Тем более, что волноваться нужно было по совсем другому поводу. Несколько человек из нашей группы собирались ехать по другому маршруту в Вифлеем, или как он правильно называется Бейт-Лехем (Дом хлеба). Город находится на арабских территориях, поэтому автобус подкатил к забору безопасности. Там любителей старины должны были подхватит арабские гиды и устроить им свою экскурсию. Нам же, строго настрого запретили выходить из автобуса, потому что для перехода на территории существует пограничный пункт. Конечно, туристов туда пропускают, тех, у кого есть путевки. У нас же путевок не было, да и мое израильское удостоверение могло бы сыграть плохую роль. Я тихо сидел в автобусе и никуда не рвался. Примыкающий к забору квартал Иерусалима называется Гило. И из окон домов можно видеть весь Вифлеем, куда в лучшие времена можно было бы сходить и пешком. Но теперь это закрытая для нас территория, хотя город называют родиной царя Давида, мы можем его увидеть только издали. Нам еще с дороги показали серый купол – гробницу праматери Рахели. Почему еврейская праматерь оказалась в руках арабов – рассказывать долго. Но я знаю, что, рано или поздно, она вернется в Израиль. А вот библейскую историю, могу тебе рассказать.

Когда в молитве поминают праотцов Авраама, Исаака и Иакова, то имеют в виду вот этого самого Иакова, который сыграл не последнюю роль в истории иудаизма. Иаков - тот самый пророк, который увидел лестницу в небо. Когда он был еще молодым, то решил жениться на Рахели, младшей дочери Лавана. Кто такой этот Лаван мы не знаем, но Рахель была красавицей, и ее отец потребовал, чтобы Иаков отработал за нее семь лет. Потом, как водится, он обманул и подсунул влюбленному свою старшую дочь – Лею. Так, что за младшую пришлось отрабатывать еще семь лет. Всего у Иакова было две жены и две наложницы. Любимая Рахель умерла в родах на чужой земле. Она родила Беньямина (сына моей радости), которого отец вначале нарек Беннони (сын моей печали), но потом под давлением родственников переименовал его. Беньямин является праотцом одного из колен израилевых. Говорят, что бухарские евреи принадлежат этому колену. Но я точно не знаю.

Конечно, туристы ехали вовсе не к могиле Рахели, а в Храм Рождества Христова, и не было им никакого дела до чужой праматери. Тем более, что ЮНЕСКО постоянно пытается отнять у нас и праотцов и праматарей, и причислить их к исламским историческим объектам. Я почти уверен, что делается это не по глупости, а со злым умыслом, ведь это лишнее подтверждение того, что евреи жили на этой земле. И даже то, что Тора, в которой они все упоминаются, насчитывает больше трех тысяч лет, а ислам появился всего-навсего в седьмом веке нашей эры – никого не смущает. Мы живем в век абсурда, о чем мне еще не раз придется говорить в этом повествовании.

И двинулись из Бет-Эля, и начала Рахель рожать, не доходя до Эфрата, и были роды трудными.

Бытие. 5: 16-20

И сказала ей повивальная бабка: Не страшись, ведь у тебя (родился) еще один сын. Умирая, назвала она его Бен-Они, а отец назвал его Биньямином.

И умерла Рахель, и похоронена была на дороге в Эфрат, он же Бет-Лехем

К слову сказать, это был первый гроб в нашем путешествии, и, хотя близко нас не подпустили, но мы увидели хотя бы место, где все это происходило. Российские туристы вели себя сдержанно. Но, один вопрос все-таки прозвучал:

- Ой, какой высокий забор. За что вы их так?

Ты знаешь, мой друг, какая скользкая тема – этот забор, особенно в те минуты, когда ты говоришь с русским человеком. Я часто задумываюсь, отчего это люди, близкие по менталитету нам, упорно поддерживают тех, кто хочет нас убить? И заметь, никто ни разу не задал другой вопрос – «за что они вас так?», хотя на мой взгляд такой вопрос был бы правильнее. Гило, самый несчастный квартал Иерусалима – его всегда обстреливали, и там до сих пор происходит много терактов. Хотя, ты мог бы уже понять из моего текста, никто никого на самом деле не притесняет, даже наоборот туристические фирмы сотрудничают, раньше все производство было общим, пока кому-то не понадобилась сочинить историю об угнетаемом арабском народе и привезти бандита Арафата в Израиль. Судить этих людей будет время, но из-за них и нет покоя в Святом городе. Кто рассорил Израиль и его автономию?

