В октябре 1552 года у Иоанна родился наследник престола, сын Дмитрий. И одновременно царь стал победителем Казанского ханства.

Эти события имели огромное значение для внутриполитической борьбы. Завоевание Казанского (а затем и Астраханского) царства повысило авторитет царя в народе. Он стал самодостаточной силой, приобрел политическое лицо. Более того, народ понял, что царь угоден Богу, раз Тот вершит через него такие великие дела. Все это позволило Иоанну проводить более независимую от синклита политику. Рождение же наследника сделало царя, по народным понятиям, совершеннолетним, главой семьи, «большаком».

Первое столкновение «избранных советников» с государем произошло сразу после падения Казани. Временщики пытались задержать его на всю зиму в завоеванном разоренном городе, вдали от столицы и новорожденного сына. Но царь впервые открыто ослушался их. «Избранная Рада» ответила на его поступок попыткой государственного переворота.

В марте 1553 г. вернувшийся против воли «синклита» в Москву, Иоанн неожиданно и беспричинно заболел, причем настолько серьезно, что, придя в сознание после первого приступа «горячки», потребовал немедленно принести присягу наследнику, которому не исполнилось и девяти месяцев от роду.

Десять из двенадцати членов Боярской Думы присягнули безоговорочно. Однако «Избранная Рада» высказалась за воцарение двоюродного брата царя — князя Владимира Андреевича Старицкого. Многие бояре, сказавшись больными, вовсе не пришли во дворец, другие прямо отказались присягнуть младенцу-цареви-чу. Во главе «отказчиков» стоял Владимир Старицкий, и открыто (видимо, были уверены, что царь уже не жилец) перешедшие на его сторону князья П. Щенятев, И. И. Пронский, С. Лобанов-Ростовский, Д. И. Немой, И. М. Шуйский, П. С. Серебряный, С. Микулинский и братья Булгаковы. Заодно с мятежниками оказался и отец временщика, Федор Адашев.

Первым отказался целовать крест Дмитрию Иван Шуйский под предлогом того, что князь Владимир Воротынский и дьяк Иван Висковатый — слишком худородны для того, чтобы принимать у него присягу. Шуйский желал целовать крест только лично перед царем (прекрасно зная, что это невозможно). Шуйского поддержал и Федор Адашев, не желающий вместе с царевичем-пе-леночником служить и его родне — Захарьиным. Князь

Владимир Старицкий наотрез отказался присягать племяннику и даже угрожал боярину Воротынскому, принимавшему общую присягу, своею «немилостью» после захвата власти.

Умирающий Иоанн с горечью видел, что повторяется трагедия его раннего детства. Как некогда сам Грозный, царевич Дмитрий может остаться сиротой среди враждебного боярского окружения, ему угрожает сильный соперник — князь Владимир, который ни перед чем не остановится в борьбе за престол. Царь обращается за поддержкой к «добродетельному» Сильвестру и «ангелоподобному» Адашеву, но тщетно. Временщики, хотя и присягнули законному наследнику, но в боярских спорах у изголовья больного царя соблюдали молчаливый нейтралитет.

А мятежники уже строили планы конкретных действий. Сам Старицкий князь и его мать, княгиня Ефросиния, вызвали в Москву своих служилых людей и «детей боярских» и начали срочно выплачивать им жалованье, «подкупая вельмож и воинов на измену». Как утверждает Скрынников, «подлинные документы — крестоцеловальные записи князя Владимира Старицкого 1553—

1554 гг. — позволяют установить, что во время болезни царя мать князя и ее родня действительно собрали в Москву свои вооруженные отряды и пытались перезвать на службу в удел многих влиятельных членов думы. Фактически, дело шло к государственному перевороту».

Верные царю бояре заняли круговую оборону у дверей, за которыми лежал государь. Противостояние достигло апогея. Царь умолял преданных ему князей Мстиславского и Воротынского, в случае его смерти, спасти наследника любой ценой, даже, если понадобится, бежать с ним за рубеж.

