Когда все дело в значении

При встрече Линда Буонанно обнимает меня и ведет наверх в свою конурку, что во втором этаже многоквартирного дома у скоростной автострады в Метуене, штат Массачусетс. Квартира чистенькая, но плотно заставлена, изобилует фотографиями в рамках, пахнет ароматическими свечами и подавляет зелеными тонами. Линда усаживает меня за стол перед безупречно расставленным чайным сервизом и блюдечком с миндальным печеньем – там ровно десять штук. Ей 67 лет, она кубышка с короткими каштановыми волосами и хихикает, как девчонка. «Все думают, что я крашусь, но ничего подобного», – сообщает она. Не унимается, пока я не попробовала печенье. После этого садится напротив и рассказывает о своем поединке с синдромом раздраженного кишечника (СРК).

Она тараторит. Первые симптомы возникли двадцать лет назад, когда рухнул ее брак, длившийся 23 года. Она мечтала быть парикмахером, но работала посменно на заводе по изготовлению хирургических скальпелей – 60-часовая трудовая неделя, плюс судебные разбирательства, плюс на руках двое младших из четверых детей. «Я прошла через ад», – говорит она. В тот же год, когда случился разрыв, ее стали мучить боли и колики в животе, диарея и метеоризм.

С тех пор недуг не отступал, обостряясь при стрессе – в частности, когда ее уволили с завода. Производство перенесли в Мексику; женский коллектив, к которому она привязалась, расформировали. Она переучилась на фельдшера, чтобы получить место в кабинете мануального терапевта, но обнаружила, что вакансий нет. Когда же Линда наконец нашла работу на неполный день, ей пришлось все бросить из-за болей в кишечнике.

Заболевание уничтожило и ее социальную жизнь. При обострении женщина не может даже выйти из дома. «Я катаюсь от боли и постоянно бегаю в туалет», – говорит она. Уборная должна быть поблизости даже при обычном походе в магазин, и Линда перечисляет местные: одна в – «Маркет баскет», другая – на почте, дальше по улице. «Вот так прошло двадцать лет, – жалуется она. – Не жизнь, а кошмар». Сейчас положение осложняется необходимостью ухода за престарелыми родителями: мать живет одна, а отец, страдающий от деменции, находится в доме престарелых. Брат Линды погиб во Вьетнаме, а сестра-близнец умерла от рака 18 лет назад, и помочь больше некому.

«Но я путешествую! – сообщает она оживленно. – Лечу в Англию и делаю что хочу. Люблю это занятие». Я поставлена в тупик, но в итоге догадываюсь, что речь идет о картах «Гугла». Я прошу показать, и мы переходим к ее компьютеру, стоящему на столе, который зажат между диваном и микроволновкой. Она выводит на экран карты и сажает нас на крышу Букингемского дворца в Лондоне.

Я вдруг осознаю, сколько времени провела Линда в этой квартире. Она досконально знает планировку дворца и увеличивает картинку, пытаясь заглянуть в окна, а после облетает его, осматривая сады. Другими излюбленными пунктами назначения являются карибский остров Аруба и особняки звезд на Родео-Драйв. Иногда она ходит по адресам старых заводских подруг, которые, лишившись работы, разъехались кто в Кентукки, кто в Калифорнию – места, где ей не побывать по-настоящему из-за СРК и больных родителей.

За годы Линда, как и большинство больных с синдромом раздраженного кишечника, сменила много врачей. Ее обследовали на предмет аллергий, она сидела на диетах с исключением всего подряд, от глютена и жиров до помидоров. Но облегчения не было, пока она не приняла участия в испытании, которым руководил Тед Капчук, профессор Гарвардского медицинского института в Бостоне. Это исследование произвело революцию в изучении плацебо.

«Вы знаете, что я псих?» Тед Капчук глядит мне в глаза, и у меня возникает впечатление, что он весьма гордится этим фактом. «Да», – отвечаю. О гарвардском профессоре что ни прочтешь – обязательно наткнешься на его необычное прошлое. Оно выпирает из каждого угла дома на зеленой улочке в Кембридже, штат Массачусетс, где он живет и работает.

Когда я вхожу, меня просят разуться и предлагают чашку чая «Эрл Грей». Деревянные полы застелены персидскими коврами, а в холле горделиво стоит огромный медный самовар. Убранство изысканно: старинная мебель соседствует с предметами современного искусства и полками, полными книг, – ряды «кирпичей» в твердом переплете и с тисненными золотом китайскими иероглифами чередуются с английскими фолиантами от «Еврейского гардероба» до «Непальских охотников за медом». При взгляде в окно я замечаю нежные зеленые и розовые краски декоративного сада, которому самое место в Японии.

Сам Капчук носит золотые кольца, у него большие карие глаза и копна седеющих волос, увенчанная черной ермолкой. Ему нравится цитировать старинные трактаты, а на мои вопросы он отвечает после длительных пауз и морща лоб. Я прошу Капчука изложить свою версию биографии, приведшей его сюда, и он говорит, что все началось в студенчестве, когда отправился в Азию изучать традиционную китайскую медицину.

Он приписывает это решение сумасбродству шестидесятых. «Мне захотелось как-нибудь выступить против империализма». Кроме того, он увлекся восточными религиями, философией и воззрениями лидера китайских коммунистов Мао Цзэдуна. «Сейчас я думаю, что это была прескверная причина для изучения китайской медицины, но я не хотел кооптироваться, не желал быть частью системы».

