Картина I

Комната, в которой мерцают зеркала. Издалека слышится музыка — духовой оркестр играет марш. Входит Анфиса, включает свет над гримировальным столиком. Она в костюме няни из пьесы «Три сестры». Достает из сумки бутылочку-фляжку, отпивает из нее, прячет фляжку. Закуривает.

Входит Маша. На ней — черное длинное платье. Маша подходит к своему столику, зажигает лампы, достает из рукава фотографию и прячет ее в сумочку. Затем берет со стола сигареты.

Анфиса протягивает Маше зажигалку. Маша пытается прикурить, руки у нее трясутся. Наконец, прикуривает.

АНФИСА. Машенька, что случилось? Ты так закричала — «Не трогайте меня!», что хотелось милицию вызвать…

Маша молча курит.

АНФИСА. Успокойся. Хочешь чаю?

Маша отрицательно мотает головой.

МАША. Представляете… беру у вас чашку, иду на авансцену, к столу, где Ирка… с пасьянсом сидит, и вижу — среди карт… на столе лежит… фотография…

АНФИСА. Ну?!

МАША. На фото — я с Вершининым.

АНФИСА. Ну?

МАША. Целуемся.

АНФИСА. Ну? В финале?

МАША. В кафе! В горсаду! На прошлой неделе!

АНФИСА. Ну-у-у! (Достает бутылочку.) Хлебни, успокойся.

МАША. Нет, спасибо, я слова забуду… Это Ирка. Точно! Малолетка-интриганка.

АНФИСА. А ей зачем?

МАША. Мстит. Я как-то ляпнула, что ей только в варьете плясать. Каждый вечер роль путает… Вот она мне типа шоковой терапии устроила, чтобы я текст уронила. Ну ничего!..

АНФИСА. Фотография там осталась?

МАША. Нет, я ее сразу в рукав спрятала.

АНФИСА. Выпей чайку. (Достает из сумки термос, наливает Маше чай. Маша пьет.) Как ты думаешь, какой должен быть торт?

МАША. С кремом.

АНФИСА. Нет, я про вес. Килограмм десять хватит?

МАША. Кому?

АНФИСА. На юбилей.

МАША. А-а-а… Не знаю, Анфиса Михална. Я торт не ем.

АНФИСА. С собой возьмешь.

Слышны аплодисменты. В комнату входит Ирина. Она придерживает подол длинного платья и хромает. Включив лампу на своем столике, садится и начинает разуваться.

ИРИНА. Черт, до крови натерла…

МАША. Ирина Владимировна!

ИРИНА (перебивает). Мария Максимовна, понятия не имею, откуда она взялась! Спросите у реквизитора. Карты лежали на столе. Беру их, а под ними — фотография! Я чуть со стула не съехала.

МАША. Кто это сделал?

ИРИНА. Любой мог.

МАША. Положить — да. А сфотографировать?

ИРИНА. Зачем мне это нужно?

МАША. Сама знаешь.

ИРИНА. У меня и аппарата нет…

Звонит мобильный. Ирина роется в сумочке, достает телефон.

ИРИНА. Алло! Влад? Привет! (Пауза.) Ты был в зале? Ой, а я тебя не увидела… (Пауза.) Хорошо, через пять минут выйду. (Кладет телефон на столик.) Мария Максимовна, вы помните, в какой день вы… ну, когда эта… съемка была?

МАША. Наверное… А какая разница?

ИРИНА. Могу показать, в какие вечера я в «Мираже» работала. (Достает из сумочки календарик, протягивает его Маше). Вот, обведено. Если не помните, может на снимке есть число?

Маша, отвернувшись, достает из сумочки фотографию, рассматривает календарик и возвращает его Ирине.

ИРИНА. Ну что?

АНФИСА. Ира, как ты думаешь, торта на десять килограмм хватит?

ИРИНА. Для чего?

АНФИСА. Для юбилея.

ИРИНА. На весь театр? Не-е. Мало. Надо два таких.

Снова звонит мобильный Ирины.

ИРИНА. Алло! Олежек?! (Пауза.) Едешь сюда? (Растерянно.) Где будешь ждать? На служебном? Олежек, мне еще переодеться надо… Может, завтра увидимся? (Обреченно.) Хорошо, выйду. Целую, зайчик. (Кладет телефон на столик.) Господи! Что же делать?

АНФИСА. Не поминай имя Господа всуе…

ИРИНА. Черт! Что делать?

АНФИСА. Тьфу на тебя, богохульница!

МАША. Оба на служебном?

ИРИНА (надевая кроссовки, напевает). «Воротились. Оба, двое, два крыла».

АНФИСА. Допрыгаешься. Разведется с тобой Владик.

ИРИНА. Ничего. Я их сама сейчас разведу. (Хватает со столика мобильный, набирает номер.) Алло, Олежек? Ты когда подъедешь? Уже? (Капризным голосом.) Зайка, за углом универсам, знаешь? Купи мне «Рафаэлло». (Пауза.) Очереди? Ну, постой ради любимой женщины! Спасибо. (Набирает другой номер.) Алло! Владичек, я не успею к тебе подойти. Так ногу натерла — едва хожу. Не жди меня, ладно? Возвращайся в зал, а на служебном встретимся после спектакля. Хорошо? Целую, зайка! Убирает телефон в сумочку.

МАША. Высший пилотаж!

ИРИНА. Хотите сказать — вы так не умеете? (Зашнуровывает кроссовки.) Кстати, кофточка у вас!..

МАША. Какая кофточка?

ИРИНА. В которой вы на фотографии. (Выбегает за дверь.)

МАША (Анфисе). Осторожно, двери закрываются! Остановка — театр, следующая станция — панель… Маленькая, но очень перспективная стерва. Хотя щелкнула нас, кажется, не она.

АНФИСА. Ты с Иркой не шути, она без тормозов. Знаешь, как она в театральное поступала?

МАША. Нет.

АНФИСА. Председатель комиссии сказал: «Не надо этюдов, Вы нас просто напугайте». Ирка чуток подумала, взяла зажигалку, подожгла занавески и выбежала из аудитории.

МАША. И что?

АНФИСА. Повезло — там был огнетушитель, погасили. У старушки из комиссии — обморок, «скорую» вызвали… С заданием справилась, напугала — и на вокзал. А на следующий день в списке поступивших — ее фамилия. Соседки по общежитию порядочные оказались, телеграмму дали.

МАША. А занавески?

АНФИСА. Вычли из первой стипендии.

Входят Наташа и Ольга — в платьях героинь «Трех сестер». Наташа — в шубке, которую тут же снимает.

ОЛЬГА (напевает). В Москву, в Москву, в Москву… Фу-у-у, накурили!

АНФИСА. Оля, вот получишь народную… К ней отдельная гримерка прилагается… Если раньше на пенсию не уйдешь.

ОЛЬГА. На сцене — натурализм… От военных несет перегаром. А от Тузенбаха — еще и луком. Ему Чиполлино играть… Я бы на месте Никитича первый ряд не продавала — во избежание удушья.

МАША. Оль, куда ты торопишься? Мне еще дохлопать не успели, а ты уже несешься со своей репликой, как с вилкой в заднице… Тебя ж все равно не слышно.

ОЛЬГА. Почему?

МАША. Из-за аплодисментов…

НАТАША. Куда Ирка поскакала? Новый кавалер?

МАША. Старых разводит. Чтобы не случилось, как в прошлый раз…

ОЛЬГА. Тебе на чужие синяки грима жалко?

МАША. Представь, мне даже на свои жалко.

НАТАША. Ты-то при чем? Вот у Ирки — страсти!

АНФИСА. А на сцене — пельмень сибирский.

МАША. Ей современное играть — разморозилась бы. А так… Вечером пасьянсы раскладывает, а ночью в ресторане… не щадя живота своего…

НАТАША. Она же вечно на диете?!

МАША. А танцу живота диета только в помощь.

ОЛЬГА (приподнимает платье и подтягивает колготки). Я бы тоже что-нибудь современное сыграла. В джинсах. Сил нет эти тряпки по полу волочить. Кстати, я после Чехова себя плохо чувствую. Может, потому, что до меня в этом платье Галка играла?

