Заканчивался февраль 1980 года. Завершилась разработка первой Кунарской операции с участием 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. Личный состав соединения, привлечённый к боевым действиям, был выделен в отдельную группировку и занимался в горных условиях тактической и огневой подготовкой. Сезон дождей. Непролазная грязь, рваные клочья облаков и ливень над палаточным городком дивизионных разведчиков — такая картина осталась у меня в памяти о тех днях.

Напряжение в воинских коллективах росло. Все задавали себе вопросы: готовы ли мы к войне? сможем ли сражаться в настоящем бою? способны ли победить? Животрепещущие вопросы, продиктованные самой жизнью. Сейчас же, по прошествии стольких лет, нам важно понять, почему к моменту ввода войск в Афганистан в Советской армии произошла коренная подмена: боевую подготовку в условиях, максимально приближенных к боевым, заменила «показуха», парково-хозяйственные дни, хозяйственные работы и система упрощённого проведения занятий? С каким багажом практических навыков вступали в бой на афганской земле солдаты и офицеры ограниченного контингента? В конце концов, насколько грозным казался советский солдат противнику, с которым мы воевали во имя революционных преобразований афганского народа?

Проблему готовности ограниченного контингента советских войск к боевым действиям в Афганистане нельзя обойти стороной, она слишком важна. Как воспринимали мы участие в боевом столкновении с противником, ведущим огонь на поражение? Насколько морально-психологическое состояние личного состава способствовало выполнению поставленных задач? Война — это как погружение в другое измерение для человека. Морально-психологическое состояние подразделений определяет степень готовности солдат и офицеров к участию в бою. Должна произойти перестройка сознания на военный лад, человеку нужно начать воспринимать мир и думать так, как требуется на войне. Никакие занятия и учения не дадут понимания военной действительности — только личное участие в боевых действиях. Я благодарен судьбе за то, что нам, разведчикам, она дала возможность подготовиться к войне. Но не на полигонах в Союзе, а непосредственно в самом Афганистане.

Вступая на поле брани, солдат должен быть готов убивать и быть убитым. Но вероятность гибели не должна парализовывать волю и разум. Бойцу нужно настроиться на самообладание, спокойствие, даже оптимизм. Опасность, таящаяся вокруг, ощущается каждой клеточкой тела — и организм адаптируется к ней. Не привыкает, а именно адаптируется, то есть включает защитные механизмы, которые помогают ему приспособиться к изменению окружающей обстановки. Сложнейшие процессы происходят в центральной нервной системе военнослужащих, жизни которых опасность угрожает ежесекундно. Инстинкт самосохранения заставляет думать, что-то предпринимать. Мозг в боевых условиях работает быстро: за доли секунды прокручивает варианты решений, выбирает один из них и даёт команду к действию. Неслучайно в минуты смертельной опасности перед глазами человека пролетает вся его жизнь. Это фигуральное выражение, но активность мозга в моменты жизненных рисков и правда чрезвычайно высока. В моём собственном боевом прошлом немало случаев, когда мозг, независимо от воли и сознания, отдавал единственно правильные команды, принимал решения, которые позволяли мне выжить.

Морально-психологическая готовность к войне означает, что у человека развиты самообладание, выдержка, мужество, отвага. Эти качества не появятся у 18-летнего мальчишки в одночасье: его бросили в бой с автоматом, который он держал-то в руках один раз, да и то на присяге. Осенние призывники 1979 года 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии принимали присягу в эшелоне, который вез их на войну, причём для зачтения текста присяги они передавали друг другу единственный на всех автомат. Но это же был не 1941 год, и не битва за Москву…

Дело не в том, что у личного состава ограниченного советского контингента отсутствовал опыт боевых действий, а в том, что с таким багажом боевой подготовки, с каким мы вошли в Афганистан, вступать в бой было безумием. Напомню общую систему боевой подготовки Советской армии, сложившуюся к началу 70-х годов прошлого столетия и, взяв примеры из собственной армейской жизни, проведу анализ боевой подготовки Воздушно-десантных войск. Скажу заранее: мои выводы неутешительны — советские войска пришли оказывать интернациональную помощь афганскому народу, абсолютно не имея опыта и практических навыков в противостоянии вооружённой оппозиции.

