Слава шёл по большому полю, и ему очень хотелось пить. Шёл он долго, а поле не кончалось. Это было удивительное поле – без единой травинки, ровное-преровное, даже сусликов и тех не видно. Сколько бы мальчик не вглядывался в серую глубину, так и не увидел самой плохонькой, завалящей выбоинки. Брёл из последних сил,- ему очень нужно добраться до конца и увидеть, что же там, за этим неинтересным полем, ведь не могло же небо прирасти к скучной и слабой земле. Славик старался не думать о воде, но она где-то недалеко булькала и шумела, будто за спиной, будто рядом протекает речка Чачанга.

Слава проснулся, но не совсем, а так, немножко, проснулся и удивился: «Чего это меня не будят, так я в школу опоздаю». В комнате стоял ночной полумрак, хотя из кухни через щель между плотными портьерами пробивался небольшой мягкий лоскут света, проскакивали всяческие звуки. Слава догадался: «Сегодня выходной, как это я забыл».

Вот зашуршала выливаемая в бачок вода, звякнула дужка ведра. «Это папа!» «Тише, стучи. Разбудишь,- Это мама». Мальчик хотел крикнуть:

– Я не сплю! – неожиданно передумал, потому как проснулся ещё не совсем и можно немного поспать, потому что в школу не идти и нужно посмотреть на одинокое поле, на котором ничего нет. А вдруг выросли высокие деревья сосны, как в той деревне Егоровке, куда они ездили с папой. Мальчик попытался заснуть и не смог. «Вот если бы в школу, тогда бы быстро уснул, а сейчас не можется никак».

– Тебе помочь?

– Я сама. Ты ещё в муке не вошкался.

– А чего? Помнишь, как мы в первый год ели на подоконнике, вместе всё делали.

– Над тобой мужики и подшучивали.

– Тебе помогал. Разве плохо?

– Чего хорошего. Мужик стирает, а жена газету почитывает на диване.

– Ты же никогда не сидела с газетой. Помнишь, как белили первый раз свою квартиру?

– Пока сама не научилась. Вас в армии учили, а нас в институте не учили.

По шлепкам, доносившимся из кухни, Слава понял – мама готовит тесто, а значит, будут пирожки или пельмени. Откинув одеяло, опустил ноги на холодный коврик, отыскал домашнюю одежду. Мальчик вошел в кухню и зажмурился от яркого света. Пахло горячей известью – мама вчера побелила печь и замазала трещинки на обогреватели, появившиеся после Нового года, так как она много варила холодца и все каникулы стояли клящие морозы – так говорил на озере дедушка Макар.

– Как, сынок, спалось? – спросила мама, сминая на столе кусок жёлтоватого теста. В большой эмалированной миске, на краешке которой небольшая щербинка, горкой- фарш. Щербина появилась весной. Он ещё и в школу не начинал ходить. Слава хотел сделать маме подарок: решил просверлить край миски, чтобы мама могла её вешать на гвоздь за печкой. Папа всё собирался, но у него не было времени, так как поздно приезжал из леса, где работал на трелёвочном тракторе. Сверлить было страшно трудно. Чашка не хотела лежать на боку. Поэтому пришлось её загнать под кухонный стол. Слава устал, ободрал сверлом палец, и он уже бы просверлил, и совсем оставалось мало, но пришла мама. Она схватила мальчика на руки, швырнула дрель в сени, а на палец намотала большой кусок бинта, облив его весь вонючей «зелёнкой». Пришёл папа. Они долго ругались. Слава заступался за папу, говоря, что это он сам нашёл инструмент в кладовой, а папа его не разбрасывал по дому». Мама не хотела слышать его, продолжая кричать и плакать. Теперь он знает, как трудно делать подарки маме.

