— Не спи, красавица! — заискивающий голос кажется знакомым. — Проспишь мои деньги!
По щеке, порождая волну мурашек, скользит горячий язык. Прерывистое дыхание колет и греет кожу. Поцелуи очерчивают подбородок, спускаются по шее, и, минуя ключицу, застывают на груди. Чужой рот втягивает сосок и терзает его, покусывая. От горячих волн истомы, бегущих по телу, становится не по себе. Я тону в нежности, пьяная от порочных желаний.
— М-м-м… — задыхаясь, выгибаюсь навстречу. Все еще в полусне. Нет ничего приятнее, чем проснуться от ласк. Особенно когда они так настойчивы и нежны.
— Хватит спать. — Губы отрываются от груди, и нежную кожу обдает неприятный холод. — Мы можем провести время куда интереснее. Ты ведь не возражаешь?
Сильная и уверенная рука стискивает грудь, выкручивая сосок. Неровно вскрикиваю, когда ее сменяет язык, а пальцы отправляются блуждать по моему животу. Дразнящими прикосновениями спускаются ниже, властно раздвигают бедра и проникают между ними. Ласкают так, что снова хочется закричать и податься навстречу. Летать, трепетать, отдаваться…
Стоп! Что происходит?! Я же засыпала одетой! За… столом!
Вздрагиваю, и разгоряченную кожу щекочет мороз. От подступившего страха не дышится. Совсем. У меня уже полгода нет мужчины! Кто бы это мог быть?
Значит, пока я спала, кто-то проник в мою квартиру. Вытащил меня из-за стола, раздел, уложил на кровать и принялся насиловать, пользуясь моим беспомощным положением.
Новая догадка бьет по голове, и настойчивые прикосновения ниже пояса становятся почти неощутимыми. Да кто же так нежно насилует, будто юнец в первую брачную ночь, что до тела невинной невесты дорвался?!
Как же страшно открывать глаза!
Настойчивые, но нежные прикосновения распаляют, а я пытаюсь собрать мысли в кучу. Ни одна из версий не проходит проверку. Остается одно: мне это снится. Тогда почему все так реально: от душистого деревянного запаха до болезненного томления внизу живота?!
— Не стесняйся, крошка, — незнакомец прижимается ко мне, и я чувствую, что он готов продолжать. Напряженный, каменный, горячий. — Доверься…
Нет, это уже слишком!
Распахиваю глаза и в секунду понимаю, что я не у себя дома.
Комнатка совсем крошечная: вешалка для одежды у входа, нелепый пуф у стены и огромная кровать. Такая гигантская, что целая армия первосортных самцов поперек поместится! Надо мной висит деревянный потолок, перечерченный грубыми балками. Почти как в деревне, только изысканнее, аккуратнее. Квадраты света пляшут по доскам, складываясь пополам там, где потолок переходит в стену. Витиеватые цветы щурятся и строят рожи с подстаренных обоев.
Что же получается? Меня похитили?!
— Какого черта?! — вскрикиваю я и сажусь на кровати, ненароком угодив коленкой во что-то твердое. Боль бежит к кончикам пальцев. Взвыв, поджимаю ноги.
— Ай-й! — на другой край кровати, раскидывая шлейф кудрявых волос, перекатывается хлипкое мужское тельце. Судя по тому, что тельце закрывает ладошками лицо, мой удар пришелся точно в подбородок.
— Какого хрена? — вырывается изо рта. Хочется сказать грязнее, да разобраться бы для начала, что произошло.
— А-а-ай, — отвечает тельце жалобно.
— Сейчас доайкаешься!
— Уф-ф-ф, ну за что?
— Это весь твой словарный запас?! — выкрикиваю я до боли в связках.
— Что я не так сделал-то?! — тело елозит ногами, скатывая белье. — Зря цацкался с тобой?
Протираю глаза — нет, не сплю. Для верности за руку себя щипаю. Боль отрезвляет. Надо смириться: это не страстный сон, а страшная явь. Я стою без одежды в незнакомой комнате, и мной пытается завладеть какой-то хиляк!
Нет уж, не бывать этому!
В ярости срываю с кровати простыню. Ткань трещит и стонет, обнажая полосатый матрац. Наспех обматываюсь лоскутом, заслоняя наготу.
