Для разведчиков 80-й отдельной разведывательной роты дивизии перевал Паймунар, вершина горного хребта Ходжа-Раваш стали не только полигоном, но и родным домом. Ежедневные занятия с разведчиками я проводил с максимальной отдачей сил, энергии, с ужасом отмечая, что наша профессиональная подготовка для действий в горах может служить не более чем базовой, которую необходимо восполнять ежедневными упорными тренировками. На первом этапе занятий я ставил задачи разведывательной группе, которые состояли только в том, чтобы просто подняться на вершину горы со штатным вооружением, снаряжением без отработки тактических и огневых задач. Например, выдвинуться по маршруту: базовый район — вершина горы Ходжа-Раваш с целью ведения разведки, обнаружения противника, определения координат для корректировки огня артиллерии и авиации в зоне ответственности дивизии.

Первые тренировочные подъемы на вершину горы продолжались около двух часов. Штатное оружие, боеприпасы, сухой паек, вода, снаряжение весили до 30 килограммов, каждый подъем на горный хребет был тяжелейшим испытанием на физическую прочность и выносливость. А каково было пулеметчикам и гранатометчикам со штатным оружием! Несколько восхождений на вершину дали четкое понимание — тренировки должны продолжаться по нарастающей динамике. Неимоверная усталость и тяжесть наваливались на тело после каждого подъема на гору, судороги схватывали икры ног и не отпускали по нескольку часов. Массаж мышц приводил в относительную готовность к дальнейшим занятиям, которые с каждым разом я усложнял с переходом на ночь. С карандашом в руке частенько сидел и чертил схемы вариантов выдвижения группы в тыл противника, порядок действий, наращивал обстановку вариантами встречи с душманами, обеспечения прикрытия, страховки, ухода на другой маршрут, выноса условных раненых, убитых.

Тренировки в горах продолжались неделями — днем и ночью: интенсивные, тяжелые. От неимоверной нагрузки разведчиков тошнило, пот выедал глаза солевыми потоками, я и сам валился с ног от усталости и напряжения. На вершине горы, захлебываясь потом, мы падали в изнеможении, занимали оборону, наблюдали за местностью, лежали, выравнивая дыхание, а сердца рвались из груди. После продолжительных покорений вершины и штурма горной гряды к нам приходила постепенная уверенность в силах. Теперь уже каждый разведчик совершенно точно знал: при действиях в горах нам необходима величайшая выносливость. Выносливость и еще раз — выносливость! Эту физическую возможность человека и сейчас ставлю на первый план.

Тем не менее, с каждой последующей тренировкой я шел на усложнение задачи: придумывал мишени, которые выставлял до вершины горы по ярусам — они обозначали противника. Действия разведывательной группы выстраивал в режиме реального времени, по установленному мною маршруту я направлял головной разведывательный дозор, который вел наблюдение за местностью, обнаруживал противника (мишени), подавал нужные сигналы. Разведгруппа занимала одно из боевых положений, отработанных на тренировках («домашние заготовки»), которые я предлагал во множестве вариантов, каждый раз усложняя на практике. Разведдозор, прикрывая основной состав разведчиков, открывал огонь по мишеням, тем самым обеспечивая выход группы из боя с уходом на другой маршрут. Обнаруживал нового противника — ярусом выше (ниже), стремящегося перехватить группу при совершении маневра. Постоянно находясь в движении (противника надо закружить, сбить с толку), он принимал удобное положение для ведения боя, открывал огонь на поражение. В работу включалась группа прикрытия тыла — вместе с головным дозором она автоматным огнем уничтожала противника. После чего следовал сигнал — «путь свободен».

