Вчера я получила письмо Густава Люциле. Мое сердце билось, когда я держала его в руках. Я колебалась, отдать ли его, или вскрыть. В конце концов я уступила любопытству.

Письмо содержало только упреки милой за долгое молчание и изъяснения в любви. Трогательный тон его жалоб и деликатность его чувствований исторгли из меня несколько слез.

Едва я замкнула письмо в шкатулку, как вошла в комнату Люцила с платком у глаз.

— Вот уже два месяца, — сказала она мне, — как Густав отправился, и я не получаю от него известий; это напрасное ожидание повергает мое сердце в отчаяние. Внимательно прислушиваясь, что говорят о банде, к которой он принадлежишь, я с места на место в мыслях следую за ним, подвергаюсь тем же случайностям, темь же опасностям. Теперь вот он на краю королевства, преследуемый жестокими врагами. Я не смею предаваться своим горьким мыслям: может быть, он уже пал под смертоносным оружием. Ах, моя дорогая! Я потеряла надежду его увидеть.

Произнеся эти слова, она склонилась над столом, спрятала лицо в руках и залилась слезами.

Мое волнение было также велико, я чувствовала себя растроганной: я хотела бы, чтобы письмо не было распечатанным; я едва даже не вручила его ей совершенно распечатанным.

Замешательство мое было чрезвычайным. Я трепетала от боязни, чтобы она не подняла глаз и не заметила его.

Наконец, овладев несколько собою, я пыталась ее утешить.

— К чему огорчаться так тем, чего, может быть, и не случилось, Люцила? Сколько непредвиденных случайностей могут замедлить прибытие письма в состоянии, в котором находится королевство. Немножко терпение. Вы, может быть, накануне получение известий от Густава.

Эти слова заронили луч надежды в ее сердце и разогнали несколько ее черные мысли.

Едва она ушла, я запечатала письмо и послала его в конверте одному знакомому в Кракове с просьбою вернуть его мне без замедление по почте. Когда оно пришло, я тотчас вручила его Люциле.

Она восторженно схватила его, прижала к губам, стремительно развернула. Вскоре слезы радости залили бумагу.

Прочитав два или три раза, она посмотрела на печать и была, казалось, изумлена, не увидав герба Густава. (К счастью, я пользовалась фантастическою печатью). Она сделала на этот счет несколько замечаний и больше об этом не говорила.

Принятая на себя роль мне не нравится очень.

Дорогая Розетта, почему я не так закалена душой, как ты: Ты не была бы в затруднении в подобном случае: ты не волнуешься из-за таких пустяков. Чего же ты хочешь? Не всем женщинам дано быть героинями.

Варшава, 29 мая 1770 г.