— Лена! Ты меня слышишь?

Склонившееся надо мной лицо кажется знакомым. Темные локоны, острые скулы и нежно-игривая усмешка, которая может и заставить отдать последние гроши, и указать, где твое место.

— Элька? — бормочу сквозь слезы, а сама ни черта не понимаю. — Это ты?

— Это я у тебя должна спрашивать, — лицо недовольно хмурится. — Это точно ты, Лена? Позавчера ты называла меня дурацким именем Эвира и отсылала в бордель на заработки.

— Кажется, все прошло, — я заправляю растрепанные волосы за ухо, незаметно прячу камень за пазуху и поднимаюсь на кровати. И тут же, по бледно-голубым стенам, выложенным плиткой, и решеткам на реках понимаю: я не дома.

Вот попала так попала. Хуже и быть не может. Михаэль — за завесой, борется с Конторой, и неизвестно, справится ли, а я вернулась вовсе не туда, куда хотела. Достать чернил и плакать.

— Я знала! Знала, что новый препарат сработает! — Элька кидается обнимать меня. — Евгений Николаевич сказал, что такое бывает. И от стресса тоже! Господи, если б я только могла подумать, до чего тебя доведу!

Она лезет ко мне со своими объятиями, но я по-прежнему не понимаю, что происходит.

— Это что, психушка? — произношу, задумавшись.

— Не совсем, — выдавливает Элька смущенно. — Это частная клиника «Изумруд», специализирующаяся на наркологии и психиатрии. Вадик здесь начмед, ты же знаешь. Он согласился тебя в порядок привести без этих губительных формальностей, вроде постановки на учет.

— Вадик? — вот здесь я окончательно начинаю понимать, что многое изменилось. — Что за зверь?

— Вадим. Фато, — Элька неожиданно становится серьезной. — Мой муж. Правду говорят, что эти колеса память отбивают. Ну, ничего. Главное, что ты себя вспомнила. Значит, идешь на поправку.

Я аж подпрыгиваю на кровати. Многое же изменилось в Москве. Роан Фато — Элькин муж? Вот это новости! Кажется, мне придется завести дневник!

— Я хочу уйти отсюда, — говорю настойчиво. Камень под бельем предательски греет кожу.

— Лен, еще хоть недельку, — шепчет Элька заговорщицки. — Пока не оправишься.

— Денег нет тут неделю кантоваться, — я дергаюсь и отпихиваю подругу от себя. — А в кредиты снова лезть не хочется.

Встаю. Пол под ногами проминается, будто поролон. Не чувствую своего веса: качает. Кажется, один порыв ветра — и опрокинусь навзничь. Голова тяжелая и непривычно-чугунная, а мысли приходят медленно и лениво.

Знатно же полечили меня!

— Какие кредиты? У тебя и денег нет? — хмыкает Элька. Издевается, не иначе.

— Эль, — отвечаю спокойно. — Или я сейчас еду домой, или я за себя не ручаюсь.

— Лен, — голос Эльки становится приторно-ласковым. Она подходит ближе. Аромат ее духов меня душит. — Пережди еще хотя бы ночку. Умоляю. Тебе опасно домой возвращаться. С твоей-то наследственностью.

Стоп! Что за…

— У меня прекрасная генетика, — бросаю на Эльку озлобленный взгляд.

— Я не сомневаюсь, — оправдывается Элька. — Говорят, Эйнштейн тоже был… Ой, ну ладно. Всего одну ночь, Лен. Хорошо?

Ее слова вплывают в мою голову разрушающей волной. Мощной цунами, что сметает камни, крошит прибрежные деревни, уносит в море лодки и людей… Хорошо… Хорошо… Хорошо…

Я не могу уснуть этой ночью. Мягкий матрац превращается в иглистый плацдарм, подшитое к нему одеяло — видимо, чтоб не повесилась на нем — липкой паутиной. Думаю только о Михаэле, и сердце рвется на лоскуты. Что мы наделали? Зачем я вернулась? Зачем разрубила нас по живому?..