МАША. Ну и что?

ОЛЬГА. Она же подвеянная. Нормальные люди в монастырь не уходят.

МАША. Нормальные люди в театре не работают. И при чем здесь платье?

ОЛЬГА. Правильно, в театре работают талантливые… А одежда впитывает ауру.

АНФИСА. Грязь она впитывает. Платью лет пять, а стирают — раз в пятилетку… Я костюмерше говорю: «Вы когда мое постираете?» А она мне — «Мойтесь почаще!»… Пойду завтра к Пете. Объясню, что в генеральском доме прислуга в чистом ходила…

Входит Петр.

ОЛЬГА (завизжав, опускает подол). Петр Никитич! Опять без стука?

АНФИСА. Легок на помине!

ПЕТР. Дамы, пардон… Ольга Викторовна, что случилось? Вы забыли, что вам во втором акте на сцену выходить?

ОЛЬГА (приложив ладонь к воображаемому козырьку). Разрешите получить замечание, товарищ худрук! Форс-мажор! Змейка разошлась. Искала шаль. (Поворачивается к нему спиной, сбрасывает шаль.)

ПЕТР. Ясно. А вы, Марь-максимна, сегодня чересчур эмоциональны. Что за верхнее ля на ровном месте?

МАША. Петр Никитич, я старалась…

ПЕТР. Стараться надо дома с мужем. (Ольге). А вы что ляпнули? «Андрей проиграл вчера в карты двести долларов». В Перми?! В тысяча восемьсот девяностом году?! Если у Чехова вы найдете хоть один доллар, я подарю вам сотню!

ОЛЬГА. Кстати, в зале никто не заметил.

ПЕТР (всем). Так, завтра в час дня — репетиция. То, что вы играете — это не классика, а порнография.

АНФИСА. Что поставили — то и играем.

ПЕТР. Анфиса Михална, если вы думаете, что вместо Вас ввести некого…

ОЛЬГА. Петр Никитич, я завтра не могу. У меня во второй половине дня съемка.

ПЕТР. Перенесите.

ОЛЬГА. Петр Никитич, как я смогу…

ПЕТР. Вы у кого снимаетесь? У Тарантино?

ОЛЬГА. Вы же в курсе…

ПЕТР. Завтра — репетиция! Кто не понял — пишите заявление.

АНФИСА. Петр Никитич! Один вопрос! Я к юбилею торт буду заказывать… Как думаете, десять килограмм — хватит?

ПЕТР. А какой торт?

АНФИСА. «Графские развалины».

ПЕТР. Ну зачем же? Вы еще всем молодым фору дадите! Закажите лучше «Монастырскую избу». (Наташе.) Наталья Ивановна, можно Вас на минутку? (Выходит вместе с Наташей.)

АНФИСА. Прибежал, раскомандовался… Император!

МАША. О! Закажите «Наполеон»!

АНФИСА. Я ему «Кутузова» закажу… На прощание. (Пауза.) Тьфу! Про костюмершу забыла! Ладно, завтра скажу…

МАША (Ольге). Ты чего визжала, когда Добрыня зашел? Он увидел что-то новое?

ОЛЬГА. Мне повизжать не трудно, а Наташке — спокойнее будет… Добрыня совсем озверел. «Съемку перенесите». Как он это представляет? И на черта мне репетиция? В сотый раз слушать про способ конструктивного действия, про надежду и отчаяние чеховских героинь? Мне за съемочный день платят больше, чем за месяц в театре.

МАША. Не переживай. У тебя на прошлой неделе и съемки были, и спектакли…

ОЛЬГА. Каждый день! Но съемки-то днем.

МАША. Каждый? (Пауза.) Ну как-то сложится…

ОЛЬГА. Скоро я сложусь, как карточный домик…

Пауза.

МАША. У Наташки колечко новое видела?

ОЛЬГА. Не заметила.

МАША. Ну да, она когда в театр приходит — сразу его переворачивает, камушком вниз. Чтобы не пялились и не болтали о Добрыниных доходах.

АНФИСА. Да… Аренду раздает направо и налево. Не театр, а прокатная площадка.

ОЛЬГА. Колечко переворачивает, а вот загар не спрячешь. Сразу видно — солярий. Причем, регулярно.

МАША. И тренажерный зал. Она недавно жаловалась, что хочет пару килограмм сбросить — и не получается.

ОЛЬГА. Могу ей новую диету рассказать: целый месяц ешь всё, что хочешь, но — на нашу зарплату. Минус пять кэгэ гарантирую.

МАША. А помнишь, какая она пришла, в девяностом?

ОЛЬГА. В девяносто втором. Ее тогда сразу в «Доходное место» ввели.

МАША. Во вьетнамских джинсах ходила и в кофточке из люрекса.

ОЛЬГА. Тогда люрекс, теперь — бриллианты. Любит блестящее.

АНФИСА. Девчонки, чего вы на нее набросились? Каждая из вас могла эти камушки заработать. Надо было перед Петрушей активнее задом крутить.

МАША. Чем?

АНФИСА. Доходным местом! (Все трое хохочут.) А вообще, десять лет пользоваться одним туалетом с худруком — еще не значит разбираться в системе Станиславского. (Ольга и Маша смеются.) Я когда сорок лет назад в театр пришла, примой была Матвеева. Народная, вся в орденах. Как поддаст — говорит: «Знаю я этого Станиславского. Юбочку повыше задерешь — и публика кричит: „Браво, Матвеева!“ Вот и вся система».

Отсмеявшись, умолкают. Сидят за столиками, поправляют грим. Анфиса подливает себе из термоса. Маша начинает тихонько напевать:

Дальше тихо напевают все вместе.:

МАША (поежившись, набрасывает на плечи кофту). Похолодало…

ОЛЬГА. Так Пасха скоро.

МАША. Ну и что?

ОЛЬГА. За неделю погода всегда портится. (Встает.) Пойду в костюмерную. (Выходит из гримерки.)

МАША. Вроде не она. А я про нее в первую очередь подумала…

АНФИСА. Из-за той истории? Вы же вроде помирились. Тем более — ничья. Ни тебе, ни ей.

МАША. Не помирились, а смирились. Столько лет прошло. Но — кто ее знает… Бывает, что вырванный зуб долго болит…

АНФИСА. И у тебя?

МАША. У меня пломба. (Неожиданно поет).

АНФИСА. Он что — в Америке?

МАША. То в Америке, то в Европе… Только в Африке не ставил.

На ее столике тренькает мобильный.

МАША. Алло! Да, Витя, могу. Антракт. (Пауза.) Павлик поел? (Пауза.) Уложи его пораньше. (Пауза.) Нет, сама доберусь. Пока. (Кладет трубку на столик. Напевает.) Там, в краю далеком, буду тебе женой…

АНФИСА. Маш, не сходи с ума. Ты что, мало в жизни соленой воды нахлебалась? Витя — деловой, с деньгами. Женился. Зачем тебе Вершинин? Голь перекатная… Хочешь, как Олька, прокладки рекламировать?

МАША. Надоело каждый день бизнеспланы слушать. Скушно.

АНФИСА. Тоже мне — Печорин! Скушно ей! Смотри, уже какой-то паперони объявился…

МАША. Паперони — это колбаса. А папарацци этого я на чистую воду выведу!

Анфиса Михална, можно глоточек?.. Для успокоения…

Анфиса достает фляжку. Маша пьет, возвращает фляжку.

Звенит первый звонок. Входит Наташа.

НАТАША. Только что Ирину видела с кавалером.

МАША. Да?! Ну и как он?

НАТАША (Анфисе). Что Вы про торт говорили? Руины?

АНФИСА. «Графские развалины».

НАТАША. Во-во. Правда, не знаю, были ли в роду графья…

МАША. Старый?

НАТАША. Кажется, Ирка готовится к роли богатой вдовы.

МАША. Доиграется! Разведется с ней Владик.

НАТАША. Чтобы развестись, надо сначала жениться.

АНФИСА. Как? Они не расписались?

НАТАША. Разве что на стенке. А паспорт у нее чистый.

МАША. Значит, гражданский брак…

НАТАША. Скорее, военный.

Входит Ольга.