Проведя в Китае и на Тайване четыре года, он вернулся в Соединенные Штаты с дипломом специалиста по китайской медицине и открыл в Кембридже маленькую акупунктурную клинику. Он повидал самых разных больных, большей частью – с хроническими недугами, от болей до гастроэнтерологических, дыхательных и урологических нарушений. Но роль целителя с годами становилась все более неуютной. Капчук был хорош в своем деле – возможно, слишком хорош. Он наблюдал случаи стремительного исцеления, которое иногда наступало даже до того, как пациенты получали лечение. «Они покидали мой кабинет полностью преображенными, – делится он. – Хватало посидеть и поговорить со мной, а мне – выписать рецепт. Я был ошеломлен и подозревал, что рехнулся. Я думал, что это полное помешательство, черт побери».

В конечном счете Капчук заключил, что не обладает паранормальными способностями, но в той же мере не сомневался, что резкое выздоровление его клиентов никак не связано ни с иглами, ни с травами. Дело было в чем-то другом, и он решил разобраться.

В 1998 году Гарвардскому медицинскому институту, что находился по соседству с клиникой Капчука, понадобился специалист по китайской медицине. Национальные институты здравоохранения США (NIH) открывали финансовый центр для научного изучения альтернативной и вспомогательной медицины. Он, хоть и крохотный по сравнению с национальными центрами по изучению генетики и рака, обещал стать для Гарварда полезным источником новых капиталовложений. «Но там никто не имел представления ни о китайской, ни о какой-либо другой альтернативной медицине, – говорит Капчук. – Вот меня и наняли».

Однако он, отказавшись от прямого исследования китайской медицины, решил изучить эффект плацебо и выяснить, не в нем ли причина столь резкого улучшения состояния его пациентов. Если Бенедетти интересуется молекулами и механизмом эффекта плацебо, то Капчук сосредотачивается на людях. Он задает им вопросы психологического и философского толка. Почему ожидание исцеления влияет на нас так глубоко? Можно ли разделить эффект плацебо на отдельные составляющие? Влияют ли на нашу реакцию такие факторы, как вид плацебо или поведение врача?

В одном из первых испытаний с участием 270 пациентов с упорными болями в плече Капчук сравнил эффективность двух разных плацебо – фиктивной акупунктуры и фиктивных таблеток. С традиционной точки зрения в таком исследовании нет смысла. При сравнении двух бесполезных методов – ничего с ничем – нельзя ожидать никакой разницы. Однако Капчук ее обнаружил. Фиктивная акупунктура лучше снимала боль, а фиктивные таблетки были более эффективным снотворным.

В этом проблема: при испытаниях эффекты плацебо неуловимы и эфемерны, они редко исчезают полностью, но часто видоизменяются. Перемены зависят от характера плацебо, а выраженность эффекта варьирует в зависимости от личности, заболевания и культурных различий. Так, процент людей, отреагировавших на плацебо при испытании одного противоязвенного препарата, составил 59 в Дании и всего 7 – в Бразилии. Одно и то же плацебо может иметь положительный, нулевой или отрицательный эффект в зависимости от того, что нам скажут. И со временем он может измениться. Столь зыбкие результаты способствовали созданию у эффекта плацебо ауры чего-то не вполне научного, если не совершенно безумного.

Но никакого безумия нет. Капчук утверждает, что в действительности эти результаты показывают давнишнюю недооценку плацебо со стороны ученых. Он говорит, что, когда прибыл в Гарвард, специалисты назвали эффект плацебо «эффектом инертного вещества». Это расхожее описание, но Капчук считает его «полной чушью». Инертное вещество, по определению, не обладает эффектом.

Им обладает, конечно, наша психологическая реакция на эти инертные вещества. Сами по себе фиктивные таблетки и акупунктура ни на что не способны, но пациенты интерпретируют их по-разному, а это, в свою очередь, по-разному изменяет их симптоматику.

Главным сторонником этого представления стал антрополог Мичиганского университета Дэн Мёрман, который, до того как заинтересовался плацебо, изучал травные средства, используемые знахарями в среде коренных американцев, а также анализировал результаты вышеупомянутого испытания противоязвенного препарата. По мнению Мёрмана, активным ингредиентом является смысл – значение, которое придается и окутывает любую терапию, фиктивную или реальную. (Он хотел переименовать эффект плацебо в «смысловую реакцию», но термин не прижился.)

В телефонном интервью Мёрман отсылает меня к одной из работ Бенедетти, в которой рассмотрены послеоперационные пациенты, получавшие анальгетики капельно. Одной группе их вводил врач, объяснявший, что происходит. Другая получала препараты тайно, введение управлялось компьютером. Единственным отличием, как пояснил Мёрман, были «человеческое общение и слова».

Эффект человеческого общения поразил. У пациентов, получавших лекарства в присутствии врача, боли уменьшились вдвое больше, чем у другой группы. В исследовании применялись четыре препарата, и результат был для всех одинаков. «Плацебо здесь не видно вообще, – говорит Мёрман. – Я вижу только клинициста в рабочей одежде». Он утверждает, что нам лучше забыть о фиктивных таблетках и сосредоточиться на тех атрибутах медицины, которые побуждают нас ожидать улучшения, будь то белый халат, стетоскоп и сверкающее больничное оборудование западного образца или фимиам и заклинания традиционного знахаря.

