А в городе переполох!
Немцы и без того аккуратные и чистоплотные, будто совсем рехнулись на порядке. Нагнали пленных, те мыли брусчатку привокзальной площади, разбирали свалки и завалы. Что не удавалось разобрать — накрывалось флагами.
Покрасили шлагбаумы, постригли деревья, побелили шпалы. Было бы времени побольше — пустили бы пленных с наждачной бумагой снимать с рельс ржавчину.
Наконец, сбили со здания вокзала транспарант "Труд, дружба, май" и повесили точно такой же, только на немецком языке.
Затем пленных убрали, но прибыл батальон СС в полной армейской выкладке, занял крыши, выставил вокруг вокзала свои пикеты.
Ждали высокого гостя. Говорили, что это Гимлер или Геринг. Но затем стало известно — ждут самого фюрера!
К лицезрению Гитлера "хиви" не допустили, но Ланге с легкостью вытребовал для Бойко отдельное разрешение:
— Только постарайтесь выглядеть пристойно. Побрейтесь, наденьте костюм, что я вам подарил. Погладьте его… У вас утюг есть?
— Нет…
— Дать?
— Не надо.
— А как вы обойдетесь?
— Как? Да как фрайер в тюрьме — чашку разогрею, да ею все разглажу…
Ланге кивнул, замолчал, собрался с силами и выпалил:
— Владимир!
— Да?..
— Есть еще одна проблема. Пока фюрер в городе, я буду вынужден изъять у вас оружие. Простите…
— А, может, проще мне не появляться на вокзале?
— Проще… Но не лучше. Я бы хотел видеть вас на вокзале. Без оружия. Поверьте, там и без нас будет полно людей, которые умеют стрелять. И что характерно — любят. Если хотите, я не возьму и свой "Вальтер"…
— Да полно вам, оставьте, — ответил Бойко, вытаскивая пистолет из кармана. Как вы говорили, сыскарь без пистолета выглядит глупо?..
Поезд фюрера был литерным, шел вне графика. Замирая на станциях, его пропускали составы с совсем не лишними на фронте танками, останавливались спешащие в тыл эшелоны с ранеными.
Поезд шел вне расписания, и потому не мог опоздать. Но меж тем на станцию он прибыл чуть раньше расчетного времени — просто влетел в облаке дыма и пара. Казалось еще немного и проскочит перрон. Но машинист сбросил пар, заскрипели тормоза, в вагонах стукнулись, будто чокаясь, чайные чашки.
На землю тут же соскочили сопровождающие офицеры, затем не спеша по лесенке, сошел сам Гитлер.
И если Ланге ожидал, что на Бойко фюрер произведет какой-то эффект, то он ошибся. Подумаешь, тоже мне вождь, — невысокий, уставший пожилой человек. Впрочем, раньше Бойко видел другого вождя — в Москве, в пуленепробиваемом гробу. Тот тоже был невысоким и очень пожилым. Лишь смерть стерла с его лица усталость.
Зато на немцев визит произвел необычайное впечатление: они сверх меры выпячивали грудь, были веселы, подпевая песням, что лились из репродукторов, ловили каждый взгляд своего вождя.
Поезд простоял на станции всего полчаса. За это время успели только поменять паровоз, да залить воду в вагоны. Пока возились с составом, Гитлер отобедал в здании вокзала. Говорят, был весел, шутил…
Для того, чтоб обед состоялся, за день до визита перевернули город в поисках стряпухи. Гитлер был вегетарианцем, и рецептура требовалась соответствующая.
Нашли какую-то гречанку, выжившую из ума, а посему лояльную к любой власти. Старуха же хоть и была безумна, готовила просто божественно.
О чем с Гитлером разговаривали в здании вокзала неизвестно, но скорей ни о чем существенном. Картины "Гитлер и его генералы" не получилось — в городе как назло не было никого выше полковника. Был, правда, один контр-адмирал, но тот был итальянцем, военно-морским атташе в степном крае.
Обед был легок и быстр.
И вот опять заиграл оркестр, старательно, но довольно неровно. Впрочем, мало кто обращал на это внимание. Гитлер прошел по перрону, поднялся в вагон.
