1(61)

Можно представить житие существ высших, самых одухотворенных, обитающих бок о бок и друг с другом взаимодействующих. Пусть они сходятся и расходятся, даже проникают друг в друга, но одно нельзя сказать про них – что они встречаются. Мир человека и человеческая жизнь обладают специфической особенностью, которой нет в мирах других одухотворенных и разумных существ. Только люди способны встречаться один с другим. Лишь в человеческой жизни может происходить Встреча. И понятно почему.

«Я» – выделенный центр Всего существующего. Один Бог обладает «Я». Человек – уникальное существо, которое обладает подобием «Я» Господа. Своим «Я» человек подобен Господу. Через Господа «Я» одного человека родственно «Я» другого человека. Встреча – это когда одно человеческое «Я» сигнализирует о своем существовании другому, которое по сродственности с первым не может игнорировать его сигнал, хотя и обладает свободой отвечать на него добром или злом. Такое возможно только в мире людей – уникальных носителей «Я» – и нигде еще.

На человеческое существование можно смотреть как на череду встреч. Тогда ударение в нем переносится с «человек и общество» на «человек и человек». Человек не столько общественное существо, сколько существо встречающееся. Человек – существо Встречи, встречающееся существо, способное к Встрече и не могущее уклониться от ее осуществления.

Плотское и животное не гибнет от голода, подпитываясь от плотского и животного, потребляемого и перерабатываемого в пищу. И душа одного человека не погибает от душевного голода потому, что питается от душ других людей. В каждом из нас есть нечто такое, что предназначено не для себя, не для внутреннего пользования, а для Встречи, на непроизвольное отдание, для другого человека. Встреча означает переток содержимого из человеческой души в человеческую душу.

Вся наша жизнь основана, напитывается и подпитывается встречами одного человека с другим человеком. В каждой человеческой душе есть ресурсы, необходимые для собственной жизнедеятельности, и другие ресурсы, которые для себя человек не использует (или употребляет в аварийных случаях) и которые он невольно и бессознательно готов передать в другую душу. При встречах происходит трата специально на это предназначенного резерва души, осуществляющая подпитку душевной жизни от одного лица к другому. При этом, удивительное дело, резервы души не утрачиваются, а от траты и передачи только увеличиваются.

Встреча – не взаимоконтакт в общежитии, не взаимообщение в солидарности клана, социума, общества, племени, народа и прочее. Встреча – это «встречное» вневременное взаимопроникновение и взаимообогащение человеческого в человеке, непроизвольное принятие в себя чего-то от другого человека, взаимообмен потоками жизненности, на котором основана постоянная подпитка, совершенно необходимая для жизни души всякого человека.

Встреча таинственна и свободна, как ничто другое в человеческой жизни. Встреча не контакт, не соприкосновение, не притирание, не слияние, не воздействие, а сверхъестественное озарение узнавания, включающее признание или непризнание себя в другом, притяжение или отталкивание, одновременное притяжение и отталкивание людских душ.

Моменты встреч – основополагающие моменты собственно человеческой жизни. В эти моменты совершается нечто, что не может случиться нигде, ни с какими существами, и ни в каких Мирах. Сказать, что происходит в человеческой жизни в момент Встречи, – значит сказать, что есть человек как работник Божий. Мы относимся к встречам своей жизни так безответственно, пренебрегаем ими потому, что ложно считаем данную нам жизнь своею.

Встреча – в ряду основных ценностей человеческой жизни. Она предоставляет исходный материал работы горения человека на Земле. Материал этот поставляется ему во множестве. Недостаток материала возможен разве что в самых суровых условиях существования – в одиночном заключении.

Встреча совершается в любой момент и в любом месте, где есть люди – в зале, на улице, в трамвае, на поле боя. Она происходит непроизвольно, часто не фиксируется в воспоминаниях, по видимости, не имеет продолжения и последствий. Но составляет базисное условие собственно человеческого способа жизни. Человек без встреч – не совсем человек. Человек задуман для Встреч. Встреча включена в Замысел человека, исполнение которого без нее невозможно.

Мы, люди, прибыли сюда на Встречи. И обязаны использовать каждую встречу как приказ и дар Божий.

Самым высшим своим состоянием человек испокон веков почитает состояние своей встречи с Всевышним. Религии различаются по тому, какими путями человек предпочитает добиваться этой Встречи. Основная цель молитвы и ее результат – не мольба и не выявление своего отношения к Нему, а Встреча человека с Богом. Вопрос: как веруешь Богу? – тождественен вопросу: в чем и как полагаешь Встречу с Богом?

Особым статусом обладает первая встреча человека – встреча младенца с матерью. Младенец растет и люди стараются следить за его восприятием окружающего мира, за принятием им его в себя. Это, разумеется, важно. Но еще важнее для него – не мир вокруг, а другой человек, интердушевное общение ребенка, то, что он принимает в себя при встречах с людьми. Душа ребенка – это каркас, который обстраивается тем, что он получает от многочисленных встреч. И слово для ребенка – необходимый канал Встречи. Любовь взрослых (особенно матери, конечно) это наибольшая открытость канала Встречи и интердушевного общения. Ребенок таков, каковы встречи ребенка.

С младенчества ребенок способен на интердушевный взаимообмен. Он ищет встреч как пищи душевной. Но и душа его матери страдает от голода без общения с ним. Любой взрослый получает от встречи с ребенком нечто такое, что ему неоткуда больше получить – чистые струйки агапической жизненности.

Встреча включена в человеческую жизнь как ее неустранимое и основополагающее свойство. Душевная потребность Встречи иррациональна. В душевно активную пору человеку необходимо расширять и расширять круг встреч. Без них душа портится, скисает. Молодость живет в круговороте встреч. И только в старости, когда жизнь уходит, когда и встреченные в земной жизни уходят из нее (из жизни вообще и из течения твоей жизни), потребность во встречах несколько угасает.

Жизнь человеческой души протекает во встречах. Мы живем в создаваемом встречами дискретном времени. Подавляющему большинству людей нечем жить между встречами, и они живут от одной встречи до другой. И только от встречи оживают. Жизнь души могла бы остановиться в промежутках между встречами и, если она не останавливается, то потому, что люди, хуже или лучше, умеют встречаться сами с собой; и это, несомненно, есть одно из самых продуктивных состояний душевной и духовной жизни.

Встреча – человекообразующее явление. Она формирует человека, делает человека человеком. У первобытного человека (на наш сегодняшний взгляд) дефицит встреч и, следовательно, недостаток интердушевного питания. Ограничивало ли это обстоятельство его духовное развитие? Возможно, что в те далекие времена каждая встреча была предельно значима. Чем ближе к нашим дням, тем больше Встреча теряет свое звучание в душе, становясь более и более незначащей, неполноценной. Эта большая беда человека Нового времени.

Мы не ценим наши встречи потому, что сегодня во встречах недостатка нет, напротив, их переизбыток составляет нашу жизнь. Современный человек живет в переизбытке, случайности и девальвации встреч – прямой путь к духовной деградации. Во встречах наших нет встречности. Душа современного человека не в состоянии переработать и выдержать такое множество каждодневных встреч. И вынуждена закрывать себя от Встречи. Отсюда склонность либо к чрезмерному индивидуализму, либо к чрезмерной обобществленности человека нашего времени, либо к тому и другому вместе. И все же Встреча так важна человеку, что он умудряется устраивать мир фиктивных встреч, в которых пытается жить так же, как во встречах подлинных. В таком мнимодушевном и мнимодуховном мире происходит «как бы» Встреча, которая, вроде бы оставаясь Встречей, в действительности не нагружает душу. Что-то да значит, что нынешний человек ничего не желает воспринимать без печати мнимодушевности.

В условиях тесноты, вынужденного сверхтесного сближения людей происходит деградация самой Встречи. Потоки взаиможизни мешают друг другу, перебивают друг друга. Каналы Встречи в душе человека не способны справиться с многочисленными и путающимися потоками, не могут реализовать их и потому отказываются служить по назначению. Люди с блокированными каналами Встречи агрессивны друг к другу, так как без Встречи они друг другу не нужны, лишни или излишни один для другого и агрессией выражают это. Агрессия строится на отрицании Встречи, она есть то, что остается в человеке, если из его жизнедеятельности вычесть возможность Встречи. Агрессия – стремление к взаимоуничтожению людей, лишенных мистического взаимодействия Встречи.

Каждый народ вырабатывает свою культуру Встречи. Она, несомненно, коренится в Общей душе и имеет особое значение для нее. При падении культуры Встречи резко повышается уровень агрессивности в обществе и во внутреннем мире отдельного человека.

Душевная пища, которую ненароком воспринимаешь во встречах, бывает вкусная и невкусная, вредная и полезная. Отчасти человек способен отгораживаться от отравленной душевной пищи, поступившей через дурную встречу, способен не впускать ее в себя, но только отчасти. Есть люди, ужас мимолетной встречи с которыми помнишь всю жизнь. Невкусную, вредную, даже зловредную, ядовитую встречу не просто вытащить из себя. Да и куда ее вынуть? Только в другого. Вот и мотив разнородных душевных движений, приносящих и разносящих зло в человечестве.

Момент Встречи и сама Встреча пропитана Добром и Злом. Встреча – мгновение схватки Добра и Зла. Человеческое Зло в огромной степени порождено Злом во Встрече. Во всяком случае, без нее не было такой изощренности человеческого Зла, и само Зло было бы сведено к несчастию.

Есть люди, нацеленные на Зло Встречи, есть – на Добро Встречи. Добро вообще творится только во встречах, пусть и заочных. Одна из самых важных внутренних задач Общей души – это регулировать Добро и Зло встреч людей.

Люди безответственно относятся к встречам своей жизни и совсем не понимают, что Встреча как таковая имеет метафизическое значение.

Можно ли ликвидировать состоявшуюся Встречу? Встреча всегда означает, что кто-то пришел в твою жизнь, чтобы остаться в ней навсегда, хочешь ты этого или нет. Разлука – не антоним встречи в ее метафизическом смысле, а один из ее ходов. Человек способен своими усилиями стереть не стереть, а затереть встречу по соображениям ума. Но наш ум или разум, решающий судьбу той или иной встречи, вовсе не пригоден для этого, так как, подменяя собой Замысел Бога, он всегда лжет человеку. Каждая аннулированная встреча – катастрофа в истоках человеческой жизни. Благо в полной мере такое невозможно.

Встреча есть встреча; если она состоялась, то она есть. Хотя может быть и отработана в душе. Отработанная Встреча – одно из самых обыкновенных, но и самых мучительных переживаний человеческой жизни. Скрытый ужас отработанной встречи происходит оттого, что в человеческой душе не предусмотрен выход для нее; когда кто-то вошел в открытый для него вход души и умер внутри нее, то умер, оставаясь в душе. Каждая отработанная встреча – мертвец в душе человека. Мучительность отработанной встречи мы не замечаем потому, что притерпелись к ней. В этом же ряду и мучительность отработанной (нерезультативной) предсторгической любви, и мучительность сторгической катастрофы. Любая встреча не уничтожается в душе, не стирается окончательно, так, чтоб ее «не было», – она «была» и остается, она «есть» всегда, пусть даже как дыра души, как область смерти при жизни.

Что происходит в момент Встречи? Сталкиваются материки двух душ, и от этого столкновения высекается неведомое, является что-то новое. Это новое и неведомое не вносилось в жизнь человека с рождением, и, значит, смерть над ним не властна. Это то, что помещается в несмертный итог всей человеческой жизни.

Сообщение, полученное при всякой встрече, в качестве сырого материала входит в общую картину, которую ткет высшая душа во все моменты своей жизнедеятельности. Каждая встреча помещается в основной капитал, накопленный в человеческой жизни. Встреча заносится в результат прожитой на Земле жизни, составляет ту ее картину, с которой каждый выходит из жизни. Встреча – сырой материал для того, что возделывает, вырабатывает высшая душа в человеке, и то, что она после его смерти выносит либо в общедуховное пространство земной жизни, либо в Эден.

Встреча – одна из центральных категорий жизни человеческой. Ничто, ни смерть, ни разлука не может уничтожить ее. В том числе и то Зло или Добро, которое она породила и ввела в общий нетленный багаж жизни человека.

Во Встрече людей участвуют их «Я». Отсюда метафизичность Встречи. Разработка религиозного и философского учения Встречи – дело будущего. Сторгия – праведное в учении Встречи. Сопутство – вершинное в нем. Эденская сторгия – Божественное в нем.

Встреча человека с человеком совершается на разных уровнях. Встреча мужчины и женщины – высокий уровень Встречи, предусмотренной и земной и небесной природой человека. Встреча мужчины и женщины – более чем встреча двух людей, их «Я». Это, во-первых, взаимодополняющая Встреча и, во-вторых, Встреча, захватывающая всецелого человека, в ней участвует весь человек, человек как целое всех его инстанций. В человеке нет ничего, что не могло бы участвовать во встрече мужчины и женщины. Если бы удалось рассмотреть человека со стороны, то открылась бы грандиозная панорама встречи двух «Я» сразу во многих Мирах, входящих в Структуру человека.

Жизнь вообще есть Любовь. Человеческая жизнь есть Встреча и Любовь. Сначала Встреча, за ней Любовь. Так должно бы быть, но бывает редко.

Никакая другая Встреча, кроме встречи мужчины и женщины, не обещает «свое счастье». Надежда обретения «своего счастья» входит в установку Встречи мужчины и женщины. В установку «своего счастья» входят и «свои дети». Существенно, что само продолжение рода человеческого предусмотрено как результат Встречи, а не так, как у животного, в результате соития.

Встреча мужчины и женщины может не состояться, а может стать сторгической любовью. Сторгическая встреча еще не сторгия, но то, из чего выделывается сторгия.

Мы прибыли сюда на Встречу, и прежде всего на сторгическую встречу. Сторгия – тот высокий уровень Встречи, который соответствует Замыслу на человека. Поэтому сторгия и образуется в полупринудительном порядке. Правда, при этом она может оказаться не «своей», а «чужой сторгией». «Чужая сторгия» и возможна-то потому, что Встреча пронизывает всю жизнь человека, составляет ее условие и сама обладает исполняющей волей. Человек затягивается в сторгию как таковую, в любую сторгию, что практически означает – в чужую сторгию. Свою сторгию всегда приходится добывать. Своя сторгия предоставляется жизнью, но не дается в дар. Почти даром (не без труда, конечно) предоставляется чужая сторгия. Отсюда и вынужденность сторгической судьбы человека. Особенно женщины.

 

2(62)

В крайне урезанном виде стержневая мысль сторгического процесса человеческой жизни видится так.

Мы прибыли сюда для встреч. Именно во встречах человека с человеком возникает то, что заполняет поле, в котором живет высшая душа человека.

Высшая душа человека есть элемент все-общедуховного (сторгического) поля жизненности. Она выделена из него и погружена в него. Все, что обитает в нем, способно во-душевляться, становиться высшей душой человека. Высшая душа порождена Встречей, есть прямой результат работы Встречи в сторгическом поле жизненности.

Испокон веков действующая сторгическая воля высшей души человека создает сторгические новообразования во все-общедуховном поле жизненности – сторгические процессы и клетки, разнообразные уплотнения и узлы, отдельные струи сторгической жизненности, сторгические существа, их зародыши, зерна, ядра и прочее. Эти сторгические образования, во-душевляясь в высшую душу и проходя человеческий путь, обретают новое качество, возводятся на новую, более высокую ступень сторгической жизненности. По смерти человека они возвращаются в межчеловеческое духовное пространство и в следующем во-душевлении, в следующем поколении высшей души являются в новом и высшем качестве. В последовательном ряду во-душевлений духовное достоинство высшей души постоянно растет из поколения в поколения.

Встреча мужчины и женщины состоялась тогда, когда сторгическое взаимодействие их встречи породило супружескую сторгию. Супружеская сторгия трехчленная. В сторгическом триединстве кроме двух высших душ участвует и их соединяющее звено, находящееся во все-общедуховном поле. Все сторгические образования этого поля способны не только во-душевляться, становиться высшей душой человека, но и включаться в его супружескую сторгию в качестве соединяющего звена ее. Качество и достоинство соединяющих звеньев сторгии растет с развитием человечества так же, как и высших душ людей.

Все-общедуховное поле наполнено разного рода сторгическими образованьями. В качестве третьего в сторгической супружеской связи можно заполучить как то, которое создано вчера, так и то, которое создано тысячелетия назад. Правда, в последнем случае все вероятия за то, что оно более дозрело, стало полноценнее и, значит, в состоянии обеспечить большее совершенство супружеской сторгии мужчины и женщины.