Главной составляющей учебных занятий в Советской армии была боевая подготовка. Что это такое? Это система мероприятий по обучению и воинскому воспитанию личного состава, слаживанию подразделений, частей, соединений вооружённых сил для ведения боевых действий или выполнения других задач в соответствии с их предназначением. Учебный процесс в армии организовывался на основе боевых уставов, курсов стрельб, вождения, наставлений и приказов. Они были общими для сухопутных войск. Это значит, что все рода войск, входившие в их состав, учились стрелять, водить боевую технику по требованиям одних и тех же руководящих документов.

Основу 40-й армии составляли части и соединения, имевшие качество подготовки, которое отвечало сложившейся системе планов мирного времени. Каждые полгода обучения в войсках проводились проверки, и по их итогам определялась степень боевой готовности подразделений, частей и соединений. За хорошие результаты офицерский состав выдвигался на повышение, ему присваивались очередные воинские звания, в том числе досрочные. Солдаты и сержанты срочной службы получали отпуска, благодарности, им присваивался знак «Отличник Советской армии», а за профессиональное мастерство — соответствующая оплачиваемая классность. Они удостаивались чести фотографироваться у развёрнутого Знамени части. Особо отличившимся бойцам командование писало письма на Родину о добросовестном исполнении служебных обязанностей. Лучшим солдатам присваивалось звание ефрейтора.

Части и соединения 40-й армии имели примерно одинаковый уровень боевой подготовки, потому что постигали её на основании одних и тех же руководящих документов, учились стрелять и водить технику в одних и тех же условиях на однотипных полигонах и стрельбищах. По качественным показателям они также были одинаково не готовы к ведению боевых действий в современных условиях.

К слову сказать, в документальной части система боевой подготовки Советской армии была выстроена чётко и грамотно. В ней не было главного — реальной эффективной работы по планам боевой подготовки подразделений и частей. Армия варилась в собственном соку, хозяйственная деятельность захлестнула даже самые боевые рода войск: стройки, хозяйственные работы, создание материально-технической базы стояли гораздо выше учебно-боевых занятий. Сводные роты и целые батальоны убывали за тысячи километров на целину, выключаясь на месяцы из общего цикла боевой учёбы. Стрельбища, танкодромы, тактические городки зарастали травой, личный состав снимался с занятий, его бросали на восстановление учебных объектов.

Можно ли представить такое: в 1986 году парашютно-десантный батальон, которым я командовал, девять месяцев строил учебный центр «Поречье»? С раннего утра и до позднего вечера десантники возводили парк боевой техники, инфраструктуру центра. Мне, комбату, пришлось переквалифицироваться из боевого офицера, прошедшего в Афганистане все должности от командира разведывательного взвода до командира парашютно-десантного батальона, — в начальника стройки, прораба, постигать строительные специальности.

В это же время в Афганистане проводились крупные боевые операции в районах Джелалабада, Асадабада, Кандагара, Герата, Кундуза, в провинциях Баглан, Каписа, Пактия. Шла плановая замена офицерского состава, который в течение двух лет отдавал интернациональный долг, заменялись погибшие, раненые офицеры. Ко мне в батальон возвращались воевавшие в Афганистане командиры, но, вместо того чтобы учить личный состав военной науке, передавать богатый опыт, они валили с солдатами лес, строили капониры. А молоденькие, только после училища, лейтенанты прямо со строительных площадок учебного центра уходили биться с душманами — не пройдя сборов, не получив ценного боевого опыта от офицеров, прошедших Афган. При этом советские войска в Афганистане несли огромные потери. В том же 1986 году за афганскую революцию сложили головы 1333 человека, включая 216 офицеров.

Но боевой подготовки по-прежнему не было. Если раз в месяц парашютно-десантные роты выезжали на стрельбище, директрису для выполнения практических стрельб из вооружения боевой машины, стрелкового оружия — было замечательно. С вождением боевых машин дела обстояли и того хуже. Механикам-водителям, офицерскому составу катастрофически не хватало практики вождения БМД-1 по упражнениям «Курса вождения машин». Боевая группа машин стояла в режиме консервации длительного хранения. Это значит, что по субботам, в парково-хозяйственные дни, механики-водители приходили в парк со старшим техником роты и тряпочкой вытирали пыль с брони. Всё! Учебно-боевая группа машин была, как правило, в разбитом состоянии и постоянно требовала ремонта и обслуживания.

