Первые боевые выходы разведывательных групп 80-й отдельной разведывательной роты 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии с задачей разведки расположения душманов выявили их активность в кишлачных массивах, прилегавших к Кабулу. На путях движения советских войск противник начал минную войну. Душманские отряды совершали налёты на колонны ограниченного контингента с материально-техническими запасами и устанавливали минно-взрывные заграждения.

Специальные группы душманов минировали горные перевалы, входы в долины, пещеры, кяризы, повороты дорог, подъёмы и спуски на них, пешеходные и вьючные тропы, подходы к водным источникам, склады оружия и материальных средств, тоннели, участки дорог, проходящие по карнизам. При этом устанавливали заряды так, чтобы взрывы не только наносили урон технике и личному составу, но и задерживали движение колонн. На участках минирования «духи» устраивали засады, которые лишали боевые машины с охранением возможности маневрировать, поражали из стрелкового оружия бойцов сопровождения.

На афганских дорогах подрывались экипажи танков, БТР, гибли солдаты и офицеры 40-й армии. Выбирая места минирования, душманы учитывали возможности инженерно-сапёрных подразделений советских войск по обнаружению взрывных устройств и фугасов. Они разведывали маршруты колонн советской техники, что позволяло проводить подготовительные работы по минированию путей сообщения. Накануне готовили шурфы для взрывных устройств с учётом способа взрывания: если планировался проводной взрыв фугаса, прокладывали и маскировали линии управления взрывом. Боеприпасы устанавливали непосредственно перед приближением колонны боевой и другой техники, иногда прямо на грунт дорожного полотна, присыпав песком, буквально за минуту до появления первой машины. Поставка мин в Афганистан была хорошо налажена. В лагерях подготовки душманов на территории Пакистана и Ирана иностранные инструкторы обучали «борцов за веру» премудростям ведения минной войны, которая унесла сотни жизней советских солдат и офицеров.

Мятежники, душманы обменивались информацией в тёмное время суток методом подачи световых сигналов лампами, фонариками либо кострами. «Иллюминация», которую устраивали в горах и кишлаках, означала передачу разведывательных данных о советских войсках, в первую очередь о гвардейской воздушно-десантной дивизии, стоявшей палаточным лагерем у кабульского аэродрома.

Моя разведывательная группа каждую ночь выходила к кишлаку Танихейль, что примыкал дувалами к обратному скату тёмной вершины, получившей название Чёрная гора. Морозными вечерами я уводил разведчиков в тыл противника и там, наблюдая за жилым массивом, изучал подходы для захвата сигнальщиков, курьеров — связующих звеньев душманского подполья с мятежниками в горах. Уходил с группой на лыжах через боевое охранение в составе парашютно-десантного взвода, бойцы которого вгрызлись в каменное плато у открытой долины. Под утро мы возвращались назад.

Мои размышления исходили из предположительных умозаключений командира душманов, узнавшего об отметившейся в его тылу разведке «шурави». С этой позиции я просчитывал ответные действия «духовского» командира, задумавшего перехватить разведгруппу русских. «Мятежники» — это большей частью подразделения регулярной афганской армии, перешедшие в лагерь оппозиции. Их командиры, выпускники военных училищ европейских стран, и в том числе Советского Союза, мыслили грамотно. Варианты выхода русских разведчиков в их тылы просчитывались легко, и они понимали, что «шурави», изучив господствующий над местностью хребет, засекли передачу световой информации из кишлаков к горному массиву и обратно.

С их точки зрения, русские заинтересуются активностью отрядов оппозиции в кишлаках и горах и примут меры для получения дополнительной информации, возможно, даже с привлечением авиации. Но в данной ситуации авиация малоэффективна: боевики скрыты в пещерах и с воздуха их не обнаружить. Несколько вылетов покажут бесперспективность воздушной разведки, и русским ничего не останется, как использовать войсковую разведку. Она обследовала горный хребет и, вне сомнения, на этом не остановится, а углубится дальше.

В кишлаки русские не полезут — опасно, тем более они не знают местных условий, а вот устроить засады в пределах интересующего их района, скорее всего, захотят. Остаётся просчитать возможные маршруты выхода русских разведгрупп к кишлакам и организовать их перехват с нескольких направлений сразу. Есть и «зацепка». Русская разведка «привязывает» действия к боевому охранению, вооружённому боевой техникой, пулемётами, с оборудованными опорными пунктами. Значит, надо взять охранение «шурави» под визуальный контроль. Местное население с этим справится. Само охранение русских разведку не высылает — наблюдает за местностью, обороняя собственные позиции. Следовательно, русские ведут разведку силами групп специальных операций. В тёмное время суток они скрытно прибывают на заставу и уходят к кишлакам. Открытые участки местности преодолевают в ночное время или в непогоду, минимизируя риск оказаться замеченными… Из рассуждений воображаемого командира мятежников можно было выделить ещё с десяток факторов, не вызывающих оптимизма. Анализ ситуации с позиции противника был явно не в нашу пользу.

