Глава 13

Атлас Рензо никогда не страдал каким-либо душевным недугом, а если и начинал грустить, то сразу же направлялся в свой излюбленный уголок Трезубца — бар «Минуэт». Владелец, седой старик в фетровой шляпе, был обязан Атласу — второй спас его и семью, помешав бандитской расправе. Напивался «древесный» изрядно. Иногда устраивал драки и дебоши, но его приятель не злился, только пожимал плечами и вяло улыбался, мол: «Ничего страшного, приберусь тут. Ты же мне жизнь спас, в конце концов». Рензо всегда обладал характером весьма переменчивым. В нём уживался калейдоскоп чувств. Похоть и справедливость, чревоугодие, пьянство, жестокость перемежались с добротой и милосердием. Рензо твердил, что нет проку от жалости, если она не имеет формы. И потому заставлял себя жертвовать. На всё подряд, будь то сбор статов на чьё-нибудь лечение, новый дом для сирот или акция в поддержку детей-гибриоидов, родившихся на Территориях.

Несмотря на собственное убеждение в том, что живое существо обязано продолжать свой бег пока не кончится, Рензо бездействовал. Его тяжёлое тело гудело, но он почти не ощущал этого. Ему было всё равно. Потолок его жилища сплели из тонких стволов крупного, крепкого дерева, что растёт только на Ржавом Континенте. Сезон холодов миновал, пришла очередь цветения. Оно продлится недолго, но материк успеет окраситься в зелёный, принять воодушевлённый, проснувшийся вид и вздохнуть полной грудью этот прекрасный свежий аромат возрождающейся природы.

Загорелась квадратная телепанель, висевшая в самом дальнем углу хижины. Уличный свет, проникавший сквозь зазоры между ветвями, был единственным источником освещения. Яркие картинки ТВ-панели сменяли одна другую. Всё в тишине, звук убавлен до нуля. Рензо не желал слушать всю ту гадость, что изрыгается продажными журналистами. Атлас верил, что здесь как нигде уместно право тишины, и оттенки правды искал в движущихся картинках.

Где-то сбоку вспыхнул умиротворяющий белый свет — кто-то пришёл к нему в гости. Белизна исчезла — гость вернул тёмное, суконное одеяло, служившее дверью, на место. Шаги легки и осторожны. Она думает, что Рензо ещё спит.

— Не крадись, я проснулся, — проговорил Рензо.

— Выспался? — спросила темнокожая женщина мягко, почти по-матерински. Её тёмная, угольная кожа поражала гладкостью и упругостью.

— Уже очень давно.

— Снова кошмары? — женщина присела на край койки и коснулась ладонью лба Рензо. Температуры не было, ночной жар прошёл.

— Нет, — мотнул он головой, — сегодня грёзы приносили радость. Я пархал, прыгал, будто какая-нибудь чёртова бабочка или сраный кузнечик!

— Успокойся, — женщина положила руку на грудь Рензо. Атлас почувствовал приятное покалывание во всём теле. Или почти во всём.

— Снова забежала на пару минут? — укоризненно спросил Рензо. — И сколько ещё ждать, Омала? Я абсолютно здоров, ты знаешь!

Омала Пандерибе опустила взгляд.

— Твоё выздоровление продолжается, и ты прав, твоему телу почти ничто не угрожает. Но дух твой слаб. Ты нестабилен и нуждаешься в реабилитации.

— Что за чушь?! — взмолился Рензо. — Увези меня отсюда!

— Атлас, ты не смирился, — с тревогой, наполненной сожалением, проговорила Омала, — я это вижу. Вечером приеду снова, и мы будем разговаривать. Я останусь на ночь, обещаю. А сейчас мне пора.

Омала поцеловала Рензо в шершавый лоб и вышла из хижины. Атлас напряжённо сглотнул, уставился на телепанель, но мысленно снова вернулся туда, в тот злосчастный проклятый лес, который изуродовал ему жизнь. И не только ему. Где теперь Джулия? И жива ли она? Атлас вспоминал жутких великанов и мерзких карликов-близнецов. Рензо не справился с этими отродьями, не уберёг себя и Джулию.

Их ночь в Ваздоке. Перед самым похищением. Атлас в миллионный раз восстанавливал мозаику её нежного тела в своих воспоминаниях. Её запах, шепот, вкус. И каждый раз, когда прошлое начинало приносить удовольствие, из-под земли возникал жирный гадкий великан с тошнотворным отростком в боку, который рычал и брызжал едкой слюной, молотил его по макушке изо всех сил. Острая боль в спине в очередной раз заявила о себе. Рензо поначалу задавался воспросом, что за существ он встретил, и зачем им нужна Джулия? И он пытался найти ответы. Но они ему совсем не нравились: слишком вычурные, чересчур надуманные или, наоборот, — до неприличия простые.

Рензо запомнил день, когда вышел из комы. Сезон холодов своё отыграл, стали захаживать тёплые ветры. Как раз в такое, солнечное, наполненное живительной силой утро, он и очнулся. И не смог двинуться. Сначала он лежал прикованным к больничной койке, не в силах разомкнуть губы или пошевелить пальцем руки. Вокруг него всё время маячили врачи, медсёстры, целители в красно-оранжевых мантиях с древнеми бубнами, нужными для различных обрядов в племени. Рензо ненавидел всех, кого ловил его медленный, ослабший взляд. Лишь однажды, когда в палату вошли Кей, Неола и Манория, Рензо просиял, а в глазах, на удивление всех присутствовавших, проступили слёзы. Атлас виделся с ними часто. Кей без умолку болтал, сидя напротив в уютном кресле. Парнишка с удовольствием пользовался тем, что Атлас прекрасно слышит, но пока что не может говорить. В кой то веки Кея не перебивали. И Рензо не возражал. Приходила и Манория. Не сказать, чтобы они с ней были близки, но девушка не на шутку переживала за «деревянного здоровяка». Чаще она молчала и просто смотрела на то, как Атлас спит. Манория влюбилась в Рензо давно и опрометчиво. Потом разлюбила, снова влюбилась, опять остыла. И в итоге, будучи сообразительной, изобретательной особой, сделала его своим любовником. Такая роль, в общем-то, устраивала обоих. Если не считать, что Манории всегда чего-то не хватало. Неола почти не говорила с Рензо о Джулии. Только о страшных событиях, произошедших в монастыре Асмиллы. А когда и эта тема себя исчерпала, Неола почему-то разоткровенничилась и рассказала Рензо о своей тяге к Кею. Ей нравился этот взбалмошный лысый парнишка, но почему она не понимала. Наверно, предполагала Неола, он смешной, находчивый и добрый. Атлас соглашался с каждым словом и мысленно кивал. Когда приходили друзья, он забывал о своём ничтожном существовании, сызнова становясь могучим «дубовым» великаном.

Через месяц Атлас Рензо заговорил. И наболтался всласть с теми, кто окрашивал его немощные будни пространными монологами. Но тайн Рензо не выдал. Ни одной. Однако пришлось говорить не только с друзьями, но и с хладнокровными профессионалами, которые тратили на него своё рабочее время, силясь вернуть к прежнему состоянию. Диагноз звучал как приговор. Атлас получил серьёзную травму позвоночника, был задет костный мозг. Врачам удалось справиться с полным параличом, но встать на ноги Рензо больше не сможет. Никогда! Вы должны радоваться, говорили мудрые профессоры, вам удалось то, что мало кому по силам. Выжили, остались в своём уме после продолжительной комы, можете говорить, есть, чувствовать и держать пальцами карандаш. Рензо не спорил и даже порадовался. Шло время, и его характер менялся. Атлас набрасывался на медперсонал. Становился несносным, отказываясь от препаратов, курсов реабилитации, от всего, что могло пойти на пользу. «Какая разница?! — ревел, будто дикий зверь, в очередном припадке Рензо, — если я остаток жизни прикован к своей долбаной пятой точке?!» В целом, Атлас был прав. С ним никто не спорил, и от этого ему становилось ещё тоскливей. После очередной истерики Рензо увезли из клиники Стердастоса. Фургон ехал преступно долго, и Атлас решил, что он всех неимоверно достал и его везут куда подальше, чтобы оставить в лесу или бросить в реку. И когда машина встала, он услышал радостные возгласы ребятни. Его переправили далеко из столицы Бумеранга в коммуну хранителей птиц, что затаилась в дебрях местных джунглей. И тогда он в первый раз увиделся с той, кто его оберегала с момента приземления Ваздокского гиропалана на аэродром Стердастоса — с Омалой Пандерибе.

Пандерибе родилась в богатой, влиятельной семье Стердастоса — города, который долгое время утопал в нищете и собственных помоях. Будучи колонией сономитов, Стердастос платил нешуточные налоги в казну «древесного народа». Но страшней всего для населения Ржавого Бумеранга (остров имел форму этого снаряда) была участь прощаться с представителями редкого вида птиц, в честь которых и нарекли главный город. Продолжительная зависимость от Зен-Борима завершилась, когда жители коммуны встали на защиту лесов, которые собирались вырубить сономитские лесоповалы. Завязалась кровопролитная партизанская война, в которой предводительствовал брат Омалы. Сама же Пандерибе занималась переговорами с Илейей, просила о помощи, призывала оказать влияние на сономитские власти. Она воспользовалась недавней победой Илейцев в войне с сономито-гибриоидами и убедила тогдашнего Лидера Трезубца скорректировать мирный договор, внеся туда некоторые изменения, касавшиеся суверенитета Стердастоса. Подписанное на трёхсторонней встрече обновлённое соглашение вступило в силу восемь лет назад. Сономиты лишились власти на Бумеранге, а Стердастос и все его леса, провинции, реки и деревушки стали независимыми. Омала Пандерибе впустила на остров Илейские инвестиции, построив успешную карьеру, и всегда бралась за любое мало-мальски выгодное дело. Её фонд в сотрудничестве с компанией отца отсроил столицу острова, очистил её от грязи, снизил уровень преступности и запустил множество проектов, направленных на развитие инфраструктуры и социальной сферы. Омала могла стать главой Стердастоса, но никогда не видела себя в политике. Наладив торговлю с ведущими экспортёрами мира, она заняла пост генерального директора корпорации «ПанОм» и посвятила себя меценатству. Прожив тридцать четыре года, Омала по-прежнему считала себя мелкой, босоногой девчонкой, наделённой неиссякаемым талантом удивляться самому простому чуду. Однако Омала лукавила. Она отлично знала, что красива, стройна и невероятно эффектна. Её красота ни к чему не принуждала. Высокая, но не слишком. Кожа тёмная, будто кружка кофе, в который добавили щепотку сухого молока и размешали. Острый подбородок с едва заметной чувственной ямочкой, крупные от рождения губы, тонкая шея и чёрные, всегда аккуратно уложенные волосы, спадавшие чуть ниже плечь. Когда-то очень давно Омала Пандерибе в самом деле была босоногой наследницей целого состояния и не особенно пеклась о будущем. Но те времена ушли в прошлое.

Омала настаивала, чтобы в хижине сняли телепанель и отобрали у Рензо планшет с возможностью выхода в Потустороннюю Вязь. Но Атлас был непреклонен. ТВ-панель загоралась во время выпуска илейских новостей и гасла точно тогда, когда всё заканчивалось. Атлас впадал в уныние, которое запросто могло вернуть его к депрессии, из который Рензо выбрался с великим трудом. Потеряв смысл существования, Рензо искал ответы, но не находил. Более того, теперь ему казалось, что и прошлое его было не таким уж и определённым, и лучшим, что он делал, были саботаж, диверсии и казни.

На экране мелькали последние кадры. Танки, высоченные мехи, солдаты «РОМБА» на улицах бывших Илейских Территорий. Нынче его родные земли зовутся иначе. У руля встала марионетка Виктор Соломон, которая гордо, без опаски и сомнений вещает о всём, что шепчет кукловод. Рензо как и все те, кто не был напрочь обделён интеллектом, понимали, что реформы и любые перемены выдуманы апатиниумовым королём, которому похоже всё ещё мало. Рензо наблюдал за трансляцией чудовищного преступления. Не сдерживая слёз, он собственными глазами видел, как его друзей ведут на плаху. Новая власть устроила публичную казнь, поставив под наточенное лезвие электрогильотины Календару Блоус и всех тех, кто, по мнению Трезубца, пособничал террористам. Единственным неопровержимым доказательством была роковая запись кровавого побоища, устроенного Антом, которую выдал рыжий ублюдок Блинд. Массовое убийство, в том числе и персоны, собиравшейся в судьбоносный полёт на «Вечном Страннике», было сокрыто от расследования. Поступок трактовался однозначно — измена родной земле.

Когда наточенное лезвие опускалось на шею мудрой, сильной Блоус, Атласа чуть не разорвало от горечи, тоски и чистой, нефильтрованной злобы. Календара приняла смерть достойно, с ликом вселенского презрения и ненависти. Другие, их было немного, умоляли о помиловании. В основном молодые ребята, которые и жизни толком не видели. Такие гибнут на войне, но точно не под ножом допотопного умертвителя. Рензо горько, тихо плакал, протяжно ревел, неистово рычал и снова беспомощно рыдал. После того дня он не мог говорить двенадцать дней. Его язык развязала зашедшая навестить Неола. Её внутренняя сила и непоколебимость встряхнули Рензо, напомнили, что если он ещё жив, значит, в том есть некий смысл.

Илейский Конформатум — новое образование, призванное объединить всю Илейю с центром в Трезубце. Раньше было иначе, раньше было вольнее. Каждый крупный город имел вес и слово. Разумеется, переговоры на внешней арене проводил только Лидер Трезубца и всех Илейских Территорий, выступая волей каждого города. Но будь Штарбайн, Маникур или Вермер не согласны с Трезубцем, вопрос пересматривался или задвигался в долгий ящик. Сегодняшняя власть стремилась к тотальному контролю. И для свершения задуманного на пятом заседании Верховного Конфорнума был принят пугающий, изуверский «семнадцатый артикул», развязавший руки армии и поставивший экономику на военно-промышленные рельсы.

Вечером зашла высохшая старуха в ярком красном халате. Протёрла пыль, вынесла горшок, вылила мочу. Нехотя спросила, не нужно ли что ещё? Рензо показал, мол, спасибо, больше ничего. Стемнело, и Атлас собирался уснуть. За последние месяцы эти минуты перед сном стали для него настоящей пыткой. Отбиться от дурных мыслей помогала настойка из плодов местной ягоды — асгроры, которая давала терпкий, маслянисто-горчичный привкус. Крепкое пойло местных самоваров срубало Рензо наповал. Но старуха, призванная его оберегать, частенько отбирала бутылку у Атласа, а потом докладывала Омале, от которой Атласу сильно доставалось. Атлас собирался сделать пару-тройку решительных глотков и запустил руку под жёсткий матрас, дыбы вытащить заветный бутыль. Но в его хижину снова вторглись. На сей раз Омала не обманула и пришла.

— Как ты, мой друг? — устало спросила Омала, снимая золотые серёжки, цепочку и браслеты с обеих рук. На ней было чёрное обтягивающее платье-футляр, поверх которого она набросила лёгкий хлопковый кардиган.

— Прекрасно выглядишь, — не сдержался от комплимента Атлас, хотя для него обычного это было вполне нормальным.

— Твоя галантность меня настораживает, — улыбнулась Омала, — верно что-то задумал.

— И чего я могу выдумать, находясь во власти пятой точки? — всплеснул руками «деревянный».

— Ты всегда непредсказуем.

Расправившись с последним украшением и сложив его в миниатюрную сумочку, Омала выпрыгнула из узких туфель, лёгким движением подхватила их рукой и устремилась к выходу.

— Куда ты?!

— Переоденусь и вернусь!

Атлас вспомнил парнишку Анта, который якобы угробил троих и потом забыл, каким образом. Он говорил о едком дыме, сковавшим улочки «котла» в ту ночь. И то странное послание в конце записи. Неизвестный язык, доступный единственному Асмару Мбалли. Календара просила найти его и расспросить. Знала бы она, что связывало его, Атласа, и старика много лет назад. Рензо испытывал вину. За всё, что приключилось с теми, кто был ему небезразличен. Стоя у электрогильотины Ант казался отстранённым, будто разум давно покинул его. Суду это на руку. Сошёл с ума, не выдержав мук совести. Отличная возможность запугать народ, выставив на обозрение расправу над «мерзавцами». Теперь черёд неуловимого Инсара Килоди. Его ищут, старательно, фанатично, но безрезультатно. Скрылся у сономитов или подался в ядовитые земли гадких гибриоидов? В любом случае охота не прекратится. Килоди символизирует назойливую острую занозу, впившуюся в систему Трезубца.

— Я пришла, — пропела Омала, озарив скудное жилище сиянием своей красоты. Теперь на ней были просторные спортивные штаны, мужская льняная рубашка и кроссовки.

Женщина зажгла свечи, расставленные по углам хибарки, развернула гамак, свёрнутый напротив койки Рензо, поставила на импровизированный туалетный столик из доски и пары деревянных подпорок плетёную корзину для пикников.

— Принесла поесть, — она распаковала свёртки, — сэндвичи с тунцом, ветчиной, говядиной и индейкой. Пара кусков сыра — обязательно попробуй оба, пальчики оближешь. Ещё здесь соус из авокадо, тонкие колбаски, оливки и свежий багет прямиком из Октоса. И да, разумеется, бутылка красного исиудского вина. Знаю, ты любишь его.

— Нет слов, Омала, — довольно хмыкнул Рензо, — вообще меня здесь неплохо кормят.

— Я в курсе.

— Тогда зачем это всё?

— Тебе не нравится? Могу собраться и уйти, — выпалила Омала.

— Нет. Всё отлично, — поторопился с извинениями Рензо, — просто неожиданно.

— Хотела сделать тебе приятно, приготовила лёгкий ужин. Сам знаешь, мне не для кого больше стараться. А ты — почётный гость!

— Погоди, хочешь сказать, ты самолично кромсала булку, рубила мясо и нарезала ломтями сыр?

— Зря удивляешься, — подняла свои роскошные брови Омала, — я и не такое ещё могу, знаешь ли.

Они засмеялись и принялись за еду, успевая болтать обо всём на свете. Вкусно было настолько, что Атлас не заметил, как опустела корзина. Вина тоже оставалось на самом дне. Омала разлеглась в гамаке, накрылась шерстяным пледом. Ночи в джунглях были прохладными, часто шёл дождь. Как только начинало накрапывать, дежурный коммуны прибегал к хижине и накрывал её брезентом. Рензо ещё ни разу не промок и в душе был сильно благодарен тому пареньку, который всегда успевал спасти его от сырости.

— Иногда кажется, что лучше мне встать где-нибудь в поле и пустить корни. Всё полезней будет, — проговорил Атлас.

— Не выйдет. В тебе не так уж много от сономитов, не забывай.

— Как твои дела? — сменил тему Рензо.

— О чём ты?

— Торговля идёт? Статы превращаются в миллионы, а потом в миллиарды?

— Будто бы упрекаешь меня, — хмыкнула Омала, — зря.

— И не думал. Каждый ищет себя сам. Ты нашла, я рад. Правда я и не помню, чтобы ты сомневалась. С первого дня ты знала, что станешь великой для своего народа.

— Чушь! — громко заявила Пандерибе. — Я ничего не знала, и знать не могла! Так вышло, и всё тут! Случайность, превратившаяся в удачное стечение обстоятельств. Отрадно, что в трудный момент рядом нашёлся друг. Я ценю это.

— Я был чересчур молод и убивал по приказу, не задумываясь. Оберегал тебя за вознаграждение. Вряд ли это можно назвать дружбой.

— Из подобных союзов и вытекает истинная привязанность, — протянула Омала каждое слово, будто пробовала его на вкус и, убедившись в годности, оставляла в воздухе.

— Выходит, забота о калеке — это что-то вроде благодарности? — предположил Атлас.

— Пусть будет так, если желаешь.

Они ненадолго замолчали. Разговоры о прошлом в каждом пробудили воспоминания. Атлас постарался прогнать их, вспомнил о бутылке под матрасом и ему полегчало.

— Что творится в Илейе на самом деле, Омала? — спросил Рензо и пожалел. Нельзя задавать настолько глупые вопросы тому, кто приютил тебя, согрел, вытянул с того света и меньше всего желает говорить о дипломатии и грязных политических играх вне своего офиса.

— Правда, интересно?

— Забудь. Я не хотел, — попытался замяться Рензо.

— Трезубец готовится к войне, — твёрдо заговорила Омала, — наращивает военный потенциал, практикуя новые «игрушки» на мирном населении. Мы перестали торговать с Маникуром и рядом других мелких портов. Поверь, ныне с Зен-Боримом договориться проще, чем с Трезубцем и его новыми хозяевами.

— Давай не будем, я не настаиваю. Потолкуем о чём-нибудь другом?

Атлас выбрал неудачную, «больную» не только для себя тему и старался исправить положение.

— Всюду муштра и досмотры, — продолжала Омала, — илейский народ в недоумении. Некогда мудрая и дальновидная политика превратилась в угнетение всех и вся. На улицах правят солдафоны и выродки из личной армии Дарвика. Штарбайн перестал поставлять нам тракторы и прочую технику для уборки урожая. Все заводы заняты одним — клепают танки и бронемашины. С такими темпами в Илейе начнётся голод, и пусть тогда эти болваны в замке хватятся, но будет поздно.

— Не уверен, что до этого дойдёт. Контроль слишком велик. Не дёрнутся, — возразил Атлас.

— Мы теряем отличных партнёров. Из-за Илейи с нами перестали сотрудничать те, кто боится расторжения союза. Треплются, якобы Стердастос снова станет колонией, снова будет пресмыкаться и лизать чей-то зад. На сей раз не сономитов, а самого Трезубца. Черта-с два! — вскрикнула Омала, — не позволю!

— Успокойся, — примирительно, как можно тише попросил Атлас, — Детра этого не допустит.

— Думаешь, Детре есть дело до нас, Илейи и всего того, что происходит на материке? — приподнявшись на локте, спросила Омала.

— Убеждён, что они наблюдают. Нравится им происходящее или нет — только гадать. Однако Стердастос они в обиду не дадут.

— С чего ты взял?

— Вы единственные поставщики алмазов, которые Детре нужны до чёртиков. Да и место у Бумеранга удачное, если задумать нападение.

— Шутишь? — хмыкнула Омала. — Илейа никогда не сунется на Детру. Это самоубийство.

— Мой недуг позволил мне много читать, пялиться в панель и размышлять. А ещё пить и мочиться одновременно, и не быть за это поруганным. Знаешь, будучи пьяным мыслителем с суицидальными наклонностями, медленно осознаёшь, что быть в чём-то уверенным весьма глупо. Категоричность улетучивается, как и все убеждения, которым ты некогда поклялся следовать.

— От чего ты решил отказаться, Атлас? — невзирая на шутливый тон собеседника, спросила темнокожая красавица, снова плотно укутавшись в плед.

— Попав в монастырь Асмиллы, я услышал диковинные вещи. Например, о пророчестве. Оно описано в книге «Сказаний и мудрости Асмиллы». Увесистый такой томик, надо признать. Асмилла предрекла появление некоего создания, которое принесёт гибель Илейи и, быть может, не только ей. И почему-то искала его во снах. Чудные «ободы» пришлись кстати. Короче говоря, я вот всё думаю, а вдруг эта Асмилла права? И нам нужно, в самом деле, ждать большое зло в виде Хсара, которое принесёт страдания? Что скажешь?

— Если честно, я не верю в богов. Ни в каких, — ответила Омала, широко зевнув.

— Когда я умирал, в том лесу, мне явилась прекрасная женщина, светлая, чистая, в голубом одеянии. Ведь именно так и рисуют Асмиллу. Верно, я спятил, но во мне есть убеждение, что тогда я видел пятиликую богиню. Звучит бредово, согласен.

— Галлюцинации? — предложила вариант Омала.

— Слишком часто я погружался в пьянящую дымку и был окутан «едкой радугой», чтобы не почувствовать разницы между воспалением больного сознания и истинным видением, — процедил сквозь зубы Атлас. Он опрокинул бутылку и допил остатки вина.

— По-прежнему ищешь мать? — спросила Омала.

— Уже не вижу смысла.

— Нельзя отказываться от своих целей и убеждений, Атлас. Мой брат донёс до меня эту простую мысль. Веришь — нет, но жить стало проще. Когда прописные истины укладываются в твоей голове в своё время и в правильном месте, а не норовят занять любую свободную полку, их ценность становится как будто осязаемой. Трудно объяснить. Из меня скверный оратор, — улыбнулась Омала и с теплотой посмотрела на Рензо.

— Я присягнул Асмилле на алтаре, пообещав не убивать. И я свято верил, что завяну в старости, сдержав клятву. Но, быть может, самоубийство не считается?

Омала соскочила с гамака, прильнула к Атласу, вцепилась своими сильными пальцами в его шею.

— Только попробуй сотворить что-нибудь подобное, Рензо! — прошипела Омала. — И если не выйдет, я распоряжусь, чтобы тебя привязали к конулу и волокли до самого южного пика Бумеранга. Понял меня?

Атлас кивнул, Омала убрала руки с горла.

— Прости, — слегка осипшим голосом сказал Рензо.

— Обещаю, я помогу тебе восстановиться, стать прежним, — проговорила Омала и вернулась под тёплый шерстяной плед.

— И на ноги поставишь?

Омала не ответила.

— И снова прости.

— Ничего, я понимаю. Не бери в голову.

— Счастливых снов, несравненная Омала. И спасибо за сэндвичи.

Пришли злые морозы, и в стенах Нуттглехарта стало невыносимо холодно. Под землёй жилось комфортнее, тамошняя температура была постоянной, изредка колеблясь на один-два градуса. Поначалу Джулия верила, что за ней придут и вызволят, будто какую-нибудь княжну, заключённую в пещере страшного зверя. Со временем эта надежда угасала, боли становились невыносимыми, а скудные получасовые терапии с телепанелью проводились только для отчётности. Ей никто не желал помочь кроме доброго приятеля Алана, который на свой страх и риск проникал в запрещённый большинству персонала Третий Сектор и украдкой недолго говорил с Джулией. Зачем рисковал, он и сам не мог бы ответить. Просто ему нравилась эта девушка, с ней он чувствовал себя полноценным.

— Алан, поможешь мне? — как-то спросила Джулия у Алана, когда он в очередной раз пришёл к её камере, прихватив с собой пачку гигиенических салфеток, ножницы и упаковку сладкой пастилы.

— Всё, что угодно, — Алан приготовился к любой просьбе, он был готов на всё.

— Наверху сейчас холодно?

Алан кивнул.

— И все крысы, мыши и прочая живность, что рыскает по закромам, теперь, наверно, надоедает кочегару?

— Точно. Он ловит их. И сажает в клетку, чтобы подкармливать собак на псарне и котов. У него есть белки, крысы, даже енот однажды забрался и целый месяц жрал крупу.

— Чудесно, — просияла Джулия, — принесёшь мне парочку живых грызунов?

— Тебе зачем? — насупился Алан, и его лоб взрыли морщины.

— Не могу пока сказать. Но очень надо. Очень, милый Алан, — Джулия просунула руку в боковое окошко, вытянув её насколько возможно, и коснулась лица парнишки.

— Постараюсь, — неуверенно обронил он и поторопился уйти.

Две ночи Джулию сковывали дикие боли. Крики и стоны никого не волновали, да и слышать их никто не желал. В пик безудержной боли, когда живот, казалось, вот-вот вывернется наизнанку и разбросает по грязному полу кишки, в висках молотило так, что, в пору, взять и вышибить себе мозги кувалдой. В груди жгло, яичники пылали, а грудь ныла так сильно, что окажись поблизости здоровенный тесак, Джулия, наверно, отрубила бы обе, чтобы больше никогда не мучиться. Но она терпела. Боли поднимались до вершины и, доставив максимум страданий, медленно, тягуче ниспадали, ослабляя хватку. Тогда Джулия обтирала взмокшее от пота тело грязным махровым полотенцем, заворачивалась в сальную простынь на нарах и приказывала себе уснуть. Она знала, что ей приснится. Знакомый лес, два поганых карлика и густое, полное смрада облако. Каждую ночь эта серая едкая субстанция врывалась в её глотку, умаляя кого-нибудь убить. «УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ И БУДЬ СИЛЬНОЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!УБЕЙ И СТАНЬ СИЛЬНОЙ!УБЕЙ!УБЕЙ!» — призывал инородный мёртвый голос. Просыпаясь, Джулия принималась за комплекс выработанных физических упражнений. Она изматывала себя, нагружала связки и мышцы до предела, но отлично понимала, где проходит грань риска. Шли недели, месяцы, и после очередной изматывающей ночи и вещего сна Джулия решилась на неимоверно странную, нелепую просьбу. Поможет или нет — Джулия не знала. Но попробовать стоило. Разумеется, за ними следят. Повсюду камеры, видимые и скрытые. Но один раз точно всё получится, а дальше посмотрим.

Тук-тук. Алан пришёл к ней спустя три дня. Подмышкой он держал крохотную коробку. Радостно улыбнувшись, паренёк помахал Джулии и, подойдя к заветному оконцу, просунул в него посылку.

— Кто там? — спросила Джулия. Её бил озноб: она с детства недолюбливала грызунов.

— Пара крысятков — детёныши крыс. И три мыши. Пока хватит?

— Очень надеюсь, — забирая коробку, нервно улыбнулась Джулия.

— Ещё я принёс это, — Алан протянул Джулии тонкую книгу в красном переплёте, — «Добрые повести Алона Хая». Мне их дядя читал, перед сном.

— Чтение мне сейчас не повредит, — призналась Джули, — спасибо.

— Пора. Приду через три дня, когда смена будет глупая. Мимо них проскользнуть — раз плюнуть. Зевают. А там, другие, не пустят. Всё видят. Как совы.

— Как совы, — зачем-то повторила Джулия и вяло улыбнулась.