Чужая сторгия – весьма и весьма высокая ступень сторгического единения мужчины и женщины. Она возникает в результате длительного, неизбежного и продуктивного процесса роста высших душ и соединяющего их сторгического звена. Чужая сторгия – поворотная веха в развитии процесса супружеской сторгии в человеке.

Чужая сторгия создает из исходного материала сторгической клетки качественно новый вид сторгического образования – сторгическую яйцеклетку, способную к оплодотворению и превращению в зародыш, пригодный к развитию в сторгическое существо.

Судьба сторгической яйцеклетки замысловата и разнолика. В каких-то особых случаях она способна стать высшей душою (только ли женщины?) и в таком качестве участвовать в сторгическом процессе. Но основное ее предназначение другое – быть соединяющим сторгическим звеном. В качестве соединяющего звена сторгии она может служить в новой сторгии, где она либо оплодотворяется и переходит в высшее состояние, состояние развивающегося сторгического существа, либо вновь оказаться в ситуации чужой сторгии, либо участвовать в неудавшейся сторгии. В последнем случае она сохраняется в исходном виде.

Естественно предположить, что сторгическая яйцеклетка включена в исходящую от создавших ее высших душ наследственную сеть, в которой она вновь готова стать соединяющим звеном сторгии. Если и в следующий раз она оказалась соединяющим звеном в чужой сторгии, то она перевязывается, становится уже другой яйцеклеткой, выходит из прежнего наследственного ряда (обедняя его возможности) и переставляется в другой наследственный ряд. Сторгическая яйцеклетка есть образование многократного использования. Но она не несмертна. В чужой сторгии она может перевязаться в другую сторгическую яйцеклетку, остается в сторгическом поле жизненности в состоянии готовности к дальнейшему употреблению, а может и погибнуть в результате сторгической катастрофы. С каждым перевязыванием вероятность сторгической катастрофы возрастает. Кочуя из одного сторгического триединства в другое, сторгическая фолликула приближается к смерти.

Но если сторгическая катастрофа произошла, если сторгическая яйцеклетка умирает, то что такое труп этой яйцеклетки? Совсем исчезнуть он не может. Деваться из поля сторгической жизненности трупу этому некуда. Он не живой, не способен к оплодотворению, но, коли все же существует, то – может ли, пусть и по ошибке, быть востребован в сторгии высших душ людей? И что ж тогда? Чуть-чуть зная людей, можно предположить, что все-общедуховная жизнь основательно наполнена трупами сторгических яйцеклеток, которые обманывают и обманывают сторгическую волю человека.

Своя сторгия состоялась тогда, когда сторгическая фолликула, некогда возникшая в чужой сторгии, оплодотворяется с двух сторон – чувством жизни одной (женской) высшей души и сознанием жизни другой (мужской) высшей души. В сторгической связи того типа высшая душа женщины принимает сознание жизни от мужской высшей души не непосредственно (как, скажем, от своего отца), а через сторгическое существо или его зародыша. Так же, через то же и мужчина перенимает от женщины ее чувство жизни.

Своей сторгии непременно предшествует чужая сторгия или множество чужих сторгий. Оплодотворенная в своей сторгии сторгическая яйцеклетка постепенно, как в материнской утробе, превращается в сторгическое существо, которое растет и развивается в сторгическом росте триединства супружеской сторгии, все более становясь зрелым сторгическим плодом. В одной и той же своей сторгии этот процесс не завершается. Сторгическое существо созревает во многих водушевлениях, как в высшие души мужчины, так и женщины. Сторгическое существо может использоваться в качестве связующего звена сторгии. Но предназначено оно к дальнейшему развитию в высшей душе мужчины или женщины, находящихся в триединстве своей сторгии.

В отличие от сторгической яйцеклетки сторгическое существо на любой стадии своего развития и в любом во-душевлении несмертно. Во всяком случае, по Замыслу должно быть таковым. Однако сторгическое перевязывание из одной сторгической операции в другую вообще есть крайне опасный момент. Сторгическое перевязывание – и сторгического существа, и его зародыша и сторгической яйцеклетки – рискованное мероприятие. Катастрофа чужой сторгии – дело рук человеческих. Крушение своей сторгии – дьявольское дело, при котором гибнут и во-душевившиеся сторгические существа мужчины и женщины, и связующее их сторгическое существо. Это не несчастный случай человеческой жизни, а катаклизм, повреждающий высший пласт Общей души и оказывающий разрушающее влияние на состояние все-общедуховного поля жизненности.

Всечеловеческое сторгическое поле жизненности есть лоно, в котором зачинаются и вынашиваются сторгические существа. Описать варианты осуществления сторгии – значит описать все варианты сторгической жизни человека. Своя и чужая сторгия – маркирующие цвета на одном и другом краю сторгического спектра.

То, что в нашей Обители видится самостоятельным сторгическим существом, становящимся высшей душою человека и возвращающимся во все-общедуховное поле жизни, то для Эдена – своего рода полуфабрикат, недорощенный и недоношенный и потому вынужденный многократно во-душевляться плод. Всякий плод в конце концов созревает и рождается, выходит в иное и автономное существование. Вызревшее сторгическое существо в последнем своем водушевлении покидает нашу Обитель и переходит в Мир Эдена, становится эденским существом. Между сторгическим существом и эденским существом есть преемственная связь. Наша Обитель – лоно или утроба, где созревают существа для Эдена.

Как таковое сторгическое действие нацелено в сверхчеловеческий Мир Эдена. Сторгия необходима для «творения через рождение» нового (то есть никогда еще самостоятельно не жившего) существа в Эдене. Человек заселяет Мир Эдена сторгическими существами. Сторгическое существо – то новое, что Эден получает из человеческого мира.

Высшая душа работает на два фронта: для воспроизводства высших душ через сторгическое действие и для нужд Эдена.

Рожденное из нашей Обители эденское существо начинает во «внутренней части круга» неведомую нам эденскую жизнь. Однако эденская жизнь ставит многообразные задачи, ради исполнения которых эденское существо выходит в навигацию человеческой жизни, высеивается в качестве зерна на родную почву человеческой высшей души – в свой родительский дом.

Условно говоря, эденское существо пускается в навигации земной жизни за добычей. Сторгическое существо для эденского существа есть боевой трофей, который оно выносит с собою обратно в Эден. Несомненно, что ему крайне важно добыть то, чем по подобию с Господом обладает только человек, – человеческое «Я». В мире человека одно эденское существо способно слиться с другим эденским существом и образовать нечто такое, что само по себе не может, видимо, образоваться в Эдене. В «наружной части круга» эденское существо растет особым ростом и обретает то, что может обрести только на Пути восхождения человека.

На определенной степени своего развития (созревания) сторгическое существо, ставшее высшей душой человека, привлекает к себе эденское существо, обращает его внимание на себя. Наступает момент душевного рождения на Пути восхождения. И для душевного рождения, и особенно для личностного рождения сторгическое существо должно не раз во-душевляться, набрать достаточную полноту и качество жизни в опыте человеческого существования. В конце концов сторогическое действие в человеке создает такую высшую душу, в которую эденское существо не может не выходить.

Большинство эденских существ в земной навигации нацелены только на выход в человеческое существование, то есть на достижение вершины личностного рождения Пути восхождения. Но есть и такие, которые нацелены на дальнейшее прохождение Пути, на духовное рождение, после которого эденское существо обретает «Я» и становится духовным Я в человека. На этом, кроме самых исключительных случаев, завершается одиночный Путь восхождения. Для прохождения дальнейшего Пути к вершинам личной духовной жизни духовному Я нужна помощь и поддержка специально для этого предназначенной высшей души другого человека, находящегося в состоянии Сопутства с ним. Восхождение на Пути жизни несомненно рассчитано на дополнительную путеносную мощь свитости душ в Сопутстве. Если эденское существо действует в мужской душе, то ему после духовного рождения необходима высшая душа сопутевой женщины.

Свою сторгию можно рассматривать как начальный этап Сопутства. Но между тем и другим есть существенные различия. Своя сторгия – сторгическое триединство. Сопутство – трехчленная сторгия под эгидой сторгического существа. В Сопутстве не три, а четыре участника. Сопутевая высшая душа женщины работает не на сторгическое существо любой степени зрелости, как при своей сторгии, а на эденское существо в высшей душе другого человека. Женская сопутевая душа находится в сторгии с эденским существом мужчины. Она в себе не несет эденское существо, но создает дополнительные путевые возможности эденского существа в высшей душе мужчины, увеличивает мощь навигации его эденского существа. Сопутевая женщина удесятеряет силы мужского Путевосхождения на духовном пути жизни.

Кроме путевого Сопутства есть и другой вид Сопутства, Сопутство Сара. И то и другое осуществляется напрямую, без промежуточного звена. Основные участники путевого Сопутства – высшая души сопутевой женщины и эденское существо мужчины. Остальные два участника – высшая душа мужчины и сторгическое существо, выращенное в сторгии высших душ мужчины и женщины – ассистируют процессу путевого Сопутства. В Сопутстве Сара два основных участника, достигших соответствующего уровня развития. Это – эденское существо и несмертное сторгическое существо, порожденное в своей сторгии. Два других участника этого Сопутства – высшие души мужчины и женщины, состоящие в своей сторгии, – вспомогательные и решающим образом в Сопутства Сара не участвуют. Ставшее духовным Я эденское существо выносится сторгическим существом во все-общедуховное поле, внедряется в него и становится его Саром. Сар – не инородное, а родное для нашей Обители и ее Общих душ эденское существо.

Наивысшая степень сторгии – эденская сторгия, в которую вступают высшие души, несущие в себе эденское существо. Эденская сторгия – сторгия эденских существ в нашей, внеэденской Обители существования. Эденская сторгия указывает на то, что есть мужские и есть женские эденские существа, которые посредством человеческой среды обитания призваны образовывать сторгическое двуединство, имеющее особенное назначение. Для осуществления эденской сторгии в навигацию человеческой жизни специально отправляются эденские существа, соответствующие этому назначению.

 

3(63)

Женщина – существо сопутевое, любит ходить шаг в шаг. Что столько же облегчает ей жизнь, сколько и утяжеляет.

Желает ли того женщина или противится, но душа её всю жизнь находится в чьих-то руках или переходит из рук в руки. Душевное отлепление, женская самость – бедствие женской души. Не к кому прилепиться – незачем жить. Отец, брат, муж, герой, идол – любой «он» нужен ей для удовлетворения её насущной потребности – потребности душевного тяготения. Надобность в душевном тяготении столь сильна в женщине, что вынуждает её выходить замуж не любя, жить чуждыми ей интересами, доверять без веры, ласкать не глядя, прилаживаться, корежить себя, потакать чему угодно, даже порочности, лишь бы как-то обмануть нужду своей души в тяготении.

В душе женщины голод, насыщаемый мужским. В плоти её жажда детей. Чтобы напитать душу и напоить плоть, она ищет прибежища – дом, семью. Свой дом, свою семью. А значит – свою судьбу. Для живущей духовной жизнью мужской души семья и жена – тылы его продвижения на Пути личной духовной жизни, путевые условия, возможно, и путевая задача, но не путевая судьба. Для женщины же выбор семьи – выбор судьбы. И возможности такого выбора у неё весьма невелики. Женщина потому так ценит свою привлекательность и молодость, что чем больше мужского внимания к ней, тем шире выбор встреч и, ей кажется, большая свобода самоосуществления и устройства своей судьбы. Она горда богатством встреч, которые чаще всего обольщают её и тем самым лишают её той свободы выбора, которой она добивается женской манкостью.

Обычно женщине или приходится сдаваться тому, кто её добивается (многие женщины любят сдаваться), или самой добиваться замужества с тем, кто дает ей надежду, или принимать одно из брачных предложений. Судьба – у многих и многих женщин – вынужденна. Почти всегда жизнью женщины правит случай. Вынужденность судьбы – условие её жизни.

Мужа и встретить, и выбрать можно. Но не детей, от которых так зависит судьба её жизни. Детей женщине посылает рок, и она заранее готова встретить и любить любого, кто будет дан ей. Через неё может появиться на свет совсем ей чуждая душа, и эту душу она обязана принять и желать взращивать. И не так, как это делает птица, которая по инстинкту плоти отдает себя птенцам, оберегает их и выкармливает до взрослого состояния.

Самка, охраняя и выращивая звереныша, лишь воспроизводит из предыдущего, копирует следующее издание своего вида. Женщина же, отдавая всю себя, воспитывает ребенка, то есть, храня свое дитя, силится выправить, сделать лучше, исправить вновь прибывшего через неё человека. Она встречает мужчину, выходит замуж, рождает, кого пошлют ей, и старается воспитать его: если сын и похож на мужа – улучшить мужа. Каков бы ни был ее ребенок и отец её ребенка, она вынуждена (и вынуждена с любовью!) делать это. Рожать и улучшать посланного через неё в мир человека – судьба её.

У одностадийных, то есть душевнонерожденных людей, нет своей путевой судьбы, они статисты в этой жизни. Путевая судьба, и прежде всего путевая Встреча, дается как привилегия. И потому легкой путевой судьбы не бывает. Легче всего – без судьбы и без Пути. У каждой народившейся высшей души свой рисунок грядущего Пути, своя судьба личной духовной жизни, ею в глубине своей знаемая. Знание это дается оттуда, откуда, оставляя душе её свободу, никогда не загоняют на свой Путь.

Голос оттуда одним слышнее и ясней, для других глуше, но всегда нужны специальные усилия, чтобы расслышать веления его. Человек может не пожелать слушать, уйти от своей путевой судьбы и тем облегчить душу. И может слушаться, быть в повиновении и нести свою судьбу. Чем судьбоноснее душа, тем тяжелее живется человеку, но в тяжести его – его благо.

Работа души – её свобода, судьба же предполагает вынужденность. Конечно, свобода души не только в том, чтобы повиноваться своей судьбе, т. е. предустановленному рисунку Пути. Свободное начало человека имеет множество других путевых задач, не ограниченных рамками заготовленного для него начертания судьбы. Работа высшей души более или менее слита с делом судьбоношения. Женщина вообще неотделима от своей судьбы. Женская судьба и есть по большей части её встречи. Её мужья, её дети и не только они, но и все те, кого она любила, хранила, за кого болела душой, – все входят в цельность той картины, которую она выносит из жизни. Женщина парадоксальна, как Ева: и плотски и духовно она сама стоит в жизни и вместе с тем всегда «скрытая сторона» кого-то, кто встречен ею в жизни.

Знаки судьбы подаются в потоке встреч, состоящем из бессчетных случайностей. Сами эти случайности, сам житейский поток встреч сплошь и рядом организовывает судьбу женщины, чем ещё более усугубляется вынужденность ее путевой жизнедеятельности. Судьба и Встреча для женщины – почти одно и то же. Она может оказаться недостойной своей же собственной судьбы или не выдержать её благодатной тяжести. Софья Андреевна Толстая была во многих отношениях достойнейшей женщиной, но оказалась недостойной своей нелегкой судьбы. При другом муже она, возможно, не заслужила бы и упрека. Но то уже была бы не она. Пусть не изменился бы ни её характер, ни стиль женственности, ни устои, в которых она воспитывалась; изменилась бы главная встреча ее жизни, изменилась бы и ее судьба – и она стала бы иной, не той. Она была бы на другом (возможно, что и на своем) месте. И – совсем другой женщиной, душевное достоинство которой оценивалось бы иначе.

Душу женщины редко можно понять и обсудить как таковую, вне её конкретной судьбы. Обычно она нераздельно слита со своей судьбою, включена в судьбу свою и потому именно так, только вместе с её судьбою нужно судить о ней. У высокой душою может быть низкая судьба, которая умаляет её. Низкой душою может быть предложена высокая судьба, которая вознесет её или еще более унизит.

Как нынешние сутки не есть каждая минута, а все минуты вместе, вместе составляющие не вчера, не завтра, а сегодня, так и человек есть Путь в том смысле, что он не есть то, чем он является на каком-либо отрезке жизни, а есть то, что совершилось с его высшей душою в продолжение всей жизни от душевного рождения и до отмирания плоти. Человек есть то единое, что в результате всей прожитой жизни сходится в одно. Однако, мужское и женское «слагаются» различно. Мужское – совокупность потрясений и состояний «Я» всей жизни. Женское – через неё преломленная совокупность всех тех, кого она во все дни своей жизни встретила и обжила душою. Недаром мужчина вспоминает себя, тогда как женщина вспоминает, что с ней происходило во встречах, вспоминает других в соотнесенности с собой, свою биографию, историю жизни своей души: события жизни (всегда ставящие печать на её душу), её встречи, столкновения, взаимоотношения, служения.