ОЛЬГА. Костюмерше позвонили — мастер пришел, телевизор чинить. Домой убежала, и ключи не оставила.

МАША. Давай зашивать.

Достает нитку с иголкой. Ольга поворачивается к ней спиной, и Маша зашивает «змейку».

ОЛЬГА. Наташа, у меня завтра съемки — никак не вырваться…

НАТАША. Оля, театр — не жизнь, две роли сразу не сыграешь. И потом завтра Петр Никитич такую новость объявит!

ВСЕ (хором). Ну?!

НАТАША. Нельзя. Я обещала. Ни-ко-му!

ОЛЬГА. Наташ, пожалуйста. Миленькая… Я умру до завтра!

НАТАША. И на съемки не пойдешь?

АНФИСА. Наташка, ну не томи!

НАТАША. По поводу новой постановки…

ОЛЬГА. Угадаю с трех нот. Кто-то из покойников. Шекспир. Или Гоголь Гонорар платить не нужно, а школьников — полный зал.

НАТАША. Дело не в том, Кого будут ставить, а — Кто будет ставить.

АНФИСА. Пренеприятное известие — к нам едет ре… жиссер…

ОЛЬГА. Ну? И кто?

НАТАША. Лучше сядь, а то у Маши иголка в руках…

МАША. Наташ, у меня действительно иголка, так что ты рискуешь. Говори уже!

НАТАША. Только без угроз! Петр Никитич сказал…

Звенит второй звонок. В гримерку вбегает Ирина.

ИРИНА. Ой, кого я видела!!! В зале сидит…

АНФИСА. Кто?

ИРИНА. Я в кулисы пошла, хотела посмотреть, вернулся Влад в зал или нет. Смотрю осторожненько из-за занавеса и вижу — в зале сидит… Знаете, кто?

ВСЕ (хором). Ира!!!

ИРИНА. Богомолов! Собственной персоной!

Пауза. Все молчат.

АНФИСА. Ты не обозналась? Ты же его живьем никогда не видела.

ИРИНА. Журнал видела, с фотографией. У Маши. Он там такой… в кожаной куртке на фоне небоскребов.

МАША. Господи… Не может быть.

ИРИНА. Сейчас на сцену выйдем — сами посмотрите. В пятом ряду, справа. В черном свитере.

АНФИСА (Маше). А ты говоришь — в Америке.

НАТАША. В зале он. Это и есть новость. Богомолов будет у нас ставить бомбу.

ОЛЬГА. Название такое?

НАТАША. Название — неприличное.

АНФИСА. Как это — неприличное?

НАТАША. Ой, девчонки… (Смеется.) Мне же ничего говорить нельзя. Петр Никитич сам все скажет.

МАША. Он уже один раз поставил… с неприличным названием. После этого и пропал. На двадцать лет. С правом переписки…

АНФИСА. Ты про «Голого короля»?

ОЛЬГА. И с кем же он переписывался? С тобой, что ли?

Третий звонок. Голос из динамика: «Все актеры, занятые в первой картине второго акта — прошу приготовиться к выходу».

АНФИСА (встает, крестится). Ну, хватит о суетном. Пошли на сцену.

Маша и Оля бросаются к зеркалам, опять поправляют прически, грим и костюмы.

АНФИСА. Эй, сестры! Хватит красоту наводить! Он все равно вас еще увидит, причем без грима… Вы, главное, текст не забудьте.

Маша и Оля одновременно плюют через плечо и вслед за Анфисой выходят из гримерки.

ИРИНА. Наталья Ивановна, скажите, что за пьеса? Бомба импортная? Или отечественного производства?

НАТАША. Ира, я и так получу нагоняй.

ИРИНА. А женских ролей сколько? Я на главную, конечно, не претендую, но… Наташа, замолвите за меня словечко!

НАТАША. Перед кем? Тут решать будет Богомолов.

ИРИНА. А мне кажется, что в нашем театре все решает другой человек.

НАТАША. Ладно, попрошу. Но без гарантий.

ИРИНА. Знаете, я когда долго не выхожу на сцену, начинаю играть дома. Для кошки. Для вещей. И роли себе придумываю… странные… Снега, дождя, травы под этим дождем… Солнца, которое эту траву сушит… Как этюды на экзаменах. Не могу без театра. У вас такое бывает? Вы одна играете?

НАТАША. Нет. Мне нужен зритель. Хотя бы один. Зритель для актера — воздух для самолета… Самолет без воздуха не полетит, только ракета. Ты, Ирочка, наверно реактивная.

Голос из динамика: «Исполнительница роли Наташи — на сцену!» Наташа идет к выходу. Ирина приподнимает подол — она обута в кроссовки.

ИРИНА. Ой, ёлки… Я сейчас.

НАТАША. Давай быстрее.

ИРИНА. Ничего, у меня еще пять минут.

Наташа выходит. Ирина набирает номер на мобильном и говорит, одновременно переобуваясь.

ИРИНА. Алло! Ленка? Спасибо, все получилось. Классная фотография. Доказательство на лице! Даже на двух. А у меня — алиби!.. Она чуть со сцены не упала, когда увидела. (Пауза.) Мне зачем?!.. Вечно замечания делает! (Передразнивает.) «Ирочка, генеральская дочка не может смотреть на мужчину так плотоядно. Ее воспитывали в строгости». (Нормальным голосом.) Всё, проехали. С меня — «Рафаэлло». Кстати о конфетах… Театр в театре — Влад с Олегом чуть не столкнулись. (Пауза.) Да, с этим надо кончать… Вопрос — с кем из них? (Смеется.) Ленка, ты дура!.. «Если бы губы Никанора Ивановича да к носу Ивана Кузьмича…» Ой, еще новость! Ты стоишь? Сядь… Приехал сам Богомолов! (Пауза.) Кто это?! Теперь я сяду… Да-а, далеки мы от народа… Режиссер, знаменитость! Второй Эфрос. (Пауза.) Эфрос кто? Долго объяснять… В общем, классный мужик, и я буду у него играть! (Пауза.) Как это — не назначит? Куда он денется?! Меня же в строгости не воспитывали! (Пауза.) Кажется, нет. Завидный жених!

Из динамика раздается голос: «Ирина — на сцену».

ИРИНА. Ой, Ленка, мой выход! Пора бежать. Пока!

Ирина отключает телефон, гасит свет и выходит.

Приглушенно слышны музыка и аплодисменты.

Картина II

Кабинет худрука. Входит Петр Никитич.

ПЕТР (секретарю в приемной). Меня ни с кем не соединять!

Садится к телефону, набирает номер.

ПЕТР. Сережа, привет! Ты узнал, что я тебя просил? (Пауза.) Да, явился. Вчера на спектакль. Тень Гамлета-старшего… Не знаю, еще не виделись. (Пауза.) Сам позвал. Ну и что? Из вежливости. Тещу тоже зовут в гости, но это не значит, что ее хотят видеть! (Пауза.) Старая дружба? Не ржавеет. Но высыхает, как мумия… Что же он десять лет из Лондона с Парижем не вылезал, а меня никуда не вытащил? Даже в Болгарию. Мол, так да так, друг, режиссер хороший… (Пауза.) Пьесу прислал… Стыдно вслух произнести. (Пауза.) Худруком? У меня? Два медведя в одной берлоге? (Пауза.) Спектакль снимают или хотят снять? (Пауза.) Опять из-за политики? Главное — узнай, из-за чего. Мало ли… Может, Павел тут и не при чем… (Звонит мобильный.) Секунду. (Берет мобильный.) Алло! Витенька, подожди минутку… (В трубку.) Извини… Ну, договорились? Только не слухи, а чтоб точно всё… За мной не заржавеет.

Кладет трубку, берет мобильный.

ПЕТР. Да. (Пауза.) Аренда мне нужна, но партийцы твои… Сегодня съедутся, завтра в оппозицию уйдут, а послезавтра со мной контракт не подпишут… Сам понимаешь. (Пауза.) При чем здесь американец? Я кстати, сначала кассету попросил с его шоу… прости, Господи, — проповедью. (Пауза.) Кстати, деньги заплатили, как за Киркорова. И целый ряд для артистов оставили. (Пауза.) Про что? Про любовь. Христианство — вера лирическая. Не знаю, возлюбят ближнего, как самих себя, но мастерству поучились. (Пауза.) Нет, Витя, не могу. Певцов, гипнотизеров, юбилей фирмы — пожалуйста… Мне все равно, нал или безнал, лишь бы цена была. А вот с оранжевыми, розовыми, голубыми — иди лучше в оперный… от греха подальше.

