О султане Дарае, о газели и о нищем (Суданская сказка)
Давным-давно, много лет тому назад, жил в одном городе человек по имени Дарай. Он был очень беден, а когда у него умерла жена, он совсем пал духом и до того обнищал, что часто с утра до вечера просиживал голодный. Потом, чтобы прокормиться, он начал собирать подаяние по домам, выискивать отбросы в городских мусорных ямах. Ему приходилось подолгу копаться, чтобы найти засохшую ячменную лепешку или огрызок банана.
Однажды, когда он, как обычно, рылся в мусоре, вдруг что-то блеснуло, и Дарай, не веря своим глазам, выудил из кучи отбросов серебряный шиллинг.
Долго вертел он монету в руках, рассматривал ее, перекатывая на ладони, и думал:
«Куплю-ка я себе хлеба, много, много хлеба. И мяса — сочного, чудесного, ароматного мясца! И еще, может быть, хватит на какую-нибудь одежку, ведь сквозь дыры моего тряпья уже тело просвечивает… Ого-го-го! Целый серебряный шиллинг! Значит, счастье мне еще не изменило».
И Дарай бодро зашагал к базару.
Смотрит — идет посреди улицы крестьянин с большой бамбуковой корзиной и во все горло кричит:
— Газель, газель, прекрасная молодая газель!
— Эй, послушай, — окликнул его Дарай, — что у тебя в этой корзине?
— Газель, газель, купите живую газель! — продолжал крестьянин зазывать покупателей.
— А ну, неси-ка ее сюда, посмотрю, что за газель, — сказал Дарай.
В толпе вокруг Дарая поднялся хохот.
— Делать тебе, видно, нечего, — кричали Дараю, — только голову людям морочишь!
— Чего вы смеетесь над ним? — удивился крестьянин. — Не было бы у него денег — не стал бы он меня подзывать!
— Ха-ха-ха! — не унимались зеваки, — да ты только приглядись: все свое богатство он из помойки выскабливает. Каждый день копается, как курица в мусоре!
— Был бы у него хоть грош за душой, он и думать не стал бы о твоей газели, а купил бы себе горсть проса — он ведь вечно ходит голодный! — воскликнул толстый продавец ковров. — Сам себя не прокормит, а то еще будет газель кормить!
— Да что там, Дарай только морочит всем головы! — откликнулся хозяин лотка с фруктами, — у него и на горсть фиников денег не хватит!
— Ну, я знать ничего не знаю. Я — купец, а он — покупатель, — отозвался крестьянин, почесывая затылок, и зашагал к Дараю. Люди гурьбой двинулись за ним, любопытствуя, что будет дальше.
— Эх, дорогие, в нашем деле ведь и так случается, — рассуждал на ходу крестьянин, — подзовет, бывало, меня богач: «Эй, слушай, ступай-ка сюда, продай свою газель». А потом, как рассмотрит ее вблизи — начнет нос воротить. И мала она, мол, слишком, и дорого, мол, я запросил за нее… Так и не возьмет ее. А бедняк, бывает, скорее купит. В торговле ведь никогда вперед не угадаешь!..
— Да ты что, не веришь нам? — уговаривали его прохожие. — С тех пор, как умерла жена Дарая, у него и гроша ломаного за душой нет. Любопытно только, как он теперь извернется, когда ты убедишься, что покупать твой товар он и не собирается! Но ты уж не спускай ему, проучи хорошенько палкой, чтобы навсегда пропала у него охота такие шутки шутить!
— Нет, не станет бедняк издеваться над человеком, который тащит на себе этакую тяжесть, — сказал крестьянин, ставя перед Дараем корзину.
Тот взял газель на руки, освободил ее от веревок, погладил, а потом спросил:
— Сколько же ты хочешь за нее?
— Один шиллинг, — ответил продавец.
Столпившихся вокруг зевак разбирал смех, а бородатый продавец ковров от хохота даже за бока схватился.
— Ну, и что ты сейчас будешь делать? Откуда возьмешь этот шиллинг, недотепа? — кричали Дараю из толпы.
— Почему вы так смеетесь надо мной? — отозвался бедняк. — Разве я когда-нибудь кому-нибудь что плохое сделал? Или обидел кого? Почему же вам пришло на ум, что я захочу обмануть этого человека, захочу заставить его попусту трудиться? — И, размотав тряпочку, в которую был завернут шиллинг, Дарай тут же заплатил за газель.
— Вот видите, — сказал обрадованный крестьянин, прищелкнув языком от удовольствия и подбрасывая полученную монету на ладони, — стоите вы все вокруг в шелковых тюрбанах, в дорогих одеждах, откормленные, пузатые и только хохочете, а газели никто не покупает. А вот этот бедняк сразу, не торгуясь, выложил за нее что полагается. А послушай я вас — мне бы до ночи пришлось простоять на солнцепеке и кричать:
«Эй, добрые люди, кто купит газель, молоденькую газель, красивую и ласковую, да и на мясо годную!»
Довольный, посмеиваясь, торговец поспешил к себе в деревню.
А Дарай взял газель на руки и понес ее в свою пещеру в заброшенных каменоломнях за городом.
Там он напоил ее, выскреб из мисочки для нее остатки проса и накормил голодное животное. Уложив газель на собственную постель, он вышел из дому с кувшином — выпросить для нее немного молока.
Так прошло несколько дней.
Дарай вскакивал на заре, спешил к мусорным ямам, набирал там горсть проса, а иногда выпадало ему счастье найти подгнивший банан или пару фиников, и всем этим он делился со своей газелью.
Вот только молока ему не всегда удавалось выпросить, да и с травой было трудновато: вокруг города все было выжжено солнцем. Так что не раз и газель, и ее хозяин оставались голодными.
Однажды — дело было далеко за полночь и Дарай давно уже спал — вдруг пробудился он от того, что кто-то ласково лизал ему щеку. Это газель поднялась со своей подстилки и заговорила человеческим голосом:
— Выслушай меня, господин мой!
— Да что это — пригрезилось мне, что ли? — так и подскочил нищий. От волнения Дарай даже выбежал из своего убежища. — Да, наверняка это сон! Газели ведь не умеют разговаривать! Ну и глупый же я!
Однако рядом снова раздался тот же голос:
— Успокойся, господин мой. Лучше выслушай меня внимательно. С той минуты, как ты выкупил меня за столь высокую цену, я не раз уже могла бы убежать отсюда, но не сделала этого, потому что ты был так добр ко мне! Отвалил за меня целый шиллинг, делился со мной каждым куском, который тебе удавалось достать. Сам от голода чуть с ног не валился, а меня поил молоком, которое тебе у людей выпрашивать приходилось. Вот и решила я никогда не покидать тебя, но только при одном условии: хотелось бы мне каждый день на рассвете убегать отсюда далеко, далеко, в лес или в степь, а когда я там напасусь на сочных лугах, на берегах озер и рек, — с заходом солнца буду возвращаться к тебе. И тебе станет легче — не придется раздобывать для меня еду, и я вырвусь на долгожданную свободу. Что же делать, — на твоих хлебах я никогда не вырасту и не окрепну, так и останусь маленькой и хилой.
