Греческое слово «риторика», как известно, на русский язык переводится как «ораторское искусство». Это научная дисциплина, изучающая закономерности порождения, передачи и восприятия хорошей речи и качественного текста. В русском языке выражение появилось во времена Петра Великого и обозначало то, что мы сейчас можем назвать «вокабуляром», т. е. словарным запасом. Для этой главы «греческое» название выбрано не случайно – в ней пойдет речь о массе вещей, имеющих отношение к флоту и имеющих свой, «морской» смысл.
Начнем с того, что, как и в военно–морских силах других стран, в Российском Императорском флоте существовала достаточно сложная система наречения боевых кораблей.
Первое известное нам название крупного корабля русского флота – «Фредерик». Оно было дано в 1636 г. судну, построенному для России в Голштинии в царствование царя Михаила Федоровича (деда Петра Великого). «Крестным отцом» его стал герцог Фридрих Третий, правивший в 1616–1659 гг.
Что же касается первого крупного боевого судна русской постройки – «Орла», то его имя было избрано отцом Петра, царем Алексеем Михайловичем. В изданном по случаю завершения постройки корабля царском указе было приказано «нашить» (прикрепить) по орлу на носу и на корме. С тех пор до 1917 г. существовала традиция украшать позолоченными геральдическими коронованными птицами оконечности кораблей 1–го и 2–го ранга. «Потерять корону» считалось дурным предзнаменованием (как минимум, разнос от начальства).
Первый фрегат Балтийского флота, заложенный в 1703 г. на Олонецкой верфи (современная Карелия), получил название «Штандарт». Название, по словам Петра Великого, было дано «в образ, понеже тогда четвертое море присовокуплено». Последней это имя носила императорская яхта, после коренной перестройки служившая в советском военно–морском флоте в качестве минного заградителя «18 марта», «Марти» и «Ока».
А самый первый линейный корабль русского флота – 58–пушечный «Гото Предестинация» («Божье предзнаменование») был заложен 29 ноября 1698 г. в Воронеже по чертежам Петра Великого. Отметим, что больше кораблей с таким названием в списках флота не было.
Еще одна интересная деталь. Существовала традиция, в соответствии с которой корабли, построенные в Архангельске, на протяжении нескольких десятилетий получали имена только по прибытии на Балтику и вхождении в состав Балтийского флота. До этого момента они носили лишь строительные номера.
В эпоху парового и броненосного флотов (т. е. с середины XIX в.) броненосцы и линейные корабли обычно наименовывались в честь линейных кораблей парусной эпохи. Так, флагман Черноморского флота дредноут «Императрица Мария», погибший седьмого октября 1916 г. в Севастополе при не до конца еще выясненных обстоятельствах, носил имя флагманского корабля вице–адмирала Павла Степановича Нахимова, на борту которого знаменитый русский флотоводец выиграл Синопское сражение с турецкой эскадрой.
С флагманским кораблем Нахимова связана еще одна история, также имеющая прямое отношение к преемственности названий кораблей Российского Императорского флота. На его предшественнике император Николай Первый в октябре 1828 г. пережил сильнейший шторм на пути из Варны в Одессу – корабль чудом не был выброшен на турецкий берег. Добавим, что плавание происходило во время очередной войны с Османской империей. В память об этом путешествии император приказал при строительстве новой «императрицы» вделать кусок форштевня (носовой оконечности) старого корабля в форштевень новой «Марии».
Другая большая группа названий – по местам известных сражений, выигранных российскими вооруженными силами на суше и на море. Примерами могут служить такие корабли, как «Гангут», «Синоп», «Бородино», «Севастополь», «Измаил», «Кинбурн», «Наварин» и «Петропавловск». Были также корабли, названные в честь сражений против «врагов внутренних», – например, «Вола» (в память победы над польскими повстанцами при одноименном местечке).
Особняком стоят парусные и паровые линейные корабли, носившие имя августейших особ – императоров и Генерал–адмирала Великого князя Константина Николаевича. Причем эту традицию не смогло нарушить даже катастрофическое для русского флота Цусимское сражение. Напомним, что в его ходе погиб эскадренный броненосец «Император Александр Третий», а эскадренный броненосец «Император Николай Первый» был сдан противнику. Оба эти названия возродились накануне Первой мировой войны.
Спущенный в феврале 1914 г. дредноут «Император Александр Третий» вступил в строй в июне 1917 г., причем уже под именем «Воля». В конце 1919 г. он попал под контроль белых и был снова переименован, на сей раз – в «Генерала Алексеева» (в честь одного из организаторов Белого движения). В 1920 г. корабль был уведен в Бизерту (Северный Тунис), где был интернирован французскими властями. В 1936 г. «Император Александр Третий» был разделан на металл во французском порту Брест, а его 305–мм орудия главного калибра были установлены на французских береговых батареях.
Что же касается линейного корабля–дредноута «Император Николай Первый», то он был спущен на воду лишь в 1916 г. После октября 1917 г. недостроенный корабль (в апреле 1917 г. его переименовали в «Демократию») был надолго поставлен на прикол, а в 1927 г., после длительных споров о необходимости достройки, передан на разборку одному из заводов в Николаеве.
Но бывали и исключения. Так, броненосцы–крейсеры «Ослябя» и «Пересвет» были названы в память мощных винтовых фрегатов середины XIX в. А те, в свою очередь, напоминали о подвигах героев Куликовской битвы 1380 г. Отметим, что «Пересвет» в конце 1904 г. был захвачен японцами при капитуляции Порт–Артура. Более 10 лет броненосец служил под флагом Страны восходящего солнца и именовался «Сагами». В 1916 г. его выкупило правительство Российской империи, после чего корабль–ветеран зачислили в состав Российского Императорского флота под тем же названием, но с понижением в классе – из эскадренных броненосцев (по новой классификации – линейного корабля) «Пересвет» был переформирован в крейсер. В том же 1916 г. корабль погиб на минах близ египетского города Порт–Саид.
Фрегаты и корветы, а также клиперы (до 1892 г. так весьма условно называли по старой памяти даже крейсера, технически уже сильно отличавшиеся от былых парусников) обычно называли в честь их предшественников.
В мае 1888 г. на воду на Балтийском заводе в Санкт–Петербурге спустили полуброненосный фрегат «Память Азова». Его прямым предшественником был парусный линейный корабль, сошедший со стапелей в Архангельске на 40 лет раньше, в апреле 1848 г. В 1860 г. линкор перестроили в блокшив, а еще через три года исключили из списков флота.
Был среди фрегатов и корабль с романтичным названием «Светлана».
…3 мая 1859 г. вряд ли кто–то из встречавших новый фрегат в Кронштадте мог предположить, что командир корабля с 1874 г. Великий князь Алексей Александрович свяжет свою судьбу не только с парусно–винтовой «Светланой», но и с семьей автора одноименной баллады, великого русского поэта Василия Андреевича Жуковского.
Поэт умер в 1852 г., а его десятилетняя дочь Александра Васильевна стала фрейлиной императрицы Марии Александровны, супруги императора Николая Первого. Вдова Жуковского страдала психическим расстройством и не могла заботиться о своих детях (помимо Александры в семье был еще сын Павел). Роман Александры Жуковской и Великого князя был недолгим – царственный отец, император Александр Второй, отправил Алексея в плавание.
Сын Александры Жуковской и будущего последнего Генерал–адмирала Российского Императорского флота вначале носил титул барон Седжиано – Александра вышла замуж и уехала в Германию. В 1892 г. она умерла в столице Саксонии Дрездене в возрасте 50 лет.
Ребенок был полностью обеспечен отцом, а впоследствии получил и российское дворянство. Указом брата Алексея, императора Александра Третьего, от 21 августа 1884 г. барон Алексей Седжиано был возведен, с нисходящим его потомством, в графское Российской империи достоинство, с присвоением ему фамилии «Белевский» и отчества Алексеевич. Добавим, что графом Белевским Александр Седжиано стал не случайно – из города Белева происходил Василий Жуковский.