А что мог думать командир душманов или мятежников о засадах против наших разведгрупп? Несомненно, он занялся бы выяснением возможных маршрутов выдвижения «шурави» в тылы кишлаков — это главный момент в организации операции по их перехвату! Пространство открытое, и потому маршрутов не много. Русские могли использовать мандех, пересекающий плато предгорья с запада на восток. Или поступить хитрее — выйти вдоль основания хребта к окраинам кишлаков, теряясь в складках местности. Значит, в этой полосе и надо встречать их разведгруппы, выставив засады перед хребтом и после него — на случай, если «шурави» просочатся через первый заслон.

О боевом охранении надо забыть, оно под контролем противника. Нужно найти нестандартное решение для проведения разведки, да ещё с захватом «языка». Нужно придумать «изюминку»! Возможно, использовать метод «от противного». Враг не должен ожидать от советской разведки проникновения в кишлачный массив, мы же в это время должны работать на его территории. Только неординарные решения могут обеспечить успех в достижении поставленных целей — таким был мой вывод.

Мы, офицеры-разведчики, были информированы агентурной разведкой — нашей и афганской — о готовящемся в Кабуле мятеже оппозиции и частей афганской армии, перешедших на сторону противника. Поэтому дивизионная разведка сосредоточилась на получении сведений о проникновении мятежников в город. Нами было установлено, что противник взял под визуальный контроль объекты нашей дивизии, поэтому активизировался его обмен световой информацией между кишлачным массивом и горами. В нашей тыловой зоне — у аэродрома — были отмечены наблюдатели под видом пастухов и торговцев мелким товаром.

Разведка в пригородах Кабула обнаружила, что кишлаки контактируют с горами, обмениваясь информацией с помощью световых сигналов, а также через связных, курьеров. Мятежники собирали разведданные о советских войсках, задействованных в боевом охранении по периметру столицы. И значит, активность разведки противника в полосе семь — десять километров восточнее аэродрома «Кабул» имела целью нападение на боевое охранение наших войск.

Из кишлаков Бахтиаран, Шаникалай и Танихейль, за которыми мы наблюдали, подавали сигналы кострами душманам в горах, — им отвечали с хребта Хингиль. Таким образом, был зафиксирован обмен световой информацией и в направлении на юго-восток от Кабула… И соотнеся полученную нами от майора Скрынникова агентурную ориентировку о шевелении подполья в Кабуле с активностью мятежников на подходе к столице, мы поняли, что события начали приобретать более чем серьёзный характер.

Генерал-майор Рябченко затребовал информацию о душманах: их отрядах, намерениях, характере действий. Сложность ситуации усугублялась переходом на сторону противника ряда частей афганской армии. К мятежникам уходили элитные подразделения горных стрелков, расположенные в приграничных уездах с Пакистаном. В связи с этим, как сообщил нам командир дивизии, командование советских войск приняло решение провести войсковую операцию в провинции Кунар с участием 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, части сил 108-й мотострелковой дивизии и афганских подразделений.

К весне 1980 года обстановка в Афганистане обострилась. Силы сопротивления правительству активизировались. Мятеж в Кабуле, выступления в провинциях, уход частей афганской армии к душманам накалили ситуацию. Она кардинально изменилась в пользу вооружённой оппозиции. Провалы мятежей не расстроили афганское сопротивление, поскольку основная цель — привлечение внимания мирового сообщества к происходящему в Афганистане — была достигнута.

Правительство Кармаля беспокоила восточная провинция Кунар. Переход к мятежникам горных стрелков — 30-го полка 9-й горно-пехотной дивизии специального назначения, расположенного под Асмаром, служил плохим примером для других частей афганской армии. Положение надо было исправлять.

Руководителю оперативной группы Министерства обороны СССР маршалу Советского Союза С. Л. Соколову было предложено уничтожить мятежников силами советского воинского контингента. Сергей Леонидович согласился с предложением премьер-министра Афганистана и приказал разработать план операции по ликвидации мятежного полка.