Основная группа выходила на запасной маршрут, продолжая движение к объекту задачи. Группа прикрытия переносила огонь на следующего противника, обеспечивая отрыв основной группы от места боестолкновения, и следовала за ней. Далее еще находились мишени: справа, слева, с обеих сторон, обозначавшие внезапное нападение из засады. Опять работали по ним, маневрировали, уходили, прикрывая друг друга до самой вершины. Наконец, линия водораздела. Обессиленные мы валились на камни, в голове стучали молоточки — только бы не потерять сознание. Коротенький отдых, наблюдение за кишлаком (реальным) и опять бесконечные тренировки. Мы нарабатывал тактику действий группы во множестве вариантов, которые могли бы иметь место при выполнении задач поиска, засадных действий, наблюдения за противником.

Далее я опять усложнял задачу появлением условных раненых, убитых, которым разведчики оказывали первую медицинскую помощь, эвакуировали в безопасное место. Затем следовал отдых в замаскированном месте с принятием мер предосторожности, после чего я применял третью степень сложности боевого применения группы — подъем в гору с выполнением тактических, специальных и огневых задач, с эвакуацией условных раненых и убитых. Такие тренировки продолжались днем и ночью с параллельным выполнением реальных боевых задач.

По такой вот методике до конца марта 1980 года дивизионная разведка готовилась к ведению боевых операций. Мне много раз приходилось говорить на разные аудитории: «Слава богу, что у нас выдалось время на подготовку к боевым действиям». Война отвела нам время для того, чтобы мы психологически и профессионально вросли в обстановку. Подчеркну, мы — разведка ВДВ, и в Союзе нам равных не было! У нас, в отличие от подразделений других родов войск, была сильнейшая подготовка. Проведены учения, разведвыходы, стрельбы, вождение боевых машин, но в Афганистане подготовка к боевым действиям начиналась с нуля. Нам многое еще предстояло узнать и постичь, чтобы быть успешными в настоящей войне.

Заканчивался февраль 1980 года. Полным ходом шла разработка первой Кунарской операции. Личный состав, выделенный в отдельную группировку, приступил к занятиям в горных условиях по тактической и огневой подготовке. Заканчивался сезон дождей с непролазной грязью, рваными клочьями облаков и бесконечным холодным дождем над палаточным городком. Именно такая картина оставила в памяти след прохладного неба войны.

Напряжение в воинских коллективах росло: как мы готовы к войне? Насколько способны сражаться в настоящем бою, чтобы выжить и победить? С позиции наших дней многое видится по-другому, но тогда многие вопросы возникали из жизни, реальных условий. Сейчас мне важно понять самому, почему в Советской армии случилась подмена понятий: боевой подготовки и «показухи», парково-хозяйственных дней и хозяйственных работ, действий, максимально приближенных к боевым условиям, и системы упрощенного проведения занятий? С каким багажом практических навыков вступали в бой на афганской земле солдаты и офицеры ограниченного контингента? В конце концов, насколько же был грозен советский солдат для нашего противника, с которым мы вступали в бой во имя революционных преобразований афганского народа?

Оценка готовности ограниченного контингента советских войск к боевым действиям в Афганистане — важный элемент военной составляющей, обойти который нельзя. Насколько морально-психологический уровень личного состава способствовал выполнению поставленных задач? Как мы воспринимали личное участие в боевом столкновении с противником, ведущим огонь на поражение? Война — другое измерение понятий в сознании любого человека. Морально-психологическое состояние частей и подразделений являются главными факторами готовности солдата, офицера к участию в бою. Необходима перестройка сознания в иную плоскость восприятия мира, способность думать так, как необходимо думать на войне. Никакие превентивные занятия, учения не дадут понимания военной действительности, кроме личного участия в боевых действиях. Много лет подряд я благодарю судьбу за то, что нам, разведчикам, она дала возможность подготовиться к боевым действиям в Афганистане. Но — уже в самом Афганистане.

