Свое седьмое возвращение в рухнувший в горной долине вертолет Крастер принял с чувством беспомощности и абсолютного бессилия перед судьбой. Заставила его встряхнуться непонятно откуда возникшая мысль провести очередную перезагрузку выстрелом в висок.

Лейтенант осознал, что обдумывает самоубийство вполне серьезно, вздрогнул, выматерился и вышел из прострации. Все мысли о суициде с громким шумом воды смылись в клозете. Данная забастовка, конечно, была отличным вариантом подгадить устроителям эксперимента. Однако лабораторному хомячку от этого точно бы не полегчало. Неизвестные господа вполне могли и развести руками: «Ты прав, бро. Не хочешь с нами работать – не надо», и не вернуть лейтенанта Крастера в проход пилотской кабины в очередной раз, а оставить рядом с вертолетом с простреленной головой. И перевести фокус эксперимента на Фаррелла или кого-то из сержантов. Того же О’Нила, например. Если же случившаяся с ним петля времени – неизвестный науке природный феномен, то рисковать тем более не стоило. Данный круговорот событий вряд ли мог продолжаться вечно.

А вот возможность радикально изменить сценарий, спалив вертолет и уведя к Пусану провалившихся в прошлое морских пехотинцев, требовалось серьёзно обдумать. Череда случившихся неудач прямо кричала ему об этом.

Не то чтобы его не давило самолюбие, требующее, чтобы он всё-таки сумел одержать победу на этом паршивом перевале. Однако если смотреть на ситуацию объективно, пехотный взвод – это далеко не та сила, что способна хорошо и долго противостоять пехотному батальону. Пусть и неполному, однако поддерживаемому большим количеством тяжелого вооружения до самоходных орудий включительно.

Безусловно, что на стороне морских пехотинцев будущего играл фактор превосходства в классе, да и информации о противнике Крастер имеет гораздо больше, чем хотел бы иметь, однако безвременно прожитые варианты боя на перевале показывали ему, что козыри численности и тяжелого вооружения перекрыть совсем не просто. Если с самим численным превосходством врага ещё можно каким-то образом иметь дело, то при его подпирании тяжелыми пулеметами, противотанковыми орудиями, минометами, а потом ещё и SPG удачный бой становился не столько вопросом правильности действий Крастера, сколько ошибок командира коммунистов. При отсутствии у морпехов своих. Особенно таких вопиющих, как случившееся с ним пренебрежение полноценными противотанковыми средствами, вполне имеющимися у него в наличии.

Крастер поймал взглядом подходившего к нему взводного сержанта и на мгновение упредил его вопрос:

– Ганни?! Считать себя на условно вражеской территории! Все магазины снарядить боевыми патронами! Гранатометчикам выдать на руки по двенадцать штук осколочных гранат! Всем остальным дополнительно выдать по сто двадцать патронов в планках! Стрелкам огневых групп дополнительно к этому выдайте по бандольере с дюжиной М433!

Крастер оценил взглядом реакцию О’Нила. Комендор-сержант с видимым облегчением слушал, как оказалось, знающего, что ему нужно делать, командира взвода.

– В вертолете лежит ящик «Лоу», гранатометы тоже раздайте по упаковке на отделение. Всем быть в готовности к их применению. Проверить исправность средств связи, радиостанции для экономии заряда батарей до отдельного приказания держать выключенными! Использование полевых рационов без моего личного разрешения – запрещаю! Исполнение – немедленно!

– Есть, сэр! – Сержант кивнул.

– Кроме того, я хочу знать наличие у нас пищи, воды, имущества, вооружения и боеприпасов, включая вертолетные. После выдачи боеприпасов немедленно предоставить список! Находящееся на руках имущество выделите отдельно. Конкретный план дальнейших действий будет доведен позже.

– Есть, сэр!

Крастер окинул взглядом собиравшийся вокруг и внимательно слушавший командира взвод и в очередной раз воспользовался наследием великих морских пехотинцев:

– Мы должны быть вежливыми, профессиональными и готовыми убить всё, что нам встретится! Вперёд!

После последних событий Джордж не имел не малейшего желания играть по чужим правилам. Преодолевая прямо кричавшее в голове дежавю, Крастер обернулся к наблюдавшим за событиями вертолетчикам. Капитан и сержанты из экипажа всё это время очень внимательно его слушали.

– Капитан Фаррелл? При всем уважении, сэр, после оказания медицинской помощи просил бы вас проверить исправность электро- и радиооборудования вертолета на предмет зарядки средств связи и ПНВ, а также пощупать эфир вокруг нас. Ваша бортовая радиостанция гораздо мощнее моих портативок, через горы вокруг они ничего не возьмут.

Фаррелл кивнул и дернулся от боли, неловко пошевелившись при этом:

– Принято, лейтенант. Если ВСУ исправно, с зарядкой радиостанций точно что-нибудь придумаем. Замотают руку – сам этим займусь. Горючего для вспомогательной установки в баках, я так думаю, хватит надолго. При столкновении, я уже смотрел, только правый расходник порвало.

Крастер в очередной раз поразился ситуации. При том, насколько ситуация была пластичной, настолько же при отсутствии действия дополнительных факторов она пыталась свернуть на протоптанную тропу.

– Прекрасно, сэр. Ещё рекомендовал бы принять меры по возможному уничтожению машины.

– Зачем? – В этом месте Фаррелл Крастера определённо не понял.

– На всякий случай, сэр. Непонятно, куда нас занесло. – Лейтенант осознал, что трепанул лишнего, так что требовалось выкручиваться.

– Вот как? – Фаррелл смерил Крастера изучающим взглядом. – Давайте отойдем на пару слов, лейтенант?

Крастер вернул Фарреллу такой же взгляд, без серьёзного разговора, видимо, было не обойтись. Офицеры отошли в сторону. Морщившийся от боли капитан и в этот раз решил обойтись без прелюдий. Вот только в совсем ином ключе, чем ранее.

– Лейтенант Крастер, по вашим словам у меня складывается мнение, что вы решили поэкспериментировать с вертикалью управления. Мое мнение ошибочно или я прав?

– Нет, сэр. Я оценил ситуацию и вижу, что мы в полной заднице – ранняя весна в лето просто так не превращается. Поэтому пытаюсь предусмотреть все возможные варианты.

Фаррелл снова смерил Крастера подозрительным взором.

– У меня на пару секунд почему-то сложилось мнение, что вы об этом дерьме знаете больше, чем говорите.

Потрясенный неожиданным заявлением Крастер встретился с капитаном взглядом. Искушение рассказать всё как есть было очень сильным, однако сразу на это решиться было сложно. Ситуация непрогнозируемо усложнялась.

– Сэр, давайте не будем ходить вокруг да около. Мы вместе провалились в эту задницу и вместе из неё будем выкарабкиваться. Вы капитан – я лейтенант, и я не собираюсь устраивать здесь мятеж. Однако прошу не забывать, что я, в отличие от вас, квалифицированный офицер-пехотинец, и морские пехотинцы вокруг нас – это мои подчиненные, за жизни которых я отвечаю. Поэтому если я что-либо предлагаю, обещайте, что меня выслушаете и обдумаете сказанное, сэр.

Хмурый Фаррелл обдумал слова лейтенанта и похлопал Крастера по плечу уцелевшей рукой:

– Не волнуйтесь, лейтенант, я прекрасно осознаю меру своей компетенции. Как, впрочем, и степень боеспособности после аварии. Давайте сойдемся на том, что я как старший по званию буду ставить задачи и решать общие вопросы, а вы будете их выполнять, без лишних проблем командуя своим взводом. Когда мне понадобится выслушать чьё-либо мнение, я непременно этому человеку про это скажу. Мы все-таки находимся в одной лодке. Договорились?

– Да, сэр!

– А коли да, лейтенант, объясните мне, какого хрена вы решили, что обстановка может потребовать уничтожения нашего вертолёта?

Крастер упёрся в сверлившего его глазами капитана ответным мрачным взглядом. Тот определенно занимал не свое место в пилотском кресле и не собирался отпускать подозрительно действовавшего подчиненного до прояснения мотивов его действий. Снова возникла мысль: «Может, признаться?» Лейтенант воровато оглянулся по сторонам, за беседой отошедших в сторону офицеров внимательно наблюдали морпехи. Нужно было быстро принимать решение. Крастер ещё раз глянул на Фаррелла и наконец решился…

– Сэр, вы, когда-то в своей жизни сталкивались с дежавю?

Такого ощутимо напрягшийся капитан точно не ожидал. Настолько, что перед ответом взял паузу:

– Не понимаю, при чем тут это, но пару раз что-то похожее случалось. И?

Крастер решился, как первый раз в жизни прыгнув в воду с вышки:

– При том, сэр, что за сегодняшнее утро я в вертолете в эту долину уже седьмой раз рухнул!

Вот только реакция капитана оказалась немного иной, чем Крастер ожидал. Фаррелл тут же бросил на висевший на груди Крастера карабин вороватый взгляд, немного нервно покосился на морпехов за спиной лейтенанта и только после этого вернул своё внимание Крастеру.

– Не поясните, как, лейтенант? – Тон вопроса тоже изрядно изменился, теперь он был мягок и вкрадчив. М4А1 висевший на груди потенциального сумасшедшего без малейших на то сомнений капитана немножечко напрягал.

