«Герольд»
В это плаванье наш старик «Герольд» вышел не в добрый час. Сезон не задался с самого начала, и нас подстерегали одни лишь неудачи. Возле Шпицбергена счастье так и не улыбнулось нам, поэтому наш капитан Арчибальд Скотт принял решение обогнуть Гренландию и, пройдя в море Баффина, подойти почти к самому Канадскому архипелагу. Возможно, ему не понравилось появление довольно большого количества норвежских китобоев, хотя, скорее всего, он решил, что наиболее крупная добыча ждет нас там, куда редко отваживается заходить какое-либо другое судно.
Однако, вопреки ожиданиям Скотта, по прибытии в эти воды мы только на третьи сутки наконец-то заметили крупного самца гренландского кита. Целый день мы преследовали эту тварь, которая, казалось, издевалась над нами и никак не желала подпускать к себе ближе, плавно уходя между льдами только затем, чтобы вновь появиться где-нибудь за полмили от нас. Арчибальд через некоторое время пришел в совершенную ярость и, вместо того чтобы плюнуть и поискать другую добычу, поклялся, что прибьет «эту заразу» во что бы то ни стало. «Герольд» пустился в погоню, мы весь день мотались за этим китом и пару раз спускали шлюпки с гарпунерами, но хитрец каждый раз ускользал от нас. Так он и оставил в полнейших дураках нас – и прежде всего самого Скотта, посылавшего ему вслед самые отборные ругательства. Команда втихомолку посмеивалась над этой дуэлью, и некоторые даже заключали друг с другом пари, кто кого перехитрит. Теперь же авторитет Скотта как охотника явно пострадал, главным образом в его же собственных глазах. Как так, какой-то мешок с жиром посмел одурачить его – опытного китобоя, на счету которого было столько славных уловов, среди которых были и настоящие победы! Ведь именно нашему судну удалось загарпунить Сердитого Боба, год назад вдребезги размолотившего две шлюпки с «Катрин» и утопившего восемь человек из их команды…
Скотт чувствовал направленные ему в спину насмешливые взгляды, и чем сильнее он раздражался, тем больше веселья вызывал. Этой ночью разразился настоящий шторм с резкими порывами ветра. «Герольд» валяло с борта на борт, ледяные волны доставали иной раз чуть ли не до самого планширя. Мы всеми силами старались держаться на открытой воде, не приближаясь к ледяному массиву у берегов Баффиновой Земли…
Днем, когда установилась тихая и солнечная погода, на горизонте показались возвышенности острова Девон, левее которого виднелась открытая полоса в заливе Ланкастер. С марса крикнули о наличии свободной воды. По-видимому, Скотт принял решение углубиться в залив, так как «Герольд» повернул туда. Эти вопросы доходили до меня практически в самую последнюю очередь, так как занимал я одну из самых низких должностей на корабле – помощник нашего плотника Карлоса Слоуна. С самого утра мы с ним при помощи одного из матросов ремонтировали разбитый штормом битенг, и как раз сели выкурить по трубке, глядя на постепенно окружавшие нас плавучие ледяные громады, когда с марса раздался громкий крик тревоги, который сразу же подхватили на баке. Все моментально оставили работу и кинулись к бортам, из каюты появился встревоженный Скотт в сопровождении помощника и боцмана. Мы насторожились и с удивлением посмотрели друг на друга.
– Что там? – спросил Карлос, прислушавшись. – Ни черта не разобрать. Орут как вороны…
Внезапно по правому борту из-за высокой гряды льдов вышел большой двухмачтовый корабль. Медленно покачиваясь на волнах, он приближался к нам. Борта его были покрыты густыми наплывами льда, подобно юбке опоясавшими по миделю весь его корпус. Мачты и надстройки его сверкали слоем инея, с рей, вант и русленей свешивались огромные сталактиты застывшей воды. Беспорядочно свисавшие с бортов канаты были усеяны гирляндами сосулек, палуба занесена снегом, а на крышах надстроек громоздились беспорядочные метровые сугробы. Видно было, что кораблем никто не управлял и он шел волей ветра и течения. Внезапно, не дойдя до нас около двух кабельтовых, он резко остановился, и за борт его рухнула часть обледеневшего рангоута грот-мачты. При виде этого жуткого, безмолвного корабля все разом замолчали, с ужасом уставившись на явившийся перед нами призрак.
Среди замершей команды раздался шепот, а затем резкий крик:
– Летучий Голландец!
– Тихо! – крикнул с юта Скотт, перекрывая своим голосом нараставший гвалт. – Дурачье! Голландец не может показаться в этих местах! Мы не у мыса Горн, черт вас подери. Глаза протрите! Неужели вы не видите, что это судно, попавшее в беду и нуждающееся в помощи! Посмотрите, в каком состоянии его оснастка! Должно быть, они уже больше года как вмерзли в лед и вчерашний шторм наконец-то освободил их!
Его слова, прогремевшие над палубой, в один момент вразумили команду, разом прекратив начинавшуюся на борту панику. Все разом успокоились, и, рассыпавшись по шканцам, кто-то даже залез на салинг, стали пристально рассматривать страшного гостя. На сигналы и крики оттуда никто не отозвался – ледяной корабль безмолвствовал, нигде не было никаких признаков живых…
– Нет, – сказал Крис, стоявший рядом со мной и внимательно всматривавшийся в странный корабль. – Это не призрак. Но похоже, что он уже давно брошен. В самом деле: грот-мачта покосилась, гик сломан, половина вант порвана… Нет, там точно никого не осталось.
– Смотрите, сколько снега на палубе, – сказал боцман со шканцев, показывая рукой. – Там не меньше пяти лет никто не появлялся…
– Надо обследовать его, может, там есть чем поживиться, – пробормотал Дуглас, но настолько осторожно, словно боялся, что его кто-то услышит. Однако эта идея, похоже, овладела Скоттом прежде всех, так как он сразу же кликнул желающих подняться вместе с ним на борт загадочного судна. Как ни странно, охотников идти с ним нашлось крайне мало, однако я, Джек Горди и Крис Ланн вызвались сразу же в первых рядах. Нашему примеру последовали еще трое, остальных Арчибальд назначил уже приказом. Через десять минут вельбот уже покачивался на волнах и мы, спускаясь по шторм-трапу, рассаживались по банкам, продолжая время от времени поглядывать на заледеневшее судно.
– А ну-ка навалились! – рявкнул боцман Эдинсон, и мы, с силой налегая на весла, отвалили от борта «Герольда» и двинулись к неизвестному соседу.
– Шхуна, – сказал Джек. – Не меньше четырехсот тонн. Похоже, что англичанин. Интересно, откуда он тут появился, и что вообще его сюда занесло?
– Наверняка полон товаров, – сказал Горди, налегая на свое весло. – Должно быть, хотел в Китай проскочить. А где его могло зажать? Интересно, выжил там хоть кто-нибудь…
– Вряд ли, – ответил Эдинсон. – Шлюпок на рострах не видно. Скорее всего, все ушли оттуда пешком – и наверняка сгинули во льдах. Зимой в этих местах температура опускается до минус пятидесяти.
– А вдруг там все еще томится какой-нибудь несчастный, ждущий вызволения? – спросил Крис.
– Не хотел бы я с ним встретиться, – вставил я.
За этими разговорами мы постепенно приближались к загадочному судну. Это была большая шхуна, не менее ста пятидесяти футов в длину – издали ее вполне можно было принять за бригантину. Вблизи вид оказался еще страшнее: корпус выдавал все свидетельства ветхости; во многих местах его покрывали глубокие трещины. Спутанные и оборванные снасти безобразными клочьями то тут, то там свешивались с фальшбортов; кормовые окна были покрыты толстым слоем льда; перила на юте почернели и во многих местах обрушились; обломанный бушприт висел, запутавшись в ватер-штагах…
Весь корабль был в настолько плачевном состоянии, что, казалось, вот-вот рассыплется – и непонятно было, каким еще чудом он держался на плаву.