Настройка сознания, включение в боевую деятельность позволяет судить о том, насколько личный состав готов действовать в условиях жестокого боя. Да, убивать! Быть готовым погибнуть! Но реальная опасность погибнуть не должна парализовать сознание и разум. Внутри нашего мозга важно активировать клеточки, отвечающие за самообладание, спокойствие и оптимизм. Они включаются в работу, дают новую методику мышления, оценку действительности в боевых условиях. Общее состояние опасности, окружающей нас, передается каждой клеточке тела — организм адаптируется к режиму этой самой опасности. Подчеркиваю, не привыкает — адаптируется, то есть вырабатывает совокупность защитных реакций, обеспечивающих приспособление организма к изменению окружающих условий. Сложнейшие процессы проходят в центральной нервной системе военнослужащих, переступивших допустимый порог опасности для жизни. Мозг в боевых условиях работает быстро: за доли секунды считает варианты решений, дает команды, отменяет, заставляет думать, действовать. Не случайно в минуты опасности у человека перед глазами пролетает целая жизнь — фигуральное выражение, но активность мозга в моменты жизненных рисков чрезвычайно высокая. На собственном примере расскажу о многих эпизодах боевых действий, когда мой мозг, независимо от воли и сознания, принимал решения, спасал жизнь, давая единственно правильные команды на те или иные действия.

Разведывательная группа, которой я командовал уже более года, вела разведку местности в зоне ответственности дивизии с начала января наступившего 1980 года. Район кишлаков Тарахейль, Дехъийхья, Паймунар вызывал беспокойство у командования 40-й армии. О противнике мы знали немного, любая информация о его действиях послужила бы хорошим подспорьем в принятии решения на боевые действия. Противника вроде бы и не было, но он везде проявлял себя нападениями из засад. Невозможно было планировать боевую операцию, не имея представления о вражеском подполье в кишлачной зоне, о душманских отрядах, характере их действий. Разведка дивизии работала активно: в горах вела наблюдение за местностью, кишлаками, собирала информацию о передвижении связных между горными массивами и кишлаками. В разных направлениях мы фиксировали обмен световыми сигналами, отмечали другие косвенные факты деятельности вражеского сопротивления. Создавалось впечатление, что мы и противник присматривались друг к другу, изучали, чтобы где-то нанести внезапный удар.

Подготовка к боевым операциям отдельных группировок советских войск не являлась для «духов» секретом: работа с техникой, вооружением, перемещение гусеничных, колесных машин красноречиво обо всем говорило. Границы базового городка нашей дивизии постоянно окружали толпы афганцев, наблюдавших, как веселые «шурави» обустраивали лагерь. Шустрые «бачата» предлагали сигареты, насвай, жвачку — постоянно что-то меняли, наши тайком несли на обмен сухие пайки, обмундирование, обувь. В базарных рядах наши военнослужащие буквально хватали косметику, платки, бижутерию, батники, джинсы — выбор был настолько разнообразный, глаза разбегались. Натуральный обмен товарами жестко преследовался особым отделом дивизии, партполитаппаратом соединения. Тревожное затишье, невладение обстановкой раздражало войска, но нам, разведчикам, скучать не приходилось: ночная разведка, дневные занятия оставляли немного времени на отдых.

А в Кабуле стояла настоящая зима — с морозом, снегом и очень холодными ночами. Получение белых маскхалатов и лыж для выдвижения в район поиска и ведения разведывательных действий мы расценили как подарок. Стало гораздо удобней передвигаться по каменистой местности с высоким снежным покровом. Маскировка обеспечивала скрытое выдвижение в районы нашего внимания. Начальник разведки дивизии майор Скрынников Михаил Федорович, а по-нашему — дядя Миша, требовал от нас, командиров разведгрупп, данные о противнике за хребтом Паймунар, а также о состоянии обстановки в полосе восточней аэродрома Кабул 8–10 километров, где вдоль горной гряды Хингиль раскинулась широченная кишлачная зона. Мы работали над задачей из ночи — в ночь, трудились, но ничего существенного не было, зацепиться за «духов» никак не могли.