— Объясни-ка мне, — начинаю, едва сдерживая желание накостылять тельцу по первое число, — что здесь происходит?!
— З-зачем же так, Элен? — тельце трет подбородок, так и не показывая наглого личика. — Я же обещал, что в первый раз исполню все твои капризы! Сказала бы, где я оплошал, да и все!
— Куда ты меня притащил? — вопросы рвутся наружу, и я уже не могу себя контролировать. — Ты знаешь, что на чужую территорию не суются без приглашения?
— Но это же не твой дом, Элен, — жалобно голосит незнакомец. — Твой дом — в глуши, за кольцевым объездом. Поди, уже лес на его месте вырос.
— Но ты же меня уволок оттуда?
— Элен, да что с тобой? — незнакомец поднимает лицо, переворачивается на смятой постели, не стесняясь наготы, и я понимаю, отчего его голос показался мне знакомым.
— Олег?! — от неожиданности едва не падаю на пол. Вглядываюсь в лицо мужчины, не в силах поверить глазам. Он самый, гад. Хитрый прищур из-под густых русых бровей, дерзкий изгиб тонких губ да волосы мышиного цвета, что он стрижет почти под корень, дабы не стали заметны кудри.
Стоп. С середины августа его патлы никак не могли до плеч отрасти! Или это не Олег, или…
— Откуда мое имя знаешь?! — лицо незнакомца становится озадаченным. Он начинает суетиться, наспех прикрываясь одеялом и остатками простыни.
— Но мы же… — начинаю подбирать слова.
— Ты из Олы? Признавайся, девка!
— Кого девкой назвал?! — крик переходит в истошный вопль.
Может, это какая-то ошибка?! Цепляю краем глаза зеркало на стене: нет, как есть, истина! Отражение-то мое, разве что, чуть стройнее, но это, должно быть, стекло искажает. Светло-русые волосы ниже плеч, глаза пугающего льдистого оттенка, гладкая молочная кожа. Уж себя-то я всегда узнаю!
— Ты из Олы сюда примчалась?! — повторяет Олег, заворачивая остатки простыни вокруг бедер. Кровать жалобно скрипит, когда он отрывает хлипкий зад от матраца. — Признавайся! Только там меня так… тьфу!
— Олег, Олег, о чем ты вообще?! — ярость переходит в страх, возбуждение — в дрожь ужаса. Отступаю к стене, придерживая лоскут у груди. — Какая Ола?! Я из Саранска!
— Даже Империи не знаешь, девка, — Олег сплевывает и надвигается на меня. Мелкий, а с гонором исполина. — Нет такого города!
— Империи? — упираюсь голыми лопатками в стену. От страха и недоумения колотит. — Города такого нет? Что за розыгрыш?
— Кто подослал?! — Олег подлетает ко мне и смыкает ладонь у меня на запястье. Кожа трещит от боли. Пытаюсь оттолкнуть его — не поддается. Вот тумбочка дубовая: мелкий, а жилистый. Куда уж мне, хилячке…
— Уйди, брачный аферист! — дергаю руку, но цепкие пальцы не отпускают. Лишь глазенки Олега загораются едким пламенем, едва слышит последнее слово.
— Кто? — ухмыляясь, он сжимает мои руки сильнее. Кончики пальцев немеют и становятся холодными. — Отвечай!
Его фразы становятся бессвязными, голос заглушает странный шум за окном. Повинуясь инстинкту, поворачиваю голову и диву даюсь: в голубом, как лазурь, небе парит продолговатая капсула дирижабля. Адская машина вертится над верхушками сосен, как рыба, что корм ищет, а потом гордо уплывает за пределы видимости.
«Саранск? — едко вещает голос подсознания. — Нет такого города в Империи!» И да: я слишком стройная в этом зеркале. За ночь столько не сбросить, да и эффект искажения не спасет.
Руки Олега все крепче сжимают запястья. Он что-то разъяренно кричит в спертый воздух, но я уже не слышу. Лоскут, обхватывающий мое тело, сваливается к ногам, и я снова стою перед ним обнаженная. Только уже не стыдно: страшно. Выходит, или с ума сошла, или попала! Совсем как в женских романах… И то, и другое маловероятно. Ни то, ни другое ничего хорошего не сулит.
Надо что-то делать.
