Митрополит Ювеналий vs. архиепископ Сергий

На Архиерейском соборе Русской Православной Церкви, прошедшем осенью 2004 г., личности царя Иоанна IV Васильевича было уделено особое внимание. В докладе митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия, председателя Синодальной комиссии по канонизации святых, был заявлен однозначный отказ признать святым царя Иоанна Грозного.

При этом прозвучали совершенно безосновательные выводы: «Почитателям Ивана Грозного не только не удалось найти в Русской Церкви «прикровенно» совершившейся канонизации «оклеветанного» царя, но и обнаружить достоверные свидетельства его почитания как святого в русском церковном народе, для которого веками царь Иван Грозный оставался отнюдь не святым подвижником благочестия, а всего лишь грозным царем».

Надо отметить, что митрополит Ювеналий совершенно беспричинно поднял на Архиерейском Соборе вопрос о якобы имеющихся «требованиях канонизации» царя Иоанна. В отличие от многочисленных требований начала 90-х годов к Синоду РПЦ канонизировать святого царя-мученика Николая II, подобных требований (во всяком случае, организованных) вовсе не звучало.

Ложно обвиняя почитателей царя Иоанна IV в стремлении воспользоваться именем государя в своих низменных целях, митрополит Ювеналий утверждал: «Весь ход кампании (с «требованиями канонизации» – В.М.) свидетельствует о расчетах ее организаторов на то, что, угрожая скандалом, они заставят считаться с их политическими претензиями и личными амбициями… В печати уже отмечалось, что призыв к канонизации Ивана Грозного представляет собой «ни с чем не сообразное, безграмотное и с исторической, и с богословской точки зрения требование»«. Этими словами сам же митрополит Ювеналий и внес смущение в церковный народ.

К сожалению, такие обвинения выдвигаются не впервые. Несколько лет назад патриарх Алексий II публично заявил: «В последнее время появилось довольно много, с позволения сказать, икон царя Иоанна Грозного, печально известного Григория Распутина и других темных исторических личностей (выделено мной. – В.М.). Им составляются молитвы, тропари, величания, акафисты и службы. Какая-то группа псевдоревнителей Православия и самодержавия пытается самочинно, с «черного хода», канонизовать тиранов и авантюристов, приучить не очень осведомленных людей к их почитанию. Неизвестно, действуют ли эти люди осмысленно или несознательно. Если осмысленно, то это провокаторы и враги Церкви, которые пытаются скомпрометировать Церковь, подорвать ее моральный авторитет. Если признать святыми царя Иоанна Грозного и Григория Распутина, то, чтобы быть последовательным, надо деканонизировать, например, митрополита московского Филиппа и преподобного Корнилия Псково-Печерского. Нельзя же поклоняться и убийцам, и их жертвам. Это безумие. Кто из нормальных верующих захочет оставаться в Церкви, которая одинаково почитает убийц и мучеников, развратников и святых?». Приведенная фраза патриарха дала отмашку для безудержного шельмования всех, кто положительно относится к первому Помазаннику Божьему на русском престоле.

Митрополит Воронежский Сергий также допустил весьма резкие выражения в адрес почитателей царя: «такие рассуждения (о святости царя. – В.М.) ведут враги Церкви, которые хотят разрушить Церковь любыми путями… стараются вбить клин между иерархией и простым народом. Расколоть Церковь любыми путями, во что бы то ни стало, даже на таких святых вопросах, как канонизация святых людей».

То, что шельмователи царского имени с увлечением занимаются своим делом, неудивительно и вытекает из их врожденной ненависти к православной самодержавной монархии. Удивляет отношение к данному вопросу патриарха, который сам благословил книгу, подтверждающую святость царя Иоанна.

В 1997 г. по благословению патриарха Московского и всея Руси Алексия 11 церковно-научный центр «Православная энциклопедия» и издательство «Православный паломник» выпустило в свет «Полный месяцеслов Востока» архиепископа Сергия (Спасского). Эта книга полностью опровергает заявление митрополита Ювеналия о том, что не удалось найти в Русской Церкви «прикровенно» совершившейся канонизации оклеветанного царя и обнаружить достоверные свидетельства его почитания как святого в русском церковном народе.

Во вступительной статье к изданию самому автору и его труду дается высочайшая оценка: «Имя архиепископа Сергия (Спасского) составляет гордость русской церковной науки конца прошлого-начала нынешнего столетия (XIX-XX вв. – В.М.)… В 1876 г. он выпустил в свет свой знаменитый труд «Полный месяцеслов Востока», за который удостоился звания доктора богословия… Уже из краткого… оглавления «Полного месяцеслова Востока» видно, что перед нами труд выдающейся учености и редкого трудолюбия. Научный фонд, на который он опирается, поразителен. Автор перечитал и изучил всю существующую литературу по агиологии – иностранную, новогреческую и русскую – а эта литература весьма обширна… Но этого мало. Главное научное значение труда состоит… преимущественно в том, что он привлек к делу массу нового сырого материала, сохранявшегося дотоле в пыли библиотечных полок и в первый раз здесь вошедшего в ученый обиход.

Замечательной чертой, обеспечивающей научное значение «Полного месяцеслова Востока», является историко-критический метод, господствующий на всем протяжении сочинения. Автор повсюду стоит на высоте современных требований исторической критики…

По богатству использованных рукописных материалов, по обширности привлеченной к делу церковно-исторической и агиологической литературы, по систематичности и упорядоченности всех указаний «Полный месяцеслов Востока» должен служить настольным ученым пособием для всякого, занимающегося историей древней церкви… Ни один народ, ни одна Церковь не владеет столь упорядоченным, научно-обоснованным и полным собранием своих святых. Это – труд, которым должна гордиться Русская Церковь».

Давайте подробнее ознакомимся с книгой, столь высоко оцененной теми людьми, которые отрицают святость царя Иоанна Грозного.

В ее I томе (отдел Ж, раздел 2 «Подлинники простые или словесные, лицевые святцы, лицевые подлинники», с. 356–357) сказано следующее: «Из святцев московского музея замечательнейшие, как мы сказали, по полноте и особенностям святцы Ундольского № 237, написанные в 1621 году. В конце их, на листе 267, значится: «совершены бысть сии святцы в лето 7129, апреля в 25 день, в 4 час, в Корежемском монастыре».

Затем владыка Сергий (Спасский) сообщает: «В них есть краткие исторические сведения о некоторых святых… 10 (июня – В.М.) обретение телеси царя Ивана (выделено мной – В.М.)»

Говоря о канонизации русских святых (т. I, отдел Ж, «Святцы рукописные русских святых», с. 384–385), владыка пишет: «Все русские святые могут быть подведены под три вида:

1. Такие святые, которые в настоящее время чтутся во всей России, или приняты в печатные святцы, издаваемые с благословения Св. Синода.

2. Святые, чтимые местно, – те, которые находятся в книгах: Словарь исторический о святых, прославленных в российской церкви, и русские святые (последняя Филарета, архиеп. черниговского). Мощи почти всех сих святых доныне служат предметом поклонения…

3. Русские святые, которые не внесены авторами означенных книг в их произведения, потому что памяти некоторых из них, хотя и чтились прежде, но пришли в забвение, а память большей части других никогда не чтились церковно, а хранились в устах народа или записаны летописцами. Этот разряд немалочисленный святых, собранных из рукописных святцев и расположенных по алфавиту, приведен нами ниже».

И далее (т. III, приложение 3, с. 546, 561) архиепископ Сергий как раз и приводит алфавитный список этих святых, которых он охарактеризовал так: «Русские святые и вообще особенно богоугодно пожившие, находящиеся в рукописных святцах или в разных исторических памятниках, но не канонизованные… Сведения об них сообщаются для исторических соображений. Имена их внесению в месяцесловы для общего употребления и календари не подлежат. Хотя некоторые из них находятся в историческом словаре о русских святых, но дней празднования им не показано. Вообще в русской литературе в этом деле довольно неопределенности… Точное определение, каким святым местно совершается празднование, может быть определено официальным собранием о том сведений через епархиальное начальство. Одно это может послужить к устранению неопределенности и разногласий писателей в отношении к этому предмету, что выражено и профессором Голубинским в его книге «История канонизации святых в русской Церкви», стр. 256. В новейших сочинениях о русских святых Барсукова, Леонида и преосв. Димитрия все и канонизованные и неканонизованные поставлены без различия одни вместе с другими…»

Мы видим, что владыка Сергий различает среди святых как канонизированных (занесенных в 1 и 2 вид), так и не канонизированных. Именно последние – русские святые и особенно богоугодно пожившие – и включены архиепископом Сергием в алфавитный список Приложения 3. В том числе – и царь Иоанн Грозный. На с. 561 (т. 111) значится: «Иоанна, царя, обретение телеси июня 10. 1621».

Таким образом, владыка Сергий (Спасский), выдающийся архиерей и богослов Русской Православной Церкви, на протяжении своего знаменитого труда неоднократно указывает (т. I, с. 357, 385, т. III, с. 546) на святость (или, по крайней мере, особую богоугодность) тех лиц, кто внесен им в данный список, в том числе и царя Иоанна Грозного. Указывая на то, что «имена их внесению в месяцесловы для общего употребления и календари не подлежат», он не отрицает их келейного почитания и дальнейшего собирания сведений о их почитании на местах церковным народом с целью устранения «неопределенностей и разногласий».

Надо думать, что и церковно-научный центр «Православная энциклопедия» (являющийся одним из подразделений Патриархии), участвовавший в подготовке издания «Полного месяцеслова Востока», и сам патриарх Алексий II, благословивший его издание, разделяют все, в нем написанное?

В таком случае, как можно говорить об особо благочестиво пожившем государе, как о «тиране и убийце», и шельмовать тех, кто, следуя словам архиепископа Сергия (Спасского), собирает сведения о почитании государя Иоанна Грозного? И тем более, как можно накладывать прещения (церковный термин, означающий наказание церковной властью нижестоящих клириков за те или иные проступки – прим. ред.) за почитание царя, внесенного этим выдающимся иерархом в списки русских святых?

Впрочем, похоже, что некоторых иерархов мало интересует историческая истина. Они постоянно повторяют затверженные и не имеющие под собой никаких оснований избитые обвинения в адрес первого помазанника Божьего на Русском престоле, игнорируя все неудобные для них факты.

Святцы Коряжемского монастыря. Начало XVII века. Фото 2002 г.

Например, очень хотелось бы услышать от этих господ ясный и однозначный ответ на такие вопросы:

1) Известный церковный историк профессор Е.Е. Голубинский в своем труде «История канонизации святых в Русской церкви» отмечает почитание царя Иоанна IV в лике местночтимых святых. Может быть, ошибался профессор Голубинский? А если не ошибался, то царь Иоанн Грозный по-прежнему является местночтимым святым? Не правда ли?

2) Ошибался ли архиепископ Сергий, записывая царя Иоанна Грозного в разряд русских святых либо особо богоугодно поживших? А если не ошибался, то царь Иоанн Грозный является государем, чье имя занесено в Святцы начала XVII века? Разве не так?

3) Святцы Коряжемского монастыря, которые так высоко оценил архиепископ Сергий, найдены стараниями современных историков (см. фото), фотокопия Святцев опубликована в газете «Русский Вестник» № 45–46/2002 г. Они свидетельствуют о признанной Церковью святости царя Иоанна Грозного, более того, называют его великомучеником. Или же эти Святцы не являются подлинными?

Таким образом, исходя из вышесказанного, мы видим: имеются неоспоримые документальные свидетельства того, что святость царя Иоанна Грозного была признана церковью, по крайней мере, триста лет назад и подтверждена выдающимися русскими богословами начала XX века.

 

Народный царь

На наш взгляд, не соответствует истине и другой вывод митрополита Ювеналия – о том, что не удалось «обнаружить достоверные свидетельства его (царя – В.М.) почитания как святого в русском церковном народе, для которого веками царь Иван Грозный оставался отнюдь не святым подвижником благочестия, а всего лишь грозным царем».

Мнение народа по этому поводу митрополит перед своим выступлением на Соборе, конечно, не спрашивал. А зря. У народа отношение к царю Иоанну как встарь, так и ныне одно: он остался в народной памяти выдающимся правителем и народным заступником.