Банный день в Третьем Секторе проходил необычно. Из четырёх углов камеры начинал струиться зеленоватый дымок — усыпляющий газ. Пациент-заключённый моментально вырубался, и пока он спит, группа из нескольких человек погружала его сонное тело в импровизированную переносную пластмассовую ванну-бочку, отмывала и возвращала на спальное место голым. Чистая роба лежала рядом, накрахмаленная и аккуратно сложенная. Подобные процедуры проходили в 3-ем Секторе каждый пятнадцатый день и вызывали у Джулии отвращение и тихий гнев. Куда проще вывести больного из камеры, проводить в душевую и дать каких-то десять минут, чтобы второй соскрёб с себя всю гадкую скопившуюся коросту. Номер с газом был чем-то вроде пытки, вызова, желанием добить. Джулия не сомневалась, комплекс «заботливых» мероприятий мигом сокращает численность ртов. Проще пристрелить, считала Джулия. Но, по всей видимости, в руководстве психиатрической больницы засели опытные мучители, гурманы, смакующие человеческую горечь и страдание.

Джулия открыла коробку так, как делала это, будучи маленькой в канун ночи Обновлённого Цикла. Вместо подарков показались длинные усища, острые морды и кривые, мерзкие резцы. Девушка поставила коробку на пол, затем опрокинула её, грызуны рассыпались по полу и понеслись кто куда, выискивая свободный безопасный угол. Но таких в камере Фокстрот не оказалось. Джулия вытащила из-под матраца ножницы, хорошенько замахнулась, прицелившись в серо-белого крысёныша, и нанесла удар. Сбрызнула кровь, маленькое тельце дёрнулось в конвульсиях и замерло. Джулия ощутила тепло, лёгкое и почти неуловимое. Она видела как тонкие струйки серой дымки, взявшиеся ниоткуда, окутали труп крысы и проникли в него. Тут же Джулия ощутила слабый прилив энергии. Нечто схожее, но усиленное в сотню раз, она испытала, убив Амалию Скотт Браун. Джулия набросилась на второго крысёнка, проткнув ему брюхо, и взялась за мышей. Покончив с грызунами, Джулия чувствовала себя прекрасно. Как после неплохого, но короткого секса или горячего душа. Вытерев лезвие ножниц, она вернула их под жёстскую больничную подстилку.

Алан приносил разную живность чуть ли не каждую неделю. Слежка за ними велась, сомнений не было. Но почему-то никто так и не вмешался в её кошмарный ритуал. Как бы то ни было, но после жертвоприношений Джулия снова улыбалась, кошмары и невыносимые приступы прекратились. Культ смерти стал для неё откровением, которое она старательно поддерживала, с азартом истребляя мелких паразитов, пробравшихся когда-то в больничные коридоры Нуттглехарта. Пару раз Алан притаскивал кошек и единожды щенка таксы. Джулия отказалась от них, отчитала парня, попросив больше никогда не трогать «нормальных, обычных животных».

— Но в чём разница? — не понимал Алан. — Чем крыса отличается от пса?

— Собаки не переносят хворь, — ответила Джулия и пригрозила обидой, если Алан не закончит глупые расспросы.

С приходом сезона цветения Алан приходил реже.

— Я чем-то обидела тебя? — как-то раз спросила Джули, когда парнишка принёс ей очередные дары.

— Нет, — замялся Алан, — просто мне запрещают. Оказывается, они знали, что я хожу к тебе и что ношу их, — Алан посмотрел на закрытый короб с очередной порцией грызунов.

— Конечно, они знали, — подтвердила Джулия, — но не мешали. Важно только это.

— Директор Стивенс пригрозил мне исключением, если я снова приду к тебе. Так и сказал, сунешься ещё раз к этой ненормальной — вылетишь вон!

— Надо же, — шикнула Джулия, — будто вокруг них ошиваются все в своём уме! Ублюдки, чтоб их!

— Прощай, — скуксился Алан и поджал верхнюю губу, — я люблю тебя.

— И я тебя, — мягко сказала Джулия, коснулась губами безымянного и среднего пальца, сложила их вместе и, протянув свою руку в тоннель для передачи баланды, коснулась ими губ темнокожего парнишки. — Я буду скучать.

Алан ушёл. Их разговоры прекратились, Джулии стало невыносимо одиноко. Иногда спасали «добрые повести». Джулия много упражнялась. Ежедневные изнурительные тренировки высасывали все силы, она с удовольствием забывалась и крепко засыпала. «Но кто теперь станет приносить мне грызунов?» — пронеслось в её мыслях. «Никто! Ты осталась одна! Совсем одна!» — ответила пустота. «Не слушай страх. Мы с тобой», — прошептало что-то близкое, почти родное, но одновременно чуждое и ещё неосознанное.

Загорелась телепанель. Очередной сеанс бестолкового психологического тренинга. Шёл бы он ко всем чертям!

— Джулия Фокстрот?

Вместо симпатичного, набившего оскомину брюнета на экране появился старый доктор с плешью, именно тот, который допрашивал её в первый день. На нём были квадратные безвкусные очки, серая с сединой бородка и мерзкая, пахабная ухмылка. Джулии стало не по себе, захотелось прочистить и так пустой кишечник. Кстати, не кормили уже слишком давно. Не пора бы уже?

— Джулия Фокстрот? — повторил доктор, и ухмылка приняла пугающие масштабы.

— Ты слепой что ли?!

— Мало ли, — протянул он, — вы оглохли или потеряли рассудок.

— Хер вам!

— Лаконично. Итак, можем начинать.

Коридор за стеклом вспыхнул красным светом, какой загорается во время аварии или тревоги, и погас. Вспыхнул снова. И опять затух.

— После третьего сигнала начнётся «Большой бой». Слыхали о таком? Разъясню для новичков. Знаете ли вы, чем Третий Сектор прославился в народной молве? Верно, россказнями. Жуткие истории. Фантазии некоторых людей я искренне завидую. Но сам я обделён. Итак, каждый год во время Сезона Цветения мы проводим игры. «Большой бой» просеивает ряды, убирая тех, кто неизлечим или отчаялся. Играем до трёх смертей. Одна кончина — яркий красный свет! После третьей загорается последний сигнал — и пора всем спать! — ухмылка превратилась в нечто, похожее на оскал шизофреника. — А знаете в чём сложность, новички? Третий Сектор — это чёртов лабиринт, выстроенный здесь кучу лет назад для чумных и прокажённых. Представьте, они слонялись из угла в угол, натыкаясь друг на друга, и медленно умирали. Но бывало, что в компанию к отчаявшимся спускали и вполне себе здоровых особей, которые подобно твоим крысам Фокстрот, метались в агонии, отлично зная свой конец! Мы гуманнее. Три смерти. И так семь раз. Всего двадцать одна смерть. Шестьдесят восемь душ. Так что шансов не так уж мало. У вас будут зрители, помните об этом. Поэтому будьте добры, не портите впечатление! И самое важное! Наиболее кровожадная и жизнелюбивая особь получит шанс начать новую жизнь в ином качестве! Да-да! Потому дерзайте!

Вспыхнул обжигающий свет, заградительное стекло испарилось, и коридор потух. Наступила кромешная тьма, в которой не было ничего кроме липкого страха. Джулия шагнула вперёд. Тусклый фонарь меркнул, подсветив озлобленные морды ревущих тварей — пациенты Третьего Сектора. Люди, превращённые в монстров. Сердце Джулии заколотилось, она наощупь добралась до койки, вынула спрятанные ножницы и вжалась в самый дальний угол. Приближалось множество шагов, тяжёлых, уверенных и слишком частых, будто семенил ребёнок. Кто-то подобрался совсем близко и прошмыгнул мимо камеры Джулии. Она не разглядела его, но услышала и почувствовала лёгкое волнение воздуха. Сверкнуло красным, уведомляя о первой жертве. Джулия сжала ножницы и старалась не дышать. Никто не должен почувствовать её присутствие. Отличная тактика, решила Джулия. Снова промчалась чья-то тучная мерзопакостная туша. В ноздри ударило смрадом, подступила пустая тошнота. Джулия стала привыкать к темноте, ей показалось, что она уже разбирает контуры своей камеры, видит коридор и даже очертания ТВ-панели. Вдалеке раздались крики, визг и остервенелый хохот. Но второй сигнал медлил. Грузное, хриплое дыхание. Джулия вперилась в темноту и разобрала высоченную сутулую фигуру с длинными волосами. Он или она медлило, стояло на месте, будто почуяло добычу.

— Хде ты? — прохрипело ОНО. — Кыс, кыс, кыс.

Второй сигнал загорелся ярко и абсолютно не вовремя. Взгляды Джулии и космача встретились, и на его изуродованном кривом лице проступило бешеное желание, почти страсть — страсть разрывать, кромсать, калечить. Красный потух, но сутулый урод уже знал, куда двигаться. С кряхтением и всхлипами он переносил ногу за ногой, тяжело ступая по кафельному полу. Джулия вжалась в холодный кирпич и выставила ножницы вперёд. «Успокойся, возьми себя в руки, — мысленно шептала Фокстрот, — ты убивала. И людей, и мышей. Ты сможешь! Справишься!». Косматый махнул своей лапой где-то в паре сантиметров от носа Джулии. Вдруг неожиданная сила толкнула её, будто разом выплеснули бочку адреналина. Темноты не стало. Джулия видела, как днём, будто в солнечных лучах или при ярком свете прожектора. Она не могла объяснить, что случилось с её глазами, но времени на размышления не оставалось. Всё потом. Рука со сжатыми ножницами твёрдо устремилась вверх, остриём лезвия в горло космача. Ножницы вонзились в его кожу, с натиском прошли дальше, врезавшись в глотку, язык, горло. Урод заревел, попятился и, рухнув на пол, ухватился за шею, пытаясь остановить хлеставшую кровь. Джулия вскочила, сиганула к орущему и, усевшись на него верхом, принялась яростно молотить костяшками кулаков по его страшной кривой морде. После очередного удара она вытянула окровавленные ножницы и всадила их в один, а затем и в другой глаз космача. Загорелся третий, последний сигнал, — на сегодня «Большой бой» завершился. Отовсюду заструился зелёный газ, застав Джулию на обмякшей туше. Только тени не дремали. Они по обыкновению набросились на новое подношение, заглядывая во все уголки мясистого тела и слизывая частички уходящей жизненной силы. Зуверф куражился, впитывая дрянной материал, наполненный безумством и отчаянием. Частичку перенятого Зуверфы всегда отдают носителю. И с годами каждая малая толика капает на дно души, стекая впоследствии в огромный, бездонный океан, порождающий истинное чудовище.

Проснувшись, Джулия испытывала удовлетворение. Абсолютно голая, но накрытая тонкой простынёй. Рядом комплект свежего белья. В камере чисто, свежо и немного воняет хлоркой. На тумбе стоит поднос, а на нём суп, пюре с мясом курицы и стакан с тёмно-алой жидкостью. Принюхавшись, Джулия опознала вишнёвый компот. Умяв еду, Фокстрот взяла минутку на размышления. Она проигрывала в голове всевозможные варианты, вертела их, рассматривая с разных сторон, пытаясь понять, что происходит с ней, с её телом, и как быть с оставшимися шестью схватками. Джулия понимала, что вся её жизнь встала с ног на голову сразу после злосчастного похищения и кошмарного ритуала. Сейчас, вспоминая подробности, Джулия не была уверена, что ей это всё не причудилось. Быть может, именно поэтому она прозябает в Нуттглехарте? И её родной отец запер бедную нерадивую дочь подальше от мира, чтобы только никогда больше её не лицезреть. «Я — напоминание о маме. Я — напоминание о смерти», — прошептала Джулия, вперившись в кирпичный потолок камеры. Отомстить потаскухе Эльверс входило в первоочередные задачи. Но чтобы исполнить задуманное, необходимо уцелеть. Впереди шесть зверских, антиморальных, диких раундов главной битвы её жизни. Но отчего Джулия больше не боялась? Остались азарт и любопытство. В ней зародилась навязчивая уверенность, ведь незримый хранитель оберегает её, пресекая любые угрозы.

Второй «Большой бой» случился ровно через семь дней. Джулия как раз закончила комплекс своих упражнений, протёрла вспотевшее лицо, распустила пучок заметно отросших волос. Свет погас. Джулия на сей раз не забивалась в угол. Абсолютное кошачье зрение пришло само собой, стоило ей только подумать о нём. Ножницы лежали на табурете. Раз персонал не забрал оружие, значит, оно не запрещено и прятать его бессмысленно. Девушка вышла в коридор, осмотрелась — никого. Прислонившись к гладкой крашеной стене, она, скользя вдоль неё, осторожно удалялась от своей камеры. Первые крики прозвучали минуты через две. Сердце Джулии колотилось, но уже не в страхе, а скорее в предвкушении. Поворот — коридор закончился. Прямой угол, за которым невесть что. Блеклая чёрно-бело-синяя картинка мутнела, Джулия теряла концентрацию. Собравшись, она вернула картинке чёткость, будто подкрутиа настройки в своей голове. «А вдруг я уже мех?» — подумала она. По ходу движения ей встречались однообразные пустующие камеры. Джулия невольно вздрогнула, когда увидела на койке старую женщину, которая держала в обеих руках, похожих на фаланги скелета, что-то вроде куклы. Это была фигурка, вырезанная из белого дерева. Джулия разобрала голову и пару рук с ногой. Чего-то этой поделке явно недоставало. Старуха, почти мумия, шаталась из стороны в сторону, будто маятник, и что-то шептала. Слов не разобрать, да и на илейский её речь не походила. Одетая в грязно-зелёные лохмотья, мумия напоминала ведунью, которая вот-вот исполнит заклинание и вызовет призраков. Джулия колебалась, но всё же решила, что первая лампочка зажжётся именно так. Она подошла к старухе и вцепилась ей в шею, тонкую и слабую. Мумия не сопротивлялась. Выронив игрушку, она издала сдавленный хрип, и первый сигнал ознаменовал начало сегодняшних потерь. Тени неохотно занялись первой подачкой. Джулия почти ничего не ощутила, никакого удовлетворения. Она осталась в её камере. Отчего-то ей было тошно. Первый раз после того, как она отобрала жизнь. Быть может, подумала Джулия, потому, что сейчас она находилась в своём уме, пульс был почти ровный, и делала она всё осознанно. В камеру ворвался худощавый низкий парнишка с короткой саперской лопаткой. Его лицо заполнили выпученные, голубые глаза. В них плясало безудержное бешенство. Он принюхался, всмотрелся в темноту, немного вытянул шею, словно какой-нибудь обученный пёс. Потом наугад подкрался к трупу старухи, лежавшему на койке, и слепо вмазал ей остриём лопатки, попав по груди. Джулия подошла сзади, ухватила его за волосы, притянула к себе и резко провела остриём ножниц по горлу. Кровь не хлынула, лишь малость прыснула, заструившись по шее, красной змейкой спускаясь всё ниже. Безумец отпустил черенок и рухнул наземь вслед за ним. По телу Джулии прошла будоражащая дрожь, нахлынуло возбуждение. Теперь она чётко видела мрачные чернила, впивающиеся в его остывающее тело. «Я проклята. Или точно спятила», — подумала она. Помедлив, Джулия забрала лопату в качестве трофея. Загорелся второй и следом третий яркий красный фонарь. Выпустили газ.

Джулия с нетерпением ожидала нового боя. Страх ушёл на третий план, осталось жгучее желание выжить. Джулия не заметила каких-то явных перемен в себе. Она полагала, что осталась прежней. Но ей нравилась эта охота. Получить удовольствие от процесса она смогла только на пятый раз, когда в лёгкой, почти киношной манере умертвила парочку довольно здоровых парней, которые долго отмахивались, орали проклятия, обещали сотворить с ней всевозможные пахабства. Стычка случилась в просторном зале, до которого Джулия дошла в первый раз. Обладая удивительным зрением, она отлично видела морды умалишённых. Для многих из них, решила Джулия, смерть не самый плохой выход. Парочка нападала на жертв, сговорившись. Заранее они условились держаться вместе, и всё бы ничего, но Джулия прервала их триумфальное шествие. К слову, только они, Ив Шотол и Сонз Гройф, могли составить ей компанию. Загремевшие в Нуттглехарт за огромный перечень преступлений, они заслуживали тюрьмы «РОМБА» или, что даже хуже, ссылки на Дно Земли. Но благодаря связям богатых предков загремели в психушку, а затем и в Третий Сектор. Разумеется, сюда они попали после письменного разрешения опекунов, когда вторые поняли, что надеяться на исцеление тщетно. Изнасилования, жестокие убийства с расчленением жертв, каннибализм, поджоги и издевательства — лишь малый список в их больничной карте. Эти выродки заслуживали смерти. Шотол и Гройф стояли спиной к спине, отмахиваясь подручным орудием. Оба неказистые, неясной, теряющейся в памяти внешности, о которой сразу забываешь, стоит только отвернуться. Ив Шотол махал сломанной ножкой деревянного стула, Сонз Гройф чем-то, напоминавшем вешалку для одежды, что стоит в углу и принимает брошенные шляпы.

— Пиндоска, мы порвём твою жопу! — орал Гройф.

— Свяжем, и выжжем на твоём теле наши имена, тварь! — угрожал Ив.

— Трахать будем одновременно, пока твоя пизда не разорвётся, мразь!

— И пока задница не закровоточит! Сука! Гнида ты блядская!

— Где ты, членососка?!

Не успев закончить свои ругательства, Сонз получил смертельный удар наточенным ребром лопаты, приняв его своим лбом, который рассекло надвое. Шотол дёрнулся Сонзу, обернулся, и тут же на его спину кто-то взгромоздился. Ив пошатнулся, рассвирепел, молотил руками по спине, но выходило нескладно, удары получались слабыми, неточными. Стряхнуть ношу не удавалось, и Джулия, воспользовавшись секундной расслабленностью врага, захватила его шею так, что кадык Ива оказалось у неё на сгибе руки. Раскрасневшись, задыхающийся Ив Шотол, упал на землю, придавив своим телом Джулию, но та не сдавалась и продолжала душить ублюдка. Шотол перестал дёргаться. Джулия выждала паузу, не отпуская захвата, и убедившись, что Шотол мёртв, убрала руки. Зуверфы были тут как тут. Словно волна гипертрофированных, мощнейших оргазмов, нахлынуло на неё блаженство, приводя в безудержную, продолжительную эйфорию. Джулия улыбалась, закрыв глаза и распластавшись на залитом кровью полу психушки. Её нутро спазматически содрогалось, каждая мышца переживала подленный экстаз. Сверкнули красные маяки. Один за другим. Всем спать!

Шестого раза Джулия ожидала так, как ребёнок ждёт похода в парк аттракционов: с трепетом, желанием и душевным зудом. И когда загорелся знакомый сигнал, Джулия вылетела из камеры собирать урожай смерти. В шестой раз от её руки пал полуживой дед, которому туда и дорога, рассудила Джулия. И совсем молодая, симпатичная девочка с приступами нескончаемых галлюцинаций. Старику Джули свернула шею, а девочке воткнула ножницы в сонную артерию. Насчитав перед седьмым, последним вызовом семь убийств, Джулия немного расстроилась. Ей казалось, будто прошла уйма времени, и что она только и делала в последний месяц, так убивала и убивала. Но финал стал для Джулии бенефисом. Начав с дёрганного обсосанного шизофреника, которому она воткнула лопатку в живот, Джулия продолжила крепким, почти смазливым мужчиной с короткой бородкой. Сначала он показался ей вполне нормальным, и Джулия решила его не трогать. Но внимательно присмотревшись, она разобрала на его шее что-то наподобие амулета — нитка, скорей всего леска, на которую нанизаны человеческие части тела: язык, глазное яблоко, сморщенные пальцы, ухо, чей-то отрубленный детородный орган, вернее его часть, отрезанный нос. Тошнота не задержалась, и Джулию вывернуло с характерным звуком. Крепыш пошёл на звук. У него была пружинистая походка, и его самодельный амулет подпрыгивал в такт шагам. Тени остановили его, вонзившись в глаза, рот и уши. Впервые Зуверф атаковал тело, не лишающееся жизненной силы. Крепыш запричитал, размахивал руками, будто отгонял назойливых мух и комаров. Через мгновенье из его глотки вырвался отчаянный вопль, он встал на колени, ухватился ладонями за уши и продолжил орать. Джулия пришла в себя, ухватила с пола лопату, приблизилась к орущему и воткнула остриё орудия ему прямо в рот, пробив череп с другой стороны. Вопль утих. Отдышавшись, Джулия продолжила поиск очередной жертвы. Всего одиннадцать. Третий раз всё не загорался, оставался шанс. Джулии повезло. На полу, корчась от боли и истекая кровью, кряхтел уже не молодой, но вполне здравомыслящий бородач. У него, по сравнению с предыдущим, была шикарная, ухоженная, отпущенная до самой груди чёрная борода, которой он, наверно, гордился.

— Я вижу тебя, — просипел бородач, смотря на Джулию, — они с тобою. Ты в плену, девочка.

— Вы ко мне…?

— Ага, ага, — пару раз кивнул он, задрав голову назад и держась правой рукой за живот.

— Вы кто?

— Тьфу, — он сплюнул кровью, — неважно. Ты теперь ихняя. Не попишешь. Проказа, поганая. Они в твоей душе. Ты впустила их, ага.

— Кто?

— Зуверфы, — прохрипел бородач, — выродки Хсара, чтоб ему пусто было.

— Вы о чём?

— Просто придуши меня, прошу.

— Что со мной творится, говори?! — крикнула Джулия.

— Или ты убьёшь меня? — страдальчески захихикал бородатый.

— Серое облако! Что ты знаешь о сером облаке! О гадких карликах?

— О, — протянул умирающий, — тебя избрали, какая честь.

— Кем, мать твою?! Кем меня избрали?! Говори!

— Матерью чудовища, хранительницей кошмарного очага, — на последнем вздохе проговорил старик.

— Какого чудовища?! Ну же?!

— Хсар. Отец всех Широзаев, — простонал он.

— Кто этот Хсар?! Кто он?! Хсар — это легенда, сказка! О чём вы говорите?! — Джулия склонилась над умирающим.

— Всё, больше ни слова. Давай. — Он положил свою руку на её кисть, державшую лопату. — Всади его глубже, чтобы не мучиться.

Джулия так и сделала. Правда, не лопаткой, а ножницами. Короткий, резкий удар в сонную артерию прекратил страдания очередного пациента Нуттглехарта. Последний красный свет, последняя доза усыпляющего газа. Проснувшись, она окажется в камере, ничего не изменится. Подсчитают убийства, рекордсменом станет какой-нибудь серийный потрошитель, но не она. Бонуса ей не видать. Хотя в Джулии и горела надежда на победу в этом зловещем соревновании. Убиваю, чтобы выжить, чтобы получить привилегии, чтобы напугать этих зажравшихся мозгоправов и толстосумов-извращенцев. Наверняка это шоу смотрел не один и не два миллионера. И делали ставки, выбирая себе любимца. Интересно, кто-нибудь поставил на неё? В конце концов, она убивала, чтобы не стать чьей-то жертвой. «Так ведь?» — спрашивала себя Джулия, впоследствии вспоминая «Большой бой». «Только не обманывай себя», — предупреждала пустота. «Тебе это нравится», — вторили пустоте голоса, с которыми она успела сродниться. Зуверфы не ошиблись. Джулия была именно той, кто им нужен — великой балай-де-савфан.

На второй день после «Большого боя» к Джулии пришли сотрудники мед. персонала, их было двое, и проводили её по узким, уже знакомым коридорам лабиринта к лифту. Поднявшись наверх, конвой и Джулия прошли ещё несколько лестничных пролётов, дважды повернули направо, двигаясь по коридорам Второго Сектора, пока не оказались у двери кабинета директора Нуттглехарта. «Д.К.Стивенс» сообщала табличка, установленная на голубой стене, сбоку от двери. Медбрат постучал в дверь.

— Пусть заходит! — крикнули из кабинета. Джулия вошла.

Оказавшись внутри, Джулия осмотрелась. Ничего необычного, самый стандартный офис, который возможно представить. Высокий широкий письменный стол у окна, в углу витрина, забитая документами, мягкое, комфортное кресло, телепанель на одной из стен, большие часы напротив. Директор Стивенс жестом предложил Джулии присесть во второе кресло.

— Да вы талант, пациент 57! — присвистнул Стивенс, будто в этой фразе было всё: и удивление, и тревога, и извинения.

— Вы о чём?

— Как же, — Стивенс натянул свои очки и принялся листать какие-то жидкие документы, — завалили наповал двенадцать человек. Среди них два жесточайших маньяка. Как вам это удалось?

— Забыли, почему я очутилась в Третьем Секторе? — бесстрасно спросила Джулия.

— Одно дело — пара овощей и неокрепшая фанатичка. Другое — методичное истребление вполне адекватных себе подобных.

— Я выжить хотела, и только.

— Признаться, вы преуспели в своём стремлении, — прищёлкнул языком Стивенс, — стали первой, оторвавшись на два трупа от преследователя. Честно говоря, все ставили на него. Вы украсили большую игру, Фокстрот.

— Мне плевать на ваши извращенские игрища, — снова не повышая голоса, проговорила Джулия, — что мне полагается?

Стивенс заёрзал на своём мягком кресле, словно в обивку напихали игл и щебёнки.

— Какой приз меня ждёт? — наседала Фокстрот.

— Вообще, с вашим случаем сложно, — слегка вспотев, начал Стивенс, — потому я и пригласил вас на разговор.

— Внимательно слушаю. Не тряситесь, вы можете довериться мне, — съязвила Джулия. Стивенс сверкнул на неё злобным взглядом, но тут же осёкся.

— Приказ вашей мачехи для нас необсуждаем. Долгие годы клиника Нуттглехарт существует, в том числе, и на деньги, перечисляемые со счётов различных фирм, которые являются частью большого конгломерата Ван Дарвика. Как вы понимаете, любая правда, всплывшая в вашей истории, для нас чревата серьёзными последствиями. Просто хочу быть честным с вами — вы тут, в Нуттглехарте, навсегда. Или можете выбрать иной вариант.

— Какой? — посерев от злобы, спросила Джулия.

— Выпустим, как всегда, сонный газ, и пока вы спите, введём внутривенно хлорид калия. Обещаю, за остальным прослежу лично и распоряжусь, чтобы всё было красиво.

— Нет! — отрезала Джулия. — У меня есть предложение.

— Сомневаюсь, что оно станет вехой в наших переговорах, но ради интереса выслушаю, — Стивенс вынул из внутреннего кармана пиджака мышиного цвета платок и вытер пот со лба.

— Парнишка Алан кое-что сделал для меня.

— Исключено! — перебил её Стивенс. — Считаете, мы настолько недальновидны, что позволили бы ему хоть как-то повлиять на ваше дело? Нет, нет и нет! Все письма, которые Алан отправлял родным, тщательно изучались, звонки прослушивались, его контакты проверялись. Признаюсь, нам было бы проще его сразу изолировать от вас, но больно любопытно было наблюдать, что из ваших встреч сложится. И не прогадали. Как он ловко таскал к вам грызунов! И при этом прятался, хитрил. Забавный мальчуган. В конце концов, он никого не беспокоит.

— С ним всё хорошо?

— А то, прекрасно. Трёт полы в Первом Секторе и не жалуется. Скоро отправится в отпуск. Мы провели с ним ряд безобидных процедур, так что он вряд ли вспомнит вас.

— Если вы мне врёте, — со злобой начала Джулия, но Стивенс её опять перебил.

— Пациент Джулия Фокстрот, вы заперты в Нуттглехарте и не сможет его покинуть. И либо вы примите данность, либо мы будем вынуждены вас усыпить. Через год состоится очередной «Большой бой». Позвольте кому-нибудь набрать баллы, Фокстрот. Тогда ваша смерть обретёт мизерный смысл.

Стивенс вальяжно развалился в кресле. Его нервозность и неловкость улетучились.

— Могу я спросить?

— Ваше право, пациент, — ухмыльнулся Стивенс.

— Скажите, кем был тот последний старик с густой бородой?

Джулия будто забыла о только что нависшей безысходности, решив разобраться с ней чуть позже, после более важного дела.

— Ах да, — осклабился Стивенс, — а что за глупости он нёс перед тем, как вы проткнули его ножницами?

— Сначала ответьте вы, — не поддаваясь закипающей злобе, попросила Джулия.

— Без проблем, — отчеканил Стивенс и лёгким отточенным касанием оживил оранжевую сенсорную клавиатуру и монитор на столе. Стивенс пролистывал файлы, пока не нашёл нужный. Открыв его, он глянул на Джулию. — Кармен Девилья Постолос. Попал к нам сравнительно недавно. Твердил, будто побывал на дне Шрама Земли.

— И вы за это упекли его в Третий Сектор?

— Что вы, нет, — качнул плешивой головой доктор Стивенс, — совсем за другое. Сошёл с ума. Предпринимал попытки стереть в порошок руины крепости Заентог — культурного наследия не только илейцев, но и первых детрийцев, между прочим. Ну и после его поимки Крыло Внутренней Безопасности озаботился тем, чтобы камера Постолоса пребывала в Третьем Секторе.

— Где находится Заентог?! — почти выкрикнула Джулия.

Стивенс откровенно засмеялся:

— Какая разница? Всё равно экскурсии вам не видать.

— Где?! — настаивала Фокстрот.

— Северо-западней Олос-Марка, близ поселения Рахни. Я там бывал однажды, и отмечу, что место скверное: грязно и как-то недружелюбно. Поэтому радуйтесь, что не заносила вас судьба в такие дебри. Разве что к нам, — его ехидная гримаса в очередной раз приняла глобальные масштабы. — Ваш черёд. О чём трепался с вами старик?

— Неважно, — парировала Джулия.

— Постойте, это нечестно, — задребезжал, то ли смеясь, то ли возмущаясь Стивенс.

— Вам не душно? — спросила Джулия.

— Что вы несёте? — сдвинул брови главврач.

