Пассажирский фирменный поезд лениво отполз от бетонного причала Казанского вокзала и во всю прыть помчался в Сибирь. Попутчица у Валентина Павловича Нелюбова, сдававшего экзамены за третий курс Полиграфического института, была одна. Сначала Таисия Ивановна Халдина хотела расселиться с незнакомым мужиком в соседнее пустое купе, но раздумала, так как этого попутчика она уже немного узнала, а кто знает кого к ней подселят на следующей станции. Это, может быть, ворчащая старушка или заливистый ребёнок трёх месяцев от родов.

Так они ехали, проникаясь тёплым расположением друг к другу. Нелюбов выбегал на станциях и отыскивал кедровые орехи, свежие грибы и газеты. Таисия Ивановна понимала, что грузди-грибы не могут быть свежими в начале июня, но ела их старательно с аппетитом и с отварной жёлтой картошкой, улепленной зелёными веточками укропа. Они узнавали друг друга с каждой остановкой всё больше и больше.

В Арзамасе Валентин Павлович разжился небольшим, но сладким арбузиком, состоящим из чёрно-зелёных полос и короткого сухого хвостика. Таисия Ивановна собрала семена.

– Успею посеять. Приглашаю, если что уродится.

Она почти всё свободное время уделяла саду и огороду. Нелюбов на пятнадцати сотках развёл большой сад. Участок у него был, как и у всех, но сосед, собравшийся в родину предков, подарил ему свой ухоженный садик с бассейном и баней. За необязательными разговорами летело время, как составы за окном. Валентину нравилась женщина. Удивляло то, что она с полуслова понимала его. Денег у него не было лишних, но на картошку с грибами хватало. Соседка проявляла настойчивость, старалась, чтобы её деньги участвовали в покупках. Работала она в детской клинике. Одно время оперировала на детских глазах. Судя по оброненным коротким фразам, ей муж встретил прихлынувшую перестройку с радостным испугом. Потеряв работу в строительном тресте, отчаянно запил вместе с такими же сокращёнными. Она пыталась ему помочь, организовать частную строительную фирму, но после какой-то махинации, оказался под следствием. Через полгода всё утряслось. Он ушёл из семьи, чтобы не обременять Таисию своим большим долгом.

Жена Нелюбова много лет работала на торговой базе. В новое время организовала там же на базе торговлю стройматериалами. Появилось много свободных денег и товарищей. Аглая много не пила, но приходила домой каждый вечер навеселе. Часто задерживалась у подруг, которые нуждались в её помощи. Помогала она всем, кто бы ни обратился. Иногда отдавала последнее, забыв, что есть двое детей и муж, который в типографии ещё не научился печатать доллары.

В квартире Нелюбовых постоянно кто-то ночевал, так как не мог добраться до остановки автобуса или трамвая. Случалось ему вызывать неотложную помощь подруге, у которой начинало плохо работать сердце. Если Нелюбов срывался, советуя пить поменьше больной, то Аглая, выпустив когти, бросалась в атаку, защищая честь и достоинство незнакомой подруги.

Нахлынувшие реформы сбросили с людей путы скромности, поломали рамки порядочности и долга. Забыли некоторые люди свои семейные обязанности. Растворился без осадка стыд. Пить принялись ожесточённо, не разбирая, что пьют и с кем.

Валентин Павлович рассказал, как изредка встречается со школьными друзьями на природе, у костра.

– Обычно варим уху, жарим, шашлык, ставим палатки для детей. Фотографируемся на фоне закатов и рассветов. Я знаю, что мои друзья не перепьются сухим вином, не полезут в озеро, доказывая удаль. Зимой приезжаем на дачу. Наряжаем яблоньку. Дети с восторгом развешивают игрушки, которые сами делают. Женщины соревнуются в кулинарных конкурсах…

– Тоже люблю готовить. Девочек приучила заниматься домашними делами с удовольствием, а не по необходимости. …Заканчивают медицинский.

Пожилой дядька – вагонработник – никого не подселял к ним. Вторые сутки они ехали в странном и восторженном чувстве узнавании друг друга. Делились рецептами приготовления лагмана, шашлыков, мясных деликатесов. Записали адреса и телефоны. У Нелюбова слегка покруживалась голова. Ему ещё никогда не было так чудесно, как это общение с очаровательной женщиной.

– Где же мы были раньше? – грустно произнесла Таисия Ивановна, прихлёбывая из железнодорожного стакана вино. – Вы мне нравитесь, Валентин. Давайте посмотрим, что о нас говорят звёзды. Купила дочери старшей книгу о судьбах и звёздах. Не верю гороскопам, но Инна увлекается. Подарок ей.

– Сначала докушаем ресторанный шницель, допьём вино. Дома не держится спиртное. На даче в погребе закопал три банки боярского мёда. Уже три года. По старинному рецепту. Медовуха.

– Хочется попробовать, – мечтательно проговорила женщина, поправляя халат на груди.

– Позвоню. У меня старый автомобильчик, но ещё ничего – ползает. Девочек ваших приглашаю. Наш мальчик работает на обслуживании нефтепромыслов на севере. Живёт в Томске с семьёй. …По компьютерам. Программы устанавливает, ремонтирует.

– Не обещаю, – грустно улыбнулась Таисия. Он взял её тонкую руку, поцеловал каждый пальчик, заглянул в серо-зелёные глаза. – Идите. Отнесите мусор. А то – расплачусь.

Под полом счастливо настукивали колёса, метались за окном опоры контактных проводов, сновали в суете уже зелёные деревца. Выяснили, что звёзды им благоволят. Они просто идеальная пара.

– Мы стары, Валя, как нам начинать жизнь заново? – полушутя говорила хрупкая женщина, сидя на одеяле, подвернув под себя немного кривоватые ножки, ожидая очередного поцелуя. – Что подумают дети? Что скажут сослуживцы? Неожиданно. Нужно подумать, посоветоваться с дочками.

Вечером, когда хмурый дождь принялся, расчерчивать снаружи вагонное окно косыми линиями, и в купе, померцав, засветился на потолке плафон, Таисия с восторгом заговорила о Фейхтвангере, Нексе и других зарубежных писателях, фамилии которых Нелюбов слышал, но не читал. Переводную литературу считал несовершенной и приблизительной. Читал и перечитывал рассказы Бунина, Куприна, Распутина. В отдельном строю на верхней полке стояли у него книги Шукшина. Он так часто читал некоторые произведения, что они запомнились ему. Решив блеснуть начитанностью, взялся цитировать смешные места из разных рассказов.

Таисия Ивановна слушала декламатора с удивлением. Через некоторое время удивление сменилось жалостью, а потом на лице нарисовалась жёсткая ирония. Когда Нелюбов закончил выступление, оваций не последовало. Женщина улыбалась снисходительно, словно ребёнок украл из вазочки конфеты, которые предназначались гостям.

– Валентин Петрович, Извините, Павлович. – Начала женщина вкрадчиво, – что вы в нём нашли? Так писать сможете и вы. При определённых усилиях. От рассказов Шукшина пахнет нестиранными портянками. Что с ним вы носитесь? Он посредственный режиссёр, актёр – ещё туда-сюда, а писатель слабый. Хотя ему подражают. Это же неправильное суждение о нашей деревне. Эти чудики давно перевелись. Они были в послевоенные годы, а сегодня это грамотные люди. Но о сельских жителях горожане судят по рассказам Шукшина, считая их немного того, с приветиком. Мой папа тракторист, мама – доярка. Я выросла в деревне. Училась в сельской школе.

– Как же так? Василий Макарович пишет о проблемах деревни. Его рассказы невозможно спутать с рассказами Мериме, О.Генри. Они правдивы. Они чудесны.

– Да. Папа работал, как лошадь, а что получал на трудодни? Копейки. У него не было паспорта. Он был крепостным. И я была крепостной, хотя училась в школе. Мы выращивали скотину и с нас драли налоги. Это правда? Её нет в рассказах. Идиллия. Один запах портяночный.

– От трудов иных писателей ничем не пахнет. Как может пахнуть вода? Она разлита по страницам. Можно выбрасывать целые главы. Из рассказа Шукшина невозможно что-то удалить. Даже одну фразу. Потеряется смысл. – Нелюбов горячился, говорил быстро и сбивчиво.

– Успокойтесь, – ласково взяла руку Нелюбова. – Я не стану читать произведения ремесленника. Вам не советую. Посредственные произведения вредны…

– Шукшин вреден? Его в школе изучают! Да, вы, что? Считаете Василия Макаровича ремесленником?

– В хорошем смысле слова. Так писать могут многие, если захотят. И пишут. У нас столько навыпускалось шелухи, что от стыда щеки горят. Как люди могут покупать серость и бездарность? Романы о рабочем классе! Это коньюктура. В угоду потребностям строгают романы и получают премии и гонорары. Магазины книжные забиты пошлятиной. Книги Белова, Астафьева, Носова, Распутина, Абрамова и вашего Шукшина. Это книги хороших ремесленников. Душевных, но от сохи. Сермяжная правда, которую они выдают за истину, навевает грусть. Давайте не будем о нашей литературе. Нет её. …Что Платонов? Что Зощенко? Вы ещё порадуйтесь за тех, кто пишет ложь о войне. Нельзя написать правду о войне. Невозможно. И не нужно. … «Война и мир»? Такая же ложь. …Фантастика. Не читала Куприна, не стану читать Бунина. Это не моё. Не волнует.

– От сохи? Это классики! – возвысил голос Нелюбов. – Они будут вечно. Сегодня, согласен, много безвкусицы и халтуры, но Шукшин – это свежий ветер.

Таисия демонстративно легла на свою полку. Валентин взглянул на распахнувшийся на ногах халат и вышел в коридор. Он забыл, что уже год не курит. «Надо же, так сказать. Рассказы пахнут портянками. Не стиранными. Что она понимает в литературе? Сидит в своей больнице». А он печатал уже несколько сборников Василия Макаровича. Редактор последней книги Володя Казаков приходил в цех и смотрел, как делаются переплёт. …Он и сам понимал, что брак недопустим, но в такой книге – тем более. Он разрешил печатникам взять по одному тому из числа выбракованных. Валентин Павлович помнит, как город носился по магазинам, надеясь на удачу.

По вечерам они с женой читали вслух рассказы. Обсуждали почти каждое слово. Аглая не пила в тот месяц. Но книга кончилась, и опять пошли весёлые вечера и субботники.

Нелюбов плюнул в ведро с углем. «Ремесленник. Рабле ей подавай. Берётся рассуждать о литературе, а сама не видела, как книжки печатаются». Хотел идти в купе и дышать одним воздухом с человеком, который не любит рассказы Шукшина. Нет! Он стоял в тамбуре, постепенно успокаиваясь. «Идеальная пара. Звёзды и сбрешут, а дорого не возьмут. Дурень. Распоясался. Перед кем?»

На мокром блестящем перроне Омска было много шумных гологоловых парней. Их с грустной радостью провожали на службу в армию. Нелюбов купил бутылку минеральной воды и газету. У вагона нехотя пил холодную противную воду и поставил недопитую бутылку на проезжающую дребезжащую электрокару с угольными ящиками.

Таисия Ивановна старалась дышать глубоко и ровно, когда в купе осторожно вплыл попутчик. Он был обижен. Она это поняла по тому, как шуршит в темноте его плащ. Нелюбов сел на постель и долго сидел, глядя в фиолетовый квадрат окна, который изредка и на короткое время впускал судорожный свет станционного прожектора.

…А ей нравились рассказы Шукшина. У неё пятитомник; прочитала романы, и даже пьесы. «Насчёт портянок она от кого-то слышала. Зачем-то повторила глупость. Хотела подзадорить этого милого заочника? Получилось не очень хорошо. Можно оправдаться, попросить прощения. …Вот ещё что! Не простит. Нет. Он такой прямой, как грабли. И зачем мириться? Утром они приедут, выйдут из вагона и больше никогда не встретятся». Таисия Ивановна искала способ вернуть ту душевную обстановку, которая у них была в уютном купе. И не находила.

Можно было рассказать о том сокровенном, что она думала-передумала. Шукшин – писатель хитрый. Он поднял пласт сатиры. Его нужно не просто читать, а расшифровывать. С наскока и набега не поймёшь, что он хотел сказать, кого обличил своим точным и крепким словом.

Надежды на примирение не было. Они, молча, ехали в одном купе. И можно было протянуть взволнованную руку, чтобы дотронуться до неспящего соседа для установления прежних отношений, но никто это не делал. Ночь скакала по лесополосам, по взгоркам и речкам, корчилась, порванная на куски электровозами и гудками. Редкие огоньки, закрываемые колками, проносящимися составами, походили на чьи-то сигналы.