…От раздумий Аркадия отвлек стук в дверь. На пороге появился мальчишка, одетый в какое-то легкое летнее барахло.

— Чего надо?

— Вас барышня зовет к себе! Просила поторопиться.

— Какая барышня?

— Да из пансиона, на Екатерининской.

Мысли утратили свою изощренность и стали прямыми, словно стрела: Конкордия. Что-то случилось. Она узнала адрес от мадам Чебушидзе, послала мальчишку. Аркадий вскочил с топчана и, на ходу обуваясь, заторопился.

Он выдохнул с облегчением, увидав Конкордию в привычном вдовьем облачении, но в комнате было убрано, вещи сложены в баулы и чемоданы.

— Ты переезжаешь отсюда?… — спросил Аркадий. Нашла квартиру?… Тебе бы стоило обратиться ко мне. Мы бы подобрали для вас милую комнату где-то в пригороде. Представьте — летом до моря двадцать шагов! Плеск волн, чайки!..

Зимой хоть до моря осталось примерно столько же, но от былой красивости не лишалось и следа. Крики чаек становились похожи на ругань матросов, а белое безмолвие наводило тоску. Впрочем, до зимы надо было еще дожить.

Однако Конкордия покачала головой:

— Я позвала тебя попрощаться. Я беременна и возвращаюсь в Петербург. В свое время предъявлю наследника обществу — нового графа Колокольцева. И они не смогут так просто меня выбросить.

Аркадия бросило сперва в жар, после в холод. В этом «попрощаться» было что-то могильно холодное. Но как же так! Ведь он считал Конкордию своей. А этот мерзкий граф даже из-под крышки гроба владеет ее телом. И он, выходит, обладал чужой женой. После пронеслась скорая мысль: ну и пусть! Он любит ее, он примет ребенка, как своего. Ведь Конкордия сама говорила, что он похож на графа в молодости. Это будет их общая тайна, коя со временем забудется, сгладится. А после в уме взорвалась вспышка озарения:

— Это ведь мой ребенок!..

Одними глазами Конкордия сказала: «Да». Затем продолжила:

— Это будет твой сын или дочь… Но я только сегодня и сейчас говорю тебе правду.

Внутри Аркадия словно открылась какая-то безумно глубокая штольня, и он почувствовал, как проваливается в нее. Его обманули. Конкордия лишь желала вернуться в высший свет. Раньше проводником туда был ее муж, теперь таковым должен стать еще нерожденный ребенок.

— Выходит, та ночь была не из-за влечения, не из-за симпатии. Ты лишь искала мужчину, похожего на твоего мужа! — он едва не зарыдал, но слезы на глазах выступили.

Юноша ожидал, что оскорбление женщина не снесет, влепит ему пощечину. Однако Конкордия тыльной стороной ладони провела по щеке.

— Какой же ты все-таки ребенок, Аркаша. В чем-то взрослый, а в чем-то — дочурка.

— Дурачок…

— Дурачок. Тебе многое надо еще познать, понять… Но дальше — тебя поведут другие, — зашептала графиня на ухо. — Но неужели ты не чувствовал, что отдавалась я тебе страстно. Мое тело желало тебя.

Ее дыхание, ее слова обжигали. Хотелось обладать ей снова и снова. Прижать к себе, и не отпускать от себя, держать до Страшного Суда. Да и после Страшного Суда отправиться вместе: в Ад или Рай — все равно.

И будто бы она что-то тоже почувствовала, шагнула в его объятия. Губами собрала две слезы — с левой и правой щеки.

Такой пытки Аркадий выдержать не смог, обнял Конкордию за талию, прижал к себе.

…Аркадий брал ее, бросив на только что убранную кровать, вдавливал в перину. Она отдалась ему страстно, выгибаясь всем телом, рыча и стоная. Верно, скрип кровати и крики Конкордии было слышно во дворе, но на то любовники не обращали никакого внимания — пусть слышат, сейчас это неважно.