– Эй, – крикнул Скотт, – на корме его есть название. Подгребите поближе, буквы еле видны, ни черта не разобрать… «Одавилис», «Октавиан», «Октавиус». Да, там написано «Октавиус. Ливерпуль». Никогда не слышал о таком корабле… Эй, ребята, из вас никто не видел эту посудину раньше?
– Никогда не встречал, – ответил почему-то один Крис, и все остальные подтвердили его слова. Мне это название также ничего не говорило, но жгучий интерес к этому явно брошенному кораблю полыхнул во мне с новой силой. Еще никогда за все свои двадцать четыре года жизни мне не удавалось найти больше двух центов – и тут прямо в руки мне, возможно, плыло целое состояние. Кто его знает, что скрывалось внутри этого обледеневшего истукана?
Обойдя корму шхуны, мы пристали со стороны борта, обращенного к «Герольду», – множество пар глаз и окуляров с его палубы пристально смотрело на нас.
– Хиггинс, – сказал Скотт, обращаясь ко мне. – Закинь кошку и поднимайся первым, потом подашь конец. Осторожней, не провались, похоже, что там все прогнило насквозь…
Я вскочил с места и, крутанув конец, с первой же попытки со звоном перебросил металлическую кошку через фальшборт. С силой дернул – зацепил.
– Ну. С богом, – сказал я сам себе и, упираясь ногами в обледеневшие доски борта, скользя и срываясь подошвами, полез вверх. Арчибальд и команда, двое в составе которой держали наготове мушкеты, пристально смотрели на меня. Через минуту я схватился обеими руками за край фальшборта и, держа в зубах раскрытый нож, перевалился через планширь и рухнул в снег, покрывавший палубу. Моментально вскочив, бросил вниз конец и оглянулся.
Давно здесь уже не ступала нога человека – палуба была скрыта в плотном насте по самые вершины кнехтов, торчавших из него подобно пням, все двери и люки были заметены снегом. Ступать здесь приходилось с большой осторожностью – неизвестно, какой сюрприз скрывался под белым покровом. Через несколько секунд рядом со мной возник Горди, потом Ланн, который даже присвистнул, очутившись на палубе. Рид, карабкавшийся третьим, должно быть, сунулся лицом к самому боковому окну кормовой каюты, так как неожиданно разразился криками, которые вызвали настоящий ажиотаж на «Герольде». Услышав его крик, стоящие на палубе зашевелились, начали переглядываться, и гомон оживленных переговоров донесся даже сюда.
– Что там? – спокойно спросил Скотт снизу.
– Там человек, – кричал Рид. – В каюте. Он сидит за столом!
– Сидит за столом? – удивленно спросил Скотт.
– Да, капитан, будь я проклят! Я вижу его очертания. Все стекло замерзло…
Скотт, нетерпеливо растолкав остальных, полез наверх сам и, задержавшись возле окна, несколько секунд пристально вглядывался вовнутрь. Лицо его нахмурилось, через секунду он уже перелезал через борт.
– Да, – сказал он. – Там действительно кто-то есть. Идем к шкафуту, там должен быть люк. Лопаты прихватите с собой, лопаты и лом.
Один за другим мы цепочкой, стараясь ступать след в след, увязая в снегу, двинулись по шканцам к баку.
– Копать здесь, – приказал Скотт, и тотчас же заработали лопаты, откидывая в сторону охапки снега. Прошло не меньше десяти минут, прежде чем одна из них с глухим стуком наткнулась на железную петлю, и вскоре крышка люка была полностью очищена.
– Ого, – сказал Чарли. – Да она задраена изнутри! Тут нужно ломать…
С треском воткнулось несколько ломов в щель, расщепляя комингс и расшатывая тяжелую решетку, и нам сообща пришлось потеть не меньше пяти минут, прежде чем под глухой треск и скрип мы наконец приподняли крышку, и она с рычанием и хрустом откинулась назад в снег…
Из черного проема на нас дохнуло могильным холодом и сыростью – казалось, что внутри судна стоял еще более сильный мороз, чем на палубе. Признаюсь честно, мне стало совсем не по себе, и могу спорить, что большинство из присутствующих уже искренне жалели, что согласились приплыть сюда. Один Скотт, казалось, был в приподнятом настроении.
– Спускаемся, ребята, – сказал он. – Клянусь, что мы найдем там кучу всего интересного!
Однако никто не разделил его оптимизма, кроме меня. Движимый больше интересом, чем страхом, я осторожно ступил на трап, ведущий во тьму, и, запалив фонарь, начал спускаться вниз. Очутившись в длинном коридоре, я прислушался: внутри судна стояла мертвая тишина, лишь слышно было, как где-то капает вода. Идти надо было вперед – там, очевидно, и находилась каюта, где Рид увидел человека. Осторожно следом за мной спустился Джек, и я двинулся прямо по коридору – через пару минут впереди появилась белеющая в темноте дверь. Судя по всему, мы пришли.
С сильно бьющимся сердцем я дернул ручку, но она не поддалась – возможно, разбухнув за много лет, намертво приросла к косяку или же была заперта изнутри. Ланн вложил лом в щель и с треском поддел дверь, после чего мощным ударом распахнул ее настежь. Внутри темно-мутный свет, пробивавшийся через заледеневшие стекла окон, скудно освещал каюту, но и этого было вполне достаточно, чтобы хорошо рассмотреть все вокруг. Мы сгрудились на пороге, так как от увиденного зрелища кровь застыла у нас в жилах. Судя по хорошо сохранившейся вокруг дорогой мебели, это была каюта капитана, но захламленная кучей различных вещей. Все вокруг сверкало от инея. Прямо посреди каюты стоял стол, за которым сидела чья-то фигура, откинувшаяся на спинку плетеного кресла. Кто-то из нас окликнул его, но при звуках нашего голоса человек не пошевелился. Это был мертвец с позеленевшим лицом и провалившимся ртом. Перед ним на столе среди разного заиндевевшего барахла лежал раскрытый дневник. В правой руке покойник все еще сжимал ссохшееся гусиное перо. Скотт, который был смелее остальных, осторожно, точно боясь потревожить мертвеца, подошел к журналу и быстрым движением смахнул с него иней. От мороза переплет его стал совсем хрупким и начал разваливаться от первого же прикосновения. Некоторые страницы были склеены между собой – трудно было разобрать написанное, и капитан хмурился, аккуратно перелистывая их.
Я, подойдя сзади, через его плечо успел прочитать:
«…Наши координаты примерно 75° с. ш. 160° з. д. Точнее определить не удается. 17 дней, как мы зажаты во льдах. Вчера погас огонь, и помощник капитана безуспешно пытается разжечь его… Жена хозяина судна сказала, что больше не чувствует ужасного холода. После полудня она скончалась. Остальным из нас, кажется, не суждено никакого облегчения страданий. Это кара Господня за наши грехи… Спасенья нет…»
– О господь всемогущий! – перекрестился я. – Они перенесли ужасные мучения…
– Упокой господь их грешные души! – сказал Скотт. – Бедолаги! Этот корабль стал их могилой – смотрите! Вот помощник капитана – его звали Дэрак Метью.
Недалеко от стола, раскинув длинные ноги по полу и прислонившись спиной к переборке, сидел верзила в короткой меховой куртке. Разметавшиеся вокруг головы волосы намертво примерзли к доскам, высохшие, колючие глаза вглядывались в пустоту с угрюмостью живых. Перед ним лежала крохотная горстка щепок, а в правой руке он все еще сжимал кремень. По левую сторону еще один моряк обнимал пустую пороховую бочку, прильнув к ней всем телом, как к любимой женщине: казалось, вот-вот посиневшие, костлявые кисти его рук зашевелятся и он начнет вставать, царапая каблуками замерзшие доски. За перегородкой обнаружили еще одно тело – от мороза оно превратилось в обтянутый пепельно-серой кожей скелет, примерзший к койке, на которой лежал. И судя по волосам и одежде, тело это некогда принадлежало совсем молодой женщине.
– Должно быть, его жена, тут написано, что она перестала чувствовать холод, – сказал Скотт. – А это первый признак приближения конца. А это, стало быть, их сын…
Возле самого входа в каюту, прямо у трапа лежало скорчившееся тело юнги, судорожно закутавшегося в заиндевелый плащ.