День учебно-боевых занятий в 108-м гвардейском парашютно-десантном полку проходил следующим образом. Утром — развод личного состава. Комбат с начальником штаба перед строем батальона проводит расчёт рабочих команд — вначале по списку штаба полка, затем по плану батальона, рот. Рабочие команды уходят на всевозможные работы в части и за её пределами. В строю остаётся личный состав, заступающий в наряд, а также больные. Ушлые (в хорошем смысле этого слова) ротные шли на всё, чтобы «выкрутить» бойцов для привлечения к занятиям. Мои друзья, однокашники по десантному училищу Шура Бобков, Володя Тенигин, Шура Базаров так и поступали. Комбат Видякин Виталий Феофанович, умнейший командир, знаток своего дела, конечно, замечал своеволие, но делал вид, что ничего не происходит, понимая, что ротные командиры стараются подтянуть личный состав к проверке.

Но даже те занятия, которые удавалось организовать, проходили по упрощённым схемам — наспех, и потому не достигали целей, боевое слаживание подразделений не отвечало требованиям боевых уставов. Только перед итоговыми испытаниями нами кое-как проводилась боевая подготовка, чтобы как-нибудь сдать дисциплины, выносимые на проверку. Потом занятия опять перемещались на задний, а хозяйственные работы — на передний план. Усиленная парашютно-десантная рота полка вообще выводилась из системы занятий на учебный период и становилась рабочим подразделением. Кстати, на это был соответствующий приказ по дивизии, то есть всё делалось официально по согласованию с командованием ВДВ.

Отсутствие реальной боевой подготовки разрушало воинскую дисциплину, личный состав расхолаживался, что порождало «дедовщину» вплоть до самых уродливых форм, терялась слаженность воинских коллективов. Ежесуточные внутренние и гарнизонные наряды отвлекали от учебного процесса большинство солдат и сержантов. В Каунасе, в том же 108-м гвардейском парашютно-десантном полку ежесуточно во внутренний и гарнизонный наряд заступал целый парашютно-десантный батальон. Вот вам и боевая подготовка — стройки, наряды. А ведь Воздушно-десантные войска — резерв ставки Верховного Главнокомандования, применяемый для кардинального изменения обстановки в оперативно-стратегических операциях, войска готовности № 1.

Теперь несколько слов об элите Воздушно-десантных войск — дивизионной разведке. Будучи командиром разведывательного взвода 80-й отдельной разведывательной роты, я неделями занимался оборудованием стрельбища, директрисы в учебном центре «Лосвидо», выставлял мишенную обстановку. Днём мои разведчики напряжённо обустраивали объект, ночью учились стрелять. Хозяйственные работы отнимали массу драгоценного времени. Таким образом, степень боевой подготовки ВДВ оставляла желать лучшего.

Тем не менее к командирам взводов, рот, батальонов командование предъявляло строгие требования по ведению журналов боевой и политической подготовки. Как их проверяли! Сколько офицеров пострадало за их несвоевременное заполнение! Как политработники рушили карьеры командиров рот, батарей, батальонов, дивизионов! Ну не было занятий, потому что личный состав занимался строительством и хозяйственными работами, а журналы командиры должны были заполнять по темам занятий из расписаний на неделю, как будто они проводились на самом деле. То есть имела место системная фальсификация учёта боевой подготовки подразделений. Знало ли об этом командование дивизии? Конечно, знало: оно же и спускало расчёты рабочих команд командирам частей.

Анализируя боевую подготовку ВДВ в 70-е годы, хочу отметить следующее: многого не хватало нам, чтобы быть по-настоящему самодостаточным родом войск. С одной стороны, наблюдался явный переизбыток воздушно-десантных соединений в составе Советской армии. С другой стороны, на их подготовку и оснащение современной техникой не хватало средств. Само содержание боевой подготовки требовало коренного пересмотра. Методика обучения личного состава оказалась «замороженной» и не соответствовала военной доктрине в части применения ВДВ в современных боевых операциях.

