20 июня 1976 года
Йовилль, Йоханнесбург, Южная Африка
Через несколько дней после того, как Пит и соседские ребята исчезли из виду в заднем окне машины Эдит, ландшафт моей жизни изменился столь радикально, что я стала в нем чужестранкой.
У меня больше не было ни своей комнаты, ни своей ванной; отныне мы с Эдит делили ее спальню, а также ее кровать. Эдит постаралась освободить в шкафу место для моих пожитков, но это оказалось нелегким делом, поскольку шкафы Эдит трещали по швам от одежды, обуви, сумочек и аксессуаров.
Я ухитрилась занять крошечное, но собственное место – в тайник в основании туалетного столика Эдит я положила мамину тушь. Только это место и было полностью моим – мне не нужно было делить его с Эдит или Кэт.
Эдит решила не пускать меня в школу, “пока пыль не осядет”, а я не стала спорить – мне удалось то, о чем большинство детей только мечтает. Мне не приходило в голову, что поскольку Эдит жила в Йовилле, центральном районе города, в нескольких милях от Боксбурга, я попросту не смогла бы ходить в свою начальную школу, – школу, которую я счастливо посещала и которую воспринимала как нечто само собой разумеющееся последние три с половиной года. В классе у меня были друзья, и знай я, что больше не увижу их и даже не смогу попрощаться, я бы проявила упорство.
Нет школы – нет и занятий после уроков. Со спортом у меня всегда обстояло неважно, так что угрызений совести по поводу того, что я могу подвести какую-нибудь спортивную команду, я не чувствовала. А вот возможность ходить в библиотеку я очень ценила, и розовый абонемент был одним из моих самых драгоценных сокровищ. Мысль о том, что отныне мне недоступна библиотека, где я могла часами рыться на полках, вгоняла меня в тоску.
А еще книги всегда помогали мне понять, как устроен мир, и давали ответы, когда я нуждалась в них.
– Эдит?
– М-м?
– А ты не могла бы отвести меня в библиотеку? Ну пожалуйста!
– В библиотеку? Но здесь же полно книг. – Эдит повела рукой в направлении полок, где теснились ее туристические книжки.
Я не знала, как сказать ей, что эти книги могут мне пригодиться, только если я соберусь в кругосветное путешествие, но я оказалась в новой реальности, без родителей, и отчаянно нуждалась в чем-то, за что можно ухватиться.
– Вообще-то я не люблю книжки с картинками, – сказала я вместо этого.
– Книжки с картинками? – У Эдит сделался оскорбленный вид. – Это не книжки с картинками. Это путеводители, составленные лучшими писателями-путешественниками и фотографами в мире.
Я поняла, что если надеюсь получить желаемое, то должна подыграть, привести Эдит в хорошее настроение. Я пошла вдоль полок, вытаскивая книги, пролистывая их и громко вздыхая каждые несколько минут. Наконец Эдит спросила, в чем дело.
– Красивые книги, – заверила я ее. – Только в них, кажется, про сирот ничего нет.
– Про сирот, а? Так вот про что ты ищешь?
Я кивнула.
– Ладно, я поняла. Обещаю: скоро мы пойдем в библиотеку.
Мне хотелось обследовать новую среду обитания, но Кэт была против вылазок. Мы выросли в Витпарке, крохотном захолустном пригороде, где никогда ничего не случалось. Кэт никак не могла привыкнуть к жизни в большом городе. Шум и гам, постоянное движение, вой сирен, вонь мусора, скопления многоэтажных домов выше породных отвалов – все это было для нее чересчур. Тысячи людей разного цвета кожи, роившиеся на улицах, словно муравьи, пугали Кэт, и я решила побыть с ней дома.
Всю первую неделю Эдит отвечала на бесконечные звонки от руководства шахты, извещавшего ее о ходе расследования. Полиция пришла к мысли, что убийство не было личным, моего отца не выбирали специально. Эдит удовлетворили заверения полицейских, а меня – нет. Я видела, какое лицо было у нашего садовника, когда отец обозвал его “никчемным негритосом, у которого мозгов меньше, чем у мула”, – тот повыдергал хризантемы, приняв их за сорняки. Я не знала, как отец разговаривал с чернокожими на работе, но если так же, как с садовником, то нетрудно понять, что они его ненавидели.
Когда я изложила свои сомнения Эдит, та сказала, что в тот день черные учинили беспорядки в Соуэто и убийства происходили по всей стране, что началась революция.
– Твоим маме с папой ужасно, ужасно не повезло, Робс. Они оказались в плохом месте в плохое время. Полиция изо всех сил старается поймать убийц.
После того как я узнала правду о “Патрульных машинах” и после своего собственного чудовищного опыта с полицией я не слишком верила в способность полицейских найти убийц моих родителей.
– Мы можем поехать туда, где погибли мама с папой?
– Зачем? Хочешь положить цветы?
– Цветы? Нет, я хочу поискать ключи.
– Ключи?
– Да, что-нибудь, оставленное убийцами. Мы найдем улики и поймаем преступников.
Эдит вздохнула:
– Например?
– Например, много чего. Платок с вышитой монограммой, зажигалка с гравировкой, визитная карточка, редкий сигарный пепел или монокль, изготовленный по особому заказу.
– Заяц, ты ведь понимаешь, что мы не в Англии и на дворе не девятнадцатый век?