У одной из переборок на спине лежал еще один погибший: рот его, искривленный словно в приступе хохота, был забит снегом, скрюченные, вытянутые перед собой окостеневшие пальцы рук будто пытались выцарапать кому-то глаза…
– Должно быть, сам капитан Ситтон, – произнес Арчибальд. – Здесь написано, что когда он понял, что судну конец, то сошел с ума и много дней сидел, бесцельно глядя в переборку…
Скотт вновь углубился в журнал, и казалось, что больше его ничего не интересовало.
Пораженные видом предсмертных гримас на лицах мертвецов, никто из присутствующих не уделил должного внимания предметам, находившимся в каюте. Почти все вошедшие сразу же попятились назад и рассыпались по всему кораблю, осматривая остальные помещения. Только Джек и Крис остались в каюте капитана – они молча ходили вокруг, лишь поверхностно осматривая обстановку. По всей видимости, прикасаться к вещам у них не было никакого желания. Могу поклясться, что они только и мечтали, как бы поскорее убраться отсюда.
Отец мой был врачом, и в детстве я частенько украдкой, несмотря на все его ухищрения, подсматривал, как он втайне разрезал выкопанных с кладбища мертвецов. Я свято хранил эту тайну, и хотя впоследствии не пошел по стопам отца, но так же не имел страха перед покойниками и всякими глупыми сказками о бродячих душах. Возможно, поэтому многие из команды меня недолюбливали и я практически ни у кого не пользовался доверием.
Меня больше всего интересовала судовая касса, которая, судя по всему, должна была находиться где-то в каюте капитана. Скорее всего, она была в массивном шкафу, в углу, рядом с напольными часами. Нужен был ключ, и он наверняка был где-то на столе или у сидящего за ним покойника (который, как выяснил Скотт, был хозяином судна, неким Ричардом О’Ниллом). Я, подойдя к столу, быстро разметал иней, покрывавший его поверхность. Глазам моим открылись побуревшая карта, секстант, хронометр, еще несколько навигационных приборов и стопка каких-то полусгнивших книг. Я медленно переводил взгляд с предмета на предмет, и только тут неожиданно увидел, что среди всего этого лежало… яблоко.
Сначала я не поверил своим глазам и даже несколько раз тряхнул головою, думая, что померещилось. Однако нет, это были не сгнившие или засушенные остатки плода – это было огромное, зеленое и спелое яблоко. Изумленный, я, сняв рукавицу, взял его в руки. Я ожидал, что это будет затвердевший плод, примерзший к столешнице, но это оказалось совсем свежее, сочное, живое яблоко, будто его только что сорвали с ветки. Оно словно переливалось у меня в руках, и тонкий, невероятный аромат приятно щекотал мне ноздри.
«Господь всемогущий! – с каким-то ужасом подумал я. – Оно же совсем живое. Как, как оно здесь оказалось?! Ведь еще секунду назад на его месте лежал небольшой и ничем не примечательный шар из потемневшего дерева».
Я осторожно скосил глаза на Скотта – он все еще увлеченно разбирал записи в журнале и совсем не смотрел на меня. Крис и Джек продолжали дико озираться вокруг – никто не следил за мной…
– Ребята, – сказал Арчибальд. – Последняя запись, оставленная, судя по всему, этим О’Ниллом, датируется 1762 годом! Сейчас 1775 год! Вы представляете – это судно уже 14 лет дрейфует само по себе с мертвецами на борту. Это невозможно! Судя по записям, они замерзли возле Аляски, а спустя столько лет оказались здесь, возле Гренландии!
«Яблоко! Кто же оставил его здесь? Нет, 14 лет оно никак не могло здесь пролежать. Значит, кто-то уже побывал тут до нас тут…»
Я уже пару месяцев не видел свежих фруктов и почувствовал, как от запаха этого фрукта у меня потекли слюни. Молниеносно схватив плод, я засунул его к себе в карман – никто также этого не заметил. Буквально через несколько минут подошедший к нам Александр Рид доложил, что в кладовых и камбузе совсем пусто и нет даже следа провизии… И в этот момент в каюту ворвались Браун, Кларенс и Симпсон, пошедшие в нос корабля. Теперь же они все втроем в смертельном ужасе почти вбежали назад в каюту.
– Кубрик полон мертвецов! – вопил Кларенс. – Они все погибли здесь!
Их слова были подобны спичке в стоге сена – среди остальных, и без того напуганных жуткой картиной, моментально вспыхнула паника, обуявшая сразу всех. Все сгрудились в каюте капитана, размахивая руками и выкрикивая проклятья.
– Это проклятый корабль, – воскликнул Крис; он пятился из каюты назад, бормоча молитвы и испуганно крестясь. – Черт нас только сюда занес!
– Нужно уходить отсюда! – сказал Джек. – Пока мы живы сами!
– Здесь живет дьявол… – прошептал Рид. – Тут нельзя ничего трогать, иначе он заберет наши души, как забрал души этих людей…
– Сваливаем, ребята, – громко сказал Эдинсон. – Пока еще не поздно это сделать…
– А ну стойте, трусливые ваши души! – рассвирепел Скотт. – Разве вы не видите, что этот корабль шел из Китая. Надо осмотреть трюм – возможно, что здесь богатый груз…
Его перебил разноголосый рев:
– К черту! Надо сваливать! Дьявол заберет и нас! Их погубило колдовство! Ничего отсюда нельзя брать! Уходим!
– Вы суеверные идиоты! – кричал Скотт. – Здесь осталась судовая касса! Смотрите, какие сундуки стоят тут. Нет, она точно не пустая! Ее надо найти! Ищите, ребята, ищите – и возможно, мы найдем много денег! Это приказ, и не подчинившиеся ему будут наказаны!
Настроен он был решительно и готов был применить крайние меры. Однако страх, обуявший всех без исключения, был гораздо сильнее его авторитета. Скотту не помогли ни уговоры, ни увещания, ни угрозы – даже вытащенный пистолет оказался бессилен…
– Попробуй только пальни! – кричал Эдинсон. – Ты хочешь навести проклятье, которое погубило этот корабль, на нас всех?
– Мы оставим тебя самого здесь! – кричал Кларенс. – И ищи тут все что хочешь!
– Это бунт?! – взревел Арчибальд, но под целым градом посыпавшихся на него угроз и проклятий вынужден был отступить. Команда ничего не хотела слушать – всех обуяло лишь одно желание: немедленно убраться отсюда, даже если бы трюмы этого корабля были полны золота.
– Подождите, – сказал я. – Надо найти судовую кассу, тогда и пойдем…
Но меня никто не стал даже слушать. Наоборот, все угрозы и проклятья посыпались на меня.
– Вечно тебе надо украсть, крыса поганая! – взревел Эдинсон. – Только попробуй возьми отсюда что-нибудь! Да я тебе кишки на багор намотаю!
– Нечего тут ходить и лапать все! – орал Браун. – Ты перетащишь проклятье отсюда на всех нас!
– Я видел – он рылся на этом столе! А ну-ка, Хиггинс, покажи карманы! – крикнул Джек. – Если ты попробуешь принести что-либо отсюда к нам на борт, я лично вздерну тебя на рее…
– Эй, парни, вы чего? – Я отступил назад, испугавшись по-настоящему, ибо в мгновение ока все ринулись ко мне…
– Тихо! – выкрикнул Скотт. – Слушай мою команду! Все уходим отсюда. Журнал мы возьмем с собой. Да! Наш долг как моряков узнать, что произошло с этими людьми. Вы все христиане, и наш христианский долг – отслужить панихиду по этим бедолагам. Господь поможет нам добраться назад!
Удивительно, но никто не стал возражать ему в этом, и пока он говорил эти слова, я бросил последний взгляд на стол, и… О бог мой! Только сейчас я увидел ее! Золотая диадема с крупным бриллиантом, лежащая на столе, возле правой руки покойника! Рядом с ней находилось это яблоко, и я не увидел ее, так как она была запорошена инеем. Значит, когда я хватал яблоко, то рукавом случайно смахнул с нее снег! Проклятье! Почему я обратил внимание на это чертово яблоко, не зная, какая вещь лежит рядом с ним!