Обучение личного состава в системе боевой подготовки приняло откровенно показушный характер, что привело к негативным последствиям. Страдала профессиональная подготовка командиров среднего тактического звена. Офицерский состав умел, конечно, нанести обстановку на карту: за противника — синим, за свои войска — красным цветом. Но рассчитать марш смешанной колонны подразделения от исходного рубежа до точки, к примеру, «А», могли далеко не все командиры. Не говоря уже о том, что подготовить ротные тактические учения с боевой стрельбой, отработкой «вводных» задач на карте по рубежам, времени и задачам способны были немногие комбаты.

Рязанское высшее воздушно-десантное командное училище — прекрасная кузница офицерских кадров ВДВ, но и оно со временем вовлеклось в показуху. Полковник Колесников Пётр Михайлович, старший преподаватель кафедры тактики, замечательно воспитывал в нас, курсантах, десантный дух (за что я благодарен ему по сей день) — боевой, непримиримый. Мы, офицеры последнего маргеловского выпуска 1978 года, одним парашютно-десантным взводом громили районы позиционирования оперативно-тактических ракет «Ланс», «Першинг-1А», командные пункты 5-го, 7-го механизированных корпусов американцев в Западной Германии, кардинально меняли обстановку на театре военных действий. До сих пор гордимся славными победами на картах! Не забыли выпускники десантного училища и подполковника Черненко — выдающегося преподавателя кафедры тактики, способного взводом «шуриков» (это мы, курсанты), без поддержки «вертолёнтов» атаковать батальон «Хайматшютц».

Да что говорить — войсковые учения проходили по облегчённому варианту, занятия по предметам не отличались эффективностью, проводились без учёта опыта боевых действий в Афганистане. Командиры частей и соединений жили по принципу «как бы чего не вышло», боялись происшествий, напрямую влияющих на должностной рост. В войсках процветал карьеризм, большинство офицеров пришли к выводу, что не стоит терзать себя обучением и воспитанием личного состава, — куда проще «колотнуться» — выслужиться перед начальством чётким подходом, отходом и фиксацией. Срабатывало безотказно. Или того хуже: часть командиров отдавала дисциплину на откуп старослужащим солдатам, сержантам, и в подразделениях начинался такой процесс обучения…

Другая же часть офицеров-работяг не всегда вовремя получала звания и должности, до которых давно доросла, их постигало разочарование в службе, начинались неурядицы в личной жизни. Очень жаль многих способных к службе грамотных командиров, сломанных армейской несправедливостью. Если так строилась боевая подготовка резерва ставки Верховного Главнокомандования — Воздушно-десантных войск, элиты Вооружённых сил Советского Союза, то что творилось в мотострелковых, танковых и других частях и соединениях сухопутных войск?..

Давайте посмотрим на ещё одну элиту Вооружённых сил Советского Союза — подразделения специального назначения ГРУ Генерального штаба. На момент ввода в Афганистан в составе 40-й армии находилась одна рота спецназа ГРУ. К 1985 году, когда военное руководство Советского Союза поняло, что четыре года афганской кампании не принесли желаемого результата в борьбе с афганским сопротивлением, оно стало корректировать тактику действий. В связи с этим было сформировано три отдельных батальона, затем 15-я и 22-я отдельные бригады специального назначения, имевшие в составе 9 отдельных отрядов специального назначения (ООСпН). 154-й, 177-й, 668-й, 334-й, 173-й ООСпН образовали 15-ю ОБрСпН, а 370-й, 186-й, 411-й, 459-й ООСпН — 22-ю ОБрСпН. Чтобы скрыть участие в афганской войне сил специальных операций, отряды специального назначения назывались отдельными мотострелковыми батальонами. Что совершенно справедливо: дальше тактики действий мотострелковых подразделений спецназ не продвинулся! Обыкновенная пехота в подходе к решению боевых задач. На большее он не тянул. Сформированные наспех из разных мотострелковых частей, бригад (отчего спецназ в Афганистане называли «солянкой» и даже более остро), подчинённых округам, они не способны были решать специальные задачи в афганских горах и пустынях.