– Вот только не надо считать меня сумасшедшим, сэр! – развел руками ставший очень серьезным Крастер. – Просто выслушайте!

– Говорите… – Взгляд Фаррелла метался между лейтенантом и его подчиненными, все мысли капитана определенно занимали варианты решений, что надо будет делать с неожиданно рехнувшимся в ходе аварии офицером.

– В скором будущем на этой дороге появится наш армейский «Джимми» времен Второй мировой и «Виллис» чуть дальше за ним. Подъедут к нам на них южные корейцы времен Корейской войны. Третья пехотная дивизия ROKA, лейтенанты Канг и Тен с солдатами. Мы на Пусанском периметре в августе 1950-го.

– Да неужели?

Крастер позволил себе ухмыльнуться:

– Сэр, я не буду вам сейчас ничего доказывать. И магазины тоже пока снаряжать не буду, чтобы вы не боялись. Опасаться вам тут не моего карабина надо. Давайте продолжим наш разговор, когда появятся эти корейцы? Не будем напрасно тратить наше время.

– Это какая-то шутка, лейтенант?

– Если бы, капитан, – непритворно вздохнул Крастер.

Фаррелл задумался, Крастер терпеливо ждал. Капитан оглянулся на дорогу и всё же решился немного поверить собеседнику:

– И как скоро, говорите, эти корейцы появятся?

– Обычно к концу снаряжения магазинов появляются.

– Вот как?

– Да, сэр. Здесь у них стоят посты наблюдения. Те, увидев падение вертолета, вызывают подмогу.

– Вызывают, говорите?

– Уже в седьмой раз, сэр.

Фаррелл ещё раз смерил Крастера внимательным взглядом, снова мазнул по морским пехотинцам и дороге за его спиной, задумался и после полуминуты размышлений всё-таки решил немного поверить, несколько нервно вздохнув:

– Пусть будет так, не будем тратить время. Рассказывайте мне вашу версию всей этой мистики.

После некоторых раздумий, с чего начать, Крастер приступил к рассказу:

– Причин случившегося не знаю, версий не имею, сэр. Однако могу сказать, что после очередной смерти всегда возвращаюсь в кабину за несколько секунд перед аварией. «День сурка» или «Грани будущего» смотрели? Примерно так же, сэр…

– Смерти?

– Да, сэр. Смерти. В соседней долине появляются северные корейцы, взвод принимает бой на перевале, и меня в нем убивают. Потом я возвращаюсь в кабину в очередной раз.

– Даже так?

Крастер кивнул.

– Дальше вертолет падает на землю, и все повторяется. Этот раз для меня уже седьмой раз.

– Неужели всё так тяжко?

– Если только мягко сказать, сэр. Превосходящие силы с тяжелым вооружением даже сами по себе не сахар, но в последней версии ещё и самоходные орудия появились.

– И какие же?

– Русские СУ-76, – пожал плечами Крастер. – Другим тут взяться неоткуда. Три машины с пехотой на броне.

– А кроме них кто действует, не просветите?

– Неполный пехотный батальон. Триста, может быть четыреста или слегка больше человек. Две пехотные роты, полдюжины минометов и столько же тяжелых пулеметов в ротах оружия, две противотанковые пушки, обоз. В роще на перевале, – Крастер махнул рукой в требуемом направлении, – уже сейчас сидит разведывательный взвод или даже потрепанная рота, оцениваю до пятидесяти рыл. В настоящий момент ими мы наблюдаемся.

– Даже так?

– Сэр, я не прошу мне сейчас верить на слово. Появятся Канг и Тен, вам всё станет ясно. В этом разговоре мы просто экономим время.

По-прежнему сомневающийся, верить Крастеру или нет, Фаррелл в очередной раз задумался.

– Хорошо, продолжайте.

– После выяснения, кто мы, где мы и как сюда попали, мы с вами принимаем решение оседлать перевал. В итоге вы выезжаете за кавалерией и транспортом для эвакуации вертолета, а я принимаю бой.

– И как?

– Обычно скверно, сэр. Разведывательный взвод больших проблем не вызывает, а вот с основными силами красных уже куда сложнее.

Фаррелл ещё раз смерил взглядом Крастера и снова оглянулся на остальных морских пехотинцев.

– Для вас, морпехов двадцать первого века, являются проблемой азиатские коммунисты середины двадцатого?

– Да, сэр. С самой пехотой бодаться можно небезуспешно, а вот её тяжелое вооружение – такой козырь, что покрыть сразу не получается.

– Всё так серьезно?

– Более чем, сэр. Я в первых жизнях тоже думал, что всё будет очень просто. Но знаете, дульное пламя ППШ перед лицом почему-то сильно студит излишнюю самоуверенность. После того как в очередной раз в кабину вернешься.

Капитан по-прежнему не знал, верить ему или нет.

– И много вы сделали для того, чтобы этого не произошло?

– Считаю, что много, сэр!

Фаррелл обреченно вздохнул.

– Рассказывайте…

Пересказ капитану краткого конспекта произошедших с Крастером неприятностей прервался только с подходом Соренсена, которого оба офицера в суть своего разговора решили не посвящать. После оказания Фаррелу медицинской помощи общение возобновилось, однако дойти до конца своих приключений Крастеру снова не довелось – со стороны дороги раздался крик морского пехотинца, выставленного там наблюдателем. Оба офицера, не сговариваясь, встретились взглядами – торжествующим Крастера и потрясенным капитана Фаррелла. По идущей вдоль долины дороге пылила автомашина, и по ее внешнему виду уже сейчас можно было предполагать «Джимми» времен Второй мировой…

* * *

Когда из грузовика и появившегося вслед за ним «Виллиса» вывалились Канг и Тен со своими солдатами, Крастер торжества уже не скрывал, а Фаррелл приобрел такой вид, словно сожрал пару фунтов лимонов разом. Морские пехотинцы, как и капитан, радости своего лейтенанта тоже не разделяли.

Краткий опрос прибывших южнокорейцев подтвердил рассказ Крастера практически дословно. Фаррелл, помрачневший от этого как на похоронах родной матери, надолго задумался. Крастер и корейские лейтенанты терпеливо ждали его решения, переговариваясь между собой. Между прочим, разговор с южнокорейцами в очередной раз показал свое желание сворачивать на проторенный путь.

Глядя на их общение, капитан наконец-то решился:

– Лейтенант Крастер, я ожидаю от вас выполнения своего долга!

Крастер в полном смысле слова обмер, продолжение сказанного не сулило ему ничего хорошего. Фаррелл, как и ожидалось, продолжил в уже понятом им ключе:

– Ни уничтожать вертолет, ни оставлять его коммунистам мы не имеем права. Я убываю с лейтенантами и приложу все усилия для вызова вам поддержки. Вы берёте взвод и немедленно выдвигаетесь на перевал!

Крастер злобно сплюнул в траву. Он был офицером морской пехоты Соединенных Штатов и не считал себя вправе устраивать мятеж…

* * *

Взвод быстро продвигался по лесу в дежурном боевом порядке – первое отделение в голове, второе во фланговом охранении, третье – ядро взвода, прикрывало тыл. Будь маршрут движения взвода глубже в лесу, Крастер бы поставил взвод клином с одним отделением в голове и двумя крыльями позади, но при продвижении вдоль опушки, в таком порядке движения не имелось смысла.

Последний выученный урок он принял к исполнению в полном объеме – пусть первые два отделения нагружать боеприпасами он и не рискнул, но всё ядро, кроме управления взвода, тащило патроны и выстрелы к подствольникам. Взводный сержант на такое решение командира взвода поморщился, но сказать ничего не сказал, ни прилюдно, ни один на один. Оба двое воспользовались своим положением и несли за спиной трубы извлеченных из упаковок М72А7. Последнее, что хотелось лейтенанту, это ещё раз беспомощно заглянуть в ствол самоходного орудия. О чем думал взводный сержант, осталось тайной, но один из гранатометов он, глядя на командира взвода, у первого отделения тут же отобрал. Видимо, тоже решил не оставаться беззащитным при встрече с танками. Санитару было достаточно хлопот с его штатным медицинским имуществом.

Теперь противотанковые возможности взвода выглядели весьма радужно. Только на руках помимо двухсот шестнадцати кумулятивно-осколочных выстрелов к М203 находились пятнадцать легких противотанковых гранатометов с совершенно невероятной, по меркам середины двадцатого века, точностью и бронепробиваемостью. При одной мысли об этом Крастеру хотелось выть – что только ему стоило побеспокоиться об этом ранее, в предыдущем варианте событий! И это он ещё не вспоминал оставшиеся в укрытых в лесу рядом с вертолётом контейнерах остатках гранат для подствольных гранатометов. Именно их следовало притащить первыми высланным назад к тайнику подносчикам боеприпасов. Патроны для восполнения настрела на первое время уже были.

От дозорного отделения, да и всего взвода северокорейцев он не ожидал никаких сюрпризов. Главным для него было, чтобы они рискнули принять бой, а не скрылись, ломая все планы Крастера своим присутствием. В этом случае, как он не раз доказывал, прихлопнуть коммунистов было делом техники.