Женщина существо сопутевое, и это пронизывающее всю её жизнь состояние не несвобода, а путевая самобытность души. Она не возница, ей нужен возчик, её, в духовном смысле, везут куда-нибудь, и она может или помочь ходу, или противодействовать ему, затормозить, или его выправить. Или пересесть из повозки в повозку. Но всегда она – в повозке, единое целое со своей судьбой; поэтому и руководствуется она в жизни чем угодно, только не разумом. Принято говорить о братьях по разуму потому, что не бывает сестер по разуму. Обычно службу разума в женщине несет авторитет, но это для неё не признак мертвенности души, как для мужчины.

Человек явно не получает знаки для руководства его поступками, никто специально не подсказывает в делах его, не угадывает событий и не предрекает будущее. Знаки жизни и знаки встреч – для душевной работы, и надо уметь различать эти знаки судьбы, замечать их и понимать: они поданы тебе. Но помышлять расшифровывать их на язык событийного потока житейской реальности, а тем более руководствоваться знанием, приобретенным таким способом, нельзя. Любая попытка конкретного действия, непосредственно сообразованного сигналами судьбы, бедственна. Путевая судьба не происшествие, не конкретные события и тем более не случай, а предустановленный характер испытаний, путевые назначения для души. Не то, что должно случиться и кем тебе предназначено быть, а то, что ты должен претерпеть, душою снести и перенести, и в какой последовательности.

До определенного момента восхождение и мужчины и женщины идет от соблазна к соблазну, через душевные ловушки. Но идет по-разному. И задачи у них разные. Мужчина должен через испытания жизни найти истинный Путь и выйти на него. Такой проблемы на женском Пути нет. Жизнь часто не дает женщине права выбора направления Пути, где немало участков, через которые она сама, самостоятельно, пройти не может, через которые нужно кому-то протащить её. Мужчина заманивается в ловушки жизни для того, чтобы смочь из них выбраться, идет в псевдопути, чтобы через свой отрицательный опыт найти истинный Путь. Женщине ее Путь (душевное направление) может быть ясен или не ясен, но она его не ищет и мужских мук поиска Пути не знает. Мужчине надо пройти через ловушки, войти и выйти, попасть и выбраться, чтобы и найти заранее не знаемое, неведомое – свой Путь личной духовной жизни. Женщине же надо не найти неведомое, а одолеть ведомое – те преграды, которые ставятся ей жизнью. Задача мужчины – нахождение должного, женская задача – преодоление.

Путевая судьба женщины не та, что у мужчины: мужчине она наперед задает уроки, женщину – экзаменует. Жизнь может предложить мужчине и женщине одни и те же испытания и соблазны. Но для мужчины они будут иметь значение «ходовых испытаний» на способность дальнейшего прохождения Пути или удержания на нем, для женщины же – значение экзаменов на способность преодолевания того, что предложено судьбою.

Мужчина ищет тропу, сбивается, падает и вновь влезает. Остается рубец, который даст о себе знать на следующей стадии кривой Пути. Кривая на каждой стадии его Пути ломаная. У неё же – плавная или прямая. Гора перед ней – она лезет в гору, завал на тропе – пробивается через завал, взвалилась тяжесть – несет её. Где мужчина сходит с Пути, там женщина сваливает ношу.

Когда мужчина завяз, попал в душевную ловушку, то для него это указатель ложного направления; он должен выбираться «вперед», на другую, новую дорогу. Если то же произойдет с женщиной, то и она должна выбираться, но выбираться «обратно». Жизнь, однако, редко предоставляет женщине возможность пересдать экзамен судьбы. Мужская задача – выучиться и выбраться, женской – не попасть, выдержать, вынести. Что ей надо вынести и выдержать, устанавливают встречи жизни (которые отменить нельзя), её путевая или сопутевая судьба. От ее судьбы не менее, чем от нее самой, зависит, состоялась она в личной духовной жизни или нет.

Не обладая достаточной энергией духовного сознания, душа женщины, как правило, не способна на те броски роста, которыми мужчина вырывается из очередной ямы Пути жизни. Женщина, живущая по-мужски, в мужских соблазнах ложного роста, несмотря ни на какие достоинства своей души, в путевом отношении практически обречена. Выйти из самодвижения к цели (а еще более без цели) ей не по силам. Вот почему так бесперспективно путевосхождение женщины, включенной в соблазн борьбы – скажем, женщины-чиновника, бизнесмена, общественного деятеля, администратора.

Женский труд охранителя сопутствия требует не подвига, а выносливости, не героизма, а терпения, не жертвы, а надежности. Это определяет лицо женщины как хранительницы Пути. Женщине не обязательно жертвовать своею жизнью, но обязательно не предать и не изменить – даже когда этого вроде бы потребует жизнь. Верность, терпеливость, выносливость, выдержка, устойчивость, твердость, надежность в жизни – вот основные путевые черты души женщины, основанные на крепости её воли, одолевающей преграды жизни. Стабильность женщины в некотором смысле дороже, чем ее изменяемость.

Женщине в личной духовной жизни нужно вынести и выдержать то, что взваливается на неё. Женщина потому так ценит крепость, силу и твердость исполняющей воли мужчины, что, как ни парадоксально, все эти качества – ее путевые качества, её женские ценности, недостаток которых ей должен компенсировать мужчина. Он – опора её и надежа, действующая в продолжение её женских качеств и трудов. Когда в личной духовной жизни мужчине достается женщина, не желающая брать свое на себя, нести свой крест, то часто мужчине приходится гибнуть с её крестом.

Конечно, находящийся в сторгической связи с женщиной мужчина обязан облегчать труд женщины, беря на себя ту или иную часть её труда преодоления всякого рода тягот. Но нельзя считать, что прикрытие слабости исполняющей воли женщины, провала ею экзаменов жизни входит в главную задачу и основной труд жизни мужчины. На совместном двуедином Пути мужчина должен страховать женщину в житейских трудах её, но это для него дополнительная задача, дополнительный труд, который он берет на себя за неё, собственно уже не как мужчина, а как женщина на Пути.

 

4(64)

«Сколько ни старался жить только перед Богом – не могу. Не скажу, что забочусь о суждении людей, не скажу, что люблю их, а несомненно и неудержимо произвольно чувствую их, так же, как чувствую свое тело, хотя слабее и иначе. (Верно)» (58.51).

Сторгия прирождена человеку. Человек – недостаточно человек, когда в нем нет стремления к сторгии.

Мир сторгии бесконечно разнообразен, и каждый призван творить его по-своему. Но подавляющее большинство всех, кто вступает в сторгию, в результате входят в состояние чужой сторгии. К своей сторгии пригодна не каждая женщина и не любой мужчина.

Женщине от мужчины для своей сторгии нужен некоторый уровень проявленности духовного сознания, которое она смогла бы вобрать в себя. Конечно, она прежде должна желать этого и быть способной получать ответ мужского разума. Ответ же предполагает душевный запрос. Совесть в женщине возбуждает вопросы разума, с которыми она идет к мужчине и принимает в душу его ответ, решение, веру – его семя. Без женского запроса совести и мужского ответа разума их сторгические воли гоняются вслепую и в лучшем случае образуют чужую сторгию.

Человек обычно видит жизнь тускло; поэтому ему нужен другой человек, близкий ему по душевному взгляду, глазами которого можно видеть жизнь словно своими другими глазами, смотреть вместе, яснее и полнее. Человек желает глядеть глазами «своего другого Я». Все дело в том, сколь важно ему глядеть вокруг себя глазами того человека, с которым состоялась встреча. При своей сторгии двое смотрят не только друг на друга, но и в одну и ту же сторону. Когда жизневоззрение другого неприятно, не нужно, чуждо, то о своей сторгии с ним речи быть не может.

Сначала из всех людей кто-то один, одна душа выделяется в близости. Потом, по мере развития сторгической связанности возникает интердушевное поле взаимного тяготения, в котором вырабатывается общий стиль одушевленности – предтеча своей сторгии. Только в этой общей, совместной одушевленности другая душа постепенно становится «другим своим «Я», другом, партнером в своей сторгии. Совершается это по большей части трудом сторгической воли женщины, при том или ином участии мужской души. В свитости своей сторгии женщина, растущая сторгическим ростом, способна отдать всю себя, свою душу, отречься от себя, чтобы смочь сказать: «мы».

Для того чтобы в сторгии перестать больше всего любить самою себя и полюбить другого как самою себя необходимо самоотречение – победа над самостью. Женская победа над самостью возможна только в своей сторгии или на подходах к ней. Меня без тебя не существует – вот условие существования в единстве своей сторгии, где уже нет места самости и где можно только все больше и больше отдавать себя.

Своя сторгия побуждает женщину к участию в самостоятельной и самозначительной жизни мужчины – в его внутренних трудах и его внешних делах. При этом женщине вовсе не обязательно ориентироваться в политике, смыслить в метафизических вопросах, знать экономику или право, разбираться в ученых спорах или вместе с мужем пылать борьбой за свободу и справедливость. Во всем этом она принимает участие иначе, по-своему – не совершая, а предохраняя совершающего. В сражениях своих он может легко довериться, она – нет. Это она, его женщина, должна «разбираться» в тех людях, с которыми имеет дело мужчина, и, не судя об их достоинствах (это больше дело мужского разума), понимать их мотивы, их опасность как попутчиков или партнеров и их надежность как друзей. Что ему нужно и что ему нельзя – знает она. В известном смысле такая женщина руководит жизнью мужчины. На определенных ступенях своей сторгии женщина, если прямо и не руководит духовной жизнью мужчины, то наставляюще опекает его.

Состояние блага самоотречения женщина сама по себе достигнуть не может и достигает его не иначе как через сторгического ближнего, который должен быть ведомым их общего сторгического роста. Задача восхождения в своей сторгии двусторонняя: с одной стороны, духовное восхождение мужчины, и с другой – сторгическое восхождение женщины и мужчины. Крепость сторгического единства обеспечивает женщина, восхождение духовной жизни – мужчина.

Возникающая в земных условиях сторгическая любовь работает в ураганных условиях нашего существования и, конечно, недостаточно крепка; но она и не должна быть таковой. Все в этой работе на грани исполнения, неудачи, краха, разрушения, кончины. Угроза разрушения – условие сторгического созидания на земле. Именно поэтому сторгическое хранение есть одно из важнейших дел духовной жизни человека. И оно-то, как правило, возложено на женщину.

Бог посеял, человек должен сохранить и взрастить посев Его. Человек создан и помещен в Сад Эденский не для праздности, а для работы: ему предписано «возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15). Не разделенный на мужчину и женщину Первочеловек мог выполнять как работу взращивания, так и работу хранения Эдена. Наблюдая душевную жизнь мужчины и женщины, трудно не заподозрить, что при эденском разделении на мужчину и женщину произошло и разделение рабочих обязанностей между Адамом и Евой по труду Эдена. Адам разгружен, ибо предназначен преимущественно возделывать, производить более работу духовного взращивания посева Бога. Женщина же, Ева, предназначена более «хранить» высеянное. Разграничившись, Адам и Ева могли одновременно и возделывать и хранить. Но в высшем Замысле труд их как был, так и остался, един и целокупен.

Библия говорит об эденской драме Адама как об обольщении Лукавым, хитроумно искусившим не его самого, а его жену, женщину, Еву. Ева и плотски, и духовно существо самостоятельное. Адам зависит от неё не менее, чем она от Адама. Есть духовная зависимость мужа от жены, и ее не следует умалять. Если Ева призвана была хранить (держать в чистоте и охранять) сад Эдена, то она не выполнила своего назначения. Как и бесконечное количество женщин после неё, она обольстилась хитростью и умом, погибла сама и погубила мужа. Как не есть яблоко, когда его тебе подает Хранительница сада! У возделывающего Адама свои труды; он слушается Еву, которая любит его и желает ему блага. Такая чисто супружеская дорога схождения хорошо известна и в практике нашей, внеэденской жизни.

Адам и Ева – не бессмертны, они живы, покуда выполняют заданную работу. Нарушив заповедь Бога, Адам и Ева не утратили способность к духовной работе, но, внеся путаницу в «добро и зло», извратили ее. Извращение труда возделывания и хранения Эденского посева Бога само по себе означает «умирание». Извращение это и это умирание может увеличиваться или уменьшаться.

В женской душе усилена любовь и ослаблен разум. В мужской душе – наоборот. Отрицая эти различия, женская эмансипация наделала много зла, прежде всего самим женщинам.

«Везде одна и та же открытая или скрытая, глухая борьба с упирающимися женщинами, – пишет Толстой в одном из писем 1891 года. – Что может быть глупее и вреднее для женщин модных толков о равенстве полов, даже о превосходстве женщин над мужчинами. – Для человека с христианским миросозерцанием не может быть, само собой разумеется, вопроса о том, чтобы представить какие-нибудь права исключительно мужчине, о том, чтобы не уважать и не любить женщину так же, как и всякого человека; но утверждать, что женщина имеет те же духовные силы, как и мужчина, – особенно то, что женщина может быть так же руководима разумом – может так же верить ему, как и мужчина, это значит требовать от женщины того, чего она не может дать (я не говорю об исключениях, а о средней женщине и среднем мужчине), и вызывать к ней раздражение, основанное на предположении, что она не хочет делать того, чего она не может делать, не имея для этого категорического императива в разуме. – Я много пострадал и погрешил от этого заблуждения и потому знаю, как оно опасно» (65.318).

Тут урок не столько женщине, сколько мужчине. Путевой мужчина не может не ждать от женщины понимания мучений и радостей трудов его мужского духа, но требовать от нее, чтобы она в повседневной жизни непосредственно руководствовалась истиной (а тем более «его истиной»), нельзя. Для свободного руководства истиной её надо уметь взращивать в своей душе. А это труд мужчины. Душа женщины от века предназначена к другой работе: хранить, остерегать, держать в чистоте. К делу этому она приспосабливается с самого раннего детства, да так, чтобы быть готовой охранять все, что ей может поручить жизнь.

В женском кругу испокон века более почитаемы те, у которых, хотя бы по внешним признакам, более забот оберегания, и всего менее чтимы одинокие и бездетные, которым по-женски нечего делать в жизни. Женщине надобно волноваться душою, она жива, живет, покуда волнуется за кого-нибудь. Если ей недостает этого, то она либо гримасничает в позе сострадания и сочувствия, либо жалуется о внутреннем неспокойствии, дабы зачеркнуть обратное, либо вдруг становится чрезвычайно «чуткой» к общественной жизни, к искусству, к чужим людям.

Для женщины важнее всего надежность, устойчивость, защищенность, безопасность существования – все те условия, которые облегчают задачу оберегания. Сама она осторожна и вместе впечатлительна, осмотрительна, даже подозрительна, наблюдательна, внимательна к случающемуся, как к школе реальной жизни. Реализм, чувство опасности и опасения дурного, нюх на дурное, зыбкое, некрепкое, несоответствующее, чуждое – вот женские достоинства, признаваемые ею самой. Когда она расчетлива и хитра, то и хитрость ей нужна для целей охранения и сохранения. Всеми средствами женщина стремится сделать из себя убежище, чтобы предоставить это убежище рук и души своей всему ей доверенному судьбой, – и прежде всего детям. Но и блажен тот мужчина, муж, который хорошо знает, что такое душевное убежище любимой женщины. Приди и вселись в меня, зовет душа женщины, стремящаяся к сторгическому взаимодействию с мужской душою.

Для мужчины женщина порука и надежа, и потому от неё, как от тылов наступающей армии, всегда требовалась самоотверженность, верность, надежность. Чтобы идти в любое наступление в жизни, надо быть уверенным в тылах своих, и особенно в том, что создано единым с тобой и что душевно и телесно причастно тебе. С другой стороны, поскольку Ева хранит при возделывающем Адаме, то и требования к женской работе охранения и сохранения не могут не находиться в зависимости от мужской способности и активности духовного взращивания. Мужчина, не имеющий недоступных женщине целей, посвятивший себя делам мирского обеспечения, процветания, проживания (всё условия наилучшего хранения) неизбежно становится добывающим средства существования придатком женщины, мужским выражением женской установки на жизнь. Обладает ли он при этом мужской властью, волей, силой – не имеет основополагающего значения. Оба они вместе и по-женски проживают на земле. В таком случае душе женщины в отношении мужской души почти нечего делать, что приятно для ленивой душою, но в полном смысле убийственно для женщины, душа которой стремится исполнять свое предназначение в сторгии.