Специальными операциями руководила оперативная группа «Экран» при штабе 40-й армии. Уровень подготовки специальной разведки в Афганистане соответствовал действиям мотострелковых подразделений в общевойсковом бою — не более того. По боевому применению они были ограниченно способны проводить специальные мероприятия в тылу противника. Принадлежность ГРУ к Генеральному штабу, наивная «зашифрованность» напоминала детские игры в войну. Поясню. В состав гарнизона «Шахджой», которым мне довелось командовать в 1987–1988 годах, входил 186-й отдельный отряд специального назначения ГРУ Генерального Штаба (7 ОМСБ). Его сформировали в феврале 1985 года на базе 8-й отдельной бригады специального назначения Прикарпатского военного округа из личного состава двух бригад. 16 апреля 1986 года отряд прибыл в гарнизон «Шахджой» — 18 километров южнее одноименного уездного центра — для проведения специальных операций.

Вблизи гарнизона «Шахджой» проходили караванные дороги, ведущие из Пакистана в Афганистан: «симурги», «хонды», «тойоты», «мерседесы» везли по полупустынной местности оружие и боеприпасы отрядам вооружённой оппозиции. Разведывательной группе капитана Сергеева (выпускника 9-й роты РВВДКУ 1977 года) удалось провести удачную операцию и впервые в Афганистане захватить американские «Стингеры». Но дальше этого успеха дело не пошло. О «тайных операциях» спецназа, его вертолётных полётах знали все «духи» в округе, что никак не способствовало решению специальных задач. Полёты «вслепую» в зоне ответственности без агентурного сопровождения задач не приносили результатов. Увидят «спецы» на маршруте полёта трактор или «бурубухайку» — налетят, досмотрят, порвут электрооборудование и улетят. Ни системной разведывательной работы, ни организации сбора данных о противнике — всё на авось. При этом спецназ нёс потери, несоизмеримые с результатами боевой деятельности. В работе специальной разведки должны присутствовать изящество и нестандартная творческая мысль. Если бы так воевали мы, разведчики 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, то комдивы Рябченко и Слюсарь закопали бы нас живьём. И поделом. Признаться, тошно было смотреть на бездарную работу «спецов» — она вызывала недоумение и разочарование. К 1988 году, когда афганская война уже подходила к завершению, они так и не стали подразделением специального назначения, отчего продолжали нести большие неоправданные потери. Из-за непрофессионализма офицерского состава, отсутствия творческого подхода, неспособности мыслить неординарно (а ведь они приписаны к спецназу!) деятельность «спецов» оказывалась малопродуктивной. Выпускники Киевского ВОКУ не смогли противостоять боевым отрядам моджахедов.

Противник заранее просчитывал действия спецназа, работал на упреждение, уделяя огромное внимание собственной разведке, но спецназ не готов был воевать на равных и нёс большие потери. Итогом непрофессионализма специальной разведки явилась мараварская трагедия в апреле 1985 года, когда силы афганского сопротивления уничтожили группу разведчиков 154-го отряда специального назначения в количестве 28 человек. Напомню: 154-й отряд спецназа — бывший «мусульманский» батальон, принимавший участие в штурме дворца Амина в декабре 1979 года. В октябре 1987 года мои спецназовцы попали в засаду душманов, и 16 человек сложили головы ни за что ни про что…

Руководство силами специальных операций в Афганистане знало качество подготовки своих подразделений и не ставило перед ними сложных задач. Спецназ выполнял рядовые операции по досмотру караванов и караванных маршрутов, проводил засадные мероприятия на возможных путях перемещения оружия и боеприпасов, частично контролировал отдельные базовые районы сил сопротивления. Ничего сверхсложного. Подобные задачи выполняли все разведывательные подразделения мотострелковых частей и соединений.

В апреле 1984 года началась операция «Завеса», к которой были привлечены 11 мотострелковых батальонов с целью перекрытия караванных маршрутов на афгано-пакистанской границе. Обыкновенная пехота совместно с разведывательными подразделениями выполняла те же самые задачи, которые ставились перед специальной разведкой. К специальным операциям на территории Афганистана тот спецназ, с каким мне приходилось работать в боевых условиях долгое время, был не готов вследствие профессиональной необученности. Впрочем, это не их вина…