– Нищий?… Но почему нищий?… Анно сбросил свои тряпки и оказался в простой и чистой блузе и штанах. Его брат сидел в кресле, и когда мы вошли, руки нам не подал. На то была веская причина – правая рука была забрана в лубки. Полет с виселицы на глубину десять саженей не прошел бесследно.

– Вообще-то это была моя идея. Это, знаете ли философская категория. Говориться же: нищий – человек-невидимка, его никто не хочет видеть. Я даже серьезно рассматривал возможность попробовать пройти через посты в одежде юродивого, но не думаю, что это хорошая идея. Пока судьба к нам благосклонна, но зачем проверять, как далеко заходит ее милость… Братья квартировали в большом свинарнике недалеко от берега речушки. Кур здесь не было давно, но навоз иногда попадался, равно как запах остался неважным.

– Но отчего мы? – спросил Ади.

– Я навел справки. – ответил Анно. На вас и еще на дюжину человек. Собрать слухи про вас оказалось самым простым – вы знамениты, говорят, богаты, что не мешает вам быть честными. И если вы выдадите нас деспоту, это будет огромное пятно на ваших репутациях. Вы ведь нас не выдадите? Я и Ади покачали головами. Может, Ади и думал сдать их Деспоту, но как на меня, братья при всем своем туманном прошлом были симпатичней человека, который делает из казни часть своей избирательной кампании. Братья были слабы – они даже не подозревали насколько. И схвати мы их сейчас – это было бы все равно, что скрутить голову белке, которая тягает орешки с твоей ладони. У кого подымится рука на такое? Это было слишком просто и совсем неспортивно. Я не знаю, о чем думал Ади, принимая приглашение братьев. Но так или иначе, с ними дело могло сдвинуться с мертвой точки.

– А отчего надо было вести подкоп под виселицу?… Не слишком большой ли риск? Не проще было подвести подкоп под тюрьму?

– Я не знал, где сидел Зепп, да и охраны там поболее.

– Сидел я на третьем этаже, вторая камера от угла… – вмешался в разговор Зепп, – Хотел бы я посмотреть, как туда можно было подвести подкоп.

– К тому же я смог преподнести Деспоту маленький урок. Расставание с жизнью – это очень личная вещь, равно как и ее зачатье. И те, кто выставляет что-то из этого напоказ – извращенец. Анно попросил купить немного еды и вина и мы отмечали наш союз маленькой пирушкой. Дело было не в том, что у братьев не было денег – все же они владели всем золотым запасом провинции. Но нищему не положено покупать такой провиант, который легко приобретали мы. Думаю, для этого мы и были нужны братьям – как средство обналичить их деньги. Не приложу ума, отчего из сотен приезжих они выбрали именно нас, но с иной стороны, кого-то они должны были кого-то выбрать. Ну а если их выбор был иным, наша бы история закончилась быстрей и, вероятно, трагичней…

– За наш союз, – поднял бокал Зепп, пусть он будет плодотворным и крепким как братская любовь. Я хотел сказать, что братская любовь бывает разной – скажем, пару лет назад правитель соседней провинции родного брата сжег на костре, а с кузена содрал шкуру. Но я промолчал – здесь положение было иным.

– И за что тебя хотели повесить? – спросил я у Зеппа.

– В приговоре была что-то наподобие «…подрыв экономического могущества провинции…». Хотя какое здесь к демонам, могущество… Короче, я пытался гнать золото из свинца.

– А… Этот, как его… Ади защелкал пальцами, будто пытаясь таким образом пробудить забывшееся слово. Но он не успел – я его вспомнил быстрей.

– Магистерум… Иными словами – философский камень… Ну и что с того? Его пытаются получить уже тысячу лет. Если за это всех вешать – чародеев не останется…

– Так вешать его собирались не за то, что я пытался, а за то, что стало получаться…

– Здорово! Неужто получилось делать золото?… – удивился Ади.