Крастер взглянул на часы, отметив время. До обнаружения Блондином корейского дозора оставалось примерно пара-тройка минут. Далее будет фронтальная перестрелка между ними и обнаружившей коммунистов огневой группой, охват северокорейцев с фланга и восемь трупов – семь с ППШ и один с «Арисакой». Повторяющаяся стычка, в его памяти практически ставшая рутинной.

Единственным плюсом одолевавшего лейтенанта раздражения была возможность его выплеснуть – Крастер перехватил карабин и начал догонять первое отделение. Ему позарез требовалось кого-нибудь срочно шлёпнуть.

И вот тут его поджидал небольшой сюрприз. Шедшая головным дозором группа Рамиреса как ни в чем не бывало продвигалась вперед, не наблюдая никаких признаков северокорейцев и ставя своего командира в тупик дальнейших действий. Если что Крастер и знал точно – так это то, что коммунисты были рядом.

Обнаружились они довольно банально – неподалёку грохнул винтовочный выстрел, и шедший рядом с Крастером Ковальски, дёрнув головой, выронил винтовку и плашмя рухнул наземь.

Рефлекторной реакцией лейтенанта было залечь и найти укрытие за ближайшим деревом. Это было сделано как никогда вовремя, ибо нырнул он туда уже под сплошной рев стрельбы ППШ. Головной дозор прозевал коммунистов, в результате чего на них напоролось левое крыло клина головного отделения – снова не повезло огневой группе капрала Аллена.

Рев пистолетов-пулемётов неровно смолк, и Крастер дернулся выглянуть, чтобы осмотреться, чуть не поплатившись за это жизнью – очередной выстрел снайпера чуть не продырявил его голову, попав в ствол граба, за которым он прятался, на жалкие пару дюймов повыше каски. Бессознательно выматерившийся от прихода адреналина лейтенант откатился в сторону, что вызвало ещё пару выстрелов из «Арисаки» и несколько поддержавших огонь снайпера очередей из ППШ, одна из которых легла очень близко.

Тело Блондина лежало в нескольких ярдах от Крастера, с неловко подвернутой под него рукой и выставленным в сторону лейтенанта патчем «Ковальски» на затылочной части шлема. ППШ северокорейцев заткнулись. Ни одного человека из второй огневой группы видно не было, однако с направления, где они шли, кто-то громко, тяжело и мучительно стонал.

– Это Мародер-два! Коммунисты на фланге первого отделения! – Крастер орал во всю глотку, не надеясь на одну радиостанцию. В данных условиях командование не связанной огнем противника частью взвода вместо лежащего под обстрелом командира должен был перехватить взводный сержант. – До десяти человек, снайпер и SMG! Группу Аллена расстреляли, окружайте их, я прижат!

Лейтенант заканчивал фразу уже под огнем противника. Достаточно точно определив положение по крику, коммунисты засыпали его пулями. Крастер вжался в землю, проклиная всё на свете, и собственную принципиальность в том числе. Кричать ему было необязательно, у него была радиостанция. Однако за тот краткий промежуток времени, пока О’Нил перехватит управление, могли погибнуть морские пехотинцы – из оставшихся без управления, но рвущихся на помощь товарищам огневых групп Рамиреса и Кэмпбелла в первую очередь.

Кэмпбелл надежды своего лейтенанта оправдал, причём, очень даже возможно, сумев спасти ему жизнь. Морские пехотинцы его группы прикрыли Крастера огнём, как казалось, в тот самый момент, когда пули уже практически нащупали его…

* * *

Как и во всех предыдущих случаях, северокорейское отделение погубила избыточная агрессивность. Нет, в данном случае бегство вряд ли бы их спасло, пропустив первую огневую группу, они оставили себе только один надежный путь отхода – к южной опушке леса, однако такой вариант их действий, как остаться на месте, с какой стороны ни взгляни, был глупостью. Крастер даже не понял, на что они рассчитывали. Интеллектуал Келли, занятый тем же вопросом, предположил самое в этом случае вероятное – что эти восемь покойников не наблюдали взвод после аварии и элементарно сочли первое отделение одинокой разведгруппой. Так как в голову ничего более вменяемого не лезло, лучшие умы взвода с этим согласились.

В принципе, ещё комми могли рассчитывать на свою огневую мощь, агрессивность и деморализацию врага, но это выглядело так зыбко, что никто в расчет просто не принимал. В этом случае было логично атаковать, а не остаться на месте, перезарядившись и заняв оборону. Что позволило окружению коммунистов случиться словно бы самому по себе. Огневая группа Рамиреса, развернувшись на выстрелы, охватила их справа, Кэмпбелл с высунувшим нос из укрытия командиром взвода – с фронта, ну а третье отделение и взводный сержант ударили с левого фланга, задавив северокорейцев огнём в считанные секунды. Появившиеся за спиной морских пехотинцев огневой группы Кэмпбелла морпехи второго отделения в перестрелке как таковые не участвовали – взводный сержант, в отличие от своего лейтенанта, о прикрытии тылов взвода в лесном бою побеспокоился.

Крастеру в который уже раз стало стыдно. Этому чувству не помешала даже случившаяся месть – чуть не подстрелившего его снайпера именно он поймал на перебежке. Короткая очередь для стрельбы по бегущей цели прошла очень кучно, попав в грудь и голову жертвы. Коммунист выронил винтовку и рыбкой нырнул в кусты. Сбитая пулями с головы северокорейца японская каска улетела в сторону.

Огневую группу Аллена хорошо замаскировавшиеся и открывшие кинжальный огонь коммунисты выкосили полностью. Кто из четверых морских пехотинцев какое-то время стонал, никто не понял, парня, видимо, добили в ходе или перед самим началом основной перестрелки. Бронежилеты не помогли, в головах и шеях каждого из четверых убитых было от двух до пяти пулевых ран. Кроме этого, трое из четверых морпехов были ранены в руки, все четверо в ноги, сам Аллен дополнительно к этому поймал две пули в не закрытую бронежилетной пластиной подмышечную зону – морских пехотинцев, видимо, банально поливали из ППШ до тех пор, пока они не прекращали шевелиться. Один только Ковальски оказался убитым единственной винтовочной пулей в левый висок. Пуля пробила голову и шлем навылет.

Очередной вариант обороны перевала начинался просто прекрасно. Ещё даже толком не вступив в бой, взвод потерял убитыми больше десяти процентов своего состава, включая неплохого капрала, а также опытного и надёжного командира отделения.

Крастер тоскливо взглянул на выложенных в ряд убитых морпехов и, закинув карабин за спину, решительно подхватил M27IAR Гарсии. Подсумки с убитого он снимать не стал, запасные патроны, три неповрежденных пулями магазина и выданную тому ручную осколочную гранату М67 лениво кинул в висящую на боку сумку-сброс. Впереди его ждала стычка с северокорейским разведывательным взводом. Если исходить из численности, то скорее даже, потрепанной разведывательной ротой. Теперь, после случившейся катастрофы, от него требовалось сделать всё зависящее, чтобы взвод не понёс никаких дополнительных потерь.

Морпехи потрошили сумки, вещевые мешки и карманы убитых. Мрачный, как проповедник в борделе, взводный сержант вертел в руках «Арисаку». Неподалёку от него капрал Мур c озабоченным видом пытался куда-то приспособить кобуру с «Кольтом»: в этот раз Крастер к трупу сержанта северокорейцев своевременно не попал.

– Взвод, слушай мою команду! – При звуках голоса командира морские пехотинцы замерли и обратили всё внимание на него. – Немедленно собрать все оружие, продукты и фляги с водой! Неважно, наши или трофейные. Временный пункт сбора имущества укажу. Уже не подозреваю, уверен, что перевал занят противником. Противника планирую уничтожить, дальнейшие задачи – те, что указывались мной ранее.

Крастер ещё раз обвел своих морских пехотинцев взглядом и продолжил:

– Только что мы потеряли пятерых хороших парней. Я скорблю вместе с вами, но нашего долга это не отменяет. Давайте сделаем так, чтобы их жизни были отданы не напрасно! Я по-прежнему жду от вас, чтобы мы показали этому миру, что нет лучше друга и нет хуже врага, нежели морская пехота США!

* * *

Несмотря на подспудный страх обжечься ещё и на бою в роще, особого выбора по способам уничтожения там северокорейского подразделения у Крастера не было. «В тактическом арсенале командира взвода имеются всего лишь две схемы атаки – охват с фланга и удар в лоб». Лобовой удар морских пехотинцев привел бы к тупому выдавливанию коммунистов с позиции, с некоторыми потерями, но крайне сомнительно, что с потерей управления, а вот при грамотных и скоординированных действиях с отправленным для удара во фланг отделением, комми при толике удачи можно было и целиком положить. Пару раз Крастер себе это уже демонстрировал, объективный результат в этих случаях – из взвода коммунистов уходили немногие, взвод Крастера нёс минимальные потери.

Подобный исход событий позарез требовалось повторить, причём крайне желательно – не понеся дополнительных потерь. Лейтенант поддался гнетущей его неопределённости и, не доверяя радиостанции, отправился на правый фланг к Баварцу.

– Последний инструктаж, сержант.