Он также ссылается на клинические испытания антидепрессантов, проведенные за последние 30 лет. В течение этого времени эффективность указанных препаратов неуклонно росла, но то же самое происходило с плацебо. Мёрман приписывает их растущую действенность медийному охвату и рекламе, которые сформировали в обществе представление об эффективности антидепрессантов. «О них говорит Опра, их реклама присутствует в каждом журнале, который может взять в руки страдающий от депрессии человек. Сейчас любой знает, что примешь таблетку – и депрессии как не бывало». Когда мы сосредотачиваемся не на самих инертных средствах, а на личном значении плацебо для людей, колеблющиеся результаты неожиданно обретают смысл.

Но когда Капчук спросил у клинических испытуемых, что они думают о таблетках, которые принимают, ответы все-таки не вписались в ожидаемую картину. Во всех дискуссиях об эффекте плацебо главная догма гласила, что действенность плацебо опирается на веру в прием настоящего лекарства. Пациенты часто ощущают выраженный эффект плацебо в тех испытаниях, где вероятность получения препарата равняется 50 %. Тем не менее Капчук обнаружил, что дело не в этом. «Если применяется двойной слепой метод, то эти люди сходят с ума, – говорит он. – Они всерьез озабочены, не получают ли плацебо. Они думают об этом с утра до вечера». Но почему в таком случае они продолжают испытывать эффект плацебо?

Тогда он высказал отважнейшую – и, вероятно, дичайшую – мысль.

«У меня был шок!» – говорит Линда, пока я пью чай и берусь за второе печенье. Ее привлек к клиническим испытаниям гарвардский гастроэнтеролог Энтони Лембо, сотрудничавший с Капчуком. В начале исследования Лембо вручил ей пузырек с прозрачными капсулами, внутри которых находился бежевый порошок. После многолетних страданий от синдрома раздраженного кишечника Линда была вне себя от волнения, собираясь опробовать новейший экспериментальный препарат. Затем Лембо сообщил ей, что это плацебо без всякого активного ингредиента.

Линда, выучившаяся на фельдшера, знала о плацебо все и считала его прием глупостью. «Да ладно, говорю я ему, и чем мне поможет пилюля с сахаром? – продолжает она. – Но я была в отчаянии и сделала все, что он велел». Она принесла пузырек домой и далее дважды в день принимала капсулы, запивая их чаем.

«В первый день выпила и забыла», – рассказывает Линда. Затем произошло нечто удивительное. Через несколько дней она почувствовала себя совершенно здоровой. «Ощущения сказочные! – говорит она. – Ни боли, ни чего-то еще! Минуточку, подумала я, оно помогает!»

Линда вернулась к нормальной жизни на те три недели, что продолжались испытания. Она ела что хотела и ходила куда вздумается, не заботясь о близости туалета. Побывала с подругой в кино и на праздничном обеде в «Олив Гарден». Потом начала бояться окончания исследования. «На третью неделю подумала: о нет, я не смогу без этих капсул!» Она взмолилась, чтобы Лембо дал ей еще плацебо, но он объяснил, что не располагает соответствующим этическим одобрением и не может назначить их по завершении эксперимента. Капсулы кончились, и через три дня симптомы вернулись.

Плацебо помогло не только Линде. В исследовании Капчука участвовало 80 пациентов, давно страдавших от синдрома раздраженного кишечника, и половина получала плацебо. Врачи сказали этим пациентам, что, хотя в капсулах нет активных веществ, они могут действовать через влияние сознания на тело, запуская процессы самоизлечения.

«Все сочли это безумием», – говорит Капчук. Но испытание, результаты которого были опубликованы в 2010 году, показало, что состояние принимавших плацебо улучшилось намного больше, чем у тех, кого не лечили вообще. С тех пор Капчук получил аналогичные результаты в пилотном исследовании с участием 20 женщин с депрессией и в другом – с участием 66 пациентов, страдавших от мигрени и получавших либо лекарство, либо плацебо, либо вообще ничего на фоне приступов, общее число которых превышало 450 эпизодов. Капчук сообщает, что у тех, кто принимал плацебо и знал об этом, боли уменьшились на 30 % по сравнению с теми, кого не лечили. «Моя бригада была глубоко потрясена».

Линда вернулась в исходную точку, но в изучении плацебо произошло необратимое изменение. Одним из главных препятствий к применению плацебо в медицине выступает соображение о неэтичности обмана пациентов, однако работы Капчука показывают, что честность тоже приносит хорошие результаты.

Почтальон стучит в дверь и, когда я открываю, вручает мне черный картонный футляр с пометкой: «Хрупкое». Посылка гремит, как детская игрушка. Внутри, завернутая в пузырчатую упаковку, находится прозрачная пластиковая склянка, набитая доверху сине-белыми капсулами, похожими на лекарство из обычной аптеки. Этикетка гласит: «Метаплацебалин, седативное средство. Принимать по ОДНОЙ-ДВЕ капсулы ТРИ РАЗА в день». Это мое личное плацебо.

Поскольку Капчук обосновал открытое применение плацебо научно, частным фирмам не понадобилось много времени, чтобы начать торговать этими товарами онлайн. Быстрый поиск в «Гугле» выводит на компании «Placebo World», «Universal Placebos» и «Aplacebo» – фирму, базирующуюся в Челмсфорде, Соединенное Королевство Великобритании и Северной Ирландии. На сайте последней присутствует ссылка на освещение трудов Капчука в средствах массовой информации и предлагается ряд товаров, включая пустые склянки и спреи в упаковках, цвета которых соответствуют разнообразным желаемым эффектам (воду добавьте сами); гомеопатические и даже виртуальные плацебо, рассылаемые в текстовых сообщениях.