— Да, — говорю я неожиданно громко. — Подослали вывести тебя на чистую воду. Но кто — ты никогда не поймешь. А вот о тебе могут узнать.
И подмигиваю. Со всем елейным обаянием, коим природа наградила.
И тут он меняется. Будто кипятком окатили ниже пояса. Разжимает пальцы, отпуская меня, и, спотыкаясь, бредет к кровати. Падает на нее с размаху, и матрац издает пронзительный скрип.
— Что нужно? — отрезает он коротко.
А я не верю своему счастью. Здешние боги меня, определенно, любят! Вот и моя энциклопедия. Наверное. Потому что как выведать у Олега что-то, не подставляя себя, я не представляю.
Ой, да ладно! Где наша не бывала? Сжимаю пальцы, пытаясь обуздать панику. Пока все идет лучше некуда. В процессе разберемся.
— Что нужно? — повторяет Олег, а мне уже не по себе. Что, ну что с этого хиляка требовать? Горы золотые? Деньги? Интересно, каков курс евро в здешней Империи?
— Пока не решила, — улыбаясь так дерзко, как могу, подкрадываюсь к кровати. Изогнувшись, как кошка, сажусь рядом. А чего мне стесняться: почти год жили вместе. Он мне мозг сношал, что любит, а самому нужны были деньги. — Но не смей с виду пропадать. Все расскажу.
— Знаешь же, что не пропаду, Элен, — скалит зубы, как шакал. — И сколько задолжал Виктору. Кстати, прогневается, если узнает, что у нас с тобой дело ничем не кончилось. Или с самим Виктором хочешь?
Закусываю губу. Это уже интересно.
— Домой хочу, — бормочу озлобленно.
— Ты же знаешь, что это невозможно!
— Почему? — в сердце закрадывается страх. — Сейчас мы оденемся, спустимся, и ты на своем ведре с болтами домой меня отправишь. Подальше от этого гиблого места!
— Элен, это не смешно, — Олег неожиданно становится серьезным. Совсем как коллектор, что то и дело названивает по телефону. — Знаешь же, что он сделает тебе и мне, если пойдем на такое.
— Да кто «он»-то?! Зачем я вообще кому-то, кроме коллекторов, понадобилась?!
— Теперь так запела, значит? А чем ты думала, когда ему себя предложила? — Олег поднимает раздраженный взгляд. — Не обязана ж была вступаться за брата. Не ты же дел наворотила, а он!
Мороз сковывает горло и ползет вниз, к самому сердцу. Все внутри — сплошная глыба льда. Какой брат? О чем он?
— Говорили тебе, что пожалеешь, — продолжает бурчать Олег. — Но тебе же приключения подавай. А теперь поздно уже. Улетел дирижабль, умчался паровоз, поздно махать руками.
Слушаю его вполуха, пропуская слова и звуки, а глыба внутри становится еще плотнее. Я сама — цельный кусок льда. Арктическая вечная мерзлота. Расколоти — не сумеешь.
— А еще… — продолжает он с долей ехидства.
— Бесишь, — отрезаю я, двигаясь к вешалке в углу. — Заткнись, пожалуйста! Розыгрыш не удался! Просто смирись, что остался ни с чем! Мы расстались с тобой, и точка!
Перебираю одежду. Кто-то свалил ее так небрежно, что она походит на тряпки. Мужские брюки странного покроя, рубашка в мелкий цветок, платье в пол… Стоп. Платье?! Когда я в последний раз платье надевала?! На выпускной в школе?!
Сомнений, впрочем, быть не может. Платье скроено точно по моей фигуре — той, что из зеркала. И цвета моего любимого: кораллово-розового.
Поднимаю платье, и следом к моим ногам падает белье. И где он такое заказал?! Женщины давно такое не носят, а эти панталоны явно фабричные! Что ж, если нет лучшего варианта…
— Я тебя, гада, сейчас в полицию сдам! — рычу я и натягиваю отвратительный жесткий бюстгальтер. Странный материал приплющивает грудь, но не держит. Грубые завязки извиваются меж лопаток, как змеи.
— Еще одну глупость сделать решила? — выдавливает Олег. — В добрый путь, Элен.
— Прикрылся б хоть!
И кто только придумал такой идиотский фасон? И вообще, раскраивая платье, надо оставлять запас для пирож… дыхания! Кажется, вдохну — и материя затрещит по швам.