«Светлана» была списана в 1892 г. Пришедший ей на смену крейсер–яхта Генерал–адмирала Великого князя Алексея Александровича (как видим, он отличался постоянством) погиб в Цусимском сражении.
Последняя «Светлана» была спущена на воду в 1915 г… Через 10 лет крейсер, достраивавшийся уже при советской власти, переименовали в «Профинтерн» (в честь Красного интернационала профсоюзов), а в 1939 г. – в «Красный Крым» (за два года до того Профинтерн прекратил свое существование). В 1942 г. корабль был удостоен гвардейского звания, а в спустя 17 лет сдан на слом.
Парусный фрегат «Аврора», совершивший в 1853–1857 гг. кругосветное плавание, передал свое имя бронепалубному крейсеру 1–го ранга, известному почти всем. По крайней мере – представителям старшего поколения россиян. Гораздо меньше известно о том, что от угрозы разборки на металл «крейсер Революции» спасло, возможно, лишь начало Великой Отечественной войны.
С сентября 1940 г. по 16 июня 1941 г. «Авророй» именовался одновременно и легкий крейсер «Адмирал Бутаков», спущенный на воду Путиловским заводом еще в июле 1916 г., а с 1917 г. стоявший на приколе в законсервированном состоянии. В 1926–1935 гг. он носил название «Ворошилов». В конце 1930–х гг. «Бутакова» планировалось превратить в учебный крейсер, однако достроить корабль не успели. В апреле 1942 г. он погиб в результате прямого попадания тяжелого артиллерийского снаряда на стоянке в Ленинградском торговом порту.
Но вернемся к 16 июня 1941 г. В этот день под названием «Аврора» в списки Военно–морского флота СССР был зачислен легкий крейсер типа «Чапаев». Однако в связи с началом Великой Отечественной войны ни «Аврору», ни однотипные «Ленин», «Дзержинский» и «Лазо» так и не начали постройкой.
Пароходофрегаты передавали свои названия либо канонеркам («Отважный», «Храбрый», «Грозящий» и «Гремящий»), либо крейсерам («Богатырь» и «Рюрик»).
Теперь перейдем к корветам.
В 1865 г. в Николаевском Адмиралтействе на воду спустили парусно–винтовой корвет «Память Азова», который прослужил до 1883 г. В 1883–1907 гг. Черное море бороздил крейсер «Память Меркурия», первоначально, в 1882–1883 гг., носивший название «Ярославль». Его имя перешло в начале XX в. к бронепалубному крейсеру, однотипному со знаменитым «Очаковым».
Судьба на долю этого крейсера выпала более чем интересная. Можно даже сказать, что судьба эта была характерной для многих кораблей Российского Императорского флота первой половины XX в. В списках флота он появился в 1901 г. как «Кагул», а «Памятью Меркурия» стал весной 1907 г. – его прежнее название было передано все тому же «Очакову».
После окончания Гражданской войны неисправный крейсер, в отличие от все того же «Очакова», уже числившегося в списках Белого флота как «Адмирал Корнилов», остался в Севастополе и после ремонта вошел в состав красных морских сил Черного и Азовского морей (будущего Черноморского флота). В 1922 г. его переименуют в «Коминтерн», а чуть позже переформируют в учебный крейсер.
С начала Великой Отечественной войны старый корабль использовался как минный заградитель. В следующем году крейсер тяжело повредила германская авиация, он был разоружен и затоплен в качестве брандера–волнолома в устье грузинской реки Хоби. Возможно, там он находится и по сей день.
Поклонники творчества Константина Станюковича наверняка помнят повесть «Вокруг света на «Коршуне»», посвященную кругосветному путешествию юного моряка на одноименном корвете в начале 1860–х. Действительно, в списках Русского флота во второй половине XIX в. числилось три корвета с «птичьими» названиями. Это были «Сокол», «Ястреб» и «Кречет». Все они были построены в Николаевском Адмиралтействе и все годы своей службы провели в Черном море. Однако, как видим, «Коршуна» среди них не было.
Между тем «прототипом» «Коршуна» был корвет «Калевала», спущенный в 1858 г. в финском городе Або (ныне Турку). Именно на нем будущий писатель совершил кругосветное путешествие, впечатления от которого впоследствии описал во многих своих книгах. Корвет был списан в 1872 г. и является редким (наряду со «Светланой») примером присвоения боевому кораблю «литературного» названия. Как известно, «Калевала» – карело–финский народный эпос, свод эпических, свадебных, заклинательных текстов.
Еще более легким типом крейсеров были клиперы, строившиеся как быстроходные (по меркам второй половины XIX в.) разведчики. Строительство клиперов производилось с середины 1850–х до середины 1880–х гг. четырьмя сериями (два корабля были единичной постройки), причем наиболее часто названия кораблей вызывали ассоциации… с кавалерией.
Среди родственников обычных гражданских «хлопчатобумажников» и чайных клиперов (типичным представителем этого класса, правда – чисто парусным, является знаменитая «Катти Сарк») можно обнаружить «Джигита», «Наездника», «Всадника», «Вестника». Неудивительно, что эти корабли очень часто путали.
Среди клиперов попадались и «лихие люди» – «Разбойник», «Опричник», «Абрек», «Гайдамак» и «Забияка». Несколько кораблей этого класса были названы в честь солдат различных частей, участвовавших в Крымской войне 1853–1856 гг. («Пластун» и «Стрелок»).
Четыре клипера получили свои имена по названиям драгоценных и полудрагоценных камней. Так появились «Алмаз», «Жемчуг», «Изумруд» и «Яхонт». Все они (кроме «Яхонта») позже передадут свои названия крейсерам 2–го ранга начала XX в.
Отдельно скажем о клипере «Крейсер», названном в честь фрегата, на котором в 1821–1825 гг. совершил кругосветное плавание будущий адмирал Михаил Петрович Лазарев. В 1909 г. клипер (к тому времени уже переформированный в крейсер 2–го ранга) был переформирован в транспорт и стал «Волховом». Еще через восемь лет ни в чем не повинный и совершенно аполитичный «Волхов» снова сменил название, став, внимание! – «Новорусским»! Особенно пикантно это название звучит еще и потому, что корабль в тот момент использовался как плавучая тюрьма.
Вспомогательные крейсера (вооруженные торговые суда) чаще всего получали имена в честь рек империи. Андреевские флаги несли «Кубань», «Дон», «Урал», «Терек», «Днепр», «Рион» и так далее.
Первый русский малый миноносец, внешне скорее напоминавший паровую яхту, носил символическое название «Взрыв». А последующих носителей торпед в Балтийском и Черном морях поначалу называли в честь портовых городов. Потом перешли к островам и рекам. Вот плавали корабли, носившие имена типа «Нарген», «Уссури» и «Батум».
Последним «именным» малым миноносцем Российского Императорского флота стал заложенный в июле 1893 г. «Пакерорт», названный в честь мыса у входа в Балтийский порт (ныне эстонский город Палдиски). 8 апреля 1895 г., одновременно с другими своими собратьями, он получил вместо имени номер. С этого момента он именовался «миноносцем № 120».
Более крупные миноносцы, будущие эсминцы – их еще именовали истребителями миноносцев или просто истребителями, либо «дестроерами» – сначала получали опять же «птичьи» и «рыбьи» названия («Пеликан», «Альбатрос» «Сом», «Кит» и т. д.). Затем часть из них переименовали, дав имена по первым буквам серий. Так появились серии на «Б», «В», «Г», «Д», «Ж», «З», «И», «Р», «С», «Т» (например, «Буйный», «Видный», «Громкий», «Достойный», «Живой», «Заветный», «Исполнительный», «Разящий», «Скорый», «Точный»). Отдельная серия, строившаяся для Черноморского флота, неофициально именовалась «ушаковской» – входившие в нее корабли были названы в честь побед адмирала Федора Федоровича Ушакова. В именах 8 эскадренных миноносцев серии были отражены такие победы русского флота в Черном и Средиземном морях, как Корфу, Фидониси, Керчь и т. д.