— Поступай, как знаешь, — отозвался озабоченный бедняк, — верю охотно, что предпочитаешь ты зеленые леса моей серой нужде. Но без тебя мне будет грустно, грустно и пусто… Поэтому об одном тебя прошу: возвращайся ко мне, не бросай меня!
— Как хорошо, что ты сам меня отпускаешь! — обрадовалась газель, — а вернуться я обязательно вернусь! Итак, прощай, до завтрашнего вечера!
Вскочила она и тут же умчалась вдаль. С минуту еще доносился до Дарая топот ее копытец и шум катящихся из-под ее ног камней. Потом все стихло.
— Ах, дорогая моя газель, — печально вздохнул он, — сдается мне, что не видать мне уже тебя больше! — И, понурившись, направился к мусорным ямам.
На следующее же утро соседи, заметив, что с Дараем уже нет его газели, принялись издеваться над ним:
— Что, сбежала от тебя твоя газель?! Ну, да не огорчайся — другую себе купишь! У тебя ведь шиллинги не переводятся!
А другие еще добавили:
— Даже бессловесная тварь — и та покинула тебя, недотепу. Только милостыню клянчить ты и способен!
Дарай, не сдержав слез, убежал к себе в нору.
Солнце зашло. Опустилась темная ночь. А Дарай все не спит, все ворочается с боку на бок на своей жесткой подстилке и прислушивается.
«А что, как газель вернется? Может она и правду сказала?» — думает бедняга. — «Но где там, зачем бы ей возвращаться к такому нищему? Зачем ей покидать леса и зеленые полянки, заросшие ароматной травой и цветами?!»
Закрыл он, было, глаза, как вдруг слышит, — катятся камешки и легко постукивают копытца.
А минуту спустя газель уже стояла перед ним так близко, что он почувствовал на своем лице ее влажное дыхание.
Дарай и плакал, и смеялся от радости.
— Ты все-таки вернулась, моя газель! А я уже думал, что больше тебя не увижу!
— Как же ты не поверил мне? — упрекнула его газель, — я ведь дала слово вернуться и вернулась. Я не бросаю тех, кто делает мне добро!
С тех пор так и повелось у них: целыми днями газель паслась на свободе, носилась что есть духу по горам и лугам, а на ночь всегда возвращалась к Дараю.
Вскоре газель выросла и окрепла, сделалась быстрой как птица, а уж хороша была так, что и насмотреться на нее нельзя было.
Соседи, наконец, обратили внимание на то, что каждый вечер газель возвращается в логово нищего, и просто ума не могли приложить, что это за чудо.
— А что, как этот Дарай — волшебник? Может, он только прикидывался нищим? А газель, может быть, просто-напросто заколдованная принцесса? Что-то здесь да не так, — судили и рядили они. — Виданное ли это дело, чтобы дикая газель из лесу к человеку возвращалась! Нет слов — он уж наверняка ее околдовал! Надо б ее поймать, тогда и вся правда выйдет наружу.
А Дарай по вечерам расспрашивал газель:
— Расскажи мне, дорогая подружка, красива ли эта страна, откуда ты возвращаешься ко мне? Как проходят твои дни?
— Ах, дорогой мой господин, — отвечала газель, — там, откуда я прихожу, так хорошо, как нигде в мире. Лес — густой и темный, а на полянах растет зеленая мягкая трава и цветут цветы. Набегавшись, я ложусь и отдыхаю в тени папоротников. Птички распевают на деревьях, тут же бежит-спешит ручеек, в котором я ежедневно купаюсь. Вот только охотников мне надо остерегаться: однажды один выстрелил в меня, но я, к счастью, отскочила в сторону. О, не все люди так добры, как ты, мой господин! В моем лесу нет никаких дорог и просек, одни лишь тропинки к водопою, протоптанные оленями и дикими кабанами. А за лесом тянется вельд, трава там такая высокая, что я в ней прячусь с головой. Но в вельде обитают львы, тигры и слоны. Вот я и стараюсь обходить эти места стороной. Поэтому больше всего я люблю горы — там я чувствую себя в безопасности, — редко кто может взобраться на их высокие скалистые вершины, где растет лишь мох да мелкий кустарник. А небо там чуть ли не касается моей головы.
— Ах, как мне хотелось бы побывать там с тобой, — вздохнул бедняк. — Но я рад, что хоть ты счастлива. Однако, будь осторожнее, моя дорогая: люди ведь охотятся за газелями из-за их сочного нежного мяса!
Однажды утром, не успела газель покинуть Дарая, как на улице послышался топот, шум, выкрики: «Ловите ее! Держите! Вяжите веревками!»
Газель что было сил пустилась вперед и стрелой унеслась в лес, оставив далеко позади своих преследователей.
Вернулась она на этот раз поздно ночью.
— Друг мой и господин, — обратилась она к Дараю, — соседи твои решили меня поймать. Придется теперь мне быть еще более осторожной. Ты уж не беспокойся, если я иной раз не вернусь на ночь. Понимаешь, пришла пора и мне что-нибудь сделать для тебя. Я уже достаточно выросла, окрепла, могу выдержать любые трудности, могу пуститься по свету, на поиски твоего счастья. Прощай и жди меня терпеливо.
Газель умчалась в свои любимые далекие горы. В полдень она была уже в узкой расщелине, поросшей мхом и тамариском.
День был жаркий. Утомленная длинной дорогой, газель заснула под раскидистым кустом, а потом, проснувшись, взялась за дело: оглянувшись по сторонам и прислушавшись, не идет ли кто, она принялась бить копытцем о землю. Минуту спустя что-то звякнуло, и огромный камень скатился из-под ее ног вниз. И тут же он засверкал так чудесно, что газель даже зажмурила глаза.
