Холодный металл застревает в скважине, и Михаэль отдергивает руку. Я тщетно пытаюсь провернуть ключ в замке, и мои пальцы трясутся, как в ритуальном танце. Ловлю себя на мысли, что хочу, чтобы он не подошел. Пусть от Конторы всю жизнь бегать буду — пусть! Но с ним. С самым дорогим, плечо к плечу.

Михаэль касается моей ладони и нажимает. Ключ уходит в щель и, наконец, проворачивается.

Выступы со скважинами стремительно уходят в стены. Под темным потолком что-то шуршит и поскрипывает, и песок ржавчины сыплется в наши волосы. А потом, будто мертвая птица, к ногам падает бумажный конверт: толстый и тяжелый.

Михаэль разрывает завязку и раскрывает скрученный желтоватый лист. Я замечаю, как дрожат его руки.

— Карта? — выдыхает он, и кажется, что рухнет сейчас от усталости.

— Поспешите, — заглядывает через плечо дед. — Это место, — он тычет в точку, что застряла между паутин улиц, пятен деревьев и застыла кровавой кляксой на холме, — недалеко отсюда. Из борделя минут пять быстрым шагом. Скорее, Михаэль! Я задержу Виктора и его собачку.

— Стой, — я перехватываю карту и переворачиваю ее обратной стороной. По желтоватому потрепанному листку бегут неровные буквы. — Это вторая часть заклинания! Того, что начиналось в книге. Нам нужно вино.

— Коньяк подойдет? — дед вытаскивает из-за пазухи небольшую флягу и протягивает мне. На вопросительный взгляд Михаэля пожимает плечом. — Ну, иногда жажда мучает старика.

— Я надеюсь, — шепчу я. Открываю пробку, подношу сосуд к самым губам и нашептываю над ароматной жидкостью слова, что уже знаю наизусть:

— Ты, вино, подобно крови, наполняешь грудь любовью, ты сердца соединяешь и Вселенные меняешь…

О, черт! Коньяк! Коньяк, а не вино! Не сработает…

Отбираю у Михаэля карту и поворачиваю обратной стороной. Говорю очень тихо, чтобы никто не слышал:

— Сбрось невидимые стены и открой врата Вселенных. Остывая на губах, на ту сторону отправь… Михаэля Азара!

А он смотрит на меня и не понимает, что я делаю. Мне кажется, что его глаза блестят от слез, а на губах в мягкой улыбке чудится печаль.

— Захотелось выпить на дорожку? — говорит он и подает руку. — Скорее, нам нужно бежать. Спасибо, дедушка, — он поворачивается к раммону. — Еще свидимся. Спасибо за помощь.

— Не пропадай, внук, — дед хлопает его по плечу и немного отступает, подает знак двум магам идти с нами.

На бегу я вкладываю дедову фляжку в карман пальто Михаэля:

— Это для тебя, — проговариваю с тоской и едва сдерживаю слезы. — Выпей, когда будешь сильно скучать обо мне.

Он сглатывает и коротко кивает.

— Вперед!

Мы мчимся подворотнями и почти вылетаем в густой подлесок. Издали слышатся голоса, шаги, грохот. Михаэль принюхивается и шипит:

— Нужно быстрее! Они уже здесь! Их много!

Я вглядываюсь в карту на бегу. Кажется, мы не сбились с пути: не успели. Красная линия змеится проулками и убегает в лес, как кровавая речка. Впереди четко обозначен холм, а у его подножия — жирный крест. Что это, интересно?

— Да я эту шлюшку… — слышится позади рык Виктора, перебитый одышкой, — заставлю все повторить!

— Элен, — шепчет порывисто Михаэль, — бежим! Мне их не одолеть, ты должна найти способ переместиться! Прошу тебя!

Я вздыхаю. Ни вина, ни даже коньяка больше нет. Два мага, оставшиеся позади, вряд ли сдержат напирающую рать Конторы. Единственный ответ — крест у подножия холма. Красный, как кровь, и вычерченный нарочито жирно.

Мы несемся подлеском, путая следы, и ноги вязнут в подтаявшем снегу. Холодная жижа наполняет ботинки. Низ пальто обмок так, что хоть отжимай! И бежать с каждым шагом все тяжелее: вот-вот носом вниз свалимся. И тогда точно — все.

Впереди, в переплетениях голых веток, высится холм. Он похож на уснувшего под снежным покрывалом медведя.

— Здесь, — говорю я. — Он что-то спрятал тут.

Дыхание жжется, но мы несемся вперед и замираем возле валуна, размером с крупного медведя.

— Вольпий — шутник, однако, — говорит Михаэль и жестом просит меня отодвинуться. — Как бы ты одна это прошла! Был бы он жив, я бы его лично придушил бы.

Я вижу, как вспыхивают огнем волчьи глаза. Михаэль рычит и толкает камень плечом. Воет от боли сквозь зубы, но камень поддается и смещается в сторону.

А я лишь диву даюсь. В мокрой земле вырыт небольшой тайник. Стенки его укреплены щепой и дерном, а в самой глубине переливается кроваво-алый камень на шнурке.

Я склоняюсь и сжимаю пальцы. Руке тут же становится горячо. На гладко-огненной поверхности — гравировка. Одно только слово. И я знаю, что если произнесу его, наступит конец.

Конторщики появляются на пригорке, и Михаэль тянет меня в сторону. Мы бежим через лес, задыхаемся, спотыкаемся.

— Скорее, Элен, — торопит Михаэль и подталкивает меня в спину. — Еще немного!

— Я не могу! — выкрикиваю сквозь одышку. — Больше нет сил!

Сил действительно нет. Ноги подкашиваются. Одежда давно изодрана мерзкими колючками, а обувь пропиталась талой водой.

Лес внезапно расступается, и мы оказываемся на краю обрыва.

Михаэль говорит мне, чтобы я уходила, чтобы спасалась. Я отвечаю, сама не понимаю, что лепечу, и плачу. А он шепчет, что любит и отстраняется. Я знаю, что каждый его шаг — длиной в вечность, и не могу ничего сделать. Мы расстаемся. То, чего боялась больше всего, случилось.

— Я люблю тебя. А теперь беги! И ни о чем не жалей, — бросает Михаэль и трансформируется.

Чтобы спасти его, у меня остался один шанс. Выбор, что разлучит нас навсегда. Гляжу на амулет в ладони и, глотая слезы, шепчу:

— Сказке конец!

Камень в ладони становится еще горячее. Кажется, что кровь закипает под кожей там, где он ее касается. Где-то внизу слышатся звуки борьбы, хруст веток и плеск подтаявшей жижи, но они доносятся словно через толстое стекло. А передо мной — каменное ущелье, на дне которого спит смерть. Краски смазываются, запахи уносит ветер. Я больше не принадлежу этому миру.

Эйфория проникает в кровь и подхватывает меня в полет. То ли взлетаю, то ли падаю. Уже не вижу ничего, кроме блаженных вспышек белизны: ослепительной и яркой. Уже не чувствую ничего, кроме бесконечной радости.

И любви. Бесконечной. Найденной… и потерянной.

Белизна разъедает меня до костей. Вливается внутрь. Забирает сознание и выворачивает наизнанку. И я плаваю в небытии, пока меня не вырывает обратно знакомый голос:

— Лена! Ты меня слышишь?