Знаю одно: лучше б осталась там. Вечно скрывалась бы от Конторы, пряталась бы, где невозможно укрыться, искала бы каждый день новую дорогу… и находила бы! Лишь бы рядом был он и подсказывал, когда голова не хочет думать. И поддерживал, когда силы покидают…

Утром я пишу расписку о нежелании продолжать платное лечение и получаю назад свой паспорт. И едва не падаю в обморок, открыв первую страницу. Даже готова порвать его, вернуться обратно в палату и лежать в простынях, покуда мир не станет таким, как прежде.

— Бергер Елена Вольпиевна? — я поворачиваю документ так и сяк, надеясь, что зловещие буквы выцветут или рассыпятся.

— Что-то не так? — администратор поднимает на меня глаза.

— Я здорова, — отрезаю.

— Вы все так говорите.

Смотрит, будто на умалишенную. Что ж, я такая и есть, пора смириться.

— На машине тебе нельзя, — шепчет Элька, выводя меня к воротам клиники. — Получше станет — пригонишь, ничего с ней здесь не случится.

Я уже не удивляюсь. Лишь усмехаюсь мысленно: а у меня, оказывается, еще и машина есть? Железный конь на проверку оказывается Ниссаном Террано черного цвета: точно таким же, как я продала несколько лет назад, дабы кредиты растущие покрыть. И с тем же номером. Словно не уезжала от меня моя любимая машина, не служила другому хозяину, не пылилась в чужом гараже.

Будто запамятовав, выуживаю из сумочки водительские права. Та же дата получения, то же фото, но… Бергер Елена Вольпиевна. Все поменялось слишком радикально.

— Мама твоя звонила, — подытоживает Элька, отдавая мне сотовый. — Беспокоится за тебя.

— Ага, — бурчу я. — Как же: беспокоится она…

Элька вызывает такси и сразу оплачивает дорогу. С облегчением выдыхаю, подметив, что водитель гонит в Красногорск, на знакомую улицу. Но все же заглядываю в паспорт, на страницу прописки. И вот невидаль! Мне принадлежит не моя квартира, а соседняя!

Странная игра вероятностей даже начинает мне нравиться. Когда жизнь преподносит весьма неожиданные сюрпризы, нужно быть начеку. Надежда теплится в груди: вдруг дома меня ждет Михаэль? Вдруг откроет дверь, пригласит войти, встретит разжаренным мясом, бокалом вишневого вина и самым сладким поцелуем?

Я думаю об этом, пока поднимаюсь в лифте. Пока поворачиваю ключ в скважине чужой квартиры… И лишь когда натыкаюсь на знакомую запыленную пустоту, надежды рушатся воздушным замком. Проклятое одиночество осталось со мной… Мой пуховик так и валяется на полу, знакомый шкаф, как и прежде, сияет зеркалом, кровать незаправлена… Некоторые вещи остаются неизменными при любых обстоятельствах.

В моей новой квартире знакомая мебель, три почти пустые комнаты и роскошный балкон с панорамным видом. В кухне, что почти неотличима от прежней, на столе красуется неприконченная бутыль. И алая лужица на скатерти, по форме похожая на сердце. На мое окровавленное, изорванное сердце.

Ветер лупится в стену, зловеще гудя о панорамное балконное стекло. Свистит в щели неприкрытой форточки, словно напевая реквием кончившейся сказке. И лишь тогда я начинаю плакать.

К концу февраля я почти вжилась в новую роль. Я с удивлением обнаружила, что со всех совместных фотографий исчез Олег, что в пустой половинке моего шкафа живут красивые наряды, что у моей мамы никогда не было сожителя Виктора и сына Арсения. Однако, мой магазин корейской косметики, что с треском обанкротился пять лет назад — тот самый, из-за которого мне пришлось продавать машину — процветает и приносит прибыль аж с четырех точек. Помимо того, я оказалась владелицей нежилого помещения в центре Москвы, недалеко от того места, где мы с Элькой снимали помещение под магазин. Вполне ожидаемо оно оказалось бывшим магазином крафтовых вин, в котором я и купила «Страшную сказку» в тот злополучный вечер, с огромным складом винопродукции. Только вот незадача: о существовании магазинчика Вольпия никто не помнил. А когда я спрашивала, что было на этом месте раньше, все лишь руками разводили.