Перед поездом Гитлера пустили другой, отвлекающий, с вагонами получше, но набитый пулеметчиками.
Состав фюрера скоро тоже тронулся, а Гитлер помахал рукой, стоя возле окна своего купе.
Когда поезд дал гудок за дальними семафорами, на станции выдохнули с облегчением. Надо же не убили, даже и не покушались. И хочется же ему на поездах кататься.
Впрочем, по воздуху еще опасней — как бы хорошо не прикрывали, достаточно нескольких удачных выстрелов, и…
Никто не знал, что подполье визит Гитлера банально проспало, узнало уже ближе к вечеру и сочло за лучшее не расписываться перед Большой землей в своей неосведомленности.
Ланге вернул Бойко "parabellum" со словами:
— Ну вот и ладно, можно и расслабиться.
В отместку Бойко долго не прятал оружие, проверил обойму, оттянул затвор.
— Да ладно, приятель, не злитесь. Зато будете своим детям рассказывать, что видели самого Гитлера! Если у вас с такой работой будут дети…
Владимир чертыхнулся про себя, но в слух сказал:
— Зато я Ленина видел! А вот вы его вряд ли увидите!
— Странный вы человек, Владимир, ведь Ленина вы где видели? В гробу, в Москве! А этот ведь к вам приехал, живой!
Что живой — так это временно, — подумал Бойко.
Но счел за лучшее промолчать.
* * *
И, действительно, после отъезда Гитлера все выдохнули с облегчением.
Бойко пил и был пьян.
Пил не один — к себе он затянул Зотова. Поймал он его у комендатуры, вместе пошли к бабке, что торговала самогоном, выменяли пол-литра на шоколад.
Бойко напился буквально с одной рюмки, что называется, наступил на пробку.
— Я труп, ходячий труп. Разговариваю, двигаюсь, но это сущая безделица. Ланге не верит мне. Верит, но не до конца. Он доверит мне свою жизнь, но не чужую. Подставит мне свою спину, но не преминет выстрелить в мою, если я что-то сделаю не так.
Выпили еще. Владимир стал разговорчив без меры.
— Подумаешь, в Шербуре в него стреляли, в Берне он часы покупал! А я зато в Москве был! В Сибири опять же, когда служил в армии. Он в Сибири попробовал бы себе часы купить! Хоть будильник!
— Зря вы так на Ланге… Он хороший как для немца. Он… Он наш…
— Ланге — наш?.. — удивился Бойко, — он же немец!
— Ну и что? Немцы разве не люди? Пока они за тридевять земель жили, тогда они были чужие. А теперь все перемешалось — мы ихние, они нашенские. Все смешалось…
— А я чей?..
Зотов опешил:
— Как чей?.. Вы же наш… Наш…
— Нет. Я тебе говорил и, жаль, что ты запамятовал — я сам по себе. В спину подло не выстрелю. Но если кто на моем пути станет — смету… Я не угрожаю, а честно предупреждаю.
— Зря вы так… Не надо на себя наговаривать. У вас есть сердце. Это большая роскошь по нынешним временам.
Конечно же, у него есть сердце. Иначе что так сильно болит в груди особенно по вечерам. Если бы узнать еще от чего эта боль.
— Ты мне лучше скажи… А вот что ты будешь делать, если немцев назад погонят?
— Не погонят… Не верю я в это…
— А если погонят?.. Что тогда с тобой будет? С семьей?..
— С семьей-то? Ничего с ней не будет. А что?.. Зять в армии, в советской… А вот со мной…
Зотов задумался крепко, надолго. Было видно, что ответ про родню у него был готов, а о себе он как-то не задумывался. Бойко решил ему помочь:
— Пойдешь с немцами?..
— Не-а… Уйду в тайгу или в эту, как ее… В тундру! Буду белок бить…
— Белок бить… В глаз… Прикладом… Единственно, кого ты там будешь бить, так это геологов. А еще скорей — они тебя бить будут. Там нынче, знаешь, какие геологи есть: с пулеметами и с лычками НКВД!