Женщина – хранительница. Это означает, что она одна, без того, что нужно хранить душою, как бы не существует. Пусть это что-то – только прошлое; женщина куда лучше мужчины помнит бывшее, она хранит прошлое и хранит память. В сопутевой женщине – Путь или часть Пути жизни мужчины, сохраненная не в точках настоящего, как для него самого, а в динамике пройденных восхождений и падений. Память сопутевой женщины это наматывающаяся лента, на которой записывается, в которой хранится мужской Путь. Даже став вдовой и храня память о муже, женщина тем самым сохраняет его среди живых, еще существующих на земле; здесь её хранилище памяти продлевает его земную жизнь, дает ее и, более высвечивая (как всегда после смерти), её далее осуществляет. Я умру, меня не будет, но я продолжу свое земное существование в душе любящей меня женщины: жены, сестры, дочери, друга.

Как таковая женщина приставлена хранить жизнь во всех её видах: бывшую, настоящую и будущую, отдельную, семейную и общую. Женщина последняя опора Общей души, её характера, традиций и устоев. Отсюда стойкий женский консерватизм, необходимый для устойчивости и преемственной сохранности Общей души. Из поколения в поколение она должна передать те верования и нравственные ценности, которые получила сама. Общая душа и женщина завинчены друг на друга, женщина более общедушевное существо, нежели мужчина, но её общедушевность зиждется на других, нежели у мужчины, основаниях: Общая душа защищает женщину, придает ей крепость в жизни. Женщина сама опирается на общедушевный этический закон, и закон этот опирается на неё. Ей нужна четко повелевающая Общая душа. Сила общедушевной совести более всего обеспечивается женщиной. Она – держательница акций морали, но не законодательница их. Рост духовного сознания в обществе, свободная душевная работа в нем производится почти без женщин, стерегущих Общую душу, оберегающих её от разрушения.

Женщина-мать, разумеется, формирует душу своего чада, но не свободу его души. Поэтому, чем старше ребенок, тем больше она переключается на дело материнского оберегания и ко времени душевного его созревания знает только это дело оберегания в настоящем и приготовления к будущему проживанию, т. е. оберегания сына или дочери в будущем. Для матери важнее всего оградить свое дитя от опасного, дурного, враждебного, а что из этого огражденного дитя выйдет – то выйдет. Рулить собой отпрыск обычно учится без матери, мать лишь удерживает его. И другого требовать от неё нельзя.

В сознании вины большинства женщин нет того, что не свершилось (доброго), почти всегда она чувствует за собой вину только за то, что случилось дурного. Узнайте, в чем и как винит себя, в чем и как раскаивается, а в чем считает себя правой женщина, и вы, хотя бы ориентировочно, оцените ее духовное достоинство.

 

5(65)

Высшая душа женщины призвана хранить не детей, внуков, не семью даже, а сторгическую связь саму по себе и то новое сторгическое существо, которое из нее возникает. Судьба сторгии и сторгического существа куда более зависит от женщины, чем от мужчины. Растить сторгическое существо для женщины означает хранить его. Она за него в ответе. Сторгическое действие в этом смысле есть центральная сфера личной духовной жизни женщины.

Учение о сторгическом и эденском существах в мужчине и женщине заслуживает самого пристального внимания. Но подробно развивать это учение в книге о Толстом неуместно. Мы указываем только на те его моменты, которые необходимы для дальнейшего изложения.

Сторгическое существо, раз возникнув в своей сторгии, выходит из существования в исключительных и вряд ли предназначенных Замыслом случаях. В практическом смысле оно несмертно. Человек, носящий несмертное сторгическое существо в качестве своей высшей души, побуждаем к своей сторгии, не мыслит свою жизнь без нее. Но это не всегда получается. Тогда несмертное сторгическое существо, ставшее его высшей душой, возвращается обратно тем же изначально вошедшим в него сторгическим существом, обогащенным, конечно, всеми теми духовными страданиями и наслаждениями, которые выпали на его жизнь в человеке. Затем это сторгическое существо во-душевляется следующий раз. Если здесь ему все-таки удастся осуществить свою сторгию, то оно восходит на качественно новую ступень, становится сторгическим существом более высокого класса. Огромное духовное различие между людьми обусловлено в том числе и классом тех сторгических существ, которые работают в людях их высшими душами.

И сторгические яйцеклетки, и особенно сторгические существа весьма редкие гости в все-общедуховном поле. Они нарасхват в любой Общей душе. Их на всех не хватает и, видимо, не может хватать. Высшие души подавляющего большинства людей происходят не от сторгических существ. В своей непрерывной сторгической жизненной практике люди бесперебойно создают процессы сторгической жизни, разного рода сторгические процессы, клетки и узлы, заполняющие общедуховное поле и способные к во-душевлению. Эти сторгические образования возникают не только от супружества, но и от мужской дружбы, женского подружничества, воинской солидарности и прочее и прочее. Мужская сторгия, видимо, не порождает новое сторгическое существо. Но порождает сторгические процессы такой мощи, которые не часто возникают и в полноценной супружеской сторгии. Именно они, я думаю, определяют сторгический климат в Общей душе.

Женщина, вступив в свою или чужую сторгию, уже решила сторгическую судьбу своей жизни. Для нее важно, что сторгия осуществилась и теперь может быть прервана не иначе, как в сторгической катастрофе. А для мужчины? Одни мужчины, чтобы не произошло в супружеской жизни, не способны разорвать состоявшуюся сторгическую связь. Другие в состоянии сделать это по душевному недоразумению или в расчете на другую свою сторгию, что как раз и невозможно. Своя сторгия возникает в жизни единожды. Мужчина, в отличие от женщины, в общем случае способен со своей стороны разрубить узел состоявшейся сторгии, своей или чужой, но связать потом свою сторгию он может только взамен чужой.

Никогда нельзя быть уверенным в том, что чужую сторгию многими трудами можно превратить в свою. Это не исключено. Но для этого требуется перерождение уже созданной сторгической яйцеклетки в сторгическое существо, переход ее из одного, низшего и смертного класса сторгических образований в другой, высший и несмертный. Это похоже на чудо воскресения. Кто-то из двух сторгических ближних должен совершить в своей короткой жизни сторгический подвиг. Короткой потому, что времени человеческой жизни для такого дела не хватает; и потому чудо сторгического превращения происходит (когда происходит) уже к старости. Женщине, пожалуй, свершить такой подвиг куда труднее, чем мужчине.

После духовного рождения Лев Николаевич, я думаю, в своей супружеской жизни добивался перехода из состояния чужой сторгии в состояние своей сторгии. Но Софья Андреевна «не могла», была не способна на свою сторгию с ним. Если мужчина и может превратить чужую сторгию в свою, то только тогда, когда женщина будет в состоянии вступить в свою сторгию с ним.

В своей сторгии зарождается только одно сторгическое существо. И поэтому не может быть так, что сторгия для одного из сторгических ближних оказывается своей, а для другого – чужой. Случается, что на какое-то время или, что реже, навсегда, человек принимает чужую сторгию за свою и свою за чужую, но своя сторгия – своя для того и для другого.

В годы личностного рождения Андрею Львовичу Толстому захотелось начать «свою жизнь», и он женился на Екатерине Васильевне. Свою жизнь он создать не смог, но в первые счастливые годы между ними состоялась своя сторгия, что не помешало ему время от времени возвращаться к тому образу жизни, который он вел до женитьбы. Екатерина Васильевна же, несмотря ни на что, хранила и взращивала их сторгическое существо, даже и после смерти мужа. Быть может, и тот и другой вели не ту жизнь, которую желали бы вести, которая им была нужна, но они были в состоянии своей сторгии и не разрушили ее. Жизнь с любимым мужем иногда была пыткой для Екатерины Васильевны. Другая женщина на ее месте могла не выдержать оскорблений и порвала или попыталась порвать отношения с мужем. Это особой мучительности момент сторгической жизни женщины, когда она не по своей воле вынуждается разрывать узел состоявшейся сторгии, и особенно своей сторгии. Самый мучительный момент сторгической жизни мужчины наступает тогда, когда женщина по своей воле не желает далее взращивать их сторгическое существо и разрывает сторгию с ним.

Единение в своей сторгии, создающее сторгическое существо, обладающее своим особенным характером одушевленности и своим стилем одухотворенности не внесено в земное существование, а вновь образовано в нем свободными душевными усилиями и сторгическим ростом. Это-то новое духовное образование, новое и самобытное сторгическое существо – не смертно. Своя сторгия обеспечивает если и не личное бессмертие, то по крайней мере несмертие. Это, пожалуй, самое достоверное знание о человеческом несмертии и самая верная возможность его. То обстоятельство, что это несмертие принадлежит не одному тебе, что оно одно на двоих, что ты разделяешь его с другим человеком, только усиливает его притягательность, так как этот другой человек – как раз тот, без которого жизнь невыносима, без которого не мыслится свое существование, земное или иное. Потому так ужасна и непереносима сторгическая катастрофа – распад уже состоявшейся сторгической свитости. Сторгическая катастрофа – кончина становящегося бессмертным существа. Драматизм нашей жизни в том, что земная жизнь допускает сторгическое несмертие, но не обеспечивает его.

У Чехова есть рассказ «О любви» – о нелепо несостоявшейся любви, о драме упущенной своей сторгии, о том, «что она близка мне, что она моя, что нам нельзя друг без друга, но, по какому-то странному недоразумению… мы всякий раз прощались и расходились, как чужие». Им мешало то, что она была замужем, но, судя по рельефному описанию мужа, жила в чужой сторгии. Когда она уехала, и они простились, то герой рассказа, словно возражая автору «Анны Карениной», понял, «что когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе».

Своя сторгия столь благое и столь значительное – мистически значительное – явление в человеческой жизни, что перед ней не встает вопроса о счастье или несчастье кого бы то ни было. Все нравственные представления (в ходячем или не в ходячем смысле) меркнут перед осуществлением своей сторгии. Но как угадать свою сторгию до ее осуществления и не ошибиться? Как мужчине распознать то, что нужно ему? Как с самого начала (потом – уже поздно!) столь полно и глубоко вникнуть во внутренний мир женщины, чтобы разобраться: «она» или «не она». Это не удавалось даже уникально проницательному Толстому. Валерия Арсеньева особенно не старалась скрывать себя от него, и он – и то только через полгода! – понял что к чему. Потом он женился, не ведая на ком. Конечно, на холодную голову мужчина может осознать: «не она» – и отвергнуть. Но определить, что перед ним «она» – невозможно. Это надо уметь угадывать. Что Толстому, видимо, дано не было. Лев Николаевич, я думаю, сам чувствовал это и стремился обезопасить себя. Поэтому он бессознательно искал жену из дома, близко знакомого ему с детства.

Сама по себе сторгическая воля в человеке направлена исключительно на свою сторгию. Предсторгическое состояние всегда зовет душу в свою сторгию. Не бывает предсторгии, предвещающей осуществление чужой сторгии. Женщина, в которую влюблен, никогда не производит впечатление партнера по чужой сторгии. Предсторгическое влюбление обещает свою сторгию и только ее. И обычно, как мы знаем, обещает зря. Женское искусство душевного обольщения и состоит в том, чтобы уметь создавать видимость своей сторгии и завлекать ею мужчину, который, как водится, «сам обманываться рад».

Герой чеховского рассказа с первой встречи угадывает: «она». «Дело прошлое, и теперь бы я затруднился определить, что, собственно, в ней было такого необыкновенного, что мне так понравилось в ней, тогда же за обедом для меня все было неотразимо ясно; я видел женщину молодую, прекрасную, добрую, интеллигентную, обаятельную, женщину, какой я раньше никогда не встречал; и я сразу почувствовал в ней существо близкое, уже знакомое, точно это лицо, эти приветливые, умные глаза я видел уже когда-то в детстве, в альбоме, который лежал на комоде у моей матери». И Толстой искал образ жены в альбоме своих родителей, искал ту, которую он как бы «видел уже когда-то в детстве».

Уехав по своим делам, герой чеховского рассказа постоянно держал в себе ее образ. «Я не думал о ней, но точно легкая тень ее лежала на моей душе». Через несколько месяцев он встретился с ней, и «опять то же самое неотразимое, бьющее впечатление красоты и милых ласковых глаз, и опять то же чувство близости… Ее взгляд, изящная, благородная рука, которую она подавала мне, ее домашнее платье, прическа, голос, шаги всякий раз производили на меня все то же впечатление чего-то нового, необыкновенного в моей жизни и важного».

Чеховское описание предчувствия своей сторгии так ярко, что у читателя нет сомнений в том, что героев действительно ожидало то благо, которое предвещало их чувство. Но обратите внимание на такие слова рассказчика: прошли годы «и теперь бы я затруднился определить, что, собственно, в ней было такого необыкновенного, что мне так понравилось в ней». Почему же? Не потому, что исчезло воспоминание о «чувстве близости», о котором он сам только что поведал нам. А потому, что в его зрительной памяти поблек ее женский образ. Это очень важно.

Это только по расхожим представлениям предсторгическая или сторгическая связь возникает ниоткуда, из «ничего» и беспричинно. В высшей душе женщины изначально должно содержаться что-то такое, что способно притягивать к себе из все-общедуховного поля некоторое сторгическое образование, которое желанно для ее сторгической воли и по ее качествам пригодно стать соединяющим звеном будущей сторгии. Это не какое-то качество или свойство высшей души самой по себе, а нечто так или иначе воздействующее на ее свойства и качества, некоторое принадлежащее высшей душе «сторгическое место», возникшее не в процессе ее формирования и развития в человеке, а высеянное в высшую душу вместе с нею (см. выше гл. 24).

Нельзя сказать, что женщина создает сторгическую Встречу. Но именно она стремится или не стремится вывести состоявшуюся встречу на сторгический уровень. Бывает, что он вроде бы всем хорош, да не любит его она, то есть не желает впускать его на свое сторгическое место. Это глубинное женское чувство совершенно иррационально. Оно-то и создает впечатление непознаваемости тайны позыва влюбления.

Вынужденность женской сторгической судьбы происходит оттого, что сторгическое место в ее душе не может быть пустым и настойчиво требует реализации. Выдержать это давление так трудно, что женщина, бывает, предлагает его кому попало, кто возьмет. Что за досада: основная сторгическая нагрузка человеческой жизни падает на женщину, сторгическая судьба которой вынуждена…

Предсторгическое влюбление необходимо для того, чтобы пробить души и тем самым дать простор сторгическому месту, создать для него канал, связующий высшие души мужчины и женщины. Собственно сторгический рост начинается только тогда, когда сторгическое место высшей души женщины заполняется. С этого момента женщина приняла свою или чужую сторгию на попечение.

До сторгической поры жизни, сопряжена ли она с личностным рождением или нет, мужская душа, как правило, не в состоянии проникнуть в сторгическое место женщины, во всяком случае, его высшая душа недостаточно созрела до этого. В любви личностного рождения мужчина жаждет найти свое, ему предназначенное женское сторгическое место и начинает охоту не него. Когда мужчина идет на свою сторгию, он полностью обращен к женщине, стремится жить ее жизнью, прошедшей и настоящей. Помню знакомого, физика по образованию, который в любви личностного рождения стал серьезно изучать медицину, чтобы быть ближе к интересам своей жены-хирурга. Жажда слиться душою с любимой женщиной нередко приводит мужскую душу к слепоте на свою и чужую сторгию и может стать роковой для него.

Мужская сторгическая воля – это всегда воля к овладению сторгическим местом женщины. Каждый стремящийся к сторгии мужчина пытается узреть сторгическое место в образе женщины. Душа мужчины ждет мгновения узнавания своего сторгического места в женском образе и чаще всего, конечно, обманывается.

Желанное сторгическое место в душе женщины мужчина зрит в чертах и выражении лица женщины, в ее женском облике и воспринимает сторгическое место неотделимо от ее образа и через него. Его прозрение в свою сторгию это прежде всего прозрение в буквальном смысле слова: в то, что он видит глазами, прозрение в ее вид. Это, конечно, тайна, а не прихоти мужского вкуса. Сторгическое место женщины переживается мужской душою не иначе как в женском облике, неотделимо от женского образа. Предвестник своей сторгии, «чувство близости» неразрывно совмещено и не возникает отдельно от «неотразимого, бьющего впечатления красоты и милых ласковых глаз». Это-то впечатление у героя Чехова и стерлось с годами, оставив не живое и потому тягостное воспоминание об ушедшей душевной близости с той, которую он полюбил.