Позади него что-то треснуло, надломилось и громко лязгнуло. Джулия повалилась на пол, когда осколки стекла разлетелись в стороны, вонзаясь в мебель, разбиваясь о стены. Обмякшее тело Стивенса крутанулось на своём кресле, вяло и как-то безынициативно. В него впились сотни тонких, иглоподобных осколков. Они пробили его горло, вонзились в глаза, глотку, грудь, пробив пиджак и рубашку. Только Джулия могла видеть, как маслянистые, змееподобные тени стекают на пол, облизывая паркет, а затем взбираются по ножке кресла, чтобы проникнуть в бездыханную тушу доктора Стивенса. Джулия встала на ноги, стряхнула с робы остатки стекла и довольно усмехнулась. На подобный номер она и не надеялась, собираясь на рандеву со Стивенсом. Но когда в ней вздыбился гнев, руки затряслись, а костяшки пальцев побелели, Зуверф, подсказал, как можно поступить. Джулия посмотрела в окно, и представила, как немедленный взрыв убивает всё живое, стирает с лица земли города, народы и Стивенса. И только она остаётся жива и невредима. И стоило ей об этом подумать, как чернила заструились по голубым стенам, подбираясь к окну, в котором весёлыми зайчиками играло солнце. Джулия знала, когда падать. Она сама выбрала нужный момент. И всё случилось почти так, как она замыслила. Скотина Стивенс подох, и это важнее всего. В дверь постучали и, не дождавшись приглашения, вошли.

— Джулия, — выпучив глаза, пробормотал красавец-брюнет Карл.

Он обвёл нерешительным взглядом место смерти, сам труп, ощутил дувший из разбитого окна ветер.

— Карл, дорогой мой, — взмолилась Джулия, — я тут ни при чём, правда. Ну что я могла сделать, чтобы стекло так треснуло, что? Я говорила с доктором Стивенсом, смотрю за окном что-то красное, не разобрала что, и потом бац! И взрыв! Я плюхнулась на пол, Стивенс не успел.

— Вызову санитаров, — поторопился Карл, но Джулия остановила его, хватив за рукав рубашки.

— Нет, не уходи. Помоги мне, Карл. Молю! — она упала на колени и бросилась ему в ноги, обнимая и целуя их.

— Встань, живо!

— Нет, молю, — причитала Фокстрот, — помоги.

— Как?

— Найди Маятника. Он служит у моего отца. Пусть придёт ко мне. Один. И тайно. Так и передай. «Никому ни слова. Просто приди». Так и скажи. Молю тебя!

— Никому ни слова. Приходи. Понял, — наспех повторил Карл, — теперь отпусти.

— Мне больше ничего не нужно, Карл, — обливалась слезами Джулия, — пусть только он придёт. Один. Найди его, прошу.

— Хорошо, сделаю.

Карл вызвал санитаров. Джулию увели обратно в Третий Сектор. Тело Стивенса отправили в морг Трезубца. Нуттглехарт решил не афишировать гибель главного врача. Лишь на паре-тройке ячеек Потусторонней Вязе всплыли некоторые детали, которые скоро были изъяты из общего доступа. Сердечный приступ стал официальной версией смерти. Карл Гуденмайер был назначен на место Стивенса. Будучи отличным психотерапевтом и аналитиком, врачом общей практики и практикующим хирургом, он также до некоторых пор являлся вполне честным илейцем. Потому просьбу Джулии выполнил.

Маятник пришёл через три дня. Облачённый в свой излюбленный наряд — плащ, брюки, туфли и непроницаемая чёрная плотная повязка на глазах, — он встал ровно в центре прозрачного стекла, заложив руки за спину и ожидая, когда Джулия заговорит. В паре метров от него топтался медбрат, который жал на кнопку двусторонней связи и прикидывался слепоглухонемым.

— Безумно рада тебя видеть, — заговорила Джулия, — и подумать не могла, что когда-нибудь это признаю.

— Говори, беглянка, — пробасил Маятник.

— Сделай кое-что для меня. Это важно, но весьма авантюрно.

— Зачем мне помогать?

— Хотя бы в память о моей маме. Это она вытащила тебя отсюда, помнишь?

— Я сам себя вытащил, — спокойно ответил Маятник.

— Ты участвовал в бойне? — спросила Джулия, немного удивившись.

Маятник кивнул.

— И наградой была свобода?

— Не совсем. Я прислуживал. Твоей матери, тебе, а затем и твоему отцу.

— Но, — Джулия замялась и, слегка помедлив, продолжила, — как она выбрала тебя? Как доверила себя и жизнь своего ребёнка убийце?

— Неважно. Скажу лишь, что твоя мать никогда не ошибалась. — Отрезал Маятник. — Треплются, будто ты двенадцать психов завалила.

Джулия кивнула.

— Гм, — Маятника передёрнуло. — Чего ты хочешь от меня?

— Кто-нибудь знает о реальной цели твоего отъезда?

— Ни единой души.

— Превосходно, — хищно улыбнулась Джулия, и в её глазах сверкнуло сладостное предвкушение.

Магнолия Эльверс прибыла в Нуттглехарт сразу же после известия о чахотке, которую подхватила бедная Джулия. Этот пункт в точности соответствовал плану, который расписала на мятом листке блокнота Фокстрот и отдала Маятнику. Говорить всё же слишком опасно — полно камер и ушей. Сообщи нерадивый медбрат о подробностях их беседы Ван Дарвику, и последствия были бы страшными. Карл Гуденмайер в чужие дела не совался. Решив держаться в стороне, он ждал, чем закончится весь этот спектакль.

— Исхудала, вымоталась, постарела, — резюмировала Эльверс, облокотившись на стекло, разделявшее их с Фокстрот.

— Притащилась, тварь, — еле ворочая языком, пробормотала Джулия, едва приподнявшись на койке. — Пляши на костях, змея.

— Точно! — осклабилась во весь рот Эльверс. — Так и сделаю! Но сперва пришла попрощаться. Маятник сказал, что у тебя запущенная стадия, осталась пара месяцев. Как жаль. А я почти привыкла тебя навещать.

— Сука, — прошипела Фосктрот.

— Не будь такой грубиянкой, — Магнолия снова открыла портсигар и вынула капсулу со стимулятором, отправила её в рот. — Похороним тебя пышнее матери, обещаю.

Джулия вскочила с нар, метнулась к стеклу, прильнула к нему.

— Не так близко, Джули, — сделала пару шагов назад Эльверс, слегка споткнувшись на высоких каблуках о выбоины в мраморном полу.

— Фантазировала, воображала, как это будет, — сквозь зубы, с гримасой презрения чеканила каждое слово Джулия, выплёвывая его, как жерло вулкана сгустки лавы, — и всякий раз мне являлась картина твоей гнилой рожи, которая корчится в диких муках, изнывая от раздирающей боли. Эльверс, ты даже представить себе не можешь, через что я прошла и кем я стала в этих стенах. Эльверс, потаскуха, благодаря тебе я превратилась в нечто настолько страшное, что лучше тебе никогда больше не встречаться на моём пути — потому что мой лимит великодушия закончится сегодня. Магнолия Эльверс, влиятельная светская дама, от красоты и манер которой все трепещут и падают ниц. Так вот, дама, запомни раз и навсегда — отныне буду править я, и предо мной падёт не какой-то там молодой смазливый трюкач или пузатый извращенец-миллиардер, но целые толпы, народы! Клянусь, я благодарна тебе, Эльверс! Ты дала мне стимул, ты разбудила во мне доселе спавшие силы. Спасибо тебе, тварь!

В это мгновенье стекло исчезло, и Магнолия ощутила на своей нарумяненной коже горячее дыхание Фокстрот. В груди Эльверс заколотилось, она предчувствовала беду. Маятник возник из-под земли, ухватил руки Эльверс, скрестил их за спиной, скрепил одноразовым жгутом-браслетом.

— Охрана! Что вы творите?! Охрана! — заверещала Эльверс.

Джулия вышла из пределов своего обитания, врезала Магнолии под дых, та закашлялась. Фокстрот кивнула, и Маятник толкнул Эльверс в камеру Джулии. Стекло возникло вновь. Упав на колени, Эльверс заорала что было сил, подскочила, развернулась и собралась наброситься на обидчиков, но невидимая преграда разрушила её планы.

— Предатель! — возопила Магнолия, уставившись безумными глазами на Маятника. — Дарвик скормит тебя собакам! Сукины дети! Выпустите меня! Эй, там, милашка Карл, поиграли, и хватит — открывай эту чёртову дверь! Ну же!

Ей не ответили. Маятник и Джулия молча проследовали за пришедшем с Эльверс сотрудником персонала. Он отпустил кнопку связи, и крики Магнолии утонули в тишине. Женщина билась о стекло, стучала о корма койки, визжала, что было сил. Бестолку. Расплакавшись, она упала на бок и уткнулась лицом в ладони. Карл наблюдал за ней и сопереживал. Но помочь не мог. Маятник — начальник армии Ван Дарвика отдал ясный приказ: «Если Эльверс появится за стенами Нуттглехарта, абсолютно весь персонал больницы проститься с жизнями». Абсолютно. В том числе и главный врач. Карл не мог себе позволить идти на такой риск. В конце концов, он только начал руководить и может ещё принимать не самые верные решения. Пусть данное будет одним из подобных. Ему было искренне жаль эту ухоженную шикарную женщину, но не настолько, чтобы рисковать сотнями жизней.

Джулия вышла на воздух. Голова закружилась, ноги подкашивались. Немного пошатнувшись, она всё же устояла и зашагал в сторону высоких внедорожников — кортеж Эльверс. Телохранители, их было пятеро, бездвижно распластались на свежей зелёной траве. Маятник убил их сразу же после того, как Эльверс вошла в стены Нуттглехарта. Пустил по пули в лоб каждому. Быстро и гуманно. К тому же не прошли тест на пригодность: скорость их реакции была ни к чёрту, от профессионала бы Магнолию они точно не уберегли.

— Куда теперь? — спросил Маятник, увидев, как Джулия вскарабкалась за руль одного из внедорожников.

— Куплю шмоток, нормальной еды, сниму квартиру в тихом месте, — в общем, начну всё заново, — соврала Джулия, — кстати, картридж принёс?

— Пятый пункт. Само собой, — Маятник протянул ей чёрный лакированный футляр.

— Спасибо тебе. Ты чертовски выручил меня, — проговорила она от чистого сердца Маятнику, хотя и мечтала тоже самое сказать Атласу.

— Не пропадай, беглянка.

— Постараюсь, — кивнула Джулия, повернула ключ зажигания, включила передачу и надавила на педаль газа.

Машина понеслась в сторону Маникура. Оттуда ходят паромы на север — в Олос-Марк. Необходима кипа тёплых вещей, подумала Джулия. Носки, пуховик, штаны с шерстяным начёсом. Или на севере уже не так прохладно? Джулии нравилось думать о чём-то отвлечённом. Она мчалась по пустынной дороге и её разрывали эмоции. Выбравшись из глубокой ямы, она была на коне и встречала попутный ветер. Впереди долгая дорога, но Джулию она не пугала. Её вообще уже ничто не могло напугать. И только мысль о скором отъезде немного мучила. Она не успела попрощаться с парнишкой Аланом. Она обязательно его найдёт, обнимет и крепко прижмёт к своей щеке. Он любит её, а тех, кто тебя любит, необходимо беречь. Беречь и не отпускать. Где же ты, Атлас?

 

Глава 14

Электрошлюпка резво скакала по волнам. Инсар и Измир отделились от каравана террористов и шли навстречу пограничникам. С патрулём они встретились на подходе к порту Н?Длаха. Белый катер с синими буквами на обшивке преградил путь псевдо-беженцам.

Отрубить двигатель! — проорали из мегафона с палубы катера.

Инсар подчинился.

Допрашивали их вяло и недолго. Грузный потный офицер изнывал от похмелья (от него разило как от винного погреба), переспрашивал общие моменты, которые Инсар и Измир сочиняли складно, почти не сговариваясь заранее.

Ставка на то, что растиражированная в центральной и северной Илейе физиономия Килоди окажется не такой популярной на юге, плюс сегодняшняя нарастающая напряжённость отношений юга и остальных оставляла надежду на слепоту местных законников. Инсар к тому же немного изменился: его подбитое лицо и густая щетина были лучшей маскировкой.

— Повторите ваше имя то? — снова интересовался инспектор патруля НДлаха.

— Брок Лоусон. Я из Сент-Валена.

— Чем там занимаетесь, Брок?

— Торгую.

— Чем конкретно?

— Сигарами.

— Какими?

— Когда как. Октосскими, из Бухты Фарьи.

— Курите сами? — не отставал патрульный.

— Изредка.

— Откуда у пиратов интерес к Сент-Валенским торгашам?

— Понятия не имею, — сжав зубы, прошептал Килоди. Допрос ему докучал.

— Почему не высадились на Тумола Алая?

— Мы утикать с корабль пирата, — силясь говорить на илейском, встрял Измир. Он намеревался пустить в ход гипноз, то Килоди его отговорил. — Хде угналить лодка, там и плыть.

— Верно, говорит, — поддержал Измира напарник, — сбежали неподалёку, вот и гребём.

— И ни взрывов, ни стрельбы не слыхали тут поблизости? — насел грузный ветеран морского патруля.

— Ничего такого, — ответил Килоди.

— И до побега вы были не знакомы? — задал последний вопрос инспектор.

— Сталкивались только, когда драили пиратские гальюны.

— Галёны, галёны, — одобряюще и с жалостливой миной повторил Измир.

— Лады, — резюмировал патрульный, — вас отвезут в идентификационный пункт, и там, — он прервался.

— Миниботы имеются? — вдруг спросил он.

— Нету, — ответил Инсар.

— Что так? В Сент-Валене хоть и раздрай, но миниботы народ таскает.

— Я против них, — смело заявил Инсар.

— Отчего ж?

— Не желаю, чтобы кто-то видел, как я трахаю какую-нибудь шлюшку, — слегка ухмыльнувшись, на одном дыхании выпалил Инсар.

Он знал куда бить, видел человека насквозь. Двадцать лет брака, надоевшая жена и три-четыре ребёнка. Репутация семьянина, отличная служебная характеристика. Болен. Скорей всего диабет, может болезнь почек. Ему хочется в туалет, и это его бесит, потому что это уже десятый раз за утро. Ему всё наскучило, и он мечтает умчаться в Сент-Вален, снять там хорошенькую девочку и драть её, пока не хватит удар.

— Понимаю вас, — хмыкнул инспектор, — счастливо оставаться.

Их с Измиром доставили в Н?Длах, бывший порт гибриоидов. Признаться, от страны уродливых карликов здесь ничего не осталось. Разве что сотни высоченных, почти до неба, металлических конусных установок, которые ионизируют воздух, выделяют пестициды, вычищая и фильтруя его от той заразы, что испаряется из недр заражённой земли. Для гибриоидов самобытный почвенный яд безвреден. Для остальных губителен. Причина заражённого воздуха простая — избыток добротного апатиниума, залежи которого для корпорации «ВАН ДАРВИК» являются, на сей день, золотым резервом. Илейцы часто задавались простым вопросом: почему нет подобных очистительных вышек в Фесраме? И ответ был ещё проще — Ван Дарвику не интересно очищать пустой город, а для Трезубца данная перспектива слишком накладна, а Детре помогать невыгодно. К тому же «спящий город» вдвое превышает Н?Длах, что увеличивает затраты на установку вышек, делая их неимоверно космическими.

— Придёт час, и Ван Дарвик прогонит людей и начнёт добычу посреди площади, — проговорил в задумчивости Инсар, когда они, сбежав из идентификационного пункта, проходили по многолюдному центру Н?Длаха.

— Наш земля в красным, — поддержал Измир, — но ентот паганец не съюнется к нас. Да, да.

— Залежи апатиниума в Илейе колоссальны, но их не хватит на что-то большое. Например, Трезубец закупил у Ван Дарвика миллионы кубометров обогащённого апатиниума во время работы над «Вечным странником».

Они присели на лавчонку, что стояла прямо перед железными воротами, которые отрезали дорогу к очистителю. Мимо сновал народ, суетящийся и будто их не замечавший. На Инсаре и карлике висели обноски, их измождённый вид отталкивал. Пусть для второго это и являлось нормой, но не для илейца.

— Холодает. Приодеться бы, — предложил Инсар, осмотрев свою поношенную рубаху, протёртые штаны и сандалии. Измир не возражал.

Пришлось хитрить. Измир, будучи в этом деле докой, проник в крупный супермаркет и прошмыгнул в самый тесный, забитый людьми магазин одежды. Мода на юге Илейи несколько отличалась от той, что устоялась в Трезубце или центре материка. Здесь носили яркие, ядовитые цвета, сочетали тренч и спортивную обувь, широкополые дырявые шляпы и пухлые габаритные жилеты. На Измира косо поглядывали, обращая внимание, прежде всего, на его потрёпанный вид, нежели на расовую принадлежность. Как ни крути, а на юге народ был терпимый, и встретить гибриоида или сономита здесь не считалось дурной приметой.

Измир не стал наглеть, и взял только необходимое. Трусы, чёрную футболку с ярко-красным логотипом популярной музыкальной группы, чёрные кожаные ботинки, хлопковые бежевые брюки и серую, ничем не примечательную ветровку. В отделе для детей нашёл болотного цвета плащёвку, уютные штанцы из полиэстера и грубые кроссовки. Подойдя к кассе, он взгромоздил на неё набранное барахло и подождал, когда продавец, милая, молодая блондинка с заплетённой до пояса косой, слегка перегнётся за стойку, чтобы обнаружить покупателя.

— О, простите, я думала, там ребёнок, — покраснела девушка, наконец-таки обнаружив гибриоида.

— Купить, — сказал Измир, громко и требовательно.

Блондинка пробила все вещи, огласила конечную сумму. Измир сделал вид, что копается в карманах, которых у него и не было. На удачу карлика, за ним не толпилась очередь, и никто не наблюдал за дальнейшими его действиями.

— Купить за так, — проговорил Измир медленно, почти нараспев.

— Что простите? — девушка снова перегнулась за стойку, и их взгляды встретились.

— Мирэй ан страф, — пропел Измир, — купить за так. Уже купить.

Немного помедлив, блондинка вернулсь за кассовый аппарат, выбила чек и протянула его карлику.

— Приятного дня! — выдала она, дежурно просияв. — Спасибо за покупку.

— Аха, аха, — прокряхтел Измир, сгрёб шмотки и поспешил убраться.

— Талант! — восхитился Инсар, облачившись в новую одежду. Почти всё пришлось кстати, кроме брюк. Слегка великоваты. — Мелочимся, Измир, не считаешь? Заявиться в Трезубец и сказать им: «Пшли вон!». И делов то, а?

Они переоделись в общественном туалете одного из маркетов, а теперь сидели за свободным столом в небольшой кафешке и обсуждали планы на будущее. Из кухни тянулся аромат свежеиспечённого хлеба, жареного мяса и кислой капусты. Инсару вспомнил, что почти сутки ничего не ел. В плену их кормили сносно, но не баловали.

— Неа, — отрицательно замотал головой Измир, — не катит. Там сильны. Дух. Оттум — Он стукнул себя в грудь.

— Стало быть, не выйдет?

Измир снова помотал свой уродливой башкой:

— Оттум сильней других. Слаб моя талант.

— Ответь мне, Измир-Ланди. Почему именно ты стал моим спутником? Неужто не было того, кто виртуозней обращается с илейским? Смотрю по сторонам, и вижу, что гибриоиды без опаски гуляют по южным городам. Признаться, я редко бывал на юге, потому для меня это неожиданность.

Измир посмотрел на него вдумчиво, осознанно. Он прекрасно понял вопрос, а ещё он как будто наперёд знал, что их ждёт, и почему именно он, а никто другой сопровождает, отца Хсара, и ведёт его по истинному пути.

— Нужен ночлег, — сменил тему Килоди, — есть предложения?

— Ты знать, что долго никак.

— С чего ты взял.

— Знать!

— И ты даже знать, куда мы отправимся? — передразнил его Инсар.

Измир кивнул.

— И?

— В «котёл», — ответил карлик.

— Откуда такая уверенность? В мире полно укромных мест.

Измир ничего не ответил, пожал плечами, дескать, не моё это дело, но так и будет, и уставился на витрину с пышущими пончиками, кренделями и пирогами.

— Есть хочешь? — спросил Инсар.

— Ага, — кивнул Ланди.

— Тогда вперёд, включай свои таланты, — разрешил Инсар, — или тучную полусонную даму за стойкой не сдюжишь?

Измир фыркнул, бодро соскочил с высокого стула, плащёвка смешно тянулась за ним, почти шваркая по полу, и засеменил в сторону горячих вкусностей.

Добираться до Котлована пришлось в три этапа. И всё по железной дороге. Сначала Инсар и Измир пробрались в товарный вагон, вёзший квадратные блоки спрессованной поваренной соли куда-то на восток, мимо станции Сент-Вален. Там Инсар и его приятель сошли. Найдя гружёный углём состав, они договорились с машинистом (опять не без Измирских талантов), и ехали вплоть до Штарбайна в кабине тягача. Машинист всю дорогу помнил, что они ему неплохо заплатили, но не мог сказать точную сумму. Хватался за картридж, проверял счёт и довольно ухмылялся. По его мнению, перед иллюзорной взяткой статов было вдвое меньше. Снова укладывал свой заляпанный футляр в сумку, проходило время, и парень опять судорожно вспоминал, сколько статов на его счету. И так продолжалось до тех пор, пока в окне не показались почерневшие от времени и копоти крыши заводов Штарбайна.

Из столиц металлургии парочка отправилась прямиком в Трезубец. На сей на пассажирском электропоезде. Усиленных проверок удалось избежать: они отдали электронный билет на две персоны, который им выписал робот-автомат, установленный в холле вокзала. Разумеется, им пришлось бы заплатить, но Измир, как оказалось, неплохо дружит с внутренним кодом простейших машин, и с помощью планшета, краденного у нерадивого алчного машиниста, «уговорил» автомат выдать им два билета на имя Брока Лоусона до Трезубца.

— Вот гадство! — воскликнул в сердцах Инсар, когда Измир явился к нему с парочкой пропусков: две намагниченные пластмассовые карты с номерами их посадочных мест. — В последнее время я чувствую себя никчёмным! Абсолютно никчёмным!

Измир слегка улыбнулся, на его сплюснутой кривой морде это выглядело старательно, но жутко.

— Поэтому я за тобой, — ответил Измир-Ка-Ланди на давний вопрос.

Инсар его понял, хлопнул по плечу, и заставил признаться в том, что он ещё умеет. Карлик сказал, что на этом его возможности ограничены, но Килоди хоть и не поверил, докапываться до своего хранителя не стал.

* * *

«Предбанник» навевал неподдельную грусть. Рикшы испарились, проститутки как-то вяло и не слишком увлечённо забалтывали редких прохожих «позажигать с ними за символическую пригоршню статов».

На севере Илейи похолодало, народ ходил в утеплённых куртках, дублёнках. Некоторые уже нацепили шубы. Инсар списал вялость неблагополучного района на время года — всё-таки ещё чуть-чуть, и придут настоящие морозы. Однако что-то подсказывало Инсару, что дело в другом.

Спустившись в «котёл», Килоди обнаружил похожую картину. На крышах домов и потрескавшемся асфальте уже лежал иней, шум и гвалт, лившийся обычно из недр притулившихся друг к другу сооружений, окончательно стих. Ребятня, обутая и одетая на гроши, всё так же «патрулировала» закоулки «котла», но подаяний получала всё меньше. Будто кто-то взял огромный гидрант и, направив дуло в самое пекло, выдал мощный напор, дабы потушить всю ту экзотическую бытность, имевшуюся в несговорчивом Котловане.

— Что скажешь, Измир? — спросил Инсар у карлика во время прогулки по опустевшему городку.

— Мёртво. Тихо. Блажь.

Первым делом Инсар отправился в кондитерскую лавку старика Стэна. Вывеска покосилась, окна были заколочены, а на входной двери висел замок. Отчего-то Инсару взбрело в голову хорошенько постучаться. После пятого стука из-за двери прокричали:

— Чего надо?! Проваливайте!

Голос знакомый, Инсар нащупывал его в памяти, сверяя с теми, кого он знавал в «котле». Таких к слову оказалось не слишком много.

— Отопри, Казау! — рявкнул Инсар. — Друг пришёл.

— Нет у меня друзей! Вали, я сказал!

— Казау, брось кривляться! Глянь на меня в щёлку, и пусти!

Казау медлил. Молодой темнокожий парень, частенько заменявший Инсара в подмастерьях Стэна, всегда относился к Килоди с некоторым интересом и не раз пытался завязать с ним дружбу. Но Инсар держал дистанцию. Он ненавидел обязательства, недолюбливал дружеские отношения. У него однажды имелся приличный друг, которого он потерял навсегда. Больше Килоди о дружбе и не помышлял. А что гибриоид? Всего лишь напарник, спутник, навязавший своё присутствие в сложное для него, Инсара, время. Как ни крути, а кстати.

За стеной послышались звуки — Казау снимал ставни. Приоткрыв дверь, он выглянул, оценивающе разглядывая гостей. Лицо парня иссохло, приобрело больной вид, глаза раскраснелись.

— Херово выглядишь, убийца, — с нескрываемым презрением проговорил Казау.

— И ты не светишься здоровьем, Казау, — сплюнув под ноги, ответил Инсар.

— Выродок с тобой? — от мотнул сторону Измира.

Инсар кивнул.

— Чего вам надо?

— Где Стэн? Что случилось?

— Твоя сраная персона случилась, вот что! — Казау не боялся, ему определённо было плевать на то, что подумает или сделает Килоди.

— Если бы я понимал, о чём ты говоришь, то непременно бы извинился, — подбирая слова, соврал Инсар. Соврал потому, что уже, в общем-то, всё понял, и уж точно бы не стал просить прощения.

— Влезайте. Не торопитесь, тут слишком узко, — бросил Казау и скрылся в темноте пекарни, оставив щёлку, в которую бы уже не протиснулся более-менее упитанный человек. Инсар и Измир к таковым не относились.

Темнота окутала как дым в кальянной, но Килоди чувствовал себя в ней уютно, привычно. Они протиснулись по узкому коридору на ощупь, касаясь слегка влажной стены. В зале, где обычно вкушали сладости посетители, теперь было так же тихо и пустынно. Барная стойка накрылась слоем вечной пыли, каждый стол был обёрнут в полиэтилен. Разруха и запустение, казалось, пришли сюда много десятков лет назад, хотя прошло каких-то полгода. Инсар повел носом, принюхался. Запах костра, точнее сгоревших поленьев, и что-то ещё. Измир будто прочитал его мысли:

— Вонят. Карствами.

Полынь, спирт, будто нафталин. Откуда здесь взяться нафталину? Инсар учуял букет неприятных запахов, которые пробивались сквозь назойливую гарь.

— Расскажи, что здесь произошло? — попросил Инсар у Казау, который уже спускался вниз, в погреб кулинарного бара.

— Пошли, покажу.

Внизу запахи трансформировались в едкую вонь. Кое-где, по углам, горели свечи. На холодном полу на циновках, укутанные в рваные одеяла и старые пуховики лежали люди. В основном чернокожие. Молодые и старые. Все как один постанывали, кто-то просил воды.

— Что с ними?

— А ничего, — пожал плечами Казау, — хандрят они. Страшно хандрят, скажу я тебе.

— Почему?

— Ты спрашиваешь меня, отчего люди болеют? — обозлился Казау.

— Ответь на простой вопрос, — Инсар начинал сердиться, — их диагноз?

— Почём я знаю? Но скорей всего чахотка, — отмахнулся Казау и скрылся за навесом. Загорелась очередная свеча.

— Заходь! — крикнул он из-за навеса.

Инсар и карлик присоединились к парню за небольшим столиком, на котором стояли три чашки. В каждой уже переливался маслянистым свежезаваренный чай, который напоминал скорее размякший гумус или дёрн.

— Извиняйте, голый чай. Жрать охота?

Измир кивнул.

— Нету! Всё уходит этим, — Казау мотнул головой в сторону лазарета.

— Что стряслось в Котловане?

— Ну, смотри, — начал Казау, — удрал ты, искали тебя. Потом объявили врагом народа, так? Так. И начались зачистки «котла». Почему? А хер их знает, решили так и всё. Дескать, тут остались твои сообщники. Ну да, одного нашли. Беднягу Стэна пытали, говорят, пару суток, пока он не помер от остановки сердца. И чего уж там, старик то был отличный пекарь, да не шпион. Сдал падлу Артука и всех, кого знал. Чистки участились, так сказать. По отряду в неделю, и каждый шерстит народ, творит что хочет, скажу я тебе. И, поди, им огрызнись — изрешетят и тело с концом. Поначалу не наглели, знаешь. А потом, когда поняли, что молодцы Артука за просто так впрягаться не станут, принялись борзеть. А этот мудила жирный запихнул свою башку в жопу и помалкивает. Сидит в своей крепости и носа не сунет, гнида!

— Что дальше? Говори!

— Херня дальше. О семнадцатом артикуле слыхал? Ага! С «котлом» уже решено. Практикуются, сукины дети! Народу отрубили всё желание жить. Мы ж как воду получали? Из ихнего основного водопровода тырили, Трезубец знал, но молчал. Нынче всё иначе. Дозорные стоят на водопое и выдают фиксировано, порциями, мать их. Тепла тоже нет. Котельню нашу взялся Артук охранять. Примкнул, падла, к Трезубцу и пляшет под их дудку. Продался, скотина!

— По делу! Не отвлекайся! — давил Инсар.

— И жрачки нет тоже. Порционно опять же дают. С холодами совсем плохо стало, народу греться надо, а нечем. Отапливается пара домов, но всем там не схорониться, сам понимаешь. И зарабатывать то не дают, гады. Продавали — покупали. Торговцы у нас захаживали, контрабанда. Кому сладостей, кому дикой травки. Все счастливы, дурят, жрут. Хана! Кончилась история свободного Котлована. Насели так, что мочи нет. И никакой Артук уже справиться не может. Предал он нас, пёс, предал праотца своего. Он-то жрёт, а народ мрёт. Сегодня ночью вот пара скопытилась. Оба старые, конечно, но всё равно ж, не значит, что мереть надо, как собакам. Пришлось процедуры делать, а то и хоронить то негде. Жжём их, да и в сторону. Костры разводим, чтоб согреться. Не в них жжём, не подумай. К Алфару носим, у него печка большая, туда влазит. Раньше он в ней хлеб пёк.