Некоторые минные крейсера носили имена былых клиперов. Андреевские флаги носили такие представители этого класса, как «Абрек», «Всадник» и «Гайдамак». Напоминал о старых клиперах и эсминец типа «Новик» времен Первой мировой войны – «Забияка».
Особняком стоят минные крейсера (будущие эскадренные миноносцы) построенные после Русско–японской войны. Среди них был «Донской казак» (Всевеликое войско Донское собрало 900 тыс. рублей), «Эмир Бухарский» и «Москвитянин» (вассальный монарх императора Всероссийского и москвичи передали в фонд постройки кораблей по одному миллиону рублей) и «Казанец» (Казанское земство собрало 300 тыс. рублей).
Служили в русском флоте и боевые корабли, напоминавшие о трофеях моряков Российского Императорского флота. Так, название эскадренного броненосца «Ретвизан» («Справедливость») напоминает о пленном шведском линкоре, а эсминца «Азард» – о захваченной французской шняве.
Особо стоит сказать о кораблях массовой постройки – винтовых канонерских лодках периода Крымской войны (строились в 1854–1856 гг.) и миноносках 1877–1878 гг.
Среди канонерок были «рыбы» (от благородной «Стерляди» до простого «Ерша») и «погодные явления» (от «Молнии» до «Тумана»). В списках можно обнаружить «Хвата», «Балагура» и «Щеголя». Кроме того, имелась целая коллекция «лиц дурного поведения» (от «Шалуна» до «Забияки»), насекомых (от «Комара» до «Пчелы»). Достойно была представлена даже нечистая сила – «Русалка», «Баба Яга», «Ведьма», «Леший», «Домовой», «Оборотень».
Впрочем, такие названия не были чем–то экстраординарным. В списках Русского флота числились броненосные башенные лодки (мониторы) «Вещун» и «Колдун», а также вполне себе языческий «Перун».
Были также канонерки, названные в честь народов Дальнего Востока (достаточно вспомнить знаменитый «Кореец»), казачьих войск («Донец», «Кубанец» и другие), а также ластоногих («Сивуч», «Бобр», «Тюлень»).
Что же касается миноносок, то они, главным образом, назывались именами птиц, рыб и других животных.
Подводные лодки Российского флота практически все носили названия, связанные с животным миром. Первая лодка – «Дельфин» – первое время в целях секретности именовалась «миноносцем № 150», а законные права класс подводных лодок получил лишь 6 марта 1906 г. До этого все корабли по привычке классифицировались как миноносцы.
Естественно, большая часть кораблей морских глубин носила «рыбьи» названия. В Русском флоте были представлены «Акула», «Бычок», «Ерш», «Камбала», Карась», «Карп», «Кета», «Кефаль», «Лосось», «Макрель», «Минога», «Налим», «Окунь», «Осетр», «Палтус», «Плотва», «Пескарь», «Сиг», «Скат», «Сом», «Стерлядь», «Судак», «Угорь», «Форель», «Щука» и «Язь». Выбрасывали воду из балластных цистерн «китообразные» и «ластоногие» – «Кашалот», «Кит», «Морж», «Нарвал», «Нерпа» и «Тюлень». Не были забыты также морские и водоплавающие птицы – «Гагара», «Лебедь», «Орлан», «Пеликан» и «Утка».
Большой группой выступали хищники семейства кошачьих – «Барс», «Гепард», «Кугуар», «Львица», «Пантера», «Рысь», «Тигр» и «Ягуар». Прочее зверье «делегировало» в подводный флот «Вепря» и «Волка». Моря бороздили даже пресноводные пресмыкающиеся – «Аллигатор», «Змея», «Кайман» и «Крокодил». Не обошлось и без наводящих страх мифологических существ – «Дракона» и «Единорога» (последнее название в XIX веке носила броненосная башенная канонерка, позже переформированная в броненосец береговой обороны).
Примечательно, что часть подлодок переняла имена винтовых корветов середины XIX в. В те годы также был «Вепрь», «Волк» и «Рысь». Все они были построены в Охтинском Адмиралтействе (Санкт–Петербург), а летом – осенью 1857 г. переведены в Черное море, где и прошла вся их дальнейшая служба.
Носили подводные лодки и названия, выпадавшие из общей системы. Корабль под названием «Фельдмаршал граф Шереметев» (в 1917 г. переименованный в «Кету») получил свое название в честь полководца эпохи Петра Великого, потомок которого субсидировал постройку лодки. Первый в России подводный минный заградитель стал «Крабом».
Серии подлодок, строившихся из деталей американской компании «Голланд» («Holland»), не мудрствуя лукаво, дали вместо «собственных имен» индексы «АГ» («американский Голланд»), за которыми следовали порядковые номера. Отметим, что подлодка, названная «АГ-13», спустя восемь месяцев после спуска на воду была (видимо, на всякий случай) переименована в «АГ-16».
Но наиболее экзотическое название имела одна из подлодок, построенных на добровольные пожертвования после Русско–японской войны. Какие ассоциации может вызывать у непосвященного человека служивший в составе военно–морского флота корабль под именем «Почтовый»?
А объяснялось все просто – лодка была построена на средства, собранные почтовыми служащими Российской империи. «Почтовый» вписал свое имя в историю российского подводного флота и по другой причине – это было первое подводное судно, оснащенное так называемым «единым» двигателем, под которым подлодка могла идти как на поверхности, так и вод водой.
На корабле было два двигателя внутреннего сгорания (дизеля тогда еще были слишком капризными), каждый мощностью 130 л. с… Под водой работал лишь один из них, позволявший кораблю идти со скоростью 6,2 узла. Сжатый до 200 атмосфер воздух для двигателя хранился в 500 баллонах общей емкостью 12 м3, чего хватало на пять часов работы двигателя. К сожалению, первый опыт оказался неудачным – подлодку сильно демаскировал след из мельчайших пузырьков выхлопных газов, тянувшийся за кораблем.
Несколько особняком стоит и название шхуны, служившей в конце XIX в. на Дальнем Востоке – «Крейсерок».
17 августа 1886 г. клипером «Крейсер» была захвачена браконьерская зверобойная шхуна «Генриетта», шедшая с грузом мехов, моржовых клыков и китового уса. После длительных разбирательств, 28 июня 1889 г. 45–тонный корабль был зачислен как «Крейсерок» в списки Сибирской флотилии (прообраз будущего Тихоокеанского флота), а уже в ноябре того же года погиб во время шторма.
Немало кораблей во второй половине XIX – начале ХХ в. было названо в честь российских флотоводцев и офицеров. Из адмиралов этого удостоились основоположник пароходной тактики Григорий Иванович Бутаков, кругосветный мореплаватель и командующий Черноморским флотом Михаил Петрович Лазарев, герои обороны Севастополя в 1854–1855 гг. Владимир Алексеевич Корнилов и Павел Степанович Нахимов, исследователь Дальнего Востока Геннадий Иванович Невельской, флотоводцы Дмитрий Николаевич Сенявин, Григорий Андреевич Спиридов, Федор Федорович Ушаков, Степан Осипович Макаров и Василий Яковлевич Чичагов.
Имя вице–адмирала Андрея Александровича Попова было увековечено еще при его жизни. Его получил круглый броненосец береговой обороны, причем все круглые суда было высочайше повелено именовать «поповками». По иронии судьбы, корабль пережил своего «крестного» – он был списан спустя лишь пять лет после его смерти, а еще через восемь лет – сдан на слом.
Особняком стоит адмирал Василий Степанович Завойко, руководитель обороны Петропавловска—Камчатского в 1854 г. от англо–французской эскадры. В его честь было названо судно, состоявшее в Военном ведомстве в качестве яхты Камчатского губернатора.
