Пустой номер в стамбульской гостинице. С улицы доносится крик муэдзина, призывающий правоверных на вечерний намаз. В номере разбросаны разнокалиберные коробки, в центре комнаты стоят два танка — детские игрушки с дистанционным управлением. Ваза с 25 розами. В номере появляется Константин в элегантном костюме, в галстуке, с дипломатом. Подходит к телефону, набирает номер.
ОН. Олег Павлович, да, это Константин. Из Константинополя. То есть, из Стамбула. (пауза) Если мы сумеем отгрузить 300 тысяч, турки откроют аккредитив под 9 долларов за штуку, на 10 они не соглашаются. (пауза) По всем правилам стамбульского базара. Уходил. Прощался. Не возвращают (пауза). Нет. Нет, не думаю. Девять пятьдесят тоже не дадут. Предоплату не сделают. Уже обожглись с ленинградцами. Хорошо. Перезвоните мне, я в «Диване». (Смеется.) Нет, это гостиница так называется.
Открывается дверь, заходит Вера. В руках у нее четыре больших пакета.
ОНА. Поздравь с обновками. За пять танков — кожаная куртка. Представляешь, прицепился ко мне один турок. «Наташа! Наташа! Зайди ко мне в магазин». Начал передо мной дубленки раскладывать. «Выбирай, любую подарю!» Такое впечатление, что они женщин никогда не видели…
ОН. Пойдем куда-нибудь? Кебаб съедим, кофе попьем. Ай-Софию посмотрим.
ОНА. Я читала, что когда ее строили, в основание по скифскому обычаю замуровали человека. Только не помню — зачем?
ОН. Чтобы колонны ровно стояли, трещин в стенах не было.
ОНА. Нет, не пойдем. Я после этого базара ног под собой не чувствую. (Сбрасывает туфли, вытягивает перед собой ноги.) Ну, конечно, натерла.
ОН. Где? (Садится на корточки, берет Верины ступни в свои ладони.)
ОНА. Надела новые, думала, разносятся.
ОН. О-о-о… Похоже, придется тебе до конца поездки в тапочках ходить. Кто же на базар отправляется в новых туфлях? А может, ты не меня, а турков потрясти хотела? Признавайся?
ОНА (смеется). Признаюсь, признаюсь… Как твои переговоры? Ты давно вернулся?
ОН. За три минуты до тебя. Переговоры — нормально. Они, конечно, упрямились. (Отвернувшись от Веры, надевает противогаз.) Но я показал им товар лицом. (Поворачивается. Вера от неожиданности вскрикивает, потом смеется.) Что вы смеетесь? Что вы все смеетесь? Лучше наших противогазов только наши газы. Не понимать это может только турок. Еще неизвестно, куда повернет Хусейн после Кувейта.
ОНА. Ну, все о’кей? Контракт подписали?
ОН. До контракта еще торговаться и торговаться.
ОНА. Если за контракт пить рано, давай покупки обмоем.
ОН (открывая бар). Виски, тоник… И даже лед есть. Турки хоть и мусульмане, но пьющие. Ну что, уипьем уиски? (Берет бутылку и рассказывает анекдот.)
Одесса, пункт приема стеклотары. Мужик спрашивает приемщика: вы пустые бутылки из-под виски принимаете? Да… Сэр, — отвечает тот.
Пока Константин наливает виски, Вера облачается в новую кожаную куртку и встает перед ним в эффектной позе.
ОНА. Ну как, сэр?
ОН. Леди, вы неотразимы. Теперь перед вами не устоит ни один мужчина Константинополя. (Протягивает ей стакан).
ОНА. Из всего Константинополя меня интересует только один Константин, по фамилии Любимов. (Чокаются и выпивают.) Кстати, почему опять кровати раздельные?
ОН. Не страшно. Свяжем полотенцами, как в Таллинне.
ОНА. Ну, утром как-то на бегу — быстро-быстро, «сама-сама»… А ночевать хотелось бы вместе, а не рядом.
ОН. С разными фамилиями общая кровать не полагается.
ОНА. Я готова взять твою.