Разобранная мясорубка лежит на постеленном полотенце и сохнет. Славе всегда хочется покрутить белую ручку, последить, как «всёвремяубегающий» винт захватывает куски мяса, жуёт их и выдавливает в круглые дырочки шевелящихся червячков, которые слипаются вместе и смешиваются. Папа сидит на низкой скамеечке перед печью и пускает дым изо рта в поддувало, смотрит на Славика и улыбается. Мама раскатывает тесто в плоский тонкий блин и тоже улыбается. Никто никуда не торопится, все дома, и от этого ему светло и празднично. Только он собрался подойти к умывальнику, как мама взяла и сказала:

– Сынок, умывайся, я сейчас быстренько слеплю тебе пельмешков,- а сама стала наливать воду из чайника, который начал стучать крышкой и пускать пар из носика. «Я и сам знаю, что нужно сначала умыться. Был бы маленький, а то ведь на рыбалке не зря за проходнёй бегал. А почему только мне мама слепит?»

– А папе?

– Ну, конечно!.. и папе твоему… Мы – потом.

– Я – один не буду, я – все вместе.

– Не капризничай. Мама говорит, нада слушаться. У тебя, наверное, температура. Вчера весь в снегу пришел.

«Хотя и пельмени, а одному есть не вкусно»- подумал Слава и предложил:

– Мама, давай мы тоже будем слепливать. Быстрей же.

– Весь в отца. Что он, что ты любите с мясом возиться. Без вас управлюсь, горе-помощники.

– Мы ничего не насорим. Мама? Мы – аккуратно. Совсем ничего не испортим, правда, папа?

– Конечно,- согласился Степан, забрасывая окурок в малиновый зев поддувала.

– Я сказала, значит, нет. Вы мне мешать только будете. Иди, поиграй или почитай. Каникулы заканчиваются, а ты книжку в руки не брал,- настаивала Анна.

– Мы плакать не станем,- весело проговорил Никодимов старший. – Мы сейчас дровец принесём.

– Один сходишь. Нечего ребёнка морозить. Он не прислуга тебе.

– Ты чего, Аня? Он не девчачьей породы

На улице ещё не растаял фиолетовый сумрак, он цепляется за ограды и сугробы, прячется среди берёзок, стоящих у занесённого снегом памятника вождя пролетарской революции. Слава смотрит на освещённые окна своей школы, ему кажется, что в посёлок заплыл большой теплоход. Он догадался, что это старшеклассники убирают ёлку. От почты доносится скрип санных полозьев. Вот фыркнула лошадь, за посёлком, в стороне разделочных эстакад на берегу речки Чачанги пулемётной очередью застрочил тракторный пусковой двигатель. Ночь прошла, а день ещё не начался. Озябшие редкие звёзды медленно тают. Слава смотрит на них и ему кажется, они тихонько, позванивают, позванивают, будто колокольчики с отцовских закидушек, но только ещё поменьше.

– Пап, слышишь?

– Что?

– Звенят. Там,- Слава смотрит в небо.

– Где?

– Там. Они тихонько дзинькают. …А мне слышно.

Несколько секунд отец и сын внимательно рассматривают небесное полотно.

– Ну, где вы запропастились?! – раздаётся громкий обиженный голос из сеней.

– Мама,- как-то виновато проговорил мальчик, беря холодные поленья. Слава чувствует, что они, отвердев на морозе, стали тяжелыми, хотя летом, когда складывал их в поленницу, казались лёгкими.

– Так я и знала! Ребёнок без рукавиц, а ты не видишь, как он простывает. Не тебе же за ним ухаживать. Говорили мне, говорили. Не послушалась.

– Вышли на секундочку. Ничего ему не будет.

– Тебе всегда «ничего», а он болезненный. Только краснухой переболел.

– Когда это было? Два года назад.

– Хоть десять лет. Твоя забота мне всегда боком выходит. Тебе ничего не докажешь. Твердолобый, как вся твоя не родная родня. Особо мамаша. Приёмная.

Никодимов начал ремонтировать старую электробритву. Слава занялся конструктором, собирая трактор.