— Алмаз! Ну и блестит, — обрадовалась она, — как звезда на небе! Хотелось бы мне подарить его моему господину, тогда не пришлось бы уже бедняге рыться по мусорным ямам, кончилась бы его нужда. Но тогда ведь его наверняка убили бы злые люди. Или же засадили бы в тюрьму, заподозрив, что этот драгоценный камень он украл. Откуда, мол, алмаз мог оказаться у такого бедняка? Только несчастье принесло бы моему господину такое сокровище. Допустим, пойдет он на базар алмаз продавать, чтобы получить взамен те серебряные и золотые кружочки, за которые в мире людей можно все раздобыть. А купцы рассмотрят камень и удивятся: ведь такой величины алмаз еще никому из них не случалось видеть. Вот и примутся они расспрашивать господина, как да откуда раздобыл он алмаз. И не поверят они ни тому, что Дарай нашел его сам, ни тому, что получил камень в подарок. Так уж повелось на свете: не верят люди бедняку. Нет, нет, ни за что не вернусь я к моему спасителю с этим сокровищем. Из-за этого алмаза он может поплатиться свободой или даже жизнью. Надо как-то иначе ему помочь…
Газель поспешно схватила алмаз и стремглав побежала вниз, в долину. Так бежала она целую ночь, целый длинный день, останавливаясь изредка, чтобы отдохнуть, пощипать травку и утолить жажду водой из ручьев или горных озер, а потом снова пуститься в путь. И все время алмаз она берегла, как зеницу ока. В конце третьего дня, в самый полдень, она остановилась перед воротами большого города.
— Теперь для меня начинается самое трудное. Ну, смелей, вперед без страха! Мне бы только оказаться перед лицом самого султана, — подбадривала она сама себя, вихрем мчась среди бела дня по улицам, запруженным толпами народа, кишащим купцами, лотошниками, лошадьми, ослами, верблюдами, повозками и каретами.
— Быстрей, быстрей, — подгоняла газель сама себя, — только бы никто меня не заметил!
Купцы и лотошники побросали свои товары, а дети с криком и свистом мчались вслед за невиданной на городских улицах гостьей. Но газель, не глядя по сторонам, опрометью неслась вперед. Без сил, почти бездыханная, очутилась она у ворот королевского дворца. А за ней сбегались прохожие, которые все-таки ее разглядели среди городской толчеи.
Как раз в этот момент на дворцовом крыльце восседал на своем троне сам султан со своей свитой. Газель, едва дыша от усталости, остановилась перед троном и выпустила изо рта драгоценный алмаз, который по каменным плитам дворцовой площади покатился прямо к стопам султана. И от этого камня исходило такое сияние, что людям пришлось даже заслонить ладонями глаза.
— Приветствую тебя, Великий Султан, — еле переводя дыхание, обратилась газель к властителю этой страны. — Изволь принять этот скромный дар от твоей слуги.
— Кто ты? — воскликнул пораженный султан. — Быть может я вижу заколдованную принцессу или владычицу таинственной горной страны? Ты ведь приносишь мне в дар сокровище, достойное, пожалуй, царской короны! Скажи, откуда ты?
— Я все о себе расскажу, мой государь, но сначала прикажи меня напоить. Я умираю от жажды.
По приказу султана слуги в серебряной миске принесли газели родниковую воду. Она утолила жажду и так начала свой рассказ:
— Я счастлива, что могу собственными глазами узреть тебя, о мой государь! Блеск этого алмаза бледнеет при сиянии, исходящем от тебя, о могучий владыка всего Юга и Востока! Я прибыла из далекой страны, из-за высоких гор, из-за широких рек. Принесла я тебе скромный дар от своего господина — великого султана Дарая, — да продлится жизнь его вечно! Мой владыка прослышал о том, что есть у тебя, государь, дочь прекраснее месяца. И отправил меня к тебе как посланницу своей любви. Но соблаговолишь ли ты дать согласие на его просьбу или изволишь отказать ему в руке своей любимицы, — об одном лишь мой господин просит тебя: не откажи — и прими его дар, хоть и недостоин он твоего величия, твоего могущества и славы.
Очень удивили султана слова газели, и он ответил:
— Передай своему господину, что я от всего благодарного сердца принимаю его прекрасный дар. Однако, хотелось бы мне порадовать свои очи лицезрением великого султана, прежде чем решусь я отдать ему свою единственную дочь, зарю моей жизни, надежду моего трона. Ну, а сейчас, дорогая посланница далекого владыки, ты должна отдохнуть от трудов твоего длинного пути.
Эй, слуги! Проводите газель во Дворец Роз, постелите ей мягчайшую подстилку и подайте ей драгоценную золотую миску с молоком и рисом.
— Благодарю тебя, мой дорогой султан, солнце Юга, за гостеприимство, мне оказанное. Я охотно отдохну в твоем дворце этой ночью, а утром, ни свет ни заря, пущусь в обратный путь. Итак, прощай, мой государь, и сохрани меня в своей памяти. Вскоре появлюсь я у твоего порога вместе с могучим султаном Дараем, да продлит Аллах его жизнь!
— Счастливого тебе пути! — пожелал ей султан. — Только бы поскорее мне узреть твоего господина.
…Тем временем в городке, где жил Дарай, все посмеивались и издевались над бедняком, который не пил, не ел, а лишь день и ночь глядел на дорогу.
— Эх ты, дурень! Газели тебе захотелось, — кричали они наперебой. — С каких-то это пор нищий попрошайка последний свой грош отдает за такую животину, что ни молока не дает, как корова или коза, ни в упряжку не годится, как конь или вол? Зарезал бы ты ее — хотя бы мясо у тебя было, а ты, дурачина, выпустил ее на волю.
Однажды ночью, когда Дарай потерял уже последнюю надежду увидеть газель, она появилась в его логовище, тяжело дыша от быстрого бега, измученная долгой дорогой.
— Ах, ты вернулась, моя газель, ты снова со мной, моя подружка дорогая! — радостно воскликнул Дарай. — А я чуть было не поверил, что ты забыла обо мне или — еще того хуже — что с тобой приключилась какая-нибудь беда. Здорова ли ты? Не обидел ли тебя кто? — с беспокойством расспрашивал он ее, счастливый, как ребенок. — Я ведь уже оплакивал тебя все эти дни и места себе от горя не находил. Ну, а сейчас расскажи, где ты пропадала так долго, что делала. Как радостно мне снова повидать тебя, почувствовать, что я не так уж беден и одинок.
— Ох, господин мой, — сказала газель, — не забыла я о твоих благодеяниях. Лежала я на мягчайших подушках, ела из золотых мисок, но все время неустанно думала о том, как бы мне тебя, мой спаситель, осчастливить. И кажется мне, что скоро я достигну своей цели. Только ты должен меня слушаться беспрекословно и не спрашивать ни о чем. А сейчас я изнемогаю от усталости — пора мне отдохнуть. Завтра нас ждет долгая дорога.
На рассвете газель разбудила Дарая и сказала:
— Возьми с собой лишь этот дорожный посох, остальное оставь тут. Сюда мы уже никогда не вернемся.