Продукция стоит недешево – от 10 до 25 фунтов стерлингов, но на веб-сайте подчеркнуто, что это соответствует результатам исследования: чем дороже плацебо, тем оно эффективнее, – возможно, потому, что мы верим в большую действенность дорогих лекарств. Когда прибывают мои капсулы, я ставлю их в кухонный шкафчик к другим препаратам, и они успокаивают своим видом, смахивая на сильнодействующие – раскрашенные так ярко, что чуть не светятся.

Через несколько недель у меня выдается трудный день, я присматриваю за двумя больными детьми. Наконец укладываю их спать и ощущаю настойчивое желание поработать остаток вечера, но пульсирующая головная боль берет свое. Я открываю кухонный шкафчик и достаю склянку. Может быть, данные Капчука – счастливая случайность? Или плацебо действительно помогает в обыденной жизни?

Конечно, врачи и фармацевтические фирмы уже используют эффекты плацебо. Как показывает опыт Бенедетти с явным и тайным введением анальгетиков, мы испытываем эти эффекты всегда, когда принимаем лекарства. В итоге вся польза от них представляет собой сочетание активного действия препарата и его эффекта плацебо. В некоторых случаях действие лекарства почти полностью обусловлено химическим составом – так, плацебо-статины почти не влияют на уровень холестерина. В других же бо́льшую часть работы выполняет сознание – например, при приеме антидепрессантов.

Таким образом, есть смысл усиливать эффекты плацебо, сопутствующие действию активных препаратов. Проблема в том, что плацебо влияет не на всех (причины будут рассмотрены ниже), но можно создать лекарства, которые спровоцируют более выраженные эффекты плацебо у большего числа людей. Исследования показывают: все, что создает впечатление о мощном потенциале лекарства, вызывает и повышенный эффект.

Большие таблетки, например, эффективнее маленьких. Две таблетки, принятые зараз, помогают лучше одной. Таблетка с пропечатанным названием известной фирмы эффективнее безымянной. Цветные таблетки лучше белых, хотя оптимальный цвет зависит от желаемого эффекта. Синий усыпляет, красный обезболивает. Зеленые таблетки хороши при тревоге. Играет роль и характер вмешательства: чем оно радикальнее, тем выраженнее эффект плацебо. В общем и целом операция лучше инъекций, которые лучше капсул, которые лучше таблеток.

Но существуют кросс-культурные различия, благодаря которым тем более ясно, что дело не в самом плацебо, а в его значении для нас. Так, хотя синие таблетки хороши как плацебо, заменяющее снотворное, они оказывают противоположный эффект на итальянцев, – может быть, потому, что это цвет их национальной футбольной сборной и они возбуждаются, вместо того чтобы расслабиться. И если в США инъекции действеннее таблеток, то в Европе это не обязательно так, поскольку европейская цивилизация доверяет таблеткам больше.

Все это захватывает, но сделаем ли мы логичные выводы из результатов честного применения плацебо? Можно ли осознанно принимать пустышки, чтобы подтолкнуть сознание к решению таких проблем, как депрессия, несварение, боль или бессонница?

Капчук говорит, что идея ему по душе. «Я уверен, что людей залечили», – заявляет он и предлагает начать с патологических состояний, при которых показано длительное лечение, а сами лекарства продемонстрировали малую эффективность по сравнению с плацебо – например, с депрессии и боли. Всем желающим провести курс плацебо и только потом, если будет нужно, перейти к активным препаратам.

Однако он сомневается, что эту идею подхватят врачи. Он говорит, что иногда спрашивает у них на лекциях, назначили бы они, не скрывая этого от пациента, плацебо, существуй неопровержимое доказательство его действенности при определенном заболевании. «Никто не поднял руку». Один из таких скептиков – Эдзард Эрнст, профессор альтернативной медицины из Эксетерского университета, Соединенное Королевство. Он выступает против методов с недоказанной эффективностью – той же гомеопатии. Он говорит, что не одобряет идеи открытого применения плацебо, даже если показано, что оно помогает. «Необходимо усиливать эффект плацебо, сочетая его с настоящими лекарственными препаратами», – объясняет он. Если ограничить лечение приемом плацебо, то пациенты лишатся дополнительного терапевтического эффекта от активных веществ.

Безусловно, это правильно при острых состояниях, когда эффективность лекарств доказана. Если у моего сына тяжелое инфекционное заболевание, я дам ему антибиотики, а не фиктивную таблетку. Однако Капчук утверждает, что в некоторых случаях – при болях, депрессии, СРК – плацебо помогает не меньше лекарств и может избавить людей от неприятных побочных эффектов вроде аддикции. «Я надеюсь на какой-нибудь сдвиг, потому что пациенты хотят лечения с меньшими неприятными последствиями, – говорит он. – Людям не хочется надолго садиться на лекарства».

Эрнст возражает тем, что заболеваний, против которых нет эффективного средства, мало и там, где не помогают лекарства, обычно можно прибегнуть к другим методам (например, физиотерапии или когнитивной поведенческой терапии). Но веру Капчука в плацебо разделяет Саймон Болингброк, аналитик из Челмсфорда в Эссексе и сооснователь «Aplacebo» – фирмы, выпускающей капсулы, которые я принимаю.

Когда я спрашиваю Болингброка, почему он счел выгодным торговать инертными препаратами, он ссылается на свое военное прошлое. В 1970-х, во время службы в Родезии (ныне Зимбабве), его укусил клещ. По возвращении в Великобританию он начал страдать от многих симптомов, включая головную боль, утомляемость и боль в суставах и мышцах. Врачи находились в замешательстве. Когда у него диагностировали болезнь Лайма – инфекцию, распространяемую клещами, – уже наступили необратимые изменения в нервной системе.

