. Гибриоид тяжело дышал и положил лапу на грудь.

— Думать, господин, ловко без второй лапы? — жадно проглатывая воздух, проговорил карлик, — не, не, не.

Восстановив дыхание, Измир и Килоди продолжили бегство, удирая от дозорных Трезубца по крышам Котлована.

* * *

Ветер поднялся что надо, небо затянули хмурые, набухшие тучи, сверкало и гремело. Надвигался ливень, которого ждали с прошлой недели. В замке на горе, в самой высокой башне Трезубца, рыдала совсем юная и хрупкая девочка. Недавно ей исполнилось пятнадцать. Её нежное красивое личико, написанное заботливой кистью природы, было испуганным и заплаканным. Светлые волосы убраны в аккуратный пучок. Лёжа в своей постели, она крепко сжимала себя за колени, свернувшись клубком. Кто-то постучал, но не решался войти без приглашения. После двадцать четвёртого удара костяшек о деревянную дверь принцесса сдалась и выкрикнула: «Войдите!».

— Прости, я не хотела мешать.

Это была Джулия, не накрашенная, одетая в свой привычный наряд — джинсы, пуловер и кожаную куртку. На ногах блестели начищенные кожаные ботинки.

— Ничего. Я не занята. Просто плачу, — промямлила девочка и привстала на кровати, утирая слёзы.

В приоткрытую дверь вбежал здоровенный бинтуронг, высоченный, с пушистым хвостом и широкой мордой. Он оставил Джулию без внимания и, взобравшись на кровать, уткнулся своим чёрным носом в плечо девочки. Она всхлипнула, но уже не так горестно и погладила питомца.

— Пойдёшь с нами? — спросила Джулия, присев на край постели.

— С кем?

— Его зовут Атлас, он хороший человек. Если бы не он, могла случиться ещё большая беда.

Джулия коснулась животного, но тот сразу же зарычал.

— Пудинг не любит, когда его касается кто-то чужой, — подхватив настроение любимца, объяснила маленькая принцесса.

— Чужой, — многозначительно проговорила Фокстрот, но решила не продолжать.

— Говорят, папа не станет прежним, даже если его удастся спасти, — серьёзно проговорила девочка.

— Если ты спрашиваешь, то я понятия не имею. Но очень надеюсь, что все страшные прогнозы не сбудутся. А в остальном я знаю не больше твоего. К нему в палату не пускают никого, даже самых близких.

— К ним ты точно не относишься! — резко выпалила дочка Фрая и встала с кровати.

— Куда направимся? — спросила она, сделав паузу.

— В монастырь Асмиллы. Сейчас там самое место, — процедила сквозь зубы Джулия, уязвлённая замечанием в дальности своего родства.

— Чудесно! Всегда мечтала туда съездить! — возрадовалась принцесса и бросилась к своим вещам. — Соберу сумку. Когда отправляемся?

— Немедленно.

— У меня условие!

— Слушаю.

— Пудинг пойдёт со мной и будет меня охранять, — поставила ультиматум девчонка.

Джулия слабо кивнула, согласившись.

— Супер! — утирая слёзы, улыбнулась девочка, и стала вихрем кружить по комнате.

— Не торопись, мы всё равно без тебя не уйдём.

Джулия вышла из апартаментов дочери Фрая, спустилась в холл, вышла на террасу. Обслуга наводила порядок, отскребая от вековечного мрамора следы вчерашней пирушки. Вдруг в кармане кожанки завибрировал картридж. Незнакомый номер, Джулия долго не решалась, но, в конце концов, ответила на вызов.

* * *

— Мне нужно кое-кого увидеть, — присев на корточки, заявил Инсар, когда они схоронились в подвале брошенной и готовой к сносу многоэтажки, которая должна была рухнуть со дня на день. Дозорных поблизости не наблюдалось — Измир слушал во все свои кривые уши. Наверняка небольшой отряд уже перешерстил здешние места, однако надолго оставаться нельзя — придут снова и станут осматривать всё тщательней, скрупулёзней.

— Чего городить, господин? — взбеленился карлик, крутя своим острым когтём у самого лба. — Надоц текать отсюдова! Дом! Вас ждуть!

— В страну уродов?

Измир цыкнул, но не обиделся.

— Мы — уроды, дать! Не мы выбирать, — многозначительно заметил Измир и устало рухнул на мокрую, размякшую глину. Подвал провонял дерьмом, мочой и серой. Здесь часто курили смеси, потому в уголках помещений чернели небольшие кучки пепла — того, что осталось от бумаги, трав и наркотика. Свет проникал в подвал через зазоры между булыжников.

— Мне задолжали крупную сумму. Стоит её забрать. Надо понимать, путь нам предстоит долгий, а на самолёт нас никто не посадит. Верно? — поднял брови Инсар, взглянув на карлика-гибриоида.

Измир кивнул. Спорить нечего — Инсар прав.

— Предлагаю ненадолго разделиться. Ты займёшься чем угодно, а я выбью свои кредиты. Моя статусная карта давно заблокирована, сомнений нет. Потому одолжи свою, — предложил Инсар и протянул руку, ожидая, когда Измир отдаст все свои накопления.

— Нет, — раскинул руки в сожалении гибриоид, — я добираться пешем, ел, крал, пил, крал. Мы не платить так.

— Тьфу ты, чёрт! — не усомнившись в честности Измира, раздосадовался Инсар.

— Ничего, разберёмся на месте, — кивнул сам себе Килоди и начал подниматься по ветхим ступенькам. Замер. Обратился к карлику. — Будешь здесь или где-то ещё, мне плевать. Но ровно через два часа встречаемся в этой провонявшей клоаке. Жду десять минут. Если ты не явишься — не обессудь. Если не приду я — значит передумал. Уяснил?

Измир кивнул, не смея возразить. Килоди продолжил путь наверх и скрылся из виду.

* * *

— Стреляй, не дрейф! — подбадривали сослуживца лихие гуляки, напивавшиеся в самом шикарном ресторане Сент-Валена. Барышня, немного полная, но миловидная, приклеилась к стене салона и ожидала, когда подвыпивший солдафон спустит курок трофейного револьвера и пронзит дно чугунной сковороды, которую она держала на вытянутой руке. Из динамиков гремела танцевальная музыка. Помещение пропиталось ароматами духов, запахом потных тел и алкоголя, который тут разливали без остановки. Бармены и стриптизёрши трудились, не покладая рук. На втором этаже ресторана «Дарвик» размещалась ложа для высокопоставленных гостей. Сегодня в «Дарвик» пожаловал Николас Арзор — лидер Штарбайна, уважаемый и состоятельный человек. Его ужин давно стоял на столе, а девочки ожидали команды. Однако предаваться развлечениям, как рекомендует старая пословица, лучше всего после свершения важных дел. Именно для переговоров, неофициальных и крайне необходимых, прибыл лидер Штарбайна в негласную столицу блуда и вожделения.

— Прошу прощения, я заставил вас ждать, — пожав руку Арзору, проговорил мужчина с идеальным черепом и присел за стол напротив Николаса, — впрочем, надеюсь, вы свыклись с шумом и готовы приступить к ужину?

— Рад встрече, — улыбнулся Арзор, высокий, плотный мужчина с плешью на затылке. Сорокапятилетний лидер Штарбайна придерживался здорового питания, потому его некрасивое лицо казалось свежим и отдохнувшим.

— Сразу к делу, — начал хозяин Сант-Валена и разлил красное вино по хрустальным бокалам.

Самопровозглашённый Лидер Оло Ван Дарвик, человек изысканных манер. Талантливый предприниматель и безукоризненный управитель. Умнейший дипломат, с мнением которого считались почти все члены Конфорнума, пусть и не без некоторой брезгливости. Его внешний вид внушал холодную уверенность. Острые скулы и крайне редкая форма черепной коробки. Глубоко посаженные мутно-серые глаза неестественно блестели, чёлка уложена на правый бок, аккуратно, но как будто, между прочим. Чаще всего Оло Ван Дарвик носил тёмно-синий в горизонтальную полоску костюм-тройку, однако слыл большим поклонником моды и с удовольствием экспериментировал с внешностью.

Раздался выстрел, напуганная девушка ахнула, но осталась жива и здорова. Сковорода отлетела в сторону, и дружная компания бросилась к мишени, дабы узнать результат спора. В яблочко! Стрелявший выиграл несколько сотен статусных единиц и вечер с той самой толстушкой, которая до сих пор не могла прийти в себя.

— Атмосфера праздника, — хлебнув вина, отметил Арзор, окинув ресторан беглым взглядом.

— То, за что я люблю Сент-Вален. Только здесь она уместна. Однако последние годы вся Илейа живёт, будто, в похмелье.

— Разговор начну я, — встряхнувшись, осмелился Николас Арзор, — наша совместная гидроэлектростанция даст многое крестьянам. Возможность провести электричество в самые глухие уголки Территорий — отличная возможность стимулировать рабочих, дать им условия труда, повысить уровень урожая, — Арзор активно жестикулировал, — а когда ГЭС заработает на полную мощность, уверяю, электроэнергии хватит не на один регион, а на парочку прилегающих. И знаете, я даже не стану задавать глупые вопросы вроде тех, накой вам энергия воды, когда под вашим руководством находятся три неиссякаемых источника апатиниума.

— Увы, но апатиниума в Илейе мало и он, всё же, когда-нибудь кончится. И в этом главная проблема, — Оло словно задумался, взглянул куда-то вверх, потом вернулся к собеседнику, — любая сила нуждается в контроле. А великая река делает в наших землях такой резкий и заманчивый поворот, что не воспользоваться подобным подарком судьбы попросту не по-деловому.

— Согласен, согласен, — вытерев рот салфеткой, закивал Арзор, — какой бюджет со стороны Сент-Валена готовы отдать на столь масштабное строительство?

— Я выделю из своего кармана пятьсот миллионов статусных единиц. Другие градоначальники и владельцы земель также вложатся в общий проект. С вашей стороны материалы, техника, рабочая сила и некоторые незначительные вливания.

— Солидно! — присвистнул Арзор и приступил к запечённой баранине.

Повисла пауза, каждый размышлял о своём. Наконец Арзор задал вопрос, которого Ван Дарвик ждал с порога:

— В столице сейчас не сладко. На нашего Лидера совершили нападение. И это в стенах хвалёного Трезубца! Кошмар! — Николас причмокнул и обглодал кость. — Фрай жив, но врачи ничего радужного не обещают. Разумеется, это всего лишь слухи, но всё же.

— Вот уже сорок пять лет я смотрю на странный народ, который способен иметь абсолютно всё, что пожелает, однако при этом ограничивается игрою в добродетель. — Проигнорировав сплетни, сменил тему Оло. — Многие илейцы настолько помешаны на своём благовидном статусе, что стесняются смотреть на собственный член, когда отливают в уборной. Мне от этого противно. Потому я возвёл Сент-Вален, подняв его с колен. Установил свои порядки. Неужели илейцы трусливее какого-нибудь сономита или глупее прокажённого гибриоида? Чепуха!

— К чему вы заговорили об этом, уважаемый? — напрягся Арзор.

— Скажите, вам не наскучили поля, леса, все эти сельскохозяйственные сутолоки или прочая мышиная возня на плавильнях Штарбайна? — Ван Дарвик не изменился в лице, говорил размеренно и доходчиво.

Лидер Арзор поперхнулся, справился с жёстким куском мяса, запил всё это вином и уставился на Дарвика. В его глазах читалась неподдельная тревога, он начинал понимать, куда кренится разговор.

— Нет, уважаемый, мне нисколько не надоело заниматься любимым делом, — грубо и резко огрызнулся Арзор.

— У вас хватает власти, но вы должны понимать, что скоро ваш промысел никому не понадобится. Эра новейших технологий уже наступила. Кому нужны металлы и сплавы, когда есть полимеры, не уступающие титану в прочности? — полные губы Ван Дарвика сложились в аккуратную дугу, напоминавшую улыбку.

— Пока что Штарбайн необходим илейскому народу, а значит угроз нашему общему делу нет! Более того, Фрай всегда поддерживал нас, каждый год мы получали весомые дотации на регион, развивались и, в общем-то, не нуждались, — подтверждая слова кивком и жестами, убеждал Николас Арзор.

— Верно, — отрезал Оло Ван Дарвик, — но с чего вы взяли, что новая власть будет настолько же лояльна к вам?

— Вы о чём? — снова насторожился Арзор. Он больше не касался угощений, они стали ему противны.

— С вашей поддержкой или без неё, но власть в Илейских Территориях сменит акценты. Эра картонной демократии исчерпала себя, необходимо перевернуть страницу, — Оло ввинтил свой взор в Николаса Арзора, будто хотел удушить его силой мысли.

Внизу снова что-то громыхнуло. Завязался спор между кучкой головорезов, коих в Сент-Валене бывало в избытке. Ван Дарвик поднял ладонь и сделал лёгкий жест указательным пальцем. К нему подлетел высокий молодой официант, который сложился вдвое, чтобы расслышать шёпот Лидера. Кивнув, официант исчез. Спустя минуту, крепкие и суровые бойцы личной армии Дарвика появились в ресторане и раскидали споривших солдат по сторонам, парочку уволокли с собой. Снова загремела музыка. Танцпол заполнился до отказа.

— Куда они их повели? — осведомился Арзор, наблюдавший за сценой.

— На свежий воздух. Проветрить голову.

— Ну-ну, — крякнул Арзор и встал из-за стола, — мне пора. Проводите?

— Вы слишком торопитесь, — сказал обладатель идеального черепа, — сядьте!

— Мы всё обсудили, надо возвращаться. Мой гироплан уже заждался.

— Ничего страшного, — очень мягко настаивал Оло.

— Нет, я ухожу!

— Вернись за стол, упрямый баран! — сверкнув глазищами, приказал Дарвик.

— Как вы смеете…

— Сядь!

Арзор, возмущённый и надутый, устроился на краешке кресла, которое ещё минуту назад казалось ему удобнее и мягче.

— Я испытываю к вам симпатию. Честно. Потому буду предельно откровенен, хоть и рискую угодить в нелепую ситуацию, в которой окажусь заговорщиком. Всё же! Самюэль Фрай не жилец, это правда. И можете мне не верить, но оттого мне горше, чем любому из всех лидеров илейских земель. Потеря Фрая станет трагедией, но рыдать долго нам не с руки. Верхушка останется без идеи, без чёткого плана. Конфорнум не в счёт. А безыдейная власть сродни импотенту, возглавившему страну женщин. Вы понимаете, о чём я?

Арзор кротко кивнул, но промолчал.

— Вы, должно быть, знакомы с Виктором Соломоном?

Дарвик не спускал взгляда с Николаса, выдавливая из него нужные слова.

— Виделись однажды, — сухо ответил Арзор.

— Соломон мудр и, что самое важное, предан. Идеальный руководитель. Увы, нисколько не Лидер, но начальник отменный. Народ его не любит, но уважает. Да и зачем нам любовь? В новом обществе не будет места для сантиментов.

— Позвольте спросить, о каком новом обществе вы ведёте речь, уважаемый Оло Ван Дарвик?

— О таком, в котором ваши заводы будут работать на всю мощность, выполняя государственный заказ, — сказал Ван Дарвик и снова изобразил подобие улыбки.

— Если я вас правильно понял, — неуверенно прошептал Арзор.

— Абсолютно, — теперь кивнул Оло, довольный проницательностью собеседника.

— Приглашаю вас переночевать в жемчужине Сент-Валена — отеле «Фокстрот». Отличное место. Ваш номер будет располагаться рядом с моим кабинетом. Бассейн, вино, закуски. И, конечно же, девочки, каких нет больше ни в одном месте на земле, — сменив деловой тон, просиял Оло, обращаясь к Николасу как к своему давнему приятелю, — поверьте, вы мне не враг. В противном случае вы бы уже бесследно пропали. Посему советую вам расслабиться и, как говорится, предаться блуду. Вы не женаты, оттого никаких ограничений! По рукам? — Дарвик поднялся с кресла и протянул руку Арзору.

Лидер Штарбайна ответил молчаливым рукопожатием, приняв приглашение.

* * *

Кабинет Ван Дарвика имел форму правильного восьмигранника и иллюстрировал пристанище просвещённого аскетизма: один узкий книжный шкаф с витриной и мягкое кожаное кресло с хромированными ножками. Аккуратный письменный стол по мере надобности автоматически поднимался из пола. На столешнице господствовал порядок — ежедневник, позолоченная ручка и встроенный интерком для вызова секретаря. Всё в совершенно белом цвете. Особенностью кабинета были высокие зеркала, установленные по всему периметру восьмигранника.

Полночь давно минула, но Оло не спал. Он расстегнул рубашку, снял пиджак и развалился в своём кресле с полуприкрытыми глазами. За его спиной стояла женщина, высокая, стройная, темноволосая. Своими длинными пальцами она разминала шею Дарвика, поглаживала его кожу на лице. От рук пахло цитрусом.

— Не волнуйся, мои девочки знают, как расположить клиента, — проговорила брюнетка, взявшись за плечи Дарвика. У неё был грубый, обволакивающий голос.

— Магнолия, я уверен в трусости нашего гостя. Даже если он сомневается, идти против меня Арзор не станет. Попросту угодит в кучу дерьма. И он это понимает. Потому страх туманного будущего делает своё дело. Он в наших руках, — не открывая глаз и немного задрав свой череп, рассуждал Оло.

— Вот я и прошу — расслабься! — улыбнулась Магнолия Эльверс и продолжила свой массаж. Магнолия, шикарная и ухоженная дама тридцати шесть лет. Однако выглядела она значительно моложе. Чёрные короткие волосы были заботливо уложены, а острые и не менее притягательные, чем фигура, черты лица были заслугой косметологов и тренеров по физической подготовке. Каждый день Магнолия Эльверс пробегала не менее трёх километров, тратила в тренажёрном зале по два часа и тщательно следила за рационом. В узкой иерархии Ван Дарвика она занимала ключевое место, разделяя его, разве что, с телохранителем Лидера — Маятником. Прекрасная и одновременно хитрая Эльверс, управляла борделем, казино и отелем, названным в честь своей давней соперницы. Магнолия не раз умоляла Оло сменить вывеску, но второй был непреклонен. Босс Сент-Валена безумно любил ныне покойную жену и даже спустя годы после её гибели отказывался говорить о ней. Магнолия и Оло представляли идеальный тандем. Умный, красивый и невероятно циничный.

К Ван Дарвику ворвались без стука. Двери захлопнулись за спиной высокого мужчины в коротком плаще цвета слоновой кости с крупными чёрными пуговицами, накинутом поверх серой водолазки с высоким воротом. Его волосы были средней длины, тёмные с проседью, а глаза спрятаны за полоской плотной ткани, напоминавшей чешую пресмыкающегося. Кисти рук скрывали коричневые перчатки. На ногах синие брюки и чёрные туфли с овальным носом.

— Прости за вторжение, патрон! Но, похоже, наша птичка кое с кем пощебетала, — проговорил нарушитель спокойствия. У него был ровный, бесстрастный голос.

— В чём дело, Маятник? — приподнявшись на кресле, озадачился Дарвик. Магнолия замерла.

— Служба безопасности уловила зашифрованный сигнал. Арзор болтал по должностной линии.

— Кому?

— Шербешеру. Советовался! Говорил, вы переворот задумали, развязать гражданскую войну хотите, — резюмировал Маятник.

— А Шербешер ему ответил? — вмешалась Магнолия.