Семь кораблей получили свои имена в честь офицеров, находившихся в момент совершения своих подвигов в чине капитана 1–го и 2–го рангов, либо в чине капитан–лейтенанта. Так чтили память сподвижника Петра Великого Конона Никитича Зотова, взявшего в 1799 г. с небольшим отрядом моряков Неаполь, Григория Григорьевича (Генриха) Белли, героя Русско–турецкой войны 1828–1829 гг. Александра Ивановича Казарского, героя Русско–турецкой войны 1787–1791 гг. Христиана Ивановича (Иоганна Рейнгольда) Сакена, кругосветного мореплавателя Ивана Николаевича Изылметьева, героя Русско–турецкой войны 1877–1878 гг. Николая Михайловича Баранова, героев Русско–японской войны Владимира Николаевича Миклухи (брата знаменитого путешественника), Георгия Федоровича Керна и Константина Константиновича Юрасовского. Имена их носили минные крейсера и эскадренные миноносцы.
На бортах были отмечены и подвиги офицеров, состоявших в лейтенантском чине. Речь идет о герое Русско–турецкой войны 1787–1791 гг. Ломбарде (даты рождения и смерти неизвестны), создателе проекта подводной лодки Александре Сергеевиче Боткине (кстати, еще одни редкий случай – корабль получил имя при жизни офицера), участнике подавления «Боксерского восстания» в Китае Евгении Николаевиче Буракове, герое Чесменского сражения 1770 г. Дмитрии Сергеевиче Ильине, героях Русско–турецкой войны 1877–1878 гг. Измаиле Максимовиче Зацаренном, Федоре Васильевиче Дубасове и Александре Павловиче Шестакове, участниках и героях Русско–японской войны Николае Александровиче Кроуне, Еремее (Ермии) Александровиче Малееве и Александре Семеновиче Сергееве, полярных исследователях Петре Кузьмиче Пахтусове, Дмитрии Леонтьевиче Овцыне, Степане Гавриловиче Малыгине и Алексее Ивановиче Скуратове.
Три эсминца были названы в честь героев инженер–механиков Русско–японской войны – Владимира Спиридоновича Анастасова, Павла Михайловича Дмитриева и Василия Васильевича Зверева. До этого традиции увековечивания памяти офицеров – специалистов флота в России попросту не существовало.
Справедливости ради заметим, что в честь «нижних чинов» корабли в царском флоте не называли. Исключение – построенная в Порт–Артуре подлодка «Матрос Кошка», но она официально в списки флота не зачислялась.
Бриги обычно называли в честь греческих героев.
Вспомогательные суда нарекали обычно по названиям припортовых местностей, либо больших рек. Так, при Архангельском порте «работал» баркас «Кузнечиха», была серия «речных» транспортов, а в Черном море ходили шхуны «Ингул», «Псезуапе», «Туабсе», «Новороссийск» и другие. Ледоколы и буксиры могли носить имя «Силач» либо «Надежный». А суда, предназначенные для доставки питьевой и котельной воды на рейд, назывались, естественно, «Водолей». Минные заградители носили имена рек.
Могли быть и исключения из правил. Так, в списках флота могли обнаружиться корабли с названиями, сравнимыми с «Бедой» легендарного капитана дальнего плавания Христофора Бонифатьевича Врунгеля. Чего, например, стоят шхуны «Скучная» и «Унылая», галеры «Анчоус» и «Веселая», бот «Битюг» и флашхоут «Жаба».
Особый разговор о мобилизованных судах из состава черноморского Российского общества пароходства и торговли (РОПиТ). Среди них можно было встретить такие «перлы» (кстати, такие корабли обычно почему–то не переименовывали), как «Батюшка», «Матушка», «Братец», «Крикун», «Болтун», «Дочка», «Брат» и т. д.
Заметим, кстати, что известнейшее детище вице–адмирала Степана Осиповича Макарова – ледокол «Ермак» – никогда не состояло в списках Российского Императорского флота. Его владельцем было Министерство финансов, хотя во время похода под руководством Макарова к Северному полюсу командование судна и было укомплектовано, главным образом морскими офицерами. В этой связи не лишним будет вспомнить одно не слишком известное высказывание Степана Осиповича:
«Дело командира составить имя своему судну и заставить всех офицеров полюбить его и считать несравненно выше других судов, даже и по качествам».
Выбор названий для боевых судов 1–го и 2–го ранга был исключительной прерогативой императора. Впрочем, и цари принимали решение о названиях кораблей вовсе не на пустом месте. С давних пор существовала традиция подготовки для монарха материалов, на основе которых он и выносил свой вердикт.
К примеру, 21 декабря 1898 г. императору Николаю Второму было предложено выбрать названия для пяти новых крейсеров и четырех эскадренных броненосцев, которые предстояло построить для Российского Императорского флота. Названия «Северный Орел», «Илья Муромец», «Кастор», «Полкан», «Олаф» и «Оливуца» внимания царя не привлекли. Сразу скажем, что корабли с такими именами в царском флоте так впоследствии и не появились.
Своей рукой он вписал имена Суворова (позже в Русском флоте появится эскадренный броненосец «Князь Суворов»), Кутузова, Румянцева и Мстислава Удалого (таких кораблей в Русском флоте построено не будет). Затем, простым карандашом, выбрал названия: для броненосцев – «Цесаревич», «Победа», «Бородино» и «Ретвизан»; для крейсеров – «Баян», «Аскольд», «Богатырь», «Варяг» и «Новик».
Заметим, что предыдущий, «Цесаревич», был парусно–винтовым линейным кораблем, «Победа» – парусным линейным кораблем, «Бородино» – парусным линейным кораблем, позже переделанным во фрегат, «Ретвизан» – парусно–винтовым линкором, «Баян» – парусно–винтовым корветом, «Аскольд» – парусно–винтовым корветом, «Богатырь» – парусно–винтовым корветом, «Варяг» – парусно–винтовым корветом, «Новик» – парусно–винтовым корветом.
А более чем за полтора года до описываемых событий – в апреле 1897 г. – точно так же получил название будущий крейсер «Аврора». Императору было предложено 11 вариантов, из которых шесть – «Наяда», «Гелиона», «Юнона», «Псиея», «Полкан» (как видим, Морское ведомство отличалось настойчивостью) и «Нептун» – так и не появились в списках флота.
Выбор названия корабля зачастую требовал от Морского министерства и серьезных лингвистических усилий.
Так, при наименовании крейсера «Баян» в 1898 г. возникла проблема – предыдущие суда писались как через «а», так и через «о» («Боян»). В Морском ведомстве на всякий случай составили специальную справку (возможно – единственную в своем роде), в которой писали, что «баян» происходит от древнерусского «баяти» (рассказывать). «Боян» же происходит от слова «боятися», что для военного судна было абсолютно неприемлемо. В итоге в Главном морском штабе приняли соломоново решение – «не вдаваясь в ученые изыскания, сохранить то же название и с тем же правописанием, которое носил его предшественник». А «предшественник» как раз был «Баяном».
Переименования кораблей (если не говорить о массовой смене названий судов флота после Февральской революции 1917 г.) случались чаще всего в трех случаях. Так, номера вместо первоначальных названий присваивались миноноскам и небольшим миноносцам. Причем зачастую дело доходило до абсурда – некоторые кораблики меняли название по несколько раз.
Так, 23–тонная миноноска «Жаворонок» постройки 1878 г. в 1885 г. стала «миноноской № 76», спустя год – «миноноской № 143», а в 1895 г. – «миноноской № 98».
100–тонный малый мореходный миноносец «Даго» в 1895 г. превратился в «миноносец № 118», а в 1909 г. – в посыльное судно «Перископ». В следующий, и уже последний, раз его переименуют в 1921 г., уже при советской власти – на этот раз в «тральщик № 15».
Другая возможная причина для смены имени корабля – переименование в честь некоей высокопоставленной особы. Про вице–адмирала Попова (в его честь был «перекрещен» круглый броненосец «Киев») мы уже говорили. Но Андрей Александрович был не одинок (отметим, между прочим, наличие поверий, в соответствии с которыми судно, сменившее название, будут преследовать неудачи).