К утру кризис миновал, и царь почувствовал себя лучше. Число сторонников маленького царевича сразу заметно увеличилось, Владимир Андреевич прекратил вербовку наемников и поспешил во дворец «все объяснить» брату. Охрана остановила его у дверей. Вчерашние союзники благоразумно молчали. Только старый друг Сильвестр встал на защиту неудачливого претендента на престол. Остальные замерли в ожидании грозы.

Но выздоровевший царь всех простил, считая месть чувством, недостойным монарха, а многие «отказники» вскоре даже получили повышение по службе. Милость Божия к больному царю вызвала, в свою очередь, и его милосердие к подданным, тем более, что он еще не знал всей истины о «боярском бунте».

Многие историки считают, что царь затаил в душе злобу и более десяти лет (до создания опричнины) ждал возможности отомстить. На это можно возразить, что у Грозного поводы для мести появились намного раньше.

Летом 1554 года попытался бежать в Литву, но был схвачен князь С. Лобанов-Ростовский, активный участник всевозможных политических интриг и видный член «Избранной Рады». Он сам и вся его обширная родня — князья Ростовские, Лобановы и Приимковы — собирались отдаться в подданство польскому королю и вступили с ним в переговоры, чтобы обсудить условия измены. Когда в Москву прибыло литовское посольство, князь Семен выдал ляхам секретные решения Боярской Думы и посоветовал не заключать мир с Москвой, поскольку царство оскудело и царю Казань не удержать, «ужжо покинет ее».

Схваченный князь Семен сначала пытался отговориться своим «скудоумством», но в конце концов признался, что «как и многие бояре, был против присяги царевичу Дмитрию и за то, чтобы наследником престола стал Владимир Андреевич. Бежать же надумал, так как испугался, что не удастся «это дело укрыть». Из чего становится ясно, что наиболее пикантные подробности бунта царю известны не были. Несмотря на его откровения, судьи, назначенные из числа бояр, «намеренно не придали значения показаниям князя Семена насчет заговора княгини Ефросинии и знатных бояр. Главными сообщниками Семена Ростовского были объявлены княжие холопы» (Скрынников).

Таким образом, несмотря на попытки сгладить эффект от показаний «скудоумного» Семена Ростовского, царь впервые узнал о грозившей его семье опасности. Если бы царю нужен был повод, чтобы разделаться с заговорщиками, то лучшего и искать не стоило. Тем более что незадолго до того умер при очень загадочных обстоятельствах маленький Димитрий, которого, якобы случайно, уронила в реку кормилица. Потеря первенца, казалось, могла бы пробудить в сердце Иоанна «дремлющую» месть. Будучи «жестоким тираном» (каким пытаются нам его представить), что должен был сделать Грозный со злоумышленниками?

Казнить Лобанова-Ростовского государь имел законное право: суд Боярской Думы приговорил перебежчика к смерти. Но царь Иоанн был милосерден. После ходатайства митрополита Макария он помиловал князя и отправил его не на плаху, а в Белоозеро — место ссылки знатных особ, где они могли неплохо устроиться, жить с семьями и множеством слуг. Остальные участники заговора, видимо, прикрытые от государева гнева покровителями и неправедными судьями, не испытали никаких неприятностей и остались на своих высоких постах. Двоюродного брата, князя Владимира Старицко-го, царь не только не покарал, но и в сердце своем не имел ничего против него, что лучше всего подтверждается следующим фактом: в 1554 году Иоанн составил завещание, по которому Владимир Андреевич назначался, в случае смерти государя, правителем при малолетнем наследнике престола.

Но Сильвестр и Адашев уже никогда больше не вернули расположения государя.