В кабинет входит Павел.

ПЕТР. Так, Вить, я тебе перезвоню. (Выключает мобильный. Встает навстречу.) Здра-а-авствуйте, Павел Андреевич!

ПАВЕЛ. Здра-а-авствуйте, Петр Никитич!

ПЕТР (подчеркнуто вежливо). Присаживайтесь. Чего ж не позвонили заранее? Я бы встретил. На спектакль пришли, а ко мне не заглянули… Народный артист, режиссер московских театров, лауреат таких премий, что и не выговорить, — а сидите в зале, как простой инженер… Я подсуетился, коньяк открыл, стаканы протер… Ждал-ждал, а Вы так и не объявились. Неужели заблудились?

ПАВЕЛ (с иронией). Не поверишь, Петр Никитич… «Я шел к тебе, но, проходя перед трактиром, услышал скрипку…». То есть мобилку. Звонили из Москвы. Зацепился… Потом подумал — может, тебя и нет?

ПЕТР. Ладно, Моцарт. Не хотел — не зашел.

Обнимаются. Хлопают друг друга по плечам.

ПЕТР. Как доехал?

ПАВЕЛ. Спальный вагон повышенной комфортности. Напитки, как в самолете, на шару. Правда, отопление отключили…

ПЕТР (достает из шкафа бутылку коньяка и бокалы). Сейчас тебя согреем! (Открывает бутылку.)

ПАВЕЛ. А вчерашний — выдохся?

ПЕТР. Да. В присутствии художника и завлита.

Павел прохаживается по кабинету, рассматривает фотографии на стене.

ПАВЕЛ. Стена плача. Скольких уже нет… О! И я тут! Не ожидал.

ПЕТР. Характер у Вас, Павел Андреевич, отвратительный… но мы любим Вас не только за это.

ПАВЕЛ (смотрит на фото). Какой год?

ПЕТР. Восемьдесят третий. Юбилей Васильева. Пятьдесят.

ПАВЕЛ. Надо же! Мне он тогда стариком казался…

ПЕТР. Не про нас сказано… Ты, кстати, как юбилей отмечать собираешься?

ПАВЕЛ. Дожить бы… Вообще, я не любитель юбилеев. В них что-то есть от панихид…

ПЕТР. Чего так грустно? Полтинник — промежуточный старт.

ПАВЕЛ. Для кого старт, для кого — финиш.

ПЕТР. Ты пессимист? Давно?

ПАВЕЛ. Недавно. А ты как отмечать будешь?

ПЕТР. Реалистично-прагматично. Адреса в кожаных папках, картины «Утро в сосновой роще»… штуки три… банкет, торт — без свечек, чтобы пожара не было. Все по традиции.

ПАВЕЛ. Не скучно?

ПЕТР. Стабильно… (Пауза.) Как мама?

ПАВЕЛ. Нормально. Скрипит по возрасту… Привыкла к Москве, даже акцент появился. Привет тебе передавала…

ПЕТР. Спасибо.

Звонит телефон, Петр снимает трубку.

ПЕТР. Я же сказал — не соединять! (Пауза.) Драматург? Тем более, меня нет. (Пауза.) В Париж, по делу, срочно.

Петр кладет трубку, наполняет бокалы, один вручает Павлу.

ПАВЕЛ. У тебя закусить не найдется? А то как-то…

ПЕТР. Найдется.

Достает из шкафа блюдце, на котором лежит половинка яблока, и ножик. Аккуратно отрезает от половинки два ломтика, один из них протягивает Павлу.

ПАВЕЛ (поднимает бокал). Ничего, что в рабочее время?

ПЕТР. А у нас ненормированный рабочий день.

Чокаются.

ПЕТР. Да, Паша, удивил ты меня. Я тебя сколько раз звал, ты мне в ответ свой график рассказывал: Париж, Женева… А вчера говорят — в зале сидит! Так просто! (Пауза.) Ну, за возвращение.

ПАВЕЛ. Лучше — за встречу!

Выпивают.

ПАВЕЛ. А вообще как дела?

ПЕТР. Нормально. Кручусь. А в целом… Как и по стране… А ты, медведь-шатун, почему столько лет без своего театра?

ПАВЕЛ. Не медведь, а волк. Одинокий. Как все мы.

ПЕТР. Не все. Я стаю люблю.

ПАВЕЛ. Значит, ты — исключение…

ПЕТР. И все-таки?

ПАВЕЛ. Театр возглавить? Предлагали. И сейчас веду переговоры… С таким громким названием, что говорить не хочу…

ПЕТР. А может, вернешься? Будешь худруком, я — директором…

ПАВЕЛ. Да? Два медведя в одной берлоге?..

Немного затянувшаяся пауза.

ПАВЕЛ. Хороший коньяк.

ПЕТР. Французский-то лучше?

ПАВЕЛ. …И спирт отечества нам сладок и приятен.

Пауза

ПЕТР. Ну, рассказывай. Чё приехал?

ПАВЕЛ. Как это — чё? Ты же звал! Говорил: «Приезжай, ставь!..»

ПЕТР. И ты всё бросил?..

ПАВЕЛ. Честно? Домой потянуло. Где начинал… По сцене этой походить захотелось…

ПЕТР (перебивает). Оставь для интервью. Журналисты набегут, им и расскажешь — про дым и спирт… Я серьезно: по-че-му?

ПАВЕЛ. Серьезно — хочу поработать. Без суеты. Пустишь?

ПЕТР. Ну чего же не пущу? Сам звал…

Петр открывает шкаф, достает пепельницу, ставит перед Павлом.

ПАВЕЛ. Бросил.

ПЕТР. Тогда точно сработаемся. У меня — зона, свободная от никотина. За курение штрафую, вплоть до увольнения.

ПАВЕЛ. Строг, боярин… Сам по молодости дымил, как броненосец «Потемкин»!

ПЕТР. Как-то сон увидел… Проснулся — и всё.

ПАВЕЛ. Что снилось? «Мертвые вдоль дороги с косами стоят…»

ПЕТР. Да нет… Как говорила бабушка: не про нас сказано… (Пауза.) Ты все-таки правду скажи — чё приехал? Может, кроме меня еще кто-то позвал?.. Знаешь, она так ни за кого и не вышла…

ПАВЕЛ. Знаю… И за тебя тоже… Да нет, не поэтому. (Пауза.) Петя, спектакль — как выдох. Каждый раз боюсь, что последний… (Пауза.) Дай вдохнуть… родного воздуха… Хочу спокойно поработать… не на витрине…

ПЕТР. Какой витрине?

ПАВЕЛ. Где манекены стоят. Голые. А за стеклом — толпа… Отдохнуть хочу. Подальше от мэтров… сантимэтров… миллимэтров… всей этой критической массы…

ПЕТР. Знаешь, есть критика, а есть критиканство.

ПАВЕЛ. И как же ты их различаешь?

ПЕТР. Очень просто: если тебя хвалят — это критика, а если ругают — критиканство.

Смеются

ПЕТР (наливает). Хочешь творческого убежища — получишь. А что ставить будешь?

ПАВЕЛ. Ты разве пьесу не получил?

ПЕТР. Получил. Думал — розыгрыш.

ПАВЕЛ. Нормальная пьеса.

ПЕТР. Справочник по анатомии. Даже — по гинекологии.

ПАВЕЛ. Ты читал?

ПЕТР. Смотрел.

ПАВЕЛ. По диагонали?

ПЕТР. По гипотенузе! Паша, мы с тобой в историю попадем.

ПАВЕЛ.

ПЕТР. Твои?

ПАВЕЛ. Да… Под псевдонимом «Огюст Барбье».

ПЕТР. Не подавляй интеллектом. Я про другую историю.

ПАВЕЛ. С географией?