— Дал ты им повод, вот и распоясались. Не будь тебя, жили б как раньше. Или не жили, тут не угадаешь, скажу я тебе.

— Оставишь на ночлег? — спросил Инсар, и гибриоид поморщился. Пусть он и урод, и карлик, и обладает колоссальным иммунитетом, но предпочёл бы другое место для отдыха.

— Элечиство нит? — с трудом поинтересовался Измир.

— Света что ль? — переспросил Казау. — Нихера! И его обрубили!

— Не город, а паразит, — в задумчивости пробурчал Инсар.

— Ну-ну, — не поняв о чём он, поддержал Казау и продолжил, — мест для сна нету. Нуждающихся класть некуда. Так что идите куда хотите, а тут я вас не оставлю. Чаём напоил, всё рассказал, а теперь валите! Ага?

Инсар и Измир снова оказались на пустынной узкой улочке «котла». Темнело. По ночам здесь обычно бывало ярче, чем в Трезубце. Улей беспрестанно гудел и не всегда тепло встречал новых людей. Инсару в первые дни пришлось доказывать свою состоятельность. После пары драк и крепких попоек местные решили, что он свой и познакомили с Артуком, который пользовался Инсаром и неплохо платил. Теперь всё иначе, Казау прав. Инсару предстоял сложный выбор. Остаться и взять на себя неслыханную ответственность или продолжить скитания, не зная своего прошлого, не ведая, что ему предначертано, и что за демоны поселились в его душе. И почему-то под тёмным, почти непроницаемым небом Котлована он вдруг осознал, что всё время двигался верно, что Зуверфы, его невидимые экзекуторы, вели его, подстёгивали и закаляли. Он понял, что следующий шаг сделает в том направлении, откуда возьмёт начало его новая жизнь в доселе невиданном качестве.

— Пойдём, — спокойно проговорил Килоди, — найдём ночлег.

— Где ж? — спросил Измир.

— В резиденции Артука. Жирный боров мне крупно задолжал.

О важности резиденции Шарамов знал каждый, кто хотя бы раз бывал в «котле» или «предбаннике». Трёхэтажное сооружение, выстроенное предком Артука из кирпича, извёстки и необтёсанного камня. На входе — три колонны, как в древних храмах. Само здание квадратное, на ровной крыше в каждом углу по пулемёту, в центре — зенитная установка. По всему периметру высокий металлический забор, как у посольства Трезубца в сономитском Зен-Борине. На входе вооружённая охрана. Резиденция долгое время использовалась под разные нужды, была борделем, отелем или складом. Артук предпочитал ошиваться в запутанных трущобах. Но после атак правительства поджал хвост и заточил себя в защищённом мраморном квадрате, который, как ему думалось, спасёт его хоть от армии «РОМБА». Десяток наёмников снаружи, столько же внутри. Атака с воздуха маловероятна — по гиропланам тут же будет открыт огонь из зенитки. Ударить издалека — значит одним махом стереть пол «котла». На подобное, всё же, Трезубец пока был неспособен. Столь радикальные действия будут расценены как геноцид коренного населения, и за дело возьмётся Детра. Никого из власти Трезубца такие перспективы не радовали.

— Пусти к Артуку, — просил Инсар, уперевшись в ворота «крепости».

— Кто спрашивает? — вооружённый крепкий парень с дробовиком, всё как полагается.

— Скажи, старый друг.

— Точнее.

— Килоди. Инсар Килоди.

Громила что-то буркнул в рацию. Прошло полминуты, раздалось шипение. Громила глянул на дом, кто-то махнул ему из окна.

— А это кто? — громила интересовался Измиром.

— Безобидный гибриоид, который составляет мне компанию.

— Трахать уродца — это что-то новенькое! — довольно осклабился громила с дробовиком и открыл калитку.

Их проводили под конвоем до третьего этажа. Внутри резиденции Инсар не заметил и налёта роскоши. Пара стульев, стол в большом зале, фортепьяно у окна. Второй этаж ему рассмотреть не удалось. Третий был окрашен в яркие граффити. Жизнь в фавелах, видимо, бесследно не проходит. Кабинет, в котором Артук спал и ел, был украшен золотом. Металлом ценным, но не слишком почётным. В богатых домах ценился ведениум, драгоценный металл, который блестел ярче солнца и плавился до микрон. Но его открыли относительно недавно, а украшения Артука — это широкая люстра, настенные абажуры, подсвечники, изголовье кровати, настольный бар — относились к прошлой эпохе и являли собой достояние предков.

Артук вскочил из-за стола. Он снова жрал. На сей раз безвкусную гадость.

— Едрёна мать! — вскрикнул Артук, запахнул свой махровый халат и обнял Килоди как старого друга.

— Явился! Сам! Под носом у Трезубца! Вот идиот, а парни?! — Артук обращался к конвоирам, которые привели Инсара и карлика.

— Есть разговор, Артук, — холодно начал Инсар, но тот и слушать не желал.

— Братцы, ну ка усадите этого мудозвона за стол, да принеси мне водяры какой-нибудь! Бахнем с этим петухом!

— Артук…, - снова попытался заговорить о деле Килоди, но жирный боров Артук ухватил своей волосатой рукой его за шею, прижал к своему потному лбу и процедил сквозь зубы:

— Молчи, паскуда! Не слова. Сядь на стул и жди, пока не нальют.

Инсар присел на металлический стул. По телу прокатилась волна мурашек. Измир стоял в стороне и тоже не раскрывал рта. Принесли бутылку со спиртным, разлили по стаканам. Закуска, пара солёных огурцов, картофелина и хлеб, уже имелась на столе.

— Пей, — поднял стакан Артук и опрокинул его залпом, уставившись на Инсара, который неторопливо вылил обжигающую гадость в глотку. Килоди ощутил тошноту. Нет, пойло было крепким, но чистым, без ядовитых примесей. Просто Инсар давно ничего не ел.

— Закуси! — приказал Артук. Инсар съел картофель. Полегчало.

Артук поднялся с кресла, нагнулся над Инсаром и кулаком врезал ему в лоб. Килоди распластался на полу. Послышались смешки зрителей — охраны Артука.

— Ты как никогда вовремя явился, Килоди! — басил Артук, посмеиваясь.

Он был пьян, причём давно и основательно. Долгий запой лишает рассудка. Почему его ещё не убили свои же, спросил себя Инсар? Конечно из-за статов. Одним золотом сыт не будешь. — Твоя шкура станет спасением для всего Котлована. Ух, Килоди, как же ты вовремя!

Инсар поднялся на ноги и тут же получил сокрушительный удар ногой в область живота. Согнувшись пополам, Инсар начинал закипать. Измир дёрнулся к нему, чтобы помочь, но был остановлен могучей рукой, которая пригвоздила его к полу, ткнув мордой в камень.

— Не рыпайся, уродец, — промычал откуда-то сверху обладатель ручищи.

Килоди снова встал на ноги. Артук замахнулся, целясь кулаком в лицо, но промазал — Килоди ушёл в сторону. Второй выпад пришёлся в плечо Инсара, не больно, почти мимо. Артук свирепел после каждого промаха, и, не попав в Килоди ещё трижды, приказал своим людям взять его под руки и держать. Инсар не сопротивлялся. Он испытывал куда более жестокие муки, нежели хилые толчки бессильного пьянчуги. После десятка вялых выпадов в корпус Артук устал и приказал «увести ублюдков с глаз долой». Но заметил лежавшего карлика и расплылся в хищной улыбке.

— Принесите палку. Буду лупить уродца!

Измира силой уложили на стол. Карлик матерился и посылал проклятья на всех известных ему гибриоидских наречиях, плевал в морды громил и брыкался. Его держало четверо. Артуку принесли палку — широкую и тяжёлую дубину, которой выбивают мозги должникам.

— Кровищи-то сколько будет! — причмокнул Артук и замахнулся на извивающегося гибриоида.

— Не смей этого делать, Артук! Поплатишься ты и твои родные, живущие за Бухтой Фарьи! Клянусь, убьёшь меня — и пиши, пропало!

Инсар, сидевший на полу и наблюдавший за готовящимся избиением, не поверил своим ушам. Он полагал, что Зуверфы вновь завладели им, подсовывали слуховые галлюцинации. Но Артук тоже замер, как и его люди, сдерживавшие Измира.

— Прикажи, чтобы отпустили! Немедленно!

Артук опустил дубину и ахнул. Затем мотнул своим громилам, те убрали руки от карлика. Измир соскочил на пол и обвёл всех надменным презрительным взглядом.

— Пусть уберутся отсюда! Остаёшься ты, я и Килоди! Немедленно!

— С каких это пор ты тут командуешь, уродец?! — поднял брови Артук. — Умение болтать на илейском не даёт тебе право… да ничего тебе не даёт!

— Моё имя — Измир-Ко-Нашах-Фа-Йелландул, я — посол короля гибриоидов, его советник. Если тебе и этого мало, Артук, то скажу больше. Слыхал ли ты про Негоцианта?

Артук кивнул и облизал пересохшие губы.

— Не советую спорить со мной, потомок уважаемых Шарамов, ибо я, Негоциант, один из самых богатых и влиятельных существ на планете, и ты знаешь, чем грозит ссора со мной.

— Чем докажешь, карлик? — осипшим голосом спросил Артук.

— Глянь, — Измир виртуозно вынул из походной сумки планшет, включил его, подключился к Потусторонней Вязи и в один миг снял с тайного счёта Шарама тридцать тысяч статов. Показал результат Артуку.

— Не веришь? Думаешь, фокусы? Проверь!

Артук метнулся к своему компьютеру, подключился к серверам банка на Стердастосе, проверил баланс. Минус тридцать тысяч. Списано менее минуты назад. Шарам отчаянно выругался и воззрился на карлика.

— Будешь докучать вопросами, лишишься ещё пятидесяти тысяч. А там как пойдёт. Сам знаешь, затягивает, — на морде Измира появилась кривая ухмылка.

— Договорились.

Артук, уселся на свою широченную кровать и приказал охране выйти.

— Ну что, готов к переговорам? — спросил его Измир, придвигая высокое кресло.

— Ага, — кивнул Артук Шарам. — Может, я спятил? Спился к чертям, а?

— Это вряд ли. — Бросил Измир. — Присоединяйся, Инсар. Твой голос здесь важнее прочих. И не смотри ты так на меня. Пока есть вопросы важнее.

* * *

Ничего не изменилось. Жилище сибера по-прежнему изобиловало мониторами, водой по щиколотку, которая почему-то ещё не замёрзла, темнотой и наэлектризованностью в воздухе. Сибер развалился в кресле, подключённый к Потусторонней Вязи. Инсар ступал осторожно, нащупывая дно. Ноги промокли, но ничего не поделать. Сибер почувствовал его присутствие. Мониторы задёргались белым шумом. В них образовались очертания человеческого лица. Из динамиков зазвучал электронный голос:

— Зачем пришёл?

— Ты знаешь.

— Я не провидец, Инсар Килоди.

— Но многое знаешь, так ведь?

— Верно. Спрашивай или уходи.

— Хочу, чтобы ты работал на меня, — честно признался Инсар.

— Я никому не принадлежу. Никому.

— Но как же Артук?

— Щит от назойливого окружающего мира. Комфорт быть свободным.

— Свободным в Вязи?

— Тебе не понять. Никому кроме сибера этого не понять. Даже многие детрийцы этого не понимают.

— Чего именно?

— Гула Потусторонней Вязи.

— Гул?

— Гул. Потусторонняя Вязь зовёт тебя, она страдает. Источник страдает. Гармония нарушена. Кто-то должен остановить мучения. Ты обязан Потусторонней Вязи. Она давно выбрала тебя для своего исцеления.

— О чём ты?

— Забудь о словах. Просто иди дальше.

— Сотрудничай со мной, Сибер.

— Зачем? Стать пешкой?

— Сибер Хакко. Так ведь тебя зовут? Сибер Хакко. Хакко — твоё имя. Я называю тебя по имени, я твой друг.

— У сибера нет друзей.

— Ты станешь исключением. Обещаю.

— Как можно клясться в мире свободном от веры?

— Теперь ты ошибаешься, сибер Хакко. Я клянусь с ясным осознанием толка новой религии, что расцветёт в усталом мире. И я зачну её в Котловане.

— И кому же будут поклоняться поборники новой веры, Инсар Килоди?

— Хсару.

* * *

Убежище Артука стало для Инсара и Измира новым пристанищем. Они расположились в соседней со спальней Артука комнате, куда поставили две кровати, огромный письменный стол, различную электронику и мебель. Измир удовлетворённо потирал свои мелкие, сморщенные ладони, предвкушая море любопытной и увлекательной деятельности. Инсар застал карлика за столом, погружённого в какие-то расчёты. По сравнению с мебелью гибриоид выглядел комическим, гипертрофированно уменьшенным.

— Где бывал, уважаемый друг? — спросил Измир, не отрываясь от монитора.

— Не твоё дело! — резко выпалил Килоди и без сил рухнул в постель.

— Почему невесел?

— Отвали!

Измир озадаченно глянул на Инсара, сполз со стула, подошёл к нему и присел рядом.

— Я виноват в чём-то? — снова спросил Измир.

— Всё то время, что мы шлялись по Илейе и забивались в угол от малейшего косого взгляда, ты мог нормально изъясняться, платить за ночлег, просто доступно всё разъяснить! А вместо этого ты корчил из себя тупого карлика, который владеет какими-то фокусами, но всё равно нихера не понимает! Зачем?!

— Мне понятно твоё негодование, Инсар Килоди. Позволь, я объяснюсь.

— Валяй, Измир! Расскажи мне очередную сказку о демонах, древних предназначениях, духах и невероятной силе, что скрыта чёрт знает в чём! Измир, эти бредни мне уже поперёк горла! Слышать не хочу о всяком мистическом и непонятном! Я устал, карлик! Тошнит от всего! И сказать по правде! — Инсар вскочил на ноги, его глаза пылали, плод «соляной грозди» нагрелся так, что припекало грудь. — Ничего бы не изменил, занеси снова этот ублюдок Артук свою палку в попытке размозжить тебя! Признаться, я внезапно захотел, чтобы он разбил твою башку! Да, я немного привязался к тебе, но тогда мне было плевать!

— Что ты знаешь о моём народе? Ровным счётом ничего! Да, мы босяки, у которых нет цивилизации. Мы падём перед вашей техникой и оружием. Но у нас есть знание, дарованное самим Хсаром. Я говорю — ты слушаешь! Существует короткая гибриоидская легенда, Инсар Килоди, повествующая о великом гиганте, упавшем с небес. Он слонялся по земле, смотрел на мелких, будто муравьи, созданий и не видел в них кого-то, кто почитал бы его, был бы похож на него. И тогда великий гигант решился и создал свой личный народец. И он собрал первое существо дикой расы. У него вышло здорово! Существо это было идеальным: сильным, быстрым и умным. Создав сотню таких существ, он отправил их воевать с другими, непохожими на гиганта созданиями. И другие победили, потому что их было больше. Они окружили гиганта, свалили его наземь и, связав, проткнули глаза, чтобы он больше никогда не смотрел в их сторону. Горстка выживших существ спасла гиганта. Гигант озлобился и принялся клепать новых наугад, как придётся, но делая их великое множество. Гигант путал местами органы, а лицо и всё тело выходили неаккуратными, торопливыми. Ожившие человечки могли пугать уродливостью, но были сильны, глупы и упрямы. Создав армию уродцев, гигант отправил её на других. И уродцы победили, перерезав всех недругов. И заняли свою территорию. Так появились праотцы моего народа, имя которого, кстати говоря, не имеет ничего общего с общепринятым названием — гибриоид.

— И как вас называть? — спросил Инсар.

— Шиверы — потомки могучих широзаев.

— Кто такие широзаи?

— Наши праотцы, Инсар Килоди.

— Допустим, — согласился Инсар, — но я-то тут вообще причём?

— А притом, что владыки наших праотцов, а точнее сгустки мятежной энергии, именуемые также Зуверфами, выбрали твоё тело и твой оттум — чрево жизненный силы, как сосуд для концентрации высшей власти.

— Какого хера я им дался то, этим сгусткам?! Объясни мне?! — Инсар покраснел, грудь снова неимоверно жгло.

— Прости, но ответ знают только два существа — это смагоры, древнейшие и могучие шиверы, мудрейшие создания нашего народа, — сказал Измир.

— Круто, — выдохнул Килоди. — И как с ними поболтать?

— Никак. Они приходят сами. Я хотел привести тебя к своему народу, познакомить с обычаями. Быть может, они бы обратили на тебя внимание. — Ответил Измир и продолжил. — Но скажу, зачем притворялся. Проверял. Убеждался. Смотрел на тебя со стороны. И теперь уверен в том, что наш король не ошибался. Я видел Зуверфов, и это настоящее чудо. Ты — мой повелитель, Инсар Килоди. Я преклоняюсь перед твоим величием, пусть ты ещё и не осознал его.

— И с чего мы начнём строить новую веру?

— С азов, господин, — Измир подскочил на свои короткие ноги и оживился, — поможем людям. Необходимо дать им то, без чего нельзя прожить. Чистая вода, тепло, еда и уверенность в завтрашнем дне. Показать народу, что ты сделаешь всё для их блага, несмотря ни на какие преграды. И тогда они уверуют в тебя, ибо человек есть существо крайне ограниченное и отлично адаптируется.

Измир дал совет: действовать решительно и быстро. По его данным, в Трезубец пребывали сорвиголовы, которые уверяли, что убили Инсара Килоди и теперь требовали выкуп. Инсар морщился от новостей по ТВ-панели, в которых не осталось ничего кроме политической пропаганды, сообщениях о «Вечном Страннике» и каких-либо светских раутах. Виктор Соломон, избранный Конфорнумом на пост Временного Лидера Илейи, часто появлялся на людях, много выступал, занимался популизмом. Инсар ничего никому не обещал. Он молча гулял по узким улочкам Котлована, вглядывался в приоткрытые коридоры и окна, за которыми всё остановилось. Дети больше не носились по «котлу». С каждым днём холодало сильнее, и когда выпал обильный снег, Инсар отдал приказ бывшим людям Артука, которые теперь работали на него. Отбить Железнодорожную станцию у Трезубца, взять из гружёных вагонов столько угля, сколько можно унести, и запустить котельною. Инсар приказал убить весь дозор на водораспределительной скважине и запустить воду во все дома Котлована. Наёмники были озадачены, но не спорили. В конце концов, им не за это платили деньги.

* * *

— Что мы ищем, Инсар Килоди? — голос сибер потускнел.

Его голова на подголовнике дёргалась так, будто он вот-вот навсегда завершит свой сеанс.

— Ты способен искать то, о чём никто никогда не слыхивал?

— Не существует такого в природе, Инсар, — ухмыльнулся шипящий человеческий силуэт белого шума.

— Тогда я готов произнести лишь слова. И дальше остаёшься только ты и Вязь.

— Говори! Медленно и чётко.

— Зуверф. Иншар. Мятежная энергия. Хсар. Глыба. Оттум. Балай-де-утран. Джулия Фокстрот.

— Начну с конца, — отозвался сибер Хакко, — проще будет.

— Ты знаешь, где она?

— Пока нет. Но, по крайней мере, на один твой вопрос я скоро отвечу.

— Я не спрашиваю. Я прошу найти хоть что-нибудь.

— Приходи, когда посчитаешь нужным. Но не торопись. И ещё, скажи работникам в котельной, чтобы меня оставили в покое. Мне комфортно в холоде.

— Но ведь скоро начнутся суровые заморозки, — возразил Килоди.

— Пища, влага и безмятежность. Больше меня ничто не беспокоит. И ты не тревожься.

* * *

Килоди продолжал наведываться на крыши «котла». Каждое его утро начиналось с обязательного рейда по городку. Утром люди занимались хозяйством, дети снова появлялись на улочках. Мужчины собирались на самую неприветливую работу, которую только мог предложить Трезубец. Мыть водостоки или подметать улицы. Даже грузчики столице ни к чему — вовсю трудилась робототехника. В «предбанник» понемногу возвращались торговцы.

По вечерам Инсар выглядывал в окно резиденции и видел тусклые огни в застеклённых проёмах жилищ. Килоди понимал, что это он дал людям тепло, свет и воду. Несколько смертей вернули надежду Котловану, но вместе с тем принесли большие проблемы.

— Я отличный бухгалтер, Инсар, — приговаривал обычно перед сном Измир, занимаясь переводом очередной сотни тысяч статов с личного счёта на картридж Артука, который карлик забрал себе и перекодировал, — но и только. Присмотрись к наёмникам. Тебе нужен воин, преданный и талантливый.

— Вряд ли могу хоть кому-то из них верить, — отмахнулся Инсар.

— Поэтому я и говорю — присмотрись.

Случай решил за Инсара, хотя очередной обход «котла» мог стать для Килоди последним. На одной из тихих заснеженных крыш на отшибе Котлована в него стреляли. Инсар рухнул на колени и простёр руки к небу:

— Стреляй наверняка! Или ты хочешь меня напугать?! Бессмысленно! Артук ничтожен, он тебе ничего не даст!

С другой крыши очередной надстройки, разукрашенной мрачными граффити, поднялась из укрытия фигура снайпера. На стрелке была выцветшая цвета хаки старая форма «РОМБА». На лице тёмно-зелёная, выполненная в виде пасти змеи акриловая маска с вырезами для глаз и рта.

— Не могу никак взять в толк, — заговорил наёмник, стянув свою маску, — чего ты добиваешься своим меценатством? В чём подвох?

Мужчине давно разменял четвёртый десяток. Сам крепкий, кряжистый, но совсем не гора из мышц. Невысок, на глаз метр семьдесят пять или чуть выше. Инсар пристально изучал наёмника, пока тот приближался к нему, удерживая на мушке. В частности лицо, живое, с тонкими губами, крупными глазами, острое, с пытливым взглядом. И рыжий ёжик густых волос. Похож снайпер был скорее на продавца мороженого, который мечтал стать актёром боевиков.

— Всё предельно просто — я хочу помочь, — ответил Инсар, поднявшись с колен и отряхнувшись от прилипшего к одежде снега.

— Зачем?

— Буду с тобой честен — сам того не знаю. Но хочу, чтобы Котлован сплотился.

— Слыхал, сколько за тебя дают вскладчину? Артук сто штук плюс Трезубец миллион. Одна пуля обеспечит меня и моих будущих спиногрызов на много лет.

— Тогда не медли.

Стрелок замялся.

— Херня какая-то со мной, да вот только неохота мне тебя порешать. Всё правильно делаешь, по чести.

— У наёмников есть честь?

— Не знаю, как там с честью у кого дела обстоят, но у бывшего офицера она точно имеется.

Рыжий сверкнул сапфировыми глазищами.

— Сделаем вот что, — Инсар перехватил инициативу, — сейчас ты отпустишь меня с миром, а захочешь примкнуть — милости прошу. Я ценю профессионализм и честность. Но предупреждаю, Артук так или иначе умрёт. Либо я сию минуту, либо Артук.

— Фух, дело плёвое, — выдохнул рыжий, — насрать мне на этого жирного хряка сто куч. Так что счастливый у тебя сегодня день.

* * *

Вместе с заморозками пришла острая нужда в еде. Инсар подкупил одного из поставщиков Трезубца, который проводил товарные вагоны через станцию близ «котла» с продолжительной остановкой. Набирая хлеба, масла, сыра, чая, мяса, соли, сахара сотнями килограммов, Инсар старался равномерно распределять припасы между котлованцами. Но всё равно хватало не всем. А чем сильнее била стужа, тем больше требовалось еды, спичек, керасина и ворвани. Многие горожане разжигали в домах каганцы и плошки, добавляя тем самым толику тепла и света.

Инсар часто заглядывал в «лазарет» к Казау. Больных с каждым днём становилось всё меньше, и даже безнадёжные шли на поправку и улыбались.

— Я хрен знает, чего ты там наворотил, Килоди, но, бляха, оформлю тебе свои уважение и безмерное спасибо! — Лыбясь во весь рот, тарахтел взбодрившийся парень. — Народец шушукается о твоей персоне, болтают, мол ты прибрал к рукам Артука и его горил. Чёрт, недоумеваю, как ты это провернул, Инсар, но яйца, видать, на месте, скажу я тебе.

Инсар не знал, что ответить. Он, собственно, ничего не делает, всё за счёт богатого карлика. Но наёмники, даже самые прожжённые, стали с ним учтивей.

Инсар часто думал перед сном, а вдруг он попал в большую аферу, игру, в которой он разменная монета? Придёт время, и его уберут с доски. Но Зуверфы всё же реальны, он их видел, и они ему служат. Килоди поймал себя на странном, почти невозможном желании — он снова хотел услышать ИХ шёпот, ИХ шипящую, скользкую речь. Сорвать подаренный кулон и чёрт с ним! Но боли ужасны, неимоверны, невыносимы. Инсар вспомнил о своих приступах, и его лицо передёрнуло. Ему снился сон. Всё тот же старик Асмар Мбалли и его светящийся глаз. Вокруг всё размыто, будто он под наркозом и вот-вот скальпель хирурга коснётся его плоти. Приводы его шеи пришли в движение, из глотки доносился сдавленный неясный звук. За спиной старика набухал полупрозрачный шар. Мбалли что-то неистово кричал, и шар, изменив цвет, став багровым, взрывался, обдавая Килоди горячей плотной скользкой жижей. Сон прерывался.

Кто-то настойчиво ломился в дверь спальни. Измир кряхтя сполз с кровати, накинул детскую пижаму и побрёл открывать. На пороге стоял рыжий приятель Инсара.

— Снег на улице, зашёл погреться, — искренне, почти по-дестки улыбнулся рыжий. Без оружия он точно походил на продавца сладостей.

— Проходи, — Инсар жестом показал конвою отбой, мол, всё в порядке, — присаживайся. Чай будешь?

— Меня зовут Измир, — гибриоид протянул свою ладошку рыжему, тот ответил крепким, но не костоправским рукопожатием.

— Я по делу пришёл, — начал стрелок, — птичка напела об одном мероприятии. Скоро на Котлован бросят настоящую армию. Не то, что последнее время — пара-тройка группок и тю-тю. Отбиваться удавалось, как нефиг делать — пара трупов, и остальные драпают до самого замка. Но в этот раз будет жесть, уж поверьте. Не уверен, что продержимся. Можете не верить. Я предупредил. Боевиков у вас маловато, даже если по углам поскрести. Короче, кумекайте. Меня Коброй кличут. Найдёте. Парни знают меня, я на жирного трахаря долго батрачил. Кстати, жив ещё волосатый поганец-то? — Кобра кивнул в сторону противоположной двери, за которой безвылазно сидел Артук.

Инсар кивнул.

— Мочить будете его?

Инсар медлил. Измир тоже. Артук им больше не нужен. Свою функцию он выполнил, не дав наёмникам растерзать выскочек-нуворишей. Прошло некоторое время, «котёл» стал перерождаться, и отношение бойцов менялось вместе с ним.

— Артук нам безразличен, — стараясь подобрать самые нейтральные слова, проговорил Инсар.

— Значит, дождётесь, когда он вопьётся занозой в заднице! Нет более дерьмового и гадкого пакостника, чем уязвлённая, обиженная свинья с потухшим фейерверком амбиций! Или мечтаете как-нибудь очнуться с перерезанными глотками?

Измир глянул на Килоди как бы советуясь. Тот решение принял.

— Подожди здесь, — сказал Килоди и прошёл к Артуку.

Тот сидел на своей кровати и копашился в планшете. Выглядел Артук омерзительно: грязные волосы слиплись, морда опухла, на коже выступила сыпь. Увидев Инсара, он слабо кивнул.

— Скажи мне, Артук, кто заказал Фрая?

— И что мне с того? Какая прибыль? И не всё ли равно?

— Это важно.

— И ты не тронешь меня, если я тебе выдам имя?

— Я обязательно подумаю над этим, Артук.

— Его сводный брат Оло Ван Дарвик. Никто, даже Родензир или «Чёрная Улитка» не обладают той властью, что сконцентрированна в руках Ван Дарвика. Так что, засранец, не пёр бы ты на него, иначе всё равно не выстоишь, — Артук мрачно хмыкнул и вернулся к экрану планшета.

Инсар вышел из комнаты Шарама, вернулся к Кобре и гибриоиду:

— Только быстро, — выпалил Килоди.

Кобра кивнул и с ухмылкой удалился в соседнюю спальню. Раздались мужские крики, вопил Артук Шарам. Затем ор стих, перетекая в гортанные хрипы. Через минуту угасли и они. Показался Кобра. Его щёки налились красным, на лбу выступил пот.

— Жирный, скотина, — выругался рыжий, — укусил даже, гад.

— Как быть с готовящейся облавой? — спросил Измир.

— Я недурно стреляю, но стратег из меня паршивый.

— И всё же, — подхватил Килоди, — чтобы ты сделал?

— Ну-с, — Кобра склонил голову набок, он так думал, — пожалуй, собрал бы всё оружие и раздал его каждому, у кого есть указательный палец. И тогда, быть может, у нас появиться шанс отстоять Котлован.

— Обустраивайся, ты нам пригодишься, — распорядился Инсар, и конвой проводил Кобру на первый этаж, в так называемый казарменный блок, где жила охрана Артука.

— Измир, проветримся? Ты засиделся, а ведь жителю джунглей крайне необходим свежий воздух, — Килоди влез в штаны и глянул на карлика.

— Не стану возражать, — согласился Из.

Погода устоялась дивная. Инсар ещё не видел Котлован таким красивым. Он и подумать не мог, что место, в котором всем на всех плевать, куда приходили умирать или погибать, где воровали и торговали людьми, может принять настолько роскошный вид. Дома и улочки, украшенные снегом, к стенам прибились высокие сугробы. Ребятня прыгала с третьего этажа и катилась вниз, пока не окажется у сточных канав, которые теперь стали чем-то вроде жёлоба для катания на самодельных коньках. Котлован, каким бы прогнившим и павшим он не был, всё равно казался Инсару далеко не потерянным, даже наоборот — в чём-то превосходившим стерильный Трезубец с его многомиллионным населением. В конце концов, обречённые отправлялись на дно Шрама Земли, а в «котле» со дня на день перебивались те, кому что-то ещё нужно от этого мира, от этой несладкой жизни.