— Ничего путного. Помычал, покряхтел и попросил встречи. На том и кончили.

Оло Ван потёр виски. Мигрень ему докучала последние годы всё чаще и назойливей. Особенно болезненными были моменты короткой задумчивости, в которые Оло решал, по какой колее ему предпочтительней держать дальнейший курс. В сложившейся ситуации поможет, как полагал Дарвик, грубая сила и «показательное выступление». На подобный случай нужны козлы отпущения, те, кто провинился перед обителью вседозволенности, обманулся иллюзией безнаказанности.

— Что насчёт «манекенов»? — спросил Ван Дарвик после недолгой паузы.

— Парочка, — ухмыльнулся и кивнул Маятник. — Один издевался над проституткой, другой его защищал, когда мои ребята хотели намять проходимцу бока.

— Чудесно!

Оло прыжком поднялся с мягкого седалища.

— Подгони машину. Прокатимся до фермы. И заодно с «манекенами» захвати нашего дорогого гостя.

Маятник кивнул и удалился.

В Сент-Валене мерцали рекламные проспекты, бродили ночные жители, отовсюду лилась разношёрстная музыка, смешиваясь в одну какофонию ночного гуляния. По артериям города мчались дорогие авто, выпущенные с заводских конвейеров Штарбайна. Узкие и широкие, парящие в сантиметре над землёй и почти что взмывающие ввысь, радужные и до скучного безликие, эти монстры илейских магистралей частенько находили приют именно в Сент-Валене. Столица запрещала въезд любому транспорту, а Штарбайн взыскивал с владельцев крупные налоги на пребывание в стенах града. Оттого третьим и самым лояльным приютом для автовладельцев стал разнузданный и свободный от предрассудков Сент-Вален. К тому же Ван Дарвик питал слабость к рёву мощных двигателей и скорости. Потому он возвёл в Сент-Валене самую крупную, дорогую и зрелищную гоночную трассу, на которой каждый год устраивал турниры.

Несколько чёрных машин покинули подземную стоянку отеля «Фокстрот» и устремились за город. На заднем сиденье второго экипажа брыкался голый и связанный Николас Арзор, которого наглым образом вырвали из бархатных объятий прелестных красавиц. Его рот заткнули кляпом, и каждый раз пихали в боковину, когда он начинал излишне бушевать. Спустя полчаса огни Сент-Валена потухли где-то за спиной. Дальний свет фар облизывал пустое шоссе, прокладывая путь к серым баракам, силуэты которых проступали мистическим ареалом на фоне разгоревшихся звёзд. Кортеж остановился у самого хилого двухэтажного сарая, который, казалось, не выдержал бы и малейшего дуновения ветра. К счастью, бури и торнадо обходили стороной данный регион Илейских Территорий. Даже пресловутый ливень здесь случался по грандиозным праздникам. Маятник, покачиваясь из стороны в сторону, подошёл к электрощиту и, открыв дверцу, поднял рубильник. Деревянные постройки ожили, в мёртвых пустых глазницах забрезжил слабый свет.

— Выводи, — приказал Ван Дарвик, поёжившись и выпустив изо рта клубок пара. Дневная жара в здешних краях круто менялась на пробивающую ознобом стужу, когда солнце закатывалось за горизонт.

Несколько бойцов в одинаковой чёрной с красной окантовкой униформе выволокли «манекенов» и абсолютно голого Арзора из машин. Все трое тряслись от страха нежели от холода. Первыми двумя, так называемыми «манекенами», были два приятеля, которые решили провести свой отпуск в Сент-Валене. Оба они служили в «РОМБЕ» — военной базе илейцев на границе с сономитами, в центре которой зиждилась неприступная тюремная зона. Оба получили повышение и заслуженный отдых. И перебрав со спиртным, один из них, стрелявший в сковородку и полную проститутку, занялся рукоприкладством. Причиной тому стал отказ дамы выпить его урину. Вышвырнув наружу извращенца, проститутка вызвала охрану. На помощь своему армейскому другу подоспел товарищ, который уже сто тысяч раз пожалел о том, что ввязался во всю эту историю и вообще покинул расположение части.

— Разденьте их, — махнул ладонью Дарвик и укутался в своё драповое пальто.

«Манекены» что-то мычали, пытались сопротивляться, отбиваясь от людей Дарвика, но тщетно. Через минуту все трое стояли перед Оло нагими, дрожащими, с глазами, полными мольбы. Дарвик осмотрел каждого, внимательно и с интересом. Он подошёл почти вплотную к солдатам, заглянул в их уши, обошёл вокруг, словно покупатель, осматривающий своего будущего жеребца или конула.

— Маятник, — тихо позвал Оло Ван, — подготовь всё к началу экспозиции.

Маятник послушно склонился и вошёл в старый амбар, скрипнув проржавевшей дверью. Как назло накрапывал мелкий дождь. Небо спрятало все мерцающие точки, оставив темноту властвовать над миром.

— Николас! Паршивая ты овца! — зарычал Ван Дарвик и схватил за горло своего гостя. — Зачем ты всё портишь? Ну чем тебя поддержит старик Шербешер? Или юнец Кин? Ничем! В отличие от меня. Но нет! Ты, упрямец, решил, что сможешь обмануть меня и огорчить всех, кто мечтает о чём-то большим, чем копошиться в грязном гумусе или коптиться в литейном цеху! Ты оскорбил моё радушие, в конце концов! Неслыханная глупость! Скажи, Арзор, а в тебя запихнули эти жучки с камерами, которые за всеми наблюдают? А? Нет? Жаль, правда?

Оло Ван Дарвик опустил взгляд, покружился на месте. В сарае кто-то заревел. И следом, будто поддерживая первый рык, раздались душераздирающие вопли нескольких разъярённых существ. «Манекены» побледнели окончательно, а лидер Штарбайна покачнулся и грохнулся в грязь, скошённый обмороком.

— Откачайте его, — распорядился Оло, и наёмник, развернув Арзора к себе лицом, отвесил ему несколько звонких пощёчин. Николас очухался, его подняли. — Отволоките их вовнутрь.

В сарае всё провоняло жжёной соломой, сырым деревом и смолой. Подмостки скрипели, а внизу, за перекладиной, раскинулась круглая арена, заполненная грязным песком. Тусклый свет облизывал уголки помещения, но не мог дать точное представление о том, где находятся пленники.

— Спустите «манекенов» вниз! — приказал Оло, и его подручные схватили голых солдат, вытащили изо рта кляпы, развязали их и бросили вниз. Один приземлился вполне удачно, другой рухнул, выругался и взревел. По-видимому, вывихнул ступню.

— Спускай! — снова распорядился Ван Дарвик. Деревянная ограда распахнулась, и на арену хлынул поток уродов, которые верещали, тем самым требуя жертвы. Человекоподобные существа, которых подвергли ужасным пыткам, мучениям, истязаниям. Их кожа приобрела серо-коричневый оттенок, глаза выступали из глазниц, готовые вот-вот лопнуть, а на коже образовались язвы и полипы. Некоторые хромали, другие перемещались вполне бодро и выискивали своими жадными глазищами любую пищу. Откуда-то сверху на песок упали вилы и один топор. Солдаты бросились к ним, завладев каждый своим орудием. Когда существа атаковали, «манекены» стали яростно отбиваться. По всему виду женщина, с обвисшими грудями и полуголая, наполовину сгнившая и почти что мёртвая закричала что было мочи, и вцепилась «манекену» в плечо своими гнилыми зубами, коих осталось всего с десяток. Топор снёс голову приближавшегося невысоко уродца, который двигался слишком медленно. Наверху, наблюдая, бойцы Ван Дарвика перешёптывались. Арзор старался прищуриться, чтобы не видеть кошмара, разыгравшегося на его глазах. Но каждый раз, когда Николас зажмуривался, он получал увесистый удар в челюсть. Аккуратный и практически незаметный впоследствии, но чрезвычайно болезненный прямо сейчас. Оло Ван подступил к уху дрожащего Арзора и стал нашёптывать:

— Смотрите на них. Монстры. Верно? Нет. Всего лишь илейцы. Такие, как и мы. Когда-то давно здесь работали кирками, добывая апатиниум. Выяснилось, что длительное воздействие апатиниума на организм в купе с микстурой от кашля даёт удивительный эффект, раскрывшийся нам совершенно случайно. Человек превращается в существо ужасное, ненормальное, кровожадное и крайне неразговорчивое.

Один из «манекенов» лишился возможности двигаться. Его облепили чудовища, разрывая своими острыми ногтями и зубами на части.

— Простая морошка, входящая в тот рецепт микстуры, смешиваясь с влиянием апатиниума, превращает илейца в самый жуткий вариант гибриоида-переростка. Шутка природы или цивилизации? — продолжал шептать Оло Ван.

Оторвавшись от уха напуганного и задубевшего Арзора, Дарвик кивнул Маятнику, и тот мгновенно извлёк из кобуры, висевшей подмышкой, автоматический пистолет и сделал шесть точных выстрелов, который уложили каждого уродца наповал. Спасённый «манекен» упал на коричневый песок без сил. Он не мог думать, говорить, бунтовать.

— В ваших глазах я вижу вопрос, — снова заговорил с Арзором Оло, — к чему этот спектакль? Отвечу просто. У наших «манекенов» в крови сидели назойливые миниботы, которые тут же передали сигнал в Трезубец, как только органическое существо погибло от руки носителя. Мелкие бездушные предатели, не правда ли? — улыбнулся Оло Ван и продолжал. — Системе не слишком интересны подробности. Окуляры миниботов сопровождают всю жизнь илейца, но перед судом запоминают полминуты до и после. Жалкая минута на справедливость. Не слишком много, правда?

Маятник сделал ещё один выстрел и угодил в плечо лежавшему «манекену», который тут же вздрогнул и замер, раскинув руки. Увесистая доза транквилизатора проникла в кровь.

— И напоследок, — Оло требовал внимания со стороны Николаса Арзора, хотя тот уже с трудом держался на ногах, — вы увидите, к чему приводит гуманизм и жажда справедливости. Технологии нас защищают отчасти. В итоге они губительны. Я вам это докажу. А пока…, - Оло не договорил, отвернулся, нашёл Маятника, который потирал замёрзшие руки. Больше инстинкт, чем действительность.

— Укутайте его в плед и заприте в самом шикарном номере моего отеля. Пусть к нему приходят лучшие девочки. Подавайте ему изысканные деликатесы и откройте редкие вина. Угодите гостю. Но сначала согрейте и отмойте.

Маятник бессловесно кивнул и начал раздавать свои указания подчинённым. Боевики задвигались. Арзора поволокли к машине, засунули в салон и накинули тёплый шерстяной плед. Николас немного расслабился, дрожь прошла, и потянуло в сон. Дарвик ещё немного последил за уборкой арены — выносили трупы, оторванные конечности и отмывали из брандспойтов деревянные стены — и довольный общим результатом, направился к кортежу. А дождь всё не кончался, набирая обороты и норовя к утру затопить узкие расщелины и смыть все следы.

 

Глава 5

.

В своём летнем наряде Инсар напоминал беззаботного туриста, который прибыл из безмятежных уголков полюбоваться медленным разрушением, затуханием и деградацией человеческого общества. Многие путешественники рассчитывали, очутившись в Котловане, понять, где находится грань между современным обществом и теми, кто его отверг. Грань скорее психологическая, чем социальная, ведь сделай мизерное усилие и ты уже в Трезубце. Однако за такого рода ответами пребывали романтики и фаталисты, мечтавшие прославить себя или свой художественный роман, написанный после озарения и испытаний, которые выпадали на душу тонкую и совершенно неподготовленную. Серьёзно разочаровавшись, будущие писатели, как и те, кто приезжал до них, собирали свои вещички и отправлялись восвояси. А всё потому, что получить нечто невероятное или увидеть что-то запредельное в «котле» было невозможно. Помойка, свалка, общежитие, в котором и света дневного порой не видать. Ничего выдающегося. За потрясением в пору спуститься на дно Шрама Земли или пересечь Шрамовый переход. Но на подобные выкрутасы местные искатели адреналина решиться не могли, объясняясь по-разному, переубеждая свой страх и трусость.

Собака на сей раз не залаяла, пропустив Инсара без взятки. Боевик, здоровенный бородатый детина, нахмурился и спросил по какому вопросу. Странно, но в прошлый раз, когда Инсар наведывался к Артуку, ни о какой внешней охране и намёка не было. Следовательно, Артук Шарам чего-то остерегается. Не удивительно, ведь заказ провален, а он, Инсар, ещё не объявлялся.

— Скажи, пришёл Инсар. Важный разговор, — проговорил Килоди без интонаций. Здоровяк вынул из чехла рацию и, отвернувшись, что-то в неё пробубнил. Спустя секунд десять кто-то ему ответил с другой стороны сигнала, и бородач, взглянув на Инсара, коротко кивнул и отошёл в сторону, пропустив Инсара к боссу.

Артук восседал за своим рабочим столом и уплетал куриную лапшу, закусывая её жирным ломтём хлеба. На дорогом сукне, смешавшись с деловыми бумагами, томился запечённый цыплёнок, свиные медальоны и жареная рыба. Артук обратил внимание на Инсара, стянул с шеи, словно спортсмен на тренировке, полотенце, протёр им лоснившуюся от пота морду и показал жестом на стул. Инсар ответил отказом и приступил к делу:

— Где мои деньги?

— Инсар, голубчик, ты бредишь? — весело ухмыльнувшись, спросил Артук. — Не выполнил заказ — не получишь нихера!

— Фрай в коме и не жилец.

Инсар держался невозмутимо, даже надменно.

— Возможно — невозможно, — повертел своей косматой башкой Артук, — как кости лягут. Игра в угадайку и томительное ожидание. Я не за это плачу деньги! Понервничать вдоволь я мог бы и на забегах, в колитолее, на боях или во время трахомарафона, переживая кончить раньше всех! — Артук заржал аки сытый мерин, и, немного успокоившись, продолжал вполне серьёзно. — Не получишь ничего, Инсар, прости уж. Уговор есть уговор. И больше сюда не являйся, слишком опасно. Ты даже не представляешь, как я рискую, болтая сейчас с тобой. Так что проваливай и не грусти, по-хорошему прошу.

Инсар кивнул и попросил:

— Могу я переговорить с твоим сибером? Всего пять минут, и ты меня больше не увидишь.

— Нахера он тебе дался?! — пробурчал Шарам-младший, посылая в рот очередной кусок мяса.

— Нужно кое-что поискать.

— Эй, нет, мне плевать! Он в подвале, — ткнул жирным пальцем вниз Артук, — всего минуту и шуруй отсюда!

Мрачное помещение, кое-где мелькали белёсые мониторы, передававшие неведомую для обывателя информацию. Пол, скользкий, кое-где заросший мхом. Воды по щиколотку, так что Инсару пришлось вымочить ноги. Повсюду провода, шнуры и искрящиеся контакты. В центре, на высоком неудобном кресле человеческое тело, претерпевшее со временем некоторую трансформацию. Опрокинутая голова, выбритая налысо. Три провода: один торчал из макушки, другой из виска и третий из шеи. Зоны входа для любого сибера. Эти илейцы-саванты посвятили себя Потусторонней Вязи — виртуальной материи, выдуманной в Детре много десятилетий назад, которая проникла во все углы огромного мира. ПоВязь обогащалась за счёт сиберов, а сиберы внутри виртуальной реальности становились полноценными людьми. Потусторонняя Вязь везде разная, но суть её одна. Илейские сиберы переделали её для своих нужд, использовали в качестве свободной площадки для размещения информации, общения и прочего. В том числе и для сбора, хранения и обработки данных, вливавшихся в Вязь со всех электронных приборов, доступных живому существу. Частички файлов, будто журчащие ручейки и многоводные реки, стекались в единственный океан, который сиберы считали домом, были в нём некими полубогами, способными на много большее, нежели средний пользователь.

— Потусторонняя Вязь предсказала твой приход, — раздался электронный голос из всех возможных динамиков, будь то смотровая панель или замшелый волновой приёмник.

— Я ненадолго, — прочистив горло, поспешил предупредить Инсар, — помоги кое-кого найти.

— Ничем я не обязан твоей прихоти, жертвоприноситель, — снова искусственно и монотонно зашипели динамики, — иди, куда шёл.

— Во мне засели проклятые миниботы, сможешь их сжечь раньше времени?

— Наказуемо!

— Ты способен на всё.

— Всего лишь лесть, — продолжал лепетать безжизненный электронный вещатель.

— Девушка. Прибыла из Штарбайна. Она оставила квадроцикл на стоянке Трезубца. Джулия Фокстрот. Хочу поговорить с ней, пока не стало поздно, — проигнорировав отказ, снова попросил Килоди. Его ноги начинали неметь от холода, ступни заледенели. Тело дёрнулось на кресле — конвульсия.

— Мятежная дочь Дарвика. Потерянная душа и легкомысленная натура. Однако её характер невообразимо крепок. Крепче твоего, Инсар Килоди. — Динамики зашипели. — Потусторонняя Вязь благоволит тебе. Можешь говорить!

Что-то щёлкнуло, появился сигнал. Через секунду знакомый женский голосок спросил: «Кто это?».

— Здравствуй, это Инсар, — неуверенно начал Килоди, — помнишь, мы встретились в парке?

Джулия немного помолчала, затем воодушевилась:

— Инсар? Чудак, который пялился на лилии. Конечно, я помню тебя. Как ты узнал мой номер телефона?

Джулия была рада слышать своего нового приятеля, но при этом казалась задумчивой, отрешённой.

— Знаешь, это совсем не важно. Послушай! Всё, сказанное мной, напугает тебя, заставит сомневаться, но мне почему-то хочется, чтобы ты поверила. Наш Лидер Самюэль Фрай в коме. На него напали, неизвестный скрылся. Никто якобы не знает о личности нападавшего, но…, - Инсар запнулся и замолчал.

— Продолжай! — потребовала Джулия Фокстрот.

— В нападении обвинят меня. У них будет запись, на которой мои миниботы будут видеть мучения Лидера. Ложь! Фальсификация! Не могу понять, зачем обо всём тебе рассказываю, но мне необходимо, чтобы ты знала правду. Я ни при чём! Фрая хотели убить. У них почти вышло. Я действительно видел, как корчился в муках наш Лидер, но поверь, ничего поделать не мог. Меня сковали, приказали лицезреть и быть свидетелем. Я противился такой участи, но избежать её не смог. Довольно непросто объяснить всё в двух словах, но смысл моего сообщения прост — никому не верь! Ты знакома со мной не дольше, чем того требует хоть какое-то призрачное доверие, однако и объясняться то с тобой мне, повторюсь, ни к чему. Но мы разговариваем.

Джулия отвлеклась на огромные информационные табло, встроенные на стенах колоссальных небоскрёбов. Каждое выдавало одну единственную картинку, заменив ею безобидную рекламу и социальные ролики. Весь Трезубец воззрился на фото: бледное лицо с тёмными волнистыми волосами до плеч. Водянистые зрачки, высокомерная физиономия и студёный взгляд. Джулия ахнула в трубку картриджа, не сумев сдержать эмоций. Конфорнум объявил, что за покушением на жизнь и здоровье Лидера Трезубца стоит некий Инсар Килоди, беженец, проживавший в Котловане. Именно его миниботы передали «смотрителям» тревожный сигнал, зафиксировав страдания Самюэля Фрая. Мониторы влажного подвала высветили ту же самую картинку, которую видели илейцы.