— Я не отпущу тебя, ты слышишь? — полукричал-полушептал Аркадий, стараясь пронзить ее чуть не до сердца. — Ты моя, я не отдам тебя никому.

Она стонала.

Какой-то уголок мозга умудрялся в этой вакханалии вычислять, перечить. Нет, она не твоя, она своя собственная и все решила. Но если Конкордия опоздает к сегодняшней карете, то задержится дня на три до следующей. А в эти три дня много чего может произойти.

Но страсть, как и все испепеляющее, была быстротечной.

Через полчаса Аркадий лежал выжатый на кровати, а Конкордия приводила в порядок свое платье.

— Я поеду с тобой, — сообщил юноша.

— Это исключено. Ты погубишь себя и меня. В конце концов, я буду защищаться. Я пожалуюсь в полицию, что ты меня преследуешь.

И, увидав слезы в глазах своего любовника, заплакала сама.

— Пойми… Ты поймешь в один день, что это расставание — к лучшему. И мы, если на то воля Господняя будет — встретимся снова, в других местах, под другими звездами.

— Конкордия… Ты делаешь ошибку.

— Может, и так. Но дай мне это понять самой, отпусти меня.

И он отпустил. Ему казалось тогда: нить между ними натянется, но не порвется. Он закончит это расследование и тронется в путь. С такой историей карьера его обеспечена, может быть, даже пригласят в «Санктъ-Петербургскіе вѣдомости».

А пока — следовало собираться…

* * *

Аркадий проводил Конкордию прямо к почтовой карете. По оживленной, главной улице он нес ее чемоданы, баулы. Конкордия, несомненно, была изящна, она носила красивые платья, воздушное белье. Но ее багаж был словно набит булыжниками.

Конечно же их вместе видели горожане. Конечно же, о них будут судачить.

«Ну и пусть!» — мысленно огрызался Аркадий.

Это была его женщина, он обладал ей, оставил в ней след. Сплетни — это не цена за такое счастье, сокровище.

Сколь удивительна жизнь, — неслись мысли далее. — Он сам незнатен, не всегда досыта снедает, а сын его будет полным графом, вряд ли в чем будет испытывать нужду — разве что в отцовском воспитании.

Карета, к разочарованию Аркадия уже ждала своих пассажиров. Ямщик принял поклажу, стал устраивать ее на крыше карты. В руках Конкордии остался лишь скромный саквояж. Хотелось обнять ее, впиться в губы любимой еще раз. Но пришлось сдержаться, да и женщина наверняка оказалась бы против.

— У меня тебе подарок, Аркадий, — сказала она.

Она открыла саквояж и достала из него деревянный пенал, похожий на детский гробик, подала его Аркадию. Юноша откинул крючок, запирающий крышку.

В ящичке покоился «Дерринджер» — тот самый, которым угрожала Конкордия в день, когда Аркадий впервые проник в ее номер. Рядышком лежала пулелейка, пороховница, запас готовых пуль, коробочка с капсюлями и устройство для запрессовки пуль.

— Ты мальчишка, Аркадий. Ты играешь в какую-то опасную игру. Я не хочу, чтоб отец моего ребенка погиб в юности.

В голове даже не возникло мысли от такого особенного подарка отказаться. Позже промелькнуло: все же эта женщина заботится, а, стало быть, любит…

— Счастливо оставаться!

И молниеносно поцеловала его. Но не в губы, как целуют любовника, не в щеку — как любимого. А в лоб — как мать целует дочь, как сын целует безвременно почивших родителей.

На том и расстались.

* * *

Он вернулся к себе уже на закате. На столе стояла та самая дорогущая бутылка вина. Быть может, ее бы получилось вернуть лавочнику. Это сняло бы часть слухов, хотя, возможно, породило бы иные…

А ведь он даже не сказал ей про свое предложение, про кольца… Все сложилось, не так как он хотел. Все сложилось, как карточный домик.

Однако к чертям все… Аркадий выбил пробку, и стал пить вино прямо из горла — хотелось напиться вусмерть. В этом он изрядно преуспел…