Этнограф И.Я. Аристов в 1878 г. в селе Стенынино Липецкого уезда Тамбовской губернии записал со слов столетнего крестьянина Ивана Климова следующее предание:

«Когда на Москве был царем Иван Грозный, он хотел делать все дела по закону христианскому, а бояре гнули все по-своему, перечили ему и лгали. И стала народу тягота великая, и начал он клясть царя за неправды боярские, а царь совсем и не знал обо всех их утеснениях. Насмелились тогда разные ходоки, пришли в Москву и рассказали царю, как ослушаются его князи-бояре, как разоряют людей православных, а сами грабят казну многую и похваляются самого царя известь. Разозлился тогда царь на бояр и велел виноватых казнить и вешать. Тогда бояре перестали совсем его слушаться и начали его ссылать из царства вон неволею. Как ни грозен был царь, а убоялся бояр и выехал с горем из дворца своего, попрощался с народом и отправился куда глаза глядят. Все его покинули, только один любимый его боярин поехал с ним вместе. Долго ли, коротко ли ехали они по лесу – и встосковался царь по своему царству, и молвил своему боярину: «Вот, Бог избрал меня на Московское царство, а я стал хуже последнего раба. Нигде нет мне пристанища, никто меня не пожалеет и куска хлеба взять негде». Только смотрят на лес, а березка кудрявая стоит впереди них и кланяется царю. Поклонилась низко раз, другой, третий… Не утерпел тогда царь, заплакал и сказал своему боярину, указывая на березку: «Смотри, вот бесчувственная тварь, и та мне поклоняется как царю, от Бога поставленному, а бояре считают себя разумными и не хотят знать моей власти… Стой! Поедем назад. Проучу же я их и заставлю мне повиноваться». И велел царь той березке повесить золотую медаль на сук за ее почтение. А когда вернулся в Москву, то перекрутил бояр, словно мух».

В этом бесхитростном повествовании, без сомнения, воплотилась история противостояния царя с «Избранной Радой», его отъезд из Москвы и создание опричнины. Причем, «сокрушение бояр, словно мух» народная легенда воспринимает явно положительно.

Существовал в народе и такой «плач» о Грозном царе, записанный в Саратовской губернии в 1854 году:

Не только крестьяне, но и казаки вспоминали о Грозном царе и призывали его восстать из гроба и навести порядок на измученной Смутой земле. Среди Гребенских (Терских) казаков пелся такой «плач», составленный в «бунташном» XVII веке:

Было за что любить Терским казакам царя Иоанна Грозного. Ведь он подарил им в вечное пользование весь Терек с притоками до самого Каспийского моря. При нем не посмели бы горцы вырезать русских сотнями тысяч, как это случилось после революции 1917-го и катастрофы 1991 года.

Уважали Иоанна Грозного и царственные особы. Император Петр 1 был известным почитателем царя Иоанна Грозного, считал себя его продолжателем в деле завоевания Прибалтики, что неоднократно подчеркивал. Например, во время торжеств после заключения мира со Швецией (1721 г.) герцог Голштинский (будущий зять Петра 1) построил триумфальные ворота, на которых с одной стороны был изображен Петр Великий в триумфе, а с другой – царь Иоанн Васильевич. Изображение вызвало неодобрение знатной публики (князья-бояре ничего не забыли!). Но императору оно так понравилось, что он обнял герцога, поцеловал и публично сказал: «Эта выдумка и это изображение самые лучшие изо всех иллюминаций, какие только я во всей Москве видел. Ваша светлость представили тут собственные мои мысли. Этот государь (указал на царя Иоанна Васильевича) – мой предшественник и пример. Я всегда принимал его за образец в благоразумии и в храбрости, но не мог еще с ним сравняться. Только глупцы, которые не знают обстоятельств его времени, свойства его народа и великих его заслуг, называют его тираном».

После смерти первого Всероссийского императора, в череде дворцовых переворотов, «бабьих царств» и иноземных временщиков, в «высшем» слое русского общества, которое старательно вестернезировалось, была совершенно утеряна память о святости и почитаемости русских благоверных князей, о сакральном значении Православных царей, и тем более – о святости и почитаемости первого русского царя, Помазанника Божиего, о котором знатные боярские роды сохранили самые негативные воспоминания. Созданный Карамзиным образ царя Иоанна IV – «тирана и душегуба» – овладел умами так называемых «передовых» людей расхристанного общества на многие десятилетия.

Но во время правления последних государей из дома Романовых вновь стала возрождаться подлинная православная государственность, симфония Священства и Царства. Возродилось и почитание царя Иоанна Грозного, прерванное клеветой Карамзина. С воцарением императора Александра III Миротворца, в 1882 г. был обновлен образ царя Иоанна IV в Грановитой палате Московского Кремля.

С восшествием на престол святого царя-мученика Николая II началась работа по подготовке общецерковного прославления государя Иоанна Грозного. Писатель Александр Николаевич Стрижев подтвердил автору настоящей книги, что, когда он работал в отделе рукописей ГБЛ с документами фондов Святейшего Синода десятых годов XX века – до Собора 1917–1918 годов, он обнаружил там список подвижников благочестия, к канонизации которых готовился Синод. Там были и Блаженная Ксения Петербургская, и Святитель Игнатий Брянчанинов, и Святитель Феофан Затворник, и Святитель Филарет Московский, и Праведный Иоанн Кронштадтский, и… царь Иоанн Васильевич Грозный. Всего же в списке было более 25 имен. Революция прервала этот процесс.

И до революции 1917 г., и после нее Иоанн Грозный почитался в народе как благоверный царь и народный заступник. По словам митрополита Иоанна (Снычева), на гробницу царя в Московском Кремле приходили простые русские люди просить его о заступничестве в суде, как небесного предстателя перед Праведным Судьей – Христом.

«У гробницы его, по усердию многих богомольцев собора, служатся панихиды с поминовением или одного имени царя Иоанна Васильевича или же с прибавлением к оному имен своих родственников», – отметил в своей книге «Московский придворный Архангельский Собор» протоиерей Н. Извеков в 1916 году.

Итак, православные архиереи и профессора начала XX века признают, что царь Иоанн Грозный был внесен в церковные святцы как местночтимый святой; император Александр Третий приказывает обновить его икону в Московском Кремле, при императоре Николае Втором начинается подготовка ко всецерковному прославлению Грозного правителя земли Русской; православный народ почитает его память на гробнице в Архангельском соборе.

 

Благословение из склепа

Но есть и иное доказательство святости первого русского царя.

На святой горе Афон есть традиция погребения и вскрытия захоронений монашествующих. В соответствии с ней тело усопшего заворачивают с головой в черную материю и без гроба опускают в могилу. Через три года отрывают останки. Если находят светло-желтые, желтые, розоватые или белые косточки, – значит, душа покойного спасена.

Документы вскрытия гробницы Грозного царя свидетельствуют, что кости его скелета имеют желтоватый оттенок. Более того, мощи царя Иоанна были единственными среди эксгумированных, которые сохранились практически полностью, все остальные – царевича Ивана, царя Феодора и князя Скопина-Шуйского – были повреждены в той или иной степени временем и сохранились значительно хуже, чем у государя.

Как уже упоминалось, вскрытие саркофага царевича Ивана показало, что «соответственно месторасположению черепа в саркофаге обнаружены только части нижней челюсти, серо-белая порошкообразная масса, в которую превратились остальные кости черепа, мозг и мягкие ткани головы. Шейные позвонки, левая ключица, рукоятка грудины и левая малая берцовая кость представляли собой легко крошащуюся серо-буроватую массу. Головка левой плечевой кости была отделена от ее тела, на границе отделения – крошащаяся серо-беловатая масса. Ребра состояли из фрагментов черно-бурого цвет».

Останки царя Федора Ивановича также сохранились плохо: «От черепа остались лишь часть лицевого скелета и свода. Ключицы, лопатки, ребра, грудные позвонки, кости верхних конечностей и таза – серо-бурого цвета, легко крошатся».

В то же время: «Кости скелета Ивана Грозного были в основном расположены правильно. Череп слегка повернут влево, основание его и правая височная кость были очень хрупкие, легко крошащиеся. Череп небольших размеров с сильно развитым рельефом, довольно низким лбом, выступающими надбровьем и подбородком. Кости правого предплечья располагались необычно. Они были согнуты в области локтевого сустава таким образом, что концевые фаланги кисти как бы соприкасались с нижней челюстью. Кости левого предплечья располагались в поперечном направлении в нижней части грудной клетки. Анатомически правильное положение костей левой стопы было нарушено, они были разрознены, что связано, по-видимому, с попыткой проникнуть в саркофаг во время ремонтных работ в начале XX в. Кости скелета имели желто-буроватый оттенок, сравнительно хорошо сохранились, на поверхности их, особенно в области позвонков, имелись отложения мелких кристаллов солей. Обращало на себя внимание наличие на костях резко выраженных костных наростов – остеофитов. Хорошо сохранились ногти в виде валикообразных изогнутых пластин грязно-буроватого цвета с отложением мелких блестящих кристаллов солей. Судя по скелету, Иван Грозный обладал значительной физической силой, рост его был около 178–179 см. Каких-либо патологических изменений и следов механических повреждений на костях обнаружено не было».

Достаточно хорошая сохранность костей черепа позволила видному русскому ученому Герасимову М.М., участвовавшему в работе комиссии, на основе разработанного им метода реконструкции воссоздать портрет царя Ивана Грозного.

«Лицо его было волевое, слегка удлиненное, нос «протяговен» с небольшой горбинкой, сравнительно небольшой рот, высокий лоб, большие глаза и слегка выступающая вперед нижняя челюсть. Полотна Репина, Шварца, скульптура Антокольского и прочих «художников-реалистов» совершенно не соответствуют его истинному облику Черты динарского типа, характерного для южных и западных славян, государь унаследовал от бабушки-сербки Анны. Кроме того, среди предков его матери Елены Глинской по мужской линии были белорусы. Но более всего царь Иоанн Васильевич походил на свою другую бабушку царицу Софью Палеолог, череп которой также в свое время обследовался специалистами судебной медицины и антропологами и по множественным признакам был однозначно идентифицирован как череп, имеющий близкую родственную связь с черепом царя Иоанна Васильевича».

Если учесть, что все три саркофага (князь Скопин-Шуйский похоронен в другом приделе) находятся в одном месте – дьяконнике Архангельского собора, и захоронения были сделаны практически в одно время (1581, 1584 и 1598 – разброс незначительный для периода в 400 лет), то сохранность царских останков просто поразительна. Хорошо сохранился даже щитовидный хрящ гортани, что дало ученым основание отказаться от версии об удушении царя. Царь Иоанн Васильевич был похоронен в схиме, которая частично сохранилась, лучше всего вокруг головы и на груди. Параманд (деталь монашеского облачения; четырехугольный плат с изображением восьмиконечного креста на подножии орудий страстей и черепа Адама, носимый монахами на груди. Обозначает тот крест, который берет на себя инок, следуя за Спасителем. – Прим. ред.) был покрыт вышивкой, изображавшей голгофское распятие.

Еще одна важная особенность царского захоронения – расположение костей правой руки: «Кости правого предплечья располагались необычно. Они были согнуты в области локтевого сустава таким образом, что концевые фаланги кисти как бы соприкасались с нижней челюстью». Если взглянуть на фотографию мощей, то отчетливо видно: царь-схимник Иона поднял десницу в благословляющем жесте! Подобное не часто, но встречалось в церковной истории. Например, при вскрытии мощей св. княгини Анны Кашинской в XVII веке было обнаружено, что ее рука также поднята.

Мощи царя Иоанна Грозного. Правая рука поднята в благословляющем жесте. Фото начала 60-х гг. XX века.

В Киево-Печерской Лавре, среди мощей святых подвижников находились мощи преподобного Спиридона-просфорника, чья десница воздета для крестного знамения. В Псалтири (1904 года) так говорится об этом: «Желающий несомненного древняго свидетеля собственными очами видети, да идет во святую Киево-Печерскую Лавру в пещеры, к святым мощам преподобного Спиридона просфорника и оузрит десницу его, яже якоже в час кончины своея троеперстно сложи ю для крестного знамения, тако сложенною пребывает и до ныне близ седми сот лет».