В январе 1874 г. в списках Российского Императорского флота появился броненосный фрегат «Герцог Эдинбургский». Его назвали в честь британского принца, сына королевы Виктории Альфреда Эдинбургского, мужа дочери императора Александра Второго Марии. В 1893–1900 гг. Альфред был герцогом Саксен—Кобург—Готским. Стоит заметить, что первоначальное название фрегата было… «Александр Невский» (заложен он был, кстати, как броненосный корвет). Чего не сделаешь ради дружбы между монархиями! А кораблей с названием «Александр Невский» в списках Российского Императорского флота больше уже не было…
Отметим, что «конъюнктурные» переименования корабля на этом не закончились. В 1918 г. давно стоявший на приколе бывший «герцог» – блокшив № 9 (успевший побывать минным заградителем «Онега») был переименован в «Баррикаду». А еще через 13 лет ветеран снова сменит название – на сей раз на «Блокшив № 5». На слом он пойдет только в середине 1930–х гг.
Естественно, бывали случаи, когда корабль менял название по итогам бунта на его борту. Наиболее знамениты в этом отношении броненосец «Потемкин» и крейсер «Очаков».
Эскадренный броненосец «Князь Потемкин Таврический», названный в честь фаворита императрицы Екатерины Второй, в октябре 1905 г. был переименован в «Пантелеймон». Название было глубоко символичным для русского флота – именно в день почитания святого целителя Пантелеймона (27 августа) произошли первые победы русских моряков над шведами – при Гангуте (1714 г.) и Гренгаме (1719 г.).
31 марта 1917 г. корабль был переименован в «Потемкина—Таврического», однако название не прижилось – возможно, сыграло роль свержение монархии в России. Уже 28 апреля 1917 в списках появился «Борец за свободу», после чего бывший броненосец, переквалифицированный в 1907 г. в линейный корабль, более не переименовывался. Разобрали его в 1920–х гг.
Похожая судьба ждала и крейсер «Очаков». В 1905 г. его переименовали в «Кагул» (в честь победы русских войск под командованием фельдмаршала Румянцева в 1770 г. над турками). В 1917 г. крейсер снова стал «Очаковым».
Куда менее известно восстание на учебном крейсере «Память Азова», после которого в 1906 г. корабль был переименован в «Двину». В 1917 г. ему вернули старое название. Спустя два года старый фрегат был потоплен в Кронштадте британскими торпедными катерами.
Но случалось, что по итогам бунта «оргвыводов» и не следовало. Так, после мятежа 1915 г. сохранил свое имя линкор «Гангут». Возможно, сыграл роль тот факт, что выступление было нейтрализовано уже через два часа. Впрочем, в 1925 г. «Гангут» все равно был переименован – в «Октябрьскую Революцию».
Не было забыто и название «Пластун», несмотря на то, что 18 августа 1860 г. клипер с таким названием погиб в результате диверсии экипажа. Взбунтовавшая команда взорвала крюйт–камеру, и корабль затонул у шведского острова Готланд на обратном пути с Дальнего Востока в Кронштадт. В апреле 1878 г. в списках флота появился новый клипер (с 1892 г. – крейсер 2–го ранга) «Пластун», благополучно списанный в 1907 г.
В том случае, если корабль сдавали неприятелю (что до Русско–японской войны было делом экстраординарным), его имя обычно навсегда пропадало из списков Российского флота. Примером может служить история фрегата «Рафаил». Дело было во время Русско–турецкой войны 1828–1829 гг., в ходе которой корабль стал печально известен в отечественной военно–морской истории как первое российское боевое судно, спустившее свой флаг перед неприятелем.
11 мая 1829 г. фрегат в тумане попал в самый центр турецкой эскадры, состоявшей из шести линейных кораблей, двух фрегатов, пяти корветов и двух бригов.
Командир корабля капитан 2–го ранга Семен Михайлович Стройников (по иронии судьбы, ранее он командовал легендарным бригом «Меркурий») был лично храбрым человеком, кавалером ордена Святого Георгия четвертой степени за выслугу лет и Золотого оружия. Как и требовал Морской устав, он собрал офицеров на военный совет, где было принято решение драться до последнего. Однако команда, по словам старшего офицера, погибать не хотела и попросила сдать фрегат. Каково было решение команды на самом деле – нам не известно. И снова ирония судьбы – офицеры фрегата были временно помещены на линейный корабль «Реал–бей» – один из преследователей все того же «Меркурия».
Реакция императора Николая Второго на сдачу «Рафаила» была крайне жесткой. В указе, изданном по данному печальному поводу, были следующие слова:
«Уповая на помощь Всевышнего, пребываю в надежде, что неустрашимый Флот Черноморский, горя желанием смыть бесславие фрегата «Рафаил», не оставит его в руках неприятеля. Но когда он будет возвращен во власть нашу, то, почитая фрегат сей впредь недостойным носить Флаг России и служить наряду с прочими судами нашего флота, повелеваю вам предать оный огню».
В турецком флоте «Рафаил» служил под именем «Фазли—Аллах» и был сожжен русской эскадрой 18 ноября 1853 г. в Синопской бухте. Рапорт начальника черноморской эскадры вице–адмирала Павла Степановича Нахимова начальнику штаба Черноморского флота и портов Черного моря вице–адмиралу Владимиру Алексеевичу Корнилову содержит следующие строки:
«Взрыв фрегата «Фазли—Аллах» («Рафаил») покрыл горящими обломками турецкий город, обнесенный древнею зубчатою стеною. Это произвело сильный пожар, который еще увеличился от взрыва корвета «Неджми—Фешан», пожар продолжался во все время пребывания нашего в Синопе, никто не приходил тушить его, и ветер свободно переносил пламя от одного дома к другому».
А в донесении императору Николаю Первому светлейшего князя Александра Сергеевича Меншикова есть следующие слова – «исполнено силою оружия».
Как и в любом другом флоте, имелись и корабли со странными, казалось бы, названиями. Так, портовое судно «Копанец» было приписано к пристрелочной торпедной станции Ижорского завода на Копанском озере (120 км к западу от Санкт–Петербурга).
Название могло быть и двусмысленным. Например, «Иваном Сусаниным» был назван бывший канадский ледокол «Минто», превращенный во вспомогательный крейсер на Северном Ледовитом океане. По некоторым данным, «Сусанин» затонул в результате гидрографической ошибки.
Некоторые корабли имели и неофициальные прозвища.
Так, про подлодку «Акула», долго и тяжело проходившую испытания, кронштадтскими острословами был сложен даже небольшой стишок:
«Подлодка «Акула» – год плавала, три года тонула».
По той же причине – огромное количество недоделок – подводный минный заградитель «Краб» собственным экипажем долго именовался «коробкой сюрпризов».
Закладка корабля и его спуск на воду обычно обставлялись весьма торжественно. Специально к каждому случаю разрабатывалась программа, приглашались августейшие и высокопоставленные особы – при закладке кораблей 1–го и 2–го рангов очень часто присутствовал император, Генерал–адмирал, а также управляющие Морским министерством. Обычно при подготовке торжеств опирались на положения циркуляра Инспекторского департамента Морского министерства от 19 мая 1855 г., в котором четко определялись даже такие детали церемонии, как вознаграждение священника, служившего молебен. Батюшке, в частности, полагалось заплатить два золотых полуимпериала (15 рублей).
Сразу скажем, что закладка – т. е. прикрепление специальной памятной доски в междудонном пространстве судна – вовсе не означала официального начала постройки корабля. К примеру, тот же «Очаков» заложили спустя пять месяцев после начала работ по корпусу. Бывали даже случаи, когда церемонию закладки совмещали со спуском судна на воду.
Приведем еще несколько примеров.
Броненосный фрегат (позже броненосный крейсер) «Адмирал Нахимов» фактически заложили седьмого декабря 1883 г., а официально – 12 июля 1884 г. Возможно, высокопоставленных гостей хотели уберечь от русских морозов.
Броненосный крейсер «Россия» был заложен спустя полтора года после включения в списки флота.