— Где сумка? — отпихиваю вешалку, и она бухается на ковер. Смешные лоскуты нелепых нарядов танцуют в воздухе.
— Какая сумка, Элен?
— Моя! С документами и деньгами.
Олег манерно прикрывает рот ладонью, как средневековая девица. Наглые глаза смеются. Надо мной, точно говорю!
— Куда запрятал, мошенник бездарный?
— Не привыкла еще, Элен? — смешливо проговаривает Олег.
— Ненавижу!
— Любишь-ненавидишь, — с наслаждением мусолит он, — а что-то менять поздно. Сама предложила, сама подписалась. Согласись, «сама обиделась» в этом ряду смотрится как-то нелогично.
— Замолчи!
С раздражением распахиваю дверь и вылетаю в узкий коридор. Ох, ответит мне Олег за дурацкие шутки! Не иначе, как мстит за то, что на кредит раскрутить не вышло! Аферюга подлый…
Одна сторона коридора заканчивается глухим тупиком. Лишь полоса бордовых обоев с золотистыми бордюрами, да и только. Прямо роскошь девяностых. Форменное дурновкусие.
Вернувшись назад и пройдя в другой конец коридора, я нахожу лестницу. Широкую и извитую, с витиеватыми решетками перил и полосами ковровой дорожки поверх ступеней. Лестница спускается в просторную гостиную с пышными диванами и администраторской стойкой. Пахнет тут мерзко: старой мебелью, деревом и мужским потом. Что за местечко злачное? Ничего, вот обращусь, куда нужно, и эту квестовую комнату прикроют!
— Ты куда, Элен? — из-под деревянной стойки выныривает светловолосая девичья голова с кудряшками.
— Мы знакомы, чтобы вы мне тыкали? — цежу сквозь зубы.
— Что? — девица роняет ключи и открывает ротик.
— Если этот охламон сказал вам, что за этот нелепый аттракцион плачу я, — оглядываюсь, подмечая, не спускается ли кто с лестницы, — то знайте, уговора не было. Он втянул меня в этот бедлам, ничего не объяснив. Мне не понравилось. И я постараюсь, чтобы у вас были проблемы!
Блондинка кашляет, давясь воздухом. На лице ее смесь удивления и отвращения.
— А сейчас я ухожу, — говорю так громко, что девушка отступает к стене. И мне ее даже жаль. — И молитесь, чтобы завтра я остыла и не пошла куда надо с заявлением!
— Да ты что ж, Элен, — шепчет девушка, вытаращивая глаза. — Давно уж никто не молится.
Но я уже не слышу. Разгоряченно топая, собираю тонкий ковер складками. Толкаю дубовую дверь, и…
Заперто!
— Мне плевать, что время не закончилось, — колочу кулаком в лакированную древесину. Пальцы болят и ноют, кожу распирает жар. — Выпускайте!
— Так нельзя тебе, пока не… — верещит блондинка.
Ничего не желаю слышать. И слушать. Тщетно барабаню по двери, но лишь кулаки отзываются болью. Не поддается, проклятая. Ни на йоту.
— Что случилось? — незнакомый голос разбавляет накаленную атмосферу. Звенящий, как кубик льда. И хорошо: я уж думала, сварюсь.
— Элен снова не в себе, — комментирует блондинка. Я слышу, как звенят ключи. — Вчера плакала и сокрушалась, а сегодня на волю рвется.
— Ну, в ее положении это сложно, — голос приближается, и кто-то кладет мне на плечо руку. Длинные ногти колют кожу. — Элен, может, настоять тебе мелиссы?
— Да заткнитесь вы! — кричу, безвольно роняя руки, и оборачиваюсь. Передо мной — женщина лет пятидесяти с каштановыми локонами и пышными телесами. — Хватит розыгрышей! Хватит! Я не намерена больше это терпеть!
Звонкий шлепок рвет тишину, а потом щеку ошпаривает. Да так, что с губ срывается жалобный писк. Бьет пышнотелая. Да как: будто я утопленница, а она мне сознание возвращает. Она что-то говорит, отчаянно шевелит губами, но я не слышу. Саднящая боль оглушает, голова звенит. Безвольно, как в мексиканских сериалах, сползаю по двери. Пышное лицо женщины крадут облака забытья.
Это не сон.