Дарай рассмеялся:
— А что же еще есть у меня, моя дорогая газель, кроме нищенского посоха да этих моих лохмотьев? Ни горсточки проса, ни перегнившей подстилки, ни старого кувшина для воды мне не жаль оставить. А тех, кто подсмеивался над моей нуждой, науськивал на меня собак, мне тоже не жаль покинуть. Ведь больше всего они издевались надо мной из-за того, что я откупил тебя за целый серебряный шиллинг да еще заботился о тебе, моя дорогая газель.
И пустились они в путь. Долго ли, коротко ли они шли, но наконец добрались до куста тамариска, того самого, под которым на глазах у газели простой камень недавно обратился в драгоценный алмаз. Тут они остановились, и газель сказала:
— Дорогой мой господин и спаситель! Набери в свою суму побольше этих камней, что валяются на земле.
Дарай, удивленный, чуть было не рассмеялся в ответ на такой странный приказ, но, вспомнив, что пообещал ни о чем газель не расспрашивать, нагнулся и начал молча подбирать камни.
— А теперь идем в оливковую рощу, что виднеется там вдали.
И они направились в рощу. Досыта наелся там Дарай маслин, напился свежей воды из родника и признался:
— Страшно устал я, дорогая подружка. Камни в моей сумке тяжелы. Я должен вздремнуть хоть немного тут, в тени на зеленой траве. А тебе мой совет — последовать моему примеру.
— Спи, господин, спокойно, — ответила газель. — Я тебя постерегу.
Как только Дарай заснул, газель подошла к ручейку и позвала:
— Павлин, павлин, прекрасный братец-павлин! Приди к своей сестре!
Зашумели ветви олив, зашелестели своими листьями лавровые деревья, растущие над ручьем, и из чащи выскочил прекрасный павлин.
Все вокруг сразу заалело, заголубело, зазолотилось. Развернул павлин свой пышный хвост, заигравший сразу тысячью красок и оттенков, и, гордо выступая, приблизился к газели.
— Вот и я, моя сестричка. Ты звала меня, видно нужна тебе моя помощь. Говори, чего ты хочешь. Я исполню все твои желания.
— Мой господин наг и бос. Дай ему красивый наряд, яркие одежды, подобные твоим перьям, драгоценности и золотом расшитую королевскую мантию, какую пристало носить великому султану.
— Это проще простого, — ответил павлин. — Стоит мне лишь стряхнуть с себя несколько перышек, как я смогу приодеть твоего господина в одежды, засияющие золотом и драгоценными камнями.
Вырвал павлин клювом у себя несколько перьев, переливающихся всеми цветами радуги. Упав на землю, перья начали расти, расти, дрожать и трепетать на ветру. И уже спустя минуту перед газелью лежали прекрасные одежды, достойные только короля: златотканная мантия, вся вышитая сапфирами, тюрбан с огромной жемчужиной в форме павлина, золотой пояс, унизанный драгоценными камнями. Были там даже кольца, и на каждом — изображение павлина.
— Довольна ли ты, сестричка? — спросил павлин.
— О, благодарю тебя, мой дорогой братец!
Павлин снова раздул свои щеки, распустил веером хвост и крылья, заблистал всеми цветами радуги на солнце и со словами: «Прощай же, газель!» — исчез в чаще.
Тогда газель остановилась над ручьем и позвала:
— Черепашка, черепашка, матушка моя, приди ко мне!
Забормотала вода в ручейке, запенилась серебряной пеной, и на берегу показалась огромная черепаха.
Была она уже совсем-совсем старая, с трудом дышала. Еле-еле передвигаясь по песку, остановилась она перед газелью.
— Здравствуй, мое дитя. Ты звала меня, вот я и явилась. Уф-ф-ф! Как же тут, на земле, жарко. Говори, что тебе надобно, на что еще пригодиться тебе может старая черепаха?
— Матушка-черепаха, просьба у меня к тебе такая: мой господин получил одежды, достойные великого владыки, но нет у него щита на груди и меча в руке. Решила я, что только ты, добрая старушка, можешь помочь мне.
— Э-э! Нужны тебе щит и меч? Да это проще простого! Но удивляет меня, что вооружить своего господина хочешь именно ты, беззащитная газель. Человек нам всегда опасен, даже когда нет у него оружия. Гляди, чтобы не пришлось тебе пожалеть, моя дорогая газель. Избегай человека, избегай человека! Да, да, моя дорогая! Я уже стара, но на свете многое повидала, не один раз пришлось мне бежать из человеческой неволи. Это племя для нас опаснее голода и засухи.
— Да, я знаю, что люди для нас, четвероногих, опасны и следует их избегать, но мой господин, мой Дарай, — иной. О, он добрый, он меня не обидит, он меня любит. Последней пригоршней проса он делился со мной, ходил-побирался, чтоб достать молока для меня, когда я была еще маленькой, откупил меня у крестьянина, поймавшего меня в сети, когда матушку мою убили охотники. Он заплатил за меня целый серебряный шиллинг, который нашел среди мусора, а ведь сам в это время был голоден и не было у него ни крошки еды. Дарай, мой господин, — это самый лучший человек на земле. Я ему должна помочь, чтобы отблагодарить его за всю доброту ко мне.
— Гм-м, если это правда, если он в самом деле таков, каким ты его рисуешь, тогда дело иное, — изрекла, подумав, черепаха, покачивая головой на длинной шее. — Однако, гм-м, что это я хотела тебе сказать? — Ага, уф-ф, как жарко! Даже не верится, гм-м: сколько лет живу, а о таком человеке еще не слыхала. Но может быть, может быть… Так тебе нужен для него щит?
— И меч, — напомнила газель.
— Гм-м, и меч, говоришь? И что это творится на этом свете, что творится! — бормотала старая черепаха. — Но уж так и быть, вот тебе чешуя с моего панциря. Надо будет тебе произнести заклинание:
И с этими словами черепаха исчезла в воде. Газель произнесла заклинание над чешуйками, и в ту же минуту увидела она лежащий на земле медный щит, а рядом — чудесный острый меч с рукояткой, усеянной рубинами.
Тогда газель подошла к белоснежному дикому коню, который пасся тут же, на лужайке над ручьем, и обратилась к нему:
— Мой брат! Не откажи в моей просьбе! Есть у Дарая, моего господина, прекрасные королевские одежды, драгоценные украшения, меч и щит, но нет у него скакуна, достойного такого султана. Ты очень красив, мой белогривый брат, самый могучий на свете владыка мог бы гордиться таким конем. Послужи моему господину.
Конь потряс своей буйной гривой, забил копытами, высекая искры из камней, и произнес:
— Еще никому из людей не удалось меня взнуздать. Но для тебя, дорогая сестра, я позволю надеть на себя узду. Необычный, должно быть, человек твой господин, если ты его так любишь. Пусть придет, я буду его ждать.
Тогда газель побежала в рощу, разбудила Дарая.