– Да нет! Но мы сделали вид, что получается, и под это дело начали отмывать деньги от продажи настоянного самогона. Идея была неплохая. Она была бы еще лучше, если бы мы не прокололись. Прокололись они из-за своей то ли лени то ли жадности. Анно говорил, что он просто забыл заплатить налоги. Зепп же заявил, что о налогах он помнил, но платить их не собирался. Когда их накрыли, был еще какой-то шанс выпутаться, но из-за жадности братья расплатились во второй раз: сумма потребованной с них взятки показалась баснословной. Разозлившийся Зепп расколотил бутылку о голову мытаря, спалил заклинанием шарабан Доходного двора, испугав запряженную лошадь до такой степени, что она, якобы, до сих пор ржет заикаясь. Зеппа успели скрутить, но Анно смог уйти. Его тут же объявили в розыск, но то ли братец хорошо прятался, то ли искали его плохо, но свою сладкую свободу он сохранил. Отлупленного мытаря, сожженный шарабан и заикающуюся лошадь тут же вписали в заведенное на братьев дело. Попахивало это сопротивлением властям, а оттуда уже недалеко было до призыва действием к мятежу. Второго шанса откупиться уже не представлялось – тут же заявили, что братья заработали на пару порядков больше, чем было на самом деле. Недостающие деньги были сказаны спрятанными, но Зеппа просили их выдать. Просили только словесно, для проформы и пытать не стали – выдать то, чего не было изначально, он не мог.

– Там действительно не хватало денег, что я потратил на опыты и на постройку землеройки. Но рядом с остальной суммой они выглядели смешными, к тому же никто не смог разобраться в наших бумагах. Анно ушел в подполье в прямом смысле этого слова – в одном из коридоров подземелья стояла его почти достроенная машина. И для начала он прорыл туннель в подвалы Первого Тиирского банка. За ночь утянул оттуда гораздо больше даже той суммы, что им приписывалась. Это нанесло существенный удар по кампании Деспота. Преступление тут же связали с именем Анно Гамма, искусного artifices, тем паче, что на его след выйти оказалось легко – заказы на детали для землеройной машины он отдал в полдюжины кузниц, да и особо не скрывал, что он собирается мастерить. Напротив шумел на каждом углу, что сочиняет машину, которая облегчит жизнь шахтерам и прочим землекопальцам. Как водиться в подобной ситуации оппозиция обвинялась не сколько в борьбе с существующим режимом, а в всяческих уголовных нарушениях. Ну экономические преступления, напротив обрели политический запашок. И эти два мощных потока сливались в тюрьме, после чего и тех и тех тянули на один и тот же эшафот.

– Говорят, оппозиция проплачена из Найвена. – заметил Анно.

– Не факт, что действующий деспот не получает денюжку из-за другого кордона. – Ответил на то его братец, – И уж точно факт, что он оплачивает выборы из казны Тиира. Агитирует людей за их же деньги. Так что оппозиция хорошо поступила – привлекла финансы из-за рубежа, влила их, так сказать, в экономику провинции…

– Ага… А потом как отдавать?

– Это такие деньги, которые можно не отдавать. – встрял я, – Их отдают не натурой, а преференциями, помощью в подобном положении подобными средствами. Да и смешно мне становится, как я представлю, будто приезжает Великий Магистр Найвена и стучит башмаком в дверь местной мэрии, требуя вернуть деньги. Хотя бы часть… Нас прервал Ади:

– А вы знаете, господа, я избегаю говорить на темы политики. Думаю, что рассуждать о делах кои мы не можем изменить. Не оставить ли нам темы высокие и не поговорить по существу дела, из-за которого мы тут собрались. Скажите мне, господа Гамм, а есть ли у вас план, как выбраться из города? Такового у братьев не было.

– Ну а где ваша землеройка? – сразу спросил Ади.

– А где ей быть, как не под землей. Я ее хорошо спрятал в одном из туннелей. Там же и большая часть золота. Но я бы на вашем… нашем месте не думал о катакомбах. Я кивнул: днем я ходил к провалу на площади. Его огородили перилами, но смотреть не возбранялось. Внизу же, в катакомбах народу было не меньше, чем наверху. Причем, все, кто был внизу, находились при исполнении – они что-то искали, мерили. Подземелье Тиира наполнилось светом и звуками. Под землей маршировали роты солдат, от этого порой начинали дрожать стаканы на столе или сотрясалась брусчатка мостовых – будто кто невидимый марширует улицами города. Уже ходили слухи, что то в один, то в другой подвал без стука входили из-под земли солдаты.

– Короче, подытожу, – сказал я, – наше положенье не изменилось. Имеем те же яйца только в профиль. Раньше из города не могло выбраться две группы по два человека, а теперь – ровно четыре человека…

– Жаль, – заметил Ади, – а я ведь надеялся на вашу машину. Анно покачал головой:

– Она бы все равно нам много не дала бы. За пределы оцепления мы бы вышли никак не быстрей двух недель.

– Тогда подземелье отпадает… Земля тоже, по воздуху может уйти только Дже. Что нам остается?

– Из стихий – вода и огонь, – заметил Зепп.

– Не вижу, как нам может помочь огонь. Разве что пустить этот город по ветру. Мятеж, что ли поднять… Ади задумался глубоко. Вероятно он что-то понимая в деле поднятия мятежей.