– Да, сэр. – Мюллер смерил командира скептическим взглядом. В этот раз сразу произвести впечатление на подчинённых не удалось.

– Давите их огнём, патронов у нас много, людей мало. Не увлекайтесь, будьте осторожны, этот взвод в роще нам нужно разделать с минимальными потерями. Очень желательно, чтобы их не было вообще. Короче говоря – пока мы не подтянемся, только вяжи их, полезешь вперёд, может плохо кончиться даже без их контратаки. Понял меня?

– Да, сэр! Можно приступать? – недовольный Мюллер довольно откровенно намекал командиру, чтобы тот кончал умничать переливая из пустого в порожнее и предоставил сержанту возможность заниматься своим делом.

– Приступайте, сержант.

– Принято, сэр!

Баварец, соблюдая приличия, всё-таки нашел причину сделать выволочку осторожно подслушивающему разговор командиров рядовому Александеру, Крастер отправился на свое место. Взвод ждала отвлекающая внимание подразделения коммунистов перестрелка, охват обороняющихся с фланга отделением Мюллера и сразу же после завязки им боя атака основных сил взвода с фронта.

* * *

Как обычно, взвод пошел в атаку сразу же после того, как задавил коммунистов огнём. Подгадавшее время выдвижения ядра взвода отделение Мюллера ударило красным во фланг. У Крастера было мало времени, каждая минута, сэкономленная на уничтожении занимающего перевал взвода, создавала дополнительный запас на подготовку противостояния с основными силами коммунистов.

В этот раз морпехи шли в атаку перебежками огневых групп с взаимным огневым прикрытием. Данный вариант обеспечивал прикрытие двумя винтовками одного совершающего перебежку морпеха. Прикрывающие «перекаты» группы вели огонь в основном с колена. Даже если бы Крастер не боялся, что залегших морских пехотинцев не удастся поднять, вести огонь лёжа мешала трава. Огонь атакующие отделения вели одиночными выстрелами. Как бы темпы продвижения ни были велики, носимый запас патронов был далеко не резиновым. Да и пытавшийся остановить атаку огонь обороняющихся быстро смолк.

А вот люди Мюллера, начавшие перестрелку четко определяемой россыпью частых одиночных выстрелов, по мере сближения с ними основных сил взвода перешли на очереди. Озабоченность Баварца четко ощущалась по радиостанции:

– Это Три-два, Мародеру-два. Постарайтесь поторопиться, сэр, очень плотный огонь, подозреваю подготовку контратаки. Приём.

– Мародер-два. Понял тебя, Три-два. Идем на помощь как можем, приём.

Ответного огня с опушки уже не было, без малого три десятка стволов с оптикой даже при стрельбе с ходу имели по-настоящему устрашающую эффективность. Можно было рискнуть перейти на бег.

– Взвод! Бего-о-о-о-м! Пока третье отделение не раздавили!

Что командир коммунистов знал своё дело, Крастер выяснил ещё во времена расстрела взвода у грузовика и своей первой смерти, в остальных случаях тому не везло больше, потому что морпехи были сильно выше классом. Контратаковать атаковавшее с фланга отделение он пытался во всех виденных Крастером сценариях, так что давать ему шанс наконец-то добиться успеха лейтенант не собирался. При некоторой толике удачи имелись отличные шансы снова взять связанных контратакой северокорейцев в клещи и решить с ними вопрос прямо на месте даже без преследования.

Что что-то идёт не так, Крастер понял, когда до опушки было рукой подать. Рев стрельбы впереди стал непрерывным, и сержант Мюллер откровенно заорал по радиостанции:

– Три-два, требую срочной помощи! Нас контратакуют, сэр! Минимум двое убитых, отходим к северо-западной опушке!

– Твою мать!

Взвод вслед за своим командиром устремился вперёд. В роще Крастер миновал несколько валявшихся на опушке трупов и побежал на звуки стрельбы, сбавив ход только по обнаружении первых убитых там морпехами корейцев. Как бы он ни всматривался в растительность, риск напороться на внезапный кинжальный огонь тылового прикрытия коммунистов становился неприемлемым. Раненых красных тоже пока видно не было.

Куда раненые коммунисты подевались, подсказывали разве что следы крови и волочения, ведущие в глубину рощи. С учетом полного отсутствия сопротивления с фронта замысел командира коммунистов подтверждался довольно простым – собрать силы подразделения в кулак, уничтожить отделение Мюллера внезапной контратакой, после чего снова контратаковать, навязав ближний бой подтянувшемуся ядру взвода. В условиях наличия оптических прицелов на штурмовых винтовках морских пехотинцев и вооружения северокорейцев пистолетами-пулеметами, более оптимальный вариант и сам Крастер вряд ли сумел бы придумать. Парень с другой стороны оружейного ствола действительно был профессионалом. Что же касается раненых комми, то зная, что с востока несутся два с лишним десятка вражеских солдат, убраться с их пути любому здравомыслящему человеку просто сам бог велел.

Крастер отметил заняться ими потом, однако на всякий случай отдельно распорядился принявшему командование над первым отделением Кэмпбеллу (капрал был на полгода старше Рамиреса выслугой) следить не только за спиной, но и за левым флангом. Взвод строил свой боевой порядок эшелонированием влево, второе и первое отделения друг за другом. Поредевшее отделение Мюллера впереди упорно отстреливалось.

Обстановка была крайне сложной, и самым светлым пятном в ней были разве что трупы «паршивых овец взвода» Ломбардо и Новака, лежащие в десятке ярдов друг от друга. Как подстрелили Новака, было непонятно, парень лежал свернувшись в клубок за довольно толстым деревом, и крови под ним и на нём видно не было, а вот Ломбардо без сомнений поймали при перебежке. Хитрый итальянец полулёжа висел на ветвях хорошо порубленного пулями куста, тоже весь испятнанный попаданиями. Умер он, конечно же, сразу, однако кому-то из коммунистов этого было мало, и тот в упор всадил в голову ланс-капралу длинную очередь. Не менее чем полтора десятка пуль превратили шлем Ломбардо в дуршлаг, а голову в кашу. Не то чтобы Крастер теперь не мог опасаться деморализации остатков взвода и морпехов, снова оказавшихся на грани бунта, однако случайная гибель в бою потенциальных заводил мятежа вместо парочки хороших парней его очень даже устраивала. Цинично, но факт есть факт.

Это оказалось его последней мыслью, перед тем как впереди мелькнула фигура в хаки и в сторону лейтенанта брызнула длинная бесприцельная очередь.

Этого своего клиента упавший наземь и откатившийся в сторону Крастер упустил, подстрелил его кто-то из морских пехотинцев второго отделения, коммунист только и успел что-то предостерегающе заорать, а вот на услышавших крик приятеля товарищах покойного ему оторваться удалось. Двое северокорейцев сами выскочили под ствол – ему осталось только нажать на спуск. Карабин, флажок переводчика огня которого с момента входа под сени рощи стоял на автоматическом огне, перечеркнул силуэты в хаки длинной очередью тоже как будто сам собой.

Остатки корейцев, уже понесших к этому времени серьёзные потери, взвод снова раздавил с ходу. Коммунисты, связанные боем с третьим отделением, которое так и не сумели смять, несмотря на весь напор, против удара в спину оказались беззащитны. Самым заметным отличием данного сценария от предыдущих стало отсутствие какой-либо попытки остановить ядро взвода вообще. Тот кореец, который обнаружил за своей спиной цепь второго отделения, собственно, стал единственным, кто по нему вообще стрелял. Дальше вели огонь одни морпехи – да и они считанные секунды, слишком быстро исчезли в глубине рощи чужие спины.

Крастер отметил среди вражеских трупов знакомое тело северокорейского лейтенанта, на всякий случай проконтролировал его парой одиночных выстрелов (патроны следовало экономить) и начал организацию преследования:

– Швед, слышишь меня? Док, привлекай легкораненых и оказывай людям медицинскую помощь. Остальные! Третье отделение! Переходим к преследованию! Пока они не опомнились, все боеспособные за мной!

Преследование, впрочем, особого успеха не принесло. В ходе последующей прочёски взвод зачистил одних только брошенных в роще раненых. При этом, увы, не обошлось без эксцесса, когда замаскировавшийся в кустах раненный в ногу коммунист после обнаружения чуть было не отпилил очередью ноги капралу Уайту, ранил в предплечье ланс-капрала Джонсона и всадил три пули в нагрудную пластину бронежилета самого Крастера. Пластина пули из ППШ, естественно, удержала, однако два поврежденных магазина пришлось выкинуть.

Складывающийся вариант событий Крастеру, мягко говоря, сильно не нравился. На данном этапе такого тяжелого и крайне неудачного боя, в колесе, в котором он крутился, у него ещё не было. Причём самым страшным было то, что он не понимал, что и где конкретно пошло не так. Практически он опять повторил все действия, что приводили его к успеху ранее. Но где-то что-то незаметно изменилось – и сулящие один успех действия превратились в кровавую круговерть ближнего боя с очень тяжелыми потерями. Предполагать причины изменения сценария можно было какие угодно, могли сработать любые переменные. Нужно было думать, как быть дальше, выполнение задачи по удержанию дефиле перевала понесшим тяжелейшие потери взводом, смотрелось призраком.