Старейшая доска, из хранящихся в Центральном военно–морском музее в Санкт–Петербурге, относится к 1809 г… Изготовлена она была для брига «Феникс». Примечательно, что, в отличие от большинства своих «потомков», она не прямо–угольная, а круглая. Это связано с тем, что первоначально в киль традиционно прятали монеты свежей чеканки. Такую монету нашли, например, в 1877 г. при разборке парохода «Курьер», заложенного в 1856 г.
Первоначально доски были железными, медными или латунными. Несколько позже появились серебряные (для высокопоставленных особ), однако до золотых или платиновых все–таки дело не доходило.
Строителю и дирекции верфи приходилось думать о массе вещей – заказе комплектов закладных досок, постройке мостков и трапов для высокопоставленных гостей и «простой» публики, украшении места торжества, а также благоустройстве территории предприятия до того блеска, который так ласкает глаз проверяющих. На штаб командира порта или даже командующего флотом ложилась обязанность разработать детальный церемониал спуска, а также отработать действия караула, включая его торжественное шествие.
К примеру, закладку броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков» приурочили к 22 октября 1892 г. – дате спуска на воду броненосного крейсера «Рюрик». Строителю обоих кораблей – Балтийскому судостроительному и механическому заводу в Санкт–Петербурге, – а также Главному морскому штабу и столичной конторе над портом пришлось временно забыть о «текучке» и заниматься почти исключительно подготовкой торжества. Печатались пригласительные билеты, сооружалась парадная императорская палатка. Составлялась диспозиция для салютующих кораблей – императорских яхт «Александрия», «Марево» и «Стрела», а также пароходов «Нева» и «Онега».
По требованию завода, «от казны» были предоставлены необходимые материалы. Согласно заявке дотошного управляющего Михаила Ильича Кази, Морское ведомство выделило кормовой флаг и гюйс, 600 флагов расцвечивания для украшения эллинга, на котором строили броненосец, 550 аршин (391 м) красного сукна, 600 аршин (427 м) серого сукна. Не было забыто даже блюдо для закладной доски, кисть и молоток.
Для чего же при закладке боевого корабля требовалась кисть, а также ваза с суриком? Главный участник церемонии – император, Генерал–адмирал или иное лицо соответствующего ранга – сначала промазывал краской углубление, куда следовало встать закладной доске. Затем укладывалась сама доска, которую для верности закрепляли в сурике ударами молотка. После этого углубление закрывали металлическим листом и ставили заклепки.
Как мы помним, закладные доски очень часто изготовлялись из драгоценных металлов. Вот и в вертикальный киль на 41–м шпангоуте «Адмирала Ушакова» была заложена серебряная пластина размером 125 на 97 мм. Такие же «сувениры» полагались Морскому музею, а также высокопоставленным участникам церемонии. Гости попроще чаще всего получали дощечки из меди.
Текст на лицевой стороне закладной доски «Ушакова» гласил:
«Броненосец береговой обороны «Адмирал Ушаков». Заложен в С. — Петербурге на Балтийском заводе 22–го Октября 1892 г. в присутствии: Их Императорских Величеств Государя Императора и Государыни Императрицы».
На оборотной стороне были упомянуты участники закладки рангом пониже – Генерал–адмирал Великий князь Алексей Александрович, управляющий Морским министерством адмирал Николай Матвеевич Чихачев, исполняющий должность командира Санкт–Петербургского порта контр–адмирал Владимир Павлович Верховский, главный инспектор кораблестроения Николай Андреевич Самойлов, главный корабельный инженер Санкт–Петербургского порта старший судостроитель Николай Александрович Субботин и наблюдающий корабельный инженер старший судостроитель Дмитрий Васильевич Скворцов.
Первоначально на досках писали и количество орудий будущего корабля. Однако эта традиция постепенно сошла на нет. Ведь трудно было сравнивать мощь броненосца с многопушечным линейным кораблем парусной эпохи.
К закладке 15 августа 1901 г. крейсера «Очаков» садовника Севастопольского Адмиралтейства командировали в казенные сады Морского ведомства. Цель командировки – украшение гирляндами палатки для титулованных особ, а также строительных лесов стапеля, где собирали будущий крейсер. Садам пришлось пожертвовать двумя возами дубовых веток и дикого плюща. А для высокопоставленных дам в цветочном магазине Виганда заказали букеты белых роз диаметром 19 дюймов.
Одновременно с закладкой корабля начинали строить его модель.
«Когда зачнут который корабль строить, то надлежит заказать тому мастеру, кто корабль строит, сделать половинчатую модель на доске и оную, купно с чертежом при спуске корабля отдать в коллегию Адмиралтейскую», – указывал по этому поводу еще Петр Великий. Причем вначале назначение таких моделей было весьма утилитарным – в случае фатальной ошибки строителя всегда можно было найти ее причину.
Спуск на воду крупного корабля обычно также становился важным событием для верфи. Заранее составлялись списки приглашенных; печатались билеты для тех, кто захочет принять участие в церемонии. Очень часто пригласительных билетов не хватало. Так, к спуску на воду броненосца «Двенадцать Апостолов» в августе 1890 г. было заготовлено около восьми тысяч билетов, которых в итоге хватило с трудом. Естественно, принимались и меры на случай чрезвычайной ситуации – подводились портовые катера, готовились водолазы.
Предосторожности были вполне обоснованными. Так, при спуске на воду 3 августа 1901 г. эскадренного броненосца «Император Александр Третий» произошла трагедия с человеческими жертвами. Слово очевидцу, корабельному инженеру Владимиру Полиевктовичу Костенко:
«Хотя наши корабельщики не были прикомандированы для практики на Балтийский завод, но… было получено разрешение присутствовать на спуске всем воспитанникам Инженерного училища. Из Кронштадта на это морское торжество прибыли наши механики моего приема.
В день спуска с утра стояла прекрасная погода, и церемония обещала быть особенно эффектной. На Неве против завода выстроились императорские яхты и легкие крейсера, которые должны были салютовать броненосцу, возглавлявшему новое поколение боевых кораблей.
Я с группой старших товарищей занял место внутри эллинга на лесах против носовой оконечности корабля, желая наблюдать наиболее важные моменты спусковых операций: разборку кильблоков, отдачу упорных стрел и освобождение пеньковых задержников, которые в последний момент перерубаются падающим грузом «гильотины».
С лесов мне был виден сооруженный у порога стапеля по правому борту корабля царский павильон, увешанный гирляндами флагов.
Царь и царица прибыли по Неве на катере и разместились в павильоне со свитой, высшими чинами армии и флота и приглашенными на торжество спуска иностранными послами.
По другую сторону стапеля, против царского павильона, была сооружена обширная открытая площадка для публики, служащих и рабочих завода и их семейств.
У самого берега в первых рядах расположилась группа механиков, прибывших из Кронштадта, а вместе с ними устроились и некоторые из наших корабельщиков.
Когда по прибытии царя раздалась команда: «Приготовить корабль к спуску, блоки вон», – небо вдруг потемнело, нависла черная туча, по Неве побежали зловещие белые гребешки, поднятые шквалом с дождем, налетевшим со стороны Финского залива. Через четверть часа корабль был освобожден от упорных стрел и задержников. Но в момент, когда броненосец должен был уже двинуться, внезапно стало темно, как ночью, сорвался дикий вихрь, закрутил гирлянды флагов, украшавших фасад эллинга снаружи, и сломал у самого башмака огромный флагшток с императорским штандартом, возвышавшийся на переднем фасаде эллинга. Подхваченный порывом ветра, флагшток с флагами и оснасткой рухнул вниз с большой высоты перед самым началом движения корабля и упал прямо на открытую площадку в район, где стояла группа воспитанников училища.
При этом на месте были убиты флагштоком два моих однокурсника… а два механика… тяжело ранены и упали без сознания.
Кроме того, тяжелый деревянный блок, окованный железом, описав дугу на конце троса, поразил прямо в череп жандармского полковника Пирамидова, стоявшего рядом с группой наших воспитанников. Пирамидов был убит на месте.
