Генералы оказались не единственными убитыми в городе тем утром.

Сети, поставленные на Гайтан-реке чуть повыше Биржи в полном соответствии со словами Великого Поэта притащили мертвеца.

В покойном без труда опознали Ситнева, Порфирия Петровича, мещанина, увлечением которого, граничащим с безумием, была геология.

Мертвеца отнесли на один из причалов Биржы, где он пролежал почти до полудня, пока не пришел полицмейстер. Где-то за полчаса до него появился Аркадий: слухи в городе распространялись, как и надлежит слухам. Немилосердно хотелось спать после нервной ночи, но те же слухи донесли: хоть Ситнева нашли в воде, он был несомненно убит, а именно зарезан.

Когда Аркадий писал записки краеведа, так никем не напечатанные, он общался с Ситневым. Будущий покойник тогда показался юноше человеком несомненно умным и еще более несомненным занудой. Потому дальнейших бесед Аркадий избегал.

Теперь юноша жалел об этом. Разглядывая убитого, он гадал: связана ли эта смерть с остальными. Оружие шпиона убивало колющим ударом. Ситневу же перерезали горло широким, щедрым жестом. Аркадий уже, было, зевнул и собирался пойти отсыпаться, но его остановила фраза, брошенная кем-то из толпы:

— Нашел-таки свое золото…

— В каком смысле?… — спросил Аркадий, боясь спугнуть босяка-рыболова, который кусал райское яблочко.

— Так он по округе ходил, золото искал. Видать, нашел что-то… Да о его поисках все знали-то…

Крохотный огрызок полетел в воду. Волна закачала и понесла его к морю, до которого было уже недалече. Аркадий подумал, что еще бы немного, и река отволокла бы труп в море, а там, что называется: концы в воду. Тело отнесли на ледник, который для подобных случаев имелся в подвале под полицейским участком.

— Вероятно, убит в пьяной драке, — сообщил прибывший полицейский чин собравшимся зевакам.

Молчание было ему ответом. Многие, если не большинство полагали также, паче убить Порфирия Ситнева было за что. Денег он задолжал многим по всему уезду и даже за его пределами.

После отбытия полицейского наряда, обсуждение переместилось в ближайший трактир — помянуть новопреставившегося раба Божьего да и просто промочить горло. День обещался быть жарким и пыльным.

За босым рыболовом последовал и Аркадий.

В трактире застали Кондоиди, который ничего не видел, но все знал. Грек был знатоком драк и поножовщины — его самого неоднократно штопали и уж редко какая пьяная драка в городе обходилась без его участия. И, услышав об увиденной другими ранее, махнул рукой.

— Ерунда! Плюнуть и растереть! В драке, когда лицо к лицу как обычно бьют? Пыряют в живот, колют в грудь, наотмашь ножом машут. А чтоб глотку человеку перерезать — тут сподручней сзади зайти. Говорю тебе: счеты кто-то с ним свел. Карманы его, поди, выпотрошены?

Окружающие пожали плечами и притихли. Для большинства присутствующих, убийство в драке было чем-то пусть и греховным, но заурядным. Но убийство по умыслу, да еще и ради наживы — делом было гораздо более подлым, презренным.

Пиво, взятое за компанию, еще более клонило в сон. Здешняя голь кабацкая о Ситневе знала на удивление немного. Он искал не то клады, не то залежи золота, проводил время все больше за городом. Денег, чтоб угостить выпивкой остальных у Ситнева не водилось, и потому никому он любопытен не был.

Узнав, с кем общался покойный Сытин, Аркадий отправился домой. В полицейский участок он заходить, дабы уточнить содержание карманов покойника не стал. Непонятно было, имелось ли в них что-то изначально, а если и имелось, не было ли оно присвоено полицейскими чинами.

…Дойдя до своего дома, Аркадий лишь сняв сюртук упал на кровать.

В голове толпились множество мыслей, образуя хаос. Но прежде чем благословенный сон поглотил разум, перед внутренним взором Аркадия почему-то предстала вдовая графиня.

Конкордия.