Если сторгическая судьба чеховских героев распорядилась бы иначе, и они, как желали, жили вместе и смогли осуществить свою сторгию, то ее живой женский образ вплоть до глубокой старости олицетворял для него их сторгическую свитость. До конца дней он любил бы этот ее образ, и любил совершенно особенно, как еще не умел любить его в молодости. Что-то в загадочном образе любимой действительно несет и сторгическое место, и сторгическую любовь, и сторгическое существо от своей сторгии. Этот образ и любят иначе, уже не только, как женщины, но – как икону. Впрочем, и любовь личностного рождения заставляет воспринимать женщину как «мою мадонну». Так было у Пушкина, так было и у Толстого.

Сторгическое место для мужчины явлено в женском образе. Женский образ обладает могучей силой и, когда воздействует на мужчину, то воспринимается им как или как бы ему предназначенное сторгическое место, которое содержится или не содержится в этом образе.

«И сказал Бог: сделаем человека в образе Нашем как подобие Наше» (Быт. 1:26). Мужчина принимает сторгическое место в женском образе, узнает его в нем, как подобие грядущего сторгического существа. То есть в себя принимает «в образе как подобие». Зачатие сторгического существа производится по матрице сотворения человеческого существа в Шестой День Творения. Возможно, что тут последовательные стадии одного и того же процесса. Не входит ли сторгическое существо в следующую стадию Творения – стадию Восьмого Дня Творения, в котором мы мало помалу начинаем жить?

Мы знаем, что сторгическая яйцеклетка, возникающая в чужой сторгии, явление промежуточное и заготовляющее. Она подготавливает и предваряет возникновение «настоящего» (как сказал бы Толстой) сторгического существа, сторгического существа от своей сторгии, весь ряд ступеней развития которого ведет его туда, куда определено Замыслом Восьмого Дня Творения. Туда, где оно, во всяком случае с нашей человеческой точки зрения, становится бессмертным. В нашем мире оно лишь несмертно, так как каждый раз после смерти человека возвращается в общедуховность или все-общедуховность. Такое несмертие еще не есть бессмертие, то есть выделенное, отграниченное от Всего остального существование, существование в условиях собственной отделенности и в своем собственном центре. Несмертие сторгического существа в нашем Мире состоит том, что оно способно многократно вызываться из Общей души к во-душевлению в человека. Прекращение существования несмертного сторгического существа есть убийство, но не человеческого существа, создания Шестого Дня Творения, а сторгического существа, создаваемого на Восьмой День Творения.

 

6(66)

В личной духовной жизни женской высшей души мы выделим не семь стадий, как у мужчин, а четыре.

Одностадийная женщина или не способна на сторгию, или живет в досторгическом состоянии души. Двухстадийная женщина живет в состоянии чужой сторгии. Трехстадийная женщина осуществила свою сторгию. Четырехстадийная состоит в Сопутстве.

Эденская сторгия – наивысшее состояние сторгической взаиможизни, но она не высшая (пятая) стадия ее, так как для ее осуществления не нужны предварительные стадии.

На Сопутство нельзя смотреть как на высший тип сторгии. Для сторгии пригодна всякая женщина, высшая душа которой обладает сторгическим местом. Сопутство же способна осуществлять редчайшая женщина, обладательница необычного сторгического места. Высшая душа сопутевой женщины несет в себе место, предназначенное для эденского существа – эденское место. Эденское место есть и в высшей душе путевого мужчины; иначе эденское существо не смогло бы поселиться в ней. Эденское место есть у сопутевых женщин, только у них и есть изначально. Поэтому-то сопутевой женщиной нельзя стать, ей надо родиться и стать.

В Сопутство входит не любая, а только сопутевая женщина. Первое ее отличие – в образовавшем ее высшую душу несмертном сторгическом существе. Оно обладает высшим духовным достоинством, нажитым, надо думать, во многих во-одушевлениях. Эденское место женской высшей души – высшее, что создается в этой жизни и остается в ней. Эденское место – исключительная ценность человеческой жизни, но, несмотря на это, и оно по вынужденности женской сторгической жизни может быть не востребовано.

Другое отличие сопутевой женщины – в том сторгическом существе, которое разовьется из ее взаимодействия с мужской высшей душою и которое на первых ролях участвует в Сопутстве Сара. Далеко не всякое несмертное сторгическое существо способно быть в паре с эденским существом. Для Сопутства Сара высшая душа сопутевой женщины должна суметь привлечь к себе такое сторгическое существо, которое способно стать партнером в работе эденского существа в земной жизни. Именно в такой сопутевой жизни – тайна включения Сара в Общую душу. Если эденское существо назначено стать Саром, то Сопутство, в котором оно участвует, вносит его в Общую душу. Если эденское существо не годно для этого, то все, что в Сопутстве (высшие души мужчины и женщины и их сторгическое существо) отрабатывает свое и выносится обратно в Эден вместе с ним.

Мы различаем эденскую сторгию – сторгию двух эденских существ – и путевое Сопутство, в котором действует одно – мужское – эденское существо. В путевом Сопутстве может участвовать только сопутевая женщина. Сопутство женщины, Путь жизни сопутевой женщины – стадии вхождения в жизнь не своего эденского существа, как в мужском Пути, а эденского места своей высшей души. Это эденское место сначала заявляет о себе, затем укореняется в душе женщины и ждет судьбы и осуществления.

Эденское место в сопутевой женщине только одно. Если есть в ней сторгические зерна, то они – не в счет. И потому основная забота и задача сопутевой женщины: как задействовать эденское место в себе? До чего мучительная задача! И далеко не всегда разрешимая. Общая неготовность женщин к Сопутству еще большая, чем мужская к Пути.

Стезя женского сопутевого восхождения мало что трудна (она и не может быть иной), но и рискованна, зависима от случая и специфической женской удачи. Сопутевая судьба редко посылает женщине кого надо и тогда, когда надо. Да и когда посылает, то не одаривает, не балует, а предлагает для воли и веры женщины особенные душевные испытания, которые находятся на грани ее возможностей. Ей за все и за каждый подарок путевой судьбы надо платить самоотречением. Риск большой, угроз и препон множество, а надежды на успех мало.

Женщина, в зрелости достигающая Сопутства, рождается на свет с такими качествами души, которые исходно даются не часто, а осуществляются еще реже. Она должна быть и должна остаться способной хранить душевную чистоту и излучать тепло сторгической любви. Совесть, смирение, кротость, добролюбие, самоотречение – во всех этих явлениях и состояниях выражается отправное свойство разомкнутости души самой по себе, ее изначальной готовности выйти из себя, лишиться самости, разорвать отделенность. Во всех сторонах внутреннего мира сопутевой женщины явно понижена и все более и более понижается агрессивность; в том числе и в тех низших (животных, звериных) пластах, где наличие агрессивных черт законно. Это понижение агрессивности в природном существе – уже чудо.

Мужчина в личной духовной жизни проходит Путь восхождения и участвует в Сопутстве. Женщина в личной духовной жизни ткет картину Сопутства, хотя ей вовсе не заказан и Путь восхождения. Выходит, что в путевом смысле женщина «богаче» мужчины: ей доступно (и, бывает, доступно одновременно) как прохождение Пути, так и прохождение Сопутства. В начальных своих этапах кривая женского Пути восхождения такая же, как и мужская, хотя нормативный график прохождения точек Пути у женщины иной, чем у мужчины.

Прохождение (восхождение) Сопутства – по большей части дело женской личной духовной жизни. Сопутство имеет свои волны, свои подъемы и спады, отливы и приливы. В какой-то мере сопутевые волны накладываются на путевые или соответствуют им. Мы можем говорить о путевом и о сопутевом душевном рождении или о путевом и о сопутевом взводе духовной жизни. Это далеко не одно и то же, пусть даже и происходит в одном и том же человеке, в одно и то же время жизни и перемешивается так, что не всегда разберешь, где какое.

С путевой волной личностного рождения мужчина вступает в сторгическую пору жизни. Сторгическая пора женщины настает с ее сопутевом душевном рождении. Женская сопутевая волна личностного рождения запускает процесс Сопутства, начинает осуществлять его практически. Женское личностное рождение в Сопутстве не исключает личностное рождение на Пути. Но это разные события личной духовной жизни.

По необходимости упрощать первоначальное изложение и его удобства мы в дальнейшем будем говорить о Пути восхождения как о ряде событий исключительно мужской личной духовной жизни и о восхождении Сопутства как о ряде событий женской личной духовной жизни.

 

7(67)

И на Пути (у мужчины) и в Сопутстве (у женщины) первый подъем – подъем взвода, но у мужчины – взвода духовного сознания, а у женщины – взвода любви.

В периоде идеалов юноша обретает сознание отделенности высшей души. Свою высшую душу – кто отделен – он узнает по религиозному чувству в сознании призрака «Бога своего», в Идеалосознавании. Свою же отделенность и душевную особость он выражает отталкиванием от других душ, Общей души и всего того, что посягает на его душевное самостояние. Юноша при душевном рождении опровергает и бунтует, стремясь вырваться из-под имевшейся до того душевной опеки любого рода.

Девушка в эту пору переживает посягательства на свою душу иначе. Она не столько отталкивается, сколько отгораживается. Чем острее девушка чувствует свою душевную отделенность, тем больше она стыдится, стесняется, обижается, боится оголенности своей души. Сознание душевной отделенности выражается в ней стыдом; в стыде душа её чувствует свою отделенность, и им отгораживает сама себя.

На вершине первого подъема Сопутства, лет в двенадцать, тринадцать, четырнадцать, девушка пуглива душою, ей от всего неловко, она дрожит стыдом и готова на обиду. Она неприкасаема. Она постоянно корит, обвиняя, защищаясь, жалуясь: «как не совестно!», «как не стыдно!». Слова эти имеют для нее такую силу потому, что ими она апеллирует к некоторому идеалу, к какой-то высшей точке, на которую можно встать, или опереться, или сослаться.

Девичье переживание идеала не похоже на юношеское, хотя, конечно, то, что свойственно ей, отчасти присуще ему, и наоборот. Юноша переживает идеал воплощения «Бога своего» и чувствителен ко всему тому, что не соответствует его представлению совершенства. Девушка переживает идеал совести, состояние тяготения души и чувствительна ко всему тому, что нарушает ее представление об идеальном тяготении. У него – идеальное чувство должного, у нее – идеальное чувство недолжного.

В душевно рожденной девушке светит свет идеала прилепленности. Где юноша чувствует поруганность «Бога своего», там девушка трепещет от разлепленности, от надорванности нитей тяготения. Чувство идеала девушки – не в себе, а на себя и от себя, и есть одновременно продукт и средство выражения душевной отграниченности – границ «Я». Все с ней происходящее она мерит сторгическим идеалом душевных взаимоотношений.

Предметному переживанию идеала или идеальных стремлений и представлений должна предшествовать жажда идеала, которую вызвать специально нельзя. Вызываются воспоминания этой жажды, если идеалы когда-нибудь населяли душу. По ним путевые мужчины помнят свою душу в юности. Женщина помнит свою юную душу не так. Обычно она вспоминает давние события, лица, страсти вокруг себя, себя в них и, главное, то, что лежало подо всеми душевными её движениями – свою девичью тоску. Девичья тоска – фундаментальный режим души девушки, то состояние готовности, на которое встала её душа в преддверии сопутевой работы, для душевного рождения Сопутства. Тоска эта тихая и грустная.

Чувство девичьей тоски есть, с одной стороны, чувство одинокости, оставленности, неприкаянности, и с другой – требовательное ожидание чего-то и возвещение о чем-то. Душевно взведенной девушке знакома эта неопределенная жажда и нетерпеливое предвкушение, скоро превращающееся в желание любить и быть любимой. У толстовской княжны Марьи глаза смолоду грустные, теплые, кроткие, и в них всегдашний укор себе. Девичья тоска, быть может, есть общее, исходное состояние виноватости, на фоне которого работала душа сопутевой женщины в юности.

На подъеме душевного рождения мужчина взводится для трудов сознания, на мучения истины и духовное восхождение на Пути. И женщина взводится, но для трудов любовной духовности, на мучения добра и сторгическое восхождение в Сопутстве.

Тихая, смирная, послушная, скромная, терпеливая – вот женский образ, испокон века (скрытно и до сих пор) ценимый людьми. Мужчине казалось, что эти её свойства гарантировали ему её верность, создавали душевный комфорт, обещали надежность семейного существования, и он в прежние времена культивировал их в женщине. Свойства эти назывались кротостью, под которой понималось удобная для мужчины и уместная в женщине слабость и отсутствие таких качеств, как вспыльчивость, гневливость, самоволие, непокорность воле отца или мужа. Собственным положительным значением кротость не наполнялась, или наполнялась в условно положительном смысле «укрощения», т. е. женской способности утишения чужой лютости, унимания мужского буйства или чего-то подобного. В языческой среде женская кротость есть черта характера, одним милая и симпатичная, для других несимпатичная. Нам же важна кротость как стиль женской одушевленности, как облик её личности и даже образ духовности.

В стиле одушевленности рождающейся высшей душой девушки есть какая-то сокровенная грусть и тянущая тоска, напоминающая мужскую «тоску раскаяния» при личностном рождении. Только мужчине к 30-ти годам обычно есть в чем раскаиваться и винить себя, девушка же безотчетно виновата без вины. И там и там – духовное тяготение, которое заставляет мужчину чувствовать виноватость и ответственность своей души перед кем-то, кто потом осознается (после духовного рождения) «отцом» или духовным Я. В тоске душевно взводящейся девушки есть видЕние кого-то и чей-то взгляд, от которого она не может отвернуться, перед которым она живет, которого боится и любит и пред которым винится. Девушка взводится на Сопутство как бы под наблюдением «небесного жениха», чье эденское место заранее устанавливается в ее высшей душе. Если в тоске её – грусть и вина, то это грусть и вина трепетной невесты, готовой почувствовать себя недостойной, недостаточно чистой, греховной, слабой духом. Она трепещет, как бы страшась оставленности, покинутости, духовной одинокости. Это глубинное чувство невесты, обращенное к призрачному «небесному жениху», есть религиозное чувство девичьей личной духовной жизни.

Когда княжна Марья входила в комнату брата в Ярославле и увидела его лицо и его взгляд, то она вдруг оробела и почувствовала вину перед ним за свои низшие земные интересы. Её виноватость сродни сознанию греховности, падшести, и её робость духовного свойства. Эту духовную робость мы, смотря по ситуациям, можем называть когда кротостью, когда смирением.

В душевном смысле кротость – не слабость и не отсутствие каких-то свойств, а сила сознания духовного величия кого-то родственного и любимого, перед которым нельзя не умаляться душою. Взгляните на духовно взводящуюся девушку. Уловите её духовную робость, почувствуйте её всегдашнею самопридавленность пред какой-то могущественной и строгой силой, которую она несет в себе и которая властно следит за ней. В истоках её душевной кротости лежит трепет благоговения невесты перед женихом. Кротость – выражение того чувства девушки, которым она приготовляется к будущему Сопутству.

Душа девушки взводится в то время, когда основное сопутевое препятствие – ее самость – еще далеко не набрало силу. Сторгический взвод души женщины при душевном рождении предшествует ее взводу самости. Взведясь сперва высшей душою, затем самостью, женщина сторгически взводится в любви, где она должна отречься от самости.

Юноша в периоде идеалов зрит высшую точку себя впереди себя и стремится подняться на нее. В это же самое время девушка в самоумалении кротости видит высшую точку над собой, стремится стать сопричастной ей и желает быть достойной ее. Он слышит сторгический призыв и идет на голос, её – судят, она отдает себя на суд и идет по голосу и на голос.

«Чтобы быть сильным, надо быть как вода, – гласит даосская мудрость. – Нет препятствий – она течет, плотина – она остановится; прорвется плотина – она снова потечет; в четырехугольном сосуде она четырехугольна; в круглом она кругла. Оттого, что она так уступчива, она нежней всего и сильней всего» (45.413). Такова мудрость кротости, по которой доверяют жизни и на которой держится и мудрость неделания, и мудрость смирения, и мудрость противления ненасилием. Это очень толстовская тема.