– Это не наш метод, – заметил я.

– Не наш… – согласился Анно, – но все же…

– Есть еще вода… – заметил Анно. Я читал в одной книжке, что как-то одни герои оказались в подобном положении и бежали из города, спрятавшись в бочках. Что-то подобное читал и я, но там положение было совсем другим. Так я и сказал остальным:

– Верно – там был бурная река, здесь же течение – в час по чайной ложке. Там сплавляли тысячи бочек, тут в глаза бросится и одна. К тому же то ведь сказка была…

– Ага, вот и я говорю… – Подхватил Ади. – Подобный случай был на севере, там каторжане лес рубили. Двое собрались вот так бежать, сделали коробку, запихнули ее под бревна. Короче, когда через неделю их выловили, в ящике в том было два трупа. Как раз в гробу – взять и закопать. И дух там был смрадный и спертый.

– Ну это ясно – в шахтах народ вот так часто гибнет, когда воздух заканчивается. Я посмотрел в окно, в небо карабкалась луна – она была молодой и прибавляла в весе каждую ночь.

– Еще и луна… Озеро гладкое – видно нас будет далеко…

– Я вот что скажу, – заметил Анно, – надо подводную лодку строить, чтоб мы, значит, в ней по дну озера переплыли. А что тут того озера – две мили. За ночь как нечего делать…

– Басни это, – заявил я. – Подводная лодка это так, которая утонула. Я других не знаю!

– А вот и бывает! Я читал описания таковых у Требля…

– И кто это такой?… Отчего я не слышал?

– А он молодым пропал без вести… Вероятно утонул.

– Час от часу не легче… – вздохнул я. – А у нас точно нет другого выхода? Ответом мне была тишина. Другого выхода не было…

! Межвременье

Я часто вспоминаю тот портрет в витрине. Он был выставлен в одном магазинчике на центральной улице Тиира. На нем был изображен действующий сатрап. Он был небольшим. Портрет – разумеется, поскольку с Сатрапом я так и не увиделся. На нем глава провинции был изображен по пояс, на фоне флага провинции, в льстивом масштабе чуть более чем один к одному. Изображен он был довольно качественно – но не более. То есть без какой-то тени таланта – просто поделка под искусство. Пока мы находились в городе, я проходил мимо него никак не менее дюжины раз – никто к нему не приценивался. На то была веская причина – его цена. Стоил он как две марки золотого песка. То есть для какой-то мазни, которую лет через десять можно выбросить многовато. Конечно, в случае бы победы это портрет кто-то бы тут же купил как выражение своей лояльности, но сейчас лояльность с лихвой уравновешивала скупость и осторожность: а вдруг проиграет? Я часто себя спрашиваю – а что стало с тем портретом? Была ли у него иная судьба кроме как сгореть в камине особенно холодной ночью – рано или поздно?. И если его сожгли… Если не выбрали другую подобную же участь – то что с ним? Какую дырку в каком ковре чьего жилища он закрывает? Что стало с хозяином магазина – неужели он не знал, что торгует блестящей, но все же рухлядью?… Прогорел ли он? Сколько отдал художнику за эту мазню? И дал ли вообще хоть что-то? Или пройдет еще немного времени и в какой-нибудь лавке антиквара – старьевщика я вновь увижу этот портрет. Какой он будет – с потускневшими красками, засиженный мухами? Что под ним будет написано? Может: «Конец прошлого века. Портрет неизвестного»? Кто-нибудь знает ответ?

Иногда под окнами наших комнат грохотали кованные сапоги – то стража спешила по одному или другому доносу. Мы не стали съезжать к озеру – посчитали это небезопасным для нас всех. Да и зачем? В курятнике было холодно и сыро, вдобавок постоянно гудели комары. Зато Анно как-то остался у нас ночевать – засиделся допоздна, когда по улицам ходить подозрительно. Он лег спать на полу, и ушел по черной лестнице, даже не разбудив нас. Прождав его всю ночь, Зепп разнервничался и ожидая облавы, провел ночь за полмили от их убежища под перевернутой лодкой. За ночь комары изрядно изгрызли ему физиономию, и, вымещая зло, он легко поколотил вернувшегося брата. Ади купил те лекарства, которые прописал тот, кто сидел в нем. К моему удивлению, они обошлись недорого и не относились к новомодным патентованным средствам, которые расписывали как чудодейственные. Напротив, они были стары, их разновидностями, вероятно, пользовались мои деды. И Ади действительно стало легче, но вместе с тем, он стал почти ко всему безразличен. Как я понял, лекарства замедляли в организме все – кровь, движенье мысли, и, среди прочего, течение болезни. Он часто гулял – все больше сам, или с Анно Гаммом. Я в спутники ему не навязывался, а он и не просил. Возвращался он поздно ночью, часто, когда я уже спал, и тут же открывал форточку. О том, в котором часу он вернулся, я узнавал уже утром от хозяйки:

