— Ты можешь все мне рассказать, — говорю я вслух и надеюсь, что влага на моем лице прячет слезы.

— Я не готов, — он отводит взгляд, но не отпускает и тянет к себе. По его телу пробегает сильная дрожь. — На кого ты была обижена, когда пришла в магазин Вольпия? — вдруг спрашивает Михаэль. — Это Виктор? Или кто-то другой?

Я не отвечаю, лишь дую губы. Зачем он переводит разговор на другую тему? Неужели его тайны и впрямь ужасны?!

— Михаэль, — говорю так тихо, что плеск воды заглушает мой голос, — я, конечно, пойму, если ты не расскажешь мне о своих чувствах. Но доверие должно порождать доверие.

— Боюсь, что я разочарую тебя.

— А вот давай проверим, — я упрямо подхожу ближе и смотрю в его разноцветные глаза. Что плещется в них: ярость или страх?

Грусть и боль. Он наклоняет голову и, прикрыв веки, шепчет:

— Я работал на Контору лет десять назад, — и еще ниже наклоняется, упирая подбородок в грудь.

— Ты думал, что это меня испугает? — я улыбаюсь. — Олег рассказывал, как они вербуют магов. И о том, что спрятаться почти невозможно.

Глаза Михаэля темнеют, а губы светлеют.

— Олег? Офрен?

— Да, он, — киваю я. — Он служит при борделе, потому что задолжал Виктору деньги.

Михаэль прыскает и отодвигает меня.

— Какая ересь! Олег — известный ловелас и мошенник. Через его постель сотни женщин прошли. Откуда ты его знаешь? Он приходил к тебе в бордель? — крепкие пальцы до боли сжимают мои плечи. — Что он хотел от тебя?

— Я знаю об этом, — лепечу я и сама пугаюсь своих слов. — Но тебе придется принять эту информацию: сейчас он служит при борделе.

— Приходил к тебе? — Михаэль щурится и, кажется, вытягивается надо мной. Высокий и страшный.

— Ничего не было, — шепчу я и краснею. Сквозь землю провалиться готова, вспоминая, какой застала себя в этом мире!

— То, что ничего не было, я и так знаю, — его голос песком сыпет, а в глазах просыпается недоверие и разочарование. Он долго смотрит, жует остервенело губы, а затем отдергивается. — Значит, приходил.

Я сглатываю. Вот глупая! Лучше б вообще молчала… Главное не раскиснуть окончательно и не выложить, что в Москве Олег целых полгода спал в моей постели.

— И что? — почти кричу я. — Это что-то значит? Может, еще мужчинам на улице на меня смотреть запрещено?

Михаэль отстраняется, будто его ошпарили.

— Он целовал тебя… Нет, я чувствую, что было больше. Ты меня обманываешь. Не могу словить, в чем, но сердце твое лупит, как сумасшедшее, — он хлопает по воде и выбирается из купальни.

— Правда за правду, — говорю я громко, и мне хочется прикрыться руками. Словно не сгорала только что в его объятиях. Будто никогда не желала его тела больше, чем воздуха. — Я расскажу тебе все. Но и ты тоже.

— И что я должен рассказать? — он поворачивается и, завернув полотенце на бедрах, подходит ближе. Его скулы ходят ходуном, а морщинки разделяют лоб на две половины. Голос занижается и сипит: — Как застал жену в постели друга — говорил, как работал на Контору — тоже. Что ты еще хочешь знать? Как лет пять скитаюсь по свету, чтобы боль свою вырезать из груди?! Что ты хочешь от меня узнать?!

— Ты не просто так пришел в бордель в то утро, — наконец, даю слово своим сомнениям. Червячку, что грызет под ложечкой и потихоньку пьет кровь. — И неспроста на твоем счете оказалась такая огромная сумма.

Михаэль шипит через зубы, складывает руки на груди и, закусив губу, смотрит в сторону.

— Разве я не объяснил, почему приходил? Рукоблудие мне не помогает! — снова впивается в меня взглядом. Озлобленным и затравленным. — А деньги… Родители мне достаточно оставили, чтобы можно было вложить в несколько прибыльных заводов дирижаблей. Что-то еще? — он холодеет с каждым словом и в конце концов отходит к столу, наливает полный бокал вина и залпом выпивает.

— Кто-то велел тебе вызволить меня из плена, — высказываюсь я. — Кто-то привел тебя именно в тот бордель, именно в то утро. Меня не покидает чувство, что это все — чья-то игра. Или чей-то хорошо продуманный план. И, если ты знаешь хоть что-то, ты мог бы помочь его разгадать.

Он стискивает руки, и я слышу хруст стекла под пальцами.

— А еще я зверь… Забыла?

Раскрошенный стакан падает на столешницу со звоном, а Михаэль сжимает кулак и уходит в угол. Я слышу, как шуршит одежда, и звякает пряжка ремня.

Только сейчас понимаю, как замерзла, и на каменных ногах выхожу из купальни.

Быстро обтираюсь и одеваюсь. Завязав пояс халата, медленно приближаюсь к Михаэлю. Осторожно беру его ладонь, изрезанную стеклом, и убираю из раны последний осколок:

— Тебе очень больно? — спрашиваю шепотом.

— Пусть.

Накрываю его ладонь своей, и кровь просачивается сквозь пальцы. Его кровь. Самая горячая, самая родная.

— У тебя нет повода меня ревновать. Я откинула его прочь, как только он пристал ко мне.

— Но сердце говорит другое, Элен, — он поджимает губы и опускает взгляд в декольте. — Я слышу, как оно неровно бьется. Так бывает только когда врут.

— В том мире… в Москве… мы встречались с ним. И жили вместе какое-то время. До тех пор, пока он не попытался меня обмануть.

Михаэль выдыхает, будто лопается воздушный шарик.

— Почему сразу не сказала?

— Не хотела тебя расстраивать.

Он стискивает ладонь, выжимая кровь, и обнимает меня другой рукой.

— Прости. С ума схожу от ревности, особенно когда подумаю, что меня не будет рядом. Элен, я соврал…

— В чем? — я глажу его плечо, и искры желания зажигают мое тело снова. Почти воспламеняют, разгоняя по венам огонь ада. — Никогда не поздно сказать правду.

— Мне кажется, что я… — он запинается и всматривается в мои глаза, будто ищет поддержки и понимания. — Люблю тебя.

Я улыбаюсь так широко, что губы начинают болеть. Обнимаю Михаэля и утыкаюсь в его плечо:

— Я знала это. Всегда знала.

— Ты замерзла из-за меня. Иди сюда, — он тянет меня за собой. — Нужно найти кровать.