Костя делает «большие глаза». Вера походкой роковой соблазнительницы проходит по номеру.
ОНА. Сфотографируй меня! В куртке и с танком…
ОН (вынимая из сумки фотоаппарат). А как же конспирация? Такая улика! Как ты потом объяснишь, кто фотографировал и почему в кадре мужской галстук?
ОНА. Ну, если я смогла придумать, почему из десяти дней в Союзе я пять провела в Риге… Смелее, папарацци!
Костя фотографирует Веру. Раздается стук в дверь. Костя выходит и возвращается с подносом. На нем — чай в рюмочках и рахат-лукум.
ОН. Не бойся, это не конспирация и не коньяк, а местный чай.
ОНА. Отлично. (Гладит рукой куртку). Хорошая страна Турция. В чем бы ходили? «Березки» закрыли. Сколько у людей чеков пропало!..
ОН. Вер, кожаная куртка — это уже не актуально. Сегодня лучшая одежда — это «Мерседес». И вообще, тебе ли жаловаться? По-моему, у тебя проблем с гардеробом нет.
ОНА (некоторое время сидит задумчиво, поглаживая куртку). Мне иногда кажется, что я люблю модно одеваться, потому что всю юность проходила в перешитых маминых вещах.
ОН. Странное совпадение… Английская королева тоже любит модные вещи…
ОНА. Мне бы домой позвонить.
ОН. Сейчас организуем. (Отодвигает в сторону поднос со сладостями, ставит перед Верой телефон.) Ты о чем-то волнуешься?
ОНА (набирая номер). У Олега — ни дня без приключений… Сорвалось! (Набирает номер снова.) Я тебе не рассказывала, как его чуть из института не выгнали?
ОН. Интересно, за что?
ОНА. За чувство юмора. (Некоторое время молчит.) Снова занято. Попробую позже. (кладет трубку. Костя подливает Вере и себе виски. Они выпивают.) К ним в группу направили кубинцев. Знакомиться стали. Один к Олегу подсел, с трудом фразу слепил: «Менья зовут Джордж». А тот: «А меня — Хозяин». Кубинец так и стал Олега называть. Однажды мимо декан проходил, услышал… Ну и все, скандал! Меня к ректору вызвали. «Расиста воспитали!»… Пришлось покраснеть, звонки из МИДа организовать. Отделались выговором.
ОН. Обошлось?
ОНА. А толку? Говорю: «Исключат!» Он: «Ну и что?». — «В армию пойдешь!!!» Смеется: «Представляю, как вы мне в Афган печенье будете отправлять».
ОН. Ну, слава Богу, в Афган уже печенье не шлют…
ОНА. А потом говорит: «Никакой это не расизм… Просто захотелось, чтобы меня хозяином назвали». И опять смеется: «Вы с отцом ничего не скрываете? Может, у нас в роду графья были? Иначе откуда это во мне?»
ОН. Белый медвежонок спрашивает у медведицы: у нас в роду бурые медведи были? Нет, не было, все белые, до третьего колена. Мама, почему же я тогда так мерзну?
ОНА. Это ты к чему?
ОН. К тому, что я бы ему больше самостоятельности давал. Будущее сегодня — не в карьерных вузах, а в свободном плавании. Тогда его хозяином будут называть по праву, а не по глупости.
ОНА. В свободном плавании можно и утонуть…
ОН. Можно. Но, судя по тому, что ты рассказываешь об Олеге, он любую стену прогрызет.
ОНА. А если зубы себе раскрошит? Тогда — эту стену лизать? Или плевать на нее из-за бугра?
ОН. Это у кого же из классиков ты такой образ социалистического общества нашла?
ОНА. Да ну их, классиков!
ОН (цитируя Веру). А как же Ленин, «не трогай святое», Сталин — «был культ, но была и личность…»
ОНА. Мы же не знали. Это сейчас все рассказали и напечатали!
ОН. Откуда же МЫ все это знали? Даже тогда, когда из правды радио сообщало только время. Просто ВЫ знать не хотели! Ладно!.. Вечная тема… Мы сейчас об Олеге. Ему просто скучно. Вы ему все на блюдечке поднесли…
ОНА. Никто ничего не подносил. Что, надо было икру под одеялом есть, а ребенку — спартанские условия? Глупость!