В стычке с дозором коммунистов Крастер потерял убитыми пять человек. Из сорока двух морских пехотинцев осталось тридцать семь. В роще засады с кинжальным огнём на двадцатиметровой дистанции удалось избежать, поэтому, несмотря на несравненно большую тяжесть огневого столкновения и серьёзную угрозу гибели всего взвода, убитыми оказались всего лишь четверо морских пехотинцев. Все из третьего отделения. Ранить коммунистам удалось шестерых, причем самым тяжелым оказался подстреленный на глазах Крастера капрал Уайт. На этом этапе взвод поредел до двадцати шести стволов, двадцать седьмой – санитар, прочно прилип к медпункту.

Из четырех сержантов выбыли двое – Ковальски убитым и Мюллер раненным двумя пулями в мякоть левого плеча. Из девяти капралов взвод лишился троих: Аллена, Уайта и Каннистрато, – выжил из них только Уайт. Ланс-капралы и рядовые понесли потери примерно в процентном отношении к численности.

Рядом с Крастером кто-то культурно кашлянул. Размышления командира решил прервать взводный сержант.

– Что думаете делать, сэр? Если решили отходить, то самое время сделать это сейчас. У нас шестеро раненых, даже со сменой людей на носилках темпы движения будут не лучшими.

Подобная мысль у Крастера уже крутилась. Он ещё раз её обдумал, вспомнил свой разговор с Фарреллом, не скрываясь вздохнул и, взглянув О’Нилу в глаза, решительно отрубил, в первую очередь для себя:

– Никакого отхода, Рок. Даже сейчас я считаю возможным удержать перевал…

Крастер гордился тем, что был офицером Корпуса морской пехоты США, и не считал для себя вправе отказаться от выполнения своего долга…

* * *

Настроение и боевой дух были далеко не лучшими, взвод требовалось срочно приводить в порядок. Решение данного вопроса Крастер решил совместить с переформированием. Три отделения в восемь, одиннадцать и пять бойцов при двух выбитых вражескими пулями сержантах и трех капралах держать было нецелесообразно, боевые возможности подразделений различались слишком сильно. Не сказать, что было сильной проблемой оценивать третье отделение как отдельную огневую группу, но Крастер предпочел разгрузить свой мозг даже от этого. При сильно поредевшем взводе отдавать приказы трём сержантам – взводному и двум командирам отделений, безусловно, проще и эффективнее, чем четверым. Переизбыток людей в вертикали управления – это так же плохо, как и их недостача.

По понятным причинам сокращению подверглось третье отделение. Последнего уцелевшего из ее третьей огневой группы рядового Харпера Крастер отдал Келли, остальных влил к Кэмпбеллу. Вместо трех подразделений очень неровного состава получились два отделения практически штатной численности.

Высвободившуюся радиостанцию взводный сержант отдал Соренсену, связь с медицинским пунктом в их условиях была критически важна. Он же побеспокоился о вооружении, вежливо выманив у Крастера М27IAR и позаботившись о том, чтобы карабины с подствольниками и остальные пехотные автоматические винтовки тоже не остались брошенными на пункте сбора имущества.

Настроение у О’Нила было далеко не лучшим, отчего и моральным состоянием морских пехотинцев он был озабочен ещё больше своего лейтенанта. Повод встряхнуть подразделение нашелся мгновенно. Прозевавший приказ перевооружиться на свободные карабины с подствольными гранатометами и IAR рядовой Блатт дал повод нарваться на выволочку. О’Нил решил вырвать морпехов из прострации самым простым способом – моральным прессингом. В итоге Блатт оказался стоящим навытяжку, мертво глядя перед собой, а нависающий над ним громила взводный сержант, страшно вращая глазами, орал ему в лицо с расстояния в дюйм в лучших традициях острова Пэррис.

Всё отлично сработало. О’Нил оказался молодцом, а на остальных морпехов взбучка подействовала как бы не эффективнее, чем на выслушивающего рёв, как он не бережет жизни товарищей, неудачника. Взвод, вспомнив о существовании палки капрала, без сомнений, пришел в себя. Было самое время командирским словом немного поднять боевой дух.

– Парни, только что, выполняя свой долг, отдали свои жизни девять хороших парней. – Крастер, чувствуя, что официозом броню чувств морских пехотинцев не пробьёшь, очень старался, чтобы слова звучали от сердца. – Все вы знаете, почему вступили в бой. Обстановка не изменилась – пока существует даже тень надежды удержать перевал и вытащить наш вертолёт, мы должны держаться за эти камни. Пусть даже зубами. Как бы ни были тяжелы наши потери, коммунистов мы перебили гораздо больше. Теперь нам можно не бояться удара в спину, мы имеем возможность маневрировать и навязывать врагу свою волю в бою. Нас стало меньше, но и обстановка тоже существенно упростилась. Шансы не пропустить комми к вертолету у нас отличные. Если не понаделаем при этом ошибок, а именно сумеем не подпустить северокорейцев в ближний бой, дальнейшие потери тоже предполагаю минимальными. Если повезет, возможно, что обойдёмся без них вовсе.

Морские пехотинцы зашушукались, оптимизмом они сильно не заразились, но растолкать и вывести из-под пресса осознания результатов довольно неудачного боя, как посчитал Крастер, ему удалось. Лейтенант продолжил развивать успех:

– То, что я вам сказал, мне, возможно, говорить и не стоит, однако я не считаю возможным для себя и вас избегать неприятных фактов. Если мы начнем жить в вымышленном мире, всё очень плохо закончится. Самый главный наш факт таков: за нашей спиной лежат тридцать три тысячи фунтов высокотехнологического хайтека, который страшно даже подумать на что может натолкнуть башковитых ученых. И только от нас с вами сейчас зависит, чьи они будут – наши или коммунистические. Я так считаю, что комми и так доставили миру неприятностей куда больше, чем им стоило позволять. – Лейтенант смерил подчинённых яростным взглядом. – Поэтому сам Господь повелел нам глянуть в прицелы на врагов нашей страны. Если они так сильно желают поэкспериментировать с американской демократией, – Крастер повысил голос, – нам надо убивать их до тех пор, пока наших врагов не затошнит от этих убийств и они не оставят нас и наши свободы в покое!

Естественно, что рева восторга, в отличие от фильмов, после такой речи не последовало. Однако морпехи определённо взбодрились, и этого Крастеру было достаточно.

* * *

В этот раз устроить засаду на опушке высоты 222 он не рискнул. Пусть отделения морпехов, выкашивающие стрелковые роты из штурмовых винтовок, в прошлый раз и отлично работали, однако сейчас морпехов было слишком мало. Огневая производительность двадцати шести винтовок рисковала быть недостаточной, чтобы обратить пусть и потрепанный, но батальон в бегство. Автоматическим результатом подобной неудачи становилась угроза фронтальной атаки со смятым взводом, истребленным в преследовании. Либо, что ещё хуже, вариант того же «молота и наковальни», что только что продемонстрировали корейскому передовому отряду сами морские пехотинцы.

В итоге у него, собственно, не оставалось другого выбора, кроме морального прессинга наступающих коммунистов с целью затянуть бой до темноты. Никакого агрессивно навязываемого боя на уничтожение и минимум размышлений о том, как бы нанести коммунистам как можно большие потери. Только ведение боя на средних и больших дистанциях, дабы реализовать преимущество морпехов в вооружении, расчет не столько на нанесение потерь, сколько на затягивание времени, и постоянная смена позиций, чтобы противник, ведя ответный огонь, не пристрелялся. И кроме этого – никакого пренебрежения окапыванием. Но сначала требовалось правильно выбрать позицию.

А вот с этим были проблемы. Возвращение к обороне по гребню перевала лишало свободы маневра и несло риск в очередной раз быть уничтоженными тупой атакой в лоб, что же касается обороны по опушке леса на высоте 222, то сдерживающим действиям опять мешала дистанция. Роты северокорейцев разворачивались в боевой порядок на предельных дальностях действительного огня и при грамотных действиях и хорошей огневой поддержке опять-таки могли навязать Крастеру лобовой удар с преследованием и жестким ближним боем в зарослях.

Короче говоря, если взглянуть на карту, а потом окинуть взглядом местность, для затягивания боя требовалось принять северокорейцев из района рощиц у подножия перевала. Собственно, как на этом этапе прикинул Крастер, данная позиция для засады с последующим отходом годилась даже больше, чем выбранная им ранее на опушке высоты 222. При занятии взводом дальней рощи, которую он так и наименовал – Дальняя, вероятность наконец прихватить врага в походной колонне была высока, как никогда ранее. Впрочем, данную мысль он решил конкретно обдумать не раньше, чем он проведёт там рекогносцировку. На данный момент для построения конкретного плана действий у него не было достаточной информации.

Выбранная для завязки боя рощица была хороша и удобна абсолютно всем, кроме одного-единственного, но критического в данном варианте фактора – она была слишком чистой, полоса подлеска шла по одному её левому краю. На всей остальной площади вгрызались в землю редкие горные сосны, перемежаемые лезущими из земли булыганами и кое-где отдельными чахлыми кустами кустарника. Вообще, приличные укрытия для двадцати шести человек, в принципе, можно было найти или сделать и тут, проблемой была их смена. Ввалить коммунякам шквал огня и безнаказанно сменить позицию даже на средних дистанциях в этой голой роще было бы непросто.