Надо мной будто загорелась счастливая звезда. Только вот она не нужна мне без Михаэля.

Я думала о нем каждое одинокое утро. Каждую темную ночь и каждый серый день. Вспоминала его разноцветные глаза, сладкие поцелуи и сводящие с ума объятия. И понимала: все отдам, лишь бы пришел. Лишь бы воссоединил наше разорванное целое.

Все документы и лицензии для того, чтобы начать винный бизнес, оказались у меня на руках. Откуда они взялись — вопроса уже не возникало. Я просто решила, что должна. Ради нас. Отчего-то в груди теплилось и не угасало чувство, что он найдет меня там. Придет, подобно новому рассвету, и…

И вот, я завершаю последние штрихи перед началом торговли. Расставляю напитки по деревянным полочкам, украшаю стены и созваниваюсь с поставщиками. И даже не слышу, как скрипит дверь.

— Магазин не работает, — проговариваю я и поднимаю глаза. И тут же ловлю на себе взгляд настоящего хищника. Такой знакомый… и в то же время иной. Голубоглазый…

Сердце ударяется о ребра и заходится ноющей болью. К глазам подступают слезы. Будто я гуляла по знакомой улице и неожиданно забыла, куда иду и зачем… Михаэль это? Или не Михаэль?

— Очень нужно, — произносит он, и иллюзия рушится, как раздавленный муравейник. — Пожалуйста.

— Продажи еще не открыты! Приходите на следующей неделе!

— Умоляю, красавица, — двойник подходит ближе, и я замечаю, как трясутся его руки.

Отступаю за прилавок, готовая расплакаться. Это самая злая шутка судьбы. Мой Михаэль в этом добром, приветливом мире — обычный алкоголик, что готов пренебречь правилами приличия, дабы нализаться!

— Михаэль… — выдавливаю я через силу, и тошнота подступает к горлу.

— Михаил. Мы знакомы? — поправляет мужчина и вскидывает бровь.

— Учились вместе, — начинаю я врать. — Только вот фамилию твою забыла.

— Азаров, — отвечает Михаил. — Вот и хорошо, что встретились. Налей старому другу… как тебя?

— Лена.

Достаю из-под прилавка бутылку и старый граненый стакан. Плещу на дно алые капли.

— Как же ты до такой жизни докатился? — с сожалением спрашиваю я. — Ми-и-иша?

— А так. — Он отпивает глоток и морщится. — Наглости и деловой хватки, как у тебя, у меня нет, с людьми общаться тоже не умею, вот и пришлось пропадать со своим дипломом инженера. Мои изобретения никому не нужны. Жена умерла. Вот и остался я один, без денег и возможностей, никому не нужный и злой, как волк.

С сочувствием оглядываю Михаила. Он одет чисто и аккуратно, выбрит под самое не хочу и, пожалуй, слишком ухожен для пьющего и одинокого мужчины.

— Знаешь, Лен, — он допивает вино и пристально смотрит на меня. И под этим взором хочется врасти в стену. Спрятаться под пластами дерева, как куколка, и никогда оттуда не выколупываться. — Я иногда мечтаю о том, что проснусь в другом мире. Там, где моему таланту и способностям найдется достойное применение. В этом мире я уже все потерял.

Я зеваю. Как же он похож на меня прежнюю! На Березину Елену Александровну, жизнь которой рушилась со скоростью лавины. На неудачливую предпринимательницу, что однажды пришла к Сказочнику, как пришел он сейчас. И я точно знаю: я могу помочь его беде. Сейчас. Мы оба можем найти путь к своему счастью.

— И, возможно, где-то там живет моя любимая, — на губах Михаила расцветает пьяная улыбка. — Она похожа на тебя, Ле-ена. Только, извини уж, чуть стройнее.

— Умеешь ты делать комплименты, — бурчу я.