По периметру базового лагеря нашей дивизии и с элементами Кабульского аэропорта было выставлено боевое охранение, прикрывавшее нас от душманских атак, нападений. Прикрытие аэродрома с восточного направления обеспечивало боевое охранение в составе парашютно-десантного взвода под командованием старшего лейтенанта по имени Александр. Каждый раз, следуя через его охранение в душманское логово, я уводил группу в черно-белую мглу: белый снег, черные горы. Рядом с охранением находилось кладбище и мраморный карьер, из которого личный состав базового лагеря забирал каменную крошку для оборудования подъездных путей. Недавно в карьере случилась трагедия, унесшая жизни целого отделения солдат, прибывших без оружия за щебенкой и крошкой. «Духи» всех уничтожили, надругавшись над телами убитых бойцов. После этого случая я дал себе слово быть адекватным к врагу и держал его в течение четырех лет выполнения воинского долга. И меня не мучают ночные кошмары от уничтоженных мною нелюдей в человечьем обличье.

К боевому охранению я выводил группу скрытно, но так, чтобы в нужное время оказаться в поле зрения его наблюдателей. Могло всякое быть, к примеру, наблюдатель Мажмунов, может вначале полоснуть из пулемета, а после этого запросить пароль. Такое бывало не раз. Мажмунов — таджик по национальности, хороший, в общем-то, парень, но за неряшливый вид командир частенько «пристегивал» его к пулемету для наблюдения в тыл. По линии боевого охранения постоянно сновали местные жители, «бачата», в надежде на взаимный с нами обмен, они частенько собирались кучками смотреть на «шурави». Через Мажмунова можно было пообщаться с ними, напомнить им, что нельзя пересекать запретную зону, где несут службу русские солдаты.

Наш таджик был исполнительным солдатом, но, призванный из высокогорного аула Таджикской ССР, он иногда путал не только команды, но и действия. Однажды к нему «под раздачу» попали и мы. Я, как всегда, вывел группу к боевому охранению, чтобы с его командиром уточнить взаимодействие по ночной работе. Вдруг слышу лязг затвора и дикий окрик:

— Дрищ! (Стой)

Упали на снег — не дышим. Вступаю в разговор, пытаясь ему объяснить солдату:

— Мы разведчики, нужно поговорить с командиром.

Ни в какую — хоть убей.

— Командир отдыхает, будить не велел.

— Ладно, — говорю отличнику Советской армии, — мы встаем и уходим.

Думаю, уйдем с линии огня, а там разберемся. Только попытался встать — длинная, во всю мою жизнь, очередь из пулемета прижала к земле. На выстрелы прибежал Александр, командир охранения, пинком откинув бойца от пулемета.

— Живые? Никого не задело?

— Да, живые, но резкость потренировали, черт бы его взял, сорбоса.

Опорный пункт охранения, прикрывший аэропорт со стороны горного массива с восточной стороны, представлял систему траншей, ходов сообщения, перекрытых щелей, НП командира, окопов для стрельбы из стрелкового оружия, аппарелей трех БМД — основных и запасных. Система огня опорного пункта взвода была выстроена таким образом, что обеспечивала круговую оборону подразделения в случае нападения на него противника. Такую скромную тактическую единицу, как парашютно-десантный взвод, можно было назвать заставой, боевым охранением, но в любом случае оно находилось на передовом рубеже выполнения боевой задачи. Дальше был только противник — жестокий, коварный, и десантники чувствовали его незримое присутствие неуловимой атмосферой опасности.

Один из наблюдателей, расположившись на башне боевой машины, изучал местность, фиксируя обстановку по времени, данные заносил в специальный журнал. Другой наблюдатель, с ручным пулеметом, контролировал тыл опорного пункта и подходы к нему от находившегося рядом кладбища. Перед фронтом опорного пункта раскинулась долина, которую с обеих сторон, словно клешнями, охватывали два довольно высоких хребта, встречавшихся километрах в четырех далее охранения, образуя узкий проход — дефиле. Правая гряда отличалась черной громадной вершиной, которая своим основанием словно бы села на хребет, господствуя при этом над всей заснеженной местностью.