Каждому хорошо известно, что руки покойным при положении во гроб складывают на груди крестообразно. Таинственно воздетая (в уже закрытом гробе!) благословляющая десница – может быть, загадка более значимая, чем месторасположение знаменитой царской библиотеки.

Что же касается канонизации, то многие почитают государя как святого. Но никто из почитателей благоверного царя Иоанна никогда не настаивал на его канонизации, поскольку знают о том, что он уже почитается, как местночтимый святой. (Так же, как и двое его сыновей: ев. царевич Димитрий и блаженный царь Феодор Иоаннович.) Этого достаточно, чтобы келейно молиться царю, но безумно навязывать свое мнение другим, так как навязать почитание (впрочем, как и противоположное чувство) насильно невозможно.

В Святцах XVII века первый русский царь назван великомучеником. Можно считать доказанным фактом, что он был отравлен врагами Православного государства, пострадал именно как царь, помазанник (христос) Божий и был убит со всей своей многочисленной семьей, подобно тому, как был убит и последний русский царь-мученик Николай Второй. Видимо, поэтому Святцы и называют Иоанна IV великомучеником. И посмертная судьба двух царей на удивление схожа. Оба они долгое время подвергаются клевете, долгое время священноначалие Русской Православной Церкви, вопреки очевидным фактам, противилось их почитанию церковным народом и не признавало факт их прославления (царя Иоанна в начале XVII века, а царя Николая – в 1981 г. собором РПЦЗ).

 

В поисках Синей Бороды

Как говорил Конфуций, трудно найти черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет. Но, похоже, что именно поисками такой «кошки» и занимаются цареборцы, когда начинают рассуждать о многоженстве царя Иоанна.

Пример в этом, как ни прискорбно, нередко подает наше церковное начальство. Так, митрополит Ювеналий в своем докладе на Архиерейском Соборе заявил: «Сторонники канонизации Ивана Грозного отрицают как миф многоженство царя, делая особый акцент на том, что его четвертый брак был разрешен Освященным Собором. При этом совершенно бездоказательно отрицаются факты женитьбы царя на трех последних женах». Действительно, бездоказательности в данном вопросе много, но бездоказательности царского многоженства, а вовсе не наоборот.

И вот, ничтоже сумняшеся, обвиняют в нарушении канонов, в прелюбодеянии и блуде не кого-нибудь, а первого русского царя, Помазанника Божиего, о котором Священное Писание говорит: «Не прикасайтесь к помазанным Моим» (Пс. 104:15). Поистине, «как поносят враги Твои, Господи, как бесславят следы помазанника Твоего» (Пс. 88:52).

Как раньше, так и теперь многие из сановников Церкви воспринимают царскую власть как рабство, худшее египетского. Первый пример такого восстания высшего священства против царской власти, вызванного непониманием разницы в служении Царя и Первосвященника перед Богом, мы можем видеть в Ветхом Завете: «И упрекали Мариам и Аарон Моисея за жену Ефиоплянку, которую он взял; ибо он взял за себя Ефиоплянку; И сказали: одному ли Моисею говорил Господь? не говорил ли Он и нам?» (Чис. 12, 1–2).

То есть тогдашнее «священноначалие» (Мариам и Аарон) взревновало Господа к Моисею, олицетворявшему собою царскую власть. Показательно, что упрекали они Моисея в том же, в чем упрекает Иоанна Грозного священноначалие нынешнее – в «прегрешениях» в личной жизни, там – в жене-иноплеменнице, здесь – в многоженстве. Причем Господь услышал упреки Аарона и Мариам и объяснил им, чем отличается царское служение Моисея от их служения: «…если бывает у вас пророк Господень, то Я открываюсь ему в видении, во сне говорю с ним; но не так с рабом Моим Моисеем, – он верен во всем дому Моем. Устами к устам говорю Я с ним, и явно, а не в гаданиях, и образ Господа он видит; как же вы не убоялись упрекать раба Моего, Моисея? И воспламенился гнев Господень на них, и Он отошел. И облако отошло от скинии, и вот Мариам покрылась проказою, как снегом. Аарон взглянул на Мариам, и вот, она в проказе.

И сказал Аарон Моисею: господин мой! не поставь нам в грех, что мы поступили глупо и согрешили; не попусти, чтобы она была как мертворожденный младенец, у которого, когда он выходит из чрева матери своей, истлела уже половина тела. И возопил Моисей к Господу, говоря: Боже, исцели ее! И сказал Господь Моисею: если бы отец ее плюнул ей в лице, то не должна ли она была стыдиться семь дней? итак, пусть будет она в заключении семь дней вне стана, а после опять возвратится». (Чис. 12, 6-14).

Тогда, в древности, Первосвященник осознал свой грех и испросил прощения у Моисея-царя. Не то ныне.

Впрочем, не сегодня и даже не вчера это произошло. Еще в 1916 г. о. Павел Флоренский написал знаменательные слова: «Западный соблазн, давно уже стучавшийся в Золотые Ворота [Иерусалима, ныне замурованные, в них, по церковному преданию, перед концом света войдет антихрист, провозглашая себя царем всего мира – В.М.] в последнее время, не делая даже особых усилий, молчаливо принят и подразумевательно исповедуется уже Церковью Русскою. Здесь имеется в виду мысль о канонической, якобы, необходимости монархической духовной власти Церкви Православной, тогда как власть светская может, и, пожалуй, даже должна быть коллективной. Иначе говоря, в церковных кругах, считающих себя правилами благочестия и столпами канонической корректности, с некоторых пор… стала культивироваться мысль о безусловной необходимости неограниченной церковной власти и склонность к светской власти, так или иначе, коллективной…».

Сегодня мы видим, что такие тенденции, прозорливо подмеченные Флоренским сто лет назад, существуют и в практике РПЦ МП, где говорится о «непогрешимости» патриарха, а в отношении к светскому миру проповедуется во всем безоговорочная поддержка «коллективной» – демократической – власти, разрушающей Россию, но отдавшей на откуп постоянным членам Священного Синода церковную жизнь.

Потому и повторяют иерархи побасенки хулителей помазанника Божьего, – историков, очеркистов, публицистов и прочих щелкоперов от истории, – что измышления этих господ им словно бальзам на душу. А хулители во все времена, видя заказчика, рады стараться.

И вот профессора судебной медицины в конце XX века начинают рассылать по многочисленным медицинским и немедицинским изданиям перлы собственного производства о «яром прелюбодействе царя» и его «срамной болезни» – без малейшего на то основания!

А любимец читающей публики начала того же века, господин Валишевский, сообщая, что царь превратил Александровскую слободу в «вертеп разврата», с иронией пишет: «Не трудно представить, что происходило у Александровских «иноков».

Представить, конечно, можно все, что угодно, но хотелось бы все же узнать, какие именно факты имел в виду автор. И тут мы не видим ничего, кроме общих фраз!

«Сам игумен-царь, – продолжает Валишевский, – мог служить живым примером разврата. Он успел удалить от себя трех или четырех жен».

А что, точно подсчитать нельзя? И с каких же пор смерть царицы Анастасии (1560 г.) и смерть царицы Марии (1569 г.) стали называть «удалением»? И каких еще «жен», кроме этих двух, имеет в виду знаменитый поляк?

«Со времени смерти Анастасии семейная жизнь его не представляла ничего поучительного», – нравоучительно вещает историк «прогрессивным людям» либеральной предреволюционной поры, сплошь исповедующим «свободные нравы». Да и сейчас, в наш «просвещенный» век, не менее смешно смотреть, как ужасаются «царскому разврату» те, кто с пеной у рта ратует за легализацию проституции и равные права сексуальных меньшинств. Так и хочется спросить: а судьи кто?

Что же касается Валишевского, то он словно удивляется тому, что написал и сам себя в очередной раз опровергает: «Однако, как же согласовать эту распущенность царя с его постоянным стремлением вступать в новые брачные союзы? По-видимому, это совершенно противоречит ходячим легендам о целых толпах женщин, будто бы приводимых в Александровскую слободу, или о гареме, повсюду сопровождавшем царя в его поездках. Иван был большим любителем женщин, но он в то же время был и большим педантом в соблюдении религиозных обрядов. Если он и стремился обладать женщиной, то только как законный муж».

Не сумев найти подтверждений царскому блудодейству, историк стремится приписать Иоанну хотя бы многоженство. На сцену выступают пресловутые «семь жен Ивана Грозного», созданные больным воображением западных мемуаристов, начитавшихся сказок о Синей Бороде.

Путаница с женами царя превосходит все мыслимые размеры. Прежде всего, надо разобраться с терминами. Жена – это женщина, прошедшая тот или иной официально признанный обряд вступления в брак с мужчиной. Сейчас, например, таким обрядом является запись в книге актов гражданского состояния ЗАГСа. Для XVI века таким обрядом было венчание в церкви. Поэтому называть женщин, с которыми Иоанн не венчался, женами не корректно. Для их обозначения есть много терминов (любовница, фаворитка), но только не «жена». Когда маститые историки начинают рассуждать о «женах», не имея на руках никаких достоверных исторических данных, это вызывает, по крайней мере, удивление.

Современные историки и популяризаторы исторической науки называют семь-восемь «жен» Иоанна Грозного. Борис Годунов в разосланном им письме запрещал поминать святого царевича Димитрия на литургии под тем предлогом, что царевич был сыном шестой – и последней! – жены царя, Марии Нагой. А Джером Горсей, почти современник событий, в своих мемуарах называет царицу Марию Нагую последней, пятой женой. Но притом он не постеснялся записать в царские жены «Наталью Булгакову, дочь князя Федора Булгакова, главного воеводы, человека, пользовавшегося большим доверием и опытного на войне… вскоре этот вельможа был обезглавлен, а дочь его через год пострижена в монахини». Звучит правдоподобно. Однако, в научных комментариях к тексту Горсея мы читаем: «Упоминание жены Ивана IV Натальи Булгаковой – ошибка, таковой не существовало». Если исключить «Наталью Булгакову», то Мария Нагая становится четвертой женой.

И это соответствует известным историческим фактам.

Например, в своем «Путешествии по святым местам русским» А. Н. Муравьев указывает точное число Иоанновых жен. Описывая Вознесенский монастырь – традиционное место последнего упокоения Великих княгинь и русских цариц вплоть до Петровских времен, он говорит: «Рядом с матерью Грозного четыре его супруги…» (Анастасия Романова, Мария Темрюковна, Марфа Собакина и Мария Нагая – В.М.)

Конечно, четыре супруги – безусловное нарушение церковного канона. Но, во-первых, не семь-восемь. А, во-вторых, третья супруга царя, Марфа Собакина, тяжело заболела еще невестой и умерла через неделю после венца, так и не став царской женой де-факто. Для подтверждения этого была созвана специальная комиссия, и на основании ее выводов царь получил впоследствии разрешение на четвертый брак. Интересно, что уже в XX веке, во время вскрытия ее гробницы, царица Марфа была найдена исследователями совершенно нетленной. Как живая, лежала она перед пораженными людьми. Однако вскоре, под воздействием воздуха, ее плоть обратилась в прах.

К царским женам относят также Анну Колтовскую, утверждая, что она не погребена в Вознесенском монастыре лишь потому, что была пострижена в монахини. Однако Мария Нагая также была пострижена, но это не помешало ее погребению в царской усыпальнице, причем одетой в монашеское одеяние. И Мария Нагая, и Анна Колтовская, как утверждают, были сосланы (Мария Нагая – Борисом Годуновым) в Горицкий девичий Воскресенский монастырь, однако после смерти одна удостоилась погребения в Москве как царица, а другая нет.

Такой факт можно объяснить тем, что Анна Колтовская не являлась законной женой царя. Однако Мазуринский летописец под 7078 (1569) годом рассказывает о том, что Освященный собор дал царю разрешение на четвертый брак и упоминает затем в тексте имя царицы Анны. Упоминается в Новгородской второй летописи под 7080 (1571) годом и о поездке царя в Новгород. Вместе с ним в Новгороде находилась и Анна (до 17 августа 1571 г.).