Ступени ненасилия (непротивления) с полным правом можно назвать «линией кротости» человеческой жизни; состояние души человека наиболее отчетливо характеризуется по её месту в последовательном ряду заповедей кротости: око за око (за око не более, чем око) – не мсти («не плати злом за зло») – отвечай добром на зло – не поддавайся на душевную провокацию борьбы – никогда не употребляй никакого насилия ни для какой цели, не противляйся. Ни одна из этих ступеней не принадлежит душевно-нерожденному (одностадийному) человеку, всегда хотящему за своё око более, чем око другого – большего отмщения.

Кротость – образ внутренне прекрасной девушки, в которой непротивление – черта девичьей одушевленности. Кротость – то, в чем она духовно, в сопутевом смысле, уже женщина. Отсюда берет начало стрела ее сторгического восхождения.

То ли сделала, так ли? права – не права? справедливо ли то-то и то-то? виновата ли и где? достойна ли? – вот как живет рожденная на Сопутство девушка, так она тревожится, страдает, боится, ищет. Она не судит, лишь сожалеет и все же видит жизнь в ракурсе Вины. Она чувствительна и к своей вине, и к вине другого; ее девичьи обиды – признание вины за другим, обостренное переживание его вины и требование раскаяния, которое она тотчас принимает. И сама она всегда готова каяться. Подъем кротости – школа самоосуждения и индикации виноватости.

Душевно взводимой девушке обычно претит столь понятное в юноше самовозвеличивание, которое она высмеивает. Этим она как бы укорачивает, укрощает его и тем, одновременно, защищается от него. Она умеет обуздывать другого, и тем больше умеет, чем больше потребность её души в самообуздании. Она не столько ищет, что можно, сколько боится сделать, что нельзя, за что ей будет стыдно. Подъем душевного рождения сопутевой женщины – школа кротости и сдерживания себялюбия, то есть смирения.

Основной показатель состоявшегося взвода личной духовной жизни сопутевой женщины есть потребность и способность её души вступать в полноценную связь с другой душою. Вынужденность женского Пути и беда его более всего в том, что эта её душевная потребность и способность может не реализоваться, либо реализоваться неполноценно или ложно. Но саму возможность душевной вовлечённости в духовную жизнь другой высшей души она иметь должна. Из первого взвода Сопутства девушка выходит с потенцией на духовную вовлеченность, степень которой определяет степень взведенности её души. Женское душевное рождение не акт, а процесс взвода ее высшей души, процесс, который никогда, собственно, не прекращается в ней, покуда она «жива» как сопутевая женщина.

На старте Сопутства девушка находится в некоторой степени взведенности, от гипотетически наибольшей до гипотетически наименьшей при бесчисленном количестве переходов. Какой уровень взведенности соответствует и какой не соответствует ее душевному рождению? Ответить на этот вопрос трудно потому, что если такая пограничная черта взведенности и существует, то ведь она – потенция, которая становится зримой тогда, когда женщина сторгически вовлекается в духовную жизнь другого Я. В большинстве случаев мы можем знать о полноте жизни высшей души женщины только при её сторгической реализации, догадываясь, насколько высшая душа конкретного мужчины реализует потенцию ее духовного взвода. Но и это угадать совсем не просто. В одних случаях женщина сторгически осуществляется в мужчине, который явно ниже ее сопутевых возможностей, но насколько ниже – неведомо и ей самой. В других случаях реализующее её эденское существо мужчины уже столь высоко взошло на Пути, что она сама кажется значительно ниже тех возможностей, которые имеет. У каждой сопутевой женщины – свой путевой мужчина. Душевное рождение Сопутства, умозрительно говоря, прошла та женщина, уровень взвода души которой таков, что она удовлетворяется сторгической самореализацией с помощью личностно рожденного (трехстадийного) мужчины. Она, собственно, его ждет, его и ищет. Это трудно, ей очень трудно. Ей надо помочь.

Некогда юношей долго и тщательно закаляли и потом подвергали мучительным инициациям, чтобы проверить их готовность стать воином, охотником. Только выдержавшего муки тела признавали взрослым, перешедшим в самостоятельную жизнь мужчиной. Те времена прошли, отроков никто не мучает, и они входят в жизнь когда подошла пора, без вступительного экзамена. О зрелости тела без нас заботится Природа. Как помочь взвестись душе юноши, более или менее ясно. Но девочку, девушку только держат, ограждают, закупоривают, «сохраняют», лишь бы не было беды. Когда наступают сроки, её выпускают или она вырывается сама.

Душа сопутевой женщины рождается в слезах, через стыд, боль душевную, сострадание, вину, обиду, муки совести и жалости. В эту пору душа женщины и должна быть больна. Девушка должна болеть душою, и чем больше будет боли в её душе, тем для её души лучше.

Жизнь экзаменует сопутевую женщины. Весь сторгический рост женского Сопутства – в преодолении. И чтобы взвестись, сопутевой женщине нужно пройти через жестокие душевные инициации. Воспитывать женщину надо не на ограждающих душу возвышенных представлениях (пусть так, но совсем не в первую очередь), а на страданиях совести, жалости к ближнему и дальнему, боли за несправедливость, унижение, гадость, зло. Стремитесь как можно больше расширить девичью душу, не страшась разорвать её, как люди в древности не боялись повредить плоть проходящих надлежащие испытания юношей. На мелочах повседневной внутрисемейной жизни её родителей раздвинуть девичью душу сложно, а то и невозможно. Не надо ограждать душу девушки от всегдашних кошмаров действительности. Пусть в ранней юности она вместит столько, сколько может вместить. Она должна знать если не все, то много: и зло, и жестокости, и поругания, и ложь власть имущих. Будет больно? Конечно, жалко. Но тогда она, вся избитая, даже надорванная, она тогда взведется.

Если женщина в любви воплощает разум мужчины, то помочь девушке взвестись, преподать ей знание общих ценностей человеческой души и жизни должен, как мы говорили, мужской разум отца. Женская душа всегда, и тем более на подъеме кротости, готова к расширению, но разом во все стороны раздвигаться не может, а куда именно – не знает. И отцовский разум дает её душе направление для её жалости и сострадания, душевной ответственности и любви. Подъемная сила кротости вполне может пойти на пустяки, вылиться на «ахи» по поводу житейских происшествий мужа, детей, подруг, любовников, и может пойти на Божье дело хранения того, кто спущен из Эдена.

В храме мудрости входная дверь низкая, объяснял Толстой, и «войдут в храм только те, которые пригнутся» (45.411). «Обретешь кротость, одолеешь мудрость». Мудрость есть в мире, уже нажита прежде жившими людьми, она под руками, рядом, но сама не дается в руки: её нужно или, ища, найти и взять, или притянуть себя к ней душевной кротостью. Мудрость, душа мудреца – магнит. Не кротость делает душу магнитом. Кротость сама не магнитит, но придает душе способность намагничиваться, притягиваться магнитными силами, вбирать в себя мудрость и через неё духовно питаться. Редкой женщине удается войти в храм мудрости без кротости.

От мужчины на Пути восхождения требуется непрестанный труд все время возрастающей скорости духовного роста. От женщины для восхождения Сопутства требуются другие качества. Во-первых – абсолютная вера в того, чьей духовной невестой она признаёт себя и кому готова отдать свое эденское место. Во-вторых – несгибаемая душевная воля, назначающая и сторгическая. Однако своей «молитвы разума» у женщины нет, и она принимает истину от мужчины, зачинает от разума его и вынашивает плод волей и в вере.

Кротость ведет сопутевую женщину к двери мужской высшей души, которая раскрывается, не сразу раскрывается или не раскрывается перед ней. Найдется ли тот личностно рожденный и восходящий мужчина, который хоть как-то не откликнется душою на стремление и готовность женщины к духовному притяжению?… В её присутствии он всегда озаряется (ему часто кажется, что она его озаряет) от ощущения возможности узнания ею магнита его мужского разума, благодарит её душою и, значит, готов любить. Мужское духовное сознание чутко к женской потенции восприимчивости его. Душевно взведенная (и хотя бы чуть-чуть направленная) женщина ищет свою дверь. Ей только надо узнать свой вход, сдаться и, сдавшись, войти в него.

 

8(68)

Одностадийной, душою невзведенной женщине незнаком труд одоления самости. Как всякий человек толпы, она не более чем характер, подвластный Общей душе. По условиям жизни, своему характеру или общедушевным требованиям женщина может быть и покорна, и послушна. Но покорна без самоотречения и послушна без смирения. Духовная работа, и в том числе сторгическая работа, свободна. Только низшая ступень сторгического блага достается душе в неволе. На более высоких ступенях сторгический рост есть результат исключительно свободной работы души. Так что только взведенная на подъеме душевного рождения женщина способна преодолевать самость.

В восемнадцать, девятнадцать лет девушка строптива в самом сознании себя живущей. Девушка, на которой в эти годы не лежит печать независимости и своенравия – редчайшее исключение. И у сопутевой женщины подъем кротости, надо думать, сменяется отливом своенравия. На подъеме кротости – виноватая, на отливе своенравия – правая и гордая. Вместо смирения – надменность. И претензия – там и в том, где только возможно.

Женщина не может не думать о будущем и завтрашнем, даже если ей кажется, что она живет настоящим. В каждой, даже самой своенравной девушке, мольба: обеспечьте жизнь, дайте судьбу. Главный соблазн этого времени – соблазн устроительства своей судьбы. Силу свою этот соблазн черпает не столько из чувства страха перед будущим, сколько от нетерпения поскорее решить свою судьбу. Ужасом одиночества девушку пугают люди, но сама она, пугаясь или не пугаясь, дрожит от душевного нетерпения в себе. Она голодна душою, сидит за столом с яствами и хочет есть. Но в отличие от чистилища мужского Пути, желания в чистилище женского Сопутства не должны удовлетворяться.

На спаде первой волны Пути мужчину ждут топи, в которых он может завязнуть, ловушки, где можно застрять, заманки, из которых потом не выберешься. Но все эти препятствия и заслоны не загораживают его Путь. Они не искушения, ему не нужно «побеждать» их, напротив, он должен в них побывать, даже зарыться – чтобы выбраться и изжить. Проверяется его способность путевого восхождения, а не его выдержка.

Женщина на спаде первой волны Сопутства должна терпеть и выдержать. Здесь, на отливе своенравия, подвергается испытанию одна из главных черт натуры восходящей женщины – крепость её душевной воли, которой потом предстоит охранять эденское существо своего мужчины.

В прежние времена родители, боясь упустить выгодный момент женской жизни, стремились пораньше выдать дочь замуж. Повседневная практика жизни менее всего рассчитана на сопутевую женщину, которая в молодости сопротивляется собственной душевной устремленности на заманки счастья. Не потому, что ждет лучшего предложения судьбы, а потому, что в душе ее тихий путеустанавливающий голос шепчет: жди, не пора, не сейчас.

Блажены нищие, но те, которые не захотели, а не те, которые не смогли стать богатыми. Блага та женщина, которая, не заманившись, прошла отлив своенравия, но не потому, что соблазны были недостаточно напористы, а потому что сама не позволила себе, выдержала, зная: чтобы найти и войти в свою дверь, надо иметь волю и смелость пройти мимо многих распахнутых дверей, сдержать себя, не сдаться душою и телом.

Как мужчина до личностного рождения ясно не знает, что в его душе свое и что чужое, так и женщина до личностного рождения Сопутства не знает, где своя дверь, а где не своя. Выдержать экзамен на выдержку, вытерпеть душою, выждать, дождаться сопутевого личностного рождения – вот ее задача. Не выдержавшая этот душевный экзамен женщина либо тыкается в разные двери, безответственно входит и выходит из них, либо выбирает себе – себе, а не свою – какую-то дверь, входит в нее и пытается устроиться получше там, куда вошла. И то и другое лишает её блага Сопутства. Душа сопутевой женщины должна уметь терпеть самою себя – действие душевной воли, не известное мужчине вплоть до духовного рождения.

Если мужская душа в чистилище проходит ходовые испытания на выносливость в Пути, то женская душа в соответствующем периоде жизни выдерживает экзамен на терпение. Мужчина призван везти воз Пути, женщина – крепить Сопутство. И потому необходимая для духовного роста выносливость мужской души соответствует необходимой для сторгического роста выдержке, терпению души женщины. Выносливость жизнепрохождения – вообще качество мужской души, мужского характера, мужского тела. Терпение – специфически женское качество, качество женской души, женского характера и женского тела. Не вынести (трудов, бед, опасностей), тягот, похвал, различных соблазнов для мужчины то же, что для женщины не вытерпеть: не дождаться, поддаться давлению плоти, взорваться самостью, устать от несения женских обязанностей, уступить соблазну и прочее. Люди, собственно, так всегда и понимали дело, требуя, при всем сходстве качеств выносливости и терпения, первого преимущественно от мужчины и второго преимущественно от женщины.

Каждой любящей женщине нужно, чтобы в ней нуждались. Но – как? Все дело в том, как нуждались. Некоторые желают быть драгоценным подарком, царственно даровать себя мужчине, быть его целительницей или руководительницей – той, от которой мужчина в восторге или кому поклоняется, нуждаясь. Отвечая на такую мужскую любовь, легко в буре страстей и самой явить самопожертвование. В основе страстной жертвенности такого рода лежит сладостное тщеславное чувство: я – высшее существо, способное возбуждать восторг и жертвовать собой. В исполненной гордостью любви женская душа подчеркивает свою самоценность, желает быть вечным соблазном мужчине, но не сопутником ему.

График женского Сопутства текуч и расплывчат. Отлив своенравия длится у женщины до тех пор, пока душа её, устав или удовлетворившись, не отдаст себя. Следующий подъем Сопутства для женщины наступает не тогда, когда, как у мужчины, он должен быть по годам путевого расписания или индивидуальных отклонений от него, а когда скомандует сторгическая судьба. Но отлив своенравия не должен затянуться; это опасно: без активной сторгической работы что-то атрофируется в женской душе.

Раньше или позднее придет время, когда судьба предложит душе женщины поработать сторгически. С этого момента начинается сопутевой прилив личностного рождения женщины. Сторгическое у женщины есть и личностное.

Женское личностное рождение – в режиме любви, а не разума. При личностном рождении мужчина в глубине души знает «свою истину» и уже как-то может руководствоваться ею, женщина же при личностном рождении в глубине души узнает «свою любовь» – то есть любовь для своей сторгии – и пытается послужить ей. Ведет ли женское личностное рождение к Сопутству? Только если женщина плюс к этому достаточно развилась в своей, женской, линии сторгического восхождения.

Как и для личностного рождения мужчины, так и для сопутевого личностного рождения женщины необходимо знание или узнание себя подлинной, нужд и чаяний своего эденского места. Но знание это она обретает через мужчину. Личностное рождение женщины наступает тогда, когда ее высшая душа принимает эденское существо, выращенное в мужской высшей душе. Сама пройти личностный подъем Сопутства женщина не может. Ей должен помочь мужчина. Но не любой, а ее, свой. Его она ждет, для него терпит, но когда приходит время узнать его, то, часто либо не узнает, либо принимает другого за него. И часто потому, что еще до сопутевого личностного подъема душа её ленилась трудиться разумом. Добрая половина душевно взведенных женщин сходят с сопутевой линии своей жизни не потому, что не смогли вытерпеть душевные инициации Сопутства, а из-за лени души. У сопутевой женщины должен быть большой опыт труда своего разума, накопленный на отливе своенравия.

Конечно, и без предварительного труда души разумом женщине может повезти на свою дверь. Что ж, такова её судьба, которая еще возьмет своё. Своего мужчину хорошо бы знать заранее, уметь угадывать его, быть готовой к его приходу. Для предуготовления Сопутства женщина сама должна загодя обрести направление сторгического тяготения.

Показательно, что у личностно рожденных в Сопутстве женщин резко возрастает интерес к творческому процессу самому по себе (в том числе, конечно, своего мужчины) и заметно падает как нужда в зрелищах, так и бесперебойном общении с подругами. Душа её утолила голод. Меняется и её отношение к мужчине. Из основного условия исполнения мечты будущего счастья (а следовательно, объекта игры, борьбы, заботы, прельщения, влюбленности) он становится кем-то, кого она понесла в себе, кто с ней не ради нее.