* * *

Аркадий проснулся под вечер. Он спал бы и дольше, да в животе словно котята принялись водить хоровод. Юноша попил кваса, заедая его краюхой хлеба и сыром. После — сходил в нужник. Время было позднее, и дело можно было делать, особо не таясь, глядя через открытую дверь на звезды.

Аркадий попытался сложить то, что узнал вчера с тем, что известно было ранее. Ситнева он отложил на будущее — этот несуразный покойник скорей путался, находился где-то сбоку, нежели что-то прояснял. Куда более Аркадия интересовало оружие убийства. Выходило, что шпион как-то связан с домом Рязаниных, иначе бы откуда на конюшне взялся этот ножемет. Впрочем, дом стал на время проходным двором, но все приезжие появились в городе много позже, нежели английская эскадра. Собственно, тех, кто присутствовал в городе раньше и жил в указанном месте, было пятеро: городничий, жена, дочь, кухарка и слуга Митрофан.

Митрофан был безнадежно безграмотен и не слишком умен, оттого и пользоваться шифром не мог, кухарка, верно, весила пудов десять, и представить ее верхом на лошади было затруднительно. Это же, в меньше касалось жены городничего. Дашенька же вовсе не умела ездить верхом. Снова оставался городничий. Но опять же — он, по сведеньям штабс-ротмистра, был в другой части города.

Аркадий вернулся в свою комнату и, поворочавшись, заснул…

* * *

Утро ошибочно показалось Аркадию умней вечера.

Он подумал: наверняка же убитый штабс-ротмистр знал больше, чем говорил. Он, вероятно, вел какие-то записи, отправлял отчеты своему начальству. Может быть, письмами, поскольку, как сообщил Аркадию приятель-телеграфист, покойный штабс-ротмистр телеграмм не отправлял. Может статься, какое-то письмо было написано, но не отправлено.

Его не было у офицера с собою в ночь убийства. Отчет не успел бы найти убийца, его не нашел и Аркадий. Да и, ходя ежеминутно по лезвию бритвы, опрометчиво брать с собой столь важный документ. Следовательно, если такой отчет существует, он спрятан в пансионе, в номере, который занимал офицер.

Тогда это показалось Аркадию очевидным, и, наскоро перекусив, он отправился на Екатерининскую. Сейчас почти все комнаты в пансионе мадам Чебушидзе были заняты прибывшими офицерами, но Аркадия это никак не останавливало. Напротив — всегда можно было затеряться, сказать, что он ищет какого-то офицера.

Пройдя на задний двор, Аркадий уже привычно взобрался на дерево, с него перескочил на навес — прошел вдоль стены к окну. Оно было открыто — по нынешней жаре то было неудивительно. Закрытые комнаты за день накалялись словно печь. Аркадий заглянул в окно — пусто. Юноша перебросил тело через подоконник, огляделся.

Комната была обитаема — кровать застелена, однако не накрыта дерюгой, коя предохраняла постельное белье от пыли и выцветания под солнцем. За мутным стеклом платяного шкапа видно было одежды, на столе стоял в дешевой вазе недорогой крошечный букетик. В углу комнаты стояли кофры, баулы, чемоданы.

Интересно было, что за человек осмелился поселиться в комнате убитого, однако же, не затем сюда явился Аркадий. Следовало найти какой-то тайник. Поскольку дом был капитальным, каменным, тайник мог быть либо в полу, либо в немногочисленной мебели. Юноша принялся быстро осматривать комнату: не скрипнет ли где половица, везде ли в стыках досок есть пыль. Он заглянул под подоконник, осмотрел кровать. На минуту ему показалось, словно под шкафом он разглядел щель. Но за мгновение до того, как Аркадию стало ясно, что это всего лишь луч света, за его спиной раздался голос:

— Что вы тут делаете?

Аркадий повернулся и увидел около еще открытой двери графиню Колокольцеву.

В ее словах не было испуга, и на то имелась весомая причина. Она заключалась в крошечном деринджере, который рука женщины сжимала весьма уверенно. Видно было, что Конкордия с оружием обращаться умеет.