— Господин мой, — сказала она, — уже пора нам в дорогу. Там, под деревом, лежат твои одежды королевские, а на берегу ручья ждут тебя щит, меч и белогривый скакун. Отныне ты — султан Дарай.
И, минуту спустя, Дарай-нищий превратился в Дарая-султана. Вместо бедняка в лохмотьях перед газелью стоял прекрасный рыцарь в драгоценных одеждах, в мантии, расшитой золотом, со щитом на груди и с мечом в руке. А рядом с ним — белогривый скакун весело ржал, нетерпеливо перебирая своими стройными ногами.
— А теперь — в путь! — весело воскликнула газель. — Поедем ко двору могущественного султана Аравии. Я от твоего имени уже преподнесла ему подарок и просила для тебя руки его единственной дочери. Уже давно и султан, и его дочка выглядывают из окон своего дворца, чтобы поскорее собственными глазами узреть великого владыку, прославленного на весь свет султана Дарая.
Так говоря, она склонилась перед Дараем в низком поклоне.
— Ах, чуть было не забыла: открой-ка, господин, свою дорожную сумку с камнями. Нельзя же тебе появиться у твоего будущего свекра с пустыми руками!
Дарай развязал сумку — и глазам своим не поверил: один за другим стал он вынимать из сумки слитки чистого золота.
— О газель! — воскликнул он, садясь на коня. — Я не заслужил тех благодеяний, которыми ты меня осыпаешь! Чем же я отблагодарю тебя, дорогая подружка?
— О, ничего мне не надо, оставайся только всегда таким же добрым ко мне, каким ты был до сих пор, мой господин! Ну, в дорогу! Белогривый, лети за мной! За семью горами, за семью реками стоит дворец султана с сотней башен.
Как вихрь поскакал белогривый, а стройная газель мчалась впереди, от радости не чуя под собой земли.
На третий день они остановились у ворот столицы султана Аравии. Торжественно принял их султан в своем тронном зале, окруженный свитой визирей, вельмож и судей.
— Приветствую тебя, султан, — сказал владыка Аравин, — приветствую тебя, газель! Приветствую я вас в своем царстве, наши милые и долгожданные гости! Наверное царство твое, великий рыцарь, расположено в дальней стороне, если никто из нас о нем до сих пор ничего не слышал и никому из нас не посчастливилось его повидать.
Так сказал султан, ибо в сердце его закралось недоверие, когда он увидел Дарая на белогривом скакуне без многочисленной свиты, без богатых носильщиков с балдахинами, без карет, запряженных цугом лошадей. До сих пор ведь никто еще из султанского рода никогда не разъезжал вот так, в одиночку, по свету.
— Великий султан, свет жизни и источник всяких благ! — сказала газель. — Господин мой загорелся такой горячей любовью к твоей дочери, красоту которой воспевают поэты всего мира, что, не будучи в силах преодолеть свое нетерпение, оставил свою свиту далеко в лесу, в семи днях пути отсюда, а сам вскочил на коня и стрелой примчался сюда. Взял он с собой лишь скромный дар, который осмелится сложить у подножия твоего трона.
Тут она подала знак Дараю, и тот высыпал из своей сумки золотые слитки. А было их такое множество, что даже самого султана поразило богатство Дарая, и он отогнал все сомнения прочь от своего сердца.
Назавтра состоялось шумное торжество обручения. Дарай сидел рядом с прекрасной царевной Фатьмой и так горделиво поглядывал по сторонам, будто и вправду родился султаном.
— Дарай, господин мой, — попросила его невеста, — расскажи мне о своем государстве, которое теперь будет и моим.
Дарай уже до того уверился в том, что газель ему выколдует какое-нибудь царство, что, не запнувшись, начал свой рассказ, восхвалял изо всех сил свое прекрасное царство, чудесный царский дворец, бесчисленные свои сокровища, перечисляя, сколько у него в конюшне лошадей, сколько тысяч верблюдов.
Слышала весь этот рассказ и газель. Ночью, когда все спали, она сказала Дараю:
— Господин мой! Время уже подумать о том, что будет с нами дальше. Пока ведь нет у тебя ни свиты, ни царства, и я боюсь, что нелегко нам будет их раздобыть.
На это Дарай рассмеялся и, удобно растянувшись на мягкой постели, произнес:
— Пока у меня существуешь ты, моя газель, меня не волнуют такие мелочи, как свита и царство. Твоя это забота. А сейчас спокойной ночи, моя дорогая, я уже совсем сонный.
Минутку помолчав, газель сказала:
— Послушай меня, Дарай! Этой ночью придется мне пуститься в путь, чтоб раздобыть тебе все, чего еще у тебя нет. Предчувствую я, сколь опасна будет эта дорога. Я ведь могу и погибнуть, и тогда ты снова превратишься в нищего Дарая!
Дарай широко зевнул и недовольно произнес:
— Ну вот еще, газель, к чему они — эти печальные мысли? Тебе ведь все всегда удается. Вернешься ты и на этот раз целая и невредимая, чтоб одарить своего господина царством. А теперь — прощай, дорогая подружка, я уже совсем засыпаю. Только поскорей возвращайся — иначе я разгневаюсь на тебя.
Была уже темная и глухая ночь, когда газель выбежала из дворца. Вскоре стены столицы остались далеко позади, и она углубилась в густой лес. У огромного, как дом, дуба газель остановилась и тихонько позвала:
— Угу-угу, выйди ко мне, это я, газель, сестра твоя.
Еще минутку вокруг в лесу царила тишина, а потом вдруг что-то зашумело, захлопали крылья, и огромная Белая Сова взгромоздилась на ветку с хриплыми возгласами:
— Фу-у! Фу-у! Приветствую тебя, моя сестра! Что же привело тебя к старой сове? Говори скорее!
— Дорогая сестричка! Пришла я к тебе за советом. Всему миру известно, что ты — самая мудрая из обитателей лесов. Тебе все известно. Скажи мне, не слышала ли ты случайно о каком-нибудь царстве, которое надо было бы освободить от черного колдовства?
— А тебе это зачем? — прогудела сова.
— У моего господина Дарая есть уже и одежды царские, и оружие, достойное царя, и золото, и камни драгоценные, но нет у него лишь царства. С моей помощью получил он согласие великого султана Аравии и вскоре сочетается браком с царевной — его дочерью. И должен он привезти свою молодую жену в собственную столицу — иначе ему грозит позорная смерть.
Долго молчала сова, выслушав рассказ газели, и наконец изрекла:
— Хороший человек, видно, твой господин, если ты, газель, наградила его такой любовью. Смотри только, чтобы он не изменился.
— О, мой господин никогда не переменится, в этом я уверена. А я обязана его отблагодарить: за свой единственный шиллинг он выкупил меня и спас от смерти.