ОН. Глупость, конечно. Но, увы, родителей не выбирают.
ОНА. Точно так же, как и детей. А у тебя дочка что, ангел? В семнадцать лет замуж — это от большого ума или от хорошего воспитания?
ОН. Диалог по принципу: «Сам дурак, и шапка у тебя краденая».
ОНА (продолжает уже спокойнее). Я давно заметила — все понимают, как чужих детей воспитывать.
ОН. Махнемся?
ОНА. Легко сказать, твоя в Америке.
ОН. Ну, в Америке — не на Луне. Может, вернется.
ОНА. Ты перепутал, это с Луны все вернулись!
ОН. Ну, ты же в Америке не осталась?
ОНА. Что ты сравниваешь? А Олег? А мама? Что бы с ними стало? (почти примирительно.) Про тебя я уже не говорю…
Вера еще немного обижена. Костя несколько раз пытается взять ее за руку, пока она, улыбнувшись, наконец, протягивает ему руку, и он долго целует ее ладонь.
ОНА. Слушай, а давай кровати сдвинем?
ОН. Ход ваших мыслей мне нравится.
Сдвигают тяжелые кровати, потом, словно обессилев от тяжкой работы, падают в кресла. Вера берет пульт, и один из танков начинает ездить по комнате.
ОНА. Ты билет купил?
Костя тоже берет пульт, и его танк ездит вслед за первым.
ОН. Я на листе ожидания. Билета нет, но, кроме Веры, есть Надежда, что он появится.
Игрушечные танки сталкиваются. Костя наливает виски и протягивает Вере стакан.
ОНА. Третий тост — за тех, кто в море и за морем?
ОН. Нет, давай за Михаила Сергеевича! Благодаря ему, мы становимся похожи на людей.
ОНА. Торгуя игрушками на базаре?
ОН. Не скажи. В своих тюках челноки привезут западный дух! Как когда-то декабристы из Парижа.
ОНА. Базарный — это точно, насчет западного не уверена. Да и что это изменит? Болтовни много. А в Москве собирают окурки, пачка сигарет сегодня такая же валюта, как пять лет назад бутылка водки. Этой стране нужен не логопед, а хирург.
ОН. «Пусть рухнет все, что может рухнуть от слова правды».
ОНА. Вот все и рушится! У меня подруга в Кишиневе. Там уже, как в Прибалтике, русским открыто говорят: «Чемодан, вокзал, Россия». Танки на улицах, причем настоящие…
ОН. А как иначе расхлебать кашу, которую 70 лет варили честные ленинцы?
ОНА. Надо было, как в Китае — начинать с экономики. И делать все постепенно, осторожно… Мой тесть считает, что перестройка затеяна для того, чтобы выявить врагов. Потом все закончится, как НЭП.
ОН. Не-е-ет, пасту в тюбик уже не затолкнуть. Потому что это — не НЭП, а революция, которая одних поднимет, а других швырнет вниз.
ОНА. Боюсь, что никого она не низвергнет и вряд ли кого вознесет. И вообще, за ней хорошо наблюдать издалека.
ОН. Ты — как Рахманинов, который не понял значения Великого Октября, уехал в Париж. Потом понял… и уехал в Нью-Йорк.
ОНА. Кстати, о Нью-Йорке. Как дочка? Как зять?
ОН. На то он и зять, чтобы взять. Дядя у него, не помню, говорил тебе или нет, не миллионером, а мелиоратором оказался. Что-то там осушает, или наоборот, наводняет в Калифорнии. Но ничего, принял хорошо. В общем, все довольны, все свободны.
ОНА. А ты не собираешься?
ОН. Нет, уезжать сейчас — архи-глупо (произносит это с ленинской картавинкой). Такие возможности открываются!.. Мне кажется, я открыл для себя формулу счастья: это когда ты победил сегодня и тебе есть за что бороться завтра.
