Почти не сопротивляюсь, когда Михаэль опрокидывает меня на постель. Пушистое покрывало комкается и сбивается вокруг, как свежий снег. С изумлением замечаю, что все еще держу книгу в руках.

— Нет-нет, ей не место в нашей постели, — смеется Михаэль и отодвигает ее на край.

Кладу ладони на его плечи, все еще холодные от февральского мороза. Скольжу по линии воротника, чуть проталкиваясь внутрь, и медленно расстегиваю верхние пуговицы. От Михаэля пахнет снегом. Зимними искрами на бесконечной белой глади. И вишней. Немного.

А, может быть, мне просто кажется.

— Помнишь, как все начиналось? — говорит он и помогает мне расстегнуть последнюю пуговицу пальто.

— Мне повезло, что судьба нас свела, — я улыбаюсь ему в губы и замечаю, как его глаза наполняются печалью, а лицо начинает меняться.

— Я так тебе и не сказал… — он отодвигается и замирает на краешке кровати. — Элен, дед послал меня выкупить девушку из борделя. Сказал, что это срочно, но я, — он оборачивается и смотрит на мою реакцию. Качает головой. — Я отказался. Не хотел играть в конторские игры. Просто пришел развлечься и спустить пар, но тут ты…

— Девушку? — то, что я слышу не укладывается в голове. Стряхиваю удивление, как капли дождевой воды, и проговариваю по слогам: — Ме-ня?

Он не отвечает, смотрит на свои сложенные на коленях руки и стискивает губы.

— Я тогда помог тебе, Элен, потому что сам принял решение. Я хочу, чтобы ты верила мне…

Подбираю под себя ноги и отворачиваюсь, откинувшись на кованую спинку. Боль и горечь, что нахлынули вместе с его словами, разрывают меня изнутри. Кусаю губы, чтобы не заплакать, и комкаю одеяло в кулаке. Значит, все не просто так было? Наша любовь, наша страсть, наше доверие?! То, что я считала подарком судьбы — чей-то мерзкий подлог?!

Разве я забыла о том, что у меня иначе не бывает?!

Мир крошится. Становится чужим, неведомым и плоским — будто нарисованным на альбомном листе серым грифелем. А я остаюсь в пустоте: холодной и безликой. Кричи о помощи — не докричишься.

— Элен, златовласка моя, хочешь закинь меня в самый темный мир навечно. Это в твоей власти, — Михаэль касается моего плеча. — Только не отдаляйся. Я ведь хотел, как лучше.

— Оставь меня, — шепчу я в ответ, и соль слез проливается в горло. Душа кричит внутри, и очень хочется кричать вместе с нею. До одурения и темноты в глазах. Лишь бы эту боль невыносимую выплюнуть.

Рука Михаэля срывается с плеча.

Он встает и идет к выходу.

— Да, все правильно, — говорит ровно и спокойно, будто его это вовсе не волнует. — Прости, что так получилось, — и распахивает дверь.

Я откидываюсь на постель и несколько минут гляжу слезящимися глазами в потолок, запоминая каждую трещинку. Потолок смотрит на меня: белый и безликий, а боль гложет изнутри. Сухожилия, кости, связки, но… не чувства. И от этого еще больнее. Тяжело смириться с тем, что стала разменной монетой в чужих играх. Что моими чувствами воспользовались. Что обманулась в который раз…

Стоп. Я так и буду лежать и плакать?! Не время раскисать! В конце концов, у меня на руках ключ в другой мир: ящик с загадками Вольпия и книга писателя, что побывал по обе стороны. Вытираю рукавом слезы и поправляю пальто. Застегиваю все пуговицы до единой. Стягиваю с кровати простыню и перехватываю свои сокровища в неаккуратный узел. Я должна бежать, как бы больно мне ни было. Бежать, пока они не воплотили свои планы. Бесполезно ждать солнца, если оно потухло.

Подхожу к окну, прижимая к груди заветный узел. Второй этаж: не так уж и высоко. Закрываю глаза и глотаю страх: я смогу. Снега вокруг очень много: и упаду мягко, и голову заморочу кому угодно. И охране, и конторщикам!

— Зачем через окно? — говорит Михаэль за спиной. — Дверь открыта. Никто тебя не станет здесь держать. Одно скажи. Что я сделал не так? Признался? Ты услышала меня или нет? Я отказался от предложения деда! От-ка-за-лся! И помог тебе за свои сбережения. Не ради выгоды, а ради тебя, — он отступает и открывает проход. — Знаешь? Иди! Я не держу. Просто не имею права. Я ведь кто? Волк на побегушках! Которого можно приласкать-приманить, когда будет выгодно, а потом выгнать, когда станет не нужен!

Михаэль бросает в меня обжигающий взгляд, полный разочарования. Не моргает и дышит тяжело сквозь зубы. Затем срывается и широким шагом уходит в ванную. Дверь захлопывается, как удар битой в железную бочку.

Что? Он еще и жертвой себя нарек? Да поглядите вы!

Ярость рвется наружу вместе со слезами. Давит и душит, отбирает дыхание, разрывает вдохи на пунктирные нити. Напряжением опускается по мышцам и заставляет пальцы сжаться в кулаки.

Не помня себя, я врываюсь в ванную. Выплевываю злость рычанием и накидываюсь на Михаэля с кулаками. Пусть почувствует хоть капельку моей боли! Сказать ничего не могу: слова украли слезы.

И он позволяет себя бить. Стоит, как истукан, и смотрит в пол. Только когда кулаки начинает саднить от ударов, он раскрывает руки и тянет к себе.

— Прости меня. Прости, Элен…

А я все молочу и молочу его кулаками. И кричу так, что стены сотрясаются. Слезы кажутся кислотой, разъедающей кожу. Глаза щиплет и дерет.

— Я люблю тебя, глупый! — выцеживаю я, когда слезы кончаются. Обнимаю его истерзанное тело. Мышцы стонут. — Как ты не понимаешь?!

— Понимаю… — шепчет и целует. Собирает губами влагу с щек и обнимает так, как никогда раньше. Отчаянно и жарко.

— Зачем скрывал? — срывается с губ между поцелуями. — Почему сразу правду не сказал?

— А ты бы приняла помощь, если бы знала все?

— А что бы мне оставалось делать? — я не нахожу иного ответа. — Лучше уж так, чем под тысячу мужчин…

— То есть под меня можно? — он застывает и сжимает губы.

— Можно, ведь я тебя люблю, — удивляюсь. — А разве… кхм… нельзя?

— Но тогда ведь не любила… Ты бы просто сбежала, — он неуверенно улыбается и заправляет мой локон за уши.

— Я бы… — запинаюсь, — подумала.

Он стирает капельку крови над губой и еще теплее улыбается.

— А говорят, что женщины слабые.

Осторожно целую его губы, собирая кровь языком:

— Прости меня.

— Нет, — он сводит брови и внезапно расцветает, — это ты меня прости.

Я обнимаю его: так крепко, как могу, и пальто падает с моих плеч на пол.