— Чтоб меня, — проскрипел Инсар и, опомнившись, добавил, — исключительно не вовремя.

— Убийца! Ты — убийца! Сволочь! Тварь! — Джулия разошлась не на шутку. — Как ты посмел позвонить мне?! Мразь! Чтоб ты сдох!

— Прощай, — выпалил Килоди и отключил вызов.

— Потусторонняя Вязь просит твоего внимания и всячески поощряет тебя, — снова зашипели колонки безыдейным тоном, — но пока что рано. Мелодия набирает обороты. Ещё не всё стало на места, кои запустят необратимые процессы.

— О чём ты? — пропустив мимо ушей слова сибера, как бы, между прочим, спросил Килоди. Он был поражён и раздавлен. На него объявят охоту. Оставаться в Трезубце, да и во всех Илейских территориях смертельно опасно. Джулия ему не поверила. Ни одному слову. Зачем он вообще задумал связаться с ней? Болван!

— Пошёл вон! — откуда сверху проревел Артук.

Инсар подчинился.

В монастыре не спали. Закончилась вечерняя молитва, и послушники, которым не хотелось укладываться в свои постели, отправились развлекаться. Мужчины прикладывались в пивной, дамы шептались и обсуждали последнее шоу с участием популярных звёзд илейского мюзикла, поставленного по пьесе Раджа Парторосы «Гремучий поцелуй ледяного приведения». Вещь странная, неоднозначная, однако складно адаптированная для неискушённого зрителя. Звериный рокот двигателей послышался ещё за версту, где-то на Монастырском тракте. Вскоре ворота распахнулись, и на постоялый двор въехало две машины: вездеход Атласа и громадный квадроцикл Джулии. Двигатели заглохли, навстречу гостям вышли послушники монастыря. Календара Блоус с любопытством рассматривала новоприбывших, подмечая, что среди них затесались две прелестные девы. Молоденькую и хрупкую Календара узнала сразу, просияла и бросилась обниматься.

— Неола Фрай, милая, как я рада, что ты у нас! — вскинула руки глава церкви. — Будь как дома, не думай о горестном, здесь все счастливы тебе помочь.

Неола стеснительно улыбнулась, поблагодарила жрицу и покраснела.

— Проходите в наш общий дом, — засуетилась Календара, — будем вас расселять в покои. Уже всё подготовлено, осталось занести вещи.

Отужинали в относительной тишине. Атлас смертельно устал, Кей что-то болтал, но никто его внятно не слушал. Неола уплетала запечённую форель. Блюдо произвело на девочку искромётное впечатление, поскольку в своём замке она ни разу не пробовала ничего жареного, острого или худо-бедно печёного на углях. Обходилась чаще кашами и варёными овощами. Не зная лучшего, иногда удирала в большой город, даже в Котлован, лопала сладости, но каждый раз после поимки получала нагоняя от отца. Фрай не смел бить свою дочь, но наставлениями и угрозами мучал изощрённо, с фанатизмом. Календара, принимавшая участие в тихом ужине, изредка любопытствовала у Неолы о разных элементах её прежней жизни, при этом каждый раз напоминая, что она, Неола, находится в обители понимания, любви и благодетели. Календара Блоус была опытным хамелеоном, который должен жить в любом мало-мальски разумном дипломате. И сейчас она с изяществом меняла свои цвета, представая в облике безобидной, сочувствующей матери, которая участливо сопереживает своим непутёвым детям.

Неола и Джулия получили одну просторную комнату на двоих. Огромное квадратное окно во всю стену, светлые обои, письменный стол, два деревянных стула и высокий четырёх створчатый шкаф. Все вещи поместились на паре полок, обе девушки не были охотницами до разного шмотья. Когда Неола устроилась в свежей постели, Джулия ещё смывала свой макияж. Лохматый питомец принцессы устроился рядом с кроватью, зарыв мокрый нос в когтистые лапы.

— Похоже, тот деревянный красавчик запал на тебя, — хихикнув, пролепетала Неола и укрылась краем одеяла, оставив только маленькие чёрные глазки.

— Глупости, — отмахнулась Джулия, не удивившись такому заявлению.

— Он всю дорогу пялился на тебя, как жирная баба на слоеный кусок торта, — не унималась Неола.

— На меня часто глазеют, — возразила Джулия и, выключив свет настольной лампы, улеглась в постель.

— Почему вы меня забрали с собой? — резко сменив тему разговора, серьёзно спросила принцесса.

— Признаться, сама не знаю. Пожалуй, Атлас прав, здесь безопасно.

— А чего мне бояться?

Разбавляя темноту, голосок девочки звучал как ивовая свирель.

— Жестоких людей. В них самое зло, — отрезала Джулия и отвернулась к стене, намереваясь поскорее уснуть. Она вспоминала лицо Инсара, отрешённое и замкнутое. Выражение, напоминавшее, скорее заледенелую фигуру на празднике в Олос-Марке. Однако именно эта, бессмысленная, немая и мёртвая маска заставила её первой начать разговор. Не самый худой разговор, между прочим. Ей показалось, будто за этим непроницаемым покровом сокрыто нечто глубокое, обширное и богатое. Как же она заблуждалась! Но зачем он связался с ней? К чему все эти объяснения, ведь знакомы они не дольше десяти минут? Глупая, глупая Джулия. Не стоит искать ответы на незаданные вопросы. Расспросы в умиротворённой тишине закончились, маленькая Неола всё поняла.

* * *

Три дня минуло с тех пор, как Лидер Илейских Территорий и Трезубца слёг, одолеваемый ужасной болезнью. Врачеватели озадаченно пожимали плечами, проводили собрания и даже приглашали детрийских коллег, которые в свою очередь посоветовали весьма любопытные методы, всё же отвергнутые коллегией илейских медиков. Палата, в которой доживал свои дни Самюэль Фрай, оказалась самой обычной. Койка, на ней тело, вокруг мониторы с выведенными на них биоданными пациента, фиброкапельница и множество внедрённых через трубки миниботов, которые изнурительно поддерживали жизнь, истощались, обновлялись. Средний запас энергии минибота в теле илейца — год, это 412 дней. Подпитываясь продуктом обмена, минибот тянет свою лямку, находясь, фактически, в спящем режиме, сканируя раз в месяц организм на выявление болезней или зловредной расположенности. Но проходит год, и искусственный микроорганизм отмирает, нуждается в выведении и, если угодно клиенту, замене. Тело Самюэля Фрая же практически утратило свою самостоятельность, потому армия миниботов поддерживала на своих хрупких плечиках его дыхание и способность шевелиться. Иногда Фрай дёргал ногами, сжимал кулаки или пытался издавать нечленораздельные звуки. Порой это напоминало конвульсии, однако врачи твердили, что организм борется, мозг силится вернуть владельцу сознание, а мышцам былую силу. Но требовалась уйма времени и заботы. На скорый результат не рассчитывал даже самый наивный оптимист.

В палату Фрая заглянула ухоженная женщина в сером халате, ответственная за медицину Трезубца. Она подошла к пациенту, осмотрела его, затем обошла койку, коснулась панели на квадратной коробке с яркими мигающими датчиками. Что-то клацнуло, и крышка, будто дверца гироплана, поплыла вниз, открывая доступ к своему нутру. Пять разноцветных флаконов стояли на своих чётко определённых позициях, а жидкость, наполнявшая их, поступала через тонкие трубки в кровь Лидера, выполняя особенные функции. Пять эликсиров, редких и невероятно дорогих, восполняли ряд утерянных организмом свойств. Два из них, красный и сиренево-розовый нагружали мозг, заставляли его работать в штатном режиме, провоцировали воспоминания, пробуждали нейронную активность. Ещё два — коричневый и светло-синий — растекались по телу, проникали в эпителий, поддерживали мышечную активность, тонус. Вкупе с миниботами это была лучшая терапия, на которую мог рассчитывать илейец. Спустя два дня Фрая поместят в биокамеру, где начнётся активное воздействие ЙЕФ-лучами, рассчитанное на регенерацию повреждённых тканей, сухожилий и сужение лимфоузлов. Разрушительная ЙЕФ-терапия стала кладезем медицины при своевременном блокировании отрицательных свойств лучей, которые теряют свою силу, встречаясь с элементами чёрной жидкости, распределённой по всей площади больного тела. Но если не ввести в травмированный организм чёрный эликсир заблаговременно, ЙЕФ-терапия окажет разрушительное воздействие. Пациент умрёт от облучения.

Закончив проверку эликсиров, женщина лёгким движением вынула чёрную колбу, вынула из кармана халат шприц, наполненный прозрачной жидкостью, и ввела её в чёрную колбу. Камеры фиксировали каждое движение в камере Фрая, но министра здравоохранения это, как будто, не касалось. Она вернула колбу на место и закрыла крышку. Затем посмотрела на Лидера и озабоченно покачала головой. Вышла, оставив Фрая в одиночестве. За дверью дежурили солдаты, вооружённые, в обязательной броне и снаряде. Четыре постовых сменялись каждые три часа, а палата Фрая не имела окон или канализационных вытяжек, потому пробраться в неё откуда-то извне представлялось невозможным.

* * *

Цветущие барышни собирались на молитву, хихикали и воображали, предсказывая, какую историю расскажет оратор, роскошный поджарый мужчина средних лет. Каждая из них собиралась, как и впредь, произвести впечатление. Мазались красками, использовали лучшие помады. О чём пойдёт речь? Снова о любви и слиянии двух родных сердец, или трёх, тут уж как карта ляжет. В классе набралось больше двадцати человек, среди них всего пара красавцев, которые сомневались в своей сексуальной принадлежности. Утреннее небо, поутру заволочённое непроницаемыми тучами, теперь поддалось уговорам солнца и пропустило пару лучей на землю. Неола Фрай, улыбчивая и разговорчивая девочка, сразу же завела несколько приятных знакомств, понравилась своим новым приятельницам и вообще вела себя крайне открыто и по-детски наивно. Несмотря на долгие заточения в своей башне, она много и охотно лепетала с ровесницами, которые были дочерями разных прислужниц. Неола с радостью подхватила предложение сходить на лекцию, посчитав это времяпрепровождение весьма занятным. Преподаватель, действительно высокий, загорелый и невероятно смазливый мужчина, в белоснежной рубахе и светлых штанах, держался вольготно, вещал складно и несомненно завораживал. На сей раз речь шла о старых преданиях, которые были популярны не только в рядах служителей Асмиллы, но по всем Илейским Территориям в разных старых религиях и культах. Некоторые сономиты также признавали эти легенды, впрочем, считая их всё же сказками для детей.

— Разумеется, любовь, высокая и неуловимо-прекрасная подвигла Зохора ринуться в пучину невероятных опасностей, дабы спасти свою единственную возлюбленную, — указывая на рисунки, развешанные на стенах кабинета, живо рассказывал красавец-мужчина, — вы, конечно же, знаете, о ком идёт речь, о Вермее, дочери грозного и абсолютно сумасшедшего айкорна Пеледеуса Второго. Кто-нибудь из вас знает, что проделал со своей бедной дочуркой безжалостный и властолюбивый Пеледеус?

В зале поднялась дюжина рук, одна из них тянулась выше других. Её и спросил оратор. Встав из-за ученического стола, веснушчатая и немного косоглазая девчушка затараторила так, будто у неё спрашивали основы «Илейского Конформата»:

— Вермея, дочь Пеледеуса Второго была божественно прекрасна. Её отец ненавидел её за это. Он думал, что она не его дочь. Когда Вермее исполнилось шестнадцать, он подослал к ней костоправов. Они изуродовали её лицо. После этого Вермея стала страшной и некрасивой. Но любила людей и детей. Однажды Вермея пошла в город и встретила там кабана. Кабан вырвался из рыночного загона. Кабан напал на Вермею и хотел загрызть её. Но подоспел стражник и отогнал животное. Когда об этом узнал Пеледеус, он купил этого кабана и посадил его на место дочери. Ну, то есть на трон, рядом с собой. А бедная Вермея с тех пор ела только отбросы, которыми кормят свиней.

Закончив доклад, девочка уселась на место, довольная своими познаниями. Другие дети корчились от гадкости, те, кто постарше смеялись непонятно над чем или кем. Неола впервые слышала это сказку и потому серьёзно расстроилась, представив себя на месте несчастной Вермеи.

— Всё верно, — кивнул рассказчик, — что случилось с дочерью злобного Пеледеуса дальше? Просидев в заточении около года, она подкараулила, когда разносчик харчей зазевался, и оглушила его костью, которая осталась у неё после праздничного ужина. Вьюга заметала пути и дорожные знаки, мороз воцарился жуткий, и даже самый смелый искатель приключений побоялся в ту ночь высунуть свой красный от крепких настоек нос. Пробравшись мимо дремавших дозорных, Вермея, худая и синяя от холода, в одном грязно-голубом платьице и босых ногах, выбралась на крышу каземата и окинула своим горьким взглядом заснеженные равнины и холмы. Деваться некуда. Она стала молиться богам, но никто её не слышал, кроме тёмного и зловредного Хсара, владыки всего противного светлому и чистому. Когда-то он прибыл на нашу твердь вместе с Глыбой. Глыба распалась и исчезла, Хсар так и остался. Тёмный и ужасный Хсар предстал перед Вермеей в образе огромного, обросшего белой шерстью вепря и предложил свою помощь в обмен на её красоту, силу и мощь которой он обратил бы во зло. Замерзающая и умирающая, Вермея согласилась, несмотря на отвращение и к зверю, и к тёмному владыке. Она села на спину белого вепря, зарылась в его грубой, свалявшейся шерсти и унеслась туда, где её ждал горячий ужин, чистая постель и огонь в печурке.

— Не так уж и худо! — выкрикнула высокая и развивающаяся быстрее своих сверстниц ученица. Её поддержали радостными выкликами и смехом.

— Отогревшись и выспавшись, Вермея как-то раз спустилась в подвал странного жилища, в котором она провела свои первые дни у Хсара, — продолжалась история, не замечая реплик из-за парт, — там она обнаружила свою точную копию, бездвижную, спрятанную за стеклом. Та неподвижная и застывшая девушка, будто кукла, казалось мёртвой или остолбеневшей. Вермея коснулась рукою стекла, и ощутила невообразимую боль. Она менялась, теряла сознание, снова приходила в себя. Её внутренняя красота каким-то диковинным образом передавалась той, что была за стеклом. Умирая, Вермея видела открывшиеся зелёные глаза и злую ухмылку, что застыла на гримасе её близнеца. Но Вермея не умерла, а просто заснула. А Хсар и злая Вермея возглавили армию и стали разрушать всё живое. Сила и гнев Вермеи Второй переросли в огненное пламя. Она могла превращаться в жуткие существа и сжигать целые города. Разумеется, начала она свой кровавый поход с владений Пеледеуса Второго.

— Когда же появится Зохор?! — в нетерпении выкрикнул мальчишка, который напоминал больше девчонку, если бы не слишком острые скулы и сивые ломкие короткие волосы.

— Терпение, — показав указательный палец в примиряющем жесте, попросил настоятель церкви Асмиллы и продолжал. — Однажды встретив Вермею, Зохор не мог забыть её. Он был тем самым стражником, что спас её от кабана на улице города. После этого Зохор, любивший по обыкновению перевоплощаться в кого угодно, искал таинственную дурнушку с золотым сердцем и прекрасными, тёплыми карими глазами. И воюя на доброй стороне, полубог Зохор встретил войско агрессоров лицом к лицу, которое вела неповторимая Вермея. Он узнал её, хоть и не с первого взгляда. И понял, что она околдована. Сразившись, но проиграв, Зохор, не способный к человеческой смерти, стал преследовать караван Вермеи, пока не достиг владений Хсара. — Он ткнул на мрачный пейзаж, написанный одним давним художником сономитом. Развалины и чёрные сопки, грязь и проливной дождь. Всё в оном говорило о неизбежности смерти. — Прокравшись в покои Вермеи, он, спрятавшись за высокой колонной, видел, как она, прекрасная, обнажённая, идеальная, входит в прозрачный куб и замирает в нём, закрыв свои зелёные глаза. Наивный сын Асмиллы бросился к кубу и замахнулся палицей, норовя разбить его вдребезги. Но тёмные слуги Хсара не допустили того. Набросившись грозной тенью, они атаковали Зохора, сбили его с ног, колотили по бокам и всячески издевались. Затем пришёл владыка. — Рассказчик снова указал на копию полотна «В?ржак», что по-сономитски означало зло. На чёрно-белой картине бушевал шторм, морские волны бились об острые скалы и утёсы. Из бездны, словно мгновенье назад, поднялся могучий колосс, ужасный и неописуемо величественный. Из его тела, покрытого огромными острыми панцирными раковинами, будто у какого-нибудь рака, выступали четыре конечности, каждая размером с многоэтажный жилой квадрат, коими заставлен Трезубец. Четыре хлыста, выросшие из его боков, толстенные и мощные, хлобыстали по водной глади, вздымая сокрушительные волны. Четыре руки-клешни, завершавшиеся остриями, способные проткнуть небосвод. Четыре ярких, горящих белым светом глаза и щупальца, усеивающие его шею, плечи и чешуйчатую грудь. — Так изображали Хсара сономитские легенды. И когда Зохор раскрыл себя, представьте, вот этот великан вылез из недр океанских и завязался смертельный бой.

— Он раздавил бы его одной лапой, — скептически заметила толстушка с первой парты.

— Зохор Хсара? — улыбнувшись, спросил учитель.

— Н-е-е, — замялась толстушка, — наоборот.

— Почему же? Потому что он огромный и страшный? Не это главное. Каким бы великаном не был твой враг или страх, сильное желание всё равно его переборет. И когда Зохор почти выбился из сил, он вынул из трофейных экспонатов, развешанных на стенах дворца Хсара, тупое копьё и попросил свою мать вложить в него всю любовь и всю ненависть к злодею, что скопилась в нём, пока он искал единственную возлюбленную. Асмилла благословила копьё, и Зохор сделал роковой бросок, поразив жуткого монстра. Хсар пал, стеклянный куб треснул, рассыпавшись на осколки. Вермея очнулась, красивая и кареглазая. Она узнала в окровавленном лице Зохора того стражника, который спас её от взбешённого кабана. Их поцелуй был сладок и продолжителен. А на утро, когда тьма рассеялась, они двинулись в обратный путь, влюблённые и счастливые. Такая вот история. Понравилось?

Почти все девчата захлопали, удовлетворённые яркой легендой, которая ожила перед их глазами безо всякого синематографа, который, к слову, не раз являл на суд зрителя разные варианты того самого предания. Те, кто постарше, встретили рассказ холодно, но младшие были в восторге. Все, за исключением новенькой. Неола Фрай нахмурилась, вздыхала, проявляя своё категорическое несогласие. Ей было пятнадцать, историями про рыцарей уже не удивишь.

— Почему вы грустите, Неола? — заглянув в журнал, чтобы уточнить имя, спросил настоятель.

— Глупая выдумка! — выпалила Неола.

Класс застыл в недоумении.

— Отчего же?