Темный цвет горушки притягивал взгляд. Она не нравилась мне, раздражала и командира поста — Александр говорил мне не раз, что с ее вершины ведут наблюдение «духи». Беспокойство взводного можно понять: застава как на ладони, а четыре километра до горной гряды с отдельной вершиной — хорошее расстояние, чтобы не попасть под обстрел, но быть под наблюдением «духов». Темную вершину я отнес к ориентиру, присвоив ей мрачное имя — Черная гора. Надо сказать, что оно прилепилось к ней на все время пребывания советских войск в Афганистане.

Обменявшись паролем, мы зашли в расположение зарывшегося в землю и камни парашютно-десантного взвода. Ребята устроились крепко: тепло и уютно от пылающей жаром печи, они еще спали перед выходом на ночь, но скоро подъем. Десантники заступят на боевое дежурство и будут до утра всматриваться в темную холодную ночь, ловить звуки, свет фонарей, костров, возможно, дыханье крадущихся «духов».

Запах керосина, тепло от печки расслабили разведчиков. Вытянув ноги вперед, они присели у стенки чуть отдохнуть. Скоро их склонит ко сну, а мы с командиром охранения порешаем ряд взаимных вопросов.

— Привет, Саш, — жму руку старшему лейтенанту, вышедшему встретить разведку.

— Привет, Валерик. Что нового на большой земле?

— Все забытое старое, — в тон отвечаю ему. — Сам-то как?

— Нормально, курим потихоньку. Что-то долго не был у нас.

— А… ходил за Паймунар.

— И что? Там спокойней?

— Безопасней, Саша. Как твои-то «духи»? И моя «черная леди»?

— «Душки-то» шевелятся, огоньками обмениваются, — вздохнул Александр, — в горах у них кое-что наблюдается, а вот кишлаки скрывает твоя несравненная леди — Черная гора. Раздражает она меня, Валер.

— Иду вот к ней на свидание — примет, не примет — не знаю, а твое неудовольствие передам обязательно. Пока снежок с ветерком, морозец — махну через долину, а утречком вернусь. Не возражаешь?

— Да ради Аллаха.

Черная гора — отличное место для наблюдения, я вполне допускаю, что «духи» оборудовали на ней наблюдательный пост, может, посты. С ее вершины в бинокль виден весь аэродром, северная и восточная часть военного городка и все подходы к кишлачной зоне Дехсабзи-Хаз, раскинувшейся на многие километры. По траншее вышли к командному пункту, где с командиром боевого охранения обсудим кое-какие вопросы взаимодействия, обмена информацией.

— Осторожней — ступеньки, — Александр откинул полог промерзшей палатки.

— У тебя еще до Черной горы голову сломишь.

— Нормально, привыкнешь. Проходи, — хмыкнул хозяин.

Взглядом скользнул по обжитому блиндажу, обложенному вокруг камнями. Легкий шум керосиновой «капельницы» создавал уют, тепло и покой, запитанная от аккумулятора лампочка освещала рабочее место командира и висевшую на стенке карту с нанесенной на ней обстановкой в зоне ответственности дивизии. У стены стояла аккуратно заправленная одеялом кровать, над ней — автомат с примкнутым магазином. Вполне прилично, подумалось мне. Мы же, разведчики, жили в палатках с «Паларисом», дающим черную копоть и постоянную опасность возгорания. Здесь же чувствовалось основательность Александра не только как командира, но и хозяина, который занимается бытом подразделения, благоустройством армейского порядка.

— Противника-то у тебя маловато, Сань, а дивизии нужны результаты, — кивнул я на карту, присаживаясь к печке.

— Что видим — фиксируем, а других источников нет.

— Маловато, Сань, маловато, думай о добывании информации не только наблюдением, но и другими способами.

— Задействуем приборы ночного видения, фиксируем движение транспорта, людей, вьючных животных…

— Это все так, Сань, но «духи», мне думается, проявят себя только тогда, когда найдут слабое звено в твоей обороне, и удар нанесут там, где, по их мнению, будет успех. Вот и получается, что ты для них — самый удобный успех. Извини за каламбур, но ударить по тебе и уйти безнаказанно весьма привлекательно, — хлопнул я по плечу Александра.