— Тут жил мой друг, — пояснил Аркадий. — А что вы тут делаете?

— Теперь я здесь живу.

В доме полно было мужчин, которые наверняка бы не отказали помочь прекрасной даме выпроводить незваного гостя. Однако же женщина полагалась только на себя.

— Вы ведь тот юноша, который разоблачил реагента Рязанина. Кажется, Аркадий? Журналист.

Все еще глядя в ствол пистолета, Аркадий кивнул, поправил:

— Ренегата…

Подумалось: слишком часто ему последнее время угрожают пистолетом — еще немного, и с этим получится свыкнуться. Однако же женщина отвела оружие в сторону.

— Это как-то связано с убийством Семена?

Аркадий не сразу понял, что речь идет о графе, но поняв, тут же закивал:

— Связано… Не понимаю еще как. Потому я тут…

— Веселый у вас городок, — зевнула графиня.

Стволом пистолетика Конкордия указала на дальний от двери угол — в нем стояла картонная коробка:

— Хозяйка сказала, что это вещи прежнего постояльца.

Женщина обессилено и шумно села на кровать, убрала назад оружие в ридикюль. Аркадий же принялся рыться в оставленных вещах.

В ящике не оказалось ничего ценней дешевого походного писчего набора, видавшей виды платяной щетки, ношеного белья. Возможно ранее, имелись вещи дорогие, вроде того же револьвера или подзорной трубы, через которую штабс-ротмистр в день первой встречи рассматривал английскую эскадру. Но труба исчезла. Этому Аркадий не придал большого значения. Он полагал, и был совершенно прав в том, что сей предмет с помощью хозяйки благополучно отбыл на базар.

Однако Аркадий искал что-то гораздо более дешевое — может, блокнот с записями, обрывки с заметками, какую-то ерундовую зацепку. Но нет: был конверт со вложенным листом чистой писчей бумаги, рядом лежали листы, некогда вырванные из его записной: страницы с записью гелеографических сообщений, рисунок.

— Это он? — спросила графиня. — Кто отвар портрета?

— Автор?… Это я рисовал.

— Вы недурно рисуете.

Аркадий печально кивнул.

— Не нашли, что хотели?…

— Нет.

Похоже, штабс-ротмистр собирался писать отчет после возвращения из каменоломен. Как и у всех нормальных людей, умирать в тот вечер в его планы не входило.

— Ну, не расстраивайтесь. Злодей, я так понимаю, наказан? Присядете?…

Она указала ладонью в сторону стола, около которого стояло два стула. Аркадий действительно сел на один. Конкордия заняла место рядом.

— Я, признаться, в тот вечер вас не рассмотрела, — сказала она. — А вы милый. Вы похожи на моего мужа. Видели бы вы его портреты в молодости. Он был красавцем, и жаль, что мы с ним так разминулись во времени. Правда он был блондином, носил бакенбарды и усы… Но это мелочи.

От этого «милого» Аркадия пунцово вспыхнул и, не найдя, что ответить, принялся рассматривать трещинки в лаке, который покрывал столешницу небогатого стола. Он знал, что при разговоре следует смотреть собеседнику в глаза. Но как раз этого он боялся, полагал, что его взгляд будет расценен как нескромный.

Спасало то, что разговора не было. Молчали.

За окном провинциально шумел город. Было что-то неуместное в этом положении. Она — графиня, он — нищий разночинец. И комната эта безусловно бедна для такой титулованной красавицы.

— Зачем же вы остановились в этой комнате? Я знаю, у мадам Чебушидзе есть более дорогие номера, — наконец заговорил Аракадий.

— О, не берите в голову. Степан вел жизнь походную, привык к скромности, к этому приучил и меня. К тому же эта комната довольно мила.

— Но зачем же вы поселились в комнате убитого? Ведь наверняка есть и другие номера!

— Убит? Здесь?… В этой комнате? Какой ужас.

— Нет, не здесь… Но странно, что хозяйка вам не сказала.