– Папа, ты так и не услыхал, как они зинькают?

– Не успел.

– А я слышал. Так тихо, как ёлочные шарики.

Несколько секунд Никодимовы занимались важными делами.

– Знаешь, чем дрова пахнут?

– Деревом. Скипидаром, может быть, пахнут.

– Так нет. Они отогрелись и запахли. Даже здесь слышно. За столом.

– Правда. – Оживился Степан, и его обветренное лицо осветила улыбка. – Берёзовой корой пахнет.

– Вот и нет. Не угадал, папочка. Ты не понял. Знаешь чем? – Слава поднял голову и посмотрел в светло-карие глаза отца. – Они пахнут… летом.

– Да. Ну и выдумщик ты у меня.

– Не веришь? Думаешь, обманываю? Когда ты пилил их, во дворе так пахло всё лето. Я же помню. – Мальчик посмотрел в сторону своей кроватки. Принялся наводить порядок, расправляя одеяло. Упал стул.

– Не видишь, что ребёнок надрывается? Одеяло тяжелое.

– Он у нас самостоятельный. Заправляет кровать. Что тут такого. В армии нянек не будет.

– Я его не пущу, ни в какую армию. Он окончит институт, как я. Будет иметь нормальную человеческую работу.

Слава, видя, как мама взбивает подушки, расстроенный сел за стол и начал смотреть в окно. За тюлевыми занавесками кое-как просматривались берёзки в сквере и здание школы, в которой окна уже не светились ярко и призывно. Слава вспомнил, что нужно прочитать рассказ «Серая Шейка». Он отыскал учебник, нашел нужную страницу. Некоторое время мальчик читал. Но вот лицо его стало хмурым и недовольным. Степан почистил коллектор ваткой, смоченной одеколоном, перевернул изношенные щётки. Бритва молчала. Тогда он решил проверить провод. Он приладил к выключателю карманного фонарика два проводка. Сложил их концами. Лампочка засветилась. Стал проверять провод. Так и есть. От частого перегибания тонкие проволочки переломились. Степан хотел удалить кусок провода, но обратился мальчик.

– Папа, почитай мне. …Что-то слова стали спотыкиваться. – Степан взял книгу, прочитал заголовок.- Хороший рассказ. Когда-то мне бабушка читала. – Степан раскрыл книжный шкаф, вынул книгу в зелёном переплёте. Слава увидел цифру «6» на корешке. Заметив удивлённые глаза сына, Никодимов пояснил:

– В учебниках печатают произведения, сокращая их, думая, что дети не поймут написанного. А мы будем читать рассказ Дмитрия Наркисовича Мамина-Сибиряка без сокращений. Пельмени без мяса тоже можно делать, но это уже другое блюдо.

– Смешная фамилия. Он специально придумал, чтобы весело было?

– Бывает, что писатели берут себе разные фамилии. Он себе прибавил лишь слово «Сибиряк». Чтобы его не путали с другими писателями. Его папа работал в церкви.

Слава внимательно слушал отца. Казалось, его глаза смотрят далеко и, вероятно, видят утиную стаю, берег каменистой речки. Чем дальше читает отец, тем больше грустнеет лицо Славы. И вот оно стало совсем печальным. Мальчик сжался, словно ему стало холодно.

– Папа, а она не замёрзнет? – спрашивает мальчик дрожащим голосом. Мягкий комок застрял у него в горле. Он не проглатывается, а давит, давит.

– Нет. Не замёрзнет, – отвечает Степан, продолжая читать:- «Старой Утке нужно было собрать все силы, чтобы не выдать своего отчаянья. Она старалась казаться весёлой и плакала потихоньку ото всех. Ах, как ей было жаль милой, бедненькой Серой Шейки… Других детей она теперь почти не замечала и не обращала на них внимания, и ей казалось, что она даже совсем их не любит».

Через несколько минут Слава, сдерживая приблизившиеся слёзы, тихо спрашивает:

– Папа, а лиса? она не съест?