Они подошли к ветхой железной дверце. Первый этаж огромного, путанного пятиэтажного лабиринта, в котором проживало семей двадцать, не меньше. Открыла самая пожилая дама в толстом шерстяном халате. Ей исполнилось лет сто пятьдесят.

— Мадам Гуажье на месте?! — громко спросил Инсар, полагая, что у старухи проблемы со слухом.

Старуха пару раз кивнула и захлопнула дверь перед их носом. Немного погодя появилась и сама мадам Гуажье — прекрасная полная женщина с неувядающим выражением лица.

— О, милый мой! Как я рада тебя видеть! — женщина заключила Инсара в объятиях, расцеловала его, подмигнула карлику.

Они с Килоди обменялись новостями, говорила преимущественно розовощёкая Гуажье. Измир прикинул, что она лет на семьдесят моложе предыдущей старухи, но спросить не осмелился.

— Ваши пальто, — женщина вручила Инсару два увесистых пакета с одеждой, — материала много, шью всему дому. Зато не мёрзнем. Радостно от этого, а то переживали, думали, как быть. Нынче проще стало. Спасибо вам, Инсар, спасибо.

Распрощавшись с мадам Гуажье, Инсар осмотрелся, принюхался и отметил, что в воздухе пахнет свежей выпечкой, а на витрине пекарни Алфара, что располагалась почти напротив дома Гуажье, нет таблички «ЗАПЕРТО».

— Похоже, старина Алфар снова трудится по призванию, а не нужде. Есть хочешь? — предложил Инсар. — Заодно и примерим новый наряд.

Измир кивнул, и они вошли в пекарню, из недр которой по всему «котлу» расплывался сладкий аромат свежевыпеченного хлеба и терпкий зазывающий запах корицы и кориандра.

— Откуда ты его знаешь? — спросил Измир, когда они уселись в самый дальний угол заведения. Народу было немного, но всё же он был.

— Кобра собирался убить меня, но я его переубедил.

— И придушил Артука. Согласен, Шарам нам не нужен, но не тебе ли стоило впитать его жизненную силу? Личности наподобие Артука весьма колоритны, пусть и мерзки. Не теряй такие возможности.

— На мне амулет, забыл? — Инсар ткнул себя в грудь, — что проку от чьей-либо энергии, если я не могу её забрать?

— Я вообще не понимаю, почему он ещё у тебя на шее! — скорчив растерянную мину, сказал Измир.

— Предлагаешь сорвать и выбросить?

— Ну, такими вещами не разбрасываются — это первое. Зачем тебе исполнять волю какого-то дядьки, которого ты и знать не знаешь? Это второе. Ну и третье. Зуверфы не плохие. Болью они подтолкнули тебя.

— Убивать! — сдавленно выкрикнул Инсар. — Они заставляли меня убивать!

— Временная мера, — покачал головой карлик, — временная и вынужденная. Они были слабы. Теперь станут сильнее. Поверь мне. Твои психика и тело будут готовы.

— К чему?

— Вдохни здешний воздух — воздух Котлована. Он пропитан мятежной энергией. Это то, что им необходимо. Почитание, слепая преданность, жертвенность.

Подошёл Алфар — высокий и в молодости сильный мужчина, который с годами приобрёл седую бороду и гладкую лысину. Он тепло улыбнулся гостям, обратился к Инсару.

— Товарищ, я рад вас лицезреть, — Алфар осклабился и пожал руку Килоди, — чем я смею угостить? Есть вкусный чай. И пара свежих, горячих ватрушек.

— Тащи, что есть, — в ответ улыбнулся Килоди.

Алфар кивнул и удалился.

— Измир, как нам быть с грядущим вторжением? — спросил Килоди.

— И в это веришь? У меня нет оснований считать, что готовится нечто подобное.

Алфар принёс горячий чай, от которого шёл терпкий мятный аромат, и пару толстых пирогов с творогом.

Инсар тронул пекаря за рукав, когда тот собрался уйти:

— Скажи, где у тебя можно переодеться?

— Закончите и подойдите ко мне, я вас провожу вниз. Там у нас что-то вроде кладовки. И, кстати, если нужно могу выбрить.

— Незачем, с кудрями сами как-нибудь справимся, — улыбнулся Килоди, и пекарь ответил ему учтивым кивком.

Инсар вернулся к разговору. В помещении играла музыка. Местное котлованское радио. Песня сменилась залихвастским говором ведущего, который много шутил и балагурил.

— Кобра врёт? Или в Котлован проникали солдаты Трезубца? — пристально воззрившись на гибриоида, спросил Инсар.

— Ну да, случалось пару раз. Расставили дежурных по периметру «котла», как ты и велел. Там всего-то человек пятнадцать было. Постреляли, парочку их солдат ранили и разошлись. Не критично.

— Как думаешь, почему официальная власть до сих пор не выходит на разговор? И это после потери «котла», передаточного аква-пункта и дерзкого налёта на железнодорожную станцию? Полагаешь, им всё равно или они не гордые, так оставят?

Измир поморщился и недовольно помотал своей уродливой безволосой головой.

— Я верю Кобре, потому что сам ждал, когда Трезубец осмелеет. И ещё, Ко-Ланди! Если ты впредь скроешь от меня что-либо, клянусь, я сначала убью тебя, а затем прикончу себя! И закончится на том великая миссия твоего народа! Уяснил?!

— Да, господин.

Карлик покорно опустил голову, его грубая кожа приобрела пунцовый оттенок.

Инсар смотрел на своё отражение и дивился тому, насколько постарел за несколько последних месяцев. Короткая густая бородка и волосы чуть ниже плеч. Кожа стала грубой, прибавилось морщин. На него смотрели ясные, ничем не замутнённые глаза. Эти глаза видели суть. Измир был ему предан, Кобра — искренен. В Котловане не было никого, кто желал бы ему смерти.

— Ничего сидит, сносно, — буркнул Измир, облачившись в короткое, но отлично скроенное шерстяное коричневое пальто. Инсару обновка тоже понравилась. Укороченное пальто серо-зелёного цвета отлично смотрелось на нём. Стоячий воротник полностью скрывал шею.

— Устрой для меня одну важную встречу, благородный шивер, — попросил карлика Инсар.

— С кем?

— С эмиссаром «Чёрной улитки».

— Рискованно, — почесал лоб своим острым ногтем Измир, — но почему бы и нет. О чём пойдёт речь?

— О сотрудничестве, Измир, — ответил Инсар и пошёл наверх, на воздух. Измир поспешил за ним.

На следующее утро Инсар набрал двадцать шустрых парней и пару девчонок. Каждому Инсар раздал мешок, набитый письмами. Все они адресовались жителям Котлована.

— Вы зайдёте во все жилища «котла» и выдадите послание лично в руки. Если нет дома, вернётесь позже. Если снова никого, сунете конверт под дверь. Уяснили?! Следить за вами стану выборочно, но кто оплошает — тот может забыть о Котловане! Если кто-то не умеет или не может прочитать — вы читаете вслух! По двести статов за хорошую работу! К глубокой ночи все письма должны быть розданы.

«Данное послание получили все! Все, кому дорог Котлован. Со дня на день Трезубец ударит. Власти хотят отнять у нас воду, еду, тепло. Свободу. Только так они смогут контролировать, руководить нами. Я, новый хозяин поместья Шарамов, против политики Трезубца! И я готов биться насмерть против властных ублюдков! Но мне нужна поддержка. Мужчины и женщины, готовые взять оружие, приходите к моему порогу, и я дам вам орудие и патроны! Кто захочет — встанет рядом со мной. Другие пусть повесят на дверях и ставнях замки! Не пускайте чужаков, помешайте им разрушить ваш очаг! Помогите мне отстоять город, защитить ваш дом! Я жду каждого из вас».

Рассвет ознаменовался крупным снегопадом и не слишком дружным, но единым хором из тысячи голосов, которые слились в одном слове — «котёл». Гул нарастал, люди свистели и выкрикивали проклятия в адрес Трезубца. Инсар вышел на террасу резиденции, и его тут же захлестнули неподдельная гордость, воодушевление и бодрость. К вотчине Шарамов подступила целая армия котлованцев. Среди них были и дети, неспособные удержать самое лёгкое оружие.

— Пришли! — возгласил Инсар своему низкорослому приятелю. — Вели выдавать орудие и патроны.

— Ещё раз повторяю, существует гигантский риск, они не воины, — залепетал Измир.

— Исполняй!

Цоколь обители Шарамов был усеян различным оружием и снарядами. Хватило не всем, но многим. Инсар попросил пересчитать каждый ствол. Автоматы, пистолеты, гранатомёты, винтовки и гранаты — восемьсот пятнадцать единиц отправилось в руки народа. Эту коллекцию Артук Шарам собирал долгие годы, не иначе, как готовился к маленькой войне. И время пришло.

Толпа разбрелась только к вечеру. Инсар испытывал странное чувство, с одной стороны, его задумка срабатывала, с другой, позвякивал маленький тревожный колокольчик, который повторял слова Измира: «Рискованно, чрезмерно рискованно». Но Инсар понимал, что иначе никак. Его наёмники — слишком ценный ресурс, чтобы выставлять его на передовую и терять понапрасну. Щит из вооружённых озлобленных гражданских — наилучший раздражитель для профессиональных военных.

Наступления ждали долго. Некоторые из окружения Килоди стали сомневаться, что Кобре стоит верить, другие, кто Кобру знал как человека слова, считали, что Трезубец передумал. Приближался большой праздник — Ночь Обновлённого Цикла. Котлованцы запасались продовольствием больше обычного. Вопреки всему, настроения в городке царили безмятежные. В то, что Трезубец ударит всего за день до праздника, никто не верил. Но так и вышло. Без каких-либо переговоров четыре роты военного спецназа вошли с окраин, образовав кольцо. Спецназу поставили задачу — уничтожить обитателей поместья Шарамов, попутно устраняя всех, кто помешает выполнению приказа.

Чёрный камуфляж мелькал мимо окон, которые спешно закрывались на ставни. Около двухсот пятидесяти бойцов проникли в «котёл», не встретив никакого сопротивления. Часовые на крышах, увидев чёрные ручейки, текущие по улицам, доложили Килоди.

— Началось, — потёр ладони Инсар, — я уж думал, не решатся.

— Ты как будто этому рад, — грустно заметил Измир.

— Ожидание утомляет, сам знаешь.

Измир ничего не ответил.

— Хватай камеру и отправляйся снимать, — приказал Инсар карлику, — возьми Кобру.

— Чего ради, Инсар?! Я не самоубийца, я — финансит, забыл?! — взмолился Ко-Ланди.

— Нам нужны эти кадры! А доверяю я только тебе. Кобра позаботится о твоей сохранности.

Измир кивнул, мол, уговорил.

— Пора вылазить из нор.

Инсар щёлкнул пару тумблеров у аппаратуры, что стояла на столе в спальне, присел на стул, приблизился к круглому мягкому микрофону и заговорил решительно и напряжённо:

— Котлованцы! Час пробил! Враги на вашей земле! Они лишат вас воли, отнимут право выбирать, прикажут жрать землю, а затем выпнут на дно Шрама Земли! Вы этого хотите?! Если вам дороги жизни, здоровье ваших детей, если вам не плевать на будущее, услышьте мой призыв! Зарядите оружие и нажмите на спуск! Пусть враг горит в праведном огне и подрывается на минах! Будьте смелыми и решительными! Во имя себя, ради новой жизни!

Речь Килоди ненадолго зависла в морозном воздухе Котлована. Раздались выстрелы.

Зов разлетелся по всему Котловану, как пронзительные крики воронов над пустырём. Неприступный городок наводнился солдатами. Они были везде, их было слишком много.

— Глянь! — кричал худосочный парнишка, высунувший свой нос из окна. — Саранча! Дави паразитов!

Его клич поддержали короткими автоматными очередями. Нападавшие разгруппировались, заняли оборонительные позиции. Шутка ли, но они сами загнали себя в скворчащее пекло, из которого выход один — вперёд ногами.

Бойцы Трезубца укрывались за стенами сооружений, прячась от выстрелов, от разрывов осколочных гранат. Местные забрасывали их зажигательными коктейлями, повсюду вспыхивали яркие огненные островки. Волна столкновений прокатилась по всему «котлу», превратив его в горячую красную точку, в бурлящий вулкан, который вот-вот выплюнет очередную порцию смертоносной лавы.

— Эхо-эхо! — орал в портативный передатчик капитан Моллс, ответственный за операцию «Транквилла». — Нас зажали! Повторяю, нас расстреливают, как скот! У местных есть оружие! Много оружия! Эхо-эхо! Нам не выстоять!

Позывной «Эхо» относился к мобильному штабу, обосновавшемуся в Трезубце. Их прекрасно слышали и видели. Миниботы, подключённые к зрительному нерву каждого бойца могли транслировать всё, что видит носитель. Но на экране, разделённом на восемь частей, менялись заснятые кадры только с восьми миниботов. Один из них принадлежал капитану Моллсу, видавшему виды вояке, чьи заслуги перед Илейей не счесть и на двух руках. Сейчас штабные наблюдали страшную картину. Зажатый в каком-то сарае, отряд Моллса отчаянно отстреливался, чаще всего наугад, слепо вскидывая автомат в оконный проём. Отряд транжирил патроны, силы и веру. Местные погибали, но их было слишком много. Каждую смерть котлованцы воспринимали остро и болезненно. Осталось семь камер. Восьмая только что потухла — солдата на части разорвало гранатой. Через минуту остановились ещё две камеры, оставив на экране всего пять ячеек. В каждой был огненный кошмар, автоматная трель и безудержный рёв котлованцев, в котором смешались призывы к убийству и восхваление Истинного Лидера.

— Капитан Моллс, как слышите меня?! — спрашивал Борн Блай, лично руководившей операцией.

— Слышу! Плохо, но слышу!

— Говорит маршал Борн Блай! Моллс, продержитесь ещё минут десять, высылаем подкрепление!

— Маршал! Без толку! Б-е-е-е-з т-о-л-к-у! — проорал Моллс, и за его спиной, у стены дома, разорвался снаряд, пущенный из гранатомёта.

Борн Блай глянул на монитор, где менялась картинка со спутника, снимавшая кровавое побоище в «котле». Бои велись на всей территории. На упитанном лице Блая проступили морщины, он знал, что идёт на крайние меры, но иного выхода не было.

— Слушай мой приказ! — начал Блай, и весь штаб затих. — Активировать военмехов, установить целью дом шарамов! Сторонние указания: работаем на тотальное уничтожение.

Спустя минуту на стоянке одного крупного супермаркета из-под земли повалил дым. Асфальт потрескался, земля разверзлась. Прохожие — жители Трезубца — в панике кидались прочь. Функция семнадцатого артикула предполагала мгновенную реакцию на военное вмешательство, будь то вторжение противника или собственная агрессия. Пробужденные от магического сна десятки тонн ходячей техники, образцы которой были когда-то куплены у Детры, поднимались в буквальном смысле из-под земли в разных районах Трезубца, снаряжённые и готовые нести разрушение. Махины, каждая в высоту с двухэтажный особняк, стояли на четырёхосной пневмоподвеске и перемещались либо на крупных бронированных колёсах, либо за счёт металлических конечностей, напоминающих гигантские паучьи лапы. Мехи управлялись автономно, из штаба — на одну машину два оператора. Переливающиеся хромированным металлом бронированные военмехи, оснащённые пулемётами и ракетными установками, выкатились на главную артерию Трезубца.

— ОЧИСТИТЬ ДОРОГУ! ОЧИСТИТЬ ДОРОГУ!!! — звучало над третьим, самым бедным и густонаселённым районом города. — ПРИЖАТЬСЯ К ОБОЧИНЕ И НЕ МЕШАТЬ ПРОЕЗДУ ВОЕННОЙ ТЕХНИКИ! НЕ МЕШАТЬ ВОЕННОЙ ТЕХНИКЕ!!!

Пронесшись мимо напуганных илейцев, двадцать три меха проследовали в сторону бурлящего Котлована.

— Тридцать девять, — прохрипел Кобра, не отрываясь от оптического прицела.

Пальцами левой руки он коснулся верхнего маховичка, затем бокового, корректируя прицел. — Такими темпами я установлю свой личный рекорд.

— И сколько? — спросил Измир.

Он не отрывался от монитора портативной миниатюрной камеры, которая лежала на кирпичных блоках. Они укрылись в старой и высокой башне Котлована, в которой когда-то висели небольшие, но звонкие колокола и дежурил человек, бивший в них, завидев пожар или стычку на улочках города. Спустя годы, когда застройка Котлована стала напоминать огромный улей, от колоколов решили избавиться и переплавить на строительные нужды.

— Восемьдесят восемь, — ответил Кобра и надавил на скусковой крючок.

— Ты гордишься этим достижением? — снова спросил Измир.

— Не сказал бы, — Кобра запустил руку в боковой карман своих брюк, выудил папиросу, спичку, зажал первую в зубах и, щёлкнув спичкой о подвернувшийся камень, выбил огонь. Прикурил. — Спортивный интерес, что ли.

— Кадры что надо, — сменил тему Измир, — только зачем они нужны. Ума не приложу.

— Хм, тебе виднее. Дан приказ — я его выполняю. Хотя, если честно, недолюбливаю гибриоидов.

— Какая неожиданность, — буркнул Ко-Ланди. — А почему, если не секрет?

— Поганые вы какие-то. Противные, что ли. Держаться подальше хочется.

— Инстинкты, — протянул гибриоид. — И после этого не вас, а нас сравнивают с животными. Дикость!

Кобра снова выпустил пулю, пробившую шею спецназовца. Кровь хлестнула, оросив грязный снег. Громыхания и выстрелы не замолкали ни на минуту. Некоторые бойцы Трезубца бросали оружие и выходили из-за укрытий с высоко поднятыми руками. Но в плен их не брали. Расстреливая в упор, котлованцы пожинали плоды своей многолетней ненависти к тем, кто, отчего слепо вообразил, что имеет над ними какую-то власть.

От нескольких рот осталась лишь малая горстка, способная вести ответный отчаянный огонь. Капитан Моллс потерял пятерых из тех восьми, кого зажали в пустом доме на северо-западе «котла», неподалёку от закрытой ныне кондитерской, носившей когда-то название «Торты и пирожные Стэнли». Моллс, прижавшись спиной к стене, пару раз выдохнул, вскинул автомат, поднялся, выглянул наружу, наспех прицелился и выстрелил в самую незащищённую цель, сразив её наповал. Это была последняя пуля капитана, доставшаяся двенадцатилетнему мальчишке, который перебегал от угла улицы к своему дому, поскользнулся на ледяной корке и грохнулся на спину. Поднимаясь и поправляя шапку, он глянул в сторону стрелка и тут же упал на спину, получив пулю в лоб.

В небе загудело, будто ударили в гонг и растянули этот звук на несколько невыносимых минут. Кое-кто из котлованцев обернулся на лязг железа — огромные мехи спустились в их бурлящую яму и ступали своими острыми гидравличесекими конечностями по ветхим крышам. Мехи на колёсах продирались сквозь сугробы.

— МЕХИ! МЕХИ! — завизжал народ.

Затрещали турели. Котлованцы замертво падали на снег, как скошенные полевые цветы. Машины смерти забирали жизни хладнокровно, безжалостно. Автоматы и ружья были бессильны. Громоздкие, укреплённые плотной бронёй стальные гиганты шагали по аппендиксу Трезубца, разрушая целые кварталы, выедая всё живое. Двадцать три машины методично уничтожали живую силу противника, прерываясь лишь затем, чтобы остыли турели.

— Ты видишь это?! Видишь?! Они не могли! — занервничал Измир, продолжая снимать кровавое кино.

В объектив камеры попали четырёхлапые мехи с чёрным продолговатым полированным туловищем. На одном конце туловища были установлены три турели, поливающие свинцом всё вокруг: неразборчиво и повсеместно. Сзади, почти как у какого-нибудь скорпиона, был установлен защищённый зенитно-ракетный комплекс класса земля-земля. Группа местных бросилась наутёк, силясь выбраться из зоны обстрела и спрятаться за ещё уцелевшими сооружениями. Зад махины раздался, открылось два сектора, из которых показались острые наконечники двух ракет. Мгновенье — и они с шипением оторвались от тела металлического зверя и устремились в группу убегавших. Настигнув её, ракеты разорвали людей в клочья, порушив заодно и стену прилегавшего здания.

— Хана нам всем, — резюмировал Кобра, оторвавшись от прицела, — пора убираться. Удивительно, что дурни из Трезубца ещё не снесли этот выпирающий фаллос с лица земли.

— Ага, пошли отсюда.

Карлик засуетился, выключил монитор планшета, взял мини-камеру и полез вниз, на одну из крыш. Кобра снял прицел, закинул винтовку на плечо и поспешил за ним.

* * *

— Скажи мне, что ты всё видишь.

— Я всё вижу.

— Помоги мне.

— Зачем? Ты знал, к чему идёшь.

— Как бы ни было, ты должен мне помочь. Ведь они доберутся и до тебя.

Пауза.

— Дай мне 34 минуты 47 секунд. Мехи автономны. Я заблокирую сигнал.

— Слишком долго.

— Быстрее нельзя.

— Дай мне знать, когда справишься. Я буду тянуть до последнего.

— Сигнал примет твой картридж. Держи его рядом. Но что дальше?

— Я выпущу монстра.

* * *

Монитор погас, белый шум исчез, а вместе с ним испарился и силуэт человеческой головы, который принадлежал сиберу Хакко. Инсар Килоди развалился в своём кресле, уставившись в окно, выходившее прямиком на сцену боевых действий. Килоди успел детально изучить разрушительных мехов, которые продирались сквозь снег и кровь, сооружения и груды убитых тел. Инсар не испытывал ничего кроме озадаченности. Глубокой, въедливой и тревожной. Будто менеджер какой-нибудь фирмы, которому поставили невыполнимую задачу и выдали смехотворные сроки на её реализацию. Его не трогали смерти. Он прекрасно осознавал, на что идёт, выдав всем этим людям оружие. Почему они начали свою войну? Кто или что их побудило спустить крючок? Инсар знал ответ, он сам поддался этому чувству очень-очень давно. Ощущение значимости, важности и свобода творить хоть что-то. Не умеешь ничего — убей. Ты создаёшь хаос, ты вершишь судьбы. В каждом, абсолютно в каждом, будь то убеждённый пацифист или филантроп, сидит этот кровожадный демон и жаждет пролить чью-то кровь. Инсар жил с этими демонами несколько лет. Несколько ли? Год, два? Пять? Или они с самого начала преследуют его, мучают душу и тело, подменяют воспоминания? Но так ли сильно он хочет избавиться от них? Инсар поморщился. Это напоминало то, как алкоголик зарекается брать бутылку после очередного инфаркта, но становится лучше, и она, желанная тара полная горячительной жидкости, снова оказывается в его трясущихся руках. Семя соляной сферы нагрелось так, что лучше бы его было снять и больше никогда не надевать. Но тогда он потеряет контроль над Зуверфами. И они, обозлённые и обиженные, примутся изводить его. Уж лучше терпеть невыносимое жжение. «Обманываешься», — шёпот пронёсся рядом, у правого уха, словно лёгкий ветер. «Прости нас», — тот же порыв ветра, принёсший слова. «Пощади нас», — голоса стали разборчивее, радушнее. Инсар им верил.

Мехи приближались к дому Шарамов, ступая уверенно, широко. Рушились здания. Треснули и обвалились стены «чёрной цитадели». Инсару чрезвычайно нравилась эта двухэтажная постройка, которую сложили праотцы, заселившие Котлован. Квадратное чёрное здание, отполированное снаружи и достаточно просторное внутри. Мрамор и гранит, ценные и весьма дорогие, везли сюда специально с берегов Архипелага Сотен Осколоков. Когда-то давно выдающееся здание располагало резервуарами для воды, внутри топилась печка. Котлованцы устраивали там банные дни в последний день недели. Прошли времена, и чёрный квадрат переоборудовали в больницу, а потом в бордель. Инсар смеялся, когда слышал историю старожилов о нравах, которые царили в том злачном заведении, и дивился тому, как порой история бывает непоследовательна. Килоди без доли иронии бы отнёсся к тому, что в будущем этот полированный квадрат вдруг стал чем-то вроде храма, но, к его сожалению, этому не суждено было сбыться. Огромная металлическая клешня военного механоида от души всадила по фасаду «цитадели», начав тем самым процесс обрушения. Вскоре от старейшего памятника архитектуры не осталось ничего — ни камня, ни людей, которые укрывались в его подвалах.

— Как быть, босс? Они близко. — Вопрос прозвучал за спиной Килоди. Суетился один из наёмников

— Заряжайте зенитное орудие. Велите снайперам палить разрывными. Пусть целятся в ножные гидравлические приводы.

Мехи окружили виллу шарамов. За громоздкими машинами прятались уцелевшие солдаты спецназа. Они тыкали дулами своих автоматов по сторонам, ожидая выстрелов или летящую гранату. Но было тихо. Только дружественный лязг металла и жужжание электроприводов и гидравлики. Мехи не атаковали до тех пор, пока не дал первый залп зенитный расчёт. Прямое попадание в лоб одному из мехов сбило его с места, паучьи лапы подкосились, и машина с грохотом упала на заснеженную землю. Второй и третий залп остались без ответа. Один из снарядов угодил в молоко, третий пришёлся в колёса техники. Снайперы работали по приводам, но удача словно отвернулась от них, и даже самый прицельный выстрел не нёс противнику никакого урона. Повреждённый на некоторое время мех снова поднялся на свои лапы и приготовился атаковать.

— На пол, ребята! На пол! — скомандовал Инсар, отбежал в бывшую комнату Артука, что находилась на противоположной от мехов стороне, и завалился на мрамор, прикрыв голову обеими руками.

Пулемёты поливали обильно, не щадя. Поместье решетили из десятка стволов. Стёкла разлетались с оглушительным треском, валилась извёстка, трещали стены. Пара ракет угодила в левое и правое крыло попеременно, разнеся угловые фасады в пух и прах. Здание устало тряслось, готовое вот-вот сдаться и сначала присесть на одно колено, а затем и вовсе завалиться без сил. Инсар не поднимал головы. Он спрашивал своё тело, оно отвечало ему: «Ты ещё жив». Рядом кричали наёмники. На кого-то упала балка, доселе подпиравшая потолок, другому пуля прошила плечо. Бойцы укрывались по всей площади здания, кто-то в подвале, другие на чердаке. Килоди знал, что некоторые попытались сбежать, узнав о тяжёлой технике, вошедшей в «котёл». Но Инсар понимал, что далеко они точно не ушли. Хорошо, что рядом нет Измира и Кобры, решил Килоди. Погибни они здесь, вот так… Ни карлику, не своему лучшему наёмнику Килоди подобной смерти не желал. Быть может, они уже мертвы. По крайней мере, он этого не видел. Но почему-то, интуиция или ещё что, но ему казалось, что оба живы и успели спрятаться в действительно надёжном месте. И запись. Самое главное — зафиксировать бойню, произошедшую в Котловане. Если все зверства, учинённые Трезубцем, сохраняться, то Килоди получит серьёзный козырь. Выживет ли он в бомбардировке? Выберется ли из плотного окружения врага? Как знать. Но тело по-прежнему отвечает — «ты жив». А раскалённое до предела семя уже невозможно держать на груди. «Пощади нас», — вспомнил он слова ветра, доверительные, но пришедшие из мест пустынных, холодных и беспредельно далёких.

Стрельба утихла. Поместье ещё стояло на своих подкосившихся ногах. Инсар поднялся. Больше не встал никто. Рядом лежали трупы наёмников. Инсар попробовал отряхнуться от пыли, извёстки, толстым слоем накрывшей его голову, бороду, пальто. Получилось лишь отчасти. Инсар подошёл к раскуроченному провалу, который ещё пять минут назад был его пунктом наблюдения, и поднял руки.

— Сдаюсь! Позвольте мне выйти!

После короткой паузы мегафон одной из машин пискнул, из динамика раздался чей-то голос:

— Выходи.

Инсар опустил руки и направился в сторону лестницы. Пройти два пролёта, и он окажется внизу. Инсар замедлял каждый шаг, каждое движение. Здесь нет трёх или четырёх половиц, значит, придётся крайне аккуратно обходить их, только бы не провалиться вниз, не покалечиться. Да, он мог бы размашистым прыжком просто перемахнуть через них, но время играло в его пользу. Ему необходимо выдержать паузу. Долгую и мучительную. Пусть ждут. Пусть думают, что он страшится их суда.

— Быстрее! — торопил голос из динамиков.

Опять он в центре вооружённого конфликта, желанная фигура на шахматной доске. И так же, как в «спящем городе» безликий голос из динамика боевой машины отдаёт ему приказы. Инсар опустился на последнюю ступень, аккуратно, словно касался её не запыленным башмаком, а хирургическим скальпелем. Внизу жуткая картина: всё изувечено и разворочено, вокруг окровавленные трупы.

— Руки держи перед глазами! Теперь шагай медленно, но не тяни!

Инсар повиновался. Он вытянул обе руки, каждый его шаг был наполнен вселенским промедлением. Со стороны казалось, что он издевается над наблюдающими.

— Могу я переговорить с вашим руководством? — спросил Килоди.

— Ещё чего, — буркнул динамик. — Шагай, шагай.

— А если я скажу, что имею в своём распоряжении бомбу. Информационную бомбу, которая прогремит в застенках Детры, если вы не свяжите меня с большой шишкой? — Инсар замер, опустил руки и высокомерно посмотрел на высоченную машину для убийств.

— Не сочиняте небылиц! — пренебрежительно выплюнул динамик.