Но та же Новгородская вторая летопись сообщает о женитьбе царя на третьей жене, Марфе Собакиной под записью от 28 октября 7080 (1571) года, что соответствует действительности. Но это на два года позже, чем указанная в Мазуринском летописце дата разрешения на четвертый брак (7078/1569 год – год смерти второй жены, Марии Темрюковны)! Как можно давать разрешение на четвертый брак до совершения третьего и сразу после второго?

Также весьма сомнительно указание на 28 апреля 1572 года, как на дату свадьбы с Анной Колтовской. Сам царь Иоанн при составлении Духовной грамоты (завещания) в августе 1572 г. упоминает только трех жен: Анастасию, Марию и Марфу, делит наследство только между своими двумя сыновьями – Иваном и Феодором. Ни о какой четвертой жене в завещании 1572 года нет и речи. Каким же образом и откуда в летописной записи за август 1571 года могла возникнуть «царица Анна»?

Единственное объяснение путаницы заключается в том, что, как уже говорилось выше, летописи писались много десятилетий спустя после описываемых событий, и потому точность описания и датировка в них оставляют желать лучшего. Возможны и позднейшие вставки ретивых сторонников Бориса Годунова либо новой династии Романовых, при которых летописи активно редактировались в «нужную», в соответствии с политическим моментом, сторону.

Историкам абсолютно нечего сказать о таких якобы имевших место «женах» царя, как Анна Васильчикова (о которой, по словам современных историков, «почти ничего не известно») и Василиса Мелентьева, о которой «ничего не известно»… Некоторые историки подвергают сомнению сам факт существования таинственной Василисы Мелентьевой, считая упоминание ее в летописи чьей-то позднейшей «шуткой» – то есть специальной вставкой!

А ведь есть еще мифические «жены», например, упоминавшаяся Наталья Булгакова, а также Авдотья Романовна, Анна Романовна, Марья Романовна, Марфа Романовна, Мамельфа Тимофеевна и Фетьма Тимофеевна… Вот где простор для клеветнических измышлений!

И потому вполне закономерно замечание митрополита Иоанна (Снычева) по этому поводу: «…сомнительно выглядят сообщения о «семи женах» царя и его необузданном сладострастии, обрастающие в зависимости от фантазии обвинителей самыми невероятными подробностями».

Стоит упомянуть и о том, что даты жизни и подробности биографии погребенных в Москве в Вознесенском монастыре цариц хорошо известны, у трех из них (кроме умершей девственницей Марфы Собакиной) были дети, тогда как по отношению к другим, не удостоившимся погребения в Москве «женам», ничего подобного утверждать нельзя. То, что они упоминаются в летописях или мемуарах, даже не может свидетельствовать о том, что они в действительности существовали.

Поэтому с уверенностью можно говорить только о четырех женах Иоанна Грозного, причем четвертый брак был совершен по решению Освященного Собора Русской Православной Церкви, и царь понес за него наложенную епитимию (церковное наказание). Четвертый брак был разрешен ввиду того, что третий брак (с Марфой Собакиной) был только номинальным, царица умерла, так и не став фактически супругой государя.

Наконец, надо помнить, что в царской жизни нет ничего личного, но все – направлено на благо государства. Ведь даже зачатие наследника престола было… общественным делом. Вся Москва извещалась специальным колокольным звоном, когда царь входил в опочивальню к царице (они жили в отдельных теремах), дабы православный народ молился о зачатии здорового телесно и духовно царевича. Нам сегодня просто невозможно понять то чувство религиозного трепета, которое испытывали русские к своему царю, являвшемуся для них выразителем Божией воли и истины.

Самое печальное, что этого не могут понять не только историки, воспитанные на догмах марксизма-ленинизма и впитавшие их в плоть и кровь, но и клирики православной церкви. Среди последних, как ни прискорбно, все шире развивается дух отрицания православного самодержавия. А ведь священномученик митрополит Киевский Владимир еще в начале XX века сказал: «Священник-немонархист не достоин стоять у престола Божия» – то есть не может стоять в алтаре и служить Литургию!

 

Вождь Воинствующей церкви

Всем памятен известный экспонат Третьяковской галереи. «Ну, как же, как же!» – воскликнет наш культурный современник в 98 случаях из 100. – «Иван Грозный убивает своего сына!». И невдомек ему, современнику, что совсем иначе называется это злосчастное полотно: «Иван Грозный и сын его Иван. 16 ноября 1581 года».

Репин писал его с горячечной одержимостью. А.В. Жиркевич свидетельствует: «Репин рассказывал о той горячке, с какой он писал эту картину, не дававшую ему покоя ни днем, ни ночью, пока не удалось воплотить выношенные душой образы».

С самого момента своего создания картина подвергалась ожесточенной обструкции, прежде всего, в самой Академии художеств. «Возмущение там, – пишет Ф.Ф. Бухгольц, – доходило до того, что устраивались публичные лекции в конференц-зале Академии специально для того, чтобы объективно и критически разобрать репинское полотно».

«Уничтожающей критике его подверг профессор анатомии Ф.П. Ландиерт, который доказал, что «картина написана лживо, неправильно, без знакомства с анатомией». Лекция профессора позднее была опубликована во 2-м выпуске «Вестника изящных искусств» за 1885 год. Критика картины шла постоянно. Например, 16 декабря 1891 года в газете «Русская жизнь» появилась статья врача-практика, которая так и называлась: «Картина Репина «Иван Грозный и его сын Иван» с точки зрения врача». Автор, не ставя перед собой задачу умалить силу, несомненно, громадного таланта Репина, на основании данных науки и практики доказывал, что вся картина написана вопреки природе. Он нашел и показал читателям массу противоречий в картине, которые невозможно было обойти вниманием. Причем сделал это доказательно и детально.

Мало кто знает, что столь вольное распоряжение талантом дорого обошлось и самому художнику: его правая рука стала сохнуть на глазах. Недаром в Священном Писании сказано: «не прикасайтесь к помазанным Моим» (Пс. 104:15).

К счастью, от прошедших веков нам остался ряд совершенно иных изображений царя Иоанна.

Первой и ключевой в этом ряду является икона «Благословенно воинство Небесного Царя» (позднее название «Церковь воинствующая»), находящаяся в настоящее время в экспозиции Государственной Третьяковской Галереи. Она была создана во второй половине 50-х годов XVI века в иконописной мастерской свт. Макария, митрополита Московского, предположительно, по его собственноручным эскизам. Непосредственным поводом для создания иконы послужило взятие Казани, ставшее поворотным моментом в истории государства Российского, моментом рождения новой православной империи.

Икона создавалась для Успенского собора Московского Кремля. Вскоре после венчания на царство (1547 г.) по заказу царя было выполнено и установлено в Успенском соборе царское моленное место (1551 г.). Некогда подобное моленное место (а по существу – трон) находилось в главном соборе Византийской империи – святой Софии в Константинополе. На него восходил император после свершения над ним Таинства Миропомазания при священном венчании на царство. На том же троне византийские базилевсы (божественные – в переводе с греческого) молились и в православные праздники. После падения Византии и помазания на царство русского православного царя этот обычай перешел на Русь. У византийского трона была одна особенность – он был двухместный. На левой части трона восседал базилевс, а правая была пуста – на ней незримо присутствовал Сам Христос.

Икона составляла с царским местом единый идеологический и культурный комплекс. Расположенная вблизи царского места, она во время Богослужения всегда была доступна взору государя. Однако она служила не для «вспоминания» о величайшей его победе, а для постоянного, ежедневного напоминания помазаннику Божиему о его обязанности перед Церковью Христовой и народом Божием: защищать чистоту Православной веры, служить покровителем православных во всем мире.

Эта миссия иллюстрируется изображенным на иконе исходом Церкви – народа Божиего – из Града обреченного в Новый, небесный Иерусалим. Апокалиптические мотивы соединяются в иконе с воспоминанием о конкретном историческом событии: завоевании Казанского царства.

Мы видим на иконе не только абстрактное изображение членов земной, воинствующей Церкви, сплотившейся вокруг центральной фигуры предводителя (средняя колонна воинов), но и выступивших ей на помощь небесных заступников Святой Руси, святых князей и воинов. Это конкретные исторические личности: свв. князья Дмитрий Донской, Феодор Ярославский с сыновьями Давидом и Константином, Александр Невский, Борис и Глеб и множество других защитников земли Русской из рода Рюриковичей.

Икона отражает реальные исторические события подготовки к Казанскому походу. Царь Иоанн Васильевич совершил перед походом ряд паломнических поездок, во время которых посетил многие города Московской Руси и молился у мощей тех своих святых предков, на покровительство и помощь которых надеялся в войне.

Казанский поход воспринимался русским народом как прямое продолжение дела Великого князя Дмитрия Донского, поэтому государь, прежде всего, совершил паломничество в Коломну, где молился о победе перед тем же образом Богоматери, который ранее был во время Куликовской битвы со св. князем Димитрием.

Повторяя деяние своего великого предка, пошедшего в чужую враждебную землю и одержавшего там победу над агарянами, собравшего для битвы на Куликовом поле всю Русь под знамена Москвы, Грозный царь так же осуществляет, но уже на духовном уровне, единение всей Русской земли.

Собирая войска во Владимире, Шуе, Ярославле, Муроме, Иоанн Васильевич одновременно совершал там молитвенное поклонение мощам святых князей-воинов.

Во Владимире находились святые мощи князей Андрея Боголюбского и его сына св. кн. Глеба Андреевича, св. кн. Александра Невского и его брата князя Феодора Ярославича. В Муроме царь поклонился святым Петру и Февронии, св. князю Константину, родоначальнику муромских князей, и другим местночтимым святым. В Ярославле, в Спасском соборе, находились мощи святого князя Феодора Ростиславича и его сыновей Давида и Константина, а также погибших во время монголотатарского нашествия святых кн. Василия и Константина Всеволодовичей.

Многих из этих князей мы видим изображенными на иконе «Благословенно воинство Небесного Царя».

Известно, что св. кн. Дмитрий Донской молился о победе Архистратигу Михаилу, предводителю Небесных Сил Бесплотных, уповая на его помощь и заступничество. В послании митрополита Макария царю, составленном перед выступлением в Казанский поход, также особо возлагаются надежды на предстательство Архангела Михаила за Русское воинство. Сам царь всегда считал его своим покровителем и даже составил Канон «Ангелу Грозному» – Архангелу Михаилу (Как известно, Иоанн Грозный писал не только молитвы, но и духовную музыку)

Именно Архангела Михаила мы видим главнокомандующим – Архистратигом – во главе трех колонн святого воинства, двигающегося к Горнему Иерусалиму.

Вернувшись из Казани с победой, царь совершает благодарственные моления, особо упоминая в них как Архангела Михаила, так и своих сродников – святых князей. Все они были вскоре после того изображены на фресках Архангельского собора – так русский самодержец выразил им благодарность за молитвенную помощь. В Муроме царь приказал построить храм, посвященный святым Петру и Февронии, заказал их храмовый образ «на золоте, обложен серебром и каменьями», а один из приделов этого храма освятил в честь святого Константина и его сыновей, святых Феодора и Михаила.

Имена святых, изображенных на иконе и в росписи Архангельского собора, входят в состав Вселенского Синодика, который читается в церкви в праздник Торжества Православия, в день, когда совокупно прославляются и Церковь Небесная, Торжествующая, и Церковь земная, Воинствующая.

Очевидно, что в некоторых своих деталях икона «Благословенно воинство Небесного Царя» более достоверно отражала для православного русского человека XVI века исторические события, сопутствовавшие Казанскому походу, так как представляла не просто зримые образы, но и то, что можно было увидеть только духовными очами – единение Церкви Воинствующей и Церкви Торжествующей, участие в человеческой жизни небесных заступников Руси.

Однако, изображая на иконе участников похода, живых и усопших, только стремящихся к святости и уже достигших ее, иконописец не мог обойти своим вниманием организатора и возглавителя Казанского похода, первого Русского царя – Иоанна Грозного.

Но если многие из вышеуказанных святых соотнесены со своими изображениями на иконе, то судьба Государя и здесь сложилась непросто.

