Путь назад занял многим меньше времени. Шедшим по нему он показался короче. Так бывает, когда путешествуешь по дороге знакомой и уже раз пройденной.

…Издалека было видно: на заводе круто поменялась власть: эмблема владельцев была сбита с фасада, разбита не то при падении, не то в порыве народного гнева. И теперь ее заметал снег возле заводского забора.

Вместо знака ветер трепал кумач.

На главной проходной суровая тетка потребовала у всей компании пропуска. Евгений хотел попытаться ее задобрить, Рихард напротив — припугнуть. Но Ольга повела друзей за угол — там настежь были открыты транспортные ворота, через которые легко проходил бронепоезд.

Через них прошли в цех.

В пролете, где раньше работало триста человек, сейчас шумело два станка, и работающие на них переругивались через весь пролет.

— Интересно, где это все.

Из-за спины послышалось:

— На партийном собрании… Завод не выполнил план по производству стружки. Поэтому трудовой коллектив получает очередной… Трудовой стимул.

Ольга обернулась: перед ней стоял Игорь.

— А эти тогда чего тут? — Ольга кивнула на работающих.

— Эти… Это несознательный элемент. Эти — работают…

— Ты, я смотрю, тоже несознательный.

— А как же! Меня даже арестовывали раз как саботажника и врага трудового класса. Но быстро отпустили по просьбе трудового коллектива — без меня остановился целый пролет. А ты у нас какими ветрами?

— Да вот забыла свой справочник «Хютте». Решила заскочить забрать…

— А я думал, решила навсегда вернуться. — ответно пошутил мастер. — А то у нас народ просто бежит… У нас тут уже частично коммунизм.

— Это как? — спросил было помрачневший Чугункин.

— Очень просто. Заработную плату мы уже не получаем, но в лавках по-прежнему требуют деньги.

— …Если серьезно, — вмешалась Ольга. — То я по делу. Скажи, токарный станок на буксовом участке не выбросили? Он еще рабочий?

— Да нет пока, а что?

— У тебя не найдется под него заготовки?

— Должно что-то сыскаться… — и дал знак: следуйте за мной.

Шел не оборачиваясь, на ходу рассказывая:

— Что у нас на заводе нового? Да особо и ничего, как ни странно: вместо приказчика на завод отправляют комиссара. А он в производстве разбирается меньше, чем его надзирающие предшественники. Вот и к нам одного приставили: человек, конечно, честный, ничего в жизни не украдет. Ума просто не хватит.

Над выходом из главного пролета висел огромный плакат с ребенком. То, что это девочка, можно было определись лишь по крупному банту криво дорисованному сбоку. Под плакатом имелась надпись: "Товарищ, строго выполняй правила техники безопасности — тебя ждут дома".

Ольга осмотрелась: знакомое место, довольно часто она приходила сюда возиться с фрезерным станком: старым и капризным. Но будто в иные дни, тут было светлее. Девушка присмотрелась и поняла: многие окна закрывал плакат. В этих окнах существенно не хватало стекол.

Игорь хмыкнул:

— Видали? Засмотрелся на него механик, свалился с крана, поломал три ребра, пробил легкое, харкал кровью. И что самое обидное — дома его никто не ждал — одинок он был. Ну а с проломанной грудной клеткой шансы, что тебя будут ждать в перспективе, сильно уменьшаются. Тут ты целый, здоровый никому не нужен, а больной — тем более. Что еще? Ах да… Повесили в коридоре плакат поскромней — на нем нарисован юноша с пером в одной руке и книгой в другой. И подпись: "Товарищи изобретатели! Ваши предложения и усовершенствования способствуют техническому прогрессу". Просто блеск! Такое впечатление, что какой-то рабочий, отстояв смену в холодном цеху, и, заметьте, не получив зарплату, вместо того чтоб после трудового дня пойти в бараки, выпить водки, да прижаться к теплой жене, попрется в холодную же библиотеку? А чтоб количество изобретателей все же было отличным от нуля или вовсе не отрицательным, в мастерской висит плакат с социалистическими обязательствами. Среди них есть такое: "Добьемся, чтоб каждый пятый член коллектива был изобретателем". Это каким образом надо добиваться? Ась? И что делать, когда в бригаде четыре человека?

Игорь вдруг нырнул в совершенно темный боковой проход, загремел ключами, открыл дверку, зажег тусклую в десять свечей лампу. Свет озарил маленькую каморку, забитую заготовками, инструментами, приспособлениями:

Игорь пнул ногой лежащую на земле болванку:

— Гляди, эта пойдет?

— Ну как думаешь, — переспросила Ольга у Клима. — Пойдет ли? Ты у нас сейчас главный по волшебству.

Клим как можно неопределенней пожал плечами.

— Самое оно! — заключила Ольга. — To бы мне инструмент: обычный набор, резцы проходной, отрезной, резбовой… Сверла.

— Какой диаметр сверл?

— Какие тебе не жалко.

Игорь ухмыльнулся:

— Я не узнаю тебя… Впрочем, этот мир я тоже узнаю с трудом. Но для тебя не жалко ничего — возьмем лучшие…

Запирая каморку, Игорь, словно истосковавшись по общению, продолжал трепать языком.

— Кстати, о заготовках… Баню нашу помнишь? Зашел как-то новый директор и говорит, мол, какого лешего тут две трубы? Ему, ясен-пень, отвечают: для холодной и горячей воды. Дескать, в бане она смешивается, и получаем воду теплую. Он в крик: это ж какая безалаберность! Воду будем смешивать прямо в котельных, и поставлять ее по одной трубе сразу теплой! А вторые трубы срежем и из них изготовим паровоз!