ПЕТР. С порнографией! Мне названия хватило. Я как афиши себе представил…

ПАВЕЛ. Такие афиши, Петя, по всему миру!.. В Лондоне она пять лет идет. Недавно в Москве поставили.

ПЕТР. Ты, Паша, пока по лондонам и парижам ездил, забыл, какая она — родина… Малая… У нас на такой спектакль никто не пойдет.

ПАВЕЛ. Чтобы зритель пошел, нужна бомба. А эта пьеса — супербомба! И затрат — по минимуму. Никаких декораций. Четыре актрисы…

Петр нервно дергает ящики стола, находит экземпляр пьесы, бросает его на стол. Потом подливает себе и Павлу коньяк.

ПЕТР. У нас нет актрис, которые произнесут этот текст. Можем поспорить.

ПАВЕЛ. Спорим!

Чокаются. Выпивают.

ПЕТР. Водички хочешь?

ПАВЕЛ. Французы в такой ситуации говорят: «Воду — лягушкам»!

Петр отрезает еще два ломтика от яблока, один протягивает Павлу.

ПЕТР (показывает на пьесу). Паша, я тебя прошу, не надо. Возьми лучше классику.

ПАВЕЛ. Какую?

ПЕТР. «Чайку».

ПАВЕЛ. Петя, над страной стаи летают! Птичий грипп какой-то… У одного Аркадина — наркоманка. У другого Треплев в балетных панталонах. Тригорин голубой — аж синий… Еще один новатор все семейство в алкоголики записал… вместе с приходящей Заречной… Пора за постановку почетный знак давать — серебряную птичку. За «Вишневый сад» — вишенку. За «Три сестры»…

ПЕТР. Гусары, молчать!

ПАВЕЛ. Молчу…

Выпивает.

ПЕТР. А что ж ты по телевизору в передаче этой… забыл… Ты говорил, что Чехов — это бездонное море, поэтому его надо ставить и ставить…

ПАВЕЛ. Я? Говорил? (Пауза.) Говорил. (Пауза.) Знаешь, что на каждом театре высечено? «Забудь о правде, всяк сюда входящий»…

Стук в дверь. Входит Ирина.

ИРИНА. Петр Никитич, здравствуйте! (Видит Павла.) Ой!.. Добрый день. Извините… Петр Никитич, Вы нас где собираете, в репетиционной?

ПЕТР. Во-первых, спроси у помрежа. А во-вторых…

ИРИНА. Спасибо, извините. (Поворачивается, чтобы уйти.)

ПАВЕЛ. Подождите! (Петру.) Мы поспорили?

ПЕТР. Паша, я тебя умоляю!..

ПАВЕЛ (подходит к Ирине). А что? Прямо сейчас и проверим!

ПЕТР (вздохнув). Ну хорошо… Ирочка, знаешь ли ты, кто перед тобой?

ИРИНА (кокетливо). Да, я узнала.

ПЕТР. Знаменитый режиссер-передвижник. Можешь потрогать. Еще шевелится.

Ирина изображает смущение. Павел берет пьесу.

ПАВЕЛ. Видите ли, Ирина…

ИРИНА. Владимировна.

ПАВЕЛ. Ирочка, Петр Никитич уверяет меня, что ни одна актриса в вашем театре не сможет играть в этой пьесе. Почитайте нам, пожалуйста.

Ирина берет пьесу, смотрит на заглавный лист, на Павла, потом на Петра.

ПЕТР (с сарказмом). Да, Ирочка, это не шутка, это пьеса так называется.

ИРИНА (изумленно). Монологи… (Запинается.)

ПЕТР. Ну вот, проблемы даже с названием.

ИРИНА. Почему? (С выражением.) «Монологи вагины». (Переворачивает первую страницу.)

ПЕТР. Нет, не сначала. (Берет пьесу, листает, показывает место на странице). Отсюда начинай.

ИРИНА. «Вот так я и решилась разговаривать с женщинами об их…» (Молчит, потом начинает сначала.) «Вот так я и решилась разговаривать с женщинами об их влагалищах, делать „вагинальные интервью“, которые переросли в „Монологи влагалища“. Я разговаривала с двумястами женщинами. Сначала они стеснялись. Но чем дольше мы беседовали, тем труднее их было остановить!» (Кокетливо смотрит на Павла.) Ну как?

ПАВЕЛ (Петру). Вот видишь?

ПЕТР. Нет, ты дальше читай!

Ирина некоторое время читает про себя, потом решается.

ИРИНА. «Давайте просто начнем…» (Кашляет.) Водички можно?

ПЕТР. Нет у меня водички. Читай на сухую.

ИРИНА. «Давайте просто начнем с самого слова „влагалище“. Оно звучит как инфекция, в лучшем случае напоминает медицинский инструмент…».

ПЕТР (перебивает). Всё, хватит. Иди.

ИРИНА. А можно я еще почитаю?

ПЕТР. «Где твой румянец, стыд?!» Иди!.. Шекспира повторяй. Молодежь выбирает порно…

ИРИНА. До свидания, Павел Андреевич. (Уходит.)

ПАВЕЛ. Ты проспорил.

ПЕТР. Чтобы тебе понравиться, она Луку Мудищева с выражением прочитает…

ПАВЕЛ. А вообще, она ничего. Кажется, способная.

ПЕТР (с сарказмом). И не замужем.

ПАВЕЛ. Мне ее семейное положение — без разницы.

ПЕТР. Да, это для тебя никогда роли не играло… Ассистент по актрисам…

ПАВЕЛ. Я бы попросил…

ПЕТР. Нет, Паша, серьезно: ты хочешь ставить эту порнографию?

ПАВЕЛ. Петя, не будь ханжой. Эта пьеса — о женщинах, о самой их сути, их естестве, природе, душе…

ПЕТР. «Монологи вагины» — о душе?!..

ПАВЕЛ. Да! Если бы ты прочел всю пьесу, а не полстраницы, ты бы понял!.. Конечно, это — провокация. Но главное в ней — внутренняя свобода!.. Кстати, в песне «Вышли мы все из народа», слово «народ» — эвфемизм.

ПЕТР (с сарказмом повторяет). Эвфемизм… Паша, спустись на землю! Они не смогут это играть. И ходить на такой спектакль никто не будет. Это не Москва!

ПАВЕЛ. Пойдут! Сам знаешь — в театр ходят подсматривать.

ПЕТР. Да. Но превращать свой театр в баню я не дам.

ПАВЕЛ. Значит, боишься?

ПЕТР. Представь себе, боюсь! Это ты, Паша, — театральный деятель. А я — делатель. Я этот театр пятнадцать лет держу. Денег нет, мужики уходят. Те, что остались, подрабатывают клоунами на утренниках, на свадьбах тамадят… Двое молодых, стыдно сказать, стриптизят в женском клубе. А вчера одного выгнал… Ладно, выпивают после спектакля. Не дай Бог — до. Совершенно недопустимо — во время… Но вместо?! Такое у меня в первый раз… Чудом замену нашли. (Пауза.) А бабы?.. (Подливает себе коньяк, выпивает.) Будешь ставить спектакль о женской душе? Покомандуй этими душами…

ПАВЕЛ. Я, по-твоему, сегодня в первый раз в театр со служебного входа зашел?

ПЕТР. Не-е-ет, Паша, ты по чужим театрам ходишь. Поставил, тебе поаплодировали — звоните, пишите… Что там каждый день делается — тебя не волнует. А я тут кручусь… Потому что моя задача — найти на каждое кресло достойную задницу.

ПАВЕЛ (с иронией). Как нас учили: «Чем больше зрителей в зале, тем меньше заключенных в тюрьмах»…

ПЕТР. Больше зрителей — больше денег! Больше актерам к отпуску подброшу…

ПАВЕЛ. А зритель?

ПЕТР. А зритель хочет прийти, снять тесные туфли, прилепить жвачку к ножке кресла и отдохнуть!.. Да, нам нужен хороший спектакль, громкое имя. Но не скандал.

ПАВЕЛ. А мне он зачем?

ПЕТР. Может, для рекламы. Один раз скандал уже сделал тебя знаменитым.