– Не расстраивайся. Никто её не съест.

Мальчик не может сдержать рвущихся рыданий. Плачет громко, вытирая рукавом рубашки слёзы.

– Что ты сделал с ребёнком? – врывается в зал разъярённая Анна. Выхватив книгу, швыряет в дверной проём, в кухню.

– Рассказ читаем.

– Довёл ребёнка своими дурацкими книжками. Сколько мук я с тобой приняла? Сколько нервов моих вымотал? За что теперь издеваешься над ребёнком. Он-то в чём виноват перед тобой? Изверг!

Проходит некоторое время. Мальчик поднимает книгу, ищет нужную страницу. Анна обнимает сына, целует, будто бы он спасён из-под горного обвала. Уводит в кухню, что-то ласково приговаривая. Слава подходит к отцу, разламывает конфету. Никодимов отказывается, говоря, что зубы не позволяют сладкое жевать. Степан не может понять, почему жена охраняет мальчика от него? Постоянно, боится оставить без своей опеки? «Он-то в чём виноват перед тобой? А кто виноват? Мальчик не виноват. Кто из нас, и в чём виноват? Она, выходит, в чём-то виновата? А в чём?

Степан проходил службу на Каспийской флотилии. Аня Корлакова школу заканчивала. Познакомились по переписке. Получил отпуск, приехал к Ане в таёжный посёлок. Встретила его очаровательная девушка. Белыми ночами бродили по берегу Чачанги, вдыхая запахи цветущей черемухи и дыма костров нижнего склада – так называли место распиловки на брёвна, привезённых из тайги сосновых и кедровых стволов. Аня поступила в Томский педагогический институт. Они переписывались три года. Степан приехал к ней в общежитие после увольнения в запас. Хотел снять форму, но Аня не разрешила. На госэкзамены ходили вместе. Возвратились в таёжный посёлок вдвоём. Некоторое время жили с родителями Анны.

Никодимов начал строить дом. В Ингузетском леспромхозе не хватало водителей, его послали на курсы шоферов в райцентр. Дали старый МАЗ. Степан больше стоял на ремонте, чем вывозил лес. Заработки пошли, когда ушёл в бригаду. Сначала рубил сучья, чокеровал хлысты, затем освоился с бензопилой, валил деревья. Вечером посещал курсы трактористов. По настоянию Анны, работавшей учительницей начальных классов, поступил в Красноярский лесотехнологический институт, но учиться не смог. Много времени отнимал дом, а потом родился малыш. Назвали его Слава. Вячеслав.

– Говорили мне, чтобы не выходила за тебя! Родную маму не послушала. Ох, дура, дура. За что страдаю? За что так Бог наказывает!?

– Мама, не плачь. Не плачь, мама,- вбежал в кухню мальчик.- Если ты прослушала, папа тебе всё прочитает. Её всеравно лиса не съела.

«Чего она так ревёт? Говорит, что не послушала. Сама плачет, как девчонка»,- размышляет Слава, закатывая в ложку морщинистый пельмень.

– Папа. Мама. Давайте их съедим. Они остыли уже. Мне плохо без вас. Я же не со школы пришёл, когда никого дома нет.

– Я- сынок, не хочу что-то. Ты ешь. Вот сметана, – говорит мама, вытирая глаза полотенцем. – Будем собираться.

– Бабе и деду пельменей отнесём. Я сбегаю, мама. А папа?

– Он тут пусть поживёт. Подумает. Ему надо за коровой смотреть и за поросятами.

– И за котятами,- рассмеялся Слава. – Папа, иди. Они остыли.

– Ешь. Он себе сам сварит. Как ему хочется. Хоть в молоке, хоть в сковородке пусть обжаривает. Насочиняет, и думает, что всем нравится.