Впервые мысль о том, что на иконе есть изображение Иоанна IV Васильевича, было высказано в середине XX века. Его увидали в юном всаднике, скачущем сразу за Архистратигом Михаилом. Однако впоследствии эта версия была отвергнута, и спутник Архангела был опознан как св. Дмитрий Солунский. Вопрос об определении изображения Иоанна Грозного был отложен и больше не поднимался. Полемика искусствоведов сосредоточилась вокруг центральной фигуры царственной особы в среднем ряду.

Выдвинутая поначалу версия о том, что это св. равноапостольный царь Константин, была вскоре отвергнута. Искусствовед В.И. Антонова указала, что св. Константин «не изображался на русских иконах в царской шапке; голову его обычно украшала корона с «городками». Мономахов венец служил в XVI веке инсигнией главы русского государства и был непременным атрибутом изображения Владимира Мономаха. Крест в руке предполагаемого Владимира Мономаха на иконе, заставлявший считать это изображение царем Константином, имеет здесь значение не исповедания веры, а инсигнии царской власти – жезла-скипетра».

Именно такие скипетры представлены на русских художественных памятниках XIV и XV вв. (крест в руке царицы на иконе «Предста царица» в Успенском соборе Московского Кремля; кресты в руке Иоанна Палеолога, Софии Витовтовны и Василия Дмитриевича, на саккосе митрополита Фотия 1410 г. в Оружейной палате; тут же представлен царь Константин с совершенно иным положением креста). Кроме того, изображение креста на иконе искажено: здесь оставлен слой записи, возвышающийся над уровнем первоначальной живописи. В.И. Антонова считает, что «при чинках непопулярный в иконной живописи Мономах был понят как царь Константин… Киноварная буква «а», уцелевшая между скипетром и несколько измененной теперь из-за вставки левкаса вверху шапкой, позволяет думать, что и в надписи был указан [Вл] а [димир], а не Константин – «Костянтин»; в этом имени по транскрипции XVI в., нет буквы «а». Слово же «царь» в то время писалось обычно с титлом «цръ»».

Икона « Церковь воинствующая » . Фрагмент. Середина XVI века.

Таким образом, стала общепринятой версия о том, что перед нами изображение Великого князя Владимира Мономаха. Однако данный вывод никак не помог решить вопрос о том, где же на иконе изображен Иоанн Грозный? Если это не воин, скачущий за Архистратигом Михаилом и не фигура царя в центре композиции, то где же царь-победитель? Неужели на иконе, восхваляющей подвиг Казанского взятия его «забыли» изобразить? Невероятно.

Для автора данной книги нет сомнений, что именно фигура в центре иконы соответствует роли Иоанна IV в организации и осуществлении казанского похода.

Весь ее облик свидетельствует, что перед нами царь. Значительная часть святых, изображенных на иконе – святые князья северо-западной, Владимирской Руси, предки Иоанна IV. Вся логика заложенной в икону идеи требует, чтобы в ее центре находился не греческий царь, пусть даже св. равноапостольный Константин Великий, не Владимир Мономах, а московский царь, первый помазанник Божий на русском престоле. Вся архитектура, вся живопись этого периода задумана и создана как памятник, прославляющий величайшее событие в истории Московской Руси: венчание на царство Иоанна IV, знаменовавшее завершение длившегося сто лет осмысления русским народом процесса перехода миссии «удерживающего» (2 Фесс. 2:7) от Константинополя к Москве.

Именно центральная фигура соизмерима по своему масштабу с фигурой Архистратига Михаила. Она является не только геометрическим, но и смысловым центром композиции. Сплотились вокруг его фигуры воины-копейщики, оглянулся и вопросительно смотрит на него воин-знаменосец, скачущий перед войском, даже сам Архистратиг Михаил повернулся к царю и словно призывает его смелее двигаться вперед.

Без сомнения, образ царя идеализирован, в нем присутствуют черты его предков и предтечей в служении Церкви Христовой, в том числе и черты св. царя Константина, и святого равноапостольного кн. Владимира, и Владимира Мономаха. Это сходство органично вытекает из идеи, согласно которой «православный государь был призван внести в тьму и хаос языческой казанской земли священный миропорядок». Так же, как несли его царь Константин – в Римскую империю, св. кн. Владимир – в языческую Русь. То идеальное, что сопутствует такому служению, наложило свой отпечаток на изображение всех святых правителей.

Если же говорить о Владимире Мономахе, то он был не просветителем язычников, а защитником православной веры. Поэтому, почитая его вслед за средневековой русской традицией как благоверного князя, все-таки следует указать, что изображение кн. Владимира с крестом могло бы относиться к св. равноапостольному кн. Владимиру I, а не к Владимиру Мономаху.

Что касается конкретных деталей изображения, то «Шапка Мономаха» была символом главы Московского государства, поэтому говорить о том, что ее изображение однозначно указывает на Владимира Мономаха и только на него – едва ли возможно.

Скорее всего, данная «царская шапка» воспринималась в иконографии того времени как атрибут православного Русского государя. Поэтому наличие шапки Мономаха в изображении фигуры царя на иконе «Церковь Воинствующая» нисколько не опровергает предположения о том, что это Иоанн Грозный.

Крест в руке делает еще более вероятным идентификацию данной фигуры как Иоанна IV. То, что крест имеет значение не исповедания веры, а инсигнации царской власти, заменяющей скипетр на вышеописанных изображениях московских князей XIV-XV вв., лишь подтверждает возможность сохранения данной иконописной традиции и при написании этого изображения. К тому же мы знаем, что, отправляясь в Казанский поход, Иоанн приказал утвердить на царском знамени с Нерукотворенным Спасом крест, «иже бе у прародителя… достохвального великого князя Димитрия на Дону». После взятия Казани государь сам водрузил Крест Христов над покоренным городом и, «обойдя по стенам с хоругвями и иконами, посвятил Пресвятой Троице бывшую столицу царства Казанского».

Едва ли современник-иконописец мог пройти мимо такого факта. И нет ничего странного в том, что он (а надо помнить: весьма вероятно и то, что эскиз был составлен рукой самого свт. Макария) отразил этот факт в живописном описании Казанского похода. Нелишне упомянуть здесь и о том, что на иконе XVII века «Святой благоверный царевич Димитрий, угличский и московский чудотворец», сын Иоанна Грозного изображен с точно таким же крестом. Во всяком случае, крест в царских руках еще больше подтверждает версию, что на иконе здесь изображение Иоанна Грозного.

Что же касается буквы «а», единственной сохранившейся от написанного имени, то, следуя логике данного доказательства, можно утверждать, что она относится к имени [Ио] а [ни] а не [Вл] а [димир]. Кстати, и поныне предстоятель Украинской Православной Церкви (МП), Блаженнейший митрополит Владимир, подписывает свои послания на украинском языке так: «Володимир» – без буквы «а».

Еще одна деталь царской одежды обращает на себя внимание – «лорос» – лента, одеваемая поверх далматика и перекинутая через руку царственной фигуры наподобие ораря иподиакона. Такая же лента изображалась и на иконах святых – византийских императоров, например, на иконе свв. Константина и Елены с избранными святыми (вторая половина XVI века, ГРМ). Однако и эта деталь не может однозначно служить в пользу той версии, что данная фигура является изображением св. царя Константина. Иоанн Грозный также воспринимался не только его российскими подданными, но и подданными других православных государств как император. С точки зрения Вселенской Православной Церкви он и был императором единственной на земле православной империи. Таким образом, царь Иоанн имел все права на лорос.

Интересен и тот факт, что на иконах Архангела Михаила не принадлежащих к так называемому разряду икон «воинского» типа, Архангел изображался как служитель Небесного Царя и его одежда также включала такую деталь, как лорос. На такой иконе Архангел обычно держит сферическое зерцало (сферу с инициалами Иисуса Христа, в которой читает повеления Божии) и мерило (высокий посох с круглым навершием) или копие. Но на иконе «Благословенно воинство Небесного Царя» изображение Архангела принадлежит к «воинскому» типу – он вооружен обнаженным мечом и облачен в доспехи. Зато фигура царя несет те атрибуты, которые полагаются Архистратигу: посох-крест и лорос. Если вспомнить, что Иоанн Васильевич составил «Канон Ангелу Грозному воеводе», а самого его прозвали Грозным за Казанский поход, то аналогия напрашивается сама собой. На Казань идет объединенное православное войско. Архистратиг Михаил возглавляет воинство Небесное, а Царь-слуга Божий – воинство земное.

В Византии существовала традиция создавать портреты императора в память о какой-либо его победе. Такие изображения окружали фигурами святых воинов. Так, на миниатюре из Псалтири Василия II император представлен принимающим копье – оружие победы – из рук Михаила Архангела. Рядом с ним – святые воины Георгий, Димитрий, Феодор Стратилат, Феодор Тирон, Прокопий, Меркурий. Сопроводительный текст объясняет, что они «сражались заодно» с царем Василием II как его «други». Если вспомнить, какое значение имела Казанская победа для всего Русского государства, какую роль сыграл в ней царь Иоанн, а также о том, что эта победа стала поводом для написания иконы, то нет ничего странного в возрождении доброй византийской традиции на русской земле.

В связи с возрождением византийских традиций в иконописи стоит вспомнить и еще об одном интересном факте: икона «Благословенно воинство Небесного Царя» была создана во второй половине 50-х гг. XVI века, а в 1551 г. состоялся Стоглавый собор, на котором рассматривались также и вопросы соответствия иконописи канонам. В частности, собор принял решение придерживаться старых канонов иконописи и разрешил изображение на иконах «лиц не святых», что также является продолжением византийской традиции:

«У древнихъ Святыхъ Отець преданіяхь, от пресловущихъ живописцевъ греческихъ и русскихъ свидетельствуютъ, и на святыхъ иконахъ воображены и написаны, якоже на Воздвижение честнаго и животворящаго Креста Господня, не токмо цари и Святители, и протчія народи многая множество всяческихъ чиновъ. Также на Покровъ Пресвятыя Богородицы, егда виде Святый Андрей Богородицу молящуся со всеми Богу за весь мірь; безчисленное множество народа писано также на происхожденіе честнаго и животворящаго Креста, токмо цари и князи, множество безчисленное народа писана суть на страшномъ Суде, на иконахъ воображаютъ и пишуть не токмо Святыхъ, но и неверныхъ многія различная лица от всехъ языкъ».

Русский путешественник XIV в. Стефан Новгородец сообщает об иконах, написанных императором Львом Мудрым, которые находились в монастыре Манган. Иконы представляли собой изображения патриархов и царей: «до скончания Цареграда царей восемдесят, а патриархов сто». Царские портреты в святой Софии упоминает тот же Стефан Новгородец (XIV в.): «…и на полатях же исписаны патриарси вен цари, ко дико их было в Цареграде». Некоторые из софийских портретов видел А. Муравьев в 1849 г.

Итак, исходя из вышесказанного, представляется весьма вероятным, что центральная фигура на иконе «Церковь Воинствующая» изображает государя Иоанна IV. Но насколько было правомочно для иконописца – человека православной культуры, живущего по канонам Православной Церкви – при создании иконы так акцентировать внимание на фигуре пусть и царя, но еще не святого? Ведь икона не просто исторический памятник великой победы, она имеет прежде всего сакральную, священную функцию, является, в первую очередь, предметом почитания со стороны верующих.

Для того, чтобы понять логику изображения на иконе «Церковь Воинствующая» в центре ее композиции царя земного, необходимо рассмотреть другие аналогичные изображения того времени и обратиться к учению Православной Церкви о Царской власти.

Начиная с XV века, когда в православном мире появились эсхатологические ожидания в связи с окончанием седьмой тысячи лет от сотворения мира, тема Апокалипсиса стала занимать значительное место не только в умах, но и в изобразительном искусстве.