— Да, понятно, Валера. Я в отрыве от главных сил, оказать мне быструю помощь в случае нападения вряд ли возможно. Даже если «броня» стоит в лагере в готовности № 1, подход ее возможен минут через 40, не менее.

— …а пока ты разберешься с обстановкой, доложишь в дивизию, пока там поймут, что ты от них хочешь, пока поставят задачу на оказание помощи, пока эта помощь подоспеет и разберется на месте… по тебе и твоему взводу будут играть фанфары, но, заметь, не победные марши, — подхватываю мысль командира десантников.

— Похоже, что так, — задумался Александр.

— Покажи свои «огоньки», время их появления, характер сигналов. Какие у тебя соображения? — устраиваюсь за столом командира.

— Черт их поймет, Валер, стройной системы нет ни по времени, ни по характеру. В горах фиксирую отблески света, прямого огня не видно, он скрыт рельефом. Ночью в прицел хорошо наблюдается зарево открытого пламени: колеблется. Через 10–15 минут исчезает. За ночь зажигают два-три раза. Кому они предназначены? Черт его знает!

— Постой, — вскочил я, — а может в звездную ночь преобразователь прицела дает фон, похожий на источник огня?

— Да нет. В ясную ночь видно невооруженным взглядом, — отмахнулся Александр, но обзор кишлачной зоны ограничен Черной горой. Что там, не знаю, но сигналы, похоже, адресуются в то направление.

— Черная гора, «черная леди»… Что же делать с тобой? — в голове появились кое-какие мыслишки, которые формировались в решение, но тревожно на душе, беспокойно. Подошел к карте и молча смотрел на подходы к горе.

— Чой ми хури? — вернул на землю Александр. (Чай пить будешь?)

— Хуб, — я посмотрел на часы. (Хорошо).

— Мажмунов, — крикнул хозяин за полог палатки. Топот кирзовых сапог и влетел измазанный сажей Момоджон. — Передай повару, пусть принесет что-нибудь покушать и чай с сахаром.

— Понял я вас, товарищ старший лейтенант.

— Не «понял я вас», а «есть, товарищ старший лейтенант», — гаркнул взводный.

— Так точно, товарищ старший лейтенант, — вытаращив черные глаза, бухнул Мажмунов.

— Уйди от меня, ради Аллаха, — безнадежно отмахнулся Александр.

— Пей чай, Валер, пойду своих подниму — пора к ночи готовиться.

— Хорошо, я погреюсь немного.

Тепло печки разлилось по телу вместе с настоящим чаем, крепким, ароматным. «У «духов» берет, не иначе», — подумалось мне.

В тылу противника разведчик должен думать только о том, как лучше выполнить приказ командира группы, чтобы сработать на успех операции. Все действия разведчиков подчинены грамотным, хладнокровным и взвешенным решениям. Никакие другие мысли не должны отвлекать их от боевой задачи, эмоции, лирика души приведут к провалу группы. Психику молодого человека легко разбалансирует письмо из дома, от девушки, неважное настроение, самочувствие. В эти минуты важно поддержать человека душевным участием, вниманием, глядишь, и проходит хандра: улыбается — цели, задачи командира достигнуты.

На последнем рубеже боевого охранения, отделявшем нас от противника, в сознание каждого разведчика я вбиваю мысль — здесь мы переходим черту, за которой только озверевший и жестокий враг. Требую до предела собрать волю, разум, сознание, забыть обо всем, что мешает задаче — на кону наши жизни, ребята. Уточняю действия дозорных при встрече с противником, последние наставления группе захвата, прикрытия тыла в обеспечении выхода из боя. Довожу порядок отрыва и ухода на базу в случае огневого контакта с противником. Проверяю связь и с внутренним пожеланием всем нам: «С богом!» — даю команду на выдвижение. Как-то само собой сложился своеобразный ритуал выхода в тыл противника — важный элемент психологической подготовки.

— Перекусил?

— Что, Саш?

— Перекусил, спрашиваю?

— В порядке, спасибо.