ПАВЕЛ. Что ж ты тогда за больничным листом от рекламы спрятался? Сальери хренов…

Павел резко встает и идет к двери.

ПЕТР. Павел, ты меня не так понял.

ПАВЕЛ. Да пошел ты!

В дверях сталкивается с Анфисой.

АНФИСА. Пашенька! Здравствуй!

Они с Павлом обнимаются, целуются.

ПАВЕЛ. Сколько зим!..

АНФИСА (перебивает). А сколько лет! Скоро юбилей буду отмечать. Ты к нам надолго?

ПАВЕЛ. Да вот… Пока не знаю. (Смотрит на Петра.)

АНФИСА. Мальчики, вы что, опять поругались? Двадцать лет прошло, а вы — такие же…

ПАВЕЛ. Мальчики… Полтинники уже, Анфиса Михална.

АНФИСА. Для меня — мальчики. Помните, как мечтали свой театр сделать?

ПЕТР (примирительным тоном). «Петропавловскую крепость»?

ПАВЕЛ (мрачно). И я… всё помню…

АНФИСА. Всё — не нужно. Только хорошее.

ПЕТР. Анфиса Михайловна, Вы что-то хотели?

АНФИСА. Петр Никитич, миленький, разберитесь с костюмершей! Не стирает! Все грязное… Я ей говорю: «Сколько можно в этом ходить?». А она мне: «Мойтесь почаще!»

ПЕТР. Хорошо, разберусь. А Вы бы, Анфиса Михална, не дерзили худруку.

АНФИСА. Когда?!

ПЕТР. Вчера, в гримерке.

АНФИСА (Петру). Больше — никогда! (Павлу). Как ты? Где сейчас?

ПАВЕЛ. Хотел у вас поработать.

ПЕТР. Будет продолжение «Голого короля» ставить… «Голую королеву».

АНФИСА. Есть такая пьеса?

ПЕТР (Павлу). О, попроси Анфису Михайловну почитать! Про женскую душу…

АНФИСА. С удовольствием.

ПАВЕЛ. Понимаете, я хочу поставить пьесу… Это популярная пьеса… С успехом идет в Европе…

ПЕТР (смеется). Давай, Павел Андреич! Не робей. Ближе к телу!

ПАВЕЛ. Она называется «Монологи вагины».

АНФИСА (неуверенным тоном). Это в смысле… Я не поняла…

ПЕТР. Нет, Вы все правильно поняли. В том самом смысле.

ПАВЕЛ. Анфиса Михайловна, на самом деле в этой пьесе нет ничего пошлого! Я хочу, чтобы Вы попробовали почитать.

Протягивает пьесу Анфисе.

ПЕТР (вскакивает с места). Можно я выберу? (Пытается отнять пьесу у Петра.)

ПАВЕЛ. Нет, я сам.

Тянет пьесу к себе. Петр — к себе. Ведут себя так, будто стали в два раза моложе.

АНФИСА. Петя! Паша!

ПАВЕЛ. Хорошо, пусть Анфиса Михайловна сама выберет.

Анфиса открывает текст, молча читает. Смотрит на Петра и Павла. Поворачивается к ним спиной. Листает пьесу. Снова читает про себя. Хохочет.

ПЕТР. Что?

АНФИСА. Нет, я найду другое… (Опять листает.)

ПАВЕЛ. Анфиса Михайловна!

АНФИСА (после паузы). Ладно. (Поворачивается к ним лицом, читает). «Он изучал меня там больше часа, как будто это была карта или луна, как будто он смотрел мне в глаза, но так он изучал моё вла…». (Останавливается.) «Моё вла…». (Пауза.) Паша, зачем нам это? Может, поставишь что-нибудь из классики? «Чайку», например…

ПАВЕЛ. Лучше чайкУ… с лимоном… Анфиса Михайловна, Вы никогда не думали о том, что для некоторых понятий у нас нет нормальных слов? Или медицинский термин, или ругательство. Вам трудно читать этот текст? Так ведь пьеса именно об этом! О ханжестве. О лицемерии.

АНФИСА. Извини, Паша, это — без меня. У нас актрис много, найдешь кого-нибудь.

ПАВЕЛ. Анфиса Михайловна! Вы можете сыграть всё!

АНФИСА. Ты знаешь, как я дома текст учу? С Миронычем. Он мне реплики подает. (Смеется, машет на Павла рукой.) Смех и грех… (Уходит.)

ПЕТР. Счёт один — один. (Листает пьесу.)

ПАВЕЛ. Перестань. Не столько они стесняются читать, сколько ты стесняешься слушать.

ПЕТР. Потому что это пошлость.

ПАВЕЛ. Пошлость — плохой вкус одного человека в представлении другого.

ПЕТР. Кто сказал?

ПАВЕЛ. Сам придумал… Ой, как у вас в провинции все запущено!..

ПЕТР. Только не начинай арию московского гостя!

Пауза. Петр листает пьесу.

ПАВЕЛ. А Анфиса?! Слово произнести не может!.. Забыла, как раньше выражалась!

ПЕТР. Было дело… Но теперь при ней даже чертыхаться нежелательно.

ПАВЕЛ. За Мироныча она боится… Помню, как он чуть не повесился, когда она к Васильеву хотела уйти.

ПЕТР. Васильев… Когда это было?! А деда с того света вернула. Каждое воскресенье в церковь ходит.

ПАВЕЛ. Грехи замаливает…

Петр отодвигает пьесу и наливает в бокалы коньяк.

ПЕТР. Ладно. Пытайся. Ставь свои «Монологи».

ПАВЕЛ. Они не мои, а…

ПЕТР. Гусары, молчать!

Смеются, чокаются и выпивают.

ПЕТР. Только учти — по столичным расценкам я платить не могу.

ПАВЕЛ. Договоримся.

ПЕТР. И еще — я актрис убеждать не собираюсь.

ПАВЕЛ. Не беспокойся, сам убежу.

ПЕТР. Убежишь? Опять? (Пауза.) Прости за каламбур… Кого пробовать будешь?

ПАВЕЛ. Шерше ля фам… Четверых. Нужны молодая, пожилая и две — лет сорока. На пожилую всё-таки хочу Анфису. Уговорю. Остальные… Кого посоветуешь?

ПЕТР (пожимает плечами). Смотри всех.

ПАВЕЛ. На всех у меня сил не хватит. (После паузы.) Может, Маша? Или Ольга?

ПЕТР. Не боишься?

ПАВЕЛ. Чего?

ПЕТР. Второй раз… в ту же реку…

ПАВЕЛ. Да я еще ничего не решил… А вчера в «Сестрах» кто Наталью играл?

ПЕТР. Наташа. Моя жена.

ПАВЕЛ. А-а-а… Я так и думал. А дети?

ПЕТР. Дочке скоро десять. (Пауза.) Только я прошу — Наташу к своим душевным монологам не привлекай.

ПАВЕЛ. Начинается!.. Почему?

ПЕТР. Потому!

ПАВЕЛ. Убедительно.

Звучит мелодия мобильника. Павел выхватывает телефон из кармана.

ПАВЕЛ. Алло! Алло, не слышно!!! (Мечется по кабинету, бормочет.) Не ловит… (Кричит) Алло! (Выскакивает из кабинета. Слышны его крики из-за двери.) Алло! Это ты? Тебя не слышно! Перезвони мне! Перезвони, пожалуйста!!! (Возвращается в кабинет, говорит очень раздраженно). Где у вас можно нормально поговорить? Сигнал пропадает!

ПЕТР. Что ты волнуешься? Не слышно — перезвонят…

ПАВЕЛ. Могут и не перезвонить.

ПЕТР. Успокойся. Давай еще по одной.

Выпивают.

ПЕТР. А ты не изменился. Ассистент по актрисам… Недавно подслушал, как они в гримерке твое интервью обсуждали. В каком-то журнале, про Нью-Йорк… Чё там делал?

ПАВЕЛ. Хэмингуэя ставил. «Снега Килиманджаро».

ПЕТР. То, с чего мы начинали?.. (Цитирует по памяти.) «Килиманджаро — высшая точка Африки. У самой вершины западного пика лежит иссохший труп леопарда. Что понадобилось леопарду на такой высоте, никто объяснить не может»…

ПАВЕЛ. Садись, пять.