Я протянул руку, чтобы успеть спрятать ее, но мое движение заметили, и Джек кинулся на меня.
– Опять руки тянешь свои! – заорал он, схватив меня за ворот, как котенка. – А ну пошли отсюда!
Выше меня на голову, шире в плечах раза в два, он выволок меня из каюты и потащил по коридору к люку. Остальные двинулись за мной. Я так и не сумел схватить драгоценность, но успел накрыть ее какой-то тряпкой, чтобы ее не заметил кто другой. Она так и осталась лежать на столе.
Грубо подталкиваемый в спину, я вылез в люк и угрюмо двинулся к шлюпке, в которую меня заставили спуститься первого. Все не спускали с меня глаз, и мне только и осталось, что беспрекословно подчиняться.
– Ребята, – проскулил я. – Я нож свой наверху оставил…
– Я тебе свой подарю, – буркнул Эдинсон, свирепо посмотрев на меня. Последним на борту «Октавиуса» остался Скотт. Судовой журнал, забранный с погибшего корабля он, прежде чем спуститься в вельбот, протянул Брауну.
И тут сгнивший переплет с тихим шелестом развалился в руках последнего. Листы журнала, кружась по ветру, вереницей полетели в воду.
– Дьявол! – завопил Скотт. – Откуда у тебя руки растут, задница проклятая! Ловите их, растяпы, дьявол вас всех подери!
Однако, по всей вероятности, большого желания выполнять его этот приказ ни у кого не вызвал: не меньше пяти минут у нас заняла ловля упавших в воду листов. Но когда их вытащили, чернила расплылись уже настолько, что не было возможности прочитать никакую из записей.
Я мог поклясться, что Браун нарочно выкинул его за борт…
Отвратительно выругавшись, Арчибальд слез в вельбот и приказал отваливать. В руках его осталось только три или четыре листа – как потом оказалось, первый, в котором были перечислены имена команды «Октавиуса», и последний, со страшными предсмертными словами О’Нилла.
Все вздохнули с облегчением, когда вельбот отвалил от борта мертвого корабля и взял курс к «Герольду». Я, сидя на носу, так и вцепился глазами в заледеневшие окна кормовой каюты – там осталось мое богатство. Ах, если бы я догадался сразу залезть туда, то был бы уже не простым матросом самого заурядного китобойного судна, а богатым человеком. Вернулся бы назад королем и никогда бы уже не ломал себе горб на проклятой работе. Любовь красивых женщин, езда в каретах, роскошные апартаменты – а не прогорклый тулуп и заскорузлый багор в руках! А все из-за этих пакостных трусов, будь прокляты их заячьи душонки. Они все, здоровые парни, не боялись меня только потому, что я был самым щуплым из всей команды, поэтому и подтрунивали надо мной как могли. А я видел, как побледнели лица у них там, на этом погибшем корабле!
Хиггинс
В глубоком молчании поднялся я на борт «Герольда» и, отмахнувшись от расспросов напавших на меня товарищей, пошел вниз и с досады зарылся лицом в одеяло на своем гамаке. Через некоторое время была моя очередь идти на вахту. Заняв свое место на баке, я из-под капюшона смотрел на «Октавиус», неподвижно стоявший неподалеку и словно дразнивший меня. Был полный штиль, и он никуда не мог деваться от нас, так же как и мы не могли никуда уйти от него. Как близко было мое богатство, казалось, что оно специально дожидается меня там. Вот оказаться бы сейчас возле того рыма, торчащего из-под снега на палубе «Октавиуса»… Тогда бы я проник в каюту, а назад добрался бы на шлюпке – они там все на месте…
Остальные очень недобро косились в сторону замерзшего корабля, недовольно перешептываясь, – никому не нравилось это соседство и все желали скорее оказаться подальше от него. Так, в мечтаниях, я простоял до самого вечера. Постепенно темнело, и корпус «Октавиуса» уходил во тьму, а на «Герольде» зажгли огни. Скоро меня сменили, и я спустился вниз как раз к ужину. На мое удивление, в кубрике находился Арчибальд Скотт – видимо, он сам только что зашел туда, и скорее всего, его вызвала команда.
– Простите нас, капитан, – говорил Эдинсон, – за наши слова на том корабле. Но это было очень страшно. Поверья никогда не возникают на пустом месте. У вас тоже на берегу остались жена и дети…
Он еще долго говорил, и команда разноголосо поддакивала ему.
– Да ладно, – сказал в итоге Скотт. – Что уж там. Я не буду в этот раз никого наказывать…
– Спасибо, капитан! Мы с вами! – раздались голоса, а я с досады только плюнул. Олухи! Зато и вы никогда не узнаете, что осталось там! Ночью мне не спалось, и я, приподнявшись из гамака, оглянулся. Кругом стояла мертвая тишина – все, кто остался на борту «Герольда», спали. На столе при свете затемненного фонаря Крис, Джек и Браун играли в кости. После посещения «Октавиуса» им явно было не до сна. Я тихонько пошел к выходу из помещения.
– Куда собрался, Хигги? – насмешливо спросил Крис.
– По делам, – ответил я. – Помочь хочешь?
И, не дожидаясь ответа, поднялся по трапу наверх.
Ночь стояла чертовски морозная – усы и щетина у меня на щеках сразу обледенели, и я поглубже надвинул капюшон. Корпус «Октавиуса» белел неподалеку из тьмы, четко выделяясь на фоне окруживших его льдов. Ветра не было – вокруг стоял мертвый штиль. Глядя на покинутое судно, я полез во внутренний карман за трубкой… Когда неожиданно наткнулся на какой-то твердый предмет. Яблоко! Как же я забыл про него. Вытащив плод, я принялся пристально рассматривать его. Вот оно – мое богатство, я вновь скривился от страшной досады, опять сдавившей мне самое сердце, и хотел было уже швырнуть яблоко за борт, но передумал. Тонкий аромат коснулся моего обоняния, и я судорожно сглотнул. Изголодавшийся по свежей зелени за несколько месяцев, я не мог отказать себе в этом – и с хрустом впился зубами в плод. О боже правый! Я никогда еще не пробовал ничего более сладкого, сочного и ароматного, и если мне кто-то стал бы рассказывать о том, что пробовал райские яблоки, то я смело мог бы обвинить его во лжи! Райское яблоко сейчас ел я сам, и никто в мире не пробовал еще такого. Должно быть, сам ангел господень послал мне его, принеся на этот погибший корабль. С сожалением я доел его, проглотив даже огрызок. Да, это стоило того.
А что если это яблоко и погубило их всех…
Не успела у меня мелькнуть эта мысль, как я увидел совсем рядом с собой то, о чем мечтал с того момента, как мы вернулись с «Октавиуса». Кто-то забыл надеть на ялик чехол, и он теперь медленно наполнялся тихо падающим снегом. Не веря своим глазам, я подошел ближе – очевидно, смазывали блоки на рострах и забыли надеть его. Значит, можно незаметно спустить ялик. Я покрутил один из блоков – он вращался совершенно бесшумно.