Осмотрев рощицу, Крастер облегчённо вздохнул – этот вариант событий даже сам по себе подталкивал его пусть и к менее эффектному, но зато куда более надежному решению классических сдерживающих действий с их расстрелом передовых подразделений и охранения врага и принуждением его терять время, разворачиваться и атаковать участки местности, где тебя уже нет. После чего огребать ещё раз – с новой позиции. В районе перевала для такого петляния пространства, конечно, не было, но пару-тройку раз провернуть подобный номер определённо можно, нет – нужно было попробовать. Никаким иным способом перевал было не удержать. И Крастер верил, что в этот, юбилейный седьмой раз он наконец-то сможет это сделать.

Естественно, у позиции были и положительные стороны, как обычно в таких случаях являвшиеся продолжением недостатков. Низкая плотность горного сосняка и невысокая трава позволяли распределить морпехов почти на половину её площади, а не типичной линией вдоль опушки, пусть даже оттянувшись под тень зарослей от нее самой. Это обеспечивало примерно такую же скрытность и очень серьезно понижало вероятность задавить засаду ответным огнём. Непростреливаемые ближние подступы не имели значения, Крастер планировал удерживать рощу ни на секунду дольше, чем цепи противника сумеют продраться сквозь огонь двадцати шести штурмовых винтовок в это мёртвое пространство. Ради этого можно было, в принципе, даже потерпеть миномётный огонь – при окопах достаточной глубины и редких деревьях мины становились опасны только при прямом попадании в окопы. Если же коммунисты это не смогут… тем хуже для них. В рощице можно будет и до темноты посидеть.

При менее оптимистичном варианте Крастер собирался принять северокорейцев огнем из соседней рощи – Длинной, далее, пользуясь ее более плотной растительностью, отойти и, поднявшись по склону, повторить тот же номер из рощи Ближней. В Длинной попытка надолго остановить комми была бы невыгодной, лесочки были слишком близко друг от друга, а вот в Ближней, где было рукой подать и до Зелёной на гребне перевала, можно было снова поиграть с жёсткой обороной. До тех пор, пока минометы не пристреляются. Далее уйти в Зеленую и оттуда снова накидать коммунистам пулек калибра 5,56 мм. Впрочем, Крастер откровенно сомневался, что тем хватит духа и отмороженности достичь до данного этапа до темноты.

Дальнейшие действия планировались по обстановке, сейчас же было нужно срочно зарываться в землю – и как можно глубже.

* * *

Дозорное отделение коммунистов бодрым шагом шло навстречу своей смерти. Вообще-то, для того чтобы расстрелять передовой взвод – головную заставу колонны, это отделение требовалось пропустить, однако после уничтожения основной группы данными северокорейцами требовалось заняться в любом случае. При небольших силах Крастера даже одно отделение, ведомое толковым и решительным сержантом, могло очень даже просто испортить ему жизнь. Начать же бой с расстрела одного дозора лейтенант постеснялся, выработанный у него дух агрессивности всё-таки требовал результатов.

Лейтенант вырыл себе окопчик практически на самой опушке, за хорошо его маскировавшим клоком кустарника. Данная точка была сочтена им наилучшей для контроля над обстановкой, обзор из нее был великолепным – что, собственно, от командира взвода и требовалось. Взводный сержант, напротив, находился на задней линии, давя тяжелым взглядом морпехов, укрывшихся в глубине рощи, и контролируя подходы сзади: уцелевших после разгрома северокорейского взвода разведчиков северокорейцев морским пехотинцам забывать совсем не следовало.

Соренсен находился рядом с ним, раненых укрыли наверху, в подходящей ложбинке на склоне высоты 222. Таскать их с собой было глупо. Выбывшие из строя морпехи какое-то время могли обойтись и без санитара, остальной взвод – нет. Радиостанция санитара при этом вернулась к Мюллеру, по очевидным причинам сержант остался на медпункте старшим. Приказом Крастера Мерсье поступил в его распоряжение.

Дистанцию между дозором и взводом головной заставы Крастер оценил в двести – двести пятьдесят метров, сама колонна следовала ещё метрах в пятистах позади, имея пехотные роты в голове колонны. Подобная, «классическая» организация марша серьёзно затрудняла удачную засаду на ядро северокорейского батальона, причём силами даже побольше взвода Крастера – ибо пропущенный взвод автоматически попадал за его спину, поэтому ему требовалось очень четко подгадать момент открытиях огня.

Обнаружения своего взвода Крастер особенно не боялся. От рощи до ближайшей точки дороги было триста метров, и морпехи были неплохо замаскированы. При достаточном контроле NCO за инициативными идиотами бояться можно было только проверки рощи высланным туда патрулём, на что у красных не было времени.

«Зоной смерти» по очевидным причинам был выбран идущий параллельно позиции участок дороги меж двух поворотов – на выезде с моста и на подъеме к перевалу. Голова колонны в этих условиях попадала под обстрел на пределе действительного огня, однако для такой огромной цели это было неважным. Проблемой тут становилась реализация внезапности, а именно тех самых сорока пяти секунд, в ходе которых жертвы приходят в себя от шока и ищут укрытия.

В рассредоточении огня ничего особо хорошего не было, однако Крастер, немного размыслив, всё же решил накрыть разом все вражеские подразделения. Благо от М4А1 на больших дистанциях толку было мало.

Несмотря на то что в процессе занятия позиций командирами подразделений были составлены стрелковые карточки с четким распределением секторов обстрела, в данном случае без них можно было обойтись.

Распределил цели Крастер очень просто. По его плану, девять стрелков-автоматчиков взвода под управлением взводного сержанта должны были накрыть колонну северокорейского батальона – опустошить по ней пару-тройку магазинов из своих М27IAR, разогнать по полям и укрытиям и, что самое главное, навести паники. От остальных стрелков, вооруженных М16А4 и М4А1, требовалось расстрелять взвод головной походной заставы коммунистов. Сам Крастер и добровольно вызвавшийся ему помочь Соренсен со своими карабинами взяли на себя отделение головного дозора коммунистов. Отсечению возможности даже самому маленькому подразделению красных взять взвод с тыла Крастер придавал большое значение. Оба они по огневой подготовке имели квалификацию «эксперт», для нейтрализации восьми комми, с точки зрения лейтенанта, этого было достаточно. Ему, собственно, даже не требовалось перестрелять всех.

Далее действия планировались по ситуации. Впрочем, попавшие в центр «зоны смерти» коммунисты в любом случае были не жильцы, после падения эффективности огня автоматчиков по колонне и расстрела дозорного отделения Крастер собирался перенести все внимание на него и добить этот взвод сосредоточенным огнем. Времени у него на это, по идее, должно быть достаточно.

Лейтенант ещё раз оценил ветер, глубоко вздохнул, задержал дыхание и, выведя марку прицела чуть вперед вполне уже узнаваемой фигуры северокорейского сержанта, плавно нажал на спуск…

* * *

Расстрел прошел как по маслу, двадцать шесть штурмовых винтовок буквально растерзали несчастных коммунистов, завалив дорогу трупами.

Из головного отделения, прежде чем уцелевшие северокорейцы нашли укрытия, Соренсену с Крастером удалось подстрелить от пяти до семи человек. Наблюдались четыре трупа, и лейтенант был уверен, что ещё минимум двое поймали пули, но упали вне просматриваемых зон, будучи самое меньшее ранеными.

Попавшему в центр «зоны смерти» взводу головной походной заставы вражеской колонны пришлось хуже, особенно когда колонна начала разбегаться, ее обстрел потерял смысл, и О’Нил перенес огонь своих автоматических винтовок на него. Людей элементарно оказалось слишком много для имеющихся вблизи дороги камней, ям и больших кустов, способных спрятать человека. Передвижение ползком не помогало, позиция морпехов находилась с достаточным превышением, чтобы трава не могла прятать жертв. Пожалуй, некоторый шанс им могло дать беспорядочное бегство, в этом случае хоть кто-то уйти мог, однако позволив подчиненным залечь, красный лейтенант лишил их малейшей возможности выжить. Любое движение вызывало шквал огня, попытки же укрыться за камнями, бугорками и в вымоинах, не простреливаемых винтовками, вызывали на себя огонь подствольных гранатометов. Точность М203 на такой дистанции была невелика, но для подобного избиения ее вполне хватало.

Основные силы красного пехотного батальона, выхватившие от пехотных автоматических винтовок взводного сержанта, добиванию головной заставы заметно не препятствовали. Ведущийся с того направления беспорядочный огонь винтовок и лёгких пулеметов отличался крайней неточностью и неорганизованностью.

Когда красные привели себя в порядок, подтащили пулеметы и противотанковые пушки и начали нащупывать позиции взвода организованным огнём, спасать кого-либо из их товарищей было поздно. Сам Крастер не рассчитывал, что ему удалось перебить в зоне поражения абсолютно всех, без всяких сомнений имелись везунчики, так же, как и немало раненых, однако передовая застава как организованная сила без малейших на то сомнений прекратила своё существование. На волне просматривающегося успеха Крастер этих лежавших на дороге раненых даже достреливать запретил. В его положении создать противнику проблемы с эвакуацией и спасением жизни раненых было важнее, чем раз и навсегда лишить семью Ким подданных. Покойник воды, еды перевязки и эвакуации не попросит – комми бросят его в канаве и пойдут дальше. А вот раненые всего этого требуют немало. Причем, что ещё более важно дополнительно к перечисленному, ещё и выводят из боя других боеспособных солдат.