Открывается дверь, вбегает Ирина.

ИРИНА (запыхавшись). Петр Никитич…

ПЕТР. Ира, Вы еще читать хотите?

ИРИНА. В туалете!

ПЕТР. С ума сошли?

ИРИНА. Трубу прорвало! Костюмерную заливает!

ПЕТР. Выносите всё!

ИРИНА. Куда?

ПЕТР. В коридор, в зал… Куда угодно!!!

Ирина выбегает. Павел идет за ней.

ПЕТР. Ты помнишь, где?

ПАВЕЛ. Не заблужусь. (Выходит.)

Петр снимает трубку, набирает номер.

ПЕТР. Алло! Аварийная?

Гаснет свет

Картина III

Зажигается свет. На сцене в беспорядке расставлены стулья, ящики. В центре — дверь в костюмерную. Из нее выбегает Маша с охапкой одежды в руках. Мечется по сцене, не зная, куда ее положить.

Входит Павел. Маша застывает на месте. Павел тоже. Молча смотрят друг на друга.

Из двери, откуда вышла Маша, появляется Ольга. Ее руки тоже заняты костюмами, на голове — смешная шляпа с огромными полями. Увидев Павла, она останавливается. Павел поворачивается к ней. Ольга пытается снять шляпу, удерживая ворох костюмов одной рукой. Снимает шляпу, но роняет костюмы. Павел их собирает.

Вбегает Петр.

ПЕТР. Маша, чего застыла?! Там же все зальет!

МАША. Куда складывать?

ПЕТР. На стулья. (Скрывается за дверью.)

Павел и Ольга собирают упавшие костюмы. Маша, бросив всё на стулья, убегает за Петром. Из костюмерной выходит Наташа — она несет в каждой руке по паре сапог.

НАТАША (Павлу). Здрасьте…

ПАВЕЛ (официальным тоном). Здравствуйте, Наталья… простите, не знаю по батюшке…

Появляется Петр, он тащит большую коробку.

ПАВЕЛ. Петр Никитич, может, ты меня представишь?

ПЕТР (запыхавшись). Пашка, я тебя убью! А потом представлю… (Снова убегает в костюмерную.)

Павел целует Наташе руку, в которой она держит сапоги.

ПАВЕЛ. Павел Андреевич. Можно просто Паша. Друг детства Вашего невоспитанного мужа.

НАТАША. Наталья Ивановна.

ПАВЕЛ. Позвольте… (Забирает у Наташи сапоги, пристраивает их возле ящика.)

За сценой слышен крик Петра: «Девочки, миленькие, быстрее! Маша, позови монтеров, пусть тоже носят. И охранников всех — сюда».

Наташа убегает в костюмерную. Павел идет вслед за ней, но навстречу ему выходит Ирина. Она несет перед собой большой тюк, из-за которого ничего не видит перед собой, и поэтому натыкается на Павла.

ИРИНА (кричит). Ё моё, да уйди же с дороги!

Павел заглядывает за тюк справа, слева.

ПАВЕЛ. Где Вы? Разрешите? (Забирает у нее тюк.)

ИРИНА. Ой, Павел Андреевич! Извините… я тут… неприлично выразилась…

ПАВЕЛ. Ничего страшного.

Ирина скрывается за дверью. Павел тащит тюк в угол. Из костюмерной выходит Ольга. В этот момент опять раздается крик Петра: «Вода!.. Проводка!.. Надо обесточить!» Гаснет свет.

В темноте раздаются женские голоса: «Ирка, ты где?», «Ой, мамочки!», голос Павла: «Нет, Наталья Ивановна, наступите Вы, иначе поссоримся, а у меня на вас большие планы…». Слышен смех Ирины, потом снова голос Павла: «Извините… Позвольте ручку… Ах, это ножка?» Слышен грохот — кто-то опрокинул стул.

МАША (перекрикивая всех). Тихо, не орите! (В наступившей тишине.) Павел Андреевич, дайте, пожалуйста, спички. Или зажигалку.

ПАВЕЛ. У меня нет. Бросил.

МАША. Тьфу…

В темноте появляется огонек — это Ольга зажгла спичку. Видно, как Ирина несет на вытянутых руках какие-то тряпки, с них капает вода.

ИРИНА. Куда мокрое класть?

В тишине слышен шум льющейся воды. Спичка гаснет. Ольга зажигает следующую.

ОЛЬГА. Последняя. Есть у кого-нибудь еще?

ИРИНА. Нету.

ОЛЬГА (с иронией). Знаете, у нас в театре никто не курит. Пожара боимся…

Спичка гаснет. Раздается нервный, но дружный хохот.

Картина IV

Несколько дней спустя.

Театральный буфет. По залу расставлены столики и стулья. Стены украшены искусственными цветами. За дверным проемом виден угол барной стойки.

Входят Наташа и Ирина. У обеих в руках — подносы с чашками и тарелками. Актрисы садятся за столик.

ИРИНА. …А по-моему, нормальный текст.

НАТАША. Нормальный?!

ИРИНА. Ну, не так чтобы нормальный… Но ничего ужасного нет. А наши уперлись. Анфиса устроила шоу — нашла валидол, стала таблетку из упаковки выковыривать… Маша с Ольгой сели по разным углам, друг на друга не смотрят…

НАТАША. Да… Они вечно ругаются, а теперь, когда Богомолов приехал…

ИРИНА (делает «большие глаза»). При чем тут он?

НАТАША. А то ты не знаешь?!

ИРИНА. У них что-то было?

НАТАША. Что-то! Он тогда на Маше жениться собирался. Она за свадебным платьем в Москву поехала. А тут — Ольга… Машка вернулась, а платье — без надобности… Потом был скандал из-за спектакля, и он уехал.

ИРИНА. А потом?

НАТАША. Суп с котом… Говорят, что Олю звал. Но она не поехала. Может, конечно, и звал. А может, она сочинила. Чтоб не так обидно…

ИРИНА. А почему не поехала?

НАТАША (передразнивая Ирину). А потому! (Сердито). Хочешь всё знать? Спроси Ольгу!

ИРИНА. Да я так… Интересно. Она зимой и летом — одним цветом… В джинсах. А сегодня вдруг — новый костюмчик!.. Сидит на ней, как на корове седло, правда?

Наташа молчит.

ИРИНА. А может, он все-таки из-за Ольги вернулся?

НАТАША. Чё ты так решила?

ИРИНА. Ну… Он — звезда, его на части рвут, и вдруг приехал в нашу дыру…

НАТАША. Может, уже и не звезда? Я в Интернете читала — его последнюю постановку критики разнесли в щепки. Вроде спектакль закрывать собираются.

ИРИНА. Правда? (Пауза.) Ну и что? Мало ли, что критика пишет? Это же не спорт. Не дисквалифицируют. Все равно знаменитый. (Пауза.) А почему его зовут «ассистент по актрисам»?

НАТАША. Он в молодости на киностудии подрабатывал. Ассистентом по актерам. Но многим казалось, что больше по актрисам… (Пауза.) Ладно об этом… Ир, Петр Никитич просил подумать, что Анфисе на юбилей подарить.

ИРИНА. Сервиз!

НАТАША. Ей на прошлый три подарили. От губернатора, от спонсоров…

ИРИНА. Вычеркиваем…

НАТАША. Может, вазу? Будет память. И красиво, и практично…

ИРИНА. Скучно… Подарок надо придумать. Узнать потихоньку, что имениннику хочется, но чего он сам себе не купит…

Входит Ольга в элегантном костюме. Она подходит к Наташе и Ирине, ставит на столик чашку.

ОЛЬГА (Наташе). Привет.

НАТАША. Привет. Ну как репетиция?

Ольга пожимает плечами.

НАТАША. Ты чего дрожишь?

ОЛЬГА. Замерзла.

НАТАША. Ты что! Здесь жарища.

ОЛЬГА. На улицу выходила. В репетиционной курить нельзя, в буфете — нельзя… (Пьет кофе, греет руки о чашку.)

НАТАША. Надо было что-то набросить.

ИРИНА. Костюмчик обалденный. Китайский?