«Вот если бы еще и весла были там!» – пронеслось у меня в голове, и я заглянул внутрь. Весла и в самом деле лежали под банками. Я посмотрел на шканцы – неподвижная фигура второго вахтенного стояла, повернувшись ко мне спиной. По всей видимости, смотреть в сторону «Октавиуса» у него не было никакого желания. Я прикинул расстояние – его можно пройти за пять минут, а сильный мороз согнал всех с палубы вниз. Сейчас или никогда! Я мгновенно зацепил крюки талей к бортам ялика и взялся за ручку лебедки…
Через минуту ялик уже тихонько стоял под самым бортом, я же расстелил чехол, придав ему очертания лодки, и аккуратно спрыгнул в ялик. Быстрым движением спустил весла на воду и посмотрел на небо: как раз луна зашла за тучу, и я, не скрипя уключинами и стараясь не плескать по воде, быстро погреб к «Октавиусу». От напряжения дыхание рвалось из груди, руки трещали от натуги, но я все греб и греб вперед, изредка оглядываясь на цель. Луна вышла из-за облаков, ярко озарив все вокруг. Проклятье! Сейчас все будет видно как на ладони! Но, в панике оглянувшись, я увидел покрытый трещинами, обледеневший борт «Октавиуса» почти совсем рядом с собой. Еще несколько взмахов – и я зашел в тень, отбрасываемую его носом, затем обошел корабль с другой стороны и, подняв весла, прислушался. Кругом было тихо – ничто не предвещало ветра. Я кинул кошку, но она сорвалась с обледеневшего борта и с плеском, показавшимся мне грохотом ядра, упала в воду. Все оборвалось во мне, но через несколько секунд, ругаясь сквозь зубы, я вытащил кошку из воды, промочив все рукавицы, и повторил бросок. В этот раз мне удалось зацепиться за планширь…
Крадучись, я пополз в тени вдоль борта корабля, беспрестанно оглядываясь на сверкающий огнями «Герольд». Похоже, что моего отсутствия никто пока не заметил – вахтенный на шкафуте продолжал стоять столбом. Вряд ли Эдинсону или Скотту придет в голову сейчас проверять команду поголовно. Во всяком случае, время у меня еще было…
Ага, вот он люк. Луна снова зашла за тучу, и все вокруг погрузилось во мрак, но снег довольно ярко белел в темноте. Осторожно, стараясь не шуметь, я с трудом приподнял тяжеленную крышку и, проскользнув в щель, оказался внутри, в полной темноте. Чиркнув спичкой, я засветил фонарь, прихваченный с «Герольда», и оглянулся вокруг. Дорогу я запомнил хорошо, и много времени, чтобы пройти к каюте капитана, мне не понадобится. Главное, чтобы не провалиться никуда – похоже, здесь все прогнило основательно. Судя по всему, совсем недолго еще судну оставалось гулять по ветру, по всем признакам оно должно было скоро затонуть. Пошарить бы еще здесь не мешало, но ладно – береженого бог бережет. Мускул за мускулом я двинулся вперед по коридору, пока мутный свет фонаря не выхватил из темноты белевшие доски двери в капитанскую каюту. Сердце стучало, казалось, не только в груди, но и отдавалось в руках и даже пятках, в ушах шумело, словно где-то поблизости тюкали кувалдой. Аккуратно я толкнул дверь, и она с громовым в этой тишине скрежетом отворилась. Я, вздрогнув, остановился – ибо мне показалось, что этот скрип непременно должны были услышать на «Герольде». Но нет, вокруг снова настала мертвая тишина арктической ночи. Перешагнув через скорчившееся тело юнги, я, стараясь не глядеть вокруг, двинулся к капитанскому столу. Проклятый фонарь еле теплился, бросая вокруг себя небольшой кружок света.
Ричард О’Нилл по-прежнему сидел на своем месте и, выплыв из темноты, уставился на меня провалами своих глаз. «Интересно, – мелькнуло у меня в голове, – сколько же ему было лет?»
Быстрым движением я протянул руку и, наступив на что-то скользкое, едва не рухнул навзничь. Я посмотрел вниз. Это была маленькая деревянная крышка от какой-то шкатулки, лежавшая вверх дном. На ее внутренней стороне было поблекшее изображение танцующей китаянки с веерами в руках… Ногой я откинул дощечку в сторону и схватил наконец-то вожделенный предмет со стола. Диадема была золотая – теперь я разглядел это точно, и бриллиант, судя по всему, был в ней самый настоящий.
Я не смог сдержать победоносной ухмылки и быстро, не спуская с сидящего глаз, покинул каюту. Мышью проскочил к люку и вырвался наружу, на ходу пряча драгоценную вещь за пазуху. Склоняясь, побежал я к баку – и только тут увидел, что до сих пор несу в руке горящий фонарь. Проклятье! Сняв рукавицу, я хотел погасить свечу, но сильно обжегся о нагретый корпус.
Громко взвыв от нестерпимой боли, я отчаянно замахал рукой в воздухе и с воем швырнул фонарь за борт. Продолжая стонать, я сунул руку в снег, и это ненадолго облегчило мои страдания. Через минуту я уже спустился в ялик и быстро погреб назад к «Герольду».
Уже подходя к судну, я услышал на баке громкие крики. Кричал Снерт – по всей видимости, он стоял тогда на вахте, кричало еще несколько голосов. Среди них я узнал голос Скотта. Поняв, что все смотрели в другую сторону, я ловко подчалил и через минуту был уже на борту. На баке «Герольда» толпилась небольшая кучка народа, все возбужденно переговаривались, и я услышал рыдания Снерта, сопровождаемые его сбивчивым голосом. Похоже, он чего-то здорово испугался. Не теряя ни секунды, я поднял ялик и поставил его на место, после чего стал накрывать тентом.
– Ты чего тут делаешь, подлюга?! – раздался у меня за спиной хриплый голос Эденсона. Я похолодел.
– Ялик хочешь на воду спустить? – с угрозой спросил он, делая шаг ко мне.
– Нет, я просто увидел, что он не был накрыт, и решил накрыть его, – ответил я, продолжая работу. – А ты бы помог лучше, чем грозить…
– А, это Монтгомери забыл, растяпа, – буркнул боцман. – Это верно, за ним водится. Уже второй раз. Ничего, я ему мозги вправлю…
К счастью, он не заметил, что ялик был весь мокрый и уже начинал застывать, и помог мне натянуть тент.
– Чего там произошло? – спросил я. – Чего Снерт шумит?
– Чертов корабль, – буркнул боцман, оглянувшись на «Октавиус». – Так и стоит тут всю ночь вместе со своими мертвецами, будто привязался к нам. Говорил я Скотту, не бери ничего оттуда, так нет же, припер бумаги эти. Вот так теперь и будет нас преследовать…
Я, не торопясь, подошел к взволнованной толкучке на баке. Все они с напряжением смотрели в сторону неподвижного «Октавиуса».
– Что там? – спросил я как ни в чем не бывало.
– Мертвец вышел из каюты, – испуганно сказал Даллас, один из самых молодых членов команды. – Черный такой, и с фонарем в руках на бак пошел. А потом исчез.
– Свет в окнах мерцал, – сказал шепотом Кейн. – Призраки там ходят…
Я проклял себя за небрежность – они видели свет моего фонаря через стекла, как я не догадался его затенить! Они видели, как я вышел из люка. Хорошо, что не узнали!
– Собака там выла, – прибавил Монтгомери. – Так, что аж мурашки по спине пошли…
– Тебя б так обожгло, – буркнул я про себя, но вздохнул с облегчением. Диадема приято холодила мне грудь.
Всю ночь эти суеверные болваны не могли сомкнуть глаз, всей толпой уставившись на призрачный корабль. Я, естественно, был в самой гуще событий, дабы окончательно отвести от себя все подозрения. Со Снертом произошла настоящая истерика, он плакал и кричал, трясясь как в лихорадке, и его пришлось увести в лазарет. Остальные крестились, переминаясь с ноги на ногу, и шептали про себя молитвы…
Под утро подул легкий ветерок, и над палубой «Герольда» пронесся явный вздох облегчения.