От второй половины XVI века нам остался ряд художественных памятников, непосредственно иллюстрирующих страницы Апокалипсиса, например, фрески Спасопреображенского монастыря в Ярославле. Сохранились также несколько икон, схожих по тематике и композиции с рассматриваемой нами иконой «Церковь Воинствующая»: икона конца XVI века в Государственной Оружейной палате, поступившая туда из Чудова монастыря Московского Кремля; икона «Соединение земной воинствующей Церкви с Небесной Торжествующей» (XVI в.), находившаяся ранее в Никольском Единоверческом монастыре; «Великий стяг» Иоанна Грозного (Гос. Оружейная палата, 1560 г.); икона «Страшный суд» (Север России, конец XVI в.) в Национальном музее Стокгольма.

Для нас наиболее интересна последняя. На этой иконе, также, как и на иконе «Благословенно воинство Небесного Царя», движется тремя отрядами войско под предводительством Архистратига Михаила. Крупнее других фигура полководца во главе среднего отряда: на голове его – высокая тиара, а следы надписи «…нее» дают возможность предполагать, что это Моисей…Под ногами лошади Моисея можно разобрать слово «фараона». Как отмечают искусствоведы, «икону Стокгольмского музея можно поставить в связь с распространившейся с конца XV в. политической теорией об особом избранничестве русского народа – «нового Израиля».

Взаимозаменяемость, с точки зрения православных иконописцев XVI века, двух фигур на аналогичных иконах – царственного всадника на иконе «Церковь Воинствующая» и св. Моисея на иконе «Страшный суд» – говорит о том, что создатели икон признавали за изображенными на них людьми одну и ту же миссию: быть водителями народа Божия на пути из греховного мира (египетского пленения, града обреченного) к земле обетованной, Новому Иерусалиму.

Если обратиться к Священному Писанию, то уже в книге Исхода мы прочтем слова Господа Моисею о его брате Аароне: «…разве нет у тебя Аарона брата, Левитянина? Я знаю, что он может говорить, и вот он выйдет навстречу тебе, и увидев тебя, возрадуется в сердце своем. Ты будешь ему говорить и влагать слова в уста его; а Я буду при устах твоих и при устах его, и буду учить вас, что вам делать. И будет говорить он вместо тебя к народу. Итак он будет твоими устами; а ты будешь ему вместо Бога. И жезл сей возьми в руку твою; им ты будешь творить знамения» (Исх., 4, 14–17).

Святитель Кирилл Александрийский отмечает: «Моисей и Аарон… были для древних прекрасным прообразом Христа, дабы ты… представлял себе Еммануила, Который, по премудрому устроению, в одном и том же лице есть и Законодатель, и Первосвященник…В Моисее мы должны видеть Христа как Законодателя, а в Аароне – как Первосвященника».

Таким образом, Моисей, как прообразователь царской власти, является на иконе «Страшный суд» таким же Царем-предводителем Израиля, как и царственный всадник (имеющий, по слову Господа, жезл-крест в своей руке) на иконе «Церковь Воинствующая».

Продолжая аналогию с Ветхозаветным Исходом, надо обратить внимание на саму композицию иконы. Войско, изображенное на иконе, делится не только на три колонны (верхнюю, нижнюю и среднюю), но и на четыре больших отряда, так как верхняя колонна разделена пополам скалой на две большие группы всадников: первая выезжает из-за скалы, а вторая движется у ее подножия. В пользу четырехчастного деления войска на иконе говорит и наличие четырех полковых стягов-хоругвей (от четвертого видны лишь фрагменты над аръегардом верхней колонны).

Вот что говорит Господь о походном порядке народа Божиего при Исходе в землю обетованную: «Сыны Израилевы должны каждый ставить стан свой при знамени своем, при знаках семейств своих; пред скиниею собрания вокруг должны ставить стан свой. С передней стороны к востоку ставят стан: знамя стана Иудина… колено Иссахарово… колено Завулона… Знамя стана Рувимова к югу… Подле него ставит стан колено Симеоново… потом колено Гада… Когда пойдет скиния собрания, стан левитов будет в середине станов. Как стоят, так и должны идти, каждый на своем месте, при знаменах своих. Знамя стана Ефремова по ополчению их к западу… подле него колено Манасиино… Потом колено Вениамина…

Знамя стана Данова к северу… Подле него ставит стан колено Асирово… Далее колено Неффалима… И сделали сыны Израилевы все, что повелел Господь Моисею; так становились станами при знаменах своих, и так шли каждый по племенам своим, по семействам своим» (Чис. 2, 2-34).

Таким образом, воинский стан Ветхозаветного Израиля представлял из себя четыре полка по три колена в каждом с четырьмя знаменами, расположенных по сторонам света, со скинией собрания посередине. А скиния собрания, как говорит свт. Филарет Московский, «есть храм Божий, по применению к потребностям странствующего народа, подвижной и переносный, по отношению к спасительным для всего человечества судьбам Божиим, исполненный таинственных преобразований Христа и Христовой Церкви». Церковь Божия – есть тело Христово, состоящее из народа Божиего, а Сам Господь Иисус Христос называл себя Храмом. Потому и говорит свт. Филарет, что скиния завета прообразует в себе Самого Христа.

На иконе «Страшный суд» мы видим на месте скинии пророка Моисея, а на иконе «Церковь Воинствующая» – русского царя, помазанника Божиего. Святитель Филарета так говорит об ветхозаветном стане: «Вот первозданная в міре Церковь (ибо прежде ея были только жертвенники без храма): и мы видим её среди стана и полков, устроенную в сем положении самим Господом Церкви. Это стан странствующего народа: но, при внимательном рассмотрении обстоятельств, нельзя не признать, что это и военный стан. Иначе, народу, разделенному на двенадцать племен, на что бы ещё давать новое разделение на четыре полка? И нужно было странствующему израилю воинское устройство: потому что и на пути встречал он врагов, и обетованную землю должен был приобресть оружием. Посему-то, когда Скиния свидения, вместе со всем станом, поднималась в поход, Моисей произносил воинскую молитву: восстании, Господи, и да разсыплются врази Твои». Эти слова мы с полным правом можем отнести и к воинскому стану, изображенному на иконе, лишь немного поменяв акценты: это воинский стан, но, при внимательном рассмотрении нельзя не признать, что это и стан странствующего в поисках Царствия Божиего русского народа – новозаветного Израиля.

То, что посреди этого стана вместо скинии возвышается фигура православного царя, нисколько не нарушает богоустановленный порядок, а только подтверждает правильность восприятия иконописцем церковного учения о царской власти.

 

Живая икона Христа

Византийская идея царя раскрыта в письме патриарха Антония князю Василию Димитриевичу (1389 г.): «Святой царь (имеется ввиду византийский император – В.М.) занимает высокое положение в Церкви, но не то, что другие поместные князья и государи. Цари вначале упрочили и утвердили благочестие во вселенной; цари собирали Вселенские Соборы, они же подтвердили своими законами соблюдение того, что говорят Божественные и священные каноны о правых догматах и благоустройстве христианской жизни, и много подвизались против ересей… На всяком месте, где только имеются христиане, имя царя поминается всеми патриархами и епископами, и этого преимущества не имеет никто из прочих князей и властителей… Невозможно христианам иметь Церковь и не иметь царя. Ибо царство и Церковь находятся в тесном союзе и общении… и невозможно отделить их друг от друга… один только царь во вселенной, и если некоторые другие из христиан присвоили себе имя царя, то все эти примеры суть нечто противоестественное и противозаконное».

Димитрий Хоматин, архиепископ Болгарский (XIII в.), о перемещении императорами епископов писал: «…оно весьма часто совершается по повелению императора, если того требует общее благо. Ибо император, который есть и называется верховным блюстителем церковного порядка, стоит выше соборных определений и сообщает им силу и действие. Он есть вождь церковной иерархии и законодатель по отношению к жизни и поведению священников; он имеет право решать споры между митрополитами, епископами и клириками и избирать на вакантные епископские кафедры. Он может возвышать и епископские кафедры и епископов в достоинство митрополии и митрополитов… Его постановления имеют силу канонов».

Св. Григорий Богослов, обращаясь к царю, пишет: «Тебе известно, что ты возвел меня на престол против моей воли».

Святитель Дмитрий Ростовский о царском служении говорил так: «Как человек по душе своей есть образ и подобие Божие, так и Христос Господень, помазанник Божий, по своему царскому сану есть образ и подобие Христа Господа. Христос Господь первенствует на небесах в церкви торжествующей, Христос же Господень по благодати и милости Христа Небесного предводительствует на земле в церкви воинствующей».

Таким образом, святитель Дмитрий Ростовский прямо указывает на то, что православный царь есть живой образ Господа и предводитель воинствующей Церкви.

Богословы позднейших времен развивали святоотеческое учение о царской власти.

Профессор Н.С. Суворов в «Учебнике церковного права» писал: «Высшей церковной властью в древней Церкви были римские христианские императоры; признание за русским Императором высшей правительственной власти в Православной Церкви является историческим наследием после императоров византийских». И поясняет далее: «Государь Император признает святость догматов господствующей Церкви и провозглашает себя лишь блюстителем правоверия. И догматы, и правоверие определяются не Им, но церковной властью – соборами».

Профессор Градовский в своем многотомном труде «Начала русского государственного права», изданном в 1875 году, разъясняет: «Компетенция Верховной Власти ограничивается теми делами, которые вообще могут быть предметом церковной администрации… Права самодержавной власти касаются предметов церковного управления, а не самого содержания положительного вероисповедания, догматической и обрядовой его стороны».

Профессор Темниковский: «Император есть носитель и орган высшей власти в Русской Православной Церкви; Его церковная власть есть… одно из направлений высшей власти государственной»… «Смысл возглавления земной Церкви царем заключается в том, что Он является не только симфоническим мирским архиереем, но и единственным епископом внешних дел вселенской Церкви» для осуществления отношений земной Церкви с миром во зле лежащем (1 Ин. 5,19), чтобы оградить народ Божий от его агрессии». (В связи с этим вспомним арест Великим князем Василием Темным униата митрополита Исидора.)

Такое представление о значении царской власти не имеет ничего общего с цезарепапизмом и лишь законодательно закрепляет миссию православного царя, помазанника (христа) Божия.

Уже преподобный Иосиф Волоцкий вскоре после падения Константинополя и гибели Византии видел в русском Великом князе единственного защитника правой веры, подлинного православного царя, который «естеством подобен во всем человеком, властью же подобен Богу».

Святитель Макарий, Митрополит Московский, родственник и последователь прп. Иосифа Волоцкого, 16 января 1547 года, во время венчания на царство государя Иоанна IV, обратился к нему с речью, содержащей так же и мысль о высоте царского служения: «Вас бо Господь Бог в Себе место избрана земли, и на Свой престол вознес, милость и живот посади у вас».

Все вышесказанное, приложимое к любому православному императору – Помазаннику Божиему, приложимо и к царю Иоанну Грозному. Уже через год после венчания на царство, в 1548 г. братия Хиландарского монастыря в своем послании к Иоанну Грозному титулует его «единым правым государем, белым царем восточных и северных стран… святым, великим благочестивым царством, солнцем христианским… утверждением седми соборных столпов». А в 1557 г. посланные от Константинопольского патриарха с просительной грамотой именовали в ней русского царя «святым царством» и заявляли о соборном уложении «молить Бога о царе и великом князе Иоанне Васильевиче якоже о прежних благочестивых царях» (то есть, Византийских императорах – В.М.). Сербские хроники называли Иоанна IV «надеждой всего Нового Израиля», «солнцем Православия», царем всех православных христиан.

Это было признание священной вселенской миссии Русского государя. Поэтому появление его изображения в центре иконы «Церковь Воинствующая» было совершенно закономерно, учитывая его значение в возведении Третьего Рима и эсхатологическом исходе новозаветного Израиля из обреченного града мира сего.

Как тут не вспомнить византийского императора Юстиниана, «делившего» престол со Христом в соответствии со словами Откровения святого Апостола и Евангелиста Иоанна Богослова: «Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его» (Откр. З:21)

Столь велико значение православного самодержца, помазанника Божия! К сожалению, далеко не все, даже в церкви, это понимают.