Высказанное Келли подозрение, что раненых тоже могут бросить без помощи, Крастер в расчет не принял. Как бы жестко ни промывали людям мозги пропагандой, спокойно бросить или даже добить своего раненого товарища не всякому по силам. Взаимовыручка – это основа боевых успехов, подразделение, где личный состав представляет собой стаю жрущих друг друга крыс, в боевом отношении ничего особо серьезного представлять не может в принципе. С боевыми успехами за лето 1950-го у коммунистов всё было в порядке и даже немного более. Из этого следовал вывод, что с моральной обстановкой у них тоже всё было нормально. То есть их действия относительно раненых вполне поддавались прогнозированию.

В общем, когда сосны начали сечь пулеметные очереди, лейтенант со спокойной душой скомандовал взводу укрыться. Благо грунт в этой роще был получше, чем наверху, и отрыть окопы достаточной глубины получилось без проблем. Там, где этого сделать не удалось, как и ранее, их глубину увеличили за счёт бруствера. Взвод ждали минометный обстрел и атака врага.

Вообще, позицию можно, конечно, было и сменить, не подставляясь под тяжелое вооружение, однако план ведения боя «на затяжку» требовал цепляться за каждый более или менее пригодный к обороне рубеж. Иначе можно было и не начинать. Глубокие окопы в рост, ограниченный боекомплект минометчиков коммунистов, хорошо рассредоточенный взвод и редкие сосны рощи обещали потери от отдельных удачных попаданий, и всего лишь. Серьёзно рисковали, пожалуй, одни только наблюдатели и комсостав, чьим долгом было периодически высовывать головы наверх для наблюдения за противником. А вот дальше, там, где окопы отсутствовали, ждать, пока позицию накроют из минометов, действительно было глупо.

Поняв, что головную заставу не спасти, командир батальона северокорейцев не торопился. Минометы и пушки, в пику ожиданиям Крастера, не сделали ни одного выстрела. Даже пристреливаться минометы начали не раньше, чем пехотные роты растянулись по полю и двинулись вперед. Позиции минометчиков, кстати, прекрасно наблюдались, те расположились вдоль берега реки на полупрямой наводке.

В этот раз главный коммунист решил обойтись без «волн» в затылок друг другу, растянув роты в линию, с явно видимым желанием в дальнейшем охватить рощу с двух сторон. Сами роты, как обычно, строили боевой порядок обратным клином, а потерявшая взвод – эшелонированием влево. Расчеты тяжелых пулеметов и взвод противотанковых орудий продвигались вслед за атакующей в районе дороги ротой. Тащить их по камням и буеракам горного склона было некомфортно.

Серьезной ошибкой коммунистов стала организация поддержки атаки минометным огнем. Просто слишком рано перешли на поражение. Интенсивно воющие над головой мины, взрывы рядом и откровенный фатализм понимания, что от тебя сейчас ничего не зависит, конечно, выматывали, но продолжали своё воздействие минут, наверное, пять или шесть, не более. Цепи наступающих коммунистов за это время просто не успели продвинуться достаточно далеко, чтобы взводу начала угрожать настоящая опасность.

Собственно, дистанция в шестьсот метров была в самый раз для открытия огня из М27 и М16. Карабины Крастер планировал подключить на рубеже пятисот, дать команду на отход – на дистанции триста метров. Лейтенанту только и осталось скомандовать: «Огонь!» Дистанция уже была доведена до морских пехотинцев, и они взорвались шквалом огня.

Далее случилось то, что Крастера в свете прошлых вариантов одних и тех же событий удивило по-настоящему. Одна из рот залегла на рубеже четырехсот метров, вторая остановилась, пройдя на полсотни метров дальше. Буквально сразу же после этого красные дали тыл. Сначала ползком, чуть погодя – и беспорядочными перебежками. Пулеметы все это время не жалея патронов колотили по роще. Пушки какое-то время тоже стреляли беглым огнём, пока не прекратили его вовсе, видимо расстреляв имеющиеся при орудиях запасы артвыстрелов. Минометы, прикрывая отход, тоже кинули три десятка мин.

Боеспособности батальон коммунистов не потерял, но трупов в поле изрядно прибавилось. К чести северокорейцев, отходили они в полном порядке, вынося с собой раненых. Следовало ждать их следующего хода. Пользуясь своим инсайдом, Крастер догадывался, какого. Хорошо замаскировавшийся взвод в этом бою фактически потерь не понес, близким разрывом снаряда противотанковой пушки был ранен в левое плечо рядовой Мак-Кензи, и уже при отходе противника попал под мину О’Нил, которому осколок по касательной рассек кожу предплечья, однако будь у коммунистов самоходные орудия, все могло быть совсем иначе.

Чтобы противостоять бронированным машинам, неуязвимым для огня стрелкового оружия, у Крастера были подствольники с М433 и «Лоу». Их возможностей для поражения СУ-76 было с избытком, однако эти возможности требовалось реализовать. При неудачных действиях М72А7 могли обещать разве что продать свои жизни подороже. Короче говоря, при появлении самоходок Крастер собирался действовать по ситуации. Имелся неплохой шанс, что коммунисты зарвутся и их самоходки можно будет подловить.

– Пожалуй, на первое время им хватит. Взвод, снарядить магазины, привести себя в порядок, приготовиться к приему пищи. Санитару осмотреть раненых!

– Есть, сэр! – Занимавший с Крастером один окоп Соренсен утвердительно кивнул и выскочил наверх.

Лейтенант был доволен как нищий протестант, которому привалила пара миллионов в наследство. Пусть даже не нанеся противнику по-настоящему серьезных потерь, он сумел неполным взводом отбить атаку целого батальона. На что даже не рассчитывал. Что батальон тоже неполный, в отчете можно и не упоминать. Теперь ему следовало основательно подумать, как справиться с самоходными орудиями. После их потери красных можно будет особо не опасаться.

На волне радости от неожиданно для всего взвода отраженной атаки, та неожиданная легкость, с которой упорные и цепкие, как дьявол, северокорейцы отказались от продолжения сближения, его совершенно не настораживала.

* * *

Как бы Крастер ни расслабился на победной волне, усиленное наблюдение за флангами и тылом он все же установил, как, впрочем, и подготовил ходы сообщения для безопасного отхода с позиции. Обхода позиции взвода в роще по заросшему лесом горному склону он сильно не боялся, даже если коммунистам хватит для него времени, оптика и штурмовые винтовки морских пехотинцев оказывались лишним тузом в его рукаве, но ненужных потерь следовало по возможности избегать. Тем более что ударить взводу в тыл могла и не посланная в обход группа северокорейского батальона, а организовавшиеся остатки разведвзвода коммунистов. Вообще же, зная о грядущем появлении русских СУ-76, лейтенант считал наиболее вероятной атаку северян под прикрытием их орудий. Ждать помощи бронетехники на месте красного командира батальона было более чем вероятным решением.

На этом и основывался его план. Насколько Крастер помнил историю сражений Корейской войны, отрыв бронетехники от пехоты в ходе атак для коммунистов был делом обычным. Этого, честно сказать, и танкисты Корпуса на учениях ХХI века нередко избежать не могли – уж больно разная скорость движения «Абрамса» и несущего на себе полста фунтов вооружения и амуниции морского пехотинца, так что предположить, что комми допустят эту весьма популярную ошибку, было весьма логично. В этой связи Крастер надеялся, что самоходки подойдут на двести метров, или даже ближе того – после чего он их тупо пожжет из «Лоу» и подствольников. В прошлый раз у него почти получилось. Далее планировалось либо отбить атаку огнем стрелкового оружия, либо, если коммунисты проявят упорство, отходить к гребню перевала, отстреливая у северокорейцев самый активный элемент в ожидании, пока те себе не скажут: «Хватит!»

* * *

В общем-то, так и вышло. В атаку коммунисты пошли не раньше, чем появилась бронетехника. Никаких признаков обхода при этом обнаружено не было.

И вот тут начались неприятные неожиданности. Для начала, после такого же, не принесшего никаких потерь минометного обстрела «слабо подготовленные тактически» коммунисты не послали самоходки вперёд, с пехотой, выстроившейся за ними колоннами, как в фильме «Ярость», а оставили их позади цепей наступавших на тех же участках, что и ранее, пехотных рот. Если быть точным, СУ-76 следовали в боевом порядке «линия» в районе дороги, метрах в ста – ста пятидесяти от взвода второго эшелона стрелков.

Вот этого от красных Крастер точно не ожидал. Все имеющиеся у него противотанковые средства превратились в фикцию.

– Твою мать! Огонь! Отсекаем пехоту от самоходок!