– Поднять паруса! – приказал Скотт. С неимоверной радостью мы все увидели, как «Октавиус», тихонько поскрипывая промерзшим рангоутом, медленно пришел в движение и постепенно стал уходить в предрассветную дымку. Вот корпус его превратился в бесформенное пятно, а потом и растаял вовсе, будто никогда и не было этого страшного обледеневшего призрака. Вскоре поднялось солнце, и «Герольд», резко развернувшись, взял курс на Баффинову Землю…
За весь следующий день мы так и не смогли отыскать даже признака присутствия китов, что, судя по всему, весьма разозлило Арчибальда. Весь день он был не в духе и ходил мрачный по палубе, периодически обругивая всех, кого только ни встречал. По всей вероятности, встреча с кораблем-призраком не прошла бесследной и для него. Джек – один из самых агрессивных людей на борту, в то же время отличавшийся необычайным суеверием, сразу же нарек эту встречу нехорошим знамением, предвещающим скорую смерть. Он сделался необычайно тихим и, находясь на палубе, то и дело пугливо косился на окружающие нас льды, словно ожидая судного дня. Впрочем, добрая половина команды была на все сто процентов согласна с ним, и никто уже ничего хорошего не ждал от этого плаванья. Лично мне было абсолютно наплевать на всех китов, взятых вместе – главным было, чтобы эта лохань доставила меня в ближайший порт, где я сойду на берег. И как только я отойду от этого зловонного корыта на сто метров, то я буду уже не помощник плотника Эмбрайнс Хиггинс… С моей драгоценностью я ощущал себя уже человеком совершенно другого сорта. Судя по всему, мы шли в Готхоб, где, в принципе, можно было неплохо обосноваться на первое время – и сбежать с первым же кораблем на материк…
Скоро начало смеркаться, и еле видимые на горизонте берега Гренландии исчезли в наступающих сумерках. Скотт приказал убрать брамселя, и мы продолжали двигаться вперед под марселями. Льдов вокруг становилось все меньше и меньше – мы выбрались из ледяного скопления в Баффиновом море и осторожно продвигались обратно в море Девиса…
Поздно ночью я тихонько вышел из кубрика. В темноте уже не было желающих болтаться по палубе, и наконец-то я мог достать шкатулку, дабы хорошенько рассмотреть свою драгоценность без боязни быть замеченным кем-либо.
Ночью с востока поднялся не сильный, но пронизывающий насквозь ветер, и на палубе не было видно никого, кроме вахтенных. Невидимый для них, я расположился в тени бизань-мачты на шканцах, у самого борта, и, присев, развернул свою находку, засверкавшую в свете кормовых фонарей. Несколько минут я как очарованный смотрел на диадему. Да, к сожалению, веса в ней было мало, но сама работа, а также бриллиант, украшавший ее (судя по всему, он не был подделкой), стоили очень немалых денег. Аккуратненько завернув сокровище в тряпку, я вновь убрал его в шкатулку – ту самую, на крышку которой я давеча наступил и которую также прихватил с собой с погибшего корабля. Но только я успел закрыть ее крышку, кое-как вновь прилаженную на место, как почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд – и резко обернулся…
В нескольких метрах от меня, в свете палубного фонаря, возле грот-мачты замерла неподвижная, легкая, словно сотканная из воздушного тумана фигура. Я никогда раньше не видел этого дряхлого старика-китайца, облаченного в древний, во многих местах залатанный халат, и мог присягнуть, что его никогда раньше не было у нас на борту. Он же стоял, глядя на меня со сладкой улыбкой на морщинистом, похожем на печеное яблоко лице. Но прежде чем я успел не только удивиться, но даже испугаться, он исчез, промелькнув словно мимолетное видение. Однако даже за этот миг я хорошо рассмотрел его. Озадаченный, я начал торопливо убирать за пазуху шкатулку – и в ту же секунду увидел стремительно летящий из темноты конец оборванного троса, на котором болтался вывороченный откуда-то блок. Я не успел увернуться и смог только поднять руки перед собой, закрывая лицо от удара. Толстая куртка спасла меня – удара я практически не почувствовал, но сила его бросила меня в воздух, как котенка. Перед глазами у меня мелькнул край фальшборта, и я почувствовал, как лечу вниз в темноту. Ударом меня выбросило за борт, и, прежде чем успел испугаться, я с головой ушел в черную воду. Миллиарды пузырей с шипением пошли от меня во все стороны, черная бездна была вокруг. Изо всех сил я толкнулся ногами, вынырнул на поверхность – и сначала видел перед собой какие-то мутные блики, но когда тряхнул головой и зрение прояснилось, то четко рассмотрел невдалеке огни удаляющегося «Герольда». Холод тысячами пальцев вцепился в меня, разбухшая куртка неимоверным грузом потащила вниз…
– Стойте! – крикнул я, протягивая к уходящему судну руку, но горло мое забило ледяным ветром. Я попытался скинуть проклятую куртку, промокшую и весившую целую тонну, но она словно прилипла ко мне, а корабль уходил все дальше и дальше, и догнать его уже не было никакой возможности. В панике я огляделся вокруг – и, о радость, увидел недалеко от себя край небольшой плавучей льдины. Барахтаясь изо всех сил, я сумел кое-как подплыть к ней. Пальцы уже онемели, и я едва ощущал их, но все же сумел раскрыть нож – и с размаху воткнул его в край льдины. Другой рукой я продолжал стискивать драгоценную шкатулку, которую так и не успел спрятать. Я подтянулся вверх, навалившись на нож всем телом, и сорвался – сапоги и одежда камнем тянули меня на дно. Проклятая шкатулка с предательским щелчком растворилась, и диадема, мягко сверкнув, с плеском исчезла в черной воде…
Завыв от досады, я бросил бесполезную теперь деревяшку, снова воткнул нож и из последних сил сумел наполовину вылезти из воды. Задыхаясь, рухнул грудью на лед. Сейчас переведу дух и подтянусь повыше. Я все еще видел огни уходящего «Герольда» – он уже отошел на тройку кабельтовых. Через несколько минут они хватятся меня и повернут назад, будут искать. Надо подать им какой-нибудь знак…
Михель Боззе
Снежная буря, бушевавшая всю ночь, стихла часа три назад, однако сердитые пенные волны с шумом и чавканьем перекатывались через черные скалы, набегали на обледеневшие берега.
Стало необычайно холодно – мороз нестерпимо кусал за щеки и борода с усами обледенели вмиг. Над морем повисла густая морозная дымка, и видимость катастрофически упала. Я искоса посмотрел на Отто Арвица, который осторожно шел чуть выше меня по обрывистому, покрытому снегом откосу и ежесекундно мог сорваться и покатиться в ледяную воду, бушевавшую внизу. В надвинутом на голову капюшоне, с заледеневшим на груди орлом, сжимавшим свастику, он выглядел не подводником, а неуклюжей и глупой курицей. Честно говоря, в ловкости хождения по скалам я мало в чем уступал ему – от длительного нахождения в узких, зловонных отсеках субмарины наша проворность сильно уменьшилась…
Прыгая через расщелины, то и дело поскальзываясь на наледях, мы продолжали идти вперед. Черт его знает зачем нас с ним понесло обследовать этот безжизненный клочок земли, по всей видимости, не имеющий даже названия на картах или просто относящийся к группе Фарерских островов. Вероятно, виной всему было обычное природное любопытство – и я и Отто впервые находились в северных широтах и давно уже мечтали ознакомиться с ними вплотную хоть чуть-чуть. Лишь пару месяцев назад, во время всплытия на проветривание, мне удалось в первый раз в жизни наблюдать невиданное раньше зрелище – полярное сияние. Тогда вокруг были только глухая ночь, немые льды и мертвая тишина. Над недалеким горизонтом мерцала зеленая, словно бы фосфоресцирующая дымка, в которой время от времени, словно языки пламени, вспыхивали красные сполохи. Все это почему-то напомнило мне громадный пожар, виденный мной в детстве в Бремене. Вся команда, в том числе и сам Цандер – уже опытный морской волк, выстроившись на верхней палубы, не обращая внимание на лютый, выедающий лицо, мороз, словно зачарованная смотрела на это воистину беззвучное и фантастическое зрелище…
Вчерашний шторм, сперва ставший для нас спасителем, через несколько часов едва не превратился в палача. С самого начала этого похода нашу U-311 преследовали одни неудачи: первый же конвой, обнаруженный нами, был благополучно упущен из-за ледовой обстановки. Во второй раз мы промахнулись прямо с двух шагов, и пришлось срочно ретироваться от немедленно атаковавших нас кораблей сопровождения. Два дня назад возле Гренландии нас атаковал неожиданно появившийся из-за облаков английский самолет-торпедоносец В-17, и только чудом нам удалось избежать гибели. Однако он в свою очередь не ушел от нас – и буквально через минуту, подняв громадный столб воды, рухнул в море, сопровождаемый всеобщим ликованием, громом прокатившимся по всем отсекам. Это был уже второй самолет на нашем счету, однако более крупная удача до сих пор не улыбнулась нам с самого момента выхода из Киля. Мелкие неисправности на лодке возникали постоянно, и капитан-лейтенант Цандер не скупился на проклятья и брань. И вот вчера мы неожиданно прямо в открытом море натолкнулись на вынырнувший из проклятого тумана, висевшего над водой, британский эсминец. Лодка в это время стояла в надводном положении, так как мы только что весьма неосмотрительно всплыли на проветривание. По всей вероятности, они также не ожидали этой встречи, так как открыли огонь несколько минут спустя – после того как мы обнаружили их. Цандер скомандовал срочное погружение, и мы успели уйти с линии огня, однако они уже засекли нас и атаковали глубинными бомбами. Благодаря начавшемуся шторму нам удалось уйти, но мы получили ряд повреждений – не особо сильных, чтобы прервать поход, но среди них было повреждение перископа, который заклинило и мы никак не могли его поднять. Через некоторое время мы всплыли вновь, Шнайдер осмотрел поломку и объявил, что неисправность вполне реально устранить, так как от сотрясения порвало одну из трубок гидравлики, но для этого потребуется срочно найти укрытие, где можно было бы спокойно встать и отремонтироваться.