— Мои минут через пятнадцать будут на постах. Местных в округе не видно, похоже, спрятались от стужи. Мороз, Валера, усиливается и ветер тоже — тебе на руку, спокойненько перемахнешь долину. Увидишь овраг — иди по нему, хотя, черт его знает, могут мины поставить. В случае чего, человек пять на лыжах у меня будут в готовности встретить тебя. Кажется, все. Ну, ни пуха, — хлопнул меня Александр.

— К черту, Сань, пока.

Разведчики разобрали лыжи, смонтировали крепления к своим «кирзачам».

— Так, попрыгали. Не гремит? Сафаров, проверь.

Заместитель прошелся вдоль группы, кому-то ткнул в бочину, поправил:

— В порядке, товарищ лейтенант.

— Ну что ж, с богом — вперед!

Мухаметзянов — старший дозора, с Ксендиковым первыми двинулись за боевое охранение — они уже в боевой задаче.

— Прокопенко, не теряй дозор, сигналы. Понял?

— Так точно, товарищ лейтенант.

Скрытое выдвижение к Черной горе, если честно, захватывает дух — там еще не ступала нога советского солдата. Волнение большое, никуда не денешься, иногда, кажется — сердце переворачивается. Чем дальше втягиваемся в «духовские» места, тем сильнее переживаю за живучесть группы. Взгляд по сторонам, пытаюсь оценить расстояние возможного обнаружения группы. Головной дозор почти не виден — нормально, разведчики Игоря Нищенко, прикрывшие тыл, — неясные тени, скрытые мглой и легким снежком. Полученные накануне маскхалаты словно размыли группу на белом фоне покрова — тоже сойдет. По компасу сверил направление — в порядке, все глубже и глубже втягиваемся в душманское логово.

За Черной горой, прилепившись к горному хребту, рассыпалась кишлачная зона. С линии боевого охранения я много раз изучал долину в хорошую погоду — довольно открытая местность, просматривается до самых хребтов, образующих узкий проход. Но что за горой — можно только догадываться. Прислушался к себе, стараясь понять, готов ли я сунуться туда, где противник везде, а группе никто не способен помочь. Острые вопросы возникали и раньше, даже вчера, когда готовился в поиск к Черной горе. Вроде и ответы были — справимся, надо идти, но сейчас, признаться, уверенности меньше. Что-то где-то играет, причем ощутимо. «Ладно, не дергайся», — приказываю себе, хоть и мосты не сжигали, теперь только вперед.

Погода меняется часто — снег прекратился, минут через десять, вероятно, начнется опять, возможна оттепель, к утру — мороз. Снежные заряды, идущие плотной стеной, намели сугробы, которые можно преодолеть только на лыжах. Как прогнозировать афганскую погоду? — понять невозможно, но сегодня погода наша. Вот бы перемахнуть через долину и скрыться среди скал и камней, но внезапная встреча с противником возможна всегда. Усталость, обыденность, похожие действия притупляют бдительность, а выход в тыл противнику — важный момент. В народе не зря говорят — беда приходит неожиданно, бородатые парни появляются быстро, наносят удар и уходят. Подразделения наших войск несут потери, потому что не учитывают фактор внезапной атаки врага — смерть в горах поджидает всех, кто хоть на секунду теряет контроль над обстановкой.

Маршрут я выбрал по склону оврага — в таком положении наши головы выше общего плато долины и мы незаметней на открытой площадке, можем следить за противником на дальних подступах к группе. Если внезапная встреча все же с ним состоится, овражек послужит укрытием. В разведке мы не допускаем встречи с врагом, если она не запланирована заданием. Но сейчас нам нужен связник — «язык», который бы дал информацию о характере действий противника в зоне ответственности соединения. Цель операции совершенна конкретна: командованию дивизии требуются данные обстановки в 10 километрах северо-восточней Кабула. Населенный пункт Тарахейль на важном направлении, горы соединяют его с кишлачной зоной Дехсабзи-Хаз. В районе столицы много наших и правительственных войск, но кишлак Тарахейль настолько «духовский», что терять внимание — смерти подобно.