Бойко осекся — все же погорячился он. Решил сбавить обороты.
— Ну а как там дела в семье? Что слышно от зятя? Жив ли?
— Дак он, верно, по ту сторону фронта. А оттуда не то что письма — сплетни не доходят. Внучка-то растет… Это да… Ему бы… Зятю-то… Хорошо в плен попасть. Немцы-то хохлов по домам отпускают.
— Отпускают… — согласился Бойко. — Если не политрук и не идейный. Твой зять не идейный?..
— Не-а… Просто дурак…
Оба замолчали.
Дверь открылась — на пороге комнаты стоят Кирьякулов.
— А, заходите… Стакан господину бургомистру! — крикнул Владимир, но сам же первый пошел к шкафу за посудой.
— Нет, нет… Владимир Андреич, я на секунду. Ухожу домой, зашел сказать, что в Управе кроме вас никого не осталось. От греха подальше — закройте за мной дверь. Я ухожу.
— Да выпейте с нами! — пьяный Бойко был болтлив без меры. — Отметим приезд в город вождя великонемецкой нации. Ну и отъезд заодно…
— Нет, действительно, спасибо. Жена если почувствует запах — убьет.
Бойко поставил стакан на стол, но наливать не стал. Вместо этого он спросил:
— Аркадий Кириллович, а вот скажите. Отчего вы пошли на работу к немцам?
— Мне сказали идти — ну я и пошел.
— Но ведь это неправильно?
— Конечно, это неправильно, это коллаборационизм. Преступление против Родины. Но я — человек порядочный. Настолько порядочный, что иногда самому противно становится. Я не то, чтоб люблю порядок, просто не могу ему противится…
— А вот вернется советская власть, что делать будете?
В отличие от Зотова, Кирьякулов отрицать такую возможно не стал. Задумался серьезно, но ответил быстро.
— А что тут думать… Расстрелять меня, конечно, не расстреляют — всех таких как я стрелять — стенок не хватит. Поеду по декабристским местам. В Сибирь значит…
— Смотрю, все в Сибирь собрались, — подытожил Бойко.
— А что, давайте, к нам. Встретимся в шесть часов вечера после войны. Где? Омск? Иркутск? Оренбург?
Бойко покачал головой:
— Вы так говорите, потому что там не были. А я был… И в Сибирь не хочу. Ни в лагерь, ни в тюрьму. Даже просто жить там гражданским лицом не хочу. Там живут славные люди, но природа… Нет, определенно не мое.
— Ну так вы выпустите меня, — спросил Кирьякулов уже нетерпеливо, — а то жена сперва разволнуется, а как я приду, будет пилить.
— Ну что с вами делать, — согласился Бойко. — Давайте выведу…
Они спустились вниз. Выпустив Кирьякулова, Бойко взял дверь на засов. Затем задумчивый вернулся в свой кабинет. Едва переступив порог, кивнул назад, будто показывая на Кирьякулова.
— А ведь умный человек. Но в то же время — дурак! Гордый самобытный русский дурак. И отцы его были дураками, и деды. И матери с бабушками — ну вы сами понимаете — верными подругами этих самых дураков. И менять эту традицию они не намерены. Не иначе что-то в крови. У него… Не в обиду тебе будет сказано — но и в твоей. И моей…
* * *
В это время пили и в другом месте. Пили не за отъезд фюрера, не за его отбытие. Фюрер был им вовсе до лампочки.
Пили просто так. С расстановкой и обстоятельностью, такой, на которую способны только холостяки. Сварили пельменей, самогоночку и сметану поставили на лед. На базаре купили соленых огурчиков, маленьких, с дамский мизинчик, капусты квашеной с прожилками тертой морковки.
Картошки взяли — опять же не крупной и не мелкой. Чтоб пока ее почистить и съесть, она не сильно остывала.
Варили ее в мундирах, воду из кастрюли слили не всю, оставили на полдюйма кипятка, чтоб картошка не остывала и не пересыхала. Пили втроем: Женька Либин, Колесник и хозяин дома — такой себе Назар. Последний славился как хороший шофер — говорят, управлять он мог всем: от сноповязалки до аэроплана.