Но нет, я не понимала ее скептицизма, в книжках сыщики то и дело находили подобные улики, о чем я и сообщила Эдит.
– Робс, люди, которые убили твоих родителей, – почти наверняка нищие, необразованные и не могут позволить себе ни носовых платков, ни сигар, ни моноклей.
– Ага. – Я повертела эту мысль так и сяк. – Но там могут быть отпечатки резиновых сапог очень большого размера или особый сорт нюхательного табака, который употребляют лишь немногие шахтеры.
– Хм, это уже получше, но полиция и так обыскала место преступления.
– Вдруг они что-то упустили? И если ты отвезешь меня туда, я возьму увеличительное стекло…
– Нет, Робин! Это не игра и не то, про что рассказывают по радио или в книжках. Это реальная жизнь. Те люди опасны, а ты – ребенок.
– Но…
– Никаких “но”! Ты это от меня нечасто слышишь, потому что когда я говорю “нет”, то напоминаю себе собственную мать и, если честно, терпеть этого не могу, но, боюсь, тут я должна проявить настойчивость. Предоставим профессионалам искать убийц и ни в коем случае не станем совать нос в это дело. Ты меня поняла?
Я что-то невнятно пробубнила.
– Я спрашиваю, ты меня поняла?
– Да, – вздохнула я. – Я тебя поняла.
Помимо информации о расследовании шахтерское начальство сообщило, что касса взаимопомощи готова организовать похороны и покрыть расходы; Эдит согласилась, что это самое малое, что они могут сделать. Женщина из кассы взаимопомощи, представившаяся как миссис ван дер Вальт, позвонила поздно вечером, чтобы обсудить организацию похорон. Она говорила так громко, что Эдит отвела трубку от уха, и я слышала каждое слово, произнесенное этой женщиной.
– Может быть, начнем с выбора гимнов? Большинство любит “Великую благодать”, но я неравнодушна к “Разрушилось утро”.
– Кит и Джолин не были религиозны, – сказала Эдит, – а сама я агностик. Вы не могли бы вместо гимнов включить “Плач в часовне” Пресли?
Судя по голосу, миссис ван дер Вальт была скандализована.
– Церковь – не место для рок-н-ролла!
– Прошу прощения, но у Пресли много религиозных песен, госпела!
– Ag, это еще хуже рок-н-ролла. Вы же не станете недооценивать зло, заложенное в музыке черно…
Эдит прервала ее:
– Слушайте, не берите в голову. Запустите, что вам больше нравится, что угодно, кроме “Господь пастырь мой”.
Когда Эдит и моя мама были маленькими, у них в доме обретались две служанки, которые щипали и шлепали девочек, если бывали уверены, что это сойдет им с рук. Девиц этих звали Гуднесс и Мерси; Эдит говорила, что каждый божий день она едва не визжала от одной только мысли о них и уверена, что моя мать чувствовала то же самое.
Покончив с музыкой, они перешли к цветам.
– Что вы думаете о желтых розах в церкви? Они выглядят весело, и Джолин их любила, – предложила Эдит.
– Но желтый – не цвет скорби! Я думаю, лучше выбрать белые лилии.
– Не понимаю, зачем вы вообще взяли на себя труд советоваться со мной. – Эдит накручивала провод на указательный палец.
– Я просто пытаюсь помочь, миссис Вон…
– Мисс. Мисс Вон.
Я не слышала, что говорила после этого миссис ван дер Вальт, потому что она понизила голос настолько, что Эдит пришлось снова поднести трубку к уху. Некоторое время она молча слушала, а потом раздраженно воскликнула:
– Разумеется, Робин будет на церемонии. Она же их дочь!
Последовали еще несколько секунд молчания. Судя по поднятым бровям Эдит и глубокой морщине, перерезавшей лоб, услышанное ей не понравилось. Она начала постукивать длинными ногтями по столу, глубоко затянулась сигаретой. Наконец у нее кончилось терпение.
– Мне наплевать на ваше “детям не место на похоронах”. Она дочь убитых, их единственный ребенок, и я не стану – слышите? – не стану мешать ей прощаться с родителями. Бедной девочке и так пришлось пройти через суровое испытание, и не дать ей возможности попрощаться с родителями – дикость. Она будет там, и если честно, вы можете засунуть свои ханжеские возражения прямо в свою толстую голландскую задницу!
Эдит швырнула трубку на рычаг, и Элвис завопил: “В толстую голландскую задницу! В толстую голландскую задницу!”
Тетка затянулась в последний раз, яростно раздавила окурок и велела мне одеваться – пойдем за покупками, готовиться к церемонии.
– Господи, откуда в людях столько консерватизма и чопорности! Ну мы им покажем, правда? Явимся в самом ярком, мать его, желтом, какой только найдем. В жопу миссис ван дер Вальт и ее слонов в посудной лавке.
Мне не понравилось про желтые наряды – слишком похоже на мою школьную форму, но при упоминании о слонах я воспрянула духом.
– Думаешь, она их приведет? – спросила я.
– Кого?
– Слонов. Думаешь, миссис ван дер Вальт приведет в церковь слонов?
Эдит на секунду замолчала, а потом рассмеялась:
– Заяц, со смеху с тобой помрешь.
Я сомневалась, что это так уж смешно, однако с надеждами на слонов не распрощалась.