Забор – я считаю правильным решением. Многие утверждают, что он производит гнетущее впечатление. А мне кажется, что более гнетущее впечатление производили окна домов жителей Гило, заложенные мешками с песком. И маленькие напуганные дети, которые каждое утро почти ползком добирались до школы. Если кто-то оскорбляется видом забора, и скорбит о «бедных палестинцах», то мне кажется, что на самом деле он скорбит о том, что слишком мало израильтян было убито. И такого человека, иначе, как врагом, я считать не могу. Ведь я тоже житель Израиля и другой страны у меня нет.

Знаешь, собираясь писать об этом путешествии, я не хотел рассуждать о величайшей несправедливости, творящейся сейчас в мире. Но только пожелал бы, чтобы для всех тех стран, которым не дает покоя существование малюсенького Израиля, какой-то добрый дядя придумал бы свой «палестинский народ» и своего борца за независимость – Арафата. И еще, посоветовал бы закрыть глаза и представить, сколько прекрасных изобретений не было сделано, сколько научных открытий, ценных для всего человечества, застряло на полпути только потому, что нашей стране постоянно приходится бороться с оголтелыми первобытными ордами, добросовестно подогреваемыми вполне цивилизованными государствами.

А пока, я исподволь наблюдал за тремя подозрительными дамами. Одна была маленького роста, казалось, что ей трудно передвигаться, потому что ноги слишком коротки, а грудь слишком велика. Одета она была в длинное шифоновое платье цвета зари. Для того, чтобы в последствии ты не путался, я, пожалуй, дам им имена, хотя на самом деле, я не знаю, как их зовут. Эту я назову Александрой. Другую, чуть худее, но такую же маленькую, в синем шелковом костюме в крапинку, я назову Еленой. И последнюю, высокую сухопарую девицу, одетую во все белое, в белых чулках, в платье с длинными рукавами, украшенными прошвой и в таком же огромном платке, мне называть не придется. В группе ее тут же прозвали «христовой невестой». И хотя у нее то и дело платье спадало с плеча, обнажая лямку бюстгальтера, Марией Магдалиной ее никто почему-то не назвал.

На лицах всех трех было написано мучительное ожидание и томление. И дела им не было до чужой праматери, ведь в недалеком будущем их ожидали, гораздо более, интересные гробы. Они готовились исполниться благодати из разных источников и закусить напоследок исполнением желаний. Про эти «желания» я тебе расскажу позже, потом. В самом конце. А пока, все только начиналось.

Но меня уже посетили сумрачные мысли. И хотя они были еще совсем не оформившиеся, подобные легкому облачку на солнце, но доставляли некий дискомфорт. Ты знаешь меня, знаешь, как я подвержен перепадам настроения. Знаешь, как часто я бежал даже твоего общества, желая остаться наедине со своими мыслями, как мучился от громких звуков и яркого света, только потому, что эти внезапные помехи ослепляли и оглушали меня в момент наивысшего сосредоточения на творчестве. Потом, я читал готовые произведения, но только тебе было известно, что за их легкостью стоит череда изматывающих дней. Я сравнил бы это состояние с ожиданием грозы, когда воздух становится тяжелым и плотным, когда фиолетовые тучи висят так низко над головой, что кажется еще немного и они раздавят тебя своей тяжестью, и, что только дождь может принести облегчение. Можно ли сравнить стук пальцев по клавиатуре с дождем?

И вот теперь на этом пустынном клочке земли, поросшем рыжей, сгоревшей под солнцем травой, под мрачным серым забором безопасности, в автобусе, заполненном гулом голосов и незнакомыми людьми, я вдруг ощутил потребность в тишине и сосредоточении на тихих мыслях, предшествующих рождению того, что все запросто называют, рассказом, романом или чем-то еще.

Автобус тронулся и покатил, покачиваясь и шурша шинами по перегретой дороге. Я направил на себя сопло кондиционера и откинулся на спинку кресла. Мы ехали в Гефсиманский сад.