— Ну, если так, то желаю ему всего самого лучшего. Что же касается царства, то слышала я что-то об одной стране, где весь народ уже много лет стонет под властью злого дракона. Ты могла бы там попытать счастья — и страну эту, и людей ее освободить, и своему господину добыть трон.
— Ах, ты моя мудрая совушка! Скажи поскорее, где лежит оно, это царство?
— За горами, за реками, за лесами, там, откуда солнце всходит. Только ты должна быть осторожна, сестричка, дракон этот страшен. Каждый, кого лишь коснется его огненное дыхание, засыпает навечно и становится жертвой чудовища. Но я знаю волшебное зелье. Если рассыпать его перед драконом, да еще дать ему это зелье отведать, он тут же упадет мертвым.
— Где же растет это волшебное зелье?
— Гу-угу! — снова загудела сова, размахивая изо всех сил крыльями. — Растет оно под стенами дворца дракона, а узнаешь его по цветам, — красным, как кровь. А сейчас — прощай, мне уже пора лететь на ночную охоту.
И сова скрылась в лесу.
Долго пришлось скакать газели к царству дракона. Уже и звезды побледнели на небе, и заря зарозовела, а она все еще была далеко от своей цели. Лишь к сумеркам следующего дня добралась она до стен города. Огромный был этот город и богатый, с сотней башен и ворот. А на горе высился замок с четырьмя башнями, окруженный стеной из острых кольев.
Промчалась газель по одной улице, потом по второй, третьей — всюду тишина. Ни собака не залает, ни птица голоса не подаст, а людей вокруг множество. Одни стоят у лотков, другие — на площадях и улицах сидят на порогах домов или лежат рядами прямо на земле вдоль улиц. Удивляется газель, осматриваясь вокруг, ноздри свои раздувает, то одного, то другого мордочкой потрогает, но ни один не дрогнет, не отзовется, лишь тяжко все вздыхают.
— Ага, — думает газель, — правду сова сказала. Все эти люди, отравленные дыханием дракона, спят непробудным сном.
Поскакала она во весь опор к стенам замка. Снова приглядывается, ушами стрижет, слушает и принюхивается. А вокруг ни души, везде — мертвая тишина. Даже птицы, бабочки и жуки спят в окрестностях замка дракона.
Начала искать газель волшебное зелье, которое, как сказала сова, растет под стенами крепости. Обошла она по очереди одну за другой три башни — но зелья не нашла. Вдруг смотрит — у подножья четвертой башни что-то краснеет. Ну, да — это оно и есть, волшебное зелье, что цветет пурпурным цветом, огненное, как кровь или пламя. А пахнет сладко, как самый ароматный в мире мед.
Остановилась газель у самого зелья и глубоко задумалась: как бы сорвать его, самой не погибнув от его яда. Пока она так размышляла, стоя в кустах, заскрипели ворота замка, до этого наглухо закрытые, и из башенных ворот вышла маленькая, сгорбленная, сморщенная старушка. Подошла она к газели, охнула, поправила очки на своем носу и сказала:
— Увидела я тебя из окна высокой башни, моя милая, и вышла, чтоб предостеречь тебя, так как жаль мне сделалось тебя, такую молоденькую и неопытную. Беги поскорее отсюда, неосторожная! Этот замок и этот город принадлежат моему господину, страшному дракону. Кто бы ни приблизился к нему, — человек или животное, — все засыпают сном непробудным. Я одна не боюсь волшебства — чудовище помиловало меня потому, что я ежедневно варю для него похлебку и очень нужна ему. Но ты, милая газель, беги отсюда без оглядки, куда глаза глядят, если жизнь тебе не надоела.
— Я пришла сюда, чтобы освободить всех вас из-под власти дракона, а царство его отдать моему господину, султану Дараю.
— Тише, несчастная! — зашептала старушка. — Дракон может вернуться, услышит твои речи, и тогда мы обе погибли. Когда он прилетает в свой дворец, сначала подымается такой ледяной ветер, что дрожь пробирает всех до костей, а потом из пасти дракона пышет такой жар, что ни одно живое существо не стерпит. Наевшись и напившись, — объясняла газели старушка, — дракон укладывается спать вот под этим деревом. А как проснется — снова исчезает на целые дни из замка. И является он всегда в одно и то же время — в полдень.
— А как же все эти люди — там в городе и здесь во дворце, — спросила газель, показывая на лежащих у входа во дворец усыпленных слуг, рыцарей и придворных, — просыпаются ли они когда-нибудь?
— Ох, газель, им-то уж никогда не проснуться! Разве только, если это страшилище исчезнет с лица земли. Видишь ли, когда-то это царство принадлежало великому и доброму царю… И вдруг, откуда ни возьмись, прилетело это чудовище, убило нашего государя, всех его воинов и свиту, а остальных жителей страны дракон усыпил своим огненным дыханием.
— А если удастся убить дракона, вся страна оживет?
— Да, тогда все немедленно проснутся, — сказала старушка. — Но что говорить понапрасну, никто на целом свете не совладает с драконом. Не один уже пробовал, да погибал или засыпал, как остальные, без памяти и без чувств. У дракона ведь семь голов, и даже если все их отрубить, вырастают новые. Кто же справится с таким чудовищем? — вздохнула старушка, опасливо оглядываясь по сторонам, и со страхом прислушиваясь, не возвращается ли ее господин.
— Послушай меня, матушка, — сказала газель, — я освобожу тебя и твою страну. Только нарви мне этого зелья, что цветет там, под стеной, пунцовым цветом. Это волшебное зелье. Как только дракон его проглотит, он в ту же минуту упадет мертвым на землю, не отрастут наново все его семь голов. Ты только не бойся, брось это зелье в варево, которое готовишь ему.
Старушка нарвала целую корзину этого зелья, подсыпала его в драконово варево и стала дожидаться возвращения чудовища.
Ровно в полдень на следующий день вдруг зашумел вихрь, воздух запылал жаром, и семиголовый дракон появился на дворцовом крыльце.
— Эй, старая! Давай быстрей есть! Голоден я сегодня страшно, — зарычал он во всю мочь, бросая во все стороны взгляды своих налитых кровью глазищ на всех семи головах.
— Все готово, государь, — сказала старушка и огромной ложкой еще раз помешала в больших котлах.
В мгновение ока дракон все проглотил, вылизал котел своими семью языками и тут же свалился с рычаньем на землю, царапая ее своими когтями так, что во все стороны посыпались искры. Минуту спустя он уже был мертв.