Сейчас Болингброк пользуется инвалидной коляской и мучается от постоянных болей из-за беспричинного возбуждения нервов. «Это ложные боли, – говорит он. – Моя нервная система неисправна. Я не различаю между горячим и холодным. Стряпая или принимая ванну, я должен быть осторожным, чтобы не заработать ожог».

Ему назначили массу лекарств – какое-то время он принимал сразу девять разных препаратов, от анальгетиков до антидепрессантов. Они уменьшили боль, но начали, по его признанию, господствовать над его жизнью и вызвали резкие колебания настроения. «Меня посещали то кровожадные, то суицидные мысли. Я был неприятной фигурой».

Вдохновленный исследованиями плацебо, Болингброк решил отказаться от лекарств, медленно, дозу за дозой, заменяя их самодельными безобидными таблетками. Сейчас он «практически не принимает» активных препаратов. Когда я спрашиваю, настолько ли хорошо справляется с болью плацебо, как анальгетики, он на секунду задумывается и отвечает: «Для меня это очевидно».

Теперь он на пару с товарищем управляет «Aplacebo», торгуя плацебо онлайн. Присланные им капсулы представляют собой точно такие желатиновые оболочки, какими пользуется традиционная медицина, – за тем исключением, что они пусты. Этикетка сделана с умом, специальные термины создают иллюзию сильнодействующего средства с научно подтвержденной эффективностью. Есть предупреждение о надобности строго придерживаться инструкции; список ингредиентов впечатляет и успокаивает, хотя все это попросту химические компоненты воздуха: азот (78,084 %), кислород (20,946 %), аргон (0,934 %), двуокись углерода (0,039 %).

Однако, несмотря на убедительную упаковку, мне трудно представить, чтобы люди тратили свои деньги на откровенно признанное ничто. Неужели «Aplacebo» рассчитывает на серьезный бизнес? «Все началось как шутка, – отвечает Болингброк. – Мы потешались над самими собой. Но эта шутка из тех, что всерьез». Он признает, что объем продаж пока невелик, но утверждает, что с появлением новых научных данных и с осознанием силы плацебо спрос на его товары когда-нибудь возрастет.

Вернемся в кухню. Я открываю пузырек с плацебо и принимаю две капсулы, запивая их стаканом воды и стоя возле раковины, как делаю при приеме патентованных анальгетиков. Я думаю об изысканиях Бенедетти, рисую в воображении его туринскую лабораторию и пытаюсь представить эндорфины, наводняющие мой мозг. Затем жду, что будет дальше.

Это не тянет на научное испытание, но минут через двадцать боль действительно отступает. Мой мелкий кризис позади, я могу вернуться к работе. И меня – чуточку – воодушевляет тот факт, что не понадобилось ничего, кроме собственного сознания.

Средняя школа Биби Хаджеры – ветхое глинобитное здание в Талукане, что на северо-востоке Афганистана. Ученицы одеты в черные платья и белые платки; уроки проходят за шаткими деревянными столами, выстроенными снаружи в тени дерева. Утром 23 мая 2012 года все шло как обычно, пока кто-то не пожаловался на неприятный запах.

Девочки одна за другой стали жаловаться на тошноту и головокружение, затем попадали в обморок. За несколько часов пришлось госпитализировать больше сотни школьниц и педагогов. Средства массовой информации показали картинку: вооруженная охрана перед больницей и хаос внутри. Палаты переполнены задыхающимися девочками, которых обмахивают родственницы.

Представитель местной полиции Халилулла Асеер не сомневался в личности преступников. «Афганцы знают, что это делают террористы из движения талибан, которые хотят запугать девушек и не позволить им учиться», – заявил он в интервью Си-эн-эн. «Так считаем и мы, и народ. Мы развиваем в Афганистане демократию и хотим, чтобы наши девушки получали образование, но этого не желают враги государства».

При талибах девушкам строго запрещалось посещать школы, но в 2001 году, когда западные войска вытеснили экстремистов, афганские женщины отвоевали исходное право на образование. Однако учеба по-прежнему требует мужества. Несколько женщин пострадали от кислотных атак талибов. В районах, контролируемых талибами, из соображений безопасности закрыли сотни женских школ. По данным одного опроса, более половины афганских родителей держат дочерей дома, опасаясь за их жизнь.

А дальше, судя по всему, был применен яд. Случай в школе Биби Хаджеры стал в Афганистане шестым за год. Начиная с 2008 года и при таких же обстоятельствах по всей стране пострадало более 1600 человек из 22 школ. Отравления сочли последовательной кампанией террора со стороны талибов. Афганские власти отчитались о нескольких арестах и признательных показаниях, предположив, что жертвы пострадали либо от ядовитого газа, либо от отравленной воды. Тем временем местные и международные средства массовой информации вели тревожные репортажи с показом жертв, лежащих под капельницами и на носилках.

Однако симптомы продержались недолго. Все девочки выздоровели. Были сделаны сотни анализов крови, мочи и воды, но медики ничего не нашли. После беседы с учащимися и педагогами школы Биби Хаджеры сотрудники Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ) сделали вывод, что отравления не было. Вся вспышка и, вероятно, все остальные эпизоды были вызваны «массовым психогенным расстройством».