Сели за стол, разлили самогон по рюмкам. Без тоста чокнулись, выпили.
Повели разговор. Говорили все больше о делах.
— Гуся до сих пор нету, — заметил Женька.
— Угу.
— И вестей от него нет. Интересно, его вообще стоит ждать?
— Может, нет денег отбить ответную. Может, "дороги" там нет, где он нынче. Может, его уж нет в живых. Мало ли?.. Времена нынче неспокойные.
— Ну да — чтоб у Гуся денег не было… Скажешь такое. Скорей уж точно пришибли. Я чего хочу сказать…
Женька замолчал, разлил самогон. Выпили, закусили.
Либин все молчал.
— Ну, говори уже… — сказал Серега…
— Я чего хочу сказать — может, и не приедет вовсе Гусь. А мы тут сидим — штаны просиживаем. А знаете что?..
— Что?
— А ну его на фиг, Великого Гуся. Без него управимся.
— Как?.. У тебя есть план?
— Представьте себе да…
— Ну и забавно было бы услышать.
— Все просто, как и все гениальное. На крыше банка есть эти, как их… Вентиляционные колодцы, что ли?.. В здании вроде как естественная вентиляция. Горячий воздух из комнат выходит в отдушины, подымается вверх. Так?..
— Ну, положим, что так…
— А что тут полагать? Так и есть. Так вот: ночью подымаемся на крышу и вместо вытяжки мы берем насос и вдуваем туда газ. Через пять минут имеем дом с трупами. Ну как?
— Да никак. Где-то отдушина может быть забита, где-то открыто окно. Опять же запросто можно наглотаться своего газа… — зевнул Колесник.
— Деньгохранилище может быть изолировано от общей системы вентиляции, — заметил кто-то.
— В деньгохранилище бросим гранату. Кого не возьмет газ — пристрелим…
— В деньгохранилище могут забаррикадироваться изнутри. Один уцелевший может поднять тревогу. И тогда в здании появятся уже наши трупы. Опять же — войти в банк мало — надо вытащить то, из-за чего вся каша заваривается. А это, я вам скажу, — пупок надорвать можно. Да и долго…
Замолчали. Каждый думал о своем.
— Давайте выпьем еще, — предложил Серега.
— Не хочу, — ответил Женька.
Назар просто покачал головой.
— Ну, как хотите, — подытожил Колесник.
Серега налил себе полный стакан и тут же выпил.
— Не пейте много, — честно предупредил его Женька, — завтра будет плохо.
— Будет, — согласился Серега. — Но стакан не убрал.
Залаяла собака двором выше — кто-то шел по улице. Все трое замолчали и даже сдерживали дыхание. Но прохожий прошел дальше.
— Нам надо собирать ганзу, — гнул свою линию Женька. — А что?.. Ты, я, Назар… Козю позовем — авось что-то придумает, пригодится инвалид. Можно еще Фиму Трирубля позвать.
— Фиму не хочу, — отозвался Колесник.
— Отчего же?
— Когда два года назад прибалтов присоединили, я рванул туда — щипать панов. И оказался в одном поезде с Фимой. Пока ехали, договорились об одной богатой улице — я беру четную сторону, он нечетную…
— Ну и что?..
— А то что не было там четной стороны. Это набережная была… Давайте договоримся — подождем Гуся еще ровно два дня. А затем… Затем не знаю. Может быть — придумаем что-то. Может быть, просто разбежимся. Не знаю — не нравится мне этот банк, это дело…
* * *
Несмотря на предупреждения, Колесник все же напился. Будто по ветру вышел из дома, задумался, глядя на небо, потом достал пистолет, стал стрелять в небо, пытаясь выбить в луне новые кратеры, отбить кусочек от полнолуния. Затем стал палить по звездам, сшибая одну за другой.
Немецкий патруль двинулся, было, на шум, но в темноту переулков Шанхая зайти так и не решился.
Остановился у входа в поселок, глядя, как падают звезды.
Подставит ли кто-то ладонь?