И тут же, как только дракон испустил свое последнее ядовитое дыхание, все вокруг сразу ожило. Дворяне, рыцари, придворные дамы и лакеи задвигались и занялись, как ни в чем не бывало, своими делами, точно лишь на минутку прервали их, а не спали до сих пор непробудным сном. На городских улицах сделалось сразу же оживленно и шумно: торговцы начали привычно кричать, захваливая свой товар, дети принялись за свою веселую беготню, их матери принялись за свои домашние дела, а ремесленники отправились в мастерские. Кареты стучали колесами по булыжникам мостовых, собаки лаяли, колодцы скрипели, женщины на головах носили воду в кувшинах, — все вокруг радовалось жизни, солнцу, движению.
Увидев все это, старушка вскрикнула от радости и бросилась к газели с таким проворством, точно ей и лет стало меньше, как будто влились в нее новые силы.
— О газель! Ты наша спасительница, будь прославлена в веках. Господствуй над нами! Это царство принадлежит тебе.
— О нет, дорогая матушка! — ответила ей газель. — Это царство отныне будет принадлежать моему господину — султану Дараю. Нет у меня ни минутки времени, я сейчас же должна мчаться к нему, чтобы поскорее вручить ему ключи от городских ворот. Приготовь, матушка, все необходимое в дорогу, прикажи нагрузить возы подарками, а в золотую карету пускай запрягут шестерку лошадей, да отряди шесть самых отважных рыцарей и догляди, чтобы все было достойно величия и могущества моего господина, а вашего государя.
Не прошло и часа, как во дворе замка уже стояли две золотые кареты, а их возницы еле-еле удерживали белоснежных скакунов. Рыцари в серебряных доспехах, готовые к походу, ждали уже у ворот, возы прогибались под тяжестью драгоценной поклажи.
По знаку газели весь караван пустился в путь ко двору султана Аравии. На прощанье газель сказала старушке:
— Будь готова, матушка! Жди нашего возвращения и присматривай, чтобы в замке все было приготовлено к приему султана Дарая и его молодой супруги.
— О, ты можешь быть спокойна, газель, солнце очей моих, я уж обо всем позабочусь. Только счастливо возвращайся. — Говоря так, старушка погладила газель по ее изящной, маленькой головке и закрыла за ней ворота дворца.
…Идет уже седьмой день, как Дарай прибыл во дворец султана, а газели со свитой все нет, как нет. Удивляться начал султан Аравии столь долгому отсутствию вооруженной царской стражи, которую его будущий зять, якобы, оставил в лесу семь дней тому назад. Удивлялась дочь его, удивлялись и придворные султана Аравии. Одни строили предположения, что на свиту Дарая напали разбойники, другие — что их тигры загрызли, третьи перешептывались, что Дарай — это скорее всего какой-то проходимец, а вовсе не султан, и что вся история о придворных, о свите и о царстве выдумана.
Нахмурился султан-отец, когда дошли до него эти вести и перешептывания. Призвал он к себе Дарая.
— Дарай, сын мой, прости, что беспокою я тебя, но дороже твоего покоя мне судьба единственной моей дочери, Фатьмы, твоей будущей супруги. Беспокоит меня, что случилось с газелью и твоей свитой. Ты говорил, что она устремилась навстречу твоим рыцарям. Но вот уже седьмой день приближается к концу, а их и следа не видно. Скажи мне, султан Дарай, где ты оставил своих людей? Я вышлю им навстречу отряд моих вооруженных воинов, может быть, им понадобится помощь.
— Я также беспокоюсь о них, о государь, — сказал Дарай дрожащим голосом. — С той минуты, как покинула меня газель, я ни на мгновенье не был спокоен. Нет сомнений, что с ними стряслось несчастье. Позволь же, мой отец и государь, и мне пуститься в путь вместе с твоими рыцарями. Я должен отыскать свою газель! Должен!
Дарай говорил сущую правду. С тех пор, как его покинула газель, он потерял всю свою смелость и гордость… По мере того, как день сменялся новым днем, а газель все не возвращалась, страх все сильнее сжимал его сердце. Что он может сделать без нее? Как объяснить султану и своей невесте отсутствие царства? Ведь кроме одного скакуна, богатой царской одежды, оружия и драгоценностей во всем мире у него нет ничего. А ведь он собирается стать зятем самого султана Аравии… Что же будет, когда обман обнаружится? Придется, наверное, погибнуть ему позорной смертью от рук самого Аравийского владыки.
«И во всем виновата газель. Если б не она, никогда бы не попал я в такую беду», — начинал иногда про себя сердиться Дарай, бродя по богатым покоям султанского дворца. Сейчас, когда ему пришлось стоять перед королем, отвечая на его расспросы, все эти мысли еще раз пронеслись в его голове.
И вдруг из-за дворцовых ворот донеслись до него громкие звуки труб, звон рыцарских шпаг и мечей, бой барабанов, шум и гомон множества голосов, крики и смех.
Дарай взглянул в окно и радостно воскликнул:
— Газель! Это газель возвращается с моей свитой!
И в самом деле это была газель с рыцарями и караваном карет, навьюченных мулов, верблюдов и ослов.
Просиял лик султана, а с лица его дочери Фатьмы исчезли следы печали и беспокойства.
Но больше всех радовался Дарай.
Вечером, оставшись один в своих покоях, он вызвал к себе газель и начал ее расспрашивать о своем царстве. Велико ли оно и могуче? Богат ли дворец? Сколько в нем царских покоев? Сколько дворцовых слуг у него, какие конюшни, сколько тысяч коней и верблюдов?
Удовлетворив свое любопытство, он похлопал газель по шее и сказал:
— Ну, я вижу, что мне нечего стыдиться перед Фатьмой. Но ты-то могла бы избавить меня от стольких дней ожидания!
И, вытянувшись на своем ложе, он подал газели знак, чтобы та оставила его одного.
Вскоре была торжественно отпразднована свадьба Дарая и Фатьмы. Весь царский дворец гремел от музыки, танцев и песен. А потом Дарай вместе со своей молодой супругой в сопровождении свиты двинулся в путь к своему царству.
Со слезами на глазах проводил свою дочь старый султан.
Газель бежала впереди каравана. Дел у нее было полным-полно: и путь указывать, и места постоев определять, и о порядке в пути заботиться.
А ее господин, султан Дарай, ехал со своей молодой женой в золотой карете, обитой голубым бархатом и украшенной жемчугами. Был он так счастлив, что обо всем на свете позабыл, засмотревшись на прекрасное лицо Фатьмы. Лишь время от времени он бросал приказания своим слугам и рыцарям из свиты и был так горд и высокомерен, что все перед ним дрожали.
Однажды, когда он приказал выпороть молоденького пажа за то, что тот недостаточно быстро обул его, газель вступилась за мальчишку. Однако Дарай, сурово сдвинув брови, сказал:
— С каких это пор газель-рабыня смеет делать замечания своему господину? На первый раз я прощаю тебя, из уважения к твоим заслугам перед троном, но помни свое место!