ОНА. Азартен, Парамоша! Ты уверен, что тебя эта волна поднимет?
ОН. Ну, падать мне особенно некуда. Из порта я уволился, так что нищему пожар не страшен.
ОНА (пораженно). Но ты же был без пяти минут зам. начальника порта!
ОН. Вот именно — без пяти. Все, сюрпляс закончен.
ОНА. Что закончено?
ОН. Сюрпляс. Видела, как велосипедисты балансируют, чтобы быть ближе к стартовой черте, но не пересечь ее раньше времени? Мне надоело так балансировать. Полжизни прошел в полноги… В последнее время даже дурные мысли в голову лезли…
ОНА. Только не говори, что собирался стреляться потому, что не слали в загранкомандировки и не утверждали в должности.
ОН. В наше время чаще спиваются, чем стреляются… Я даже рад, что «система коридорная» рушится сразу. У меня на «постепенно» времени нет. «Нужны новые формы. Новые формы нужны, а если их нет, то лучше ничего не нужно». Как в анекдоте: сколько будет дважды два? Ну пять, ну шесть, но не семь! Эту таблицу умножения ПЕРЕСТРОИТЬ нельзя! Нужная новая. И меня ни пять, ни шесть не устраивает. Я хочу четыре. (Заглядывает в опустевшую пачку, комкает ее, достает и распечатывает новую, закуривает.) Как, кстати, у твоего мужа дела с умножением?
ОНА. Кресло под ним скрипит, но скрипучее дерево живет долго.
ОН. Значит, верхи еще могут? Так чего нервничать?
ОНА. Не знаю… Правы китайцы: нет большего несчастья, чем жить в эпоху перемен.
ОН. Когда дует ветер перемен, глупый строит стену, а умный — ветряную мельницу. Да и просто интересно. Когда бы я еще увидел, как супруга начальника главка торгует на базаре игрушками?
ОНА (смеется). Да, я тебе забыла рассказать! Иду здесь по узкой улочке, с танком, а мне навстречу — жена замминистра с игрушечным пианино.
ОН (с интересом). Ну?
ОНА. «Повстречались они, и не узнали друг друга…» (Снова берет трубку и набирает номер.) Ну, наконец-то! Алло! Мама? Мамочка… Слышно ужасно… Ты меня слышишь? (пауза) Долетела нормально, поселилась с Мариной, в одном номере. Купила тебе прекрасный свитер. Недорого, за два театральных бинокля. (пауза. Улыбается) Нет, мам, это не контрабанда, а бартер. (пауза) Ты знаешь, даже интересно. (пауза) Мама, позвони Рюриковичу и скажи, что у Марины все в порядке, просто она к нему дозвониться не может. (пауза.) Олежка как? Занимается? Ну и прекрасно. Все, мам, целую.
ОН. Рюрикович… Типичная еврейская фамилия. Это кто?
ОНА. Бывший пляжный фотограф. Оказалось, что фотографию он видит еще до снимка, за что и пригласили в «Огонек». Так что Марина уже дважды москвичка. (Некоторое время молча пьет виски, поглядывая на Константина. Затем подходит к нему, обнимает и продолжает неуверенным тоном.). Котя, раз уж ты серьезно решил заняться бизнесом — перебирался бы в столицу.
ОН. Это совет?
ОНА. В столице возможностей всегда больше.
ОН. Верочка, если человек делится яблоками, значит, у него есть яблоки. Если человек делится советами, значит, яблок у него нет…
ОНА. Костя, если задаться целью…
ОН. Это раньше были цели, теперь — мишени… Вер, ну что я буду делать в Москве? Облака красить? Кому я там нужен? Нет, буду строить капитализм «в глухой провинции, у моря»…
ОНА. А если серьезно? Снимем квартиру… (Повисает пауза).
ОН (удивленно). А как же твой муж? Он уже не боится взысканий по партийной линии? Или ты будешь жить на два дома?
ОНА. Мне кажется, что с мужем у меня те отношения, когда люди уже не могут быть вместе, но еще не могут врозь. А с тобой — наоборот: мы уже не можем друг без друга, но еще не решились быть вместе.