Итак, нужно учесть: у эффекта плацебо есть темная сторона. Сознание способно оздоровить организм, но может вызвать и патологические симптомы. Официальный термин для этого феномена – «эффект ноцебо» (от латинского «наврежу», тогда как «плацебо» – «порадую»), который по этическим соображениям изучен плохо. Но исходя из того, что мы знаем о биологии эффектов плацебо, афганские школьницы не симулировали. Они искренне боялись заболеть, и у них развилась настоящая соматическая симптоматика, из-за которой кое-кто даже ненадолго потерял сознание.

Истории известны такие случаи. Вполне возможно, что именно массовая истерия повлекла за собой судилище над ведьмами, имевшее место в семнадцатом веке в Салеме, штат Массачусетс. Если же обратиться к временам недавним, то эпидемию обмороков среди школьниц на западном берегу реки Иордан в 1983 году многие приписали массовому отравлению, а Израиль и Палестина обвиняли друг друга, пока официальное следствие не установило психогенный характер расстройств.

Эффектами ноцебо пытаются объяснить и силу вудуистских проклятий. Клифтон Мидор, врач из медицинского института Вандербилта в Теннесси, несколько лет собирал образчики эффекта ноцебо. В своей книге «Симптомы неизвестного происхождения» [ «Symptoms of Unknown Origin» (2005)] он рассказывает о человеке, жившем в Алабаме 80 лет тому назад, на которого наложили проклятие вуду. Врач, Дрейтон Догерти, осмотрел несчастного, когда тот уже был истощен и близок к смерти. Поняв, что никакими словами не поколебать несокрушимую веру пациента в скорый конец, Догерти пошел на хитрость. С согласия родных он дал этому человеку сильное рвотное, а после коварно извлек из чемоданчика зеленую ящерицу и заявил, что она, дескать, вышла с рвотой из организма. Колдун волшебным образом поместил ее внутрь, но теперь, сказал Догерти, злая тварь удалилась и дело пойдет на поправку. Так и произошло.

Подтвердить волнующий отчет Догерти невозможно, но эти эффекты наблюдаются не только у впечатлительных школьниц и доверчивых жертв вудуизма. Пострадать может любой, хотя кто и как – зависит от вашего социального и культурного прошлого, а также от того, что вы находите правдоподобным. Вы посмеетесь, если вас проклянет колдун, но отнесетесь к угрозе серьезнее, если в новостях сообщат о случившейся по соседству газовой атаке или врач в белом халате скажет, что вы умираете от рака.

В ходе недавних исследований, предпринятых в США и Великобритании, у волонтеров вызывали симптоматику, говоря им (вводя в заблуждение), будто они подвергаются мощному излучению от вай-фай или вдыхают токсины, присутствующие в окружающей среде. А в 2007 году американские врачи сообщили о 29-летнем жителе Джексона, штат Миссисипи, который участвовал в клиническом испытании антидепрессанта и хорошо реагировал на его прием. Однако после ссоры с подружкой он принял все капсулы, что остались, и был доставлен в местную больницу с симптомами передозировки – тахикардией и опасно низким давлением. Ему влили 6 литров растворов за 4 часа до того, как организаторы испытаний сообщили, что пациент находится в группе плацебо. Симптомы исчезли через 15 минут.

Большинство побочных эффектов связано не с самими препаратами, а с эффектом ноцебо. В ходе клинических испытаний средств от многих заболеваний, начиная с депрессии и заканчивая раком молочной железы, на побочные эффекты жалуется примерно четверть пациентов, даже если они принимают плацебо, – речь чаще всего идет об утомляемости, головной боли и невозможности сосредоточиться. В одном исследовании, специально посвященном этому феномену, итальянские ученые наблюдали за 96 мужчинами с ишемической болезнью сердца, которым назначили бета-блокатор атенолол. Одни не знали, какой принимают препарат, тогда как другим объяснили, что это за лекарство, предупредив, что оно может вызвать эректильную дисфункцию. Последняя развилась в 3,1 % и 31,2 % случаев соответственно. Из этого следует, что в обычной врачебной практике, где пациентам известно, что они принимают и какие побочные эффекты возможны, у доброй трети на фоне приема атенолола может возникать импотенция, но лишь в десятой части случаев она обусловлена самим препаратом. Все остальное – работа сознания.

Эффект ноцебо может казаться пагубным, но он весьма важен с точки зрения эволюции. Николас Хамфри, психолог-теоретик из Кембриджа, Соединенное Королевство, и автор многих трудов, посвященных эволюции эффектов плацебо и ноцебо, утверждает, что если мы видим, как окружающих тошнит, или имеем причину считать, что отравлены, то рвота – вполне разумное действие. Будь мы и правда отравлены, столь своевременная мера может спасти нам жизнь, а если нет, то и большого вреда не будет. Головная боль, головокружение и обморок могут служить предупреждающими сигналами о том, что нам пора убраться из потенциально опасного места и, может быть, обратиться за медицинской помощью.

Эффект ноцебо с этой точки зрения является биологическим посланием, которое нельзя игнорировать. Оно спровоцировано психологическими средовыми сигналами о том, что творится что-то неладное. Чем более опасной кажется нам среда, тем восприимчивее мы к подобным симптомам. Но при достаточно мощном внушении их можно вызвать у каждого. Это механизм самосохранения или, в формулировке Капчука, то, что случается, «когда вы находитесь в лесу, полном змей, и видите палку, а мозг видит змею».