— Не обращая внимания на сказочность, отмечу другие аспекты, — начала Неола, сделав акцент на последнем слове, которое стало излюбленным в её доказательном лексиконе, — мотивы всех сторон сомнительны. Зачем этому дурному отцу так поступать с той, которую любит народ? Его должны возненавидеть после такого самодурства. И свергнуть! А потом война! Да все бы лучше переметнулись к этому Хсару, чем умирать за несносного властителя. Ну, это ладно. А Вермея! Плыла по течению до последнего. Выбралась из оков, попёрлась на крышу зачем-то, п-ф-ф! Её что, там аист должен был поджидать, или научиться летать захотела? Глупость! Знала ведь, что никуда оттуда не денется, а всё равно шла! И призвала богов. Почему её не слышал никто из добрых? Потому что отмечали праздник Обновлённого Цикла и не желали отвлекаться? Глупость! Да и потом, Хсар согрел её, откормил, да в итоге вернул красоту. Не Зохору, а Хсару должна быть благодарна ваша Вермея за то, что получила счастье, истребила недругов да осталась, в конце концов, со всем тем, что имела, будучи такой распрекрасной!

Класс охнул, завязались споры, крики, поднялся галдёж. Неола не отрывала взгляда от удивлённого учителя, который не сразу нашёлся, что сказать. Но обретя себя и успокоив зал, он всё же предпринял невнятные потуги оправдать всех героев истории и очернить злодеев, но вышло слабо. За Неолой пришли. Джулия Фокстрот уже стояла в дверях класса и подзывала к себе принцессу. Учитель облегчённо вздохнул, когда дочурка Фрая покинула класс.

— Что-то стряслось? — спросила Неола, увидев встревоженную Джулию.

— Похоже на то. С тобой хотят поговорить.

В прекрасном яблоневом саду, который вот-вот зацветёт, обдавало терпким ароматом подстриженной травы и жжёными поленьями. Последние извели на костёр, который зажигали каждую ночь те возлюбленные, нетерпеливо желавшие провести незабываемые часы под мерцающими звёздами. На белоснежной лакированной скамье, вырубленной из молодого дерева, пристроилась импозантная дама, в крупных солнцезащитных очках, тёмно-синей блузке и средней длины юбки иссиня-чёрного цвета. На её утончённых лодыжках блестели начищенные туфли, а тёмные волосы, сложенные в один аккуратный пучок, напоминали свитое для чрезвычайно разборчивых птиц гнездо.

— Эта женщина расскажет тебе много всякого дерьма, — подводя к скамье, шёпотом предупреждала принцессу Джулия, — не слушай её.

Младшая Фрай кивнула, дескать, не стоит разъяснять, она не маленькая, и направилась на важные переговоры. Усевшись напротив Магнолии Эльверс, Неола скорчила суровую мину.

— Привет, Неола, — сдержанно улыбнулась Магнолия. — А ты выросла.

Принцесса молчала, изучая красивое, острое лицо Эльверс. Девочке нравилась её красота, манеры и приятный низковатый голос, однако покупаться на внешнее обаяние Неола не собиралась.

— Я не представилась, прости, это не вежливо с моей стороны. Родители назвали меня Магнолией, посчитав, видимо, что я каким-то образом похожа на этот безвкусный, обыкновенный цветок, — Магнолия театрально закатила глаза и снова улыбнулась, искренне и по-свойски. Джулия тоже изменилась в лице, расслабилась и прониклась лёгкой беседой.

— Неола, очень приятно, — протянула она свою маленькую ручонку новой знакомой, — вы не такая уж грымза.

— На твоём месте я бы не стала делать выводы о человеке, зная его неполных пять минут, — блеснув зрачками, предостерегла Эльверс, — но в данном случае ты всё-таки права. Я не, как ты сказала? Грымза? Точно не она!

Неола покосилась на Джулию, которая тревожно взирала на них, нервно теребя в руках золотую зажигалку. Курить она бросила. Не то, чтобы она приняла волевое решение, просто ей не хотелось. Последние события выбили её из колеи, заставили о многом задуматься. Да и времени перекурить, как-то не выпадало.

— Зачем вы хотели видеть меня, Магнолия? — перешла к делу Неола.

— Правильно! С этикетом покончено, поэтому спрашиваю прямо — почему ты покинула родной дом?

— Не знаю. Там грустно, одиноко, всё напоминает об отце.

Неола опустила взгляд, став на мгновенье самым беззащитным и обиженным ребёнком в мире.

— Уйдя из Трезубца, ты подвергла себя опасности. Я диву даюсь, как могли тебя проморгать все твои сиделки и няньки! Ты должна быть рядом с отцом! Он ещё жив и нуждается в твоей любви как никогда! А ты его бросила!

— Никого я не бросала! — обиделась Неола и вскочила со скамьи, собравшись закончить неприятный разговор.

Джулия дёрнулась на встречу Неоле, но была остановлена Календарой Блоус, которая выплыла из тени меж дворовых арок и положила свою ладонь на запястье Фокстрот.

— Винить тебя в чём-то — глупейшее и недостойное занятие, вздор, в конце концов! — громко выпалила Эльверс, будто в сердцах. — Твои чувства всем ясны и понятны. Уверена, попади я в такую же ситуацию, сделала бы ровно так же. Убежала бы подальше с кем попало и постаралась бы забыться, уповая на чудо, которое произойдёт, но вдалеке от меня. А уже потом я, бедная девочка, узнаю счастливую весть и вернусь на всё готовенькое. Но, увы, уважаемая Неола Фрай, такого не бывает. Страдать и находиться на расстоянии вытянутой руки, а после не ликовать вместе со всеми, но молча проливать счастливые слёзы, восхваляя случай и каких-нибудь богов, а лучше медиков — вот удел настоящих принцесс, готовых стать королевами, — Магнолия вещала жарко, с чувством и неподдельной участливостью.

— Кто вы такая? — серьёзно, без права ускользнуть поинтересовалась Неола.

— Наверно, ты знаешь, что твой отец не один ребёнок в семье? Точнее, отец у них один, да ублажит Асмилла его душу, а вот матери разные. В последние годы Самюэль совсем не общался с братом, однако родственные связи так просто не разорвать, сама понимаешь.

— Понимаю, о ком вы говорите, — скорчилась Неола, — и вспомнил о нас только сейчас. Как это похоже на семейку Дарвиков!

Магнолия Эльверс промолчала, не вправе что-либо возразить.

— Оставьте меня здесь, с моими новыми друзьями, пусть не лучшими, но всё же более близкими родственниками, чем те, которые вспоминают, когда случилась беда, — Неола кивнула в сторону Джулии, и та, вырвавшись из хватки Блоус, подбежала к скамье, встав рядом с девочкой и почти заслонив её.

— Не знаю и знать не хочу, чего ты здесь вынюхиваешь, Магнолия, но советую тебе проваливать! — обозлённо выдала Фокстрот и вперилась гневным взором в Эльверс. Та взмыла со скамьи, ехидно ухмыльнулась Джулии и с надеждой посмотрела на Неолу.

— Стены этого монастыря для меня родные. Нас учили любить, прощать и понимать. И ещё принимать правильные решения. Отгородившись, ты никогда не станешь той, о которой будут шептаться с надеждой на устах. Не упусти свой шанс. Ты, конечно, понимаешь, о чём я.

Магнолия последний раз сверкнула глазищами, обрамлёнными густыми тёмными тенями, и зацокала по каменной кладке прямиком к автоматизированным воротам, открывающим путь на древний Монастырский тракт.

Церковная столовая пустовала, время обеда прошло, а для ужина ещё рано. Джулия, Неола и наставница монастыря Календара Блоус уселись за квадратный серый стол с яркой скатертью, попросили у поваров сделать им крепкого чаю с шиповником и сначала медлительно и вязко обменивались общими фразами, пока, наконец-то, Блоус не заявила:

— Наисквернейшая дама.

Она скривилась, словно надкусила живого червяка или кузнечика.

— Властная и бессовестная. С ней бесполезно спорить. Зря вы затеяли перебранку.

Джулия Фокстрот не ответила, подула на горячий чай, принесённый высокой темнокожей девушкой с длинной волнистой косой, посмотрела на оконный витраж. Её не заботили опасения Календары, потому что с Эльверс Джулия знакома давно, и на что она способна, осведомлена отменно. Их семья дала крепкую трещину после смерти матери. Отец много пил, затем окунулся в бизнес и знать не хотел о том, что творится с его единственной дочерью. В тяжёлые времена, когда Джулия ходила в подростковом возрасте, побеги из домашней тюрьмы стали нормой и обязательным ритуалом, совершавшимся минимум раз в месяц. Нагулявшись вдоволь по кварталам Сент-Валена, Джули садилась на поезд и уезжала далеко в столицу. Дядя Самюэль с удовольствием принимал племянницу и разрешал ей жить в замке столько, сколько Джулия пожелает. Неоала к тому времени уже родилась, неугомонно носилась по обширным коридорам замка и что-то весело напевала. Джули частенько с ней возилась, оставаясь за главную сиделку. Насколько всё же прав был этот «деревяшка», посчитав их сёстрами.

— Им хочется, чтобы я была с отцом пока он в коме, — доев свой кусок вишнёвого пирога, доложила Фрай-младшая.

Блоус нахмурилась, не разумея, в чём здесь подвох.

— Вот и я не соображаю, — помотала головой Неола, — но по отцу безумно скучаю. Может, они правы?

Над столом нависло смущённое молчание. Джулия была уверена: поддашься семье Дарвик, — пиши пропало. В дверном проёме возник взбудораженный и немного вспотевший Атлас, за ним шёл Кей. Оба прямиком из спортивного зала.

— Эй, вы не в курсе, что за важные шишки только что отъехали по тракту? — наливая из графина в стакан воды, поинтересовался Атлас.

Женское трио не спешило с ответом. Сначала удалилась Блоус, затем ушла Неола. За столом осталась одна Джулия. Кей зацепился в разговоре с высокой длинноволосой помощницей повара, его привлекала её ровная, шоколадная кожа. Атлас сел напротив Фокстрот.

— Какой змей их ужалил? — кивнул он в сторону выхода.

— Змея, если быть точнее.

— Скажи её имя, и я оторву ей башку! — улыбнулся Атлас и сделал жест, обозначавший воображаемое линчевание пресмыкающегося.

— Не обижайся, но ты не слишком похож на проворного мангуста, — язвительно отметила Джулия, — скорее на испуганную импалу, которую обвили кольца смертоносных объятий.

— Прямо сейчас? — усмехнулся Атлас.

— Что?

— Меня опутали кольца эти. В сей момент?

— Нет. И надеюсь, что никогда.

* * *

Арзор выбился из сил. В этот раз его член насиловала выбритая наголо бледнокожая и чрезмерно настойчивая девица с каменным прессом и упругой искусственной грудью. Николас Арзор наконец-то кончил. В шестой раз за день. Его партнёрша вылизала всю сперму со своих надутых прелестей, наспех приняла душ, открыла бутылку исиудского игристого. Разлив по бокалам, лысая передала один Арзору. Лидер Штарбайна автоматически опрокинул содержимое. Хотелось забыться, прикончить себя, прыгнув с высоты пентхауса или порезаться осколком разбитой бутылки. Шесть дней он сидит в фешенебельной конуре, трахает по пять проституток в день и распивает дорогущие вина. На любые попытки выбраться из номера ответ один — стоп! Арзор не представлял, сколько ещё готов продержаться, пока его замученный детородный орган не сломается или не сдадут нервы. Вошёл Маятник. Жестом он попросил девицу выйти, запер двери и включил стеновую телепанель. Лидер Штарбайна накинул халат, присев на край огромной кровати.

— Смотри, Арзор! — приказал Маятник, по обыкновению покачивался, перетаптываясь с ноги на ногу.

Картинка заиграла яркими красками. Показывали выпуск новостей. Миловидная ведущая продолжала выпуск срочным сообщением:

«Сегодня состоялось вынесение вердикта, — женщина назвала имя «манекена», который остался в живых после вылазки на ферму Ван Дарвика, — и было принято решение: сослать преступника в «РОМБ» и заключить в тюрьму с особо опасными рецидивистами. Дело в том, что минибот передал «красный сигнал» в пункт дозора с высочайшей интенсивностью, какая бывает при массовом убийстве. Оптоглаз минибота передал ужасные кадры, на которых сохранились подтверждения кошмарности совершённого рядовым злодеяния. Мёртвые люди, изуродованные и изувеченные. Все жертвы сперва были отравлены популярным наркотиком «едкая радуга», после содержались в подземном гараже жилища бывшего солдата в Маникуре, а затем были жестоко умерщвлены. Сам преступника сознаётся, что не помнит последние дни своей страшной жизни. К слову, его сослуживец, — девушка посмотрела в записи, припомнив имя, — был найден мёртвым, оказавшись в числе жертв Маникурского маньяка. К другим новостям. «Вечный странник» выбросил третью автономную капсулу и вышел на заранее очерченную орбиту, которая, согласно расчётам Космического Конгресса, должна привести корабль к точке входа в межгалактическую мембрану…».

Маятник погасил панель и обратился к Арзору.

— Получай правду, Арзор.

Маятник был серьёзен и лаконичен.

— Ты знаешь, как оно было на самом деле. Вот твоя страховка, твой непробиваемый заслонный щит, — Маятник ткнул в чёрную гладь телепанели, — твоя надежда на правосудие и праведность высшей исполнительной власти! Теперь понимаешь?

Арзор нервно закивал готовый согласиться, казалось, на любую чепуху.

— Уже поздно. Отсыпайся. Утром твой гироплан будет готов к полёту. Отправишься в Штарбайн.

Маятник покинул Арзора, оставив Лидера восседать на скомканной постели с благоговейной идиотской улыбкой.

 

Глава 6

Инсару снилась его родная деревенька, в которой он провёл детство. Их пряничный, нарядный домик стоял в центре площади, напротив высокого орехового дерева, которое украшают в канун праздника Обновлённого Цикла. Снег устлал поляны и завалил дороги. Пробираться в Иншар приходилось на гироплане или верхом на северных конулах. Крепкие, больше обычного, кряжистые твари, которым нипочём любая пурга. Их шибко вытянутые морды с узкими, погружёнными в глубокие глазницы зенками, разом почуяли свежий хлеб, что пёкся в лавке на небольшом холме, который прозвали «краюха». Северные конулы имели коротенькую шею, крупный, почти бочкообразный круп и такого же размера грудную клетку. Ходили они на когтистых, мускулистых лапах, которые бежали резвее лошадиных, но частенько вязли в болотах. Северный конул отличался мощью и величественной грацией, присущей лучшим породам собак или прирученных охотничьих птиц. Особенно ценили его путешественники за выносливость, невосприимчивость болезням и вирусам, будь то столбняк или лишай.

Караван пришёл из Олос-Марка. Везли рыбу, сладости и мех. В Иншаре добывали мясо, растили в сезон разные полевые культуры, но небольшая речушка была скудна на улов. На самом высоком конуле восседал, покачиваясь из стороны в сторону, на редкость складный всадник. Его шуба, скроенная из белой волчьей шерсти, нисколько не промокла, хоть и часом назад прошёл мокрый, неприятный снегопад. На ногах болтались коричневые кожаные сапоги, окаймлённые овчиной. Торговец снял свою пушистую серую шапку, оголив выбритую макушку, и поприветствовал значая Иншара. Значай, им много лет назад стал сын внука основателя, поклонился и попросил гостей располагаться да примостить конулов в конюшню. Караван бросил якорь, и площадь закипела. Иншаровцы кинулись к привезённым товарам, импровизированный рынок начал свою работу. Женщины выбивали скидку, мужчины требовали показать лучшие образцы. Инсар Килоди махнул рукой на развернувшийся бедлам и побежал по сугробам к домику своего приятеля, который давно его ждал. Они договорились гонять кошек на старой, заброшенной часовне. Инсар постучал настойчиво. Раз двенадцать. На тринадцатый сосновая дверь распахнулась, его рыжий друг зевнул, заспанный и ещё несобранный. Завтра ему исполнится десять. Инсар был младше его на год, но сильно из-за этого переживал и во всём старался превзойти рыжего приятеля. Четверть часа ушло на сборы, после чего мальчишки бросились наперегонки к часовне. Конопатый остановился, услышав шум на площади.

— Чего там опять? — спросил он, уставившись на суету и гомонящих баб.

— Да ничего! — хватанул его за фуфайку Инсар. — Снова паразиты прискакали наших разувать.

— Пойдём, глянем? Может, чего дельное сопрём? — предложил рыжий и подмигнул Инсару.

— Ну тебя! — сплюнул Инсар, обиделся и пошёл к часовне один, свесив шапку.

— Не грусти, малой! — поддразнил его приятель, толкнул в сугроб и ринулся в часовню.

Небольшое, всего два этажа да подвал, помещение старой, полу обвалившейся часовенки облюбовали кошки. Причин нашли две. Здесь, где-то под землёй, что-то теплилось и согревало бездомных четвероногих в морозы. И ещё их кто-то подкармливал: носил молоко, мясные ошмётки, рыбу, пойманную в самом глубоком месте местной речки. Правила игры носили простой характер. Каждому отводилось время — счёт до ста, за которое он должен поймать кошку, показать её другому и отпустить восвояси. И так несколько подходов. В результате считалось общее число пойманных животных, и победитель загадывал любое желание поверженному оппоненту. Инсар побеждал только летом. Зимой он вылавливал котов десять, не больше. И то одного по несколько раз. Этот старый чёрный кот с перебитой лапой жил, наверно, свой второй десяток, много зевал и никогда не давался в руки конопатого, норовя разодрать его в клочья. У Инсара и сторожила часовни давно заключён негласный договор, по которому кот не старался удрать, но взамен получал порцию нежности и сметаны. Почти у каждого кота водилась кличка. Хвостатые приняли правила игры и с удовольствием подчинялись, даже не думая убегать слишком далеко. В этот раз снова победил рыжий парнишка. Он вскинул свои коротенькие ручонки и возгласил что-то вроде боевого клича.

— Загадывай, гад! — раздражённо сплюнул на снег Инсар и уселся в сугроб, потирая заледенелой варежкой своё вспотевшее, раскрасневшееся лицо. Приятель нахмурил свои золотистые брови и призадумался.

— У купцов точно есть, чем поживиться. Нечто драгоценное, что стоит кучу деньжат. Хочу, чтобы ты спёр что-нибудь из гостевых чертогов и принёс сюда завтра утром!

— С ума сошёл! — возопил Инсар, свалял комок снега и отправил его в лоб рыжему. — Ничего я воровать не стану!

— Тогда я всем расскажу, что ты не выполнил спор! — начал угрожать конопатый. — Вся местная ребятня будет обзывать тебя трусом и болтушкой!

— Что угодно, но не воровство! — подвёл черту Инсар и сел в сугроб, ожидая нового задания.

— Баран какой, — махнул варежкой приятель, — шут с тобой, давай так. Ты всё равно пролезешь в гостевую. Ночью. Да положишь кошачьих какашек у чьей-нибудь двери. Утром мы посмотрим, кто вляпается в подарочек. Обхохочемся!

— Ну, у тебя и замашки, — покрутил головой Инсар.

Инсар, скрепя сердце, согласился. Отпросившись у родителей ночевать у друга, Инсар при сумерках сбегал к часовне, набрал кошачьего помёта в старую, прохудившуюся половую тряпку и надёжно её завернул. После того, как дадут отбой, все гости разойдутся по своим комнатам.

Гостевой зал возвели давно и на века. Несколько десятков деревянных домишек, прилаженных друг к другу, будто солдаты в строю, создавали ровную линию, напротив которой, метрах в тридцати, располагалась точно такая же линия домов-близнецов. Всё жильё накрывала высокая, покатая крыша, образуя колпак. Входов в гостевые чертоги было всего два — в начале зала и в конце. Но мальчишки частенько вскарабкивались вверх по деревянным настилам, цепляясь за выступы орнамента, которым был украшен зал снаружи. Пролезая вовнутрь, ребятня частенько наблюдала в распахнутые окна за иноземцами: их привычками, разговорами и, самое интересное, их удивительными вещичками. Самые наглые могли получить по шее от раздражённого торговца, однако реже, но бывало, кто-то из таких смельчаков овладевал диковинной штукой, бахвалясь ею перед ровесниками.

