«Отрядомъ патріотовъ сегодня ночью у Буряковой Балки былъ принятъ неравный бой противъ англійскаго десанта, высадившагося на нашу землю. Врагъ былъ сброшенъ въ море, потерявъ двухъ убитыми и одного попавшаго въ плѣнъ. Многіе неприятели получили раненія. Наши силы, возглавляемые господиномъ городничимъ Александромъ Павловичемъ Рязанинымъ, потерь не имѣли».

Экстренный выпуск листка продавался словно свежие булочки. Кондоиди, встав за колесо пресса, все допечатывал выпуски, подсчитывая, сколько можно выпить на полученную прибыль. Таких тиражей «Листок» еще не знал. Газету брали не только для чтения заметки, но и на память.

По мнению Аркадия недосказанность в заметке была, пожалуй, лишней. Все равно шпион извещен, что его ищут. Но городничий резко воспротивился лишней огласке, считая, что это излишне взбудоражит население.

Меж тем сам Рязанин-старший отправил секретный рапорт в губернский город, в котором наверняка превозносил себя и уже мысленно сверлил дырку для ордена в своем побитом молью мундире. Хотя бы Станислава могли бы дать. Быть может быть даже с мечами. Однако же губернатор с ответом не торопился.

Зато куда расторопней оказались губернские газетчики. Уже после обеда они прикатили с фотографическим аппаратом и сняли фотографии с английского моряка и, так уж и быть с городничего, который для позирования одолжил у доктора Эльмпта его приметную винтовку. Что-то перепало и Аркадию. Он, как участник боя, обширно его описал. В описании свистели пули, враг был коварен, а сраженные друзья падали на песок…

За статью, набросанную за четверть часа, Аркадий получил целковый. И лишь когда гости, оставившие впрочем визитку, укатили, понял — ведь это с него сняли тот самый, reportage, о котором он мечтал.

Рубль он потратил тут же. Зайдя в лавку, купил себе записную книжку, вместо старой истрепанной и уже заполненной, пару карандашей, кипу писчей бумаги. Затем долго приценивался к патентованным немецким стальным перьям. В Гайтаново все более писали по-старинке, гусиными перьями, кои в избытке производили окрестные хуторки. Даже городничий свои рескрипты наносил гусиным пером размашисто, так что брызги рассыпались по всему листу бумаги. И стальные перья пылились на прилавке уже долго.

Аркадий их заприметил давненько, но все откладывал покупку. Да, гусиные перья — это нечто патриархальное, привычное, можно сказать — домашнее. Но в стальном перышке было что-то от британских фрегатов, от будущего, что уже стучится в дверь. И Аркадий позволил искушению побороть себя: купил три перышка и ручку к ним — тонкий стержень из кедра с металлической оправкой на конце, куда вставлялось собственно перо. Чтоб испробовать перышки пришлось еще расщедриться на недурственные чернила — в самом деле, не мочить его в той бурде, кою готовили судя по всему из сажи, дорожной грязи и сока бузины.

Вся покупка обошлась даже больше рубля, но оно того стоило. Восхищению Аркадия не было предела. Перышко по бумаге скользило споро, легко успевая за мыслью, чернильный след был ровным, без брызг.

И если в начале у Аркадия были какие-то сомнения в пользе приобретения, то, завершая занятие, он превратился в законченного сторонника прогресса. Перо так и норовило написать стихотворение…

Однако же было не до поэзии. Уже в сумерках появился посыльный от городничего, сообщил, что завтра около восьми Аркадию надлежит быть на совете. И всю ночь юноша проворочался в постели, боясь проспать, размышляя, кто же шпион. Кто? Да кто угодно!

Круг подозреваемых сжимался словно шагреневая кожа, но их все равно было достаточно. Городничий ходит в подозреваемых чуть не с начала истории.

Ладимировский — человек неблагонадежной национальности, поляк. Да еще Аркадий видел его в день гелиографирования приблизительно в тех местах. Доктор Эльмпт? Откуда у него такая замечательная винтовка? Может, у него еще что-то припасено?

Офицеры? Кажется, Петр-пехотный восхищался англичанами. Или то был Петр-артиллерист?… Да какая разница — одна чума. Ники? Аркадий уже сомневался и в нем.

Может быть, вне подозрений был только полицмейстер и его дуболомы — шпионаж для них был чем-то запредельно сложным. К тому же, большую пользу пока принес как раз полицейский чин…

Устав думать около полуночи встал, попил, вышел на улицу посмотреть на звезды да и чуть облегчиться. После — снова лег, усилено пытаясь заснуть. Но сон в этой духоте не шел.

На влажной простыне он проворочался, пока не запели третьи петухи, и не посветлело небо на востоке.