Все это произошло непосредственно перед глазами зрителей, находившихся в царской палатке, но двинувшийся корабль прикрыл своим корпусом эту кровавую картину.
Сам спуск прошел вполне благополучно, и броненосец, сойдя с порога стапеля, успел отдать оба спусковых адмиралтейских якоря, после чего его оттянуло ветром против течения Невы.
В момент всплытия кормы от высокого давления на носовой конец полоза загорелось сало на фундаменте, и облако дыма окутало всю носовую часть корабля, а на Неве загремели залпы салюта стоявших на якоре кораблей.
Через два дня состоялась печальная церемония погребения двух наших товарищей. От флотского полуэкипажа была выслана полурота матросов с ружьями и оркестром для сопровождения процессии до могилы. При опускании гробов в землю раздался салют ружейного залпа. На могилы было возложено множество венков от моряков и морских учреждений».
Но не стоит думать, что подобного рода катастрофы были характерны исключительно для Российского Императорского флота. Приведем лишь один пример. Так, 21 июня 1896 г. на лондонской верфи «Тэмз Айрон Уоркс» спускали на воду броненосец «Альбион». Сходя со стапеля, корабль поднял настолько сильную волну, что были смыты подмостки вдоль стенки, предназначенные для зрителей. Погибли 34 зрителя, главным образом – женщины и дети.
Но вернемся к процедуре спуска.
Павильон для высокопоставленных особ тщательно украшался – если позволяла погода, то доставляли даже экзотические растения из ботанических садов (если таковых не было, то пальмы и прочие фикусы брали напрокат в цветочных магазинах).
Присутствующим при спуске было положено быть в вицмундирах, но при лентах и орденах. В холодное время поверх вицмундира надевали форменное пальто (так во флоте традиционно именовали сухопутную шинель).
К началу церемонии прибывал почетный караул, занимали места «оркестр музыки» и хор. Приезжали высокопоставленные офицеры флота – на спуск корабля 1–го ранга (броненосцы и крейсера) прибывали руководители Морского ведомства (Генерал–адмирал или управляющий Морским министерством), а иногда – и сам император с семьей. Затем вышибались стопора, «оркестр музыки» играл «Боже, царя храни!», почетный караул брал винтовки на изготовку, и корабль, под всеобщие крики «ура!», начинал свое первое плавание.
Отметим, что все корабли, спускаемые со стапелей продольно, сходят в воду кормой вперед. Делается так потому, что кормовая часть имеет более полные обводы (очертания) и большую плавучесть, нежели нос. А это обеспечивает меньшее «зарывание» в воду.
Случалось, впрочем, что не все происходило так, как полагали устроители. Эскадренный броненосец «Двенадцать Апостолов», например, 30 августа 1890 г. так и не смог сойти на воду – «…сало, которым за несколько дней до спуска полозья были смазаны, успело за это время затвердеть и удерживало салазки», – писала газета «Одесский листок». Пришлось все повторять 1 сентября. На это раз, после традиционного молебна в присутствии управляющего Морским министерством, начальника Главного Морского штаба, Николаевского губернатора и начальника Штаба Черноморского флота, а также под радостные крики многочисленной публики корабль все–таки сошел на воды реки Ингул.
Отдельно стоит сказать о так называемой «насалке», которой смазывали полозья стапеля. Какого–либо утвержденного рецепта смеси не существовало, и каждый строитель составлял ее, исходя из собственного усмотрения. Так, при спуске в Николаеве эскадренного броненосца «Ростислав» было употреблено 470 пудов (около 7,7 т) насалки, состоявшей из говяжьего сала (57 %), слойкового сала (16 %), зеленого мыла (14 %) и конопляного масла (13 %). Расход смазки составил 3,52 фунта на квадратный фут.
По традиции, инженеры и рабочие, строившие броненосец, поднесли его экипажу подарок – икону «Собор Святых апостолов». Образ был приобретен в Москве и обошелся в 750 рублей – огромные деньги для того времени. Икона была «серебряная, довольно больших размеров, с киотом из кипарисового дерева».
Попробуем проследить церемонию спуска на воду первого мореходного броненосца «Петр Великий» (первоначально он назывался «Крейсер» и был переименован к 200–летию со дня рождения императора), происходившую 15 августа 1872 г. на Галерном островке в Санкт–Петербурге.
Около 11 часов утра у стапеля стал собираться народ, а к полудню на паровой яхте «Голубка» прибыл Генерал–адмирал Великий князь Константин Николаевич, руководивший «флотом и Морским ведомством». В его честь на пяти флагштоках, установленных на новом броненосце, подняли Андреевские флаги, гюйс, Генерал–адмиральский и императорский штандарты. «Оркестр музыки» заиграл старинный Петровский марш.
Сойдя с трапа «Голубки», Великий князь поздоровался с моряками караула Восьмого Балтийского флотского экипажа (из его состава комплектовалась команда «Петра Великого»), обошел строй и поднялся на борт нового корабля. После приветствия команды, стоявшей во фрунт по бортам, Генерал–адмирал осмотрел броненосец, на палубе которого был заранее установлен бюст основателя Русского флота, украшенный цветами. Вслед за этим Константин Николаевич перешел на специальную трибуну–помост, украшенную цветами и флагами.
Теперь дадим слово очевидцам события:
«…Загремели топоры, начали выколачивать блоки, подпоры и задержники, после чего громадный броненосец тронулся плавно, при криках команды, всей публики и громе двух оркестров музыки, и без малейшей задержки сошел первый раз на воду и остановился близ эллинга на двух якорях. Картина спуска была эффектна и торжественна. Его Высочество благодарил генерал–адъютанта Попова и строителя Окунева, пробыл после спуска еще с четверть часа, причем по чертежам спущенного монитора изволил объяснить гостям международного конгресса подробности постройки этого крайне замечательного броненосца, после чего в два часа пополудни отправился на своей яхточке вокруг нового монитора и затем направился к Елагину фарватеру на взморье».
В случае если корабль сходил на воду из закрытого эллинга, в церемонию вносились небольшие коррективы – флаги поднимались над ним в момент выхода его корпуса из здания.
Не обходилось и без банкета. К церемонии спуска летом 1845 г. учебного 24–пушечного парусного фрегата «Надежда» было заготовлено 200 бутылок вина, три бочки и «погребец» водки (обычной и «гданской»). Забили должное количество «живности». Руководство кулинарным процессом осуществлял дворцовый кухмистер.
Успешный спуск судна на воду был законным поводом для представления к наградам строителей. Причем не только орденами, но и деньгами. Так, корабельным инженерам, работавшим над крейсером «Очаков», было выдано 5400 рублей – от 2500 рублей до 500 рублей каждому из пяти кораблестроителей.
Если корабль строился на иностранной верфи, то спуск на воду обставлялся достаточно скромно. Дело в том, что судно спускалось не под русским военным знаменем, а под коммерческим флагом страны–строителя. Так, при спуске в Киле (Германия) в 1899 г. крейсера «Аскольд» Морское министерство и Министерство иностранных дел Российской империи предприняли совместные меры и тщательно согласовали свои действия – на церемонии мог появиться германский император Вильгельм Второй, который, согласно германским военно–морским традициям, мог сам присвоить имя русскому кораблю. Инструкция Морведа в этом случае приказывала офицерам корабля быть в парадной форме (естественно, «как можно более чистой»), а на корабле в обязательном порядке поднять Андреевский флаг. Если же кайзера не будет, то быть в вицмундирах, а флаг поднять русский трехцветный, коммерческий.
Крайне редки были случаи, когда спуск корабля на воду не обставлялся различными торжественными церемониями. Например, без помпы спускали на воду подводный минный заградитель «Краб» – по официальным данным, из соображений секретности.
До последней четверти XIX в. существовала традиция установки на носу корабля специального украшения (чаще всего – деревянного), зачастую покрытого позолотой. Фигуры вели свою историю из глубокой древности – изображения мифических чудовищ несли еще древнеримские галеры и дракары викингов – и служили для первичной «психологической обработки» противника.