Килоди не очень любил соваться в чертоги, оттого ночная вылазка не на шутку его злила. Когда окончательно стемнело, Инсар вылез в окно детской, где они ютились с рыжим, захватил с черепицы лежавший там свёрток с неприятным содержимым и отправился выполнять пакостное задание. Инсар на всякий случай дёрнул двери главных ворот — заперто. Пришлось лезть. Ноги соскальзывали, он чуть не сорвался с десяти метровой высоты, но пронесло. Когда он соскочил на ровный, заиндевевший деревянный настил гостевой аллеи, немного громыхнуло, но в тишине ничто не обратило на упавшего с крыши мальчонка внимания. Инсар собирался бросить «мину» куда придётся, у первого же порога. Но почему-то передумал. Его потянуло в конец аллеи, к домику, в глазницах которого мерцал слабый свет. Подойдя ближе, Инсару почудилось, будто его кто-то окликнул. Он повертел своей косматой башкой, но никого не разобрал. Снова повеяло еле разборчивым, но тревожным духом. Инсар разнервничался, на лбу выступил пот, а под соболиной шубой пылал огонь. Мальчик расстегнул пуговицы, привстал на носки и робко заглянул в окно дома. Лысый всадник, что восседал на крупном конуле — без сомнений вожаке, теперь склонился за письменным столом. Чем именно занимался торговец, Инсар разобрать не мог, широкая спина закрывала обзор. Инсар встал на короткое полено, ещё немного приподнялся, напрягая икры ног до предела и рискуя свалиться и быть обнаруженным. Лысый сильный мужчина немного развернулся, дав тем самым Инсару разглядеть на столе, в чёрном открытом футляре ромбовидный предмет, который светился ярко-жёлтым с отблесками белого и голубого. Килоди выпучил глазища, дивясь тому, что произошло дальше. Сверкающий ромб раскрылся, разноцветные блёстки взмыли под потолок и, немного замерев, устремились в сторону стекла, туда, где прятался Инсар. Парень не успел сглотнуть, как блёстки разбили стекло вдребезги, опрокинув подсматривающего наземь. Инсар ударился затылком, всё вокруг затуманилось, расплылось. Над куполом резвились радужные огни, потом собрались в единый пучок и приняли конусовидную форму с остриём на конце. Из домика выскочил лысый погонщик, зыркнул на Инсара и злорадно скривился. Килоди вскочил на ноги, бросил шубу, свёрток и побежал к воротам. Стрела загудела. В соседних домах стали вспыхивать огни, кто-то высунул свою рожу в раскрытые ставни и выругался на всю аллею. Инсар по наитию нырнул в один из зазоров, которые образовывались между постройками. Запыхавшийся, он покатился куда-то вниз, заметив блеснувшею мимо проёма молнию. Кубарем, он вывалился в погреб, где хранили соленья и настойки для постояльцев. Наверху поднялся сыр-бор, спорили и ругались. Инсар в темноте шарил по бочкам, полкам, наткнулся на стеллаж с вином, одна бутылка вывалилась из ячейки и разбилась. В морозном воздухе разлился приятный виноградный аромат. Инсар продолжал поиски, в конечном счете, упёршись в люк, который обычно раскрывали снаружи. Мальчик подтянул полупустую бочку, встал на неё и принялся отчаянно долбить в запертую на замок крышку. С каждым ударом Инсар терял силы и надежду. Металлические дверцы лишь подпрыгивали, не собираясь выпускать пленника. Инсар взмок, покраснел, ругался. Костяшки на кулаках кровоточили, едкий пот заливался в глаза, Инсар их закрыл и продолжил свои потуги, отрешившись и уповая на везение. С очередным, не самым настойчивым ударом, дверцы поддались и взмыли вверх, будто их выбил кованым сапогом дровосек-великан. Инсар ахнул и, утерев слёзы, вылез наверх, разгорячённый и счастливый. Он бежал, не останавливаясь. По какой-то причине парень забыл, что у него есть приветливый, тёплый дом. Килоди нёсся в лес, к руинам старого замка, который когда-то составлял прекрасную архитектурную композицию, заканчивающуюся прелестной часовней на холме. Инсар обожал тут бывать. И теперь, когда над ним нависла угроза, Инсар мчался не к родителям, а в мрачный лес к остаткам того, что символизировало в давние века силу и мудрость. Нырнув в груду камней, Инсар спустился по узким проходам вниз, в своеобразный пустой подвал, сухой и относительно чистый, где были лишь древние исписанные чудным языком стены и притащенный им тонкий дырявый матрац. Замерев, Инсар затаился, отдышался и задремал, прислонившись к холодному серому камню. Очнулся он только под утро. Замёрзнув и проголодавшись, парень мало-помалу пришёл в себя и не спеша зашагал домой. Рассвет вселил в него радость, заставил поверить, что все опасения надуманы, а яркая стрела лишь дивный фокус. Глупый трус, он умчался в дебри, испугавшись того, о чём не имеет понятия. Наверняка над ним уже глумится его рыжий приятель и вся местная ребятня. Миновав очередную возвышенность, Инсар бросил утомленный быстрый взгляд на привычный пейзаж родного Иншара и не сразу осмыслил, что творилось недоброе. Пряничные домики сгорали, охваченные пламенем. Все жители куда-то подевались. По заснеженным улицам, орудуя огнемётами, расхаживали люди в противогазах и тяжёлом защитном облачении. Сжигая строения, они растапливали сугробы, которые превращались в ручьи и стекали в сточные ямы. Инсар заревел, рухнул на землю, обхватив руками голову. Его сдавленный крик никто не слышал, да и не смог бы разобрать — внутри у Инсара всё разрывалось, разверзлась чёрная дыра, засасывающая всё вокруг. За что? Почему? Кто они? Вопросы возникали один за другим, но малолетний, брошенный Инсар не знал ответов. Идти в деревню нельзя! Во всяком случае, он точно не пойдёт. Быть может, его мама и папа в безопасности, и его приведут к ним? И всё наладится. А ужасный пожар — это какая-то веская необходимость? Почему-то Инсар сомневался в своих наивных суждениях. Бежать в чащу, в спасительные подземелья древнего замка, который, словно заботливый старый дед, укроет от невзгод в своей уютной нищей халупе и не станет ни о чём расспрашивать.

* * *

Инсара вздрогнул. Что-то под ним жалобно скрипнуло, а где-то поблизости зашаталась мебель. Килоди пробудился, взбудораженный, потный и навьюченный. Примирившись с реальностью, он немного успокоился, откинул в сторону толстый шерстяной плед, поднялся из мягкого глубокого кресла, в котором задремал, и залпом опустошил начатую бутылку клубничного вина. Приторно и дёшево. Однако другого более-менее достойного пойла в этой дыре не нашлось. Беглецы проделали долгий путь, потратив восемь дней. Они добирались на попутках, забирались в товарные вагоны, прибивались к колоннам мотопогонщиков. Добравшись до гористой местности, они остановились в гостинице «Глушь у реки». Денег у них не было. Никаких. Потому Измир пустил в ход гипноз и с виртуозной лёгкостью убедил полноватую уже не молодую женщину — владелицу «глуши», приютить их, внушив, что они оплатили несколько недель к ряду. Инсар подивился тому, с каким изяществом этот неприятный, горбатый карлик машет своими костлявыми ручонками перед напудренным носом хозяйки и размеренно наговаривает ей заранее подобранные фразы на чистом илейском языке. Обычная речь Иза не изобиловала литературностью и изыском, но во время гипноза всё кардинально менялось. Перед Инсаром был не гнусный уродец, но первоклассный месмерист.

Первый этаж «глуши» пустовал, а на втором теперь жил Инсар со своим спутником да молодая активная пара, которая порой устраивала такие любовные марафоны, от фанфар которых Инсару хотелось бросаться на стены — уж больно они возбуждали и надоедали одновременно. Измир же относился к утехам за стеной холодно, даже немного пренебрежительно. Что так сильно огорчало уродца, Инсар не вызнавал. Остановка в «глуши» оказалась вынужденной. Впереди, в паре десятков километров южнее, илейцы выставили наблюдательный кордон, который протряхивал всех, кто движется по шоссе и в округе, радиусом тридцать километров вниз по континенту. Авиаботы патрулировали недосягаемые уголки, посылая картинку в штаб «смотрителей». На поиски убийцы тратились приличные ресурсы. Измир побывал на разведке и вернулся с удручающими новостями. Вариантов обойти досмотр виделось не слишком много. Один из них — последовать «спящий город» — Фесрам. Перспектива такого похода окончательно расстроила Инсара. Расположившись в кресле, он стал медленно попивать вино из узкого горлышка и размышлять, пока не ускользнул в дремоту, принесшую ему ужасающий, липкий, гадкий кошмар.

— Хире, хире, — забеспокоился Измир, — приюкалась поганая дремь?

Инсар кивнул, сразу поняв гибриоида. Он к нему успел слегка привыкнуть и приспособиться.

— Чито приюкалось? — соскочив со своих нар, где восседал в позе Лукотского монаха, уткнувшись в Инсара своим кривым с горбинкой носом, любопытствовал гибриоид.

— Гибель Иншара, моего родного дома.

Гибриоид скривился.

— Странно. Я видел концовку сна много раз. Но никогда мне не приходилось узреть его начало. Будто только сейчас проявили плёнку и поставили на проектор.

Измир скорчил сосредоточенную харю, но промолчал.

— Чёртов «обод», сейчас бы он мне пригодился.

Инсар распахнул окна, и в комнату ворвался мокрый, кислый запах болота, цветущей воды и свежей краски. В чёрный цвет покрасили понтон, с которого ловили свою скудную рыбу местные горе-рыбаки. Речушка, а точнее мелкий приток Илейи, протекал меж острых, но редких скал и впадал в Мелиметское море, рядышком с крупным портовым городом Ригвольдом.

— Скоро начнутся дожди. — В задумчивости протянул Инсар. — Итак, другого пути нет. И этот совсем не безопасен. Я никогда не бывал в Фесраме, — не поворачиваясь к Йелландулу, резюмировал Инсар.

— Пёхать напролом — верный кирдык! Обойдём, и шляхоть с ними! Хсар подсобит нам! — настаивал на своём уродец.

— Тебе знаком Мейхер Заволло? Говорят, он прячется в «спящем городе». Несмотря на всю важность нашей экспедиции, я не хотел бы его повстречать, — Инсар честно признавался, что имя Заволло тревожит его, заставляет морщиться от колких мыслей.

Измир резко замотал своей башкой, усеянной шишками, шрамами и ссадинами:

— Не врагуй! Се нам не страховит! Хсар в нас! — заладил карлик и стукнул себя в грудь.

Внизу зашумели. Молодые поднимались с прогулки. Инсар старательно избегал их, и, убедившись, что они заперлись в своей любовной конуре, высунул нос в коридор. Ему захотелось добавить вина, поэтому пришлось спуститься в кухню, затем в подпол, где хранился напиток. Едва не угодив лбом о деревянную перекладину, Инсар ловко пригнулся и оказался в прохладном и тесном помещении. Здесь давно никто не прибирался. Садовый инвентарь, брошенный и никому давно не нужный, расшвыряли по разным углам. Большая сеть, ещё влажная, повисла в углу, на рейке, наспех скрученная и не очищенная до конца от мелкого мусора, что запутался в ней на последней рыбалке. Из единственного мутного оконца поддувало, потому температура в подвале была всё же немного ниже требуемой для отличного вкуса напитка. «Оттого здешнее вино напоминает разбавленный сок», — пробурчал Инсар. Найдя подошедшую бутыль красного, он собирался выйти наружу, но внезапная боль вцепилась в его живот, начала выворачивать кишки, взялась за желудок. Килоди упал на колени. Зуверфы снова напоминали о себе. Они требовали платы, которая обычно заканчивалась чьим-либо убийством. В висках грохотало колоколами сотен монастырей, ноги окаменели, кости ломило. Инсар издал жалобный писк. «Убей, убей ради нас», — нагло требовали его неприветливые сожители, — «погуби ради Хсара и самого себя, владыка!» Боль немного затупилась, дав секунды на передышку. Сейчас завести бы шарманку или граммофон да понежиться в ледяной ванне. Но ничего подходящего в этой конуре не было. Долбаная ТВ-панель, сотня дырок, источающих бестолковую, электрическую псевдо музыкальную канитель, душ, который можно сделать холодным, но достаточно льда всё равно не сыскать. Да и карабкаться на второй этаж слишком высоко и теперь невыносимо. Восемнадцать ступеней, он сосчитал их каждую, пока спускался, — столько разделяло его от возможного минутного облегчения.

— Что за шум?! — забеспокоилась хранительница «Глуши у реки», — кто там в погребе?

«Не ходи сюда! Не ходи! Пошла прочь! Вымётывайся!» — шептал Инсар и только последнее слово прокричал так громко, как только мог. Получилось невыразительно, и полная любопытная дама продолжала переть навстречу гибели, причитая и кудахтая. Она ожидала увидеть пьяного постояльца, здоровенную крысу или полчище красных тараканов, но никак не бледного молодого человека, который пускал слюни, стоя на четвереньках.

— О, юноша! Вам нездоровится?

Женщина кинулась помогать Инсару. Второй был уверен, что никаких миниботов в этом полном жира теле никогда не бывало, потому рассекретить своё местоположение он не боялся. Зуверфы напирали, давя на сознание, играя на барабанных перепонках, упрашивали прикончить этот «кусок дрянного сала». Терпеть ещё хоть сколько-нибудь абсолютно невыносимо. Инсар пошарил раскрасневшимися от напряжения глазами по пыльному полу. К тому времени, дама присела на корточки напротив него и пару раз врезала Инсару по щекам, рассчитывая привести в чувство. Килоди нащупал холодный металл — среднего размера многозвеньевая цепь с тупым крюком на конце. Должно быть, когда-то на неё подвешивали туши домашнего скота и выпускали им кровь. Инсар сжал цепь изо всех сил и сорвал её с пола. Взмыв в воздухе с характерным свистом, цепь проделала неполный круг и врезалась в шею бедной толстушки. Та вскричала, хватаясь за рваную рану, из которой захлестала свежая кровь. Содержательница отеля рухнула на спину, ревя и прося помощи. Зуверфы засуетились, обложили стены и приготовились наброситься. Инсару полегчало, но остановиться он уже не мог. Измерив на глаз длину цепи, Инсар повертел её под потолком и размашисто вогнал крюк прямо в пузо незадачливой женщины. Взрыв жир и вырвав крюк обратно, Инсар сел на жертву верхом, прислонил окровавленный крюк к шеи и произвёл последнее отточенное движение, перерезав горло. Тени соскользнули со стены, превратившись в густой туман, и подхватили умирающую тушу, проникая в его недра и высасывая остатки жизненной силы. Инсар сложил цепь и пихнул в карман своей лёгкой куртки, перепачканной липкой кровью и грязью. Наверняка наверху расправу слышала эта вечно трахающаяся парочка. Свидетели, которые не видели его лица. Опасны ли они? Определённо. Инсар представлял, как напуганная девчонка тискает свой картридж в попытке отправить сообщение в отдел досмотра или «смотрителям». А её парень нашёл какую-нибудь палку и уже стережёт запертую на все замки дверь. Невинные жертвы. Избежать их невозможно, когда ставки высоки. Цена — жизнь? Отнюдь. Он, Инсар, так давно мечтал избавиться от надоедливых клякс, которые мучают его сознание и тело. Что станет с ними, умри он на казне или под обстрелом сил правопорядка? Зуверфы освободятся и найдут новый сосуд. Не такой целомудренный и более жестокий. Ему часто снится странный предмет — скипетр или копьё. Инсар уверен, только оно способно избавить его от страданий. Но где его искать? Последний человек, который мог помочь, серьёзно болен. Он, Инсар, сеет зло, смерти и уныние. И новый оплот надежды — это его неприятный попутчик, который позавчера выбрался из землянки и твердит о туманном предназначении. К чему все эти размышления? Ах да. Стоит ли кончать с безобидной, милой парочкой, которая так славно проводит свой отпуск в «глуши»? Разумеется. А вдруг у них внутри миниботы, и отдел досмотра обнаружит его местоположение? Он обставит всё правильно, без возможности подкопаться. Белый значок исчезнет с карты наблюдателей. В чём причина? Смерть, самоубийство или просто истёк срок годности минибота? Отдел дозора отправит запрос на картридж и если клиент не ответит в течение десяти часов, группа досмотра отправится на место предполагаемой трагедии. Убить может кто угодно. Не все в Илейе носят в себе искусственные микротела. Органы права уповают на запись, сделанную перед кончиной. Но почему у жертвы не могут быть завязаны глаза? Безусловно, система не идеальна и хромает на обе ноги.

Уверенными шагами Инсар поднялся на второй этаж. Совесть его мучила, но как-то отдалённо, будто мошка, назойливо мельтешащая перед вспотевшим лицом. Инсар пребывал в своеобразном наркотическом опьянении, однако ясно осознавал, что творит. Половицы скрипели, провожая его шаги. Номер 22. Инсар прислушался. Тишина. Они точно внутри, просто затихли. Затаились, как мыши, на которых развязала охоту старая опытная кошка. Тук-тук. Инсар постучал и прочистил горло:

— Извините! Прошу прощенья! Внизу кто-то кричал. Вы не знаете, в чём дело? — хитрил Килоди, но прекрасно понимал всю глупость затеянного спектакля. Молчали.

Инсар решил, что медлить нельзя. Поразмыслив, он спустился к рецепции, поискал запасной ключ от двадцать второго номера. Нашёл. Поднялся наверх, стянул куртку, расправил цепь и вставил ключ в замок. Провернувшись два раза, замок щёлкнул, дверь открылась. Инсар толкнул её. На пороге стоял высоченный, широкоплечий белобрысый парень с ножом в правой руке. Его оголённый торс свидетельствовал о годах тренировок, прекрасном питании и лошадиных дозах стимулятора, которые он засаживал в себя ежедневно. Один глаз характерно поддёргивался — перенесённая операция на глазном нерве. Подобный результат хирургического вмешательства Килоди видел неоднократно. На войне. Парень зарычал и набросился, умело размахивая ножом. Девушка, блондинка с огромной грудью и пухлыми губками, устроилась на кушетке, зажавшись в углу.

— Ублюдок! — орал парень и наступал. — Я разорву тебя, паскуда!

Килоди дважды улизнул от резких выпадов и на третий раз подкинул цепь, сделал ею короткий взмах и перехватил ведущую руку нападавшего. Скрутив намертво, цепь сдавила мышцы, пустила кровь. Инсар сделал виртуозный шаг в сторону и проводил цепь по инерции, дав парню налететь на перила. Килоди не стал терять драгоценные секунды, набросился со спины и повис на двухметровом гиганте, который бесновался и пытался сбросить противника. Инсар также стремительно перехватил крюк, на котором ещё осталась кровь толстушки, и полоснул остриём по лицу бывшего солдата. Тот взревел. Инсар спрыгнул со спины вояки и, разбежавшись, въехал ему кулаком в грудную клетку. Атлет закашлялся, закачался и, попятившись, упал навзничь. Девчонка визжала и звала на помощь. Из-за угла выглядывал любопытный карлик, довольный происходящим.