Сохраняя надводное положение, мы двинулись к Гренландии. Но шторм с каждой минутой становился все сильнее – нас швыряло из стороны в сторону, и только невероятным усилием мы все же сумели достичь группы небольших островов, замеченных в пределах видимости. У одного из них была маленькая, но удобная для стоянки бухта, куда нам удалось войти, не врезавшись в окружавшие ее скалы. Пока Шнайдер со своими парнями занимался ремонтом, Иоахим разрешил остальной свободной команде сойти на берег – поразмяться, не удаляясь, впрочем, от места стоянки. Этим мы с Отто и решили воспользоваться, пока остальные кучковались на берегу возле лодки.
Остров, судя по всему, так же как и окружавшие его многочисленные собратья, был совершенно пустынным – не было не только птичьих гнезд, но и вообще каких-либо следов живых существ. Не считая, конечно, дохлого тюленя, найденного нами в одной из расщелин, которого Отто рассматривал с величайшим интересом – в самом деле, за свои девятнадцать лет он еще ни разу не бывал дальше Мюнхена…
Скоро остров закончился, и мы остановились на вершине небольшой скалы – вновь поднялся ветер, и пелена тумана, придя в движение, начала тучами обволакивать нас.
– Унылые места, черт их подери, – сказал Отто, спустившись ко мне. – И чего только человека понесло в эти широты…
Я ничего не ответил ему – эта война порядком надоела мне самому, и теперь я уже не имел первоначальной веры в мощь и непобедимости Третьего рейха, так же как не верил пылкой истерике речей Геббельса, да и самому фюреру пел аллилуйю только вместе со всеми, как молитву. Однако каждое упущенное нами англосаксонское корыто (равно как и корабли их союзников, и прежде всего американские) вызывало во мне приступы лютой досады. Так же как и один вид советских кораблей, конвои которых мы пару раз видели на горизонте, однако по разным причинам не могли атаковать.
Цандер становился все злее и раздражительнее – с каждой неудачей он скрежетал зубами от злости и, казалось, готов был душу дьяволу продать, лишь бы отправить на дно хоть «самую гнилую посудину паршивых англосаксов». Похоже, что я сам заразился от него этой болезнью – и мечтал о том дне, когда, наконец, мы всадим пару торпед в брюхо какого-нибудь корабля, лучше всего пассажирского лайнера, дабы устроить полярным рыбам хорошенькую закуску из отборного английского мясца…
– Не слишком ли мы отделились? – с тревогой спросил Отто. – Иоахим с нас шкуру спустит!
– Да, – ответил я. – Пора бы и назад. Погуляли, и хватит…
– Михель, смотри, – Отто с неожиданным удивлением на лице указал рукой вниз. – Видишь, черное вон там? Что это?
Я посмотрел вслед за его рукой – и в самом деле увидел совсем недалеко какой-то небольшой предмет, торчащий изо льда.
– Железка какая-то, – ответил я, прищурившись. – Ржавая. А ну-ка…
Я аккуратно спустился вниз – благо до воды было не более метра – и, опустившись на колени, разгреб снег вокруг таинственного предмета. Это была рукоятка длинного ножа, воткнутого кем-то в лед. Он пролежал, точнее простоял, здесь очень долго – деревянная рукоять почернела как уголь, вросшее в лед лезвие насквозь изъела ржавчина. Я попытался вытащить его изо льда, но он переломился от легкого нажатия, и рукоять осталась у меня в руке. Это была кривая рукоятка, вырезанная из дерева, местами обколовшаяся и рассыпающаяся в руках. Однако на ее поверхности еще можно было различить какую-то старую надпись, сделанную, по всей видимости, каленым железом.
– Эмбрайнс Хиггинс, – с усилием прочитал я, – 1772 год. Сейчас 1944-й – почти сто семьдесят лет. Ничего себе возраст! Сохранилась еще – вот чудо!
– Саксонец, – сквозь зубы процедил Отто. – Скорее всего, так назывался их корабль. Может, он здесь разбился и тут есть золото?…
– Янки, скорее, – ответил я. – Больше похоже на них. Давненько он был тут в последний раз. Поищем золотишко-то, может, и найдем лет через десять. А лучше Цандеру доложим, может, организует поисковую партию… На вот, возьми себе лучше сувенирчик. Раритет, глядишь, и выручишь за него что-ни будь…
С этими словами я протянул Отто обломанную рукоять. Он повертел ее в руках и с размаху швырнул в воду:
– На черта она сдалась мне. Колбасу и то ей не порежешь…
Засмеявшись, я повернулся было, когда внимание мое привлек еще один странный предмет, лежавший в снегу совсем неподалеку от меня. Это была какая-то старая, потемневшая дощечка, по всей видимости, также пролежавшая здесь черт знает сколько лет. Судя по всему, некогда она была крышкой от какой-то шкатулки или маленького сундучка: на крышке ее до сих пор можно было различить очертания силуэта китаянки, танцующей с веерами. Заинтригованный, я несколько секунд вертел загадочный предмет перед глазами, а потом протянул Отто.
– Хороша девчонка, – произнес он. – Хотел бы такую, Михель?
– Напоминает мне одну маленькую сучку из Джакарты. Там мы стояли на ремонте, я тогда еще был в другом экипаже, – ответил я. – Как сейчас помню тот день. Нас было пятеро: я, Герхарт, Дитрих и еще двое каких-то ублюдков. Мы надрались в тот день в полное дерьмо и в одной из портовых забегаловок сели играть в маджонг с нашими желтолицыми союзниками из тамошней жандармерии. И хотя это была ихняя игра, мне удалось первому собрать вышеупомянутое слово. В качестве платы они вытащили эту сопливую малолетку, которую за каким-то чертом захватили где-то. Да… От души поразвлекся я тогда с ней. Эх, аж вздергивает, как вспомню! Горяченькая была, жаль, хрупкая оказалась. Не выдержала… Так что остальные только слюной потом давились! Эй, Отто, а ты хотел бы попробовать узкоглазую?…
Посмотрев на него, я увидел промелькнувшее на его физиономии выражение отвращения. Щенок! Презрительно усмехнувшись, я отбросил в сторону бесполезную деревяшку – и тут же, практически в двух шагах, наткнулся на новую находку.
Сначала мне показалось, что это был потемневший медный шар величиной с кулак, но, склонившись, я увидел большое яблоко, судя по всему, отлитое из старинной бронзы. Это еще что такое?! Вытащив люггер и сняв его с предохранителя, я подошел к яблоку и огляделся. Кто мог оставить его, если еще секунду назад ничего на том месте не было – и вокруг никаких следов. Не мог же тот, кто обронил его здесь, прилететь по воздуху?! Или оно само собой появилось из-под земли?!
Отто тоже заметил находку и, подойдя следом, тоже остановился.