До сопутевого личностного рождения в женщине нет серьезности по отношению к горению мужского разума. Она присутствует (пусть даже ценя и восторгаясь) при нем, но не сопутствует ему. Бывает и так, что женщина желает руководства разума одного мужчины, а отдавать себя предпочитает другому. Такой раздвоенности у личностно рожденной в Сопутстве быть не может. Она любит того, от кого зачала духом. Её любовь к нему не только пристрастие души, но и род духовного благосостояния, в котором она, как сказал бы Толстой, находится в «нормальном состоянии духовного существа». До него она была – она точно знает! – в ложном состоянии души, теперь, через него, она нашла свое верное духоположение, да так, что любой намек на возможность утраты его доставляет ей духовное страдание. Причина серьезного и глубокого отношения к оплодотворившему её разумом мужчине в том, что он для неё – свой источник света, по отношению к которому она сознает духовную ответственность по чувству любви, возведенному на ступень духовного благодарения.

Прошедшая сопутевое личностное рождение женщина с ужасом оглядывается на себя: Боже, кем я была до него! Если это сознание воскрешения, прозрения, спасения своей души устойчиво и ужас воспоминания себя прежней не ослабевает, а все усиливается, то это верный признак успешного личностного рождения в Сопутстве. Для мужчины личностное рождение прежде всего не перелом, а смена чужого на свое, нахождение себя среди чужого. Для женщины личностное рождение Сопутства в полном смысле «рождение», вхождение в новый, иной мир, различающийся от прежнего, отвергнутого, как свет от тьмы, от отсутствия света. Она входит в дверь, перед которой слепота, глупость, самопоругание и самообольщение, зло, не-жизнь. Оказывается, что только за входом начинается жизнь, добро, зрячесть, разум.

Всякая женщина с годами обретает опыт, «знание жизни», с позиции которого она снисходительно оглядывает свое прошлое. Личностно рожденная в Сопутстве женщина отвергает себя бывшую не потому, что тогда не знала жизнь, а потому, что сама была другой. Трехстадийная женщина воспринимает свое душевное состояние до сопутевого личностного рождения как порочное и темное, не высвеченное. Различие между состояниями сознания двух уступов восхождения женщины, разделенных сопутевым личностным подъемом, огромно. Высшая душа личностно рожденной женщины переходит на совершенно другой уровень одухотворенности, выходит в личной духовной жизни на качественно новое, высшее поприще сторгического роста.

Личностный подъем Сопутства – еще одно кладбище женских душ. Любую душевно взведенную девушку в принципе можно провести через сопутевое личностное рождение: было бы соответствующее этому мужское эденское существо и его разум. Его-то и нет: не найден, не послан, упущен. Возможно, что путевой мужчина должен сам уметь притягивать к себе сопутевых женщин.

Сопутевой женщине необходим, она ищет и так часто не находит своего путевого мужчину. А ему надобна сопутевая женщина. Нужно особое благословение, чтобы открыть вход в Сопутство. Сопутство само по себе – высочайшее благо, даваемое свыше. Войти в Сопутство трудно, но и не так легко, войдя, сохранить его в жизни. Первое – Божья милость, второе – дело двух свитых вместе человеческих душ.

 

9(69)

В периоде «своей жизни» (в процессе личностного рождения и после него) мужчина как бы испытывается на свободу высшей души. Сопутевая женщина в такую же пору жизни сдает экзамен на веру – на душевную преданность, на стойкость доверия своей души в Сопутстве. Духовный рост включает в себя рост свободы высшей души, и в таком качестве он преодолевает ранее внушенные верования души, верования всегда несущие несвободу душе мужчины. Мужской душе свободу доставляет вера-идеал, а не вера-доверие, столь необходимая для душевного единения. Но именно в такой вере («в него» и к нему) осуществляется свобода женской души. Свобода женщины и её вера сродни ее терпению. Можно, пожалуй, говорить отдельно о мужской (духовной) и о женской (сторгической) свободе в личной духовной жизни. Но и там и там свобода есть основная, путевая или сопутевая работа высшей души – духовного роста для мужской души и сторгического роста для женской.

Вера и идеал в личной духовной жизни суть две стороны работы души религиозным чувством. Состояние видения идеала, – указателя направления Пути – есть путенаправляющая сторона религиозного чувства. Другая, двигающая сторона религиозного чувства есть вера.

Идеал (как, отчасти, и разум) – предугадывающее обобщение в видении и в этом смысле душевное знание, определяющее направленность души, вектор ее устремленности. Вера же – та мощь, которая руководит действием душевных воль и придает высшей душе сознание ее могущества. Вера личной духовной жизни, как и общедушевная вера, переживается в душе как нечто абсолютно могущественное, способное одолеть все.

Чувство Веры в личной духовной жизни исходит от не знающей преград назначающей воли человеческого «Я», восходящего к «Я» Всевышнего. Поэтому исходно, без контроля разума и в чистоте работы религиозного чувства, человеческое «Я» твердо знает, что ему, одним волевым усилием, под силу сдвигать горы и разрушать крепости. «Я» – по самосознанию – может все. Человек сознает себя слабым в исполняющей воле, ослабленным в воле назначающей, но только не в назначающей воле «Я» – основной для личнодуховной Веры. Никакое самознание, дающее сознание своей «правоты» и своей «правды», не дает такого самосознавания могущества. Крепость веры придает силу и сторгической воле.

Чем мощнее взвелась душа сопутевой женщины и чем тверже она выдержала первое сопутевое испытание, испытание душевной воли на отливе своенравия, тем легче для неё второе сопутевое испытание, испытание веры при сопутевом личностном рождении.

Верность, куда бы ни заманивалась, твердость совместности, во что бы то ни стало, кротость и смирение, что бы ни произошло – вот религиозные испытания, которые предлагаются женщине при входе в Сопутство. Сопутевой женщине придется либо выдержать экзамен веры, либо отказаться от Сопутства. Причем в этом случае тяготы испытаний зависят не от крепости сторгической связи, а от энергии путевого восхождения мужчины, который предлагает сопутевую судьбу женщине. Нет восходящего мужчины, нет Сопутства, нет и женского испытания веры. Чем путеноснее мужчина, тем ярче сопутевая судьба женщины, тем тяжелее её труд в Сопутстве.

Люди чаще всего не выдерживают испытаний именно в тот пиковый момент, когда их выдержка и терпение должны принести плоды. Происходит это оттого, что в душе нет твердого решения (акта веры) вытерпеть во что бы то ни стало, чтобы ни происходило, любой ценой; не выдерживают люди не столько потому, что нет воли выдержать, сколько потому, что на пике испытаний им кажется, что дальше терпеть бесперспективно. Сознание бесперспективности – вершина испытания веры. На этой вершине, по-видимому, и сломалась Зинаида Молостова. В решительный момент она, верно ли, не верно ли, сочла, что ее встреча-судьба с Толстым бесперспективна, и, быть может, продолжала так считать во всей дальнейшей своей жизни. Только дотерпевшая до конца вводится в сопутевую фазу женской жизни.

Вера, смирение и самоотречение завязаны в сопутевой женской душе в единый узел. Как можно сказать, что самоотречение в любви от веры, так можно сказать, что вера в смирении из-за самоотречения, или смирение – от веры и самоотречения.

Поправим ли срыв веры? Как в женской, так и в мужской душе есть сила самовоскрешения, которой часто выправляются многие огрехи на Пути и в Сопутстве. Сила эта – сила покаяния. Покаяние столь же присуще религиозному чувству, как вера и идеал. Покаяние, вера, идеал – три стороны религиозного чувства личной духовной жизни. Идеал направляет и устремляет высшую душу. Вера удерживает и двигает ее. Покаяние удерживает и восстанавливает ее. Воля души к покаянию не только очищает, возвышает и восстанавливает душу, но и сторгически связывает ее с той душою, на которую она обращена. Во многом покаянии много смирения, много веры, много самоотречения, а значит, много и сопутевой благодати.

Нет любви без отдачи, но одни любят того, кому жертвуют свое, перед кем геройствуют в жертве; другие любят того, перед кем смиряются, для кого отрешаются от себя. Любовь первого рода полна женской самости, в ней женщина мнит себя высшей, главной; в любви второго рода женщина не принадлежит себе и в сторгической связи сознает себя руководимой. Только такая, смиренная любовь сторгически жизнеспособна, только такая, самоотрекающаяся женщина проходит испытание верой, выдерживает экзамен на преодоление любовной гордости, душевной самости и корысти в сопутевой связи.

Ускорение сторгического роста производится смиренностью любви сопутевой женщины, склонной не столько к самопожертвованию по страсти, сколько к самоотречению по вере. Важно понять, что самоотречение это – не ради мужчины. Без такого самоотречения женщина в своей сторгии не сможет хранить и растить их совокупное сторгическое существо от его младенчества к зрелости. Самоотречение женщины в Сопутстве – признак ее сопутевого личностного рождения и принятие ею эденского существа мужчины на материнское попекание.

Если «ближний» не «все и каждый» и не человек своего народа, своего вероучения, своего села, а тот, с кем женщина сторгически связала себя, чьи немощи несет на себе как свои, чей разум и чью волю делает своею, то единая заповедь «люби Бога и ближнего» в первой своей части более обращена к мужчине, во второй – к женщине.

Разумеется, прежде надо иметь такого «ближнего». Это должен быть тот, кто, заняв эденское место женщины, провел ее через сопутевое личностное рождение. Выдержать душевный экзамен веры и означает в сопутевом смысле перестать любить самою себя больше всего, полюбить «ближнего» как самою себя. Полнота женской победы над самостью возможна только в Сопутстве или в подготовке к нему. Меня без «тебя» не существует – это условие своей сторгии необходимо и для существования в Сопутстве.

Отношение сопутевой женщины к своему путевому мужчине всегда религиозно. По этому правящему сторгической волей женщины религиозному чувству она получает мировоззрение, находит себя, свое и своего, обретает сторгическое благо и осуществляет Сопутство. Девичья мечта о счастье вполне может быть удовлетворена сопутевым благом, основанным на едином мировоззрении и единой вере с мужчиной.

Любить для женщины, находящейся в Сопутстве с мужчиной, означает превращать его в «своего Бога». Испытание любви к обоженному есть испытание религиозного чувства. Это вера, во-первых, выражается в безропотности, с какой она вверяет себя, не рассчитывает, не выгадывает, не пытается изменить судьбу или хотя бы течение жизни. Во-вторых, это вера-верность и вера-доверие, в которой идут, не рассуждая, туда, куда зовут. И наконец, в-третьих, это вера-кротость и смирение. Чем сильнее такая вера, тем более выживаемо Сопутство, тем больше простора для дальнейшего сторгического роста и тем больше возможность сопутевого блага.

«Своя истина» личной духовной жизни мужчины приходит в душу в смутном и не проявленном разумом виде, как догадка об истине, о назначении своего эденского существа, в осмыслении требований которого легко и ошибиться. То, что укореняет в разуме еще не познанную им истину, есть вера мужской личной духовной жизни – вера в то, что становится, выдвигается в его высшую душу. Если я знаю, что жизнь моя имеет непонятный мне смысл и если я знаю, что есть Тот, для Кого моя жизнь имеет глубокий смысл, то знаю я это не по самознанию, а по вере. Первое обычно обретается разумом, второе – религиозным чувством. Могут пройти многие годы, прежде чем я разумом обработаю то, что некогда принял в свою душу «по голосу», религиозным чувством личной духовной жизни. Разум стремится либо подтвердить добытое религиозным чувством, либо ликвидировать плоды его трудов. Поединок разума и веры неизбежен в личной духовной жизни мужчины, наполняет ее и сам по себе важен для его духовного роста. Работой разума рушатся суеверия, падают авторитеты, рассеиваются иллюзии; в работе религиозного чувства они возникают вновь, но уже другие и на другом, более высоком уровне духовности, от другой полноты сознания жизни.

Работа разума в высшей душе женщины ослаблена, и потому она вверяет себя по разуму, что возможно только в акте религиозного чувства, по вере. Посредством эденского места женщина находит своего носителя разума, верой внедряет его в себя и тем устанавливает гармонию веры и разума в своей высшей душе. В отличие от путевого мужчины, в душе сопутевой женщины нет противоборства веры и разума. Высшая душа женщина растет иначе, прежде всего сторгическим ростом, для которого надобно не столько знание истины, обретаемое разумом-мудростью, сколько знание блага, основанное на потребности женской высшей души и являющееся предметом ее веры. Личностно взведенная сопутевая женщина знает «свое благо» и верит в него, как мужчина знает и верит в «свою истину». Собственно говоря, это сторгическое благо, которого действительно жаждет душа сопутевой женщины, и проходит испытание на крепость веры.

В труде религиозного чувства женщины вера личной духовной жизни производит бóльшую путевую работу, чем в мужской душе. Стойкость одной стороны религиозного чувства женщины, стойкость её идеалов, испытывается крепостью другой стороны её религиозного чувства, крепостью веры. Душа сопутевой женщины прежде всего душа верующая. Она – верит, верная и вверяет себя. Ее душевные связи всегда религиозны, всегда основаны на вере.

Для мужчины трагедия жизни – ее бессмысленность и крах идеалов. Женщина же, когда сознает трагизм жизни, то душевно переживает его не разумом, а религиозным чувством. У нее крах веры, муки ее жизни – муки веры, она обманута в своей вере, в своей приверженности, в любви, надеждах, верности. Мужская разочарованность в жизни: все суета сует, все не имеет смысла; женская – все преходяще, непрочно, не во что верить.

Не только сопутевая женская душа желает верить и мучается верой. От потребности верить происходит часто губительная женская доверчивость, превозмогающая ее врожденную осторожность. Если женщина никому и ни во что не верит, то падать дальше ее душе некуда.

Подъемы женского Сопутства крепки верой. Вера в составе подъемной духовной силы взводит высшую душу женщины на Сопутство. Вера же, будучи основой ее сторгической воли, подымает ее на следующую ступень Сопутства, где она должна без остатка вверить себя другой душе и принять ее в себя. Какова бы ни была стыкующая сила предсторгической любовной страсти, но если затем образованная душевная связь держится на чем угодно, только не на религиозном чувстве женщины, не на ее вере, то такая связь не крепка, длительно существовать не может, рушится или вырождается. Сопутство добывает в основном женщина: для этого душа ее и проходит сопутевое испытание на веру.

Сопутевое личностное рождение женщины взводит религиозное чувство ее души, устанавливает веру. Эта вера торжествует победу самоотречением. Самоотречение – апофеоз веры, вера совершенная, начало которой положено в сопутевом личностном рождении. Мужчина в конечном счете возносится самоотречением в эденское существо, обретающее его «Я». Женщина в самоотречении возносится в Сопутство, к духовному сознанию мужской высшей души, к его эденскому существу как к своему.

 

10(70)

Сопутство Сара особенно занимает нас в связи с неудавшейся попыткой дела Сара Совести в метафизической биографии Льва Толстого. Один из участников Сопутства Сара – носитель мужского эденского существа, которое на Пути восхождения должно обрести духовную мощь, соответствующую достоинству Сара. Другой из участников этого типа сторгических взаимоотношений не обязательно несет эденское существо в себе; его задача состоит в том, чтобы решающим образом участвовать в привлечении такого сторгического существа, которое было бы способно вынести нового Сара в пространство Общей души. Понятно, что это – женская сопутевая задача.

Функции мужчины и женщины в Сопутстве Сара во многом такие же, как и в путевом Сопутстве. Мужчина в духовном росте сообщает женщине импульс восхождения ее личной духовной жизни, женщина в сторгическом росте одаривает мужчину сторгическим благом. Задача мужчины – духовно возделывать; задача женщины – сторгически выхранить возделываемое. Для этого она вовлекается в духовное сознание мужской души, руководствуется мужским разумом точно так, как она бы руководствовалась своим. И он, со своей стороны, вовлекается в любовную духовность женской души и руководствуется ее чувством жизни, как своим.

Отличие Сопутства Сара в том, что с мужской стороны оно образуется высеянным в высшей душе эденским существом, а с другой стороны – полученным из все-общедуховного поля связующим высшие души сторгическим существом. Для путевого Сопутства необходимо эденское место в женской высшей душе. Для Сопутства Сара эденское место должно изначально присутствовать в сторгическом существе. Для этого оно должно быть создано соответствующим образом.