Движение на лыжах согрело, скользим на хорошей скорости. Вместе с тем приходит уверенность — группа незаметна с левой стороны долины и больше половины расстояния до Черной горы уже позади. Оглядываюсь кругом, назад — дозорных впереди не вижу.

— Прокопенко, дозор?

— Идут. Снег скрывает.

— Так, понял. Держи дозор на зрительной связи.

— Я вижу его, товарищ лейтенант.

— Хорошо, не отставай.

Вскоре действительно замаячила гряда темной громадой массива, только овражек вывел правее намеченной точки подъема. Повернули к основанию хребта, прошли вдоль подошвы скальной основы, нашли расщелину, в которой оставили лыжи, ненужное в горах снаряжение, схрон замаскировали снегом. Я засек ориентир тайника, чтобы на обратном пути не проскочить мимо. Ну, вот и все, теперь — к точке восхождения на гору. Поглядев в сторону боевого охранения, от которого мы отмахали километра четыре, я прикинул, как лучше нам уходить, если встреча с противником нас не минет. По компасу сверил направление маршрута, выходит, лучшее место отхода — наш незаметный овражек. Придется повторяться, ладно, разберемся.

Принятие важного решения — все равно, что садомазохизм — постоянное терзание мыслей и личное убожество перед смертельной опасностью. На чем сосредоточить усилия? Выбор небольшой — Черная гора либо кишлачная зона за ней. И то, и другое — важные звенья задачи, которые надо решать. За «черной леди» кишлак Тарахейль, за ним — горный Хингиль с душманскими базами, с которых «духи» наносят удары по центральным провинциям страны. Вероятно, Черная гора — первичное звено передачи информации «духовским» отрядам через цепочку кишлаков и горных хребтов. Примерно так «вытанцовывалась» ситуация с обменом информацией световыми сигналами. Связники также несут информацию, но другого плана или других объемов, они перемещаются пешим порядком по нехоженым тропам. В данный момент у меня два варианта: первый — провести разведку Черной горы, значит, прямо сейчас начать восхождение на горный хребет. Второй — сунуться на обратную сторону горы, обойдя ее с левой стороны, где раскинулась кишлачная зона Тарахейль, чтобы взглянуть хоть глазком, что же там? Останется время, поднимемся в горы, чтобы сверху оценить кишлак по структуре, впрочем, если удачно отработаем в самом кишлаке и ускользнем от душманской разведки.

Решение приходило не сразу, одно дело размышлять над задачей, сидя у печки в палатке, и совсем другое — находиться в реальной ситуации: вот тебе гора, «духи» — хочешь песню пой, а хочешь спать ложись. Ощущение обстановки сейчас и ранее принятое решение — разные вещи. Прислушиваюсь к интуиции, чувствую, что надо реагировать быстрее, время — драгоценный дар. Подмывало, конечно, подойти к кишлаку, маскируясь хребтом с Черной горой, но внутренний голос говорил другое — надо работать иначе. Но опять же, чертовски удобный представился случай — непогода располагала к глубинной разведке, а завтра — кто его знает?

Замешательство, как в той поговорке: и хочется, и колется… Сколько бы ни шел соревновательный процесс мыслей — не знаю, но благоразумие побеждает эмоции, которые плескались в адреналине, и дало установку не лезь в кишлаки — рано. Разброд и шатания в голове, наконец-то, приобретает нужные формы, вырабатывает четкое решение: разведка горного хребта с Черной горой. Досадую, конечно, на себя: слабо в кишлачок-то? Но подлая мыслишка, лаская, успокаивала — с вершины горы кишлачная зона, как на ладони, а на ней реальная возможность расположения пункта наблюдения «духов». Прикинул вариант, если «духи» выставили наблюдательный пост на горе, то наблюдателям не позавидуешь: очень холодно на жестком ветру. Снег, минус 20 нам, конечно, на руку. «Духи» замерзли, малоподвижны, их легче взять, уничтожить и уйти без помех.