Вопреки заверениям многих историков, временщики не были бескорыстными радетелями о народном благоденствии. Их ставленники по всей Руси обложили посадских людей такими поборами и штрафами, что народ не выдержал и повсеместно взбунтовался. Правительство реформаторов ответило репрессиями. В 1554—

1555 годы в Москве состоялись массовые казни тех, кто посмел возмущаться «оскудением жизни». Но в следующем году беспорядки с новой силой вспыхнули в Новгороде, Владимире, Рязани и других крупных городах. Были убиты многие правительственные чиновники.

Не с лучшей стороны «дуумвират» проявил себя и на дипломатическом поприще. В 1557–1558 гг. Сильвестр и Адашев усиленно подталкивали царя к войне с Крымским ханством, что означало в перспективе столкновение с находившейся в расцвете сил Турецкой империей. Через 150 лет Петр I в подобной ситуации потерпел сокрушительное поражение и был вынужден подписать позорный Прутский мир (1711 г.). Недаром Екатерина И, прежде чем присоединить Крым к России, добилась его освобождения от турецкого протектората.

Царь Иоанн понимал всю опасность войны с Крымом, который был естественной крепостью, окруженной морскими заливами и безводными степями. Однако Адашев не желал ожидать 200 лет и взял политический курс на немедленное присоединение Тавриды. Для выполнения этой задачи на русскую службу был принят польский авантюрист князь Вишневецкий. Причем только благоразумие Грозного помогло избежать столкновения с королем Сигизмундом: царь не принял преподнесенных ему «в подарок» польских владений Вишневецкого.

Новый подданный Иоанна совместно с Данилой Адашевым, братом временщика, совершил набег на Крым, раздразнив будущего разорителя Москвы Девлет-Гирея. В то же время сам временщик Алексей Адашев фактически сорвал переговоры с представителями Ливонского ордена, что привело к началу военных действий в Прибалтике. Россия оказалась втянутой в войну на два фронта, чего так стремился избежать государь. Мало того, в разгар наступления в Ливонии Адашев заключает с Орденом перемирие, за время которого рыцари успевают сговориться с Польшей. В результате «блистательной» дипломатии Адашева Россия встретила 1560 год в окружении врагов: Крыма, Польши, Литвы, Ливонии и Швеции.

Неудачи «Избранной Рады» во внешней и внутренней политике, превышение Адашевым своих полномочий в сношениях с иностранными государствами и его открытое неподчинение царской воле стали основными причинами падения временщиков. Но были и другие.

В конце 1559 года царь собрался с больной женой (Анастасией Романовой) на богомолье. Сильвестр, как обычно, стал препятствовать поездке царской семьи по монастырям. Тогда произошло решительное столкновение, подробности которого неизвестны. Тринадцатилетнее правление «дуумвирата» близилось к закату. В июле 1560 года А. Адашев был послан в Ливонию третьим воеводой Большого полка. Для честолюбца это назначение было ссылкой. Сильвестр же «добровольно» удалился в Белозерский монастырь.

Однако последний акт драмы был еще впереди. Седьмого августа 1560 года, после длившейся девять месяцев болезни, скончалась любимая всеми, кроме Сильвестра и Адашева, царица Анастасия. Как считал царь (и его подозрения подтвердились современными исследованиями), царица была отравлена. Под подозрение попали временщики и княгиня Ефросиния Старицкая. Для вынесения приговора был созван специальный собор бояр и духовных лиц. Митрополит Иоанн (Снычев) отмечает: «Произведенное дознание показало, что нити заговора тянутся к опальным вельможам — Адашеву и Сильвестру. Смерть царицы, по замыслу отравителей, должна была положить конец высокому положению при дворе ее братьев (Захарьиных), в которых видели опасных конкурентов в борьбе за власть. И снова Иоанн пощадил жизнь заговорщиков. Сильвестр был сослан в Соловки, а Алексей Адашев взят под стражу в Дерпте, где и умер вскоре естественной смертью от горячки, лишив будущих историков возможности лишний раз позлословить о «терроре» и «жестокости» царя».