И это может наконец объяснить, почему мы испытываем благоприятные эффекты плацебо. Если опасность, тревога и негативная суггестия способны вызвать боль и тошноту, то понятно, что ощущение безопасности и вера в скорое улучшение произведут обратный эффект. Мы расслабляемся и подавляем такие негативные симптомы, как боль. Плацебо, следовательно, ходит древними, проторенными нейронными тропами. Хамфри утверждает, что любая медицинская помощь – фиктивная, альтернативная или традиционная – убеждает эти первобытные нейронные цепи в том, что нас любят, что мы в безопасности, выздоравливаем и надобности в недомогании больше нет.

Капчук считает, что у Линды Буонанно и других участников его испытаний эффекты плацебо развились именно поэтому, невзирая на то что все они знали о бесполезности своих таблеток. Возможно, они сознательно ждали, что плацебо поможет, но Капчук думает, что причина глубже. Он говорит, что Линда, когда взяла пузырек у своего врача, Тони Лембо, «взяла домой и Тони – то есть заботу, неравнодушие».

Из того, что одни люди ощущают более выраженный эффект плацебо, чем другие, а один человек может испытывать его в разное время по-разному, следует, что некоторые люди отличаются более высоким порогом для негативных симптомов, но он может повышаться и понижаться в зависимости от обстоятельств. Если мы считаем, что находимся в змеином лесу – как афганские школьницы в окружении талибов или Линда, до предела загруженная воспитанием детей, посменной работой и в то же время переживающая безобразный развод, – то организм становится намного чувствительнее к предупреждающим биологическим сигналам вроде боли.

Если это так, то плацебо может ликвидировать эффекты ноцебо, устраняя тревогу и снова повышая вышеупомянутый порог. Капчук говорит, что Линда, участвуя в испытании плацебо, «очутилась в лесу, который был полон заботливых людей, и ее организм переключился на что-то, уменьшившее боль. В той же мере и сама она перестала боль замечать».

Хитроумный эксперимент, проведенный Бенедетти на плато Роза и освещенный в печати в 2014 году, подтверждает, что иногда плацебо действует через устранение существующих эффектов ноцебо. Из 76 студентов, побывавших в его заснеженной лаборатории, те, кого предупредили о неизбежных на такой высоте головных болях, страдали от них сильнее, чем те, кто не имел об этом риске понятия. Бенедетти обнаружил, что у головных болей имелась биологическая причина в обеих группах: они были связаны с повышенным уровнем простагландинов, которые расширяют кровеносные сосуды.

Это явилось отличной демонстрацией эффекта ноцебо. При недостатке кислорода головной мозг вырабатывает простагландины как часть механизма самосохранения, призванного насытить кислородом ткани. У тех студентов, кто тревожился о головной боли, этот механизм заработал активнее. Их тревога заставила мозг быть осторожнее, чем он был бы в противном случае, и принять дополнительные защитные меры.

После приема аспирина уровень простагландинов снизился, и головные боли уменьшились в обеих группах, но самый любопытный результат получился, когда аспирин был фиктивным. Он тоже помог, но меньше настоящего и только в группе ноцебо. Бенедетти делает вывод, что действие плацебо ограничилось устранением ноцебо как дополнительной составляющей головных болей. Оно сработало через снижение тревоги, после чего мозг сократил выработку простагландинов.

Однако Бенедетти не знает, действует ли этот принцип в других реакциях на плацебо. Но если да, то это, по его словам, приведет «к новому взгляду на плацебо». Такие эффекты могут не затрагивать исходные патологические процессы, но улучшают качество жизни и общее физическое состояние, а также показывают, что мы не всегда должны доверять симптомам, которые чувствуем.

«Я с моими таблетками разговариваю! – жизнерадостно признается антрополог Дэн Мёрман. – Салют, ребята, я знаю, что вам придется попотеть!» У него болит левое колено, и он прибегает к этой технике с целью усилить эффект анальгетиков и обойтись одной таблеткой вместо двух.

Он заявляет, что то, как мы принимаем лекарства, не менее важно, чем их вид. Хотя эта область мало изучена, он и другие специалисты полагают, что всякий благоприятный эффект усиливается действиями, которые придают лечению бо́льшую значимость.

Иначе говоря, не глотайте таблетку рассеянно, как будто спешите на автобус. Создайте ритуал. Харальд Валах, психолог и философ науки Европейского университета Виадрина во Франкфурте, предлагает принимать препарат в одно и то же время ежедневно – после утреннего душа, в специальном помещении, с молитвой или на фоне безмолвной медитации. Ирвинг Кирш, психолог из британского университета Халла, сотрудничавший с Капчуком при изучении СРК, предлагает визуализацию. Для этого нужно как можно детальнее представить желаемый эффект лекарства или плацебо. «Вообразите улучшение», – говорит он мне.

Еще можно попросить кого-нибудь дать вам лекарство и разделить лечение. Эта область почти не изучена, но специалисты, включая Хамфри и Мёрмана, утверждают, что получение медицинской помощи со стороны запускает более выраженные плацебо-реакции, чем в случае, когда мы заботимся о себе сами, потому что усиливает чувство надежности и безопасности. «Говорить с таблетками здорово, но куда лучше делать это на пару с женой», – замечает Мёрман.

Этот эффект плацебо особенно выражен у детей. Любой родитель знает, что если ребенка поцеловать, нарисовать на содранном колене сердечко, втереть в сыпь крем или дать ложку меда от кашля, то это может резко уменьшить боль и другой дискомфорт, даже не имея в себе никаких лечебных составляющих.