ОН. Вера, не помню, говорил ли я тебе об этом… но я женат.
ОНА. Да, на этой девочке… Ну, это смешно. И потом, это не я у нее мужа отнимаю. Мы с тобой встречались, когда ее еще на горизонте не было. Что ваши три года против наших пятнадцати? Да и детей у вас нет.
ОН. Пока нет. (Пауза.) Она ждет ребенка.
ОНА. От кого?
ОН. Детей, как правило, рожают от мужа. И вообще — что тебя удивляет? У тебя же есть ребенок, почему у нее не может быть?
ОНА (ошеломленно). Значит, вы ждете наследника. Поздравляю. (Наливает себе виски). Ну что ж, дети — это прекрасно. Обидно только, что от тебя.
ОН. Вера, это смешно!
ОНА. Грустно, даже очень. (Выпивает, открывает бар, достает новую бутылку и наливает себе снова.) Знаешь, я до тебя думала, что никогда не буду встречаться с женатыми мужчинами. Удобно они устраиваются с запасной любовью…
ОН. Так же, как и замужние женщины.
ОНА. А я привыкла занимать свое собственное место. И потом, мне всегда было страшно, что такие отношения могут перейти во что-то серьезное. Поэтому я тогда в Риге и отказалась выйти за тебя. (Пауза). Помнишь, мы с тобой кино смотрели, «Интервенцию», с Высоцким? «Сначала следователь предложит папиросу… Ее можно взять. Потом предложит жизнь, а вот от нее придется отказаться…»
ОН. Вер, ты сама себе противоречишь. (Вера выпивает одна и наливает себе. Садится на кровать и продолжает говорить, сидя спиной к Константину, лицом к залу.) Я ведь тогда на самом деле испугалась, до озноба. И не за мужа, конечно. За нас испугалась. Мы были так счастливы в эти редкие встречи… Зачем было что-то менять?.. Мне казалось, что если между нами исчезнет расстояние — исчезнет и любовь. Вот и сказала тебе «нет». А ты — мужчина сильный, сразу себе молодую жену нашел. И со мной отношения разрывать не стал. Действительно, зачем? А я смирилась. Даже не понимаю, как это случилось, что ты стал занимать такое место в моей жизни. Ты мне нужен… как камертон. Мне кажется, что по тебе я проверяю свою жизнь, свое звучание… (Выпивает.) Одно время я думала, что нас держит вместе постель. Ты замечательный любовник. Хотя есть и получше…
ОН. У тебя были романы?
ОНА. Скорее, очерки… Какое это имеет значение? Главное, что я не могу без тебя. Рядом, рядом… Ты все время рядом, даже когда мне этого не хочется. После нашего объяснения в Риге я ждала какого-то продолжения… А ты бросил пробный шар, не получилось — и ладно, не очень-то и хотелось… (Выпивает.) Все у тебя хорошо. Колонны ровные, трещин нет… Может, потому, что меня замуровал в фундамент?.. Я до сих пор так и не знаю, что я для тебя значу… Иногда мне кажется, что ты встречаешься со мной по привычке…
ОН. Вера, ну как ты можешь, я же тебя люблю…
ОНА. Любимов, ты никого не любишь… Просто тебе надо, чтобы любили тебя. И чем больше — тем лучше. Жена, любовница, дочка… Все любят! А теперь еще ребенок родится — и тоже будет тебя любить. (Молчит. Продолжает уже срывающимся от слез голосом.) Мне казалось, что мы все-таки будем вместе. Дети уже выросли, объяснять ничего не надо. А ты?!.. Меня тянет к тебе, как чайку к озеру… к лиману, как ты его называешь. А ты эту чайку гонишь. Лучше бы пристрелил… (Вытирает слезы.) Никогда не думала, что буду при тебе плакать. Если родится девочка, назови ее Верой. На память обо мне…
Вера кладет голову на подушку и плачет. Костя кладет на кровать ее ноги, укрывает покрывалом. Молча включает стоящий на столе приемник. Звучит музыка — «Наутилус Помпилиус»:
АНТРАКТ