— Она сказала, что прежний жилец пропал…

К тому времени Аркадий уже приноровился к беседе. Он смотрел в ее глаза — вернее в их отражение, которое образовалось на лакированной поверхности. И даже в этом убогом зеркале Конокордия была прекрасна. Он подумал, что непременно напишет ее портрет, дабы потом любоваться. И теперь он смотрел на отраженную Конкордию во все глаза, впитывая ее черты.

Ее простота, пожалуй, льстила Аркадию. Белая блуза из плотной ткани с застегнутым высоким воротом очерчивала ее фигурку. Черно-коричневая клетчатая юбка также скрывала нечто невероятно притягательное. Ее чуть бледное лицо в обрамлении светло-русых волос… Единственным знаком траура была черная лента, которая охватывала ее волосы.

Тут Аркадий перевел взгляд с отражения на ее лицо, чтоб запомнить его особенности. Он собирался потратить на то лишь мгновение, однако же, взглянув на нее, не смог более отвести взора. Ее большие глаза одновременно и затягивали и доставали до самого укромного уголочка его души.

С нее следовало бы писать какую-то святую. Не Богородицу, конечно, но и не тезку ее из Магды…

Словно угадав мысли Аркадия, Конкордия улыбнулась, чуть поправила локон над ушком, провела по волосам, снимая траурную ленту.

И Аркадий понял, что пропал.

Да, то чувство, что случилось у Аркадия в саду городничего при пустячном первом разговоре с Конкордией, было сердечной болезнью. Но не жуткой, смертельной вроде грудной жабы или сердечного приступа, а другой, веселой, однако же куда более страшной болезнью — любовью.

Она уедет не сегодня-завтра, — кричала загнанная в подполье рассудительность. — Заберет твое сердце в промозглый Петербург, а ты будешь мерзнуть от того холода. Остановись!..

— Мне нравятся здешние люди, — заговорила Конкордия. — Я полагала, что солнце делает людей более темпераментными. А они такие неторопливые, непосредственные, честные. Совсем не то, что столичные жители.

— Нам здесь просто некуда спешить.

— Даже ваше куроводство выглядит скромным! Неужто у вас оно не ворует.

Аркадий не сразу понял, что речь идет о городничем, судье и прочем городском руководстве. Исправлять Конкордию он не стал, ибо, во-первых, городничий, почтмейстер и архиерей действительно разводили кур — не по нужде, а скорей со скуки, меняясь несушками, как иные помещики меняются рысаками. Во-вторых, зачем расстраивать заезжую даму, почти чужестранку — у нее и так полно разочарований. Пусть думает, что бывают чудесные места, где правит честность. Да и действительно, тут воровали меньше, чем в столицах, но отнюдь не по причине скромности. Городничий крутился как мог, только разве в этом крошечном городишке украдешь что-то толковое? Его бы в Москву или хотя бы в Киев — уж там он бы развернулся.

— А вы бывали в других городах, Аркадий? Вы кажитесь немного неместным?…

Его имя, произнесенное ее устами, ласкало слух, и, предавшись этому удовольствию, юноша ответил не сразу:

— Я действительно жил в других городах. Бывал в Москве.

Теперь он смотрел на ее губы, стараясь запомнить, как они складываются, произнося тот или иной звук. Конкордия не ждала гостей, паче была в трауре, и ее губы были ненапомажены. Но то было лишним: Губы манили, и внезапно Аркадий почувствовал, что еще немного и он сорвется, не выдержит, поцелует.

С этим следовало что-то делать.

— Я пойду…

— Идите…

Аркадий поднялся и отправился к окну.

— Куда же вы?… Почему через окно?

— О вас будут дурно говорить, если увидят, как от вас выходит мужчина.

— А вы все-таки очень милый… Бросьте, мне нет дела до пересудов в этом городишке. Впрочем, действительно — идите через окно. В этом есть что-то пикантное.

И когда Аркадий уже сидел на подоконнике по ту сторону окна, готовясь спрыгнуть на крышу сарая, Конкордия сказала несколько слов, столь неожиданных, что Аркадий замер, обернулся.

— Простите, что вы сказали.

— Я сказала: заходите еще. Ко мне уже давно не лазили через окно. Только прежде — стучитесь.