Замысел войсковой операции заключался в следующем: внезапным применением тактического воздушного десанта охватить мятежников с флангов, прижать их к наземной группировке войск и при поддержке армейской авиации уничтожить. Разгром завершить захватом крепости — штаба мятежного полка.

Для осуществления плана операции привлекались группировка 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, батальон 108-й мотострелковый дивизии и усиленные танками два батальона афганской армии. Командовать операцией было поручено генерал-лейтенанту В. А. Меримскому — заместителю руководителя оперативной группы Министерства обороны СССР.

В качестве тактического воздушного десанта на вертолётах задействовались 3-й батальон 317-го гвардейского парашютно-десантного полка под командованием капитана Кустрьо, разведывательная рота старшего лейтенанта Мостибродского, миномётная батарея, инженерно-сапёрный взвод.

В бронегруппу 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии вошёл парашютно-десантный батальон на боевых машинах десанта под командованием майора Фроландина и оперативная группа командира полка подполковника Георгия Ивановича Шпака. Группировкой дивизии командовал начальник штаба соединения гвардии полковник Петряков.

Тактическому воздушному десанту было приказано в 7:00 29 февраля десантироваться на горное плато в трёх километрах от афгано-пакистанской границы и наступать по седловине вниз в направлении крепости — штаба мятежного полка. Левый фланг десанта составляла 7-я парашютно-десантная рота капитана Тарасевича, центр боевого порядка — 8-я рота капитана Самохвалова, правый фланг — 9-я рота капитана Хапина. К 12:00 совместная группировка войск должна была замкнуть кольцо окружения мятежников, завершив тем самым боевую операцию с применением тактики «молот и наковальня».

28 февраля 1980 года бронегруппа 350-го гвардейского парашютно-десантного полка, совершив марш на боевых машинах по маршруту Кабул — Асадабад, сосредоточилась для броска в район боевых действий.

Утром 29 февраля армейская и фронтовая авиация нанесла бомбоштурмовой удар по предполагаемым опорным пунктам противника. Тактический десант под командованием полковника Петрякова взлетел на вертолётах с аэродрома в Кабуле и взял курс на Кунар. Вертолётные экипажи доставили десант в район боевых действий и в 7:00 десантировали его на горное плато.

Бронегруппа 350-го гвардейского парашютно-десантного полка с батальоном 108-й мотострелковой дивизии, афганскими подразделениями двинулась по ущелью Шегал на соединение с десантом. Однако знавший об операции противник устроил на маршруте движения бронегруппы завалы, выставил минно-взрывные заграждения и атаковал из засад. Наземная группировка войск застряла на горной дороге и приняла бой в невыгодных условиях.

В дальнейшем операция развивалась драматично. Бомбоштурмовой удар авиации успеха не имел, так как противник заранее вывел из-под него свои подразделения. Мятежники потерь не понесли и сохранили систему обороны. Через 15 минут после десантирования и спуска в долину десант попал под огонь с господствующих над местностью склонов хребтов, оборудованных в опорные пункты. Образовался «огневой мешок», создание которых было излюбленной тактикой действий душманов в горах.

Горные стрелки мелкими маневренными группами разорвали боевые порядки парашютно-десантных рот. Они воздействовали на десант с разной плотностью огня, поэтому одни подразделения батальона, не встретив активного сопротивления, проскочили вперёд, другие лежали под шквальным огнём. Противник просачивался в бреши боевого порядка батальона и превратил его в «слоёный пирог»: противник — наши, снова противник — снова наши. Расстроив боевой порядок десанта, мятежники наносили удары с тыла и флангов.

Расстановка сил на поле боя запутала командование десантной группы, повергла в растерянность. Сложилось впечатление, что противник везде и ведёт огонь со всех направлений, что впоследствии и подтвердили участники операции. Командиры не могли «привязаться» к местности и контролировать боевой порядок подразделений. Им не удалось правильно оценить обстановку и принять грамотные решения по управлению боем.

9-я рота капитана Хапина, находившаяся на правом фланге батальона, с первых минут подверглась массированному огневому воздействию, что не предполагалось замыслом операции. Бой для десантников приобрёл очаговый и непредсказуемый характер, перечеркнув планы командования, — многие были убиты и ранены. Взвод старшего лейтенанта Клепикова, «выпав» из боевого порядка подразделения, залёг под огнём противника. Его отсекли от роты и окружили плотным кольцом. Проявив малодушие, Клепиков ушёл с поля боя по сухому руслу ручья. Гвардейцы остались без командира. Два других взвода роты, проскочившие вперёд, оказались ниже по высоте и не могли помочь попавшим в окружение товарищам. Высланное командиром роты подкрепление не пробилось к окружённым десантникам и погибло в полном составе.

Командование брошенным взводом принял рядовой Ефимов. Управляя боем, солдат держал связь по радиостанции с командиром батальона Кустрьо. Мятежники атаковали беспрерывно. Десантники, отбивая атаки, несли потери, но стояли насмерть. Получив ранение в ногу, Ефимов продолжал командовать остатками взвода. И получив ранение в голову, также не вышел из боя — докладывал о ситуации командиру батальона. Несколько часов длилась схватка, противник всё усиливал и усиливал натиск. Ефимов получил третье ранение, но не опустил оружие. Через некоторое время с комбатом вышел на связь другой солдат. Он доложил о гибели Ефимова и о том, что принял командование оставшейся горсткой десантников на себя. Геройски погибли в этом неравном бою все до единого…

Наступившая ночь стала союзницей тем, кто дошёл до крепости и уцелел в кровавой бойне. Для остальных же — для тех, кто пал смертью храбрых, и кто, истекая кровью, лежал среди камней в ожидании конца, минувший день стал настоящей Варфоломеевской резнёй.

Выводы из Кунарской операции неутешительны. Она явилась закономерным итогом развала системы боевой подготовки Советской армии. А также итогом вопиющей бездарности руководившего операцией генерала Меримского. Погибал под огнём мятежников воздушный десант. Отбивалась от врага наземная группировка войск, не успевая выйти на рубеж охвата противника в установленное планом операции время. А генерал, не способный грамотным решением изменить обстановку, занимался более привычным для себя делом — крыл матом по радиостанции командиров, оказавшихся по его вине в «огневом мешке».

Вряд ли кого оставят равнодушным воспоминания участника боя, командира разведчиков 317-го гвардейского парашютно-десантного полка Александра Мостибродского. Человек высокого мужества и чести, с огромным чувством офицерского долга, он через годы пронёс трагедию первого боя. Он мог погибнуть, но судьба распорядилась так, что пришлось вести своих подчинённых вперёд, а потом уносить тела убитых, чтобы они не остались на растерзание «духам». Его разведчики имели равные возможности проявить себя в боестолкновении. Их командир знает, как они повели себя в момент истины, и спустя много лет по именам помнит всех солдат, плечом к плечу сражавшихся с ним в том жестоком бою…

На следующий день мне было приказано сопровождать во главе разведгруппы маршала С. Л. Соколова в район боевых действий. Летели мы в Джелалабад на самолёте Ан-26 капитана Жихарева. Приземлившись, разведчики прикрыли собой военачальника, вышли к кромке аэродрома. Здесь разгружалась колонна бэтээров, на которых лежали завёрнутые в плащ-палатки тела погибших десантников. Людей не хватало. Маршал Советского Союза Соколов приказал мне с группой сопровождения снять с брони тела бойцов и выложить на бетонку. Мы выложили в ряд 35 тел раздетых, в пыли и грязи солдат. У многих из них были вспороты животы, обезображены лица. Пять тел были изрублены на куски. Человек пятнадцать раненых солдат в окровавленных бинтах и полной прострации, поддерживая друг друга, стояли рядом с погибшими товарищами. Возле меня стоял раненный в голову и руку солдат. Я протянул ему фляжку с водой, но, поняв, что раненый не может пить самостоятельно, поднёс её к обветренным губам десантника.

Маршал Советского Союза Соколов смотрел на страшную правду войны — результат утверждённой им операции. Военачальник находился в психологическом ступоре. С расстояния полутора метров я видел окаменелое лицо старенького, небольшого роста человека в зелёной форме, заявившего на собрании партийного актива о том, что нам предстоит выполнять интернациональный долг. Как и все мы, маршал испытывал шок.

Ближе к полудню совершил посадку Ан-26 белого цвета, без опознавательных знаков. Мы завернули в палатки тела погибших, погрузили в самолёт, посадили раненых. Борт взлетел и взял курс на Ташкент. На всю жизнь запомнился мне белый самолёт, который увёз погибших на афганской войне солдат. «Белый тюльпан»… Остальных увозили на «чёрных». Но не думаю, что первым повезло больше…

Итог операции в Кунаре возвращает нас к вопросу о том, насколько советский воинский контингент был подготовлен к афганской войне. Насколько мы были готовы вести бой с мятежной частью регулярной афганской армии. Замечу — не с войсками страны, входящей в НАТО, а с частью армии Афганистана, всё ещё живущего в эпоху средневековья. Что мы имеем по факту? Рядовой войсковой операцией, в которой задействовались всего-то несколько батальонов, командовал генерал-лейтенант, а маршал Советского Союза его страховал. Порочная практика Советской армии — перестраховка — сыграла свою негативную роль. Не должен был генерал-лейтенант, тем более маршал Советского Союза, командовать полком или бригадой! Совместная группировка советско-афганских подразделений по личному составу, технике и вооружению равнялась усиленному мотострелковому полку. Искусственно вводимые звенья управления (оперативные группы полков, дивизий, Министерства обороны СССР) вносили неразбериху в элементарный тактический бой, что приводило к плачевным последствиям. Начальники тем и отличаются от командиров, что они за всё «радеют», но ни за что не отвечают — ответственность лежит на командирах.

Кунарская трагедия болью отозвалась в сердцах разведчиков. Личный состав соединения тяжело переживал потери, которые понёс 3-й батальон 317-го парашютно-десантного полка. Мне довелось общаться со многими участниками боя. Их оценки сводились к одной очень важной мысли: надо наконец учиться воевать по-настоящему. На примере Кунарской операции я сам учился тому, как действовать в открытом бою, и учил своих подчинённых.

В 1980 году в провинции Кунар 40-я армия проведёт ещё две боевые операции: в мае и декабре. Они не приведут к достижению желаемых целей по тем же самым причинам. Боевые действия советских войск не закреплялись конкретным конечным результатом — ни отвоеванием территории у вооружённой оппозиции, ни выдавливанием её в горные районы или в Пакистан. Операции советских войск в Кунаре свою главную задачу так и не выполнили. Мы не закрепились в Кунаре, чтобы контролировать часть территории, примыкающей к Пакистану. А ведь Кунар — важнейшая административно-территориальная единица, через эту провинцию оппозиция осуществляла массовые поставки вооружения моджахедам. Горные отроги Гиндукуша высотой в 5000 метров разрезали пространство вдоль долины реки с одноименным названием Кунар, образовав удобные маршруты для тайной переброски оружия в центральные районы страны. Общая ситуация усугублялась и тем, что после ухода советских войск из зоны боевых действий саурские революционеры не смогли завоевать доверие жителей провинций, оказались не в состоянии представлять государственную власть за пределами столицы. Политика НДПА в работе с населением потерпела крах.

А оппозиция укреплялась на местах, устраивалась основательно. Её представители находились среди дехкан в кишлаках, общались с народом, внушали идеи вооружённого сопротивления правительству. Влияние оппозиции на жителей провинций усилилось. Сельское население, встав на её сторону, всё больше склонялось к неприятию центральной власти и пополняло формирования душманов, наркопроизводителей и землевладельцев.

Боевые действия в Кунаре стали для нас уроком — печальным и поучительным. Окончание операций не приносило удовлетворения войскам: потери в личном составе и технике затмевали достигнутые успехи, да и те на поверку оказывались временными. И всё же солдаты приобретали опыт боёв в составе рейдовых группировок с применением бронетехники, артиллерийских систем, авиации. Командиры испытали себя в управлении войсками в настоящем бою, решали вопросы взаимодействия с родами войск. Личный состав понюхал пороха, услышал свист душманских пуль, почувствовал горечь утраты боевых друзей. В войсках формировалось понимание того, что бой, имеющий целью достижение победы, — это серьёзная работа воинских коллективов, начиная от подготовки и заканчивая эвакуацией раненых и погибших.

С началом активной фазы боевых действий обстановка диктовала штабам соединений армии необходимость организации системной работы по получению разведывательных данных о противнике, его местоположении и намерениях. Без своевременной и достоверной информации о душманских отрядах боевые операции были малоэффективны и обречены на провал. Противник находился в движении, менял базы, места дислокации, оседал в кишлаках для полевых работ, опять уходил в горы, маневрировал, выискивая уязвимые места, наносил быстрые удары и скрывался в недоступных ущельях.

Советнические аппараты, оперативная группа Министерства обороны СССР, специальные ведомства Советского Союза в Афганистане не изучали местное сопротивление. Мы, разведчики, узнавали о противнике, тайком слушая «Голос Америки» и радио «Свобода». На уровне высшего военного руководства не было ни тактики, ни стратегии противодействия афганской вооружённой оппозиции, а ведь можно было сыграть на её внутренних противоречиях: одного противника уничтожить в боевых операциях, второго, склонив на свою сторону, направить на третьего, чтобы они разбили друг друга. Оставшиеся в живых мятежники примкнули бы к центральному правительству и стали нашими, пусть даже временными, союзниками в укреплении завоеваний Саурской революции.