Данным решением лейтенант надеялся все же спровоцировать выход самоходных орудий вперед. При достаточно высокой дистанции и хорошей маскировке окопов взвода ответный огонь самоходок обещал приемлемо низкие потери. Никак иначе бронетехнику коммунистов достать было невозможно. В данном боевом порядке – «пехота спереди» – когда СУ-76 выйдут на дистанцию действительного огня его М72А7 и М203, стрелки северокорейцев будут стоять на брустверах.

Вот только даже этого у него не получилось. Если поначалу поддерживающие атаку самоходки и совершенно теряющиеся на их фоне противотанковые орудия вели огонь исключительно осколочно-фугасными снарядами, то подойдя ближе, СУ-76 неожиданно перешли на шрапнель. Не ту шрапнель, что постоянно упоминают нахватавшиеся верхушек популярные писатели и журналисты, а настоящую – снаряды с готовыми поражающими элементами.

В пику писакам Крастер увидел разницу весьма наглядно. Меж ним и самоходкой вспухло белесое облако – и неведомая сила вышибла у него из рук карабин и сорвала каску, подняв вокруг облако пыли.

Напуганный почти до мокрых штанов лейтенант сидел на дне окопа на заднице и дикими глазами рассматривал кевларовые нити, торчащие из порванного поражающим элементом шлема. Лейтенанту изрядно повезло, шрапнельная пуля ударила по касательной. И его везение на этом не закончилось. Прикрывший лицо лейтенанта карабин поймал аж две такие пули – в ресивер и ствольную накладку. Оружие Крастера пришло в полную негодность, теперь он мог воспользоваться только пистолетом и М72, однако сам лейтенант не получил ни царапины.

Это было просто знаком свыше, туз в рукаве не сработал, так что требовалось ждать новой сдачи.

– Взвод, это Мародер-два! Слушай мою команду! Немедленно отходим в рощу Длинная, подловим самоходки там! NCO проследить за подчиненными, раненых не бросать!

Все трое сержантов один за другим подтвердили по радиостанции, что поняли приказ.

Несмотря на шестерых раненых, большинство из которых образовались уже вне окопов, выбираясь ползком по слишком мелким, чтобы спасти от осколков, ходам сообщения и за их пределами, взвод выбрался из ловушки довольно удачно. Убит был только один человек – попавший под близкий взрыв осколочно-фугасного снаряда Харпер, везение которого наконец закончилось. М4А1 погибшего Каннистрато, которым был вооружен парень, не пострадал, так что Крастер снова обзавелся полноценным оружием. И даже более того, поскольку снять с трупа патронташ с выстрелами к подствольнику лейтенант тоже не поленился.

Дорога была каждая секунда, в соседней роще требовалось срочно думать, принять атаку пехоты коммунистов тут, как он решил, давая команду на отход, или все же не рисковать и, пока есть время, отходить к Ближней.

После небольших колебаний разум возобладал, и лейтенант выбрал второй вариант…

* * *

Лейтенант Крастер лежал укрытый в ложбинке за крупным камнем и смотрел в синее небо августа 1950 года. Подходила к концу его седьмая жизнь. Ядро взвода не добежало до опушки Ближней буквально чуть-чуть. И ладно бы морпехов накрыли огнем только из одного стрелкового оружия. Самые шустрые и бесшабашные из корейцев, успевшие проскочив рощу насквозь и увидеть спины взвода, точностью стрельбы не блеснули. Дело решили обошедшие рощу самоходки.

Их появления Крастер даже не заметил. За спиной грохнуло, и вокруг наступила тьма. Когда лейтенант очнулся, он уже лежал в укрытии с перемотанными бинтом ногами. Тоже раненный в левую ногу Швед укрывался рядом. Неподалёку от них среди свежих воронок были видны полдюжины убитых морпехов, ещё несколько трупов были беспорядочно раскиданы выше, показывая путь остальных морских пехотинцев к такой близкой опушке.

Соренсен верно угадал мысли пришедшего в себя лейтенанта, после того как тот нашел в себе силы осмотреться.

– Мы в жопе, сэр.

– Остался кто живой из парней, док?

– Дюжина или чуть больше в лесу укрылась. Остальные все тут на склоне валяются.

– Взводный сержант, командиры отделений?

– О’Нил жив, даже кого-то из раненых вынес. Если не ошибаюсь, то сержанта Келли. Кэмпбелл убит, снаряд прямо под ноги угодил. Снизу до бронежилета все в лохматину.

Крастер лапнул рукой подсумок с радиостанцией.

– Радиостанция моя где?

– Разбита, выбросил, когда вытаскивал. У Кэмпбелла не смотрел, там не было смысла.

– Спасибо, док. – Крастер откинулся на землю. Ему хотелось по-настоящему выть, все должно было случиться совсем не так.

– Не за что, сэр. – Санитар так же расслабленно лежал рядом. – Это всего лишь мой долг.

– А мой вот долг был побеждать… – Крастера, что только что видел торчавшие из травы спины в «Коричневом койоте», одолел жесткий приступ самоедства.

Санитар, впрочем, сочувствия ему не выразил, жёстко высказавшись и даже не повернув голову, чтобы при этом взглянуть на командира.

– Стыдитесь, сэр. Для выполнения своего долга вы сделали что могли. Вам всего лишь чуточку не повезло. Без танков мы бы отбились.

Значение этих слов Крастер понял не сразу и даже не нашелся, что сказать в ответ, сумев только найти в траве и пожать руку санитара.

– Спасибо, Швед. Сам-то как?

– Кусок голени шрапнелью вырвало. Ползать могу, стрелять могу, а вот ходить и бегать – с этим скверно.

– А пострелять нам придется. Сдаваться в плен нам никак нельзя. – Подбодренный словами санитара 2-го класса Военно-морских сил США Гилберта Френсиса Соренсена лейтенант стремительно приходил в себя. То, что он снова и снова оказывался в кабине падающего вертолета, не имело никакого значения. Следующего раза могло и не быть.

– Да, сэр. Так оно и есть. Мне лично очень не хочется всю жизнь провести живым трупом в камере и под пытками вспоминать любую мелочь из будущего.

– Стреляться ведь мы не будем? – Крастер в лицо собеседника не смотрел.

– Зачем? – Соренсен криво усмехнулся и ткнул большим пальцем за спину: – Вон они, коммунисты. В атаку идут.

Лейтенант перевернулся на живот и, подавив стон, выполз немного выше. Соренсен остался на месте. Северокорейцы мельтешили на опушке Длинной возле трех самоходок и действительно собирались атаковать.

– Ещё не идут.

– Разве? Ну, пойдут через пять минут, сэр. На этом наша жизнь и закончится.

– Помолиться не хочешь?

– Думаете, что стоит, сэр?

Крастер пожал плечами и вернул санитару кривую ухмылку:

– Молитесь перед каждым боем, молитесь во время боя и молитесь после боя. Я никогда не молился более искренне, чем это делал в бою, и никогда не получал ничего более утешительного.

– Вы меня, безусловно, утешили, сэр, – заклекотал грустным смехом Соренсен. – Пожалуй, что последую вашему совету.

Пока Швед, шевеля губами, бормотал молитву, сам Крастер остался наверху наблюдать за коммунистами.

Атака, как Соренсен и предсказал, началась в пределах пяти минут.

– Надеюсь, что у Рока хватит мозгов не принимать бой в роще?

Пришел черед пожимать плечами уже Соренсену.

– Я бы тогда на его месте уже стрелял.

– Логично. Тогда слушай мой боевой приказ, Швед. Возьми мой М72 и подготовь его к выстрелу. Подпустим коммунистов поближе, расчистим сектор из карабинов и отстреляемся по самоходкам. Ты из «Лоу», я из подствольника. Если сожжем хоть одно самоходное орудие, тогда точно умрем не напрасно.

– Вас понял, сэр. – Заметно побледневший, готовясь к грядущей смерти, Соренсен отрешенно кивнул.

В этот раз план прошел как по маслу. Два карабина, внезапно открывшие огонь с двадцати метров, в несколько секунд выкосили двигавшийся на них расслабленных коммунистов и, напугав, заставили рухнуть наземь в поисках укрытий их уцелевших соседей, что предоставило Крастеру с Соренсеном такие нужные им секунды. Пусть сам Крастер из М203 по самоходке и промахнулся, но Соренсен уже не подвел, влепив гранату М72А7 во всё те же баки ближайшей к ним СУ-76.

А дальше опомнившиеся корейцы прижали их огнём ППШ и закидали гранатами…

Вспышка!

* * *

Крастер стоял в проходе пилотской кабины «Супер Стеллиена» и смотрел сквозь стекла пилотской кабины на освещённые утренним солнцем вершины корейских гор. Прямо по курсу вертолетов собиралась темная дождевая туча.

Все, что Крастер сейчас почувствовал, это одна тоска. Марк Рюккер повернул к нему голову:

– Синоптики облажались, Джош! Сейчас полетим под дождиком. Отклоняться от курса командир эскадрильи не будет.

Лейтенант молча кивнул приятелю и глянул назад сквозь открытую дверь пилотской кабины – как и во всех прошлых вариантах событий, стрелковый взвод лейтенанта почти в полном составе спал…

Грохнул гром, мелькнула вспышка, и голос Рюккера подавился ругательством – в стекла пилотской кабины лезли вершины растущих на горном склоне деревьев…