Ольга молчит.

НАТАША. Как тебе пьеса?

ОЛЬГА. Не знаю… Мне кажется, я такое не сыграю.

ИРИНА. А я бы сыграла!

ОЛЬГА. Пожалуйста! Кто тебе не дает?

ИРИНА. Значит, Вы отказываетесь?

ОЛЬГА. Ира, оставь меня в покое!

НАТАША. Девушки, перестаньте! (Смотрит на Ольгу.) Оль, ты чего какая-то…

ОЛЬГА. Голова болит.

НАТАША. Таблетку хочешь?

ОЛЬГА. Не надо. Лучше еще кофе возьму. (Выходит.)

ИРИНА. Она сегодня… чисто Офелия. Я ее такой не видела.

НАТАША. Ты много чего не видела.

ИРИНА. Ой, а знаете, что я заметила? Павел Андреевич волосы красит.

НАТАША. Не может быть! Хотя, сейчас многие мужики красятся.

Ольга возвращается с чашкой кофе.

НАТАША. Оля, что Анфисе подарим? Может, золотую цепочку? Или брошь?

ОЛЬГА. У них с Миронычем на лекарства не хватает. Нужны ей цацки!..

ИРИНА. Идея! У меня знакомый художник по фотографиям портреты рисует. Давайте закажем ее портрет! Большой!

ОЛЬГА. Ага. А ты ее сфотографируешь. Опыт есть…

ИРИНА. В каком смысле? У меня же алиби!

НАТАША. Наверное, лучше у нее самой спросить, что ей нужно.

ИРИНА. Тогда — не сюрприз…

НАТАША. А кому нужны сюрпризы? Лучше, когда всё известно заранее.

ОЛЬГА. У Анфисы спрашивать бесполезно. Отшутится.

Входит Анфиса.

ОЛЬГА (Ирине и Наташе). Потом договорим…

АНФИСА. Девчата, я к вам помещусь?

НАТАША. Садитесь, Анфиса Михайловна, я ухожу. (Встает.) А где Маша?

АНФИСА. Ушла домой.

НАТАША. А-а… Всем пока. (Уходит.)

ОЛЬГА (Анфисе). Ну вот, Вы жаловались, что костюмы не стирают. Зато теперь все чистое.

АНФИСА. Да, не было бы счастья… И все-таки удивительно: Петя так боится пожара, а нас который раз заливает. То крыша течет, то трубу рвет…

ОЛЬГА. Завтра «Собаку на сене» отменили — платья не отстирались.

АНФИСА. Отменили? Слава Богу! (Достает из сумки фляжку, подливает в чашку с чаем.) Чистый четверг, буду куличи печь… (Пауза.) А мне сегодня такое приснилось! Будто я проснулась… такой сон во сне… Проснулась, а под окном птицы поют…

ОЛЬГА. Птицы — это к переезду.

АНФИСА. Куда?

ИРИНА. В Москву!

Анфиса смеется.

ИРИНА. А что? Вдруг Павел Андреевич позовет?..

АНФИСА. Что вы все — в Москву, в Москву… Ты там даже не была! Это я в Москве родилась, выросла, институт закончила. А всю жизнь — здесь… Если бы не Мироныч, вернулась бы. Звали…

Входит Петр. В одной руке несет чашку, другой прижимает к уху телефон. Устраивается за одним из столиков

ПЕТР. …Милый мой драматург! Кто вам мой мобильный дал? (Пауза.) Да. Был в Париже. А теперь борюсь с наводнением. Вы русский язык понимаете? Денег нет. И не будет. (Отключает телефон. Поворачивается к актрисам.) Павел Андреевич вас уже отпустил? Так быстро?

АНФИСА. Да.

ПЕТР. И вы — сразу сюда…

ОЛЬГА. «Мы — артисты, наше место — в буфете».

ПЕТР. Где он сам?

ОЛЬГА. Ему позвонили, и он куда-то убежал, с телефоном. Ищет, где связь лучше.

Ольга и Ирина, переглянувшись, встают и уходят. Анфиса допивает чай.

ПЕТР. Анфиса Михайловна, не мучьте коллектив. Скажите честно: что Вы хотите в подарок?

АНФИСА. Честно? (Смеется.) Зажигалку. И пепельницу.

Петр, опешив, молчит. В этот момент звонит его мобильный. Анфиса уходит.

ПЕТР (в трубку). Алло, Витенька? (Пауза.) Съезд кого? Фелинологов? Это кто? (Пауза.) Я про неприличное успел подумать… Кошатники? Кошек люблю. Правда, готовить не умею… Им только фойе? Нал, безнал? Конечно, беру. Сейчас, Витя, всех беру. У меня потоп, срочно деньги нужны…

Входит Павел. В руках у него тексты пьесы. Он подсаживается к Петру.

ПЕТР (в телефон). Извини, Витя, я перезвоню… А кошаков давай! (Убирает мобильный.) Вы чего так быстро? Прихожу — а они здесь сидят. Говорят: «Мы уже кончили».

ПАВЕЛ. Совсем кончили… Мне на мобилку позвонили, я вышел. Возвращаюсь — никого… Только пьесы — стопочкой. (Перебирает экземпляры пьесы.) На одной написано: «Не могу». На другой: «Не буду»… Правда, одного экземпляра не хватает.

ПЕТР. Это Ирка.

ПАВЕЛ. Может быть.

ПЕТР. Распространение порнографии. От пяти до семи. С конфискацией…

ПАВЕЛ. В конце концов, они актрисы! Они должны выполнять любую задачу, поставленную режиссером!

ПЕТР. Так уж и любую?..

Пауза.

ПАВЕЛ. У меня ощущение, что я пишу картину, а краски ушли.

ПЕТР. Возьми другие.

ПАВЕЛ. Мне нужны эти.

ПЕТР. Напиши что-то другое. Не надо ню. Сделай портрет.

ПАВЕЛ. Чей? Свой?

ПЕТР. Делай свой. Только не устраивай стриптиз.

ПАВЕЛ. Ладно. Не хотят — не надо. Пусть играют «Трех сестер». Для прыщавых школьников. Которые думают только о Чехове… Боже, до чего ж у вас в провинции душно и скучно! На дуэль, что ли, тебя вызвать?

ПЕТР. Ты кем будешь? Соленым?

ПАВЕЛ. А ты сладким. Чтобы всем было хорошо, чтоб в доме было тихо.

Молчат. Павел достает из кармана рубашки сигарету, крутит ее в пальцах.

ПЕТР. Э, ты чего?!

ПАВЕЛ. Так… Привычка. Успокаивает. Верчу, но не прикуриваю.

Пауза.

ПЕТР. Не нервничай. С билетом я тебе помогу…

ПАВЕЛ. Не надо.

ПЕТР (в недоумении). Как — не надо?!

ПАВЕЛ. У меня другая пьеса есть.

ПЕТР. Зачем?.. то есть… дай почитать.

ПАВЕЛ. Она еще… не целиком…

ПЕТР. Как это?

ПАВЕЛ. Автор финал пишет. Скоро пришлет.

ПЕТР. Кто автор? Много запросит?

ПАВЕЛ. Молодой. Откажется от авторских.

ПЕТР. Смотри… От одного уже скрываюсь. Умный… голова шире плеч. Начали его ставить — не получается… А теперь каждый день звонит, гонорар требует.

ПАВЕЛ. А по договору?

ПЕТР. При чем здесь договор? Я театр защищаю!

ПАВЕЛ. А драматург кого?

ПЕТР. Ладно, защитник слабых… Так о чем твоя пьеса?

ПАВЕЛ. Она не моя.

ПЕТР. Допустим. Так о чем?

ПАВЕЛ. О любви.

ПЕТР. Все пьесы — о любви.

ПАВЕЛ. Тогда о надежде… и отчаянии.

ПЕТР. Мужиков много?

ПАВЕЛ. Практически нет.

ПЕТР. Хорошо… А женщин?

ПАВЕЛ. Пятеро.

ПЕТР. И как называется? Надеюсь, не…

ПАВЕЛ (перебивает). «Пауза». Или «Антракт». А что? Приличное название. Антракт…

Опускается занавес.

Конец I действия