Но так, похоже, происходит и со взрослыми. В 2008 году Капчук опубликовал результаты испытания с участием 262 пациентов с СРК. Активного лечения не проводилось, только плацебо. Одна группа вовсе не получала ничего, тогда как членам другой назначили фиктивную акупунктуру в исполнении учтивого, но холодного специалиста, не склонного вступать в разговоры. Членам третьей группы акупунктуру делал дружелюбный, заботливый врач, который просиживал с каждым по 45 минут, выслушивал жалобы и обнадеживал. Капчук хотел выяснить, в какой степени улучшение окажется следствием самой акупунктуры и в какой – результатом дополнительной поддержки.

28 % пациентов из лечебной группы сказали, что испытали «достаточное облегчение» от одного факта участия в испытаниях. Из тех, кто получил только акупунктуру-плацебо, достаточное облегчение ощутили 44 %. В той группе, где акупунктура сочеталась с сочувственной заботой, эта цифра подскочила до 62 % – эффект не меньший, чем у всех проверенных препаратов для лечения СРК.

Для Капчука результаты этого и похожих исследований стали, наверное, главным уроком, касающимся плацебо: речь идет о важности общения врача с пациентом. Если эмпатичный целитель обнадеживает нас и окружает заботой, устраняя угрозу, то одно только это способно запустить серьезные соматические изменения, которые устраняют симптоматику. Теперь стало ясно, что происходило годы назад, когда он занимался акупунктурой. Когда его пациентам становилось лучше еще до всякого лечения, причиной было их общение с ним.

К несчастью, в западной медицине оно неуклонно сокращается – не хватает ни времени, ни средств, упор же делается на медикаментозное и прочее физическое лечение. Врачи не проводят с больными и десяти минут, и выписывание рецепта кажется обеим сторонам более важным, чем долгая успокаивающая беседа. По иронии Капчук обвиняет в этом испытания с плацебо-контролем, появившиеся в 1950-х. «До этого врачи понимали важность заботы и знали, что сами являются активным ингредиентом, – говорит он. – Сейчас же все свелось к научным данным и лекарственным препаратам».

Акцент современной медицины на объективных данных, несомненно, привел к немалому прогрессу, но Капчук считает, что он же повлек за собой одержимость молекулами и биохимическими механизмами в ущерб фактическому самочувствию. «Единственная причина внимания к плацебо [сегодня] – обнаружение нами ряда участвующих в этом эффекте нейротрансмиттеров и то, что моя и многие другие команды открывают удивительные вещи в ходе нейровизуализации, – рассказывает он. – Как будто чувства пациентов не имеют значения».

Альтернативная медицина заполнила эту брешь. Такие ее разновидности, как гомеопатия и рейки, лишены активных ингредиентов и предстают бесполезными по результатам скрупулезных клинических испытаний. Они опираются на принципы, бессмысленные с научной точки зрения, и почти наверняка срабатывают не так, как заявляют лица, их практикующие. Но в сочетании с длительными личными консультациями и чуткой заботой они идеальны для усиления реакций на плацебо. Поэтому они, вероятно, приносят реальное облегчение, особенно при хронических нарушениях, которые плохо поддаются лечению традиционными средствами.

А потому Капчук надеется, что, даже если не приживется открытое назначение плацебо, его труды активизируют дебаты о важности восстановления в западной медицине главенствующей роли врача как целителя, чтобы мы получали пользу как от личной заботы, так и от научно обоснованного лечения, а не от чего-то одного. Он говорит, что нам надо задаться вопросом: как применять лекарства, чтобы пользы было больше, а побочных эффектов – меньше?

Понятно, что слова, которыми врач описывает полезность и побочные эффекты лекарств, влияют на реакцию пациентов (мы вернемся к рассмотрению важности речи в 7-й главе). Но можно и куда тоньше внушить пациентам надежду. В классическом исследовании, осуществленном в 1985 году, убежденность врачей в характере назначаемого средства – анальгетика или плацебо – всерьез влияла на выраженность болей у их пациентов, даже притом что говорились одни и те же слова.

Такие косвенные эффекты плацебо, зависящие от веры и установок не пациентов, а врачей, являются еще одной причиной развития этих эффектов у детей (и даже животных)57. Если вернуться к описанному в 1-й главе исследованию секретина, предпринятому Сандлером, то не исключено, что на поведение родителей влияли их личные позитивные ожидания, что, в свою очередь, приводило к реальному улучшению состояния детей. Такие альтернативные средства, как янтарные браслеты против зубной боли, могут успокаивать малышей через снижение тревоги у родителей.

В 2012 году Капчук вызывал эффекты плацебо и ноцебо при помощи портретов, которые чередовались так быстро, что пациенты не осознавали их показа. Он подтверждал идею о том, что наше восприятие таких симптомов, как боль, легко поддается влиянию со стороны подсознательных сигналов. «Слова, взгляд, молчание, язык тела – все это важно», – говорит Капчук. Хотя в медицине эти аспекты помощи нередко игнорировались, он рассчитывает, что результаты изучения плацебо подстегнут обсуждение их роли.

Он убедительный оратор, но не дает мне излишне увлечься и напоминает, что позитивным ожиданиям многое не под силу. «Вы не измените исходный патологический процесс, – предупреждает Капчук. – Я не вижу подобного в опытах». Полагаю, он правильно оговаривает эти ограничения. Отличное самочувствие – это еще не все. Нам хочется выжить, а физиология чрезвычайно важна при многих заболеваниях – аллергиях, инфекциях, аутоиммунной патологии, раке.

В подобных случаях недостаточно повлиять на субъективную симптоматику. И я отправляюсь в Германию, где ученые применяют сознание на переднем крае сражения организма с болезнями.