— Ш-ш-ш, — прислонил к губам окровавленный указательный палец Килоди, — потом твоя очередь.

Восстановив дыхание и скинув с себя цепь, здоровяк поднялся на ноги, раскис, всхлипнул и стал просить о пощаде, виновато опустив голову. Гигантский кусок поджарого мяса рыдал и умолял оставить их в покое, обещал, что они будут молчать и забудут о сегодняшнем вечере навсегда. Килоди не слушал.

— Смотри вниз и не смей поднимать свою башку! — приказал Инсар.

Килоди досчитал до тридцати, вздёрнул с пола цепь и в последний раз взмахнул ею, с силой вогнав крюк прямо в макушку здоровяка. Тот на мгновение замер и, обмякнув, распластался на деревянных половицах, истекая кровью. Зуверфы с благодарностью приняли жертвоприношение, облепив очередной дар своими маслеными извивающимися липкими жгутами.

«Её не тронь», — прошипел самый разговорчивый Зуверф, который, наверно, был парламентёром в их нечастых беседах. Килоди слышал и другие, не менее противные голоса, но этот всё же чаще. «Душка послужит нашему храму. Безумна и грязна».

Инсар помедлил и, приняв решение, крикнул:

— Измир! — Карлик тотчас подскочил к нему. — Разберёшься с дамой? Только не убивай.

— О-о, со слюнками! — ухмыльнулся Йелландул, — хереть ей не стану, просто сшибу с ума.

Инсар впустил уродца к визжащей девушке, которая ни разу не попыталась сбежать, хотя в глубине души Килоди на это надеялся. Захлопнулась дверь, и отчаянный девчачий визг серпом разрезал пространство, казалось, заскрежетали старые стёкла. Измир не станет её убивать. Мастер гипноза сведёт девушку с ума, внушит ей, что именно она виновата в смерти своего дружка. Девчонка будет твердить о невероятных вещах: приведеньях, мужчинах в старых кольчугах, которые вынырнули из чёрной дыры, образовавшейся в стене, о невообразимых щупальцах древнего монстра, которые обвивают её юное тело по ночам и просят принести себя в дар. Околесица, после которой помещают в Нуттглехарт — лечебницу для людей с психическими расстройствами. Там эта прелестная, молодая, пышущая здоровьем и красотой девочка и окажется. Жестокость, не необходимая и в какой-то степени бестолковая. Зачем он пошёл на столь гнусный и низкий поступок? Во всём виноваты «чернила». Дурное влияние и обретённая привычка убивать. На сей раз он не нуждался в долгой реабилитации. Холод и музыка всё равно его не спасут. Он ощущал, что Зуверфы овладевают им, переманивают на свою мрачную сторону, заставляют его быть тем, кем он никогда бы не стал, не встреть на своём пути горе и страдания. Инсара нещадно выворачивало после каждой кровавой экзекуции, после любого акта неосмысленного насилия, но сейчас сердце билось ровно, будто не случилось ничего необычного. Став беглецом, Килоди нашёл ещё одно оправдание своим мерзким поступкам, тем самым в очередной раз угодив поганым Зуверфам. Инсар официально объявлен вне закона, и это означало, что он возвысился над ним.

Вернувшись в свой номер, Иснар снял грязную одежду, сменил её на последний, купленный в придорожном магазинчике комплект из твидовых штанов и ветровки и снова спустился в холл. Вышел на свежий воздух. Небо затянули тучи. Неужели дождливый сезон начнётся так рано? На воротах сарая висел хлипкий замок. Один удар ботинка снёс преграду. Инсар искал топливо. Машин поблизости не было, но он слышал тарахтящий генератор, когда вырубалось электричество. Бак стоял за рабочим станком. Осталось совсем немного на дне. Выжимка из остатков переработанного апатиниума. Бесцветная жидкость с консистенцией подсолнечного масла. Отлично горит. Из дверей отеля, вальяжно ковыляя, вывалился Измир. На его кривой морде застыла самодовольная ухмылка.

— Чито творишь? — поинтересовался он.

— На! — Инсар протянул карлику бак с остатками горючей смеси, — спали этот гадюжник!

— Вы меня балуете! — радостно воскликнул Из, перехватил бак и заводил хороводы, разбрызгивая топливо вокруг здания. Вошёл внутрь. Вылез через окно, не переставая поливать всё вокруг опасной жидкостью.

— Девку выволочь? — нахмурившись, спросил карлик.

Инсар кивнул.

Растерянную и будто провалившуюся в сон, в слезах, с невидящим взором, её усадили на сундук в сарае и закрыли на замок. Её найдут, в этом нет сомнений.

— Поджигай! — скомандовал Инсар, но перед этим выгреб всё ценное из карманов жертв. Набралось не густо: два картриджа, ключи, пара подарочных талона на ужин в закусочной «Блинкс», жевательная резинка, перочинный нож и пачка дешёвых презервативов. Дождавшись сигнала, Измир зажёг спичку и бросил в условное место, где возродился огненный змей и, петляя, нацелился в сторону старого, деревянного пристанища «у реки». Пламя разыгралось и разошлось не на шутку. Балки хрустели, истощались и рушились, вздымая пепел и яркие искры. Инсар и его напарник немного постояли, любуясь пожаром, затем осмотрелись — стемнело — и решили отправиться в дорогу. Им предстоял нелёгкий путь до Фесрамского тоннеля — единственного пути в «спящий город».

 

Глава 7

Джулия наслаждалась уединением. Утром она почувствовала тошноту, головокружение и жжение в некоторых участках тела. Сомнений быть не могло — сгорели её миниботы. Опорожнившись, она убедилась в этом наверняка. Джулия поняла, что ей необходимо проветриться-подышать, покинула монастырь и устроилась в прекрасной беседке, которую давным-давно срубили на цветочном холме. Отсюда открывался невообразимо красочный вид: внизу протекала полноводная Илейа, вдалеке раскинулся монастырский комплекс Асмиллы, его сад, винные плантации, конюшня, где держали лошадей и конулов. За монастырём отцветала берёзовая роща, на западе менял краски и старый дубовый лес, что веками дряхлел и возрождался вновь. Вода в реке плескалась, то были мигрирующие косяки рыб. Раз в год всего пару дней они перебираются ниже по течению, руководствуясь приказом природы. Джулия закрыла глаза и вообразила, каким может быть это место зимой, под слоем белого снега. И улыбнулась. Близились дожди, погода менялась, похолодало. Джулия вышла из стен монастыря в одном лёгком голубеньком платьице, которое не спасало и от самых приветливых ветров. Продрогнув, она собиралась возвращаться под крышу обители, но тут же на её плечи легла тёплая, подбитая кроличьим мехом куртка с начищенным серым воротником. Мурашки разбежались по сторонам, уступив место приятной, томной неге. Атлас присел рядом и так же, как Джулия, уставился на дивный пейзаж.

— Сколько лет здесь живу, никак не могу привыкнуть к этому великолепию, — растопил тишину Атлас, — даже самые большие упрямцы не спорят о здешних красотах.

— Не предполагала, что «деревянные» могут быть настолько сентиментальны, — хмыкнула Джулия.

— Дело не в чувствах. Просто мне нравится делать фото, отсюда они получаются самыми востребованными. Да, я продаю их на одной популярной ячейке Потусторонней Вязи. Покупатель из Детры. Выкладывает приличные бабки, хочу тебе сказать.

— Поверь, поглазеть на твои шедевры мне так и не захотелось, — парировала Джулия и потёрла ладони, разгоняя кровь.

— К вечеру ветер становится хлестче. Вот и Кей захворал. Я заметил, они с Неолой неплохо ладят.

— Почти ровесники, достаточно общих тем. Они обязаны дружить, — предположила Джулия.

— Откуда такая странная фамилия, Фокстрот? — поинтересовался Атлас и будто бы прикусил язык, ожидая очередной едкости. Но Джулия ответила просто и без выкрутасов.

— Досталась от матери. Я её любила, правда наговориться нам не удалось. Она умерла, когда я была совсем маленькой. Не знаю отчего, но, говорят, её доконала душевная болезнь. Что-то типа психического расстройства. Честно говоря, я в эту чушь не верю, но иного не остаётся. Мой отец редкостная сволочь, с которой мне совсем не улыбалось находиться в одном доме, поэтому я часто сбегала к Фраю. Впрочем, ты уже об этом знаешь.

— Твой отец. Кто он? — решил не останавливаться Рензо.

— Козёл! Просто своенравная, властная скотина и точка! — подвела невидимую черту Джулия и вздрогнула.

— Пошли в тепло, а то дрожишь, как после «едкой радуги», — приобняв Фокстрот, он помог ей подняться с лавчонки, и они покинули цветочный холм.

Рассвет получился неоднозначным. Солнечные лучи будто забыли дорогу и заплутали где-то в космической дымке. Серость встала стеной, опустила ворота и придавила небо к влажной, сырой земле. Сплоховав на заре, погода продолжала куражиться, зарядив в полдень ливнем, который ждали только на следующей неделе. Продлился он, к всеобщему облегчению, не долго. Воздух стал свежее, прохладнее. В чреве служителей Асмиллы всё проистекало по устоявшемуся расписанию и ритуалу. Только Неола Фрай пропустила все занятия, предпочтя остаться рядом с Кейем, который температурил третий день. Сегодня ночью его бросало в жар, он бредил, и всё время что-то выкрикивал, звал на помощь, о чём-то просил. Проснувшись, Кей получил лошадиную дозу лекарства. Его обследовали в очередной раз, проверив все органы, изучив анализы. И снова никаких нарушений лекари Асмиллы не обнаружили. Календара Блоус наведывалась к Кею каждый день, подбадривала его и настаивала, чтобы он больше пил. Он был рад любому посетителю, но компания Неолы нравилась ему больше других. Милая, воспитанная, умная и добрая. В монастыре таких было полным-полно, но только Неола казалась Кею по-настоящему интересной. Ему семнадцать, ей немногим меньше. Между ними могло вспыхнуть самое настоящее чувство, искреннее и чистое, какое бывает только в нежном возрасте.

— Пора бы тебе заняться служебными обязанностями, раз с Мбалли ничего не вышло, — напомнила Атласу о его заботах настоятельница Блоус, застав его рядом со спящим безволосым другом.

— Он похож на больного раком, — сквозь зубы, едва слышно, процедил Атлас, — неужели мы не знаем, чем он болен?

Календара ничего не ответила, застыв в дверях маленькой комнатки.

— Быть может, нам стоит обратиться к властям Трезубца? У них есть биокапсулы. Уверен, они помогут нам, — настаивал Атлас и с надеждой взглянул на Блоус.

— Сомневаюсь, — только и ответила хранительница тайн Асмиллы.

— До чего же вы упрямы! — взбеленился Атлас и собрался покинуть комнату друга.

— Завтра вечером ты обязан доставить «слепки снов» Блинду. — Блоус остановила его выставленной ладонью. — А затем отправишься на поиски Мбалли. И меня абсолютно не волнует, с чего ты начнёшь. Помни о своём статусе в этих стенах. Ты давал обещание оберегать идеалы нашей религии. Самое время отдавать долги.

— Фрай не жилец. Где брать след? Шуруй, значит, дорогой Рензо, вынюхивай старого маразматика по затхлым ночлежкам да рыскай в сраных уголках нашего гнилого материка! Вперёд, с улыбкой идиота! — Атлас ёрничал и кривлялся, его съедало внутренне раздражение и тихая злоба. Ему совсем не нравились последние события, его тревожила внезапная болезнь друга. Но Блоус, подобно каменному изваянию, стояла на своём:

— Ты сделаешь свою работу! Мбалли будешь искать в «спящем городе». Дошли слухи, что его видели там несколько месяцев назад. — Блоус изъяснялась строго, ровно, без каких-либо эмоций.

— Месяцев?! — вскинул руки Рензо. — Вы свихнулись?! Да за этот срок можно исколесить всю Илейю и вернуться обратно! Вплавь!

— Если ты ослушаешься, можешь забыть о монастырском тракте. Ибо это единственная дорога в обитель Асмиллы, — отрезала Блоус и, резко развернувшись, ушла.

* * *

— Составишь мне компанию?

— Зачем?

— Одному дико тоскливо. И непривычно. Не смогу всё время молчать. Начну болтать сам с собой и свихнусь на почве размножения личности.

— Расслоишься, будто какой-нибудь лист оргалита?

— Не наскучило, а?

— О чём ты?

— Подшучивать на тему моего происхождения? Не смешно же.

— Обижаешься?

— Глупости какие! Дуться на бестолковый бабский трёп? Вот ещё. Просто раз мы заодно, надо бы налаживать контакт. Эти шутки становятся глупыми и неуместными.

— По рукам. Я перестану над тобой издеваться. Одно условие. Идёт?

— Какое?

— Ты кончишь гнуть из себя этакий дубовый дуб, который вот-вот переломится под тяжестью своего эфемерного величия и гипертрофированного эгоизма? Крутой ты или нет — решать не тебе, верно? Позволь, другие рассудят. А ты расслабься, великан, пока мы выставляем оценки.

— Сейчас было обидно.

— Меня все обожают: я не в ладах со своим поганым языком. Ты уж либо привыкай, либо даже не начинай. Зависит только от тебя, сечёшь?

— Выезжаем через час. Нас ждут несколько заштатных деревень и куча немытых ребятишек, которые так и норовят оторвать от тебя кусочек и утащить в свою хибару. Надеюсь, они не оставят без внимания и твой гадкий бескостный язык.

* * *

Внедорожник свернул с монастырского тракта и устремился на юго-восток. В маршрутном листе Атласа значились деревни Керез, Шамъялт и Ваздок. Выехав рано утром, он мог рассчитывать вернуться в густых сумерках или посередине ночи, как повезёт. Джулия устроилась рядом, по правую руку от Атласа, и всё то время, пока они неслись мимо лесов и выжженных полей, не проронила ни слова. Рензо нахмурился и был готов пожалеть, что взял её с собой. Развлекать его она не собиралась, а сгущать атмосферу в тесной кабине и вовсе было ни к чему. Когда вдалеке заблестел шпиль невысокой церквушки Кереза, Джулия встрепенулась.

— Ты взял воды? — она стала шарить по салону в поисках какой-нибудь бутылки, наполненной жидкостью.

— Зачем? Умирай от жажды, моя ненаглядная. — Хмыкнул Атлас, открыл подлокотник и достал оттуда прохладную бутыль.

— Спасибо.

Она устало отвернула крышку и сделала пару долгих глотков.

— Меня иногда укачивает. Ничего серьёзного.

— Ты ж сама вроде как рассекаешь на своём громадном квадроцикле. Странно слышать.

— Есть разница. Мой «Гарри» оснащён датчиком антиукачивания, к тому же в шлеме установлена система фильтрации воздуха, поэтому я никогда не задыхаюсь. А в этой душной махине мне тошно.

— Открой окно и все дела, — посоветовал Атлас и свернул на узкую брусчатку, ведшую к центральной площади Кереза.

— И жри пылищу, что вздыбливается под колёсами этой дуры, да?

Джулия стукнула ладонью по креслу и уставилась на людей, высыпавших из своих домов. Они вскидывали руки, что-то выкрикивали, улыбались. Крестьяне встречали посланников Асмиллы.

В Керезе и Шамъялте Атлас и Джулия занимались примерно одним и тем же. Сначала Рензо долго разговаривал с местными жителями, потом они ужинали или пили чай в компании значая, самого мудрого и предприимчивого аборигена. А потом Рензо считывал с «ободов» все сны, которые снились послушникам Асмиллы в период, равный двум месяцам. На одно считывание уходило около пяти минут. Рензо проделывал эту операцию сто тысяч раз. Доставал свой квадратный чёрный лакированный футляр — картридж-считыватель, подсоединял с помощью коротких и тонких проводков его к разъёму «обода» и запускал процесс. Пока Рензо считывал сны, Джулия развлекалась, слушая байки старожилов, играя с местной ребятнёй. Уходя, Рензо обменивался объятиями со всеми, кто в них нуждался, а иногда подбрасывал пару-другую сотен статов, чтобы хватило на сезон дождей. Торговать во время бесконечных ливней становилось затруднительно: машины вязли в грязи по дороге на рынок, покупатели отказывались мокнуть, предпочитая затовариваться овощами и мясом втридорога у больших авторизированных ферм и мясокомбинатов.

Крупные поселения, не выросшие до уровня городов, вмещали в себя по двести-пятьсот жителей, имели в арсенале пакгауз, ратушу, одну не слишком большую продуктовую лавку, в которой, впрочем, можно было запастись всем необходимым. Также в каждом подобном посёлке имелась своя часовня, посвящённая Пятиликой Деве Асмилле. Постройки, в которых переносили свой век местные, поражали своим контрастом. Кто-то отгрохал себе высоченный, в четыре полных этажа, особняк, жил в нём, как сирота-король, бродя по пустым коридорам, в которых не хватало только призраков или порывов сшибающего ветра. Другие, это семьи по пять-шесть человек, ютились в хибарах, сложенных из крупных брёвен, обычно дубовых или сосновых, при этом они содержали хозяйство в хлеву, пару машин для уборки урожая и вообще производили впечатление счастливых людей. Таким зачастую «обод» был ни к чему. Трудяги редко видели сны, а их помыслы в основном не заходили дальше хлопот о скором сезоне дождей или радостных переживаний за взрослую дочь, которая вот-вот станет чьей-то женой. Убранство домов не изобиловало хитростью или каким-то неординарным изыском. Была гостиная, где висела ТВ-панель, несколько комнат-спален, подвал да чердак. В зале, рядом с зеркалами, устанавливали глиняную статуэтку любимой богини. Высокая и статная женщина в голубом платье до самых пят. Её лицо источало мудрость и всепрощение. Молясь, каждый послушник церкви брал статуэтку в ладони и сжимал её, пока речь не затихала. Если молились группой, изваяние Асмиллы доверялось самому молодому, ибо у него меньше всего прегрешений и корыстных, пусть и потаённых, помыслов. В финале молитвы все участники прикладывались к чреву Асмиллы, потому со временем голубизна её платья терялась, стиралась и приобретала бледный, невзрачный оттенок.

Последней точкой маршрута была деревня Ваздок, самая мелкая и труднодоступная, находящаяся в густой лесистой местности, рядом с безымянным притоком могучей Илейи.

— Чудесно, — улыбнувшись, заговорила Джулия.

— В каком смысле?

— Все эти люди. Такие добрые и душевные. И все тебя любят. Атмосфера безграничного уюта и покоя. Словно где-то пару сотен километров назад кончился наш хлипкий, гадкий, прохудившийся мир.

Джулия запрокинула голову и закрыла глаза. Ей понравилось абсолютно всё, что уже произошло за сегодняшний бесконечный день. Она очень давно не общалась с людьми просто так, искренне и открыто.

— Наверно, я слишком давно на этой работе, — горестно проговорил Атлас.

— Что ты имеешь ввиду?

— Не замечаю всех тех прелестей, о которых ты сейчас говорила, — хмыкнул Рензо.

— Возможно, — пожала плечами Джулия, сделала паузу и снова спросила, — далеко ещё?

— Часа полтора, не меньше. Асфальт мокрый, торопиться не будем.

— Тогда я займусь допросом, что скажешь? — Джулия заговорщицки прищурилась и слегка закусила нижнюю губу.