Клим потер шею: шрам уже давным-давно зарос, и не беспокоил, но привычка осталась.

— Мне, кажется, — заметил Клим, — вы ярый антисоветчик.

Ольга шикнула на Чугункина слишком поздно. Но Игорь загадочно улыбнулся, обнажая свои великолепные, зубы. Особенно замечательно выглядели клыки…

— Каюсь, есть такое. А раньше-то агитаторов не шибко воспринимал. По мне они все какие-то… хм… пресные. Но больше всего против советской власти сагитировала сама советская власть.

Снова переход по пролетам цеха. Пыль, грязь под ногами, дрожание мостиков. Игорь снова шел впереди, налегке, рассказывая что-то Ольге. Та тоже двигалась с пустыми руками. После нее, подбадривая друг друга проклятиями, тяжелую болванку вдвоем тащили Евгений и Рихард. За ними плелся Клим — инструмент оказался на удивление тяжелым…

Но у станка роли поменялись. Игорь и Ольга зажимали заготовку, устанавливали резцы.

— Управляющие кулачки проверять будешь?

Ольга покачала головой.

— Я так и думал… Включаем?

— Включаем.

Засвистели ремни, загрохотали шестерни. Станок на ускоренной передаче подвел суппорт к детали, сменил резец на черновой, сбавил скорость до рабочей. Полетела первая стружка.

Ольга и Игорь присели рядом с остальными.

Когда станок начал уже чистовую обработку, мимо проходил рабочий, остановился возле, глядя на работу хаотической машины, удивленно покачал головой. Обратился к Игорю.

— Кстати, там у меня в пролете станок престал работать. Может, посмотришь одним глазом?

— А что там?

— Да шут его знает, ничего с ним не делали, только перекрасили.

— А в какой цвет?

— В малиновый. Новый директор сказал, что малиновые станки повышают настроение!

— Кому?

— Этого он не сказал. Наверное ему…

— Ну да, конечно! Еще бы он работал! Вы бы еще его в розовый покрасили. Перекрась его хотя бы в желтый — будет работать.

Когда рабочий ушел, Клим спросил:

— И что, будет работать после перекраски?

— Сомневаюсь… — пожал плечами Игорь. — Но пока они перекрасят, меня уже тут не будет. Уйду с вами, если возьмете.

Все посмотрели на Ольгу.

Та задумчиво кивнула: возьмем…

На минуту включился резьбовой резец. Прорезал коротенькую нитку, всего в витков в пять. Просверлил отверстие. Затем вдруг отключился шпиндель. Кто-то успел подумать: вот и все. Но нет. Мертво застопорив шпиндель, станок стал двигать вперед-назад суппорт, пробивая в детали пазы.

— Кстати, — спросил Игорь у Клима. — Знаешь, как делают квадратные отверстия в железе?

— Не-а, не знаю!

— Сверлят квадратным сверлом!

Клим не засмеялся. Игорь махнул рукой.

Снова включился шпиндель, на нужное место стал отрезной резец. Через несколько секунд в лоток полетела готовая деталь. Еще теплую ее Ольга взяла в руки.

— Разве это похоже на ключ? — удивился Рихард.

— На другое оно похоже еще менее…

-//-

Из завода выбирались на бронетрамвае, когда-то оставленном Ольгой. По словам Игоря, он не числился в бумагах завода, а потому, никто не мог его кинуться.

Но вот, что странно: Ольга отлично помнила, что броневагон так и недоделала. Да только сейчас он был готов и снаряжен к дальнему путешествию: имелась и вода и провиант в рундуках. Неужели его доделал Игорь? Тогда отчего не уехал сам? Ждал их?..

Хотелось об этом спросить, но казалось: сейчас не время. Игорь сидел в кормовом посту управления, смотрел на удаляющийся завод, и будто слезы стояли в его глазах.

Отчего?..

-//-

Вот ты вышел на станции купить папирос, завозился с бумажником, засмотрелся на ворон, а в это время твой поезд и ушел.

Ты остался один на пустом перроне и следующий поезд неизвестно когда остановится здесь. Да, собственно, и твой состав остановился здесь совершенно случайно, по какой-то оказии.

И ты живешь в пыльном вокзале, спишь на лавках, укрывшись вместо одеяла зачитанной до дыр газетой. В холоде не спиться, бывают ночи, когда кажется что сон и твой поезд не придут никогда.

Дробь секунд, пули из минут, ядра часов летят тебе навстречу, из твоих мыслей делают мешанину.

Когда мимо проноситься очередной курьерский, ты прячешься от него за лавками и киосками. Тебе не хочется, чтоб друзья видели, что пока они носились по свету, наживали добро, обрастали семьями, ты сидел на этой всеми забытой станции. И ждал даже не чуда, а простой двери, чтоб выйти из этого мира.

Может, кто-то из твоих друзей бы увидев в окошке поезда тебя оборванного, рванул бы стоп-кран. Но жалости отчего-то не хочется.

Выйдешь на рельсы — поезд тебя раздавит, и его пассажиры ничего не почувствуют в своих комфортных вагонах.

А может это и есть решение?

Но нет, твой поезд уже отбыл, он идет к тебе с каждой минутой все ближе.

Только тебе не дано знать, сколько минут осталось.

И хватит ли для этого жизни.

Но вот в один день твой сон прерывает скрип тормозов. Ты просыпаешься — и он стоит у перрона. Твой поезд, великолепный, блестящий, чистый, словно и не было многих сотен верст пути. На весь поезд только одно свободное место — для тебя. И твоя плацкарта открыта до самой столицы.

Ты поднялся по лесенке…

Сел и поехал!