— Вы контролируете информационные потоки, наводняющие соты Потусторонней Вязи в пределах Илейи. Словом, занимаетесь тем же, чем грешит Детра, не выпуская своих секретов в свободный доступ. Однако вам известно, что существуют некие кодированные магистрали, которые нельзя заблокировать или удалить что-либо, загруженное по ним на шифрованный сервер. Я сговорчивый человек. Наверно поэтому со мной выгодно вести диалог. Мой язык помог мне заручиться важными соратниками. Среди них, например, Негоциант. Блеф?! — Инсар повысил голос. — Разуйте глаза! Котлован всегда был сточной ямой! Вернувшись сюда, я увидел, как он вашими стараниями превратился в ещё больший рассадник болезней, мора и страданий! За ничтожную пару месяцев деньги, мудрое управление и упорство моих коллег преобразили выгребную яму до неузнаваемости, — Инсар сделал паузу, окинул взглядом руины Котлована, — но вы снова всё разрушили. Неужели вас, подонков из Трезубца, так бесит чужая свобода и воля?!

— Твоя рожа кажется мне знакомой, пускай ты и отпустил кудри, что любая девка позавидует, — на сей раз динамики заговорили голосом Борна Блая, — сдавайся, пёс, и даю слово — ты продолжишь дышать где-нибудь на дне Шрама Земли!

— Вы, кажется, позабыли о видео, которое разорвёт все ваши задницы, попади оно в нужные руки!

— Хм, — буркнул Блай, — допустим, что у тебя есть это страшное кинцо. И что дальше? Детра пожурит нас, потычет пальцем в нос, отчитает, как следует, и ничего — переживём. Не привыкать. А ты, ублюдок, сгниёшь в какой-нибудь пещерке Шрама, а твои кости обглодают тамошние строгги.

— Ходят слухи, что оттуда не так уж и сложно бежать. Так что на вашем месте я бы поместил меня в место более надёжное. И если вы решительно настроены, отчего же ещё со мной разговариваете, маршал Борн Блай?

— И правда, хах! Заверните его, ребята! И надавайте по бокам, чтоб не выдрючивался!

Горстка уцелевших спецназовцев подошла к Килоди, держа его под прицелом. Капитан Моллс лично врезал Килоди под дых, затем хорошенько приложился сапогом по почкам и лицу. Килоди прорычал проклятия и зарылся лицом в снег.

— Пеленай, мразь, — отдал команду Моллс, и его подчинённые приподняли Килоди, усадив на холодную землю, вывернули руки так, чтобы они были спереди, связали их. В кармане пальто завибрировало.

— Что у тебя там? — спросил спецназовец.

— Картридж. Друг сообщение прислал, — улыбнулся Инсар, быстро поднёс связанные руки к горлу и рванул верёвку, на которой болталось накалённое соляное семя.

Тетива лопнула, и Килоди бросил талисман в сугроб. Семя зашипело, растопило снег и исчезло в нём, оставив крохотное отверстие. Инсар глянул на грозные машины. В миг, будто по чудесному мановению незримого кудесника, мехи заглохли, опустили орудия и обмякли, погасив дежурные огни. Бойцы запаниковали.

Незримое острое копьё проткнуло Инсара изнутри, словно вознося вверх, к небесам! Килоди засмеялся так, как смеются отъявленные психопаты. Инсар закричал что-то нечленораздельное, поднял руки вверх и закрыл глаза. Над Котлованом сгустились тучи, обрушился ливень, переросший в крупный град. Чернота заволокла «котёл», тени сновали повсюду, облизывая каждый миллиметр разрушенного города. Зуверфы, такие родные и безумно ненавидимые Инсаром, устроили пир, обгладывая ещё тёплые, но обречённые тела. Ветер усилился. Он принёс множество слов — их слышали все живые, но понимал только Инсар Килоди. Спрятавшиеся и выжившие котлованцы наблюдали за тем, как маслянистые чёрные пятна перетекают с одной стены на другую, как касаются своей дланью погибших и впитывают всю боль живых. Зуверфы торжествовали. Мятежная энергия, дух смерти, отчаяния, страха и слепой преданности, что наводнил Котлован, был для них тем самым нескончаемым источником жизненного топлива, которое они сосредоточивали в своём владыке, в том, без кого невозможно возрождения Храма Новой Веры!

— Скорее! Пристрелите его! — завопил капитан Моллс, выхватил пистолет у рядового и разрядил в Килоди полный магазин.

Зуверфы непроницаемым серым туманом окутали Инсара и вобрали в себя смертельные свинцовые сгустки, не дав им достигнуть плоти Великого. Инсар открыл глаза, ясные и мерцающие. Его губы скривились. Вскочив на ноги, он набросился на паренька с короткоствольным пулемётом, свернул ему шею, выхватил оружие, перезарядил и выстрелил в лицо широкоплечему и скуластому бойцу. Град сменился обильным снегопадом. Над Котлованом по-прежнему хозяйничала внезапная ночь, будто что-то закрыло солнце и не велело вмешиваться без разрешения. Моллс и его подпечные палили в Килоди из трофейного оружия, но чёрный туман снова щитом встал на пути пулей, заставляя их бесславно падать в снег. Патроны кончились тогда, когда Килоди изрешетил очередного солдата.

— На колени! — заорал Килоди. — Живо!

Моллс подчинился первым, махнул своим, чтобы они делали также. Из недр разрушенного Котлована брели люди. Рваные, раненые, озлобленные. С каждой секундой их становилось всё больше. Многие держали в руках камни или осколки кирпичей. Опустошённые человеческие лица выражали глубокую скорбь, усталость, боль. В их душах творился хаос, сердце требовало мести.

Над Котлованом расступились тучи, показалось яркое и неуместное солнце. У обломков поместья сгрудилась внушительная толпа, обступившая взятых в плен вояк. Перед ними стоял Инсар Килоди. Он заглядывал каждому в глаза, ища там трепет, ужас или страх. И ничего не нашёл. Ни у одного.

Сзади кто-то кряхтел и тужился. Наёмники, уцелевшие в подвале. Среди них был Кобра и Измир. Они добрались до резиденции аккурат перед тем, как начался обстрел. Инсар насчитал одиннадцать человек. Раненые, измождённые, напуганные, но живые.

— Резня кончилась? — спросил Измир, подойдя к Килоди.

Инсар кивнул и спросил:

— Получилось?

Теперь коротким кивком ответил карлик. Кобра стоял поодаль и с каким-то скрытым разочарованием рассматривал пленных.

— Кобра и остальные, — обратился к наёмникам Инсар, — после сегодняшнего дня мы стали ближе, а ваши гонорары выросли в пять раз. К тому же у нас образовались жирные трофеи, — он посмотрел на обездвиженных мехов.

Килоди подошёл к самому щуплому бойцу и велел ему встать на ноги. После этого он увёл его за собой, поставив напротив оставшейся шестёрки.

— Ты станешь их камерой, рядовой, — хлопнув по плечу парня, сказал Инсар.

Килоди окинул быстрым взглядом столпившихся котлованцев, жаждущих расплаты.

— Знаю, вы пережили ужас. Многие ушли от нас. Мы чудом выжили. Но уверяю вас, впереди много свершений. Сейчас прошу, дайте мне право решить судьбу пленных. Они исполняли приказ. Все до одного. Хотели они этого или нет, но им пришлось убивать. Молодые и дерзкие солдаты, которых обучили профессионально пускать кровь. Признаёте ли вы, сучьи псы, что сегодня устроили геноцид?! — Килоди перешёл на крик, склонился перед стоящими на коленях. — Молчите, твари?! Минибот того паренька транслирует знатную картинку. Не стесняйтесь, стыдно будет не вам одним!

Инсар резко повернулся к щуплому, ухватил его за грудки и обратился ни к нему, а к тем, кто подключился к его миниботам и лицезрел всё, что творилось в «котле».

— Жирный, неповоротливый, тупой ублюдок Борн Блай! И все прихвостни, что служат ему! Я обращаюсь к вам и только к вам! Котлован никогда не станет вашим, никогда не исчезнет с лица илейской земли! Я прошу вас, толстозадые чинуши, уймитесь! Приструните ваши амбиции и дайте людям жить! Многого ли я требую от вас, засранцы?! Пустяки! И если вы надумаете ещё раз сунуться сюда, знайте, что вас постигнет участь ничем не краше той, что выпала на долю сегодняшних захватчиков! С этого момента я, Инсар Килоди, объявляю себя хранителем и защитником Котлована! Любая агрессия будет встречена жёстко и категорично!

Килоди отпустил парня, развернулся к людям и после короткой паузы спросил:

— Одобряете ли вы сказанное мною?! Могу ли я впредь рассчитывать на вашу помощь и снисхождение?!

Ответ последовал не сразу. Но вдруг какой-то старик прохрипел громко, словно вышедший из строя мегафон:

— Истинный Лидер! Мы с тобой!

И его поддержал вялый хор возбуждённых, но усталых голосов, в котором смешался детский визг и женский сдавленный плач.

— Судьба ваших подопечных в ваших руках, капитан, — обратился Килоди к Моллсу.

— Прекратил бы ты уже этот балаган, гнида, — устало и как-то совсем буднично попросил капитан Моллс, — тошно, ей богу.

— Потерпи, сейчас всё закончится, — шепнул Килоди капитану почти на ухо, выпрямился, глянул на Кобру.

— Одолжи пистолет.

Килоди протянул руку, и Кобра вложил в его ладонь табельный видавший виды пистолет с протёртой по обеим сторонам рукояткой. Инсар отщёлкнул магазин, насчитал шесть патронов, вынул пять, оставив один единственный. Послал магазин с одним патроном на место, перезарядил и вручил оружие капитану Моллсу.

— Руководство в ответе за тех, кто гибнет под их началом, — проговорил Килоди, — потому выхода два. Первый: ты пристрелишь себя, и я даю слово, что эти молокососы будут целы и невредимы. Второй: ты спасёшь свою шкуру, но парней я брошу разъярённой толпе. А ты отправишься в Трезубец, и тебя там встретят с почестями. Выбор за тобой.

Моллс принял пистолет, металл приятно холодил кожу. Стрелять в Килоди, как выяснилось, бессмысленно, а другие цели сомнительны. Капитан посмотрел на своих подчинённых. На их лицах застыло одно и то же выражение, выражавшее что-то вроде «ну, пожалуйста, капитан, поступите как человек чести». Моллс обещал своей родне не помирать раньше шестидесяти. Осталось ещё каких-то двенадцать лет. Но как он сможет пережить смерти тех, чьи жизни были в его руках? Да, он понимал, что сегодня сложили голову сотни солдат. Прекрасных, талантливых и даровитых ребят. Десяток котлованского сброда не стоил и одного такого молодца. Но они погибли в битве, неравной, мерзкой, бессмысленной. У них была чёткая задача — выкурить того, кто засел на вилле, ликвидировать наёмников, которые станут оказывать сопротивление и, по возможности, захватить объект без продолжительного боя. Но внезапно завязалась настоящая война. Моллс, ветеран разных войн, никогда прежде не бывал в месте более страшном, чем то, которое устроили местные «защитники».

— Вы сами виноваты, — прошептал Моллс, — целью был ты. Ты один. Зачем ты втянул сюда местных? Живой щит? Ну и мерзость же ты, Килоди. Жаль тебя не пристрелили в Фесраме. И как ты умудряешься выходить сухим из воды? А? И фокусы все эти, — Моллс поднял голову, посмотрел на небо, которое теперь было чище родниковой воды и готовилось к закату, — искусно. Всем мозги запудрил, мудила. Что уж теперь, не попишешь, как говорится.

Капитан Моллс не успел толком договорить, как тут же вставил дуло пистолета в рот и спустил курок. Прогремел выстрел, и тело капитана повалилось набок.

Килоди, подошёл к Моллсу, выцепил из его рук оружие и вернул Кобре.

— Уговор есть уговор, — громко сказал Инсар, — расправы не будет. Оставшиеся вернутся домой. Я отпускаю вас. Можете идти.

Шестёрка бойцов спецназа переглянулась, не веря своим ушам. Тот, что был крепче всех, с озлобленным лицом и коротким ёжиком волос, поднялся на ноги и опасливо пошёл сквозь толпу, прихрамывая и робко косясь на котлованцев. Его товарищи последовали за ним. Их не тронули. Они выбрались из развороченной ямы, представились к наградам и уволились со службы.

— Что делать с машинами? — спросил Измир у Килоди, когда отпущенные скрылись из виду, а котлованцы разбрелись в поисках ночлега.

— Ими озаботится Хакко.

— Кто это такой?

— Наш незримый волшебник, — улыбнулся Килоди. — Рад, что ты уцелел.

Карлик ничего не ответил, состроив благодарную мину. Однако всё, что произошло в столь праздничный день накануне Ночи Обновлённого Цикла, казалось Измиру крайней степенью жесткости. В преданиях, легендах и древних рукописях часто упоминалась мятежная энергия, которой питается божество его народа — Хсар. Измир не участвовал в войнах, даже драться толком не умел. И все эти высшие материи казались ему если не вымыслом, то, как минимум, художественным преувеличением. Да, Измир знал, что его народ особенный, что он хранит тайны и даст фору всем умникам континента. Но так ли справедлив бог, который проливает столько крови руками своих мессий? Измир не знал ответа.

* * *

— Что предпримем? — вопрошал Борн Блай у экстренного военного совета, в который входил и Виктор Соломон. — Мы потеряли двести сотни солдат, двадцать три единицы дорогостоящей техники, капитана Моллса. Нужен ли повод весомее? Предлагаю начать бомбардировку Котлована до тех пор, пока от него не останется пыль!

Некоторые с ним охотно согласились, но большинство не спешило со скоропалительными решениями.

— Не понимаю, как они умудрились захватить мехов? — спросил Соломон.

— Военмехи работают автономно, — объяснял военный инженер, — а сигнал передаётся им со спутника Трезубца. Сигнал зашифрован и практически неуязвим. Ещё вчера мы полагали, что абсолютно неуязвим. Но выяснилось, что есть прорехи в защите. Короче говоря, — инженер тяжело вздохнул, вытер рукавом пот со лба, — некто заблокировал сигнал. И что самое страшное — вторгся в него, переписал код и теперь пользуется данными нашего спутника так, будто это чужой планшет или медиапанель.

— Что же это за умник такой, а?! — взорвался Борн Блай. — Почему у выродка Килоди есть такие люди, а у нас нет?! Может ему предложить пост в министерстве обороны, чтобы он набирал правильные кадры?!

Воцарилась тягучая, вязкая тишина, от которой хотелось поскорее избавиться.

— Предлагаю взять короткий перерыв, — снова подал голос Соломон.

Его картридж вибрировал, вызывая на важный разговор.

— Нам некогда отдыхать, Соломон! Если припёрло, то можешь выйти, всё равно от тебя толку мало! — снова разразился бранью Блай и замер, ожидая, когда фигура Виктора Соломона покинет кабинет.

— Слушаю, — ответил председатель Конфорнума, приложив к уху чёрный полированный картридж.

— Никакой дальнейшей агрессии в отношении Котлована быть не может. Абсолютно никакой! Инсара Килоди оставить в покое. Убеди их, ведь ты большая шишка. Если не справишься, придётся вмешаться мне. Но это не в твоих интересах. О результатах сообщи немедленно.

— Угу, понял, — буркнул Соломон и вернулся в комнату переговоров.

* * *

Глухонемой мальчишка двенадцати лет, облачённый в прохудившийся пуховик, протянул руку и воззрился на этот идеальный, досконально выверенный природой череп. Он просил картридж обратно. Его бедствующая родня сможет продать аппарат за пару статов, что уже неплохо. Ван Дарвик вложил чёрный футляр в его крохотную ладонь, и мальчонка убежал.

Скоро выйдет выпуск новостей. Будут трепаться о драме в Котловане, упомянут террористов — скрытой угрозе для всей Илейи, но промолчат об Инсаре Килоди. Его имя теперь неприкосновенно. Через минуту Оло сделает пару важных звонков, и Килоди вовсе перестанут искать. Новый Цикл начнётся с перемен. Сначала Илейю наводнит бандитизм, терроризм и отчаяние. Затем нахлынут волны, которые вычистят всю скопившуюся грязь. А после настанет пора радикальных решений, которые придутся по душе далеко не всем.

«Вечный странник» прошёл сквозь третью межгалактическую мембрану, отбросив автономный модуль связи», — вещала ожившая ТВ-панель.

Вот он — ещё один хвост, который нужно рубить немедленно, подумал Дарвик. «Вечному страннику» — вечный полёт. В конце концов, о чём они думали, когда придумывали имя для космического корабля стратегического назначения?

Экран ТВ-панели сменил кадры, но Оло за ними не следил. Он смотрел в пустоту и размышлял. И ему не хватало кого-то рядом. Эльверс? Или Фокстрот? Сквозь призму лет и чувств он так и не понял, с кем ему проще. Но скучал он по обеим. Хотя и любил только одну. Всю жизнь и навсегда.

Утро последнего дня Ц икла. Элитный район Трезубца.

Порой даже баснословная власть не в силах отпереть самую упрямую дверь. Лучшие сиберы и дешифраторы Ван Дарвика несколько месяцев бились над секретным контентом бывшего Лидера Фрая. Удалось вызнать только общие моменты, но никаких частностей. Ван Дарвик пребывал в бешенстве оттого, что ему известно не всё, что он не владеет полным объёмом сведений. Остались тайны, а они, как уже успел не раз убедиться Оло Ван, обычно приводят к открытиям неожиданным, порой шокирующим.

С этой мыслью, в дрянном настроении Ван Дарвик начал новый день. Проснувшись, он принял душ, позавтракал самым простым: яичница и чёрный кофе, приготовленные шеф-поваром одного ресторанчика неподалёку и доставленные по первой просьбе. Оло не задумывался над своими предпочтениями, хотя в быту они были и не слишком изощрёнными.

Оло допил остатки кофе, вышел на веранду, облачённый только в синий махровый халат. Побыть наедине с собой, позволить быть менее официальным — редкое удовольствие для властвующих. Оло предпочёл жить в элитном районе Трезубца, выбрав самый высокий небоскрёб. Протяни руку — и коснёшься облаков. Внизу снова царила сутолока. Народ готовился к Ночи Обновлённого Цикла.

Ему хватило наглости устранить Лидера и подавить оппозицию. Красавчик Харри Кин сейчас пускает слюни в одном из загонов его фермы, многие уже мертвы, Шербешер ждёт своей участи, а Арзор стал послушней цепного пса. Церковь Асмиллы упразднена, её илейские счета заморожены. А те, что в Детре… Откуда у «Асмиллы» счета в Детре? Оло вернулся в гостиную, открыл свой обтянутый кожей блокнот, взял ручку и сделал пару пометок. Затем отдал приказ «умному дому», чтобы тот вызвал Маятника.

— Слушаю, патрон, — отозвался Маятник.

— Где тебя носит?

— В Котле. Осматриваюсь, — коротко доложил Маятник.

— Откуда у «Асмиллы» счета в Детре? — без прелюдий спросил Оло Ван.

— Знать не знаю, — признался Маятник, — могу выяснить.

— Будь добр.

Связь прервалась.

После запрета церкви по всей Илейи осталось множество недовольных поборников монастыря. И каждый, кто имел от Календары Блоус некую поддержку, теперь точит зуб на новую власть. Эпицентр возмущения — юго-запад Территорий. То, что нужно Ван Дарвику. Талантливые агитаторы и заговорщики трудятся в Вермере, Корсосе и НДлахе, чтобы поднять мятеж. Там же границы с гибриоидами, к которым соваться попросту глупо. Но важнее всего то, что с запада, сбоку, сономиты более уязвимы. Одновременный удар в лоб и фланг они вряд ли снесут. В конце концов, взятие Зен-Борима — лишь малая часть его плана. Да, апатиниум несказанно важен и ценен. Но истинная власть там, за Морем Сотен Осколков, где, согласно легендам, небылицам и разведданным, изо дня в день вертится вечный энергетический шар.

Ван Дарвик выглянул в окно. Снегопад закончился, небо было чистым, а воздух свежим. Одевшись, он вышел из квартиры, затем спустился по лестнице — Оло ненавидел лифты — и смешался с толпой трезубчан, которые копошились, покупали подарки, готовились к последнему дню Цикла. Подняв воротник своего пальто, Оло проследовал к спуску в метрополитен, сел на поезд. Вышел на станции «Концевая». Здесь окраина Трезубца, дальше Предбанник и Котлован. А если свернуть в другой тоннель, то вот они ворота, провожающие из столицы Илейи. Ван Дарвик не очень-то любил пешие прогулки, но с некоторых пор ему хотелось быть ближе к людям, слышать их мелкие разговоры, видеть их суету.

Пропускной пункт он миновал, не остановившись. Дежурный едва глянул на него, нервно сглотнул и кивнул, тем самым разрешая выйти без обязательной процедуры регистрации.

Напротив ворот остановился широкий и длинный седан обтекаемой формы тёмно-пурпурной окраски. Редкая игрушка, выпущенная концерном Штарбайна «Меланиос Дель Мех». Её владелец — старый приятель и партнёр Оло — лично контролировал выпуск данной модели. И вся Илейа знала, на чём перемещается «апатиниумовый король». Лидер Сент-Валена открыл заднюю дверцу и погрузился в кожаный бордовый диван.

— Едем в Шираз. Сегодня там третий матч по колитолию. Начинается в четыре пятнадцать. Постарайся успеть, — обратился к водителю Оло Ван посредством внутренней связи. Как и водится, его зона была отгорожена чёрным тонированным стеклом от шофёра. Машина заурчала и тронулась, взяв курс на запад.

Выводили в Ширазе преимущественно конулов. Сильных и быстрых. По выносливости эти конулы проигрывали только северным особям.

Колитолий придумал Марк Колит — илейский Лидер пятого Созыва после падения мятежных княжеств. Случилось это пятьсот двенадцать лет назад. Идея проста. Запрягаются конулы (поначалу два) и между ними ведётся бой до тех пор, пока один из всадников не сможет продолжать поединок. В качестве оружия использовались мечи, копья и булавы. Со временем колитолий претерпел незначительные изменения. Теперь на животных вешается броня, а в руках наездников искрятся электрошоковые палки, которые скорее измучивают зверя, нежели травмируют. Спустя годы на арене стали проводиться командные бои. Каждая из команд продумывала свою тактику и манеру ведения поединка. Обычно сражались три на три, но бывали исключения. Оло Ван, будучи человек весьма азартным, но не игроком, старался реже бывать на колитолии. Но сегодняшний матч особенный. Во-первых, у него запланирована важная встреча, во-вторых, он поставил крупную сумму на своего любимца — пятьдесят тысяч статов. И в-третьих, Оло ждал кровавого зрелища: современные гуманные правила сходят на нет, когда владелец одного конула бросает публичный вызов своему оппоненту. И тогда побеждает единственный зверь. Второй — погибает. Подобные матчи проходили очень редко, но уж если случались, то шоу удавалось непревзойдённое.

Роскошный седан мчался по мокрой трассе, обгоняя редкие большегрузы и медленные коробки на четырёх колёсах. Ван Дарвик обожал скорость и ненавидел перелёты. Заработав первый миллион статов, он начал строительство собственной гоночной трассы в Сент-Валене, которую закончил через пять лет. Опробовав на ней новейший болид всё той же «Меланиос Дель Мех», Оло Ван ещё долго отходил от восторга, словно наркоман, впервые вкусивший «едкую радугу» или «ртуть». Никакой секс или алкоголь не шли вровень с тем чувством. Лишь сцена чужой смерти, разворачивающаяся на его глазах и инициированная его волей, пробуждала в нём нечто близкое к той самой девственной эйфории. Но всё же оттенок у неё был другой, гнусный, чёрный. И Оло давно смирился со своим недугом. Был ли он извращенцем и ненормальным? В конце концов, богачи люди причудливые.

— Притормози. Я поведу, — связавшись с водителем, попросил Оло Ван.

— Попридержите коней, господин Ван Дарвик. На тот свет путь короче, чем кажется. Дорога тревожная, вам за рулём не место, — шофёр имел странный тягучий говор с явным сономитским акцентом, но при этом в каждом его слове таилась железобетонная самоуверенность.

— Правильно я понял? Ты только что отказал мне?

Лицо Ван Дарвика заострилось, в глазах заискрился подступающий гнев.

— Успокойтесь, господин Дарвик, — шофёр громко растянул первое слово, придав ему веса, — пришлось ненадолго подменить вашего извозчика. Расслабьтесь. Мы успеем обсудить несколько злободневных тем.

— С кем я говорю?

— «Чёрная улитка» принесла свой панцирь к вашему порогу.

Общепринятое приветствие послов и глав, служащих «Чёрной Улитке».

— Чем обязан? — вальяжно развалившись на заднем сиденье, спросил Оло Ван.

Если представитель «странных пиратов» хочет говорить с ним, то их Эмпирор имеет стоящее предложение.

— Вот-вот разразится бойня. Вы знаете — мы знаем. Лидер «котла» знает. Верховодит там известный вам Инсар Килоди.

— Меня трудно удивить, — ровно проговорил Оло, рассматривая в окне снежные пейзажи, — но сейчас я поражён.

— Кровопролитие состоится, Котлован будет изувечен. Но согнуть его Трезубцу будет не по зубам.

— Откуда такая уверенность?

— Вы не позволите.

— С чего бы вдруг? — ухмыльнувшись, отметил Ван Дарвик.

— Убить собственного брата, господин Дарвик! Это высший пилотаж в нашем бизнесе! — за тонированным стеклом усмехнулись. — Ныне покойный потомок Шарамов редко держал язык за зубами. Но Килоди на вас не в обиде и предлагает партнёрство.

Оло медлил. У него в голове не укладывалось, чтобы посол «Чёрной улитки» представляет интересы выскочки, которого мечтают повесить на центральной площади Трезубца.

— Какой резон у пиратов?

— Мы понимаем, что за игру вы затеяли. И предлагаем разыграть совместную партию. Сономиты — лакомый и необходимый в вашей кампании кусок земли. Стратегические границы и щедрые залежи редкого сорта апатиниума, который используется при изготовлении оружия массового поражения. Апатиниум 828. Война с сономитами неизбежна. А вот с гибриоидами можно договориться.

Впереди образовался затор. Седан сбавил скорость и стал плестись в общем потоке.

— Что вы предлагаете?

— Вы помешаете армии Илейи разнести Котлован на кирпичи и гарантируете Инсару Килоди неприкосновенность. Килоди не просит реабилитации. Просто развяжите ему руки.

— Чего он добивается?

— Кто бы знал, — прогнусавил тот, кто был за рулём, — однако общие условия нас устраивают.

— И что потом? Когда Килоди станет неприкасаемым?

— Он преподнесёт вам всё царство гибриоидов на блюдце. Колоссальные запасы апатиниума и возможность атаковать с фланга дадут вам мгновенный перевес в грядущей войне.

— А вам?

— Статы. Оружие охотней продаётся во время войны, — подметил посол «улитки», крутанул рулём, обогнув вялотекущие машины, и миновав причину пробки — аварию строительного крана, возводящего над шоссе пешеходный мост, — стал набирать скорость.

— Верится с трудом, — сказал Оло Ван.

— А давайте считать это подарком в честь Обновлённого Цикла.

Оло Ван Дарвик судорожно шевелил извилинами. В какую ловушку его загоняют? Что готовят? Или вся эта история имеет под собой реальную подноготную? Ему необходим совет. У Магнолии звериная интуиция. Она чует подвох за версту. И сейчас бы пригодилась как никогда. А ведь этот сукин сын потребует немедленного ответа. Иначе не бывает. Если за рулём его лимузина в самом деле посол пиратов с холодного материка, то ответ должен последовать незамедлительно. Да, он, Оло, богат и влиятелен. Во всём мире таких персон можно по пальцам одной руки пересчитать. Но впадать в немилость к пиратам — дело неблагодарное. Тем более, если они предлагают совместный бизнес.

— Я не тороплю вас, господин Ван Дарвик, — вдруг проговорил посланник «улитки». — Вы остановитесь в своей резиденции на Кали-Ла-Пар?

Оло кивнул.

— В назначенный час к вам придёт мой человек. И тогда вы либо сделаете судьбоносный звонок, либо нет. От вашего решения будет зависеть всё.

Автомобиль резко свернул на обочину. Их обогнал спортивный каплевидный двухместный спорткар и встал перед носом. Не прощаясь, пират покинул салон, впустив холодный воздух. Оло сидел на месте. Из спорткара вышел его личный водитель. На глазах повязка. Переговорщик запрыгнул в гоночный болид, и машина сорвалась с места. Оло Ван вышел наружу, подошёл к шофёру, помог ему стянуть с глаз повязку.

— Простите, простите, господин Ван Дарвик! — мямлил он, увидев своего босса. — Они угрожали! Убить хотели. Я бы так никогда! Сдрейфил! Простите, умоляю!

— Всё в порядке, — положив руку ему на плечо, проговорил Оло Ван. — Садись за руль, и поехали. Матч вот-вот начнётся.

Машина медленно набирала ход. Ван Дарвик надел перчатки из коричневой кожи, коснулся приборной панели. Перегородка между ним и шофёром поплыла вниз.

— Шеф, вы никогда не опускаете её, чего вдруг? — спросил водитель.

— Хочу убедиться, что ты оправился от стресса, и теперь всё в порядке.

— Оу, не беспокойтесь за меня, шеф, я в норме.

Они промчались мимо закусочной «БИФ И БАФ».

— Обожаю их картофель, — признался шофёр, — хрустящий, вкусный.

— Давай возьмём парочку, — предложил Оло Ван. — Припаркуйся, сбегай за едой. Я подожду.

— Но мы же опаздываем, босс?

— Ничего. Ты же поторопишься?

— А то, — радостно хохотнул мужчина, — я мигом.

Автомобиль снова съехал на обочину. Водитель отстегнул ремень безопасности, собирался выйти из салона, но внезапно сильные кисти рук коснулись его головы в двух местах: лоб и подбородок. Щелчок. Тело бедолаги обмякло. Оло ухватил его под руки, упёрся ногами в закрытый мини-бар и потянул тело на себя. Уложив труп на полу, пересел на место водителя, вынул из внутреннего кармана носовой платок и вытер пот на лбу. Это была последняя остановка пурпурного седана по пути в Шираз.