— Предупреждаю, меня так просто не расколешь, — улыбнулся Рензо и уставился на подёрнутую туманом дорогу.

— Начнём. Где ты родился?

— На дне каньона, — сухо ответил Атлас.

— Что это значит? — нахмурила брови Фокстрот.

— То самое. Про Шрам Земли слыхала? Ага.

— Ничего себе, — Джулия медлила, она растерялась, — не врёшь?

Атлас ответил коротким движением головы.

— Не уверена, что стоит продолжать, — озадаченно предложила девушка и отвернулась к боковому окну, за которым пролетали мокрые от недавнего дождя сосны и ели, серые нераспаханные поля и мелкие хутора, состоявшие из пары-тройки запущенных, покосившихся изб.

— Довольно грустная история, — начал Рензо, перебив мерное гудение двигателя, — и вряд ли тебе будет интересно. Но, если хочешь, могу рассказать?

Джулия молча кивнула.

— Двадцать девять лет назад моя мать, илейка и довольно уважаемая в определённых кругах женщина, встретила беглого каторжанина, вырвавшегося из сономитских казематов. Мигрировав в Илейю, он надеялся вкусить раздолья и зашибить лёгкие статы, но вместо этого обзавёлся семьёй. Вот не повезло засранцу, да? — усмехнулся Рензо. — Через год родился я, помесь сономитского проклятья и илейской безупречности. К сожалению, моё появление было омрачено сопутствующим антуражем. Когда мать носила меня шестимесячного, отца сцапали на махинациях, которые он проворачивал в боях на колитолии. Расследовав подноготную, его сослали на дно каньона, а вместе с ним и нас. Эти гады из особого отдела даже не удосужились позаботиться о беременной, зная, что она вынашивает такого ублюдка, как я. Однако мой отец бежал, бросив нас. Разумеется, никто не стал менять приговор, и мою беременную мать бросили в кромешную тьму.

Рензо замолк и оторвался от дороги буквально на секунду. Джулия изучала его, перебрасывая взгляд с одной детали на другую. Вместе с тем была заинтригована и, будто бы, заново знакомилась с человеком, который как-то внезапно возник в её бесцельном существовании.

— Продолжай, — мягко попросила она, заметив нерешительность Рензо, — я внимательно слушаю.

— Исполнилось пять лет. Отлично помню глиняную куклу, которую для меня слепил один старикан. Правда, его самого вспомнить не могу. Лицо будто размывается, превращаясь в потревоженную ветром гладь лужи, или что-то вроде того. А у матери прекрасные скулы. Почему-то именно они, отточенные и заострённые, врезались в мою память. Несмотря на нищету и грязь, в которой живут на дне, от мамы всегда приятно пахло. Кардамоном и мятой. Знаешь, — Атлас снова скривился в горькой ухмылке, — с тех пор мне кажется, что так и должна пахнуть сильная, красивая женщина. Впрочем, ничего подобного я больше нигде не встречал, — он, как будто выдохнул, поёрзал в кресле, сбавил скорость и остановился. Впереди скопилось несколько легковых машин и один неповоротливый фургон, заполненный детьми. Они резвились, совались в открытые окна и показывали языки всем подряд. Затор образовался из-за перегона скота. Пастух опоздал до сумерек и теперь торопился вернуться в хлев до наступления беспроглядной темноты.

— Лет в семь я покинул дно. Меня взяли с собой люди, которые шли наверх. Мать долго прощалась со мной. Я прекрасно помню её слёзы, мокрые щёки, губы, её ласковый трепещущий голос. Я тоже ревел, понимая, что, быть может, никогда её не увижу. Выбравшись наверх, мои попутчики вручили мне письмо и оставили наедине с незнакомым диким миром. Читать я не умел, потому обратился к первым попавшимся на дороге добрым людям. К счастью, они читать умели. В письме говорилось, что я следую к Асмилле, и ещё кое-какие подробности моей на тот момент короткой жизни. Меня передали в монастырь. Став старше, я начал задавать вопросы. Хвала вездесущей богине — от меня ничего не скрывали, и я быстро узнал, из какого теста слеплен. Тогда я и прочитал то письмо. Из него я узнал подробности своего рождения и то, что моя мать стала добровольной пленницей в очаге, вождь которого знал секрет пути наверх. Мать обменяла себя на мою свободу. Такой вот печальный рассказ, — закончил Рензо и надавил на педаль газа. Движение восстановилось, впереди замаячил указатель «Ваздок-112». Оставалось ехать меньше часа.

— Да уж, «деревяшка», ты настоящий уникум, — протянула Джулия без издевки, а как-то сдержанно-восторженно, так открывают для себя новых кумиров.

— Сономит с дурацкой предысторией, не более того, — хмыкнул Рензо.

— И ты вырос в монастыре? То есть, всё время в нём служил? — с надеждой спросила Джулия. Ей жутко не хотелось, чтобы сказка прерывалась и увязла в скучной трясине.

— Поначалу да, потом — нет, — резанул Рензо. — Но, пожалуй, на сегодня достаточно болтовни о сложном, беспросветном детстве. У нас ещё много работы, а уже стемнело. Придётся заночевать в Ваздоке. — Атлас поморщился. Ему не нравилась эта идея.

— В чём дело?

— Скажем так, Ваздок не создан для туристов и некоторые местные не слишком лояльны к дарам Асмиллы.

— И что с того? — развела руки Джулия. — Нам угрожает что-то серьёзное?

— Это вряд ли, — согласился Атлас.

Внедорожник Рензо миновал короткий деревянный мост через ручей, произведя такой грохот, будто рухнул высокий бревенчатый настил. Ворота открыли не сразу. Атлас впервые встретился с часовым и с расписными виньетками, которые составляли узор, украшавший ворота Ваздока.

— Спятили?! — высунувшись в окно, прокричал Атлас. — И так времени нет, вы ещё тут прятки устроили. Отпирай, да шустрее!

— Нельзя! — помотал головой часовой, низенький парнишка в спецовке и винтовкой в руках. Он снял её с плеча скорее из-за нервов, потому что с Рензо был знаком давно и находился с ним в натянутых отношениях.

— Кого там поганый лес принес?! — послышался старческий кашляющий бас откуда-то сверху. Будка КПП, возвышавшаяся над стеной, выпустила толстяка в белой плащевой куртке.

— Барди, это я, Рензо! — проорал Атлас.

— Ты чего, поганец, наших друзей не впускаешь, а?! — набросился на часового значай.

— Велено ж, не пущать!

— Я те дам не пущать! Я те всыплю, бестолковая твоя башка, когда ты у меня за воротами окажешься! Ой, дуралей! Чего зыришь, как плотва на тёртый сыр?! Открывай, давай, шевелись!

Часовой торопился. Пара титановых ставней, каждая метр в толщину и длиною метров в семь-восемь, наглухо скрепляла врата в Ваздок. Только часовой, знавший нужную комбинацию цифр, мог заставить эти ставни разъехаться в противоположные стороны. Такую же процедуру проделывали на другой стороне. Спустя пару минут ворота разблокировались, сдвинулись с места и приоткрыли узкий проход, куда без труда просочился внедорожник Рензо. Ваздок издавна был фортом, в котором отсиживались «лесные войны», партизаны, предпочитавшие вести скрытую войну. Война с сономитами, короткая и не самая победоносная, привела к падению форта. Через годы его стены восстановили, значительно увеличив периметр. После реставрации Ваздок стал закрытым городком, в котором проводились научные эксперименты. Впоследствии лабораторию закрыли, некоторые военные и учёные разъехались, другие, кто обзавёлся семьей и домом, остались и научились вести простую и ничем не примечательную жизнь ремесленника и рыбака.

— Вовремя ты прикатил, Атлас! — обнимая своего гостя, протрубил Барди, престарелый толстячок с аккуратной белой бородкой и светлыми коротко стрижеными волосами.

— Нахер вы заперлись?! — рявкнул Атлас, не разделив радости встречи. Его смуглое лицо приобрело тёмно-коричневый оттенок: он был рассержен.

— Не пыли попросту, дружище, — хлопнул Атласа по плечу значай Барди, — пошли, прополощем рот, покалякаем. Тем более, есть о чём. Кстати, где твой лысый парнишка?

Рензо взглянул на внедорожник и кивнул. Джулия его поняла и вышла наружу, робко осматриваясь.

— Ба! С вами прекрасная дама! — мигом расплылся в улыбке Барди и также мгновенно стёр её со своего старческого лица. — А что с Кеем?

— Он не смог приехать.

— Не важно, — отмахнулся Барди, — я рад любому, кто прибыл с добрыми намерениями. Дама составит нам компанию?

— Непременно, — подхватила Джулия.

— Тогда к столу, — Барди пропустил гостей Ваздока вперёд и строго приказал часовым запереть ворота. Ночь завладела этим кусочком мира. Начался неприятный, колкий дождь.

Ваздок состоял в основном из однотипных панельных домишек, не превышающих три этажа. Серые и неприветливые, они чем-то напоминали колоссы, расставленные в Трезубце, с узкими проходами между жилыми блоками, которые и улочками то не назовёшь. От одной стены до другой идти не дольше двадцати минут вальяжным, раскачивающимся шагом. Пристань, тоже махонькая, содержащая в себе одновременно не больше трёх суден, выступала за границы стены, потому сейчас наблюдать за рекой, стоя на земле поселка, было невозможно. Другое дело — третий этаж хостела «Ваздок», принимавшего у себя редких постояльцев. Отсюда поселение как на ладони. Вдалеке, на невысоком холме у огромной цистерны с пресной водой блестел трофейный чёрно-белый гироплан. Когда-то давно летательный аппарат принадлежал мятежникам, коих и сейчас в Илейе навалом. Местные сбили его после трёх выстрелов из зенитки, которая находилась там же, на возвышенности.

— Общая комната, сойдёт? Другие совсем не готовы для приёма, — осведомился Барди, не ожидая ответа.

— Ты что-то болтал об ужине, кажется? — напомнил значаю Атлас.

— Непременно! — протрубил Барди. — Спускайтесь вниз, почти готово. Откушаем в столовой. Марта сварганила запечённого ягнёнка, нафаршировала его яблоками и сварила рис. Последнее, признаться, я неохотно признаю, но, заявляют, что в Детре это основной гарнир.

Старик нервно хихикнул и удалился.

— Мрачновато здесь, — подметила Джулия и по её коже пробежали липкие мурашки.

Она осмотрела комнату: кровать и кушетка, разведённые по углам, стол, два стула, холодильник, скромная ТВ-панель и одинокий фикус, приютившийся в самом углу распахнутого окна. И ещё пара картин с неясными, странными сюжетами. Обе работы принадлежали одной кисти. На первом полотне художник изобразил жуткий вал, сбивающий высокое, громадное судно, несшее на себе кучу других, маленьких корабликов. Под толщей воды виднелись чьи-то щупальца, а высоко на звёздном небе воссиял синий бриллиант, напоминавший Джулии сладкие конфеты, которые она покупала в бакалеи напротив дома в Сент-Валене. Вторая картина не понравилась Джулии больше первой. На ней старик в сером костюме-тройке измывался над тремя парнишками, лупя их тростью. Один мальчонка, самый хлипкий, валялся на грязной земле, закрывая лицо ладонью, другой хватался за проезжавший мимо дилижанс, зато третий упал навзничь и не двигался, принимая теперь на себя гнев за всех троих. Зачем такие сюжеты вешать в номера гостей Джулии было совершенно непонятно. Она хотела спросить у Атласа его мнение, не заметив, что он вышел на небольшую террасу и рассматривает Ваздок. Джулия присоединилась. Затем взглянула на его задумчивое, даже озабоченное лицо, и ей не понравилось застывшее на нём выражение.

— Ненавижу здесь бывать, — сказал Атлас, — вечно несёт падалью и гнилью. Люди, как псы, что прячутся в будках. Думаешь, днём на этих переулках бурлит жизнь? Не-а! И как тут справляются те, кто верен идеалам нашей церкви? Ума не приложу.

— Живут как все, — предположила Фокстрот, — и молятся, не размыкая губ.

Атлас не ответил. Поесть, принять душ и заснуть. А утром, как можно раньше, посетить нужные адреса и, забыв о приличиях, умчаться, не прощаясь. Идеальный план на ближайшие двадцать часов. По крайней мере, Рензо он худо-бедно успокаивал.

Столовая, прямая и длинная, заставленная дубовой мебелью, производила впечатление казармы, из которой вынесли все нары. Ягнёнок оказался непропечённым как следует, вино слишком сладкое, а про рис и речи нет — клейкая каша. Атлас доел, не затевая лишних бесед, поблагодарил Барди за приём, а унылую повариху Марту за ужин, и собрался на покой. Джулия намерилась идти за ним, но проворный значай одёрнул «деревянного великана» и попросил ненадолго задержаться, намекнув заодно, что девушка как раз может уходить.

— Хватит! — рассержено махнул кулаком Рензо. — Выкладывай, что у вас стряслось! Весь Ваздок напоминает сжавшегося в клубок птенца, который вот-вот станет добычей когтистого ястреба.

— Может, с глазу на глаз? — уговаривал Барди, но острозубый оскал Атласа стоял на ином. Его синие глаза сияли, мышцы налились сталью.

— Хотя, — призадумался седой значай, — вы наверняка валитесь с ног. Покалякаем завтра, когда выспишься? Идёт? Добрых снов, мадам, — он поклонился Джулии и собрался уйти.

— Почему ворота заперты? — не удержавшись, спросил Атлас.

— Об этом и поболтаем, — расплывшись в какой-то неестественной, недоброй улыбке, пробормотал Барди.

Атлас недовольно хмыкнул. Тайны и экивоки, от них у Рензо начиналась изжога. Встряхнуть бы этого толстого говнюка да выбить из него всю его напыщенность и дурь, узнать, что тут за сыр-бор и напоследок врезать по лоснящейся обвислой морде. Но Атлас валился с ног и нуждался в горячем душе, глотке виски и мягкой свежей постели. С приятными мыслями он решил не расставаться до тех пор, пока они не станут явью, и, развернувшись, быстро зашагал по скрипучим ступеням хостела. Джулия последовала за ним.

Уступив девушке место в ванной, Атлас развалился на кушетке, вынул из дорожной сумки фляжку со спиртным, сделал вожделенный глоток и уставился в ТВ-панель. Ничего любопытного. Сообщали об очередном убийстве, подпольной торговле имплантами, ввезёнными из Детры, о полёте «Вечного странника», который вышел на орбиту и движется в направлении предполагаемой апатиниумой мечты. Снова скачок на международной бирже. Таинственный инкогнито по прозвищу Негоциант скупал акции фармацевтических конгломератов. Прогремел взрыв на мятежном юге, пострадали двое. Атлас редко следил за миром политики, экономики или какими-либо другими, не касающимися его новостями. В «Странника» он определённо не верил, считая его исключительно предвыборной акцией, на которую угрохана огромная куча денег. Но корабль в пути, а Лидер на больничной койке. И готовится к серьёзной процедуре — ЙЕФ-терапии. Об этом также сообщили в информационном выпуске. Началась реклама. Зубная паста больше не нужна, твердила девушка с экрана. На ней были жёлтые короткие шорты и майка с оленёнком на груди. Теперь все пользуются «Бернамолом». «Бернамол» — высокотехнологичный микроб, делающий ваш рот идеальным. Дайте ему пару ночей в месяц, и вы забудете о неприятных визитах к дантисту. И в эту чушь Атлас тоже не верил. Изображение поплыло, словно выключили яркость. В висках постукивало, напала зевота. Через минуту из ванны вышла Джулия, с взъерошенными, мокрыми волосами, в обёрнутом вокруг талии белом полотенце. Только она собиралась отколоть неприличную шуточку на тему их совместной ночёвки, но слова застыли на губах, которые приняли форму лёгкой улыбки. Атлас храпел, как заведённый мотоблок. Фокстрот не стала его будить. Укрыла тонким пледом и шёпотом пожелала добрых снов.

Однако ночь распорядилась по-своему. Оказавшись продолжительнее самого скучного дня, она приготовила сюрпризы, которые Атлас ненавидел. Сначала перед его взором встала обнажённая женщина — Асмилла. Вся в голубом сиянии, идеальная, ирреальная. Это существо не могло быть женщиной. Что-то абсолютное, непостижимое, удалённое от будничного взора и понимания. Её голубоватая кожа мерцала, груди, округлые, совершенно одинаковые, не слишком большие и не маленькие. Ни намёка на волосок. Картинка понемногу тускнела, трансформируясь в реальность, неясную, туманную, какая бывает после бурной алкогольной ночи или спросонья в салоне автомобиля, чьи стёкла заливает обильный ливень. Асмилла стала уступать очертания другой, прекрасной, нежной, но более реальной женщине. Джулия оказалась сверху. Она лежала на нём, прижавшись всем телом. Её кожа пахла сиренью и мылом, благоухала чистотой. Слабо постанывая, она двигалась медленно, сонно, никуда не торопясь. Шептала. Атлас не понимал, что именно, но ощущал, как возбуждается при каждом слове, при каждом вздохе. Его тело онемело. Он знал это наверняка. Будто не чувствовал ног. Тёплая волна поднималась к груди, обволакивала, ласкала, дразнила и снова опускалась вниз, как вздорный щекочущий прибой. Джулия привстала, легла на спину. Атласу показалось, что его бросили, оставив погибать в одиночестве, в холоде, наедине со свирепой стихией. Лёгкая ладонь легла на его живот, медленно опустилась ниже. Атлас снова ухватился за спасательный круг: он не один. Вокруг пусто и темно. И нет больше ничего, о чём стоило бы переживать в эти минуты. Впервые Атлас благоволил недоговорённости — он не желал спрашивать или понимать, что происходит. Быть может это снова сон, навеянный голубоглазой богиней? Рензо отмахнулся от глупых мыслей и навалился своим массивным, крепким телом на хрупкую Джулию. Будучи страстным любовником, Атлас никогда не медлил, повышая темп сразу, без долгих прелюдий. Сила, дарованная ему при рождении, одурманивала женщин, опьяняла и вынуждала ненадолго забываться, отдаваясь наслаждению. Атлас мог бы стать отличным истязателем, выуживая из скрытных женщин потаённые секреты. Но сейчас Атлас не торопился, будто грубость и порыв вожделения ему неведомы. Он впитывал каждую секунду, проведённую в близости с Джулией, каждый миг и её блаженный взгляд. Она продолжала что-то тихо нашёптывать. В глазах блестели спокойствие, наслаждение и уверенность. И Атлас понимал, что отдалась она не просто так, не изнывая от одиночества или невнимания. Здесь что-то большее. Важное и сокровенное. Атлас фантазировал и совмещал вымысел с действительностью. И не верил, что такое бывает, что возможно так сильно влюбиться в женщину, которую едва знаешь. А ночь всё продолжалась, неспешно убаюкивая сладким запахом лесной листвы и ароматом солёного штилевого моря.

Проснувшись, Атлас лежал, вперяясь в белый потолок, и боялся пошевелиться. За окном ещё не выветрились густые сумерки. Он едва дышал, на коричневом шершавом лбу проступил пот. Он боялся, что Джулии не окажется рядом, по левую руку от него. Вдруг, всё это банальный, пресловутый, глупый сон? И спросит ли он у неё что-нибудь о сегодняшней ночи? Впервые за долгие годы его сердце безудержно колотилось, а в горле встал ком страха. Что за вздор?! Он, Атлас, уже не мальчик. В его жизни мелькали разные женщины, красивее, изящнее, чем эта своенравная байкерша! И почти с каждой он улетал в космос, лихо кутил и проводил свои лучшие ночи и, случалось, дни. Кого он обманывает? Атлас набрал в лёгкие воздуха и, повернувшись набок, решился обнять спящую Джулию. Но ничего не вышло. Атлас лежал в одиночестве, Джулии не было. Сердце Атласа скользнуло куда-то вниз, дыхание перехватило. «Перестань быть идиотом!» — прошептал самому себе Атлас, встал с кровати, постучался в ванную.