Аркадий подумал, что засыпать уже поздно. Стоило, пожалуй, дождаться рассвета, выкупаться для бодрости в ледяной колодезной воде, да собираться на совет. Подумалось: а ведь он что-то значит, коль его зовут на совет…

Он распрямился на своем ложе поудобней, прикрыл глаза на минутку.

…И, конечно же, проспал.

* * *

Он продрал глаза с ощущением свершившейся катастрофы.

Часов у Аркадия не имелось — напольные куранты, оставшиеся от отца стали, были снесены в починку, да там и остались. Однако же Аркадий легко определял время по солнцу, по звездам. Даже в сумраке непогоды мог сказать, сколько времени с точностью минут до двадцати.

И сейчас юноша, взглянув на тени, что крались к топчану, определил: начало десятого. Он проспал, может быть, самое важное совещание в своей жизни. Вот его цена — сам людей подвел. Хотя люди сами хороши — не могли отложить, послать за ним нарочного.

Аркадий быстро набросил блузу, вскочил в штаны, обул босые ноги в сандалии и заспешил со двора прочь к управе. Спеша, он корил себя, призывал на свою голову кары небесные, ожидал, что успеет хоть к шапочному разбору.

В управе пронесся коридором, через открытую дверь в комнату, где обычно проводились заседания. Там застал лишь полицмейстера. Сердце ухнуло вниз: неужели не успел вовсе?… Но мгновением позже подумал: тогда почему этот остался здесь? Блаженное чувство разлилось по телу: остальные опаздывают еще больше, и стало быть, все в порядке.

Аркадий поклонился сидящему, тот ответили небрежным кивком. Был он утомлен ожиданием и жарой.

— Как палит-то с утра… — кивнул полицмейстер, вытирая платком шею. — Хорошо бы проводить совещания летом на морском бережку.

— Воистину… — ответил Аркадий, глядя в открытое окно.

Едва Аркадий сел, стали подходить остальные. С лицами серыми вошли оба Рязаниных, стараясь не смотреть в сторону друг друга. За ними как два архангела ступали оба Петра. Появился и доктор Эльмпт.

— Доброго утречка! — произнес он, но, напоровшись на взгляд городничего, осекся, поправился. — Ну, насчет доброго, я, видимо, погорячился.

Вопреки обыкновению, городничий сел не во главе стола, вдоль долгой стороны, почти посредине, рядом с Аркадием. Сын же его расположился напротив.

Аркадия озарило: отец и сын поссорились — кому из них верховодить. Ранее в управе решения принимались единогласно. В том смысле, что решал единственно голос городничего. Однако же пришла беда, откуда не ждали: сын, которого отец таскал когда-то за уши, вырос, не желает покоряться. Да и с чего вдруг? Ведь Ники вполне успешно командовал вчера в бою…

Тут же в душе расцвела гордость: расследование определенно шло на пользу разуму, он стал проницательней.

— Садитесь, господа. Мы тут с вами — братья по оружию. Поговорим меж собой, не взирая на чины, года, как равные с равными. Как рыцари короля Артура за Круглым столом… Думайте, что скажете… В смысле наеборот, скажете, что думаете?…

Аркадий думал быстро: на короля Артура нашелся свой Мордред. Потому мысли следовало придержать покамест при себе.

Оказалось, что подобным образом рассуждал не только Аркадий.

— Молчите? — спросил городничий. — Ну, тогда я скажу. Как грустно-то получается, господа. Я вот с вами со многими чуть не с детства знаком, можно сказать — с младых ногтей. И вот выходит — кто-то из вас английский подкаблучник.

— А отчего сразу из нас? — обиделся полицмейстер. — Может он из вас?

Он вполне явственно кивнул в сторону городничего и, даже, скорее, в сторону Аркадия.

— Да как вы можете! — вспыхнул тот. — Это я же вам сказал про шпиона! Если бы не я, вы бы и не знали!

— То-то и оно, — бурчал полицмейстер. — Уж лучше бы не знали. А может, вы на погибель в Буряковую балку нас заманили англичане, да пошло что-то не так? Ведь просто диво, что никого не убило!

— Да зачем вас туда заманивать?

— Да откуда мне вас, шпионов, знать? Может хотели город оставить без лучших граждан, а потом за выкуп отпустить?…

— Нет, это ерунда… — прервал его доктор Эльмпт. — Кажется, у вас высокое давление. Позвольте пульс ваш померить? Кровопускание…

Он привычным жестом попытался коснуться запястья полицмейстера, положить палец на вену, но был решительно отвергнут.

— Руки только не распускай! Может, ты шпион и погубить меня надумал?