Всякое несмертное сторгическое существо, видимо, проходит стадию собственно общедуховного развития, где оно обогащается в поле все-общедуховной жизненности перед своим следующим во-душевлением в лично духовную сторону высшей души мужчины или женщины. Сторгическое существо, долженствующее создать Сопутство нового Сара и для этой цели несущее в себе эденское место, подготавливается в общедуховной стадии (или стадиях) всей той семьей Саров, в которую может войти новый Сар. Особенно если речь идет о новом Саре Власти. Сторгическое существо это несет в себе духовный пласт Общей души и представляет его перед Эденом, откуда будет спущено особое эденское существо для нового Сара.

Высшая душа женщины в Сопутстве Сара должна суметь притянуть к себе сторгическое существо такого рода и вместе с ним вступить в сторгию с мужской высшей душою. Это требует от женщины, кроме безраздельной преданности, еще и особого сторгического сознания. Обычное сторгическое сознание: «Ты – мое другое Я». Женское сознание в Сопутстве Сара приближено к агапическому: «Я – его другое Я». Благодаря этому Сопутство Сара возводится на такую ступень, где есть не только несение немощей «своего другого Я», не только сострадание и сорадование, но и единство двух в одном. Двое в Сопутстве Сара становятся единым целым, два «Я» становятся одним «Я» – с единственной жизненной задачей на двоих и для двоих.

Сопутство Сара – род одноцентровой сторгии. В путевом Сопутстве мужчина стремится видеть жизнь глазами женщины, а она – глазами его. Они смотрят на все вместе, в две пары глаз, дополняющих одна другую. В Сопутстве Сара – одна пара глаз. Женщина в Сопутстве Сара не может не смотреть на все на свете его глазами и только его глазами. Когда в процессе жизни меняется его взгляд, его зрячесть, то соответственно меняется и ее взгляд, ее зрячесть. Только в таком случае не может быть сорвана ни ее Встреча с носителем нового Сара, ни ее Сопутство с ним, ни внедрение его в Общую душу.

Проблема всякого Сопутства, и более всего Сопутства Сара, состоит в том, что, как правило, оно образуется тогда, когда эденское существо (в том числе и мужское эденское существо, предназначенное стать Саром) еще не может оказывать заметное влияние на сторгические процессы.

Мы уже не раз говорили, что собственно Путь восхождения эденского существа начинается с личностного рождения, с третьей стадии Пути, в которой личнодуховная сторона высшей души человека становится носителем эденского существа. Эденское существо, оказавшееся в высшей душе человека после личностного рождения, еще плавает по ее поверхности, пытаясь сконцентрировать на себя всю личностную жизнь человека. Это – предварительный этап его жизни, нацеленный на исполнение задания, которое получено или будет им получено. Без определенного задания эденское существо не спускается в человека, навигационный выбор которого должен соответствовать этому заданию. Узнать о нем эденское существо может не сразу и не вполне, во всяком случае, активно начинает готовиться к исполнению задания только после подъема Пробуждения (своего пробуждения к активной жизни), а приступает к исполнению после духовного рождения, когда входит в зрелый возраст и становится духовным Я.

Таким образом, весь путевой уступ «своей жизни» (28–37 лет), специально предназначенный для сторгических дел, путевой мужчина проживает тогда, когда эденское существо в нем далеко не вполне участвует в его духовной работе. Своя или чужая сторгия осуществляется не эденским существом и без непосредственного его влияния. Эденское существо включается в сторгическое жизнедействие позднее, когда своя сторгия успевает перейти на высшую ступень и может стать Сопутством. Однако одноцентровое Сопутство Сара должно зародиться таковым, возникнуть еще до того, как способное стать Саром эденское существо во весь голос заявит о себе и вступит в активное взаимодействие с женской высшей душою и с несущим эденское место сторгическим существом. Иными словами, в сторгическом процессе, ведущем к Сопутству Сара, с самого начала должна участвовать не любая сопутевая женщина, а определенный ее тип: сопутевая именно для этого нового Сара женская высшая душа.

Оба участника будущего Сопутства Сара должны заранее найти и узнать друг друга. Сначала в событийном потоке жизни должна быть свыше назначена специальная Встреча для Сопутства Сара. После образования своей сторгии сопутевая женщина некоторое время растит сторгическое существо, угадывая направление роста Сопутства к новому Сару. И узнает этого Сара только тогда, когда мужское эденское существо, пройдя духовное рождение, станет им. И потом их сторгическое существо, специально приготованное для нового Сара, внедряет его в Общую душу и во всеобщедуховное поле жизни.

Эденское существо Льва Толстого вполне могло явить нового Сара Власти, Сара Совести. Для этого оно было подготовлено со всех сторон. На самовыявление Сара Совести работал и Гений Толстого, и его русскость, и разнообразные могучие силы, которые были заложены в нем, и высшее духовное достоинство как его эденского существа, так и его высшей души. Сар Совести в Льве Толстом был обеспечен еще с общедуховной стороны его высшей души, находящейся в ареале Сара «простоты и правды», Сара брата Николая. Однако в метафизической биографии Льва Толстого вроде бы вообще отсутствует женщина, пригодная для Сопутства Сара. Как такое возможно?

Из всего того, что мы говорили выше о Татьяне Александровне Ергольской, следует предположить, что именно она – ровесница его отца – могла быть сопутевой женщиной, пригодной для Сопутства со становящимся Саром эденским существом Льва Толстого. Толстой грезил о «прелестном семействе», жившем в Ясной Поляне до него, и мечтал такой же сделать свою семейную жизнь. Но – какой такой? Ничего «прелестного» в супружеской жизни его отца и матери, как мы знаем, не было. Но была тетушка Ергольская, была ее любовь к его отцу, была и мистическая связь между ее душою и душою Льва Николаевича. Впечатление такое, что она из себя выпустила его высшую душу на просторы духовной жизни. Она любила его эденской любовью. И Толстой ждал молодую тетушку Ергольскую, чтобы ее сделать своей женой. Именно поэтому ему не подошла ни Зинаида Молостова, ни Александра Андреевна Толстая и никакая другая. Другой тетушки Ергольской, по-видимому, и быть не могло.

Толкуя о Толстом, мы, разумеется, имеем дело не только с чрезвычайно редким, но и свыше обеспеченной личностью во всечеловеческой истории. Тот Сар, который определял всю духовную жизнь Николая Николаевича, был поставлен во Льва Николаевича для совместной работы с его эденским существом, становящимся Саром Совести. Возможно, что Сар брата Николая существовал в душе брата Льва для того, чтобы сопроводить новый Сар в русскую Общею душу. Толстой как бы нес особое Сопутство Сара внутри самого себя. Во всяком случае, через Сара брата Николая в себе Лев Толстой имел надежный канал связи с общедуховном полем и мог внедриться в него и без помощи сопутевой женщины. Правда, для этого от Льва Николаевича потребовались бы чрезвычайные усилия. И можно попытаться понять какие именно.

Многие десятилетия ходили слухи о том, что император Александр I не умер в Таганроге, а жил под именем старца Федора Кузмича. Когда именно у Толстого возник замысел произведения о жизни и уходе императора неизвестно. Но, судя по его Дневнику, не позднее начала 90-х годов. «Моя – разумеется, не исполню – мечта – написать историю Александра I с точки зрения Кузмича, как если бы он ее писал». Быть может, это единственная книга, которую Толстой обязан был написать, но ее-то он и не написал.

В 1905 году Лев Николаевич узнал, что версия о судьбе Александра подтверждена новейшими историческими изысканиями. И 77-летний больной старец тотчас взялся за «Посмертные записки старца Федора Кузьмича, умершего 20 января 1864 года в Сибири, близ Томска, на заимке купца Хромова». Сохранилось первые главы этого романа и по авторской, собственно толстовской исповедальности их можно судить, что он должен был стать последним и программным художественным произведением Льва Толстого. Глубоко личная заинтересованность Льва Николаевича в том, что он пишет, не вызывает сомнения.

«Я родился и прожил сорок семь лет своей жизни среди самых ужасных соблазнов и не только не устоял против них, но упивался ими, соблазнялся и соблазнял других, грешил и заставлял грешить. Но Бог оглянулся на меня. И вся мерзость моей жизни, которую я старался оправдать перед собой и сваливать на других, наконец открылась мне во всем своем ужасе, и Бог помог мне избавиться не от зла – я еще полон его, хотя и борюсь с ним, – но от участия в нем. Какие душевные муки я пережил и что совершилось в моей душе, когда я понял всю свою греховность и необходимость искупления (не веры в искупление, а настоящего искупления грехов своими страданиями), я расскажу в своем месте… Теперь же, стоя по пояс в гробу, семидесятидвухлетним стариком, понявшим тщету прежней жизни и значительность той жизни, которой я жил и живу бродягой, постараюсь рассказать повесть моей ужасной жизни». «Главное было то, что вся внешняя жизнь, всякое устройство внешних дел, всякое участие в них – а уж я ли не участвовал в них и не перестраивал жизнь народов Европы – было не важно, не нужно и не касалось меня. Я вдруг понял, что все это не мое дело. Что мое дело – я, моя душа».

Известно, что в октябре 1905 года Толстой читал 4 тома Шильдера «Александр I» и делал обширные выписки. В январе 1906 года он штудировал книгу великого князя Николая Михайловича о князьях Долгоруких, сподвижниках императора Александра I в первые годы его царствования. Работа шла полным ходом. Но Толстой прервал писание романа как только ему сказали, что ученые мужи установили: император Александр действительно умер в Таганроге.

Толстой воспринимал императора Александра своим духовным двойником, и ему, не столько для читателя, сколько для самого себя, было необходимо знать, что то, что он пишет, в действительности происходило на этом свете.

Император Александр Павлович у Толстого признавал, «что вся моя жизнь, все мои дела – все дурно, и мне надо сделать то, что я давно хотел сделать: все бросить, уйти, исчезнуть… Но как? Не так, чтобы удивить людей, чтобы меня хвалили, а, напротив, надо было уйти так, чтобы никто не знал и чтобы пострадать».

«То, что вы пишете о необходимости бездомности, бродяжничества для христианина, было для меня в самое первое время моего обращения самой радостной мыслью, объясняющей всё, и такою, без которой истинное христианство неполно и непонятно» (74.39), – писал Толстой в 1903 году. Мы уже отмечали, что для Толстого чрезвычайно важно было то, что Христос жил «бродягой».

Чтобы исполнить свое высшее предназначение, стать Саром русской Общей души Толстой должен был не только принести жертву, пострадать, но и раствориться в народе, стать Федором Кузьмичом. Со времени своего духовного рождения он намеревался стать «бродягой» (см. выше гл. 51) и прямо страдал, что не мог стать им. Но не стал, не совершил, что должен был и к чему стремился всей душой. И совсем не потому, что это было ему не по силам. Бывало, что он ненавидел жену, но почему-то не мог разорвать те нити (нити чужой сторгии!), которые связывали его с ней и уйти. Это не умещается в голове. Тут что-то не так.

Спущенное в высшую душу Льва Толстого эденское существо призвано было стать Саром Совести, могло им стать даже без Сопутства Сара, но не стало. Что могло помешать высшему замыслу на Толстого? В чем причина, что свыше порученное ему дело расстроилось? Причина эта не в слабостях человека Толстого (иначе оно не было бы возложено на него) и, уж конечно, не в самих по себе несчастных обстоятельствах личной жизни, которые он, в соответствии с его заданием на жизнь, не мог не преодолеть.

Толстой и его маленький сын Ванечка могли чувствовать духовную близость друг к другу только по тому, что мы называем толстовским Саром Совести. Ванечка приходил на смену отцу, которому не удалось дело Сара Совести. И был снят с дистанции жизни как раз в 7 лет, накануне того, как общедуховность начинает вполне овладевать человеком. Это не похоже на случай. Почему-то Ванечка родился. И почему-то умер, не став, как и его отец, Саром Совести. Что тут – запрет на Сара Совести?

Мы давно уже вторгаемся в область, в которой с определенностью и достоверностью знать ничего нельзя. И все же позволим предположить, что что-то изменилось за время пребывания Толстого на Земле, и изменилось так, что приготовленному к выходу в Общую душу Сару Совести дан был отбой. Видимо, с 1835 года, когда Толстому было 7 лет, и по 1895 год, когда 7 лет было его сыну Ванечке, за эти 60 лет, что-то изменилось и изменилось так и настолько, что необходимость в Саре Совести не отпала, конечно, но стала неуместной или преждевременной.

Где произошла эта перемена и в чем она? Чем больше я думаю об этом предмете, тем больше склоняюсь к тому, что перемена, которую мы ищем, произошла не в Эдене и не в одной русской Общей душе, а в общедуховной направленности развития некоторой части человечества и выразилась в эпидемии мнимодуховности [394]Об этом подробно см.: Мардов И.Б. Лев Толстой. На вершинах жизни. Ч. 6 «Мнимодушевность и мнимодуховность».
, которую первым приметил Толстой на подъеме духовного рождения и с которой сразу же стал воевать и страстно боролся три последние десятилетия жизни. В условиях утраты подлинности Я, мимикрии истины, подмены совести, передергивания чувства жизни высшей души и ее порчи внедрять Сара Совести в все-общедуховное поле не только бесполезно, но и опасно для самого Сара Совести.

По-видимому, угроза тотальной мнимодушевности и мнимодуховности, которая стала зримой во второй половине прошлого века, нависла над людьми в середине XIX века. Сару Совести нечего делать в зараженном мнимодуховностью мире. Но сигнал об этом поступил тогда, когда Сар Совести своими путям уже восходил в мире человека. Если отменить это восхождение (то есть снять Льва Толстого с дистанции земной жизни) нельзя, но можно пресечь попытку внедрения Сара Совести из высшей души Толстого на уготованное ему место в Общей душе. Что и произошло в метафизической биографии Льва Николаевича.

Срыв попытки создания Сара Совести не означает завершение метафизической биографии Льва Толстого. В связи с этой неудачей план на духовное Я Толстого пересмотрен. Духовное развитие Толстого пошло по иному руслу.

 

11(71)

Мы выбрали метафизическую точку зрения и, глядя с этой точки, видим, что до 70 лет Лев Толстой неудачник, несмотря на всю славу его и величие.

Прежде всего Толстой – несчастливец в сторгическом отношении. Лев Николаевич всегда желал Сопутства, целую жизнь мучительно ждал его, но ему так никогда не удалось войти даже в благосостояние своей сторгии. Единственную видимую исследователю возможность осуществления своей сторгии с Зинаидой Молостовой Толстой странным образом упустил. Она слишком рано и слишком неопределенно вошла в его жизнь. Время от времени возникавшее в нем стремление связать жизнь то с казачкой, то с крестьянкой вряд ли могло принести Льву Толстому то, что он хотел. И встреча с Валерией Арсеньевой, на которую истрачена его любовь личностного рождения, оказалась недоразумением.

В 34 года Толстой экспромтом женился и потом раскусил: «не она». Год промучившись, Лев Николаевич понял, что «ничего не сделаешь против сложившегося», и решил из нее же делать себе жену. И вроде бы вполне преуспел в этом. Счастливая семейная жизнь продолжалась лет семь, затем «лопнула струна» и сторгический рост прекратился. Из-за сокрытого противостояния чужая сторгия стабильна постольку, поскольку супруги совместными усилиями активно поддерживают установившийся порядок течения жизни. Духовное рождение Толстого взорвало ситуацию. Чуждость двух сторгически связанных людей предстала им же со всей очевидностью. Но Толстой не ушел, а после двадцати лет супружеской жизни решил переделать совершившуюся чужую сторгию в свою сторгию. Как свидетельствуют многие наблюдатели, Лев Николаевич все отдал бы, чтобы Софья Андреевна в его духовной жизни стала рядом, вместе с ним; многие годы он не желал смириться с невозможностью этого. В результате Льву Толстому пришлось пережить сторгическую катастрофу.

Неудачи собственно метафизической биографии Толстого не столь очевидны. Посланцу из Эдена, поселившемуся в высшей душе Толстого, было явно не впервые восходить на Пути жизни человека. Несмотря на срывы в начале Путепрохождения, Толстой с легкостью преодолел и подъем личностного рождения, и подъем Пробуждения. Трудности начались только на подъеме духовного рождения, в результате которого эденскому существу Толстого предстояло явить себя Саром Совести. Оно, по-видимому, исходно было нацелено на духовное рождение и Сара Совести. И потому на метафизическую биографию Льва Толстого прежде всего надо смотреть с позиции того, насколько те или иные моменты ее вписываются в движение к заданной цели – к Сару Совести.

Почти два десятилетия Толстой вынашивал тему, которая, несомненно, имела непосредственное отношение к указанной цели. Это не столько «