– А ваш приятель опять почти в полночь приперся, – жаловалась мне хозяйка, накрывая мне стол, – Вроде и порядочный господин – слова дурного не скажет, платит хорошо, да водится со всякими нищими. И времена-то нынче неспокойные – вон, третьего дня патруль вырезали, оружие забрали. Я кивнул ей, не прекращая жевать – Ади, пожалуй, запросто мог уложить патруль из двух – трех человек, но вряд ли позарился бы на их оружие, даже чтоб замести следы. Да и характер ран от эстока был более чем специфическим. Мое безразличие успокоило хозяйку.

– Вот и сегодня с утра куда-то ушел. Где он кстати ходит?…

– Гуляет…

– Да пусть гуляет – мне-то что! Да похлебка стынет…

– Пусть стынет, – распорядился я, – ему холодное полезней… Действие холода было, вероятно, сродни действию остальных лекарств. Говорилось же, что у узников волос и ногти растут медленно. Самое странное в нашем положении было то, что мы стали обрастать вещами. Ади прикупил обеденный сервиз, чашки, заварной чайник. На марше он мог есть мясо, пить воду ил лужи, но среди людей считал нужным жить по человечески. Мое имя было тоже известно в банках и я легко снял деньги. Часть из них я тут же спустил на ближайшем рынке в лавке старьевщика, так же именуемого букинистом. Лавочник, видя, что я беру изрядную кипу, всунул среди прочего книгу с дамским романом. Я расплатился не вникая и подкидыша обнаружил лишь на квартире. Я хотел ее тут же, выбросить, но Ади остановил меня – из всего моих приобретений эта книга, заинтересовала больше всего. Впрочем, читать он ее тоже не стал:

– Смотри, тут дарственная подпись… «Франси на долгую память от Юмси…» И дата… Почти тридцать лет назад…

– Что за привычка – писать дарственные на книгах… – ответил я, пытаясь сосредоточится на истории более древней, чем этот город.

– И я о том же.. Где вы теперь – Франси и Юмси… Кто вы были для мира и для друг друга. Насколько была долга ваша память? Ади замолчал, и я ожидал, что вопрос останется риторическим, но Реннер сам ответил на него.

– Думаю никем и не очень длинна…

– Это почему?…

– Незаметно, чтоб эту книгу кто-то читал. Иначе бы позолота на форзаце вытерлась. Отсюда вывод – книгу дарили лишь бы что-то подарить, да и будь иначе, она бы не попала к старьевщику. Наконец, он прочел название:

– «Все женщины– ведьмы», – он перелистнул страницу. Ну да, конечно – автор мужчина. Если бы ее написала женщина, она бы называлась: «Все мужчины скоты и хотят только одного». Не удовлетворившись внешним осмотром, он открыл наугад какую-то страницу.

– Вот, к примеру…"безусый юноша в доспехах воина»… Во сколько ты бриться начал?…

– Лет в шестнадцать… Потом еще пришлось ножницами достригать. Ади кивнул:

– Вот и я говорю, если воин в доспехах безусый то он либо усы сбрил, либо доспехи у кого-то украл… Либо папенька богатый купил. Только таких безусых воинов цена в базарный день – полушка за пучок. Скороспелая черешня – без вкуса и без запаха, да и сгорает до времени. На секунду Ади замолчал. Но я знал, о чем он думает. Мысли его были злы и лучше было бы если б он их высказал. И Ади не сдержался.

– И вот глядя на тебя, Дже, не могу понять, как ты выжил. У тебя ведь тоже был богатый папенька.

– Как я выжил? Часто я и сам не могу этого понять. Вероятно, мне просто везло. В частности мне повезло, что отец ничего мне не покупал, совсем как в свое время ему ничего не купил мой дед. И я был плохо стрижен тупыми ножницами, спал на матраце из камыша, в первый год вместо меча мы дрались палками. А в качестве доспехов, в день выпуска, каптенармус выдал погоны, саблю, униформу, которую потом пришлось перешивать… И подъемные, которых мне хватило ровно на то, чтоб пошить себе перчатки.

– Ты не должен жаловаться, – ответил мне вдруг посерьезневший Ади, – я-то получил еще меньше. Я сбежал оттуда на второй год учебы…