— Джулия, ты здесь? Прости что беспокою, просто я проснулся, а тебя нет.

Он ждал острую колкость или откровенный посыл идти к чёрту. Оба варианта Атласа устраивали. Он всего лишь хотел услышать её порой противный, визгливый, высокомерный голос. Но ему не ответили. Атлас постучал настойчивее. Тишина. Рензо толкнул дверь, заглянул внутрь — никого. Сердце Атласа снова поплыло куда-то ниже пупка. Он вышел на веранду, осмотрелся. Куда она могла деться? Взгляд Атласа зацепился за белый комок, валявшийся на бревенчатой террасе. Им оказалось скомканное и местами порванное полотенце, которым Джулия укрывалась после душа. Атлас кинулся к сумочке Джулии, перерыл её вещи: футболка, спортивные брюки и всякая мелочь. Вещи нетронуты. Рензо не сразу понял, что стряслась беда. Окончательно проснувшись, он тщательно осмотрел номер, спустился в холл и осведомился, не покидала ли его спутница хостела. Ему ответили, что никого, похожего на Джулию, никто из обслуги не наблюдал. И в самом деле, куда ей идти?

— Барди! — ворвавшись на мансарду значая, возопил Рензо. — Где она, мразь?!

Напугавшись не на шутку, Барди соскочил со своей беговой дорожки, на которой силился пробежать хотя бы пару километров, сполз на старый, кожаный пузатый диван и принял придурковатую мину жутко растерянного человека.

— Не темни, гад! Сам знаешь, я не переспрашиваю! — схватив за грудки значая, прорычал Рензо и оголил частокол острых зубов. Его кожа принимала цвет дивана, становясь багрово-коричневой.

— Мадам пропала? — сипло и озабоченно уточнил Барди.

— Сейчас ты меня точно выведешь! — Рензо выдернул толстяка и припечатал его к стене. — Последний раз спрашиваю, куда ты её дел?!

— Я тут ни при чём! Ни при чём! Поверь! — затараторил значай и попытался вырваться из лап Рензо, но безуспешно.

— Врёшь! — снова рявкнул Атлас.

— Пусти, я всё расскажу. Как есть, ни слова не сочиню! Обещаю!

Атлас немного помедлил, но, в конце концов, швырнул Барди обратно на диван и приготовился слушать.

— Коротко и по делу. Начнёшь юлить — пойдёшь вставлять новые зубы. Уяснил?

Барди кивнул, отряхнулся от невидимой пыли и приступил:

— Будь, по-твоему. Сам видел — ворота заперты, — сбивчиво начал Барди.

— Ага, что с того?

— С неделю тому назад сгинул наш единственный эскулап. Маркус. Ему было сорок два или сорок три, хрен его знает. Мы покумекали и решили, что он свалил из Ваздока, бросив семью и всех нас. Но мы насторожились, когда разузнали, что Маркус не прихватил с собой ничего личного. Шмотки, инструменты, статусная карта — всё осталось на месте. И тогда меня будто прошибло. Говорю мужикам, давай пройдёмся по округе, порыскаем. Может, что отыщем. И, затрахай меня Асмилла, отыскали. — Барди отдышался, вытер рукавом ветровки выступивший на лбу пот и продолжил. — Его оторванная рука валялась неподалёку от дикой рощи. Мужики пересрались все, я, признаться, тоже в штаны наложил.

— Короче! — проревел Рензо, замахнувшись на Барди своим кулачищем.

— Потом… потом пропала наш метеоролог. Ну, она была типа по погоде отвественная, — тараторил Барди, съёжившись и ожидая болезненного удара. Атлас не опускал руки.

— Её портфель, кожаный такой, с эмблемой илейского метерологического сообщества мы нашли там же, неподалёку от дикой рощи. И третья пропажа заставила нас закрыть ворота. Парнишка, сын механика Ульрика. Удрал охотиться на дичь и несколько дней не возвращался. Его башмак был там же, у дикой рощи, — закончил Барди и воззрился на Атласа.

— Что дальше?! — требовал Рензо.

— Ничего, — растерянно покачал головой значай, — мы заперлись и стали выжидать.

— Чего вы стали выжидать, ублюдки?! Почему не пошли в рощу?!

Барди болезненно хихикнул и дал понять, что никто, в общем-то, не собирался совать свой нос туда, откуда, согласно поверьям и местным легендам, нет ходу назад. О дикой роще ходили самые пугающие сказания, но в сказки Атлас не верил.

— И что за отец не станет выискивать своего родного сына, где бы он ни был? — презрительно спросил Атлас.

— Калека без рук и ног, вот какой, — горестно ухмыльнулся Барди.

— Трусы! — сплюнул Атлас и покинул мансарду значая.

Рензо чувствовал — Джулия в опасности. Просто так люди не пропадают по ночам. Старый паршивец Барди хоть и гнида, но ему он врать не станет. Как сказал, так и есть. Нужно наведаться в дикую рощу и разведать, что происходит. Почему туда не ломанулся всем скопом этот тщедушный народец? Ходят слухи, будто страшные вещи творятся в дикой рощи, когда туда заходит живое существо. Время теряет свой бег. Всё вокруг становится ирреальным, а почва, на которой стоят твои крепкие ноги, будто вздымается, медленно и настойчиво, умоляет пришельца уйти. Человек страдает от головной боли, ему мерещатся странные, порой ужасные вещи. Обо всём этом Рензо знал, но никогда не сталкивался. Пришлось. Он забрался в свой внедорожник, перекинулся на заднее сиденье и порыскал в небольшом металлическом ящике, пристроенном под водительским креслом. Набрал нужный код, — простой, но всё же, — замок щёлкнул. Двуствольный разборный автоматический пистолет, который использовался в постоянной армии илейцев, участвовал в гражданской войне и в конфликте с сономитами. Двенадцать лет назад от автомата отказались, и его стали продавать на чёрном рынке. Покупали оружие в основном мелкие банды и средней руки группировки. Мобильность, скорострельность и безотказность стали важными доводами в междоусобных войнах. Атлас сохранил один образец на память и частенько использовал его, отстреливаясь от назойливых османов, волков или буштолов — не самых дружелюбных представителей илейской фауны. Соединив две части, он вогнал полный магазин в чёрное, хромированное нутро, проверил на месте ли нож, пристроил его как обычно на пояс, и, повесив орудие на плечо, отправился прямиком в дикую рощу.

— Куда пошёл?! — постовой махнул своей ладошкой и цапнул Рензо по его лиловой куртке. — Брось автомат, дурной! Мало нам бед.

Рензо не стал утруждать себя разговорами и, резко развернувшись, вмазал низенькому пареньку тыльной стороной ладони по щеке. Часовой рухнул на землю и схватился за винтовку, но Атлас пнул его подошвой своего ботинка в нос, выхватил винтовку, вынул магазин и метнул его в воду узкого ручья. Винтовку бросил в соседние кусты. Часовой пыхтел, силился встать, но боялся получить ещё и потому не издавал ни звука. Рензо спросил:

— Ткни пальцем, в какой стороне ваша дикая роща?

Парень показал на северо-восток, в самую гущу высоких деревьев, куда по ночам вряд ли проникает свет далёкой звезды.

Около получаса Атлас погружался в дебри, буквально прорубая себе путь. Вскоре начались первые симптомы, которыми дикая роща приветствовала незваного гостя. Сначала Атласа тошнило, бросало в пот, затем знобило. Сономитские корни помогали не раскиснуть. Он периодически прислонялся к толстым стволам высоченных деревьев, которые стояли здесь сотни лет, прикасался к их коре своими смуглыми ладонями, и ему немного легчало. Вершины природных исполинов переплетались, образуя естественный заслон от солнца, птиц и ветра. От неба. Атлас ступал осторожно, прислушивался к каждому шороху. Его автоматический пистолет был наготове. Однако чем дальше Атлас пробирался вглубь дикой рощи, тем менее опасной она ему казалась. Пахло приятной сыростью и свежестью. Так пахнет озон, подумал Рензо. Из-за угла выскочил мелкий зверёк — белка. Рензо и не подумал стрелять, всё ему здесь нравилось. Нутро согревалось приятной негой, которая заставляла присесть и передохнуть минуту-другую. Рензо так и сделал. Устроившись на опушке, он запрокинул голову и жадно вдыхал ароматы природы, и не мог надышаться. Ладони утопали в чём-то мягком, почти невесомом. Быть может мох или тина, Атласу было всё равно. Наваждение схлынуло, остались смирение и покой. Веки закрылись, он начал засыпать, проваливаясь в бездонную пропасть блаженного умиротворения. Рензо не собирался просыпаться. Его члены утопали в тёплом молоке, окутывающем грубую, коричневую кожу. Земля принимала его к себе, как заблудшего сына, как вернувшегося из дальнего путешествия паломника, который сто лет не видел свою мать — природу и сестру — зарю. Перед глазами Рензо мелькали картины, сладкие и безрассудные. Скольких девушек он оставил спящими, но улыбающимися? Не счесть. И только одну он из них он покинул с тяжёлым сердцем и вот уже много лет стремится хоть как-то восполнить этот вырванный кусок своей жизни. Внезапно его накрыла тёплая волна убаюкивающего оргазма. Теперь перед ним милая и озорная Манория. Она манит его, играет, размахивает ключом. О, Манория, как мягки её прикосновения, губы ласкают, шепчут, и неважно что, главное низкий, соблазнительный шёпот. Атлас снова возбудился, он готов извергаться бесконечно, пока не станет стерильным, чистым, бесполезным.

«ПРОСНИСЬ, РЕНЗО!»

«ВОССТАНЬ, РЕНЗО!»

«ОЧН-И-И-И-СЬ, ПРОКЛЯТЫЙ СЫН!!!»

Атлас выпал из дурмана. Женщина в голубом одеянии, восхитительная и одновременно властная, заставила его пошевелиться. Приказала, появившись из света, что таится в подсознании. И Рензо вскочил на ноги, будто его выбросил поток раскалённой лавы. Его тело колотила мелкая дрожь, над головой и вокруг было черным-черно, снова наступила ночь. Впереди за частоколом тонких деревьев теплился огонёк. Зажегся ещё один и ещё. Атлас пошёл на них, переступая толстые корни вековечных исполинов, держа пистолет-автомат наготове. Отмахнувшись от назойливых веток, Рензо выбросил своё тело вперёд, в мрачную чащу. Перед ним лежали обломки замка, который пал сотни лет назад от ударов вражеских снарядов. Крепость сохранила лишь пару стен, выложенных из необтёсанного камня и башню. Донжон разнесли на мелкие камешки, большая часть казарм, сараев и пакгауз ушли под землю, оставив снаружи свои не самые приметные части, словно, в знак капитуляции. Пара высоченных гибриоидов появилась так внезапно, что Атлас почти не заметил, как в него летит ржавый топор. В последний момент он ушёл в сторону, и орудие просвистело мимо, почти не коснувшись его древесной кожи. Два амбала, жутких и невообразимо страшных, приближались к нему уверенно, не спеша. У одного красно-коричневого, под цвет топора, который вонзился в тьму за спиной Рензо, была рассечена морда и казалось она вот-вот сползёт и шлёпнется в траву. Его монструозные лапы, изобилующие мышцами, были непропорциональны. Абсолютно голый, со свисающим уродливым членом, обкиданный язвами и шишками по всему своему лоснящемуся от едкого жира телу он пёр на Рензо. Второй был не меньше, даже крупнее первого. Тоже голый и зелёный, как болотная жаба. Рензо встречался с гибриоидами неоднократно, но ни разу не видел настолько крупных и тупорылых ублюдков. Зелёный шлёпал своими губищами, из бока у него торчала какая-то пульсирующая трубка, вроде гигантской пиявки, присосавшейся к смрадной плоти. Его пузо свисало над болтавшимся тёмно-зелёным отростком, а в руках переливался, мерцая алой жижей, такой же тупой топор, напоминавший, скорее, секиру. Рензо встал на ноги, оголил свои зубы-иголки в приветливо-мерзком оскале и передёрнул затвор автомата. Несколько очередей прошили сначала зелёного гибриоида. Он взвыл и бросился на своего обидчика с пущей ненавистью. Атлас не медлил, вынул из-за пазухи второй рожок и прицелился в тварей. Несколько автоматных залпов разнесли черепа уродцев как арбуз на ярмарке. Красно-коричневый что-то вытрубил на прощание, но получилось неубедительно. Горланить без башки вообще не комфортно. Рензо кивнул самому себе, довольный результатом, но тут же заметил того, чего ещё минуту назад не было. На разрушенных стенах замка висели клетки, в которых находились связанные люди. Над их головами пылали факелы, приделанные в трещинах стены. У основания полуразрушенного донжона извивался парнишка, должно быть сын калеки. Внизу, под ним, выбившись из сил, устало моргала опутанная немолодая женщина. Метеоролог, подумал Рензо. Где Джулия? Её нет. Вдалеке, на осколках самой западной стены, повис под горящим факелом врач Маркус. Где Джулия? Куда делась эта сукина дочь, Фокстрот? На стене всплыло ещё два силуэта. Оба в чёрных накидках, какую таскали диверсанты много веков назад. Лиц не видать, но должно быть такие же уроды, как первые, решил Рензо. Атлас прицелился в них и выстрелил. Раздался беззвучный залп, но пули замерли и рухнули в пустоту, будто их не было. Атлас нажал на спуск, но тишина замерла, став пугающей и неестественной. Рензо ударил себя по щекам, по носу, пытался кричать, но бесполезно. Снова тихо. И тогда они заговорили с ним, не разевая ртов.

— Поди прочь, уссановиша! — зашипел первый голос.

— Убирайся восвояси, парансисса! — вторил другой.

— Ты нам ни к чему, ассалан! — снова первый.

— Уйди или сдохни бесследно, шарраманц! — приказывал второй.

За спиной Рензо возникла знакомая парочка. Зелёная жаба и глиняный остолоп ехидно ухмылялись. Атлас терял связь с разумом, уступая место тупой и дикой ярости. Рензо всадил свой кулак в пузо глиняному, тот согнулся пополам, и врезал ботинком по морде, наотмашь, что было сил. Его напарник Болотная Жаба напал медленно и топорно. Атлас схватил его за склизкий, липкий отросток и потянул в сторону. Жаба взревел, воздевая свою губастую башку к небесам, закрытым ветвями деревьев, но звук снова замер, растерялся, застыл, будто его выключили в настройках перед просмотром кинофильма.

— Остановись, уссановиша!

— Беги, парансисса!

Но Рензо не отвлекался на посторонние голоса в своей голове. Он не понимал, что с ним происходит, но знал, что где-то рядом Джулия и она в опасности. Безликие карлики-гибриоиды сиганули вниз, скрывшись за обвалившейся стеной. Рензо перемахнул через лежавшего метеоролога, бросился к сердцу защитного сооружения. Торопливость сыграла с ним в поддавки. Откуда не возьмись, перед глазами пролетело что-то тёмное и в ушах зазвенело, будто затрещала пожарная сирена. А потом Атлас увидел лыбящуюся жабу с булавой в лапах. От сильного удара Рензо рухнул на колени. Он собирался сопротивляться, но не мог сообразить, как именно. Сзади, исподтишка, кто-то, впрочем, понятно кто, старина глиняный, всадил в него острую алебарду, которая прошла насквозь и вышла расписным, узорчатым металлическим наконечником с другой стороны, прямо перед глазами Атласа. Помутнение пришло не раньше успокоения, немного запоздав. Какого рожна я сюда попёрся, подумал Рензо отчаянно, но вместе с тем смиренно. Тебя сгубят шлюхи, твердила ненаглядная мамаша одного захолустного борделя, но, выходит, ошибалась. Крепко промахнулась, грёбаная честная давалка! Наконец-то он услышал её голос. Её крик. Не шлюхи из треклятого Сент-Валена, а Джулии Фокстрот. Она звала его на помощь.

Факелы потухли, огонь сорвался с привязи и набросился на свои жертвы. Люди запылали, поглощаемые безжалостной стихией. Поднялся чёрный, ядовитый дым, который собрался в большое облако под сенью древних деревьев. Крики и стоны расщепляли пустоту, занимая собой всё пространство мрачной чащи. Густое облако, походившее теперь на тучу, приняло обличие, разверзло свои белые очи и воззрилось на ту единственную, кого не коснулся карающий костёр. Джулия рыдала, укрывала залитое слезами лицо тонкими, хрупкими ладошками, но она не могла встать и убежать. Здесь, под землёй, в катакомбах разрушенного замка, она потеряла контроль над своим телом, оно стало непослушным и словно чужим. Два безликих гибриоида восседали напротив, предварительно устроив небольшой костерок из сухих листьев и хвороста. Отблески пламени заботливо облизывали их накидки. Карлики любовались корчащейся от бессилия Джулией. Им нравилось её обнажённое, несравненно прекрасное тело. Выросшая туча моргнула и устремилась вниз к Джулии. Девушка визжала, срывая голос. Она могла бы лишиться рассудка или впасть в забытье, но что-то ей мешало, кто-то её сдерживал: безликие гибриоиды. Сизое облако ворвалось в развалины подземных чертогов, пробежалось по его пустым залам, облизало своим едким существом все руины и застыло перед заплаканным личиком перепуганной Джулии.

— Балай-да-утран примет щедрый дар, — раскатилось глухим эхом по залам забытого форта.

— Поднимется Первый Последователь Хсара, — прогремело второе эхо. Говорили безликие.

«Дик ан амона Хсар. Бойа кан адаорин ароле. Биини фи омо лори ёкун вон йейин», — наспех прошептало облако и вонзилось в гортань Джулии. Оно проникало всё глубже и глубже, пронизывая тело Джули насквозь. Всё её нутро обжигало нестерпимым пламенем. Органы спутались, стянутые тугим узлом, и собрались вырваться наружу, сдерживаемые лишь тонкой кожной оболочкой. В ушах нарастал интенсивный гул, будто перед носом пронеслась эскадра истребителей. Подступала вселенская тошнота, начались конвульсии, руки и ноги колотили по сырому камню. Джулия извивалась с одного бока на другой, отбивая себе всё живое, рассаживая колени и локти в кровь.

— Тише, балай-да-савфан, — примирительно попросил карлик высоким, несвойственным монстру голосом, — храни свой оттум.

Джулия застыла, когда туча скрылась в бездонных недрах её плоти. Она замерла, выгнулась и обмякла, потеряв связь с реальностью. Гибриоиды поднялись с холодного камня, подобрали плотный шерстяной свёрток, лежавший рядом, расправили его. Подошли к Джулии и заботливо укутали в шерстяное полотно. Она дышала, громко и ровно. Так спят больные после действия жара. Карлики с лёгкостью подняли её, взяв за плечи и ноги, и отнесли в расщелину, образовавшуюся после очередного проседания почвы. Осторожно уложив её в яму, гибриоиды ушли. Их балай-да-савфан больше никто не тронет. И она увидит только прекрасные сны.