– А мне нравится в молоке. Ты когда уезжала, мы всегда в молоке варили пельмени. Ты не пробовала, мама? Страшно вкусно. Папа манную кашу варил не с сахаром, не с вареньем, а с тушенкой. Папа, сделай счастливый пельмень. А Лучше три, чтобы всем досталось. Мама всегда забывает.

Анна завернула кастрюлю с пельменями в старую шаль, поставила в сумку, начала одеваться. Слава быстро обул тёплые валенки, взял сумку. Когда вышли за калитку, оглянулся и увидел у мамы чемодан и большой узел. «К бабушке так ещё не ходили. Ну, с сеткой, с сумкой, а тут с чемоданом. Где же его мама взяла? Когда одевалась, у неё ничего не было в руках. На веранде взяла. А зачем?- решил мальчик, предполагая, что мама купила какой-то подарок, когда ездила в Томск перед Новым годом. Он забеспокоился.

– Мама, а ты что на рыбалку пойдёшь с чемоданом? – спросил Слава, едва успевая за мамой. Прошли один дом, второй…- Бабушка и дед не тут живут. Надо же в переулок, к речке. Куда же мы идём?

Что-то не так делает мама. Анна поджала нижнюю губу, шапка у неё сбилась, она стала некрасивой и чужой.

– Мама, зачем нам чемодан? Мы что, насовсем уезжаем? – загораживая дорогу, спросил мальчик.

– Да, мой маленький. Натерпелись, хватит. Будем жить по-человечески. Нам не будет Алексей говорить: «Не бери мои носки, не ходи долго в магазин». Надоело стирать его мазутные рубахи. Он невозможный человек.

– Возможный. Какой это Алексей? – удивился мальчик. – Алексей Иванович? Учитель по труду? Мы к нему идём?

– Да, сыночек. К папе. К твоему. Настоящему.

– Я – пойду к деду. А ты иди к этому лысому. Предательница. Куда хочешь, иди, – мальчик заплакал и побежал мимо клуба, мимо магазина. Он торопился, боясь, что пельмени могут быстро остыть. «Это же настоящее предательство. Так только фашисты делали. Почему это он мне папа? С чего так решила. Пошутила? Так никто не шутит. У Юльки почему-то два отца образовалось. Один привозит подарки, и второй никогда не ругает».- Слава оглянулся. Мама шла за ним. «Точно пошутила». Радостно подумал он.

Никодимов стоял у ограды, скучно смотрел на сверкающий разными огоньками снег. У ворот снег лежал высокой кучей, напоминающей горку.

– Забыли что? – спросил Степан, беря лопату.

– Просто. Помогать буду.

Некоторое время они работали молча, разравнивая спуск, углубляя ступеньки. Степан носил воду и поливал через банный веник всю горку.

– Папа, давай сейчас пойдём в лес и посмотрим, как там наш Берендяйка живёт. – Летом Слава нашёл замысловатую корягу, которая походила на сказочного человечка. Степан удалил ножом лишнее, чтобы получились руки, ноги и голова с кривым носом. Мальчик почему-то назвал его непонятным именем. Степан повесил находку на сук. Домой её решили не брать, чтобы он не заскучал без своих братьев. Мальчик иногда вспоминал сказочного гномика. Даже на уроке рисования попытался изобразить его.

– Давай сходим,- согласился Степан, – горка наша подмерзнет, мы её ещё раз польём. А она придёт?

– Кто? – спросил мальчик.- Мама-то? Кому она будет пуговицы пришивать, да борщ варить? Бабушка борщ не очень любит. В угол она кого станет ставить? Дед не проливает краску на скатерть.

– Там ей и поругать некого будет. Начнём собираться.

– Мама наша по шутке сказала, что Алексей Иванович, который по труду, – это мой папа. Насмешила же. Какой он папа, если у него и жены не было и детей он не любит. Витьку раз линейкой по голове огрел. Пошутила?

– Конечно. Шутница. Двое брюк одевай.

– Пап, а мне сегодня сон приснился.