На парусниках носовая фигура, помимо эстетического и военно–психологического назначения, играла и весьма утилитарную роль. Именно за ним находились командные гальюны (уборные) – офицеры по этой причине издавна жили на корме.
Случалось, что гальюны прикрывались работами выдающихся скульпторов. Для флота творили Бартоломео Растрелли, Николай Пименов, Матвей Чижов, Михаил Микешин и Петр фон Клодт—Югенсбург (более известный нам как просто Клодт). Тем более что работы было много не только в районе гальюнов – на парусных линейных кораблях пышный декор украшал также корму, верхний пояс бортов и галереи.
Последним кораблем, для которого было изготовлено носовое украшение, стал эскадренный броненосец «Император Николай Первый». Причем первоначально на нем собирались установить бюст императора, ранее стоявший на одноименном парусно–винтовом линейном корабле, проданном на слом в начале 1874 г. Скульптура, впрочем, оказалась слишком велика и не подошла к форме форштевня броненосца. Тогда казной был выдан заказ скульптору–любителю капитану 2–го ранга Пущину, однако бюст его работы достаточно быстро демонтировали из–за повреждений, вызванных постоянными ударами волн и брызгами.
Весьма пышно было приняло украшать корму, хотя к началу ХХ в. сохранилась лишь традиция установки вызолоченного орла, да балконы на кораблях 1–го ранга – больших крейсерах и броненосцах. Балкон соединялся с адмиральским (командирским) помещением. Здесь морское начальство могло прогуливаться, либо просто посидеть в кресле в редкую минуту отдыха. Другое дело, что балконы зачастую крайне затрудняли ремонтные работы с винтами, чего в чисто парусную эпоху никто даже и предположить не мог.
Любопытно, что традиция размещения командного состава на корме сохранилась и с приходом века пара. И если в период главенства колесных пароходов она еще имела смысл, то появление винтовых кораблей сразу выказало массу неудобств. Сильнейшая вибрация от работы валов и винтов, необходимость создания специального колодца для подъема движителя (на первых паровых судах винт поднимали, чтобы он не мешал ходу под парусами) заставляли заслуженных марсофлотов грустно вздыхать под закопченными парусами о былых временах.
Важной частью «морской риторики» были прозвища морских офицеров. С некоторыми из них мы постараемся вас познакомить.
Воспитатель Морского корпуса Николай Иванович Берлинский вошел в историю благодаря книге бывшего кадета и гардемарина Корпуса Сергея Адамовича Колбасьева. В повести «Арсен Люпен» фигурирует некий капитан 1–го ранга с прозвищем «ветчина» или «ветчина с горошком».
Вот, что писал в своих воспоминаниях контр–адмирал Советского военно–морского флота Владимир Александрович Белли:
«Последнего не любили за кажущуюся неискренность, даже известное высокомерие. Пожалуй, такое отношение к Берлинскому было несправедливо. Он работал много и много заботился об обучении кадет. А что он как человек был несимпатичен, так это тоже верно. Звали Берлинского «Ветчиной» за его исключительно розовый цвет лица при очень светлых бровях и волосах. Ну ни дать, ни взять – окорок!».
А это мнение известного советского геолога Сергея Сергеевича Шульца:
«Цвет лица у него был как ветчина. Говорили, что, работая в корпусе, он спускался под воду как водолаз. Кто–то из не любивших его матросов наступил на подающий воздух шланг. Однако Берлинского вытащили и откачали. Но следствием «любви матросов» остался цвет лица и перевод для «воспитания кадет в корпус…»».
Другой корпусной офицер – Александр Александрович Гаврилов – носил прозвище «ворса». Его происхождение объясняет уже знакомый нам Владимир Александрович Белли:
«…Человек неумный, но столь же старательный. Зла он никому не делал, но и толку с него было мало. В корпусе его очень не любили за формализм и придирчивость. Звали его «Ворса» по сходству его бороды с ворсой, т. е. с распущенными прядями смоленого троса. Рассказывали, что «Ворса», стоя на вахте на «Воине» на Кронштадтском рейде, проделал весьма некорректный поступок. К левому трапу «Воина» подошла какая–то вольная шлюпка или катер, с которой поднялись на трап какие–то гражданские люди и спросили, где стоит «Генерал–адмирал». Вместо того чтобы показать стоявший неподалеку корабль, «Ворса» заявил: «Где «Генерал–адмирал» не знаю, а здесь трап», – и указал рукой на трап. А то как–то стоял А. А. Гаврилов на вахте с 8 до 12 часов дня. Подали пробу матросского обеда, как это полагалось. Ее пробует командир, старший офицер и вахтенный начальник. Когда дошло дело до последнего, то «Ворса» приказал рассыльному на вахте матросу: «Кашицы мне, да побольше, да с кают–компанейским маслом». Таков был А. А. Гаврилов. Его не любили и не уважали».
Адмирала Алексея Павловича Епанчина, многолетнего начальника Морского училища, среди кадет именовали «папашей» или «папашкой». И даже специальный куплет включили о нем в свою песню:
Генерал флота Евгений Иванович Аренс так вспоминает об эпохе Епанчина в Корпусе:
««Оно» (т. е. превосходительство), как мы стали величать Епанчина после производства его в адмиралы, по–прежнему торжественно шествовало по ротам, классному коридору и другим помещениям, встречаемое дежурными офицерами и воспитанниками. Адмирал медленно двигался, окруженный своей свитой, держа правую руку за бортом сюртука, а левую за спиной. Это была его обычная манера. При встрече с младшими офицерами он подавал им иногда снисходительно два пальца левой руки, и имел скверную привычку перевирать фамилии, что делал, по–видимому, нарочито, по небрежности, или нежеланию напрячь свою память. Так, увидев дежурного офицера, лейтенанта Клеопина, говорил: «А, Кляновин!», воспитанника князя Оболенского величал почему–то «Лябонским» и тому подобное…
Адмирал любил время от времени произносить речи перед фронтом всего училища, причем в зависимости от ее содержания, прибегал то к торжественному тону, то снисходил даже к шуткам».
Адмирала Александра Васильевича Колчака во флоте часто звали «Савонарола» за схожесть с правителем Флоренции конца XV в. Вице–адмирал Павел Яковлевич Любимов носил странноватое на первый взгляд прозвище «Землечерпалка». Как объясняет в мемуарах Владимир Александрович Белли, «в юные годы он бросился в холодную воду спасать утопающего. С тех пор он страдал как будто астмой, вследствие чего издавал часто горлом громкие звуки, сходные со скрипом работающих землечерпалок».
А вице–адмирал Оскар Адольфович Энквист именовался «плантатором». Почему? На этот вопрос отвечает Алексей Силыч Новиков—Прибой в романе «Цусима»:
«…Отрядом крейсеров 2–й эскадры командовал контр–адмирал Оскар Адольфович Энквист. Какими соображениями руководствовалось морское министерство, назначая его на такой ответственный пост, никому не было известно. Очевидно, выбор пал на него только потому, что он имел представительную внешность: коренастый, широкоплечий, с раскидистой седой бородой. Во время похода эскадры старик часто показывался на мостике в круглом белом шлеме, в белых брюках и в белом, похожем на просторную кофту, кителе. Если бы не золотые пуговицы и не золотые погоны с черными орлами, никто из посторонних не мог бы признать в нем адмирала русского флота. Походкой, манерой держаться и говорить Энквист напоминал доброго помещика, любимого своими служащими и рабами за то, что он тихого нрава, ни во что не вмешивается и неумен. При таком барине его крепостным жилось лучше, чем у соседних господ.
На 2–й эскадре его звали «Плантатор»».
Смешную и малопонятную кличку «Полупетя» имел контр–адмирал Николай Аркадьевич Петров—Чернышин. Объяснялась же она, по словам Владимира Александровича Белли, очень просто:
«Дело в том, что в числе Петровых он в служебном списке имел номер 2, а подпись его при этом напоминала дробь с двойкой в знаменателе».