Вспомним по данному поводу слова святого Филарета, митрополита Московского о 45-й главе книги пророка Исайи: «Бог назначил Кира для исполнения судьбы Своей и восстановления избранного народа израильского; сею Божественною мыслию, так сказать, помазал дух Кира еще прежде, нежели произвел его на свет: и Кир, хотя не знает, кем и для чего помазан, движимый сокровенным помазанием, совершает дело Царствия Божия. Как могущественно помазание Божие! Как величествен помазанник Божий! Он есть живое орудие Божие, сила Божия исходит чрез него во вселенную и движет большую или меньшую часть рода человеческого к великой цели всеобщего совершения».

А святитель Серафим (Соболев) продолжая слова святого митрополита Филарета, говорит: «Если Кир, царь языческий, не получивший помазания с дарами Святаго Духа и даже не знавший истинного Бога, но как послушное орудие Божественной силы имел такое великое значение для жизни избранного народа и большей части мира, то какая же величайшая Божественная сила действовала чрез помазание Святаго Духа в наших царях, помазанниках Божиих, и какое благодетельное значение имели они для нового Израиля – избранного русского народа, и для всего мира».

И далее владыка Серафим продолжает: «Да, русская либеральная интеллигенция не хотела видеть этой силы в наших царях, помазанниках Божиих». Не хотела во времена владыки Серафима, не хочет и сейчас. Глумится, паясничает и гримасничает в лицо помазаннику Божиему – православному русскому царю: «… и, сплетши венец из терна, возложили Ему на голову и дали Ему в правую руку трость; и, становясь пред Ним на колени, насмехались над Ним, говоря: радуйся, Царь Иудейский! и плевали на Него и, взяв трость, били Его по голове» (Мф. 27:29–30).

 

«Во святых суть»

Но вернемся к иконописным свидетельствам святости царя. Еще одно его прижизненное изображение, которое сохранилось до наших дней – это фреска «Митрополит Макарий и Иоанн Грозный» в алтарной части Успенского собора Свияжского Успенского Пресвятой Богородицы мужского монастыря.

Собор в честь Успения Пресвятой Богородицы был построен в 1556–1560 гг. псковскими мастерами под руководством Постника Яковлева и Ивана Ширяя. Одной из главных особенностей Успенского собора является сохранившийся цикл фресковой живописи XVI века, реставрированный в 1899 году художниками Н.М. Сафоновым и Г.О. Чириковым под руководством известного профессора-искусствоведа Д.В. Айналова (об этой реставрации И.Э. Грабарь отозвался весьма скептически). В 1964–1984 гг. собор также подвергался реставрационным работам. Среди наиболее знаменитых фресок – алтарное изображение царя Иоанна Грозного и митрополита Московского Макария. Время написания фресок определено точно: 1558 год.

Государь изображен с молитвенно поднятыми руками, с обращенным к небу лицом. На голове у него царский венец, напоминающий корону, в которой обычно изображают св. царя Давида. Иоанн Васильевич одет в алый плащ, застегнутый на правом плече и длинное перетянутое в поясе платье блекло-голубого цвета с широкой светлой каймой внизу. По левому бедру спускается золотистая лента, напоминающая лорос. Волосы рыжего цвета и черты лица напоминают о царственном всаднике с иконы «Церковь Воинствующая».

Из других изображений известна также икона Богоматери Тихвинской из Благовещенского собора Московского Кремля (середина XVI в.) с изображением в клейме Иоанна Грозного и свт. Макария, тогда еще новгородского архиепископа.

Один из самых известных (и относительно доступных) образов царя Иоанна Грозного находится в Грановитой палате Московского Кремля. Некоторое время считалось, что эта фреска была создана в конце XIX века по распоряжению императора Александра Третьего. Однако необходимо отметить, что она намного старше.

Грановитая палата была впервые расписана в конце XVI в., во время царствования сына Иоанна Грозного, святого царя Феодора Иоанновича (1584–1598). Ее фрески просуществовали до второй половины XVII века. К тому времени палата, не раз страдавшая от жестоких пожаров, сильно обветшала и нуждалась в серьезном ремонте. Весной 1667 года царь Алексей Михайлович приказал расписать палату заново «самым добрым мастерством, а снимки для образца с того стенного письма снять ныне и приказать о том иконописцу Симону, чтобы написать в той палате те ж вещи, что ныне написаны». На следующий год большая группа мастеров во главе со знаменитым иконописцем Симоном Ушаковым возобновила фрески конца XVI века.

А в 1672 году Ушаковым были составлены подробные, профессионально точные описания древних сюжетов с указанием места их расположения на сводах и стенах: «Царь Феодор Иоаннович сидит на златом царском месте на престоле, на главе его венец царский с крестом без опушки (подобный венцу царя на иконе «Церковь Воинствующая» – В.М.), весь каменьем украшен; исподняя риза его порфиры царская златая, поверх порфиры положена по плечам холодная одежда с рукавами, застегнута об одну пуговицу; по той одежде по плечам лежит диадима с дробницами; около шеи ожерелье жемчужное с каменьями; через диадиму по плечам лежит цепь, а на цепи на переди крест; обе руки распростерты прямо, в правой руке держит скипетр, а в левой державное яблоко. По правую сторону подле места его царского стоит правитель Борис Годунов в шапке мурманке; на нем одежда верхняя с рукавами, златая, на опашку, а исподняя златая же, долгая; а подле него стоят бояре в шапках и в колпаках, верхния на них одежды на опашку Над ними палата, а за палатою видать соборную церковь. И по другую сторону царского места также стоят бояре и над ними палата».

Справа от этой фрески находится изображение царя Иоанна, отца правящего государя, слева – его деда и прадеда, Великих князей Василия III и Иоанна III. Чуть дальше – великих предков последнего Рюриковича, святого князя Димитрия Донского и венчание на царство Великого князя Владимира Мономаха.

Фреска царя Иоанна Грозного. Грановитая палата Московского Кремля. Конец XVI века. Реставрирована в 1882 г. по указу императора Александра Третьего

Есть все основания полагать, что фреска благоверного царя Иоанна Грозного была написана в то же время, что и остальные фрески Грановитой палаты – в конце XVI века, а в 1882 г. только заново обновлена в царствование императора Александра III, известного своей приверженностью к русской старине.

О времени создания фрески свидетельствует и ее стиль. Иоанн Васильевич одет в характерное для написанных в XVI веке великокняжеских изображений длинное платье с поясом и вертикальной каймой по центру.

Нимб вокруг головы царя также не может считаться поздней «фантазией» палехских мастеров, обновлявших икону в конце XIX века. Например, в Архангельском соборе Московского Кремля все портреты князей из династии Рюриковичей написаны с нимбами вокруг голов, несмотря на то, что никто из них (кроме святого благоверного князя Александра Невского) не был канонизирован Церковью ко времени создания росписи. В то же время, портреты царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича, стоявшие в Архангельском соборе вплоть до 30-х гг. XIX века, были написаны без нимбов.

Это свидетельствует о том, что нимбы на изображениях династии Рюриковичей не могли быть дописаны во время реставрации росписи во второй половине XVII века, так как тогда нимбы появились бы и на изображениях первых царей из династии Романовых. Ничего подобного не случилось, однако мастера, возобновлявшие росписи, сохранили нимбы в портретах Рюриковичей. Тем более, ни у кого из иконописцев XIX века не могла возникнуть мысль о написании изображения государя Иоанна IV с нимбом. Для того был необходим или приказ императора, или наличие древнего образца, подлежащего возобновлению.

Изображение нимба на царском портрете из Грановитой палаты, как и изображения нимбов на княжеских портретах из Архангельского собора, были именно признаком святости, несмотря на то, что далеко не все из представленных на фресках князей были канонизированы. Изображенные с нимбом князья относились к разряду почитаемых усопших, или святопочивших, местночтимых в столице их княжества.

Как отмечает кандидат искусствоведения Т.Е. Самойлова, «образ святого князя ступень за ступенью формирует Степенная книга. Идеальный правитель – это тот, кто как государственный муж «благоразумным велемудрием преудобен, во бранехже храбр и мужествен… вся православные догматы по Бозе трудолюбно утверждая… на святость и на украшение Богом дарованные им державы», а в личной жизни «сам тщашеся угодная Богу сотворити», «многие святыя церкви поставляя и честная монастыри устрояя», так что через личный подвиг князя «верахристианская… сугубо распространяшеся». Именно верность Православию является главным основанием для прославления государя как святого, а из русских князей никто никогда «ни смутися… ни соблазнися о истинном законе христианском», поэтому многие из князей «аще и не празднуеми торжественно и не явлены суть, но обаче святы суть» – так Степенная книга объясняет то обстоятельство, что даже не канонизированных официально Церковью князей сочли возможным представить в росписи собора. Степенная книга и образы Архангельского собора формируют представление об идеальном правителе из рода праведных, который и после смерти продолжает оказывать помощь потомкам, ограждая их небесным заступничеством. Центральная идея эпохи – прославление Православия через святость государей…».

Таким образом, древнерусская традиция, с одной стороны, и Церковь в лице составителя Степенной книги, митрополита Афанасия, с другой, признают почитание князей, как местночтимых святых без общецерковной канонизации.

Тем более это относится к православным царям – помазанникам (Христам) Божиим. Согласно византийскому ритуалу венчания на Царство, после совершения обряда миропомазания царь торжественно провозглашался святым. Именно совершение данного ритуала, сообщавшего императору святость, давало ему право быть изображенным, как и подобает святому, с нимбом вокруг головы. На всех дошедших до нас портретах как византийские императоры, так и сербские короли, начиная со Стефана Первовенчанного, представлены с нимбами, независимо от того, прижизненным или посмертным было изображение.

Благоверный Великий князь Василий Третий. Икона XVI в.

Почитался святым отец Иоанна Грозного – Великий князь Василий III, его изображение на иконе ев. Василия Парийского (XVI в., собрание Государственного исторического музея) было обнаружено в процессе реставрации во второй половине 90-х гг. XX столетия. Великий князь изображен в монашеской одежде, справа от его фигуры надпись: «благоверный князь великий Василий Иоаннович самодержец…» Сомневаться в этом не приходится, так как портрет отца Иоанна Грозного сопровождает подробная надпись с упоминанием его титула и имени.

Еще в XVII веке существовала икона святого царя Феодора Иоанновича, сына Иоанна Грозного, который почитался и официально почитается сейчас, как местночтимый московский святой.

Видимо, в конце XVI века было создано еще одно изображение царя Иоанна IV с нимбом – «Моление царя Иоанна Грозного с сыновьями Феодором и Дмитрием перед иконой Владимирской Божией Матери». На иконе государь предстоит образу Владимирской Божией Матери в той же молитвенной позе, что и на фреске Свияжского монастыря. На голове у него многоступенчатая корона, напоминающая «Казанскую шапку» – корону Царства Казанского, одежда тоже типична для княжеских изображений XVI века: плащ, застегнутый на правом плече, длинное платье с вертикальной каймой. Имеется и знак императорского достоинства, как и на иконе «Церковь Воинствующая» – лорос, перекинутый через левую руку. Вокруг головы – нимб. Черты лица схожи с изображениями иконы из ГТГ и фрески из Свияжска, но здесь царь выглядит намного старше. Возможно, он изображен в последний год своей жизни.

В Спасо-Преображенском соборе Новоспасского монастыря, построенном в 1491 г. сохранилась еще одна фреска государя, на которой он изображен с нимбом. Над правым плечом фигуры имеется надпись «Цръ», над левым – «Iwаин». Плащ с растительным орнаментом застегнут у шеи, длинное платье перехвачено поясом и разделено вертикальной каймой. На голове – шапка в самоцветах, с меховой опушкой. Вся одежда украшена драгоценными камнями по вороту и кайме.

Царь Иоанн Грозный. Фреска в Спасо-Преображенском соборе Новоспасского монастыря. XVII век.

Фреска датируется XVII веком, т. к. зодчие Дмитрий Телегин, Никифор Кологривов, Иван Акинфов и Григорий Копыла разобрали и полностью переложили Спасо-Преображенский собор монастыря в 1649 г. Во второй половине 80-х гг. XVII века собор был заново расписан при государях Иоанне V и Петре I. А 5 августа 1689 г. собор был вновь освящен. Еще раз фрески Спасо-Преображенского собора были возобновлены в 1837 г.