Газель печально отошла в сторону и с тех пор приближалась к Дараю только по его зову.
Наконец, после долгого путешествия, показались стены города, а за ними — весь блестя и сияя на солнце — царский дворец, белый, как из алебастра, с четырьмя великолепными узорчатыми башнями по углам.
Прекрасная Фатьма и ее придворные надивиться не могли красоте этого города и дворца.
— Так вот оно какое твое государство, мой дорогой супруг! — с восхищением произнесла Фатьма, приподымая край своего покрывала.
— Да, Фатьма, и отныне ты будешь владеть им наравне со мной, — гордо произнес Дарай и приказал бить в бубны и трубить в рога в честь его приезда.
На пороге дворца встретила их старая хранительница и отдала ключи от замка молодой государыне в знак того, что с этих пор она тут будет царить. При виде газели улыбка осветила морщинистое лицо старушки. Глядя на свою приятельницу и целуя ее, она все приговаривала:
— Так уж я рада, что вижу тебя, моя дорогая, так уж рада! — Но в этот же момент обе они вздрогнули от гневного сурового окрика Дарая:
— Оставь свои нежности! Проводи лучше царицу в ее покои.
Газель в тот день одиноко блуждала по дворцовым садам и паркам. Печальна была она, не радовал ее ни шум, ни гомон улиц, ни оживление, царившее в городе и во дворце. Не радовали ее и звуки веселой музыки, долетавшие до нее из покоев, где пировал ее господин, султан Дарай.
Так прошло несколько дней. Дарай с Фатьмой все время проводили на балах, на пирах и турнирах.
Сотни слуг от зари до зари безустанно носились, выполняя каждое желание своего нового владыки.
Только газель, печальная и грустная, блуждала по залам и аллеям садов, робко пробираясь в толпе гостей и придворных рыцарей, всеми понукаемая, никому ненужная.
Однажды вечером легла она и сказала старой хранительнице:
— Заболела я, матушка, тяжело заболела. Пойди к моему господину, султану Дараю, и скажи ему такие слова:
«Газель умирает. Не ест, не пьет, только просит тебя, государь, снизойти — проведать ее!».
И старушка отправилась к султану в его покои. Остановившись перед Дараем, она отвесила ему низкий поклон.
— Чего тебе нужно? — спросил Дарай.
Он возлежал на своем ложе, угощаясь сладким шербетом и затягиваясь ароматным дымом кальяна.
— Государь, наша газель умирает. Не ест, не пьет, только просит тебя, государь, снизойти, проведать ее, — сказала старая хранительница.
Дарай нетерпеливо поморщился и, отложив трубку, произнес:
— Дай-ка ей похлебки из проса. Она, как видно, объелась сладостями.
Старушка со слезами на глазах вернулась к газели и передала ей ответ Дарая.
— Нехороший он, этот твой господин, голубка моя. Ты для него жизни не жалела, царство ему раздобыла, а он платит тебе черной неблагодарностью.
Горько заплакала газель, но ничего не сказала.
На следующий день снова призвала она старушку.
— Дорогая матушка, мне все хуже и хуже становится, пойди к моему господину, да передай ему в точности мои слова:
«Газель смертельно больна. В память того, что было, она умоляет тебя придти».
Пошла старушка к Дараю и говорит:
— Газель смертельно больна. В память того, что было, она умоляет тебя придти.
Дарай в этот момент сидел за пиршественным столом. Поморщился он, услышав слова старушки, и ответил:
— Да что ты мне вечно портишь настроение, старая! Ничего с ней не станется, с этой газелью. Пусть немного поголодает, — и дело с концом. Вижу я, что слишком уж много она себе позволяет, слишком я ее разбаловал. И передай ей от меня, что я вспоминать даже не хочу о том, что было, хочу наслаждаться тем, что есть. А тебе раз и навсегда запрещаю приходить ко мне с подобными глупостями.
Вернулась старая служанка к газели и с плачем рассказала, как принял ее Дарай.
— Уж ты, моя голубушка, забудь о нем, нет у него больше сердца к тебе, забыл он обо всем, что ты для него сделала, — произнесла она с жалостью, печально качая головой.
Застонала тогда газель от боли и вымолвила тихонько:
— Иди же, матушка, еще раз к моему господину и скажи: «Умирает уже газель. Разве не жаль тебе той, которую ты выкупил за серебряный шиллинг, найденный в мусоре?»
И снова пошла старушка к Дараю, повторить ему слова газели, но он, не дав ей и рта раскрыть, закричал:
— Снова ты здесь, старая ведьма! Прочь отсюда, иначе я велю тебя палками избить!
— Я пойду, я пойду, на конец света готова уйти, чтоб только глаза мои не видели такой неблагодарности. Но до этого я обязана повторить тебе слова твоей благодетельницы: «Умирает уже газель. Разве не жаль тебе той, которую ты выкупил за серебряный шиллинг, найденный в мусоре?»
Услышав эти слова, Дарай соскочил с трона, на котором восседал, окруженный придворными, и бешено завопил:
— Пусть издохнет твоя газель и ты вместе с нею! Прочь отсюда! Схватить эту старуху!
С плачем, еле волоча ноги, побрела старая хранительница замка к газели. Остановилась она перед ней, смотрит, но ни слова от жалости вымолвить не может. Газель, тяжело дыша, взглянула на старушку и все сразу сама поняла. На глаза ее навернулись две большие слезы, еще раз вздохнула она, тяжело уронила голову на землю и умерла.
В ту же самую ночь Фатьма, супруга султана Дарая, видела сон. Снилось ей, что она снова в доме своего отца, играет в мяч во дворце. А когда проснулась, то и глазам своим не поверила. Протерла она глаза и снова огляделась по сторонам. Да нет — не сон это: все тот же ее родимый дом, те же самые спальные покои, то же самое ее ложе с серебряными грифами и все те же слуги встречают ее с улыбками, а дорогой батюшка радостно ее обнимает… А султан Дарай и царство его, и свита — все это ей только приснилось…
Дарай также видел страшный сон в эту ночь. Будто он — голодный, в лохмотьях — ковыряет своей палкой в кучах вонючего мусора, выискивая остатки пищи.
— Ох, что за отвратительный видел я сон. Все еще преследуют меня воспоминания о том, что бесповоротно уже минуло! — воскликнул он, вскакивая со своего ложа.
— А ты здесь откуда взялся, старый попрошайка? Негде тебе уж и спать, только на моем дворе? А ну-ка, выкатывайся отсюда поскорей, дармоед несчастный! За работу лучше б взялся, лентяй, чем по мусорным ямам лазить!
Старый хозяин с палкой в руке набросился на Дарая, а тот прыгнул в сторону и опрометью бросился наутек — только пыль поднялась столбом.