В былые-то времена полицмейстер уж точно бы дал доктору прощупать хотя бы пульс. Но времена настали новые, неуверенные. И теперь закадычные друзья чуть не кричали друг на друга.

— Да помилуйте! Какой из меня английский шпион? — глупо оправдывался Эльмпт. — Я-то десять лет из уезда ни ногой! Скорей уж ты шпион!

— Я-то нет, а вот ежели ты шпион?…

— А может быть, ты?

— Я не шпион!

— А чем докажешь?

— А вот тебе истинный крест! — и полицмейстер широко перекрестился.

Городничий ненадолго задумался:

— А, может быть, — сказал он. — В этом что-то есть.

Послали за протоиреем. Когда тот приехал, Аркадий с городничим, перебивая друг друга, изложили суть дела. Выслушав говорящих, протоирей задумался, поглаживая свою бороду. После, произнес речь о том, что тому, кто солжет перед Господом, уготована геена огненная и муки вечные. Затем привел всех к присяге на Библии на верность российскому императору, к клятве в том, что английским лазутчиком является кто-то иной, а не дающий клятву. Аркадий глядел во все глаза, ожидая, что шпион все же выдаст себя. Однако же лазутчик, кем бы он ни был, клятву произнес с невозмутимым выражением лица.

— Художник ваш?… — предположил Петр-артиллерийский, играя моноклем в изящных пальцах. — Он ведь тоже был в бою?..

Сказано — сделано. Шумной толпой отправились к раненому. К неудовольствию больного спугнули двух милых дамочек, навещавших раненого. Однако же долго не задержались — художник поклялся легко, хотя и с задумчивым выражением лица.

— Надзиратели… — напомнил Петр-пехотный.

Но все было ясно: не они. Впрочем, все одно, сходили, привели к присяге и их. Те присягали истово, крестясь размашисто и воодушевленно.

— С Божьей помощью, расследование зашло в тупик, — заметил полицмейстер.

— Не святохульствуй, раб Божий, — предостерег Святой Отец. — У лазутчика место в аду уже есть. Не спеши оказаться ним рядом.

Задумчивые и злые вернулись в управу, захватив по дороге несколько штофов с водкой. Пили ее без закуски и не чокаясь, словно на поминках. Товарищ уже не верил товарищу, сын, похоже, не вполне доверял отцу. Шпион, кем бы он не был, внес смятение, недоверие.

Выпив две рюмки, Аркадий ушел, и его пропажа едва ли была замечена. Спирт сделал свое дело, сказалась ночная бессонница, и Аркадий заснул.

Снился Аркадию сон, дрянной и страшный.

Будто идет он по городу, по улице, залитой ярким солнечным светом, и вдруг из подворотни выскакивает черная старуха, хватает его за запястье и тянет за собой во тьму как в омут. Юноша пытается вырваться — да где там, жилиста бабка. Крикнуть бы — но слова в горле застряют, да на улице нет никого.

А темнота все ближе, и не видать в ней ни зги, лишь слышно как щелкают челюсти, капает что-то нехорошее и кто-то мерзко смеется.

И совсем бы победила старуха, но спасся Аркадий, свалился с кровати, ударился больно о пол, отчего и проснулся. После — долго лежал на досках, всматривался в потолок, слушал, как в подполье что-то точит страдающая бессонницей мышка.

На полу было хорошо, прохладно, от двери тянул сквозняк. И в этом благолепии Аркадий задумался над тем, о чем не было сказано ни слова на собрании, хотя именно для этого и стоило совещаться.

Что делать? — стучало в голове. — Что делать-то? Теперь от знания английского кода не было никакого проку. Англичане, верно, на всполохи гелиографа ответят залпами орудий, более в ловушку не попадут. Но имелось и нечто положительное: теперь шпион лишен был возможности снестись со своими работодателями. И что будет дальше? Каков будет их следующий ход? На месте англичан Аркадий бы заслал агента — человека, знающего русский язык, обычаи. Высадил бы его где-то под Бердянском или Мариуполем — в самом Гайтанове, чужак, появившийся внезапно, вызвал бы подозрения. Верно, на корабле хоть несколько человек знают, кто их агент, его имя, место проживания.

Пленный англичанин говорил, что ранее уже бывали встречи на берегу с агентом. Стало быть, тот тоже знает своих работодателей в лицо.

Однако же англичане наверняка не знали, что произошло в городе. Ведь, может быть агент провален, и всякая попытка с ним встретиться, обречена, и в городе ждет их ловушка. Тогда разумней было бы послать человека неприметного, снабженного всеми знаниями, но неизвестного шпиону.

Побережье — сотни верст. Даже через версту солдата не поставишь. А через город ежедневно проезжает сотни разных людей.