С тем, что фреска изображает именно Иоанна Грозного, соглашается, например, Р.Г. Скрынников: «К числу ранних изображений Грозного относится фреска на стенах Новоспасского монастыря в Москве».

Кроме изображения царя Иоанна, на фресках собора были написаны все русские государи от св. Великой княгини Ольги до царя Алексея Михайловича, все цари израильские и греческие мудрецы, подобно тому, как они были изображены на фресках Благовещенского собора в XVI веке. Это позволяет предположить, что время создания фресок, в том числе, и изображения царя Иоанна IV, относится к XVI веку Конечно, последовавшие в XVII веке капитальные реконструкции монастыря многое изменили, однако можно считать, что идентификация фрески как изображения царя Иоанна Грозного не подлежит сомнению.

Таким образом, не вызывает сомнений, что царь Иоанн Грозный представлен на дошедших до нас от XVI–XVII вв. иконописных изображениях именно как местночтимый святой (благоверный царь) без общецерковной канонизации, «аще и не празднуеми торжественно и не явлены суть, но обаче святы суть». То есть – святой.

 

Не судите, да не судимы будете

«И все же, – скажет читатель, – что, если прав не автор, а многочисленные и весьма авторитетные историки, хотя бы тот же Карамзин? И Иоанн Грозный, пусть и не самый страшный тиран в истории человечества, но все же виновен хотя бы в некоторой части инкриминируемых ему преступлений. Например, ненамеренно убил сына. Да вот и с двоюродным братом, князем Владимиром Старицким, как бы это помягче сказать… не все ясно. И может ли быть назван святым человек, отправлявший на смерть, пусть и в соответствии с законом, тысячи людей?»

Не буду спорить, приведу лишь (не ради осуждения, а ради назидания) несколько малоизвестных либо хорошо забытых исторических фактов из жизни православных византийских императоров, в святости которых никому не приходит в голову усомниться.

* * *

Святой равноапостольный царь Константин Великий вел войну со своим соперником, Лицинием. Потерпевший поражение Лициний был осажден в городе Никомидии. Константин пообещал сохранить ему жизнь при условии, что он отречется от власти, и Лициний был вынужден принять условия победителя. 18 сентября 324 года в торжественной обстановке он снял с себя пурпурную императорскую мантию и пал к ногам Константина. Как Константин и обещал, он милостиво обошелся с побежденным, и Лициния просто выслали в Фессалоники (совр. Салоники), а сын Лициния Лициниан даже получил титул цезаря.

Но вскоре Лициний вновь начал интриги против Константина, и император, чтобы предотвратить возможность новых заговоров и смут, повелел его казнить.

* * *

По какой-то причине император Константин вдруг резко изменил отношение к своему старшему сыну Криспу Заподозрив его в подготовке заговора, император отобрал у него управление провинциями и стал держать его при себе почти на положении пленника. Слухи обвиняли в наветах на Криспа супругу Константина Фаусту, желавшую устранить соперника своих сыновей на пути к власти в империи. Она якобы обвинила Криспа в замыслах лишить своего отца не только власти, но и жизни, и утверждала, что Крисп сделал своей мачехе предложение стать его женой и императрицей после переворота. Но подлинная причина императорского гнева осталась в истории скрытой.

В 325 году Константин, взяв с собой Криспа, отправился в Рим, чтобы отпраздновать двадцатилетнюю годовщину управления империей. Но торжество было испорчено общественными беспорядками. Когда Константин отказался принести жертву в храме Юпитера на Капитолийском холме, как того требовала древняя традиция, раздражение римлян-язычников против императора проявилось в бурной вспышке. Подстрекаемая сенатской аристократией, враждебной новым христианским порядкам, разъяренная толпа повергла на землю огромный памятник императору.

Эта безобразная выходка, знаменующая недолговечность земной славы, потрясла Константина и вывела его из равновесия. Он, вероятно, решил, что заговор против него и в пользу его сына Криспа начал осуществляться. Там же в Риме он приказал арестовать Криспа и сослать в Полу, что в Истрии. Вскоре Константин подписал сыну смертный приговор, и Крисп был тайно казнен в Поле.

Привычка Константина действовать быстро и решительно на сей раз обернулась ужасной трагедией.

Потом император глубоко раскаялся в своей ярости, приведшей его к преступлению и оставшейся нравственным пятном в его жизни. Но исправить ничего уже было нельзя. Константин поставил убитому сыну статую с надписью: «Жертве несправедливости». Вскоре после этого, Фауста при неясных обстоятельствах утонула в горячей ванне.

* * *

Св. правоверный император Юстиниан, прославленный во святых Православной церковью, больше всего известен как составитель Кодекса Юстиниана и автор симфонии светской и духовной властей. Он составил песнь: «Единородный Сыне и Слове Божий…», которая поется на литургии перед малым входом. Он первый ввел закон об обязательном государственном праздновании важнейших православных праздников: Рождества Христова, Крещения Господня и Воскресения, Благовещения Пресвятой Богородице и др. Был весьма набожен, и в частной жизни проявлял высокое благочестие.

И в то же время «мягким» этого императора никак не назовешь. При нем царили весьма жесткие порядки, за многие преступления было одно наказание – смерть. Смертью каралось, например, оскорбление императора, даже повреждение его скульптурных изображений. Причем для простолюдинов предусматривались весьма разнообразные виды казни: распятие на кресте, сожжение, отдание на съедение диким зверям, избиение розгами до смерти, четвертование; знатных особ обезглавливали.

Император начал реформы, которые вызвали знаменитое восстание «Ника» в Константинополе (532 г.). В числе мятежников оказались как городские низы, недовольные финансовой политикой правительства, так и знать, презрительно относившаяся к императору-«выскочке», родившемуся в семье бедного македонского крестьянина.

Лидеры восставших предъявили свои требования императору, причём в очень резкой форме, а когда он их отверг, назвали его убийцей и прекратили переговоры. Тем самым императору было нанесено неслыханное оскорбление. Ситуация осложнилась тем, что в тот же день арестовали подстрекателей к мятежу и приговорили их к смерти. Двое осуждённых сорвались с виселицы («были помилованы Богом»), но власти отказались их освободить.

Тогда была создана единая партия всех недовольных властью с лозунгом «Ника!» («Побеждай!»). В городе начался открытый бунт, совершались поджоги. Император согласился на уступки, отправив в отставку наиболее ненавистных народу министров, но успокоения это не принесло. Большую роль сыграло и то, что знать раздавала бунтующему плебсу подарки и оружие, подстрекая к мятежу.

Ничего не дали ни попытки силой подавить восстание с помощью отряда варваров, ни публичное покаяние императора с Евангелием в руках. Мятежники требовали теперь его отречения и провозгласили императором знатного сенатора Ипатия. Пожаров между тем становилось всё больше. «Город представлял груду чернеющих развалин», – писал современник. Верные правительству войска, в конце концов, подавили восстание: отряд полководца Велизария, победителя персов, проник в цирк, где шёл бурный митинг мятежников, и устроил там жестокую резню. При этом погибло 35 тыс. человек.

* * *

Под конец жизни император Юстиниан задумал примирить православных с еретиками-монофизитами, для чего он решил созвать Y Вселенский собор. Замысел императора сводился к тому, чтобы сгладить конфликт путём осуждения учения врагов монофизитов – Феодорита Киррского, Ивы Эдесского и Фёдора Мопсуэтского (так называемые «три главы»). Сложность состояла в том, что все они умерли в мире с Церковью.

Можно ли осуждать умерших? После долгих колебаний Юстиниан решил, что можно, но с его решением не согласились Папа римский Вигилий и подавляющее большинство западных епископов (тогда еще православных). Император вывез Папу в Константинополь, держал его чуть ли не под домашним арестом, пытаясь добиться согласия под нажимом. После долгой борьбы и колебаний Вигилий сдался. В 553 г. V Вселенский собор в Константинополе посмертно (!) осудил «три главы». Папа, хотя и не участвовал в работе собора, ссылаясь на недомогание, и пытался противодействовать его решениям, всё же подписал их.

Император Юстиниан даже написал близкий по духу еретикам-монофизитам трактат о нетленности тела Христа. За сопротивление новым взглядам императора в ссылке оказались константинопольский патриарх и многие епископы.

* * *

Итак, история показывает, что Православная Церковь признает святыми царей, которые в тот или иной момент своей жизни вели себя, мягко говоря, не по-православному.

Святой равноапостольный император Константин нарушил клятву, данную им Лицинию, приказал убить своего сына Криспа, да и супруга императора погибла при невыясненных обстоятельствах.

Не в подобных ли преступлениях обвиняют и царя Иоанна Грозного? Ему ставят в вину убийство двоюродного брата Владимира Старицкого, родного сына Иоанна Иоанновича и даже утопление в монастырском пруду некоей безымянной «жены». С тем лишь отличием, что все его «преступления» абсолютно недоказаны.

Император Константин причислен к лику святых за деяния во благо Церкви, а также потому что перед смертью он принес покаяние. Но разве меньше деяний совершил во благо Церкви царь Иоанн, принесший свет Христов в царства Казанское, Астраханское, Сибирское, земли Нагаев и в Пятигорье? Эта территория никак не меньше, чем территория Византийской империи. Разве не построил Иоанн 100 храмов и монастырей? Разве при нем не была проведена реформа церковной жизни, отраженная в Стоглаве?

Войска святого правоверного императора Юстиниана при подавлении мятежа, только за один день убили людей в девять раз больше, чем приказал казнить Иоанн Грозный за полвека своего правления. Император Юстиниан составил кодекс законов? А Иоанн Грозный – свой знаменитый Судебник!

Грозного царя обвиняют в насилии над епископатом. Но Юстиниан, как мы помним, принуждал папу Вигелия не просто покинуть престол. Он понуждал его покривить против Православного учения, подписать осуждение уже умершим (!) борцам с ересью монофизитов! Более того, сам написал «близкий к ереси» труд, и отправил в ссылку осудивших его епископов.

Вот уж чего не делал Иоанн Грозный! Он всегда и везде выступал в защиту чистоты Православия. Умер он в мире с Церковью, пострижен в иночество под именем Ионы и похоронен в иноческом одеянии. Сегодня нам говорят о том, что государь был, якобы, пострижен уже после смерти. И потому никак не может считаться иноком. Как утверждает митрополит Ювеналий в своем докладе: «…чин пострижения в схиму совершался, вероятно, уже над бездыханным трупом, что также не соответствует облику праведника».

Однако это не так! Царь Иоанн перед смертью причастился, как и положено православному христианину и принял постриг с именем Иона, как свидетельствуют о том многочисленные документы.

В «Грамоте избранной и утвержденной на царство царю Борису Феодоровичу» записано: «егда же восхотевшу Богу во онь век безконечный преставити от жития сего государя, царя и Великаго Князя Ивана Васильевича всеа Руси, тогда повеле приити к себе духовнику своему архимандриту Феодосию, хотя ему исповедати последнее исповедание, и пречистых Христовых Таин от него причаститься. Егда же Великий государь последняго напутня сподобися, пречистаго тела и крови Господа, тогда во свидетельство представляя духовника своего архимандрита Феодосия, слез очи свои наполнив, глаголя Борису Феодоровичу: тебе приказываю душу свою и сына своего Феодора Ивановича и дщерь свою Ирину».

Святой Патриарх Иов, составивший «Повесть о честном житии Царя и Великаго князя Федора Ивановича всея Руси» сообщает: «Благоверный Царь и Великий князь Иван Васильевич всея Руси прииде в пятьдесят третье лето возраста своего, случися ему велия болезнь в ней же проувидев свое к Богу отшествие, восприят Великий ангельский образ и наречен бысть во иноцех Иона, и по сем вскоре остави земное царьство, ко Господу отъиде». Сказано абсолютно конкретно: вскоре после пострижения отошел ко Господу.

Архиепископ Арсений Елассонский, грек, живший в России также сообщает о том, что «царь Иоанн Васильевич, оставив царствие сыну своему Федору еще при жизни, и постригся в монахи».

Так зачем и кому нужны лживые выдумки и двойные стандарты?

Царь Иоанн, грозный страж земли Русской, свят у Господа. И никому этой святости у него уже не отнять.