– Откуда оно тут, – удивился он и, прежде чем я успел остановить его, поднял яблоко из снега, очищая рукавицей. – Э, да оно совсем свежее, будто только что его положили сюда. Пролежи оно тут полчаса – и превратилось бы в ледышку, а оно еще даже теплое. Что за чудеса! Не с самолета же его скинули? Ум-м! Какой аромат от него! Михель, да ты только посмотри!
Я, поднявшись из снега, куда бросился, ожидая разрыва мины-ловушки, дико озирался вокруг, но никаких следов чьего-либо присутствия не было вообще. Да и кому понадобится ставить здесь, на пустынном острове мину. Гораздо проще было бы устроить снайперское гнездо, тогда мы уже оба были бы покойниками. Может, кто-то из наших решил сыграть над нами шутку – и кинул эту штуковину с какой-нибудь возвышенности?
Теряясь в догадках, я взял у Отто таинственную находку и в первую секунду поверил ни зрению, ни обонянию. Яблоко было уже не мертвым и бронзовым, каким я увидел его буквально минуту назад, а зеленым, живым, и я явно ощутил удивительный аромат, исходящий от него… Что за дурацкие фокусы? Взволнованный, надкусил я таинственный плод – он был чрезвычайно вкусным и сладким. Я никогда не пробовал ничего подобного и протянул его Отто, но тот отрицательно замотал головой и даже отступил на шаг.
– Брось его, Михель, – сказал он. – Может, оно несвежее какое или ядовитое…
– Не хочешь – как хочешь, – ответил я. – Зря. Свежатинки сколько еще не попробуем.
– А все-таки как же оно оказалось тут? – почесал отросшую щетину на подбородке Отто. – Надо доложить об этом Цандеру. Подозрительно как-то. Поспешим-ка назад подобру-поздорову.
– Да плевать мне на это, – ответил я, чувствуя, как сок, текущий по моему подбородку, стремительно превращается в лед, и жадно пережевывая куски. – Жаль, одно оно тут…
– А все-таки, может поищем еще чего? – спросил Отто, оглядываясь вокруг и держа наготове пистолет. – Может, и в самом деле тут золото?
– Хорошо было бы, если б вблизи острова появился хоть какой-то транспорт, лучше британский, – буркнул в ответ я. – Это было бы получше любого золота… Да это сейчас самое большое мое желание – отправить его на дно!
Обратно я шел следом за Отто, который, несмотря на крепчавший мороз, откинул капюшон и тревожно осматривался вокруг. Я все еще ощущал во рту сладость яблока и сокрушался, что не догадался растянуть это удовольствие подольше.
Неожиданно Арвиц схватил меня за рукав и повалил на снег.
– Идет, – прошептал он. – Смотри – вон там! Видишь?!
Я аккуратно прополз вперед – и в самом деле увидел сквозь серую дымку неясные очертания мачт и надстроек идущего в четверти мили от острова одиночного судна. Вытащив бинокль, я внимательно осмотрел противника – это был танкер, и я даже сумел прочитать название на его борту – Sea kay. Он быстро, но осторожно шел на запад, вероятно, отбившись от основного конвоя – несомненно, другие суда были где-то совсем рядом, но из-за тумана их не было видно. Это была явная удача: пока он будет обходить остров, есть все шансы успеть догнать его, прежде чем он успеет соединиться с основным костяком.
– Хороша коровка, – сказал я. – Тонн с десяток будет, наверное, если не больше. Отбился, похоже. Ну ничего – он уже фактически наш. Бежим!
Проваливаясь в снег, скользя по наледи, ежесекундно рискуя переломать себе ноги, мы во всю прыть понеслись к бухте. В боку от непривычного бега начало колоть, грудь разрывалась, несмотря на мороз, я весь взмок от пота. Отто, тяжело пыхтя сзади, безуспешно старался ни на миг не отставать от меня…
Я с невероятным облегчением увидел невдалеке возвышающуюся над скалами черную рубку U-311 и силуэты наших парней, рассыпавшихся по берегу бухты. Чтобы добраться до них, следовало преодолеть порядочный крюк по крутым, заснеженным скалам в обход небольшого замерзшего проливчика – либо напрямую бежать по его льду. Я выбрал второй вариант и, скользя по обледеневшим камням, с хрустом прыгнул на лед. Я слышал, как за спиной Отто последовал моему примеру, и наддал ходу, по всей видимости, хорошенько оторвавшись от него. Во всяком случае, добежав уже практически до противоположного берега, сквозь шум в ушах и грохот собственного сердцебиения я услышал позади его далекий, слабый крик. Остановившись, я обернулся и увидел его. Этот растяпа побежал слишком далеко от берега, по-видимому, пытавшись таким образом срезать путь – и со всего разгона влетел в невидимую под настом полынью. Теперь же метрах в трехстах от меня он, четко видимый на фоне снега, дико размахивал руками, пытаясь вылезти на лед, и орал во все горло, но ветер относил его крик в другую сторону. Идиот! Нашел время! Я судорожно оглянулся – лодка была сразу за скалами, а пока я бежал бы к нему, пока подполз бы к полынье, пока вытащил бы эту мокрую курицу обратно, прошло бы не менее получаса. За это время добыча будет уже далеко! И теперь мы упускали такой удачный момент из-за одного неуклюжего болвана. Я стоял, не зная, что предпринять, буквально разрываясь на части – и с каким-то облегчением увидел, как Отто в последний раз взмахнул руками и скрылся подо льдом. Тяжелая одежда и мороз сделали свое дело быстро – недолго ему было суждено бороться за свою жизнь. Все равно я вряд ли успел бы спасти его. Еще несколько секунд я стоял, глядя на черневшую полынью, а потом стал быстро карабкаться вверх.
– Боззе! Где тебя дьявол носил?! – заорал еще издали обер-боцман. – Шнейдер как полчаса уже закончил работы… Где Арвиц?!
– …Танкер в полумиле от северной оконечности острова! – выпалил я, мгновенно перебив все его красноречие. – Британец. Похоже, отбился от своих!
Подбежавший немедленно Цандер быстро расспросил меня. В двух словах я рассказал все, что случилось с Отто, естественно, промолчав о таинственном яблоке. Однако гибель Арвица уже мало интересовала Иоахима по сравнению с возможностью упустить добычу, и уже через секунду прозвучала команда:
– Боевая тревога! Все по местам!
«…Погружение на перископную глубину!»
Я занял свое место в первом отсеке возле торпедного аппарата № 1.
С треском тали и звоном цепей длинное тело торпеды пошло в люк аппарата.
«…Gefechtststionen!»
По всем отсекам мгновенно наступила мертвая тишина. Я затаил дыхание, прислушиваясь…
«Первый торпедный аппарат… Товьсь…»
Через несколько секунд после залпа глухой грохот взрыва, содрогнувший лодку, возвестил о том, что попадание было произведено прямо в цель…
Через полчаса ко мне подошел обер-лейтенант.
– Михель Боззе! – сказал он. – Вас вызывают к командиру…
Несколько озадаченный вернулся я в отсек и молча приступил к своим обязанностям. Цандер вынес мне благодарность за обнаружение противника и сказал, что я буду представлен к знаку отличия V-Boot-Krigsabzeirchen. Такая щедрость поразила меня, однако чувство радости быстро куда-то улетучилось, уступив место некоему темному разочарованию. Это чувство не оставляло меня все последующие дни, которые тянулись унылой чередой. Так что я был даже несколько рад, когда внезапно прозвучал сигнал боевой тревоги и последовала команда срочного погружения…
Выполняя команду, я отдраил крышку и уже уперся в холодный бок торпеды, направляя ее нос в люк, когда, посмотрев вперед, оторопел от неожиданности. Из темноты трубы прямо на меня смотрело чье-то лицо. Мне на мгновение показалось, что это был Арвиц, и я непроизвольно отшатнулся, игнорируя раздавшуюся позади яростную брань обер-боцмана. Но это был совсем не Отто. Это был желтолицый, узкоглазый старик со сморщенной, как печеное яблоко, блеклой кожей и застывшей на губах слащавой улыбкой, обнажавшей редкие, потрескавшиеся зубы…
Видел я его не более секунды и тщательно рассмотреть не успел: пошедшее в люк тело торпеды заслонило собой это неясное видение…