Отбираю у Михаила стакан и отворачиваюсь, наполняя его. Рубиновая жидкость сползает по стенкам ароматными каплями. Пусть я пойду против всех богов — пусть! Главное, что нам обоим будет лучше от этого.

Едва слышно я нашептываю заклинание над вином. Сжимаю в ладони нагревающийся камушек Вольпия и понимаю: получилось. Осталось лишь угостить гостя напитком его мечты…

Уходим из магазина поздно: дел перед открытием невпроворот. Запираем дверь, опускаем ставни, и Москва принимает нас в свои объятия. Ночные огни манят и зовут, но куда? В пропасть или к счастью?..

Выходим на заснеженное крыльцо, хрустя подтаявшим настом. Михаил пьян и счастлив, напевает себе под нос что-то из репертуара «Алисы».

— Поехали ко мне, — говорю я настойчиво. — Отоспишься.

Он не возражает, и я затаскиваю его в свою машину и пристегиваю его к переднему сидению.

Заледеневшая Москва оттаивает. Ночь сморозила первые ручьи, и теперь они несутся по краям дороги ледяными стрелами. На березовых ветвях — ледяная глазурь, и кажется, что ночь прошита люрексом.

В дороге Михаил засыпает.

Торможу авто возле дома и сжимаю пальцы на руле. Правильно ли я делаю? Ведь меняю судьбы местами, не позволив Михаилу сделать выбор.

— Элен… — тихо ворчит он, а меня пронзает ледяной стрелой.

— Михаэль? — шепчу я и вглядываюсь в его пьяные глаза. Знакомые, но печально-голубые.

Он пытается что-то сказать, но язык заплетается, и изо рта вылетает мычание и стон. Михаэль устало закрывает глаза и откидывается назад:

— Вот только не надо так, вот н-н-не надо… Еще галлюцинаций не хватает… Ну, и паршивый у д-е-еда конья-ак, — его большая ладонь ложится на затылок, и Михаэль немного наклоняется. Распахивает глаза. С интересом рассматривает приборную панель, а затем таращиться на яркую витрину супермаркета. — Что за… — и снова смотрит на меня. Глотает воздух, будто задыхается. — Э…Элен? Это п-п-правда ты? Да сьто с моим ясыком?! Онемел совсем…

А я улыбаюсь; широко и счастливо. Тянусь ладонью и осторожно глажу Михаэля по руке. Моего, только моего… Я отвоевала свое счастье из другого мира. Мы отвоевали.

— Получилось, — шепчу я и сплетаю наши пальцы.

— Ты? Это ты? — он подается ближе и тянет меня к себе за ворот. — П-п-почему я пьян? Эле-е-ен, какая ты красива-а-ая-а-а… Я точно не сплю? Точно не брежу?

— Сейчас целых три человека обрели счастье, — я подмигиваю Михаэлю, а у самой слезы из глаз текут: вот-вот смерзнутся. — Я, ты и кое-кто еще…

Он смотрит на меня, как ошпаренный. Словно я — фантом, приведение или галлюцинация. Не верит. Да и я тоже не верю… Но он вспомнит. Обязательно.

В тот миг, когда я тянусь к губам Михаэля, воздух разрывает дребезжание телефона. Незнакомый номер светится на экране: словно насмехается. Сердце замирает: коллекторы?! Но я смело принимаю звонок:

— Алло.

— Доченька неблагода-а-арная, — скрипит на другом конце провода знакомый голос. — Та-акое наследство получи-и-ила, а отца все никак не навестишь?

— Ты же умер… — срывается с губ.

— Ага-а, — хохочет Вольпий. — И магазин твой закрылся, и маши-ину ты продала, и квартира у тебя ипоте-ечная, и в жизни твоей Олег был. Хи-хи-и!

— Что ты хочешь сказать? — замираю, как статуя, отлитая изо льда.

— Приезжай к отцу в гости, — серьезно говорит Вольпий. — С избранником. Ты слишком мало знаешь о возможностях Сказочника. Экзамен ты сдала. Теперь я расскажу тебе все, наследница.

Конец