 

Глава 15

— Хватит спать! Открой глаза и иди со мной!

Ворвавшись поутру в его хижину, Омала разнесла тишину в пух и прах, принеся вместе с тем аромат лаванды и цитрусов. Её тело обтягивало белоснежное короткое платьице, а волосы были заплетены в тугую косу.

— Что за спешка?!

— Мы идём гулять! — радостно заявила Омала, и тут же в жилище Рензо хлынуло несколько крепких темнокожих аборигенов, которые натянули на больного брюки, заставили накинуть рубашку пёстрой расцветки, подхватили на руки и понесли на солнце.

— Лапы прочь! Не троньте меня! — бессильно возмущался Атлас, а Омала только смеялась и торопила своих людей.

Его усадили в огромный пикап с большими колёсами. Должно быть, когда-то этот монстр принадлежал военным, решил Рензо. Солнце встретило Атласа, обильно распахнув объятия. Он долго укрывался от него ладонью, но потом привык. За руль прыгнула Омала, двигатель взревел и они поехали.

— Что за выходки, подруга?

— Взяла выходной, — призналась бизнес-леди, — решила провести его с тобой.

— Куда мы едем?

— На вершину. К горе, где обитают священные птицы, — она ткнула своим наманикюренным ноготком в сторону оранжевой скалы, которая, чем выше, тем более рыжей становилась. — Хочу показать тебе их, если повезёт.

Машины выла, взбираясь по гористой местности. Такого обилия растений и свободно прогуливающихся животных Атлас не видел нигде. На зверей охотились, но выборочно, очень тщательно. Это выражалось в точном подсчёте соотношения одного вида к другому. Когда, скажем, бизонов становилось слишком много, открывался короткий сезон охоты, всего несколько дней. В одни руки не больше туши. Заветное правило соблюдалось неукоснительно, а нарушители либо платили серьёзный штраф, либо отправлялись за решётку.

Атлас видел тигров, лигров и диких коров. Одни недалеко от других. Считай, под ногами проползали тяжеловесные медлительные вараны, которые привыкли к местной технике и не слишком пугались звука мотора. Рензо заметил обезьян, пятнистых казавров, которые походили на смешение гиены и дикобраза с кожей ящерицы. Местная фауна впечатляла. Рензо никогда не бывал в зоопарках и тем более в заповедниках, но готов был поклясться, что больше нигде не увидит такого количества живности одновременно.

Они взобрались на очередной холм, пикап заревел, а под капотом что-то стукнуло.

— Привал, — предложила Омала, подвела машину к крохотному озерцу, в которое впадал скудный водопад.

— Всё, приехали? — инфантильно заметил Рензо.

— Ничего критичного, — отмахнулась Омала, спрыгнула на оранжевую землю, открыла капот, — просто нужно воды подлить, двигатель перегрелся. Я мигом.

— Сто лет не купался.

— У меня есть сэндвичи и молоко. Перекусим. И окунёшься пару раз. Я помогу.

— Вряд ли получится.

— Не дрейфь!

Омала подошла к Рензо, подставила плечо, он облокотился на него и сделал усилие, чтобы выкинуть нижнюю часть тела из машины. Получилось, но Атлас чуть не упал, зацепившись за Омалу и дверь машины.

— Отпусти, на руках доползу. Тут всего пара метров.

Омала уложила Атласа на землю. Он приподнялся на ослабших трясущихся руках и понемногу стал перебирать в направлении пруда. Ноги волоклись. Омала пару раз дёрнулась к нему в попытках помочь, но решила всё-таки не вмешиваться. Наблюдая за тем, как молодой и сильный сономит влачится по земле подобно какому-нибудь ящеру, Омале стало нестерпимо горько, почти до слёз. Но через секунду Рензо добрался до берега и радостно окликнул её:

— Тащи свои коронные сэндвичи! Пока полз, ужасно проголодался.

Омала с облегчением улыбнулась и поспешила присоединиться к Рензо.

* * *

— Почему ты жалеешь меня? — спросил Рензо.

— Глупости. Или ты, правда, так думаешь?

— Определённо.

Атлас по горло опустился в прохладную чистейшую воду. Его ноги по-прежнему ничего не чувствовали, но то, что было выше них впитало всю живительную прохладу. Жаркий день и холодная вода на мгновенье вернули ему радость бытия. Омала пару раз с головой окунулась, и теперь стояла, запрокинув голову, под струйками водопада.

— Зачем обижаешь меня? Я стараюсь, а ты говоришь гадости.

— Немощный старый приятель, которого подкинули, не спросив. Так ведь всё и было?

— Нет! — отрезала Омала, поплыла и оказалась напротив лица Атласа.

— Как же тогда? — шёпотом спросил Атлас.

— Храбрый и сильный воин однажды встал на защиту глупой девочки, вступался за неё и всячески оберегал. Этот воин не дал ей лишиться головы, помог целой стране удержаться на плаву и не пасть жертвой грязных сономитов!

— Вот как, — щёлкнул языком Рензо, — я же из их племени, не забывай.

— Ерунда! — ударила кулаком по воде Омала. — Ты совершенно на них не похож! Твоя кожа мягче, бархатистей, и сердце бьётся громче. Я слышу его.

— Преувеличиваешь.

— Самую малость, — расплылась в улыбке темнокожая красотка.

На ней был белый, ярко контрастирующий с идеальной шоколадной кожей купальник. Рензо откровенно облизывал взглядом её завораживающие формы. В Омале гармонично сочетались хищное, почти первородное начало, и напускной светский лоск.

— Мы были детьми.

— Да, Атлас. Пришлось рано повзрослеть.

— Помню своего первого. Сономит. Высокий, кряжистый. Казалось, он весь связан из древесных кореньев или типа того. Бежит, рычит. Патроны у него кончились. А у меня автоматический пистолет, и сама Асмилла не знает, сколько там, в магазине, осталось. Мне страшно. Помню, ноги тряслись ого-го. И я машинально вскидываю оружие и несколько раз спускаю курок. Раз пять, не меньше. Зажмурился даже. Кошмар. Тот парень завалился на меня. Я вскрикнул. Замер. А когда открыл глаза, понял, что он не дышит, и лишь тяжёлой тушей налегает на мою грудную клетку. Я вылезал из-под него минут десять. Диву даюсь, как меня за это время никто не подстрелил. Не знаю, но почему-то я часто вспоминаю первый раз. Быть может потому, что тогда ещё я был способен на остроту чувств. С годами прошло.

— Ты не такой уж и старый, — заметила Омала, с суши ухватила свободной мокрой рукой бутылку с молоком, дала Атласу попить.

— Верно. Но как-то быстро дряхлеешь, начиная убивать в пятнадцать лет, — вытерев губы, проговорил Рензо.

— Ты любишь её? — вопрос прозвучал слишком громко и до жути неестественно.

— Кого?

— Джулию. Ты бредил во сне. Просил прощения. Молил её о чём-то.

— Я виноват перед ней.

Омала закусила свою пухленькую губу и сказала:

— Когда мужчина вспоминает о женщине, находясь в диком жаре, значит, она для него чего-то да стоит.

— Наверно, ты права.

Рензо опустил веки. Ему хотелось вызвать в памяти обнажённый образ Джулии, но не удавалось. Что-то загородило солнце. Атлас открыл глаза. Перед ним стояла обнажённая чёрная богиня. О таких слагают легенды, за их благосклонность проливают кровь. Его член шевельнулся и пошёл на подъём.

— Надо же, — прошептала Омала Пандерибе, приблизившись к его губам, — достаточно одной картинки. А что будет, если к тебе прикоснуться?

— Я вообще не думал, что он на что-то способен, — сыронизировал Рензо, — хвала Асмилле, я ещё в строю.

— Говорю же, ты истинный воин, — сказала Омала и поцеловала его в губы.

Сладкий, сочный, поцелуй полный живительной силы. Его давно так не целовали. Его никогда так не целовали. Джулия не в счёт. Джулия здесь ни при чём. Она в другой реальности. Она далеко. Жива ли она? Атлас отстранился. Член поднялся до упора и стал каменным.

— Поцарапаешься. Моя кожа стала жёстче.

— Персик или абрикос. Даже лучше, чем когда-то.

Омала снова коснулась его губами в области шеи, стала спускаться вниз, облизывала его соски, проводила языком по коже. Прикоснулась к древесной корке затянувшегося шрама, оставшегося после злосчастной алебарды. Рензо поднялся на руках, почти выбравшись из воды. Омала добралась до его главного органа, чмокнула в головку и обволокла своими ротиком так плотно, что Рензо всхлипнул от нахлынувшего удовольствия.

— За что, Омала? У меня рабское положение, — прохрипел Рензо.

Омала не ответила. Её движения стали ритмичнее, к губам она добавила манипуляции руками. Тонкие, аккуратные пальцы искусно орудовали с его яичками. Оторвавшись, Омала поднялась вверх, её груди коснулись его кожи.

— А если люблю? — спросил Рензо.

— И не в первый раз, — на ушко пропела темнокожая богиня. — Однажды и мы любили друг друга.

Пространство замерло. Воспоминания рваными всполохами продирались к сознанию.

— Расслабься, — она оперлась руками в его плечи, опрокинула голову, её коса оказалась на пышной груди. — Я не обязываю. Просто побудем настоящими.

— Омала, не обижайся, но я не могу, — выпалил Рензо и отвернулся.

Разумеется, он хотел её как мужчина, который ценит красоту женщины. Но он оказался не в силах предать свои муки, в которых только мысли о Джулии вытягивали его из пропасти самоубийства. Рензо слишком сильно полюбил белокурую дерзкую девчонку, которую, быть может, уже никогда не увидит.

Омала промолчала, легла рядом и прижалась к плечу Атласа. Он её нежно обнял.

— И ты прости, — только проговорила она и прикрыла глаза, отдаваясь полуденному солнцу.

Где-то на небе мог пролететь легендарный стердастос — колоссальных размеров птица-исполин с роскошными крыльями и пёстрым окрасом. Или могла мчаться целая военная эскадра, выдавая гул в тысячи децибел. Но двоим, обосновавшимся у подножия хребта стердастосов, было всё равно. В тишине они наслаждались общением, которое возможно только между родственными душами.

Пикап вернулся в деревню к закату. Местные суетились, готовился пир.

— Что празднуем?! — выкрикнув аборигена, спросила Омала.

— Внук Мирры вернулся, — ответил беззубый старик с чёрным пером птицы в густых, кудрявых волосах.

В центре деревни накрыли стол. Пикап остановился напротив него.

— Мисс Омала, идите к нам! И спутник ваш тоже пусть рядом сядет! — упрашивали, грузные темнокожие, но улыбчивые и по-матерински заботливые тётки. На столе уже стояли чаны с вином, кубки, жареный поросёнок, фрукты, овощи и прочая снедь.

— Присоединимся? — спросила у Атласа Омала.

— Этот день уже ничто не испортит, — согласился Атлас.

Мирре исполнилось лет сто. Высохшая старуха находилась в своём уме, но говорила мало. Весь вечер она сидела рядом с родственником — парнем по имени Алан, который вернулся из Илейи, где служил уборщиком в престижной больнице. Разумеется, он был не внуком и даже не правнуком. Но других родных Алан не знал. Родители бросили его, когда он был младенцем, оставив бабке. Думали, что он не выживет, больно слабым ребёнком уродился Алан. А в семье уже насчитывалось пятеро. Но парнишка выкарабкался, рос, и умело разбавлял одиночество своей престарелой бабули.

— Честь для меня, что вы тут, — обратился Алан к Омале. В его лице читалось всё: подобострастие, уважение и восхищение. Влюбиться в Омалу Пандерибе намного проще, чем поймать загнанную курицу.

— Рада, что ты снова дома, — ответила Омала и подняла бокал с вином.

Праздновали до глубокой ночи и разошлись в самый тёмный час. Костры потухли, вино закончилось. Кто-то остался спать прямо на столе. Алан распрощался с гостями и отнёс захрапевшую Мирру в дом.

— Можно я останусь у тебя? — спросила Омала, прильнув к плечу Атласа.

— Обязательно, — кивнул Рензо, позвал на помощь парочку полуживых парней, опёрся на их плечи, и все вместе они добрели до его хижины.

Омала легла рядом. Они крепко обнялись.

— Знаешь, я сегодня счастлива, — проговорила она, смотря куда-то вверх.

— Впервые за последние месяцы я почувствовал себя здоровым. Благодаря тебе.

— И я, — она уткнулась в его шею. Казалось, что бархатная кожа даже пахнет персиком или абрикосом.

— Как ребята? Им, наверно, тут ужасно скучно?

— Неола учится в престижной школе. Твой напарник Кей ковыряется во всякой технике в Академии, а Манория ходит по магазинам, много читает и не особо то жалуется. Не переживай, за ними присматривают мои люди. Их никто не обидит.

— Знаю.

Атлас обнял её. Его вновь коснулось пышущее жизнью тело, которое словно делилось с ним своей энергией, своим жаром.

— Манория ненавидит меня, — усмехнулась Омала, — ты с ней спал, верно?

— Возможно.

— Юная и вспыльчивая. Обожаю таких девиц. Когда остынет, станет моим протеже.

— Ох, ну и намучаешься ты с ней, — улыбнулся Атлас, — неугомонная. Календара не знала, куда деваться.

— Мне жаль твою наставницу, — сменила тему Омала.

— Мне тоже.

Ему снился сон. Вообще Атлас редко видел сны, но на сей раз всё было чересчур реально. Он оказался на горе, даже скале, размер которой невозможно вообразить. Сначала он решил, что это плато Стердастоса, до которого они с Омалой всё-таки не дошли, но осмотрелся и понял, что ошибся. Вниз — целая бесконечность, заканчивающаяся красным морем. И это не метафора или очередное яркое название, оно, в самом деле, плескалось красными, будто кровь, волнами, заигрывало с чёрными скалами. Закат. Во всяком случае, Атласу казалось, что темнота, гармонично перетекающая в зарево, — это не что иное, как закат. Где-то очень высоко сияла, пробиваясь сквозь линялый туман, горячая и яркая белая звезда, нёсшая в этот мир жизнь. Сперва Рензо был один. Ветра нет. Только пустота и спокойствие. Вдруг напротив него возник невысокий старик, облачённый в лохмотья. Вместо глаза — пылающий сапфир, и тело из металла.

— Прости, что потревожил твой сон, bushi, — начал старик, — и прости, что не отвык звать тебя именно так.

— Что тебе нужно? — спросил Рензо.

— Я допустил ошибку, — старик ударил ладонью по лбу, потом ещё раз, — кошмарную ошибку!

— О чём ты?

— Мои надежды возлагались на того, чья судьба предопределена. Мальчик, я попытался сыграть в напёрстки с талантливым шулером. Куда более способным, чем я.

— Ты изменился, — Рензо смерил Мбалли придирчивым взглядом, — постарел.

— А ты лишился ног, bushi.

Атлас взглянул под ноги. Он стоял на них. Но его не охватил восторг или губительная ностальгия. Рензо понимал, что всё иллюзорно, что всё есть фокус и не стоит верить тому, чего не существует. Тем более привыкать.

— Со мной случилось странное. Вы знаете, что я видел?

Мбалли кивнул.

— Расскажите.

— Найди меня, Рензо. Я не могу продолжать играть в напёрстки. Мне нужна надёжность и тот, кому я доверюсь. Старики склонны к наивности. Ты не останешься без ответов. Даю слово.

— Как разыскать тебя?

— В «городе спящих». Жди меня там.

Сон погас, как монитор планшета. Всё закончилось, и Рензо выкинули в реальность.

Поднималось солнце. Он провёл ладонью по постели подле себя, но её уже не было. Никакой записки или намёка на скорую встречу. Просто исчезла. И долго не появлялась.

Атлас снова подурнел характером, часто привередничал, отказывался от еды, употребляя в основном самогон, который ему приносил его приятель из местных. За несколько недель он отпустил густую бороду, которая со стороны напоминала побеги молодого кустарника. Часто смотрел панель, по которой транслировали гадости со всего мира. Ничего хорошего, твердил Рензо. Мочился под себя и каждый раз с боем разрешал темнокожим смиренным служанкам себя мыть и поменять постель. Приходили врачи. Ничего нового они не говорили, задумчиво кивали, вносили результаты анализов в карту больного и прощались, желая хорошего дня. Атласу хотелось пристрелиться. Муки с каждым прожитым днём усиливались. Мбалли приходил всё чаще, настойчиво просил найти его. Омала Пандерибе не навещала. Она приходила всегда после того, как он закатывал истерики или грозился удавиться. Со временем, на пятой неделе после чудесного дня, он разбил Тв-панель и стал слушать радио.

«— Итак, — говорил задорный женский, подбадривающий голос из динамика, — расскажите нам правду. Вы были там? Вы всё видели?

— Всё, — отозвался второй голос, приглушённый, кроткий. На сей раз им владел молодой человек.

— Что случилось в Котловане несколько месяцев назад? Что на самом деле там произошло? Напомню слушателям, у нас в гостях ныне лейтенант, но ещё каких то полгода назад рядовой, сражавшийся в «котле» с террористами. Имя опустим. Итак, против кого вы на самом деле сражались? Ответьте?

— Мы стреляли в местных. В котлованцев.

— Зачем?

— Они открыли по нам огонь. Мы были вынуждены, — с каждым словом его голос звучал всё более тускло и, казалось, вот-вот совсем погаснет.

— Откуда у них взялось оружие? Я понимаю, у пары десятков, у сотни. Но не «почти у каждого» ведь?

Женщина допрашивала парня, но при этом давала понять, что они в одной лодке.

— У нас был приказ: войти в Котлован, найти лидера сепаратистов и устранить его. Но мы встретили отпор. Пришлось стрелять на поражение. Погибли сотни. С нашей и с их стороны.

— Дальше! Не молчите! — подгоняла женщина.

— Осталось нас семеро. Сослуживцы и капитан Моллс. Ну да, пришла подмога — боевые мехи. Они разнесли весь город, но толку от них всё равно оказалось чуть. Этот человек. Чёрт, не понимаю как такое вообще возможно! Он заговорённый какой-то или типа того!

— Конкретней, — наседала допрашивающая, — детали!

— Ну как, мы стреляли, а ему похер! Ну, то есть вообще! Его не берут пули, смерть его не берёт. Он положил наших уйму, а самому хоть бы хны. Мехи расколошматили всё здание, где он укрывался, полегли почти все, кому не удалось укрыться в подвале. И ему снова, что с гуся вода!

— Это вы про их вожака?

— Ага, — Атлас готов был поклясться, что парень кивнул, — про него самого. Бородатый, волосы длинные, но в таком хвосте, что ли. И сам не стар. Молодой даже. Но в глазах…

Рассказчик замолк. Откашлялся. Наверно, попил воды.

— Что в глазах? — уже спокойно спросила женщина.

— Там тьма. Беспроглядная, жестокая, безразличная ко всему живому. Я никогда не видел настолько самоуверенного и в то же время величественного взгляда. Капитан Моллс спас нас, пустив пулю в свой затылок. И нас пощадили. Признаюсь, я не верил, что доживу тот день.

— И последнее, — она сделала паузу, которой интригуют в моноспектакле, — назовите его имя? Как он назвался?

— Инсар Килоди.

Пауза.

— Благодарю нашего инкогнито за ценнейшую информацию из первых уст. Итоги. Уважаемые слушатели независимых государств и дальних уголков нашего мира. Напоминаю, с вами болтает ваша горячо любимая «Марта», у которой для вас всегда есть горяченькое. Но сегодня — просто бифштекс, сенсация! Парень, ты — герой! Что мы имеем? В преддверие Ночи Обновлённого Цикла в Котлован входит спецназ, чтобы свергнуть самоуправство. Солдатики получают ответ — их расстреливают как скот. И даже новомодная техника тут не спасает! Вот это да! И кем же оказывается тот самый таинственный террорист? Убийца Фрая, сподвижник Заволло и последний негодяй — Инсар Килоди! Поворот круче любого лихого детектива, ребятки! Но что заявляет официальная власть после трагической гибели сотен элитных бойцов? И к тому же легендарного капитана Моллса? Мол, операция по урегулированию сепаратисткой деятельности осложнилась и пошла не по плану. Хах! Чудики! Да ваши разборки слышала половина Трезубца! И дым из «котла» валил ещё несколько дней! Но самое удивительное мы наблюдаем дальше! Спустя пару недель, в Котлован отправляется гуманитарная помощь, восстановительная техника. И к сезону цветения все трезубчане имеют странного соседа — наглухо закрытый вновь отстроенный город, в котором творится чёрт знает что! Объясните мне теперь, люди мира, что происходит с Илейей? И не пора бы мудрой Детре навести визит к своим младшим братьям?! С вами была «Марта». Услышимся, ребятки всего мира!»

Программу продолжил блок рекламы, и Рензо выключил приёмник. На него накатила усталость, отбиваться не он стал и уснул. Проспал полчаса или час, точно не понял. Но голова гудела, а солнце находилось примерно на том же месте. В его хижину наведался Алан.

— Beyona! — вошёл он и поздоровался.

— Салют. Как твоя бабка?

— Жива и ладно.

— И не говори, — буркнул Рензо и попросил Алана вынуть из-под матраса очередную бутылку гадкого пойла.

— Картины любишь? Я подарю тебе одну. Говорят, ты жил в храме.

— Точно. Жил.

— У меня есть храм. Его рисовала прекрасная девушка.

— Ну, раз прекрасная, то тащи, — кивнул Атлас, откупорил бутылку и сделал долгий глоток.

— Сейчас принесу, — сказал Алан и вышел из хижины.

Рензо успел уже позабыть о его обещании и всецело погрузился в свои мрачные размышления. Наконец Алан появился. В его руках был небольшой холст, вставленный в самодельную деревянную раму.

— Гляди. Она рисовала его по памяти. Красиво, да?

Атлас замер и чуть было не выпустил бутылку из внезапно ослабевших пальцев. Картина темноватая и не слишком аккуратная палитра красок, техника страдала, но Рензо ничего в этом не смыслил. Его поразило другое. Ракурс. Тот самый угол, то самое время года. И, чёрт возьми, это могла быть кисть уймы недоделанных художников, которые часами вырисовывают всем знакомый пейзаж — монастырь Асмиллы, списанный в высоты цветочного холма. Да он сам фотографировал это место сто тысяч раз. Но единственная незначительная деталь делала это полотно особенным, судьбоносным для него. Река. И рыба. Много рыбы. Мигрирующие в низовья реки косяки стерляди, белуги и осётра. Настолько мимолётное движение нельзя придумать, только запомнить.

— Алан, парень, ответь мне, кто написал эту картину?

— Прекрасная девушка, — расплылся в улыбке темнокожий парнишка.

— Имя! — взвыл Атлас. — Скажи мне, как её зовут! Быстро! Не молчи, иначе я придушу тебя!

— Не помню, я совсем ничего не помню! Не бейте меня! она красивая! Светлая! Не помню! — сдался напуганный Алан и вжал голову в плечи как пресноводный краб.

Атлас завалился на спину и зарыдал. Он не мог остановить слёз — они непослушным ручьём стекали по его бархатной смуглой коже, застревали в древесной бороде. Он закрыл лицо руками и продолжал плакать. Его грудь вздымалась с каждым всхлипом. Эмоциональный взрыв, встряска памяти, прикосновение к мечте, которая казалась навсегда потерянной. Рензо плакал, а Алан смотрел на него, не смея уйти или заговорить. Он не сомневался, что полотно писала Джулия.

Успокоившись, Атлас вытер раскрасневшиеся глаза, взглянул на чернокожего парня и подозвал его жестом.

— Присядь, — Рензо толкнул Алану стул, чтобы тот сел напротив его койки. Алан повиновался.

— Теперь говори. Говори всё, что знаешь и сможешь вспомнить. Говори и не умолкай. И начни с той, кто подарил тебе ту самую картину. А в награду я научу тебя толковать сны. Идёт?

Алан кивнул и зажмурился, стараясь вспомнить крупицы для своего будущего рассказа.

Там, где песок встречается с голубыми водами изысканных оазисов, а из мёртвой земли иногда прорастают дивные деревья, чья высота соперничает с безликими великанами Трезубца, там поклоняются Вековечному Баобабу и беспрекословно чтят память предков. Народ, в чьей крови поселилось проклятье, научился с ним жить, понял, как бороться и переманил недуг на свою сторону, подчинив процессы мутации. Потому, наверно, сономиты замкнуты и мыслят скептически. Или, может, оттого, что на протяжении нескольких тысяч лет их контрастные территории соблазняли воителей, которые желали обладать В?рша Д?амоам или Песчаной Жемчужиной — городом в пустыне Амоами. Памятуя о горестных страницах своей истории, сономиты научились тщательно выбирать союзников и партнёров. И если хунта, возглавляющая народ, считала переговоры необходимыми, то проводила их в двухстах вёрстах от Жемчужины, посреди пустыни, на белом солончаке, который простирался до самых стен Зен-Борима.

Две делегации встретились ранним утром. Светло-синий комфортабельный гироплан Виктора Соломона с илейским гербом — трезубец с волнистой рекой у основания — сел напротив войлочной юрты песчаного цвета, которую разбили сономиты. За жилищем покоилась техника: пара бронетранспортёров, бронированный внедорожник (не было сомнений, потому что броня — это солидная масса, которую носила усиленная подвеска с парой крупных, высоких шасси на каждую ось) и несколько техничек оснащённых скорострельными крупнокалиберными зенитными установками, пулемётами и местом для стрелка. Сейчас они пустовали. Вся техника была выкрашена в тот же песочный и носила герб Сономитского Каганата — широкое и ветвистое дерево с пышной кроной, из верхушки которой торчит лезвие ножа, а у основания дерева, там, где должны начинаться корни, ствол плавно трансформировался в эфес холодного оружия. Как и Илейский герб, сономитский также был выполнен в черно-белом варианте. Так уж повелось, что во время международных встреч или войн народы отказывались раскрашивать свой герб. В мирное время эта примета носила дипломатический подтекст — не перетягиваем одеяло на себя. Когда воевали, яркий герб не привлекал внимание стрелка.

Илейцы во главе с Виктором Соломоном вышли навстречу группе сономитов. Из-за спин вторых выбежали парнишки в серых балахонах, в руках они тащили пластмассовые стулья, стол. Установив мебель на соляную почву, они принесли пару бутылок воды и медные кружки.

— Садитесь, гости! — пригласил высокий и гладко выбритый сономит.

Древесная кожа мешала определить его возраст точнее, но казалось, что сономит разменял уже пятый десяток. Его смуглая, глиняно-коричневая кожа сморщилась, показались кривоватые тёмные зубы. Карие глаза блестели. Абсолютно лысый, с крупными ушными раковинами она напоминал персонажа мультфильма. В его внешнем виде отсутствовала враждебность, но голос был что надо, поставленный, командный. Одет он был в сатиновый архалук грязно-бежевой расцветки, воротник которого выделялся ярко-оранжевым окрасом.

— Прямо тут?! — спросил Соломон, нервно задвигав своей треугольной бородкой.

— Жара и пустыня не помешают нам принять мудрые решения, — присев на хлипкий стул, проговорил сономит.

— Будет вам, — фыркнул Соломон, но к нему тут же подоспел помощник и шепнул что-то на ухо. После этого Соломон ещё раз раздосадовано мотнул головой и уселся напротив собеседника. — Традиции мы почитаем, пусть и такие странные.

Сономит довольно улыбнулся и воззрился на Виктора Соломона, ожидая от него первых слов.

— Расшаркиваться я перед вами не стану, — напористо начал Соломон, — ибо эта встреча нужнее вам, чем нам.

— Вы так считаете?

— Да, я именно так и считаю! — выпалил Виктор.

— Отчего же?

— Мощь Трезубца не вызывает сомнений. Устроить очередную войну — для нас пустяковое дельце. Вы хотите войны?

— В чём снова провинился мой народ?

— Много ли причин требуется, чтобы открыть огонь? — отмахнулся Соломон. — Но не об этом сейчас. Конфорнум предлагает вам партнёрство на взаимовыгодных условиях. Кто представляет официальную власть?

— Мидрак Оншар — бека славного кагана. Военачальник. Теперь озвучьте ваши условия, многоуважаемый Виктор Соломон, — спокойно, но с нажимом попросил сономит.

Виктор погрузил руку во внутренний карман пиджака, извлёк белоснежный носовой платок, протёр им лоб, лицо, избавляясь от назойливого солёного пота.

— Всё просто. Ваш руководитель подпишет разрешение на ввод нашей техники, тем самым вы откроете границы, и никто из сономитов не станет препятствовать. По некоторым данным вы разрабатываете всего восемнадцать процентов залежей апатиниума. Очень мелко.

— Мы берём столько, сколько необходимо, — встрял Оншар.

— Глупости, — снова отмахнулся Соломон, — просто вы ленивы. Не вы в частности, а ваш народ. У вас гигантские запасы ценнейшего ресурса, ну а вы сидите сиднем и довольствуетесь крохами. Сономитского апатиниума хватит и на ваш век, и детям, правнукам и ещё паре-тройке поколений. Дайте нам возможность добычи ископаемого, и мы будем отдавать вам двадцать честных процентов. И последнее, — Соломон прочистил горло, хлебнул нагревшейся воды прямо из бутылки, — отдайте нам Нос Утки. Мы купим его у вас. Щедрые сто миллионов статусных единиц за бедный и замшелый кусок земли у Бухты Фарьи. Достойно мне кажется?

— Для чего вам Крезис-Са?

— Неважно, — отрезал Соломон. — Если ста миллионов мало, мы накинем ещё десять. Но это последняя цена.

— Многоуважаемый Соломон, вы озвучили все условия? — немного наклонившись вперёд, спросил Мидрак Оншар.

— Абсолютно.

— В таком случае мы вынуждены взять время на размышление, — сказал Оншар и встал.

— Это да, конечно, — кивнул Соломон, — куда ж без дум, даже если они лишены смысла. Когда ответите? Можете написать нам, позвонить, прислать гонца.

— Через час, — ответил Мидрак, — ждите.

Бека Оншар отвернулся и зашагал к свите. Все вместе они скрылись в юрте. Соломон в очередной раз фыркнул, выругался, вытер пот и поспешил в свой гироплан.

Обещанный час затянулся на два, потом на три, и, в конце концов, превратился в пятичасовое ожидание. Соломон четырежды посылал к юрте, чтобы узнать, как продвигается обсуждение. Каждый раз просили подождать ещё чуть-чуть. Понемногу темнело, солнце садилось за пустынный горизонт. Воздух охладился, и Соломон вышел прогуляться. Его позвали, когда он закуривал очередную сигарету.

— Решено, — заявил Оншар, когда они встретились за тем же пластмассовым столом.

— Заставили же вы подождать, — буркнул Соломон, — это час, по-вашему?

— Прошу простить, но когда мы говорим «час», а дискутируем намного дольше, значит дело важное. Это дань уважения.

— Вот как, — кашлянул Виктор, — теперь я понимаю, почему у вас разруха: вы все тут друг друга безмерно уважаете.

Оншар проигнорировал укол.

— И что? — спросил Соломон.

— Мы согласны на все условия, но имеем встречное предложение.

— Как же иначе то, — пробурчал Соломон, — и какое?

— Не двадцать процентов, а пятьдесят.

— Тридцать.

— Принято. И четыреста миллионов вместо ста десяти.

— Вздор! Не обсуждается! — запротестовал Соломон, — двести пятьдесят и точка.

— Принимается. И последнее — Сономитский Каганат и Трезубец подпишет мирный договор, договор о союзе и договор о ненападении. Все пятнадцать наиболее влиятельных сономистких Домов будут присутствовать на церемонии и глава каждого поставит под ними свою печать.

Соломон нахмурился.

— Так не пойдёт.

— Вы прячете кинжал за широкой спиной? — прямо спросил Оншар.

— Нет. Но мы против всех договоров, которые вы нам предлагаете. Обязательства связывают нам руки. Воевать с вами нам ни к чему, если будем добывать апатиниум. Потому я здесь. Но союз! Уже слишком.

— Гордые сономиты готовы пойти на жертву ради общего блага, а илейцы нет? — впервые Оншар серьёзно изменился в лице, подняв свои высветленные брови и сморщив лоб.

— Не смешите меня, бека! Вы ради лёгкой наживы готовы пойти на всё. А мы предлагаем чистейшую халяву.

— Попридержите язык! — теперь лицо Оншар посерело и приняло совсем недружелюбный вид.

— Итак! — Соломон встал, скрестил руки в области паха. — Завершу наши долгие переговоры. Мы согласны на два пункта вашего контрпредложения, но третий нас не устраивает. Либо соглашайтесь, либо расходимся до лучших времён, которые вряд ли наступят скоро.

Воцарилась тишина. Наконец поднялся и Мидрак Оншар, вырвавшись из плена раздумий.

— Мы отвергаем ваши условия до тех пор, пока не будут удовлетворены все встречные пожелания. Прощайте.

С этими словами Оншар слегка поклонился и зашагал к юрте. Соломон недовольно сплюнул и ушёл в свой угол.

— Как всё прошло?

— Скверно! Они выдвинули немыслимые требования.

Соломон уединился в своей каюте и говорил в динамик картриджа. Гироплан набирал высоту, пролетая над пустыней и мелкими огнями — кострами, которые разводили кочевники. Иногда встречались деревеньки и небольшие города. Тёмные и бедные. Соломон ненавидел местных и здешний колорит.

— О чём просили? — спросил удалённый голос, принадлежавший идеальному черепу.

— Кучу всевозможных союзов.

— Ты дал свой ответ или взял время подумать?

— Отказался! Чего раздумывать то? Им нужны гарантии и доказательства, которыми они в случае чего могут тыкнуть в нос Детре! И мы тогда наглухо погрязнем в дерьме!

— С кем вёл переговоры?

— С их военачальником — Мидраком Оншаром.

Ван Дарвик иронично хмыкнул:

— У тебя не было шансов.

Гироплан приближался к Шраму Земли, к Штарбайнским воротам. Совсем недолго оставалось до Илейских земель, но гироплан внезапно начал снижаться.

— В чём дело?! — спросил Соломон, заявившись к пилотам.

— Херня какая-то! Теряем скорость, электроника сбрендила. Необходимо сесть, посмотреть, что с двигателями. Иначе что-нибудь точно рванёт. — Ответил первый пилот.

Гироплан сел посреди степи. Вокруг ни огонька. Пространство сковала тьма. Экипаж судна из двенадцати человек вывалил на воздух. Оба пилота отправились к двигателям. На горизонте замерцали яркие огни. К приземлившемуся гироплану кто-то приближался. Соломон смолил последнюю сигарету. Больше у него не осталось. Уйдя довольно далеко от команды, Виктор Соломон спасся после взрыва, разорвавшего летательный аппарат на части. Соломона оглушило, он завалился на землю. В иссиня-чёрном небе проплыла продолговатая капсула виманы. Огоньки светились всё ярче, становились крупнее, преобразовавшись в когорту внедорожников. Соломон полз противоположную от пожара сторону. Перебирая конечностями, как искалеченный варан, он силился убраться как можно дальше, в темноту. Застрекотали автоматы. Сердце Соломона наполнилось ужасом. Кто они? Вимана? У сономитов нет виман. Детра? Не может такого быть! Уму непостижимо! С ним не могли так поступить!

— Глянь, ползёт, жук! — крикнули на безупречном илейском.

Соломон замер и уткнулся лицом в землю, когда некто встал над ним, передёрнул затвор и выпустил очередную короткую очередь.

— Ну что там?! — спросили со стороны догорающего гироплана.

— Готов!

— Чеши сюда! Пора уматывать!

Тяжёлые ботинки сотрясали землю, удаляясь от Виктора Соломона, который больше не ощущал шагов или ветра, или холода, или страха. Пустота.

* * *

В зал собраний спешно стекались Лидеры, главы министерств и влиятельные значаи Илейи. Экстренное совещание Верховного Конфорнума состоялось утром, сразу же после известия о гибели Виктора Соломона на сономитской земле во время двусторонних переговоров.

В просторный зал ворвался Оло Ван Дарвик. Облачённый в чёрный костюм и белую рубашку, он уверенным и скорым шагом, застёгивая на ходу манжеты сорочки, прошёл на место за продолговатым столом, которое в своё время занимал Самюэль Фрай, а после него Виктор Соломон.

— Погиб Виктор Соломон. Нам снова врезали между ног. Будете терпеть? Лично мне надоело смотреть на немощный Трезубец! И мне всё равно, что вы все думаете!

По залу прокатилась волна возмущения.

— Захлопните пасти! — протрубил Оло Ван. Он стоял, опершись руками на столешницу. — Нам плюнули в морду! Если мы отмолчимся, то растеряем последние крупицы уважения! Илейа начнёт терять не только юго-запад, но и юго-восток. На юге уже не спокойно, и вы об этом знаете! Деревни и провинции заявляют о независимости и, что страшнее, готовы перейти в стан врага. Я предлагаю эффективный выход. Если среди собравшихся найдутся единомышленники, они присоединяться.

— А если нет? — спросил молодой значай.

— Отправятся копать траншеи.

— Довольно! — вскочил Лидер Вермера, мужчина средних лет, с залысиной и дрожащими руками. — Цирк! Позовите меня, когда этот клоун покинет манеж!

Он направился к выходу, но тут же в двери ворвалась волна вооружённых боевиков батальона «Гарваз» — личная армия Ван Дарвика.

— Проводите уважаемого туда, где ему самое место, — распорядился Оло Ван и сел в кресло Лидера.

— Кто ещё желает покинуть зал заседаний?! Никто? Точно? Тогда приступим к работе.

— Но как же армия? — спросил старый Шербешер. — Ваших наёмников не хватит, чтобы противостоять целой армии, господин Ван Дарвик.

— Маршал Блай поддерживает мою кандидатуру в кресле руководителя. Армия находится под его началом. К тому же, я уже распорядился о повышении довольствия всем военнослужащим. Что за копейки они получали? Смешно!

— Собираетесь всех купить? Так и знайте, я не продаюсь! — не унимался Шербешер.

— Я не коллекционирую антиквариат, — ответил Оло Ван и жестом показал бойцам избавиться от старика.

К Шербешеру подскочила пара наёмников, ухватила под руки, выволокла из-за стола и потащила к выходу.

— Надеюсь, теперь мы можем начать собрание?

Оло Ван облизал каждого в зале придирчивым взглядом. На многих лицах застыло недоумении и страх.

— Тогда не будем терять ни минуты.

 

Глава 16

За несколько продолжительных месяцев «котёл» обзавёлся высокими стенами, основания которых уходили вплоть до первых этажей, возвёл башни, на которых дежурили снайперы с приказом стрелять без предупреждения. Котлован замкнулся от всего мира и от «старшего брата» Трезубца и походил на пристанище закрытой секты. На официальные запросы стран, озабоченных новообразованием вблизи илейской столицы, Трезубец отвечал уклончиво, неохотно. «Кто заправляет в Котловане?» — спрашивал каждый второй посол на аудиенции у дипломатов Конфорнума. «Котлован находится под юрисдикцией Илейи и по-другому быть не может. И, значит, на него распространяется власть Лидера!» — отвечали в Трезубце. Разумеется, это слабо соотносилось с правдой.

Инсар развалился в сыром провонявшем псиной и гарью кресле. Волокна зелёной ткани поизносились, местами проступал жёлтый поролон. На Килоди висела серая льняная рубашка, которая была велика ему на два размера. На ногах чёрные хлопковые брюки. Босые ступни, погружённые в воду. Инсар привык приходить к сиберу Хакко и не стеснялся располагаться как ему удобно. Он подстриг волосы — теперь они едва доходили до плеч, но борода осталась: аккуратная, не слишком короткая и не длинная. Она придавала ему солидности, прибавляла возраста. Сибер лежал на своём кресле связанный с Потусторонней Вязью. Их диалоги не меняли форму, оставляя всё разнообразие содержанию.

— Успехи опьянили меня? — спросил Инсар. Мерцающая чёрно-белая голова кивнула.

— И как мне бороться со своей гордыней?

— Слушать меня. Слушать и внимать. Потусторонняя Вязь знает, что было и будет. А я и ты её неотъемлемые части.

— Мы построили замкнутый и самодостаточный мир. Что дальше?

— Ты совсем ничего не сделал, Инсар Килоди, — морда усмехнулась, а тело сибера дёрнулось, — пустой мир придёт к благополучию. Что ты несёшь? Идеи равенства, свободы и права? Думаешь, они будут счастливы, когда их жизнь встанет обеими ногами на твои «нерушимые» постулаты?

— Потому я прошу твоего совета, Хакко! — повысил голос Инсар. — Что дать этим людям?!

— Кумира, бога. Люди устают от свободной воли, им необходим объект поклонения, который станет водить их за руку и за нос. Идол! Сильный и страстный правитель, который заботливо и венценосно приведёт каждого, кто сожмёт его могучую щедрую длань, к торжественной смерти..

— Понимаю ли я тебя? — спросил Инсар, нахмурив морщинистый лоб.

— Все ответы ты найдёшь в одном месте. Потустороння Вязь была благосклонна ко мне и разрешила покопаться в чужих секретах. Всё, что я нашёл, безмерно любопытно. Как ты относишься к загадкам, Инсар Килоди? — физиономия из тысячи чёрно-белых осколков усмехнулась.

— Ненавижу! — признался Килоди.

— «Вечный Странник» отправился очень далеко и не каждый понимает, что он хочет найти. В составе экипажа значительно больше посадочных мест, чем заявлено. На затерянную чудо-планету, отбрасывая по пути автономные модули связи, летят илейцы, несколько военных элитных отрядов сопровождения и три чрезвычайно важные персоны, которым выделен засекреченный блок корабля.

— Ничего удивительного, — фыркнул Килоди, — могло ли быть иначе? Детрийцы вложили гигантские суммы в «детище всего мира», пожинают плоды, отправив кого-нибудь из своих.

— Вопрос загадки: почему спецназ и три важные персоны — детрийцы, имена которых не прописаны даже в засекреченных документах?

— Хочешь сказать, что даже Фрай не знал, кто эти детрийцы?

— Нет. Но «Вечный Странник» отлично знает, куда двигаться и что станет его конечной целью.

— Откуда такая уверенность?!

— Скорее всего, ответы найдёшь неподалёку от деревни Рахни, в развалинах языческого храма. В древности его называли Заентог. В отчётах многих исследователей упоминается это место. Некие ресурсы для подготовки к полёту «Вечного Странника» изучались и черпались оттуда же. Настоящих наименований нет. Причём и в некоторых Детрийских документах, просочившихся в Вязь, есть отсылки к Заентогу. Следуй туда незамедлительно. Похоже, Заентог заждался твоего визита.

— Заждался?! — переспросил Килоди, но все экраны разом потухли, оставив гостя наедине с темнотой.

— Купи мне пива и как можно больше, сукин ты сын! Сегодня я намерен ужраться насмерть, понял меня?

— Омала так и не приходила?

— Пошла к чёрту эта потаскуха! К Хсару эту деловую дрянь! — Пауза. — Пиво не забудь! Иначе покатишь обратно, уяснил, рекрут?!

— Херово ты всё-таки выглядишь, приятель.

— А вот это уже не твоё собачье дело! Ясно тебе — нет?!

Кей не ответил, запрыгнул в старенький внедорожник и уехал. Припекало полуденное солнце. Атлас Рензо лежал в тени своей хибары и допивал остатки водки, которую припас на чёрный день. Рензо считал. Двадцать три дня прошло с того утра, когда его покинула Омала. Больше он её не видел. Провозгласив каждый последующий день чёрным, Атлас изрядно напивался, по ночам бредил, бормоча имена двух женщин. Для него обе были важнее всего земного и обеих он потерял, оставшись наедине с бутылкой.

Кей частенько заходил к нему. Однажды пожилая сиделка не на шутку забеспокоилась состоянием своего подопечного и постаралась связаться с Омалой, но её секретарь отделался формальным ответом и взамен сухо продиктовал ей номер, который принадлежал Кею. Услышав, что Рензо «на грани чего-то чрезвычайно прискорбного», парень поспешил на выручку и, добравшись в уютную деревеньку, проводил с другом дни и ночи. Чаще они молчали или лаялись. Но бывало, на Атласа нападала меланхолия, и они вспоминали былое.

Омала Пандерибе пришла на двадцать седьмые сутки, выдался самый жаркий день в году. На ней был шёлковый светло-зелёный сарафан, босоножки. Глаза она прятала за чёрными линзами массивных очков с изящными деревянными душками. Борода Атласа закостенела настолько, что ею можно было полоть грядки. Волосы он не отпускал, сбривая всё наголо. Такие микро-обычаи Атлас сооружал на каждом шагу. Пил из горла пока не оставалось чуть-чуть на дне, и если напиток ему нравился, брал железную кружку и выливал в неё остатки. То же самое он проделывал со всем алкоголем, что пришёлся по вкусу. Жуткий коктейль он оставлял на финал, и когда питья не оставалось, залпом опрокидывал гадкую выдохшуюся мешанину.

— Прости, что бросила, — начала Омала без прелюдий, — появились важные дела, пришлось улететь. Далеко. Сообщения передавать не хотела. Выглядело бы так, будто мне стыдно, и я не хочу тебя видеть.

Атлас молчал и взирал на чернокожую богиню стеклянными глазами. С утра он уже набрался.

— Вижу, ты не теряешь времени зря, — она горько улыбнулась, — и слышала, ты устроил истерику, просился в Фесрам. Не знаю, зачем тебе туда, но в качестве извинения готова помочь. Выделю транспорт и охрану. Пойдёте под гербом Стердастоса.

Рензо что-то пробубнил, но на выходе получилось мычание.

— Уверена, ты меня понимаешь. Ещё раз прости, но мне пора. — Омала несколько медлила, подбирая слова. — Сообщи сиделкам, когда соберёшься уехать. И знаешь, я даже рада, что ты не в силах меня ни о чём спрашивать. Так проще. Нам обоим, — она снова скривила рот в подобии улыбки и покинула жилище.

* * *

— Ночью здесь классно! Звёзды потрясные, да и запах такой, сплошная листва, деревья, — открывая очередную бутылку пива, размышлял Кей. — Правда, ведь?

— Меня тошнит от эвкалиптов, баобабов, свиней, кукурузы, ягод, воды и всего-всего, что только здесь есть! От всего кроме водки. Пойло у них что надо.

Кей и подкинул хвороста в затухающий костёр. Они устроились вокруг пламени, развалившись на высоких, упругих надувных матрасах, которые привёз Кей.

— У тебя осталась запись?

— Ты о чём?

— Сон того чокнутого из Котлована, который кромсал своих дружков.

— Сохранил, — приуныл лысый парнишка, — порази чума этого рыжего ублюдка Блинда! Когда показывали кадры, ну, ты понял, Календару и других… Атлас, друг, я готов их голыми руками удушить!

— Собери самое необходимое и прихвати эту запись. Послезавтра мы отправляемся в «спящий город».

— Чего? — поднял условные брови Кей. — Зачем?

— А Омала?

— Она заходила ко мне сегодня. Нам пора домой.

— Так и сказала? Проваливайте и всё?! — не унимался Кей.

— Типа того, — кивнул Атласт и глотнул тёплого пива.

— А в Фесраме мы что забыли?

— У меня назначена важная встреча со старинным другом. Думаю, он сможет нам помочь.

— Но твои ноги, — начал Кей, но продолжать не стал.

— Будешь моими ногами, по рукам?

— Не отказывать же беспомощному калеке, — улыбнулся Кей.

Сделав выбор в пользу Маникура, синий гироплан с бесцветным гербом Стердастоса направился к границе Илейи. Первый досмотр проходил ещё в водах, неподалёку от необитаемого Острова Забвения, где время и память претерпевают аномальные изменения. Атлас видел документальный фильм про Остров Забвения, снятый, к слову, на деньги Церкви Пятиликой Девы Асмиллы.

Наконец судно село в порту Маникура. Требовалась очередная проверка. Снова в гироплан завалились контролёры. Среди них была женщина — поджарая молодая рыжеволосая илейка, которую Атлас заприметил, глядя в иллюминатор, ещё на подходе к трапу.

— Саро Кеши? Профессор химии? — недоверчиво спросила рыжая. Ей было лет двадцать восемь — тридцать. Волосы до плеч, слегка вьются. Внушительный бюст и тонкая талия. Лицо острое, но приятное. Губы тонкие, едва накрашены.

— В паспорте точно так и написано, — ответил Рензо.

— Цель визита?

— Исследования в Фесраме.

— Прошу прощения, — девушка расплылась в лучезарной улыбке, — это формальность. Мне передали данные с плавучего поста, но я должна всё перепроверить. Понимаете?

Атлас кивнул и тяжело вздохнул. Другие досмотрщики — их было двое — копались в бумагах, которые им выдал Кей, осматривали кабину машины.

— Сочувствую, — девушка взглянула на коляску, — как это случилось?

— Несчастный случай, — невозмутимо ответил Атлас.

— У сономитов отличная регенеративная система, кости срастаются мигом. У вас, похоже, травма куда более серьёзная.

— Какая разница, если ноги не ходят, — глядя прямо в глаза, проговорил Рензо.

— Будете в Фесраме почву изучать?

— Да, почву.

— А приборы где?

— Дело в том, что они будут предоставлены НИИ «Чистый разум», когда мы прибудем на место, — нашёлся Рензо и занервничал.

— Мы обязательно свяжемся с Трезубцем и уточним этот момент, — она повернулась к своим напарникам, — а теперь, ребята, живо помогите нашему профессору встать на ноги.

Два крепких мужчины подошли к коляске Рензо, ухватили его под руки и потянули вверх.

— Вы что творите, мать вашу! — заорал Кей. — Прекратите, сукины дети! Хватит!

Кей постарался вмешаться, но дуло выставленного девушкой пистолета заставило его замереть. Атлас молчал и ждал, когда его отпустят. Так и вышло. Когда хватка ослабла, он повалился, не в силах что-либо предпринять. Рензо успел выставить руки, но падение всё равно было болезненным. Рыжая убрала пистолет, вынула нож. Села рядом с ногами Рензо и воткнула острие в заднюю поверхность бедра. Реакции не последовало.

— Похоже наш профессор действительно лишился ног, — слегка озадаченно проговорила девушка. — Всего год назад приспешник Асмиллы Атлас Рензо козлёнком скакал на балу в честь запуска «Вечного Странника» и всё с ним было хорошо. Я там была и хорошо запомнила вас, и то, как вы чуть не избили худосочного старика. Как же быстро меняются некоторые существа. Или у сономитов это норма, господин Рензо? Или всё-таки Саро Кеши?

— Вы ошибаетесь, — процедил Атлас, тяжело переворачиваясь на спину.

— Что вы забыли в Фесраме?! — обозлённо спросила рыжая.

— Хотели залечь на дно, спрятаться, — придумал Рензо.

— А что в Стердастосе спокойно не жилось?

— Гироплан и форму мы украли, документы подделали. Мы в розыске.

— Бред собачий! — фыркнула девушка. — У тебя в Стердастосе полно друзей.

— Ничего подобного! А Фесрам знаменит своим гостеприимством. Сами знаете. Там можно укрыться.

Рыжая кивнула мужчинам в форме:

— Уведите их. Этого посадите обратно в кресло.

— Куда их девать то? — спросил один из пограничников.

— Пока что в портовую клетку, а там посмотрим.

Их вывели из гироплана. Кей вышел сам, Атласа катили по выложенной бетонными плитами пристани. Солнце медленно садилось, окрашивая небо в ярко-красный свет. В порту стояли громадные сухогрузы вперемешку с мелкими рыболовными судёнышками. Суматошился немногочисленный народ. В основном торговцы, чьи накладные не соответствовали характеру перевозимого груза. Они спорили с портовым начальником — высоким и усатым седым мужчиной, который почти наверняка гордился безупречной подтянутой фигурой и имел репутацию упрямого и несгибаемого служаки.

На горизонте образовалась гудящая туча. Она приближался быстро, неумолимо. Люди смотрели в сторону солнца, не в силах разобрать, что к ним приближается. Первые выстрелы раздались из автоматов дозорных, дежуривших на вышках. Затем каждая из вышек взорвалась, будто в её кабину кинули гранату. Несколько точных выстрелов из гранатомёта раскурочили металл древнего оборонительного сооружения. Поднялась паника, загудели сирены. Рыжая девушка торопила своих подчинённых. Кей и Атлас переглянулись. Чёрно-матовые гиропланы без опознавательных знаков закружились над портом, обстреливая места скопления охраны. Огонь вёлся прицельный, на поражение. Сирены выли настойчивее, оружие не умолкало. Бронированный военный катер, такой же чёрный и безликий, пришвартовался у пристани. Из него выпрыгнул солдат в броне. Атлас присмотрелся и распознал Мейхера Заволло. Заволло бежал, быстро и легко. Он двигался к ним. Взрывы и стрельба стихли. Заволло рывком настиг Атласа и конвоиров и двумя поочерёдными ударами нокаутировал конвоиров. Рыжая уже была далеко.

— Вовремя ты, железный человек, — прохрипел Атлас.

— Это ж Заволло! Мать моя Асмилла, сам Заволло! — встрепенулся Кей, не отрывая взгляда блестящей брони.

Мейхер поднял обеими руками коляску вместе с Атласом в воздух и побежал обратно в сторону катера. Кейлор нёсся следом. Гиропланы кружили над портом, прикрывая спину своего командира. Добравшись до катера, Мейхер отдал Атласа подчинённым и исчез. Кей запрыгнул внутрь чёрной махины сразу за напарником. Крыша бронированного судна мгновенно закрылась. Катер заревел и резво стартовал.

— Где Мбалли? — спросил Атлас у поджарого темнокожего парня с татуировкой во всё лицо.

— Прибудет в Фесрам как только сможет. Мы получили твоё сообщение вчера вечером. Слишком наивно вы хотели проскочить через границу при сегодняшнем-то режиме. Считай нагишом, — темнокожий слабо и беззвучно засмеялся.

— За нами погонятся, — предположил Кей.

— Это вряд ли. Пройдём над Шрамом вдоль сономитской границы, а после демилитаризованной зоны свернём направо — прямиком к Фесраму. Южане недолюбливают Трезубец. Тем более теперь.

— Быстро вы среагировали, — усмехнулся Атлас.

— Ага, — кивнул парень, — наш человек на пристани наблюдал. Поняли, что дело плохо почти сразу, как только заявилась эта рыжая тварь.

— Кто она?

— Агнесса Лэнду — один из боссов Ван Дарвика. Заправляет Крылом Внутренней Безопасности. Стерва каких поискать.

— Почему она ошивалась в Маникуре? — недоумевал Рензо.

— Пёс её знает, — фыркнул парень.

— Всё совсем плохо? — спросил Рензо, подразумевая новую Илейю.

— Приятель! — присвистнул человек с татуировкой. — Ты даже представить не сможешь, в какой мы заднице!

Катер сбросил скорость, встал где-то в океане и дождался, пока грузный гироплан-тяжёловоз опуститься на водную гладь. Широкое брюхо разверзнулось, вобрало в себя наводное судёнышко, поднялось в воздух, присоединившись к общей группе.

Вереница чёрных гиропланов, словно воронья стая, устремилась вниз, в широкую расщелину, где дно Шрама Земли казалось досягаем, близким. На деле им пришлось бы спускаться около получаса, чтобы достигнуть первых поселений изгнанников. Давно стемнело, и теперь навигационные огни летательных посудин напоминали сверчков в ночной дымке.

Загорелся монитор, на котором появился Мбалли.

— Здравствуй, bushi! — заскрежетали голосовые связки Асмара Мбалли. — Всё-таки ты нашёл способ, всё-таки ты летишь.

— У меня полно вопросов. Один из них — что на этой записи? — Атлас вставил продолговатый серебристый накопитель в разъём монитора и отправил файл полу-меху.

— В чём суть? — спросил Мбалли, принимая видео.

— Это сон человека, который зверски расправился со своими приятелями. Что на него нашло? Я не понимаю. Большая часть сна — выдумка подсознания. Быть может, он и не совершал того, что нарисовала нам программа. Однако настораживают финальные кадры. Интершум — это будто чей-то голос, который, как утверждала Блоус, передаёт нам послание. Она говорила, что вы сможете перевести его.

Старик вставил белый продолговатый пластмассовый наушник в металлическое ухо, стал слушать. Когда запись кончилась, Мбалли вздохнул и заговорил:

— «Mo wa. A wa. O ni won nduro fun wa. Alase beru XCAP lagbara. Adaorin nyorisi wa Рkunkun. Ki o si wa ijo yoo duro. Ati ki o yoo wa si ododo». Я пришёл. Мы пришли. Вы ждали нас. Убоится власти Хсара слабый. Ведёт нас проводник темноты. И будет стоять храм наш. И явятся в него истинные. — Асмар немного помолчал, затем продолжил. — Простое приветствие. С нами здороваются и предупреждают о грядущих переменах.

— Кто? Что за храм? Какой, к чёртовой матери, проводник темноты?! — багровел Атлас.

— Помнишь о предсказании, которое оставила много веков назад Асмилла? Похоже, оно сбывается.

— Скажешь уже, в чём дело?! Или так и будем топтаться на месте?! — вспылил Атлас. Связь оборвалась внезапно, словно кто-то выдернул шнур из розетки. Сначала Атлас решил, что старик издевается над ним, но когда гироплан затрясло и стало бросать из сторону в сторону, он понял, что их атаковали. Экипаж засуетился, готовясь к схватке. Атлас прильнул к иллюминатору — несколько военных лёгких «стрекоз» вились вокруг них, жаля исподтишка. Из глубинной тьмы к ним приблизились лакированные тёмные капсулы — виманы. Сейчас начнутся сбои в работе программ, вся техника и электроника спятит, и тогда им придётся несладко.

— Где Заволло?! — орал кто-то из команды гироплана.

— В третьем! В третьем идёт! Никаких команд не поступает!

— Что делать то?!

— Отбиваться, что ж ещё! Надо ж так вляпаться! Блядство то какое! И вроде бы уже проскочили мимо РОМБа то, а нихера! Ни-хе-ра!

Снаряд ударил в бок машины, затрещали оповещения о серьёзных деформациях обшивки, о нарушении работы двигателей. Автоматически сработала технология «свободного планирования», при которой гироплан превращался в аэроплан. Затем стали гаснуть технические огни, отказали оборонительные орудия. Программное обеспечение сошло с ума, подхватив мгновенный убийственный вирус. Машина пошла вниз, на дно. Атлас бросился к иллюминатору и узрел, как все гиропланы, в том числе и лёгкий, на котором находился Заволло, обречённо несутся вниз.

— Что делать?! — кричал Кей.

— Подушки! Должны быть подушки!

Атлас рывком подкатил своё кресло к капитанскому мостику.

— Выпускайте подушки! Они смягчат удар! Иначе расшибёмся о скальные выступы! Они вот-вот начнутся!

Пилот кивнул, крикнул что-то своим подчинённым, и они поспешили в багажный отсек. Наконец все приборы утихли, всё вокруг наводнила тьма. Гироплан снижался стремительно, но ровно, не входя в штопор и не переворачиваясь на спину. Атлас услышал, как затарахтели автономные генераторы, раскручивая лопасти вентиляторов. Рензо облегчённо вздохнул, когда с трудом разобрал в темноте белое массивное облако, заботливо окутавшее днище их парящего гироплана. И тут же корпус судна наткнулся на препятствие. Тряхануло неслабо, но обошлось.

— И в таком духе мы проведём весь оставшийся путь, — проговорил в тишине Атлас, обращаясь к Кею, который лежал рядом с выпавшим из коляски другом.

— Хреново как-то, — ответил Кей.

— Ты боишься темноты, Кей? — спросил Рензо.

— Нет. А ты?

— В жизни ничего страшнее не встречал, — проговорил Атлас, и больше никто не обронил ни слова.