Кочерга была худа и трудолюбива. Всю зиму работала, а летом стояла в углу и отдыхала. Все нормальные любят отдыхать после жарких трудов, когда зелень олохматит деревья и кусты, а небо заголубеет, и никаких буранов и вьюг.

Она могла бы давно пойти на заслуженный покой, её стаж в горячем цеху был велик. Чувствовала себя нормально, хотя товарищи – ухват и сковородник взялись отдыхать изо всех сил. Хозяйкина внучка покрасила их и отнесла в музей. Они окружены заботой и постоянно на людях.

Ближе к осени хозяин её выставил вместе с плитой и совком. Поместил в сарае. Для чего? Чтобы нахальные куры их пачкали? Хозяин выбросил и печь. Разобрал по кирпичикам. Установил газовую задаваку. Она дурно пахла, почти, как куры. Такие степенные дверки вывез на свалку утиля. А ведь мог кому-нибудь подарить на свадьбу или именины. Кочерга вполне могла поработать еще, хотя бы экспонатом. Не глупей этого чапельника, который стал рассеянным. Из-за его склероза хозяйка роняла на пол то чугун с пареной тыквой, то сковородку с котлетами или запеканкой. Она могла бы много чего порассказать, ведь её отковали еще в допотопные времена. В Сибирь привезли, когда переселенцы отправились на земли не мереные. Называли нежно – клюка.

Много воды утекло из чугунков на плиты, которые при этом лопались от гордости, но верили, что они так умело заставляли нервничать и пузыриться кашу и выплескиваться щи. Она трудилась бессменно. Лезла в самое пекло. Любила порядок. Березовые головни подчинялись безо всякого ропота. Эти вахлаки, рожденные навозными кучами, прозываемые кизяками, даже и не думали противиться. Потом стали возить его – черного, пыльного, смрадного. Любил он повторять: «Я породистый, всех зажарю, запарю…» Жалким становился к утру, когда она его сгребала в совок. Чем он нравился людям? Березовые поленья отдавали себя почти без остатка. У этого комкастого и смердящего репутация была подмоченная. Даже после того, как его высыпали в печь, в ведре было мокро. Ей было неприятно находиться в мокром вонючем ведре, после того как её бросали в него и она фыркала и шипела. Колосники любили кочергу. Она их старательно чистила от шлака. Работы не боялась. Куда же они делись? – вздыхала кочерга, чувствуя, как начинает ржаветь. Плита ворчала на кур, дребезжа своими кружками, обещая поджарить, как это она умела делать в далекое время. Что она может без огня? Он рождался от крохотной палочки, стремительно пожирал лучинки и разный сор. Покушать любил. Не привередничал, хрустел дровами, кизяками, а, разбушевавшись, плясал и даже играл на трубе. Настоящий был трубач. Душа у него была музыкальная. Даже стрелять научился водой и паром в трубах отопления. Бывало такую пальбу устроит на ночь. Салютовал сам себе. Трудилась кочерга до белого каления, а какая благодарность?

Помнит, как не пришел тот, что по проводам скачет и воду в котле греет. Буря была. Оборвало все снасти со столбов. Померзли хозяева. Её вспоминали добрыми словами. Зла не помнит она. Пригласили бы – пошла. А вдруг и понадоблюсь. Обиды прощаю, но гнуться не умею. Провели газ в дом. Не боятся, что ребенок маленький, а старушка бестолковая, суетливая забудут выключить крантик. Вчера хозяин отнес стальную клюку в кузню. Изуродовали там её, отковав три скобы.

Теперь кочерга на высоте, крышу сарая держит. Должность не велика, но ответственная. А то, что её клонировали, разделив на три части, так это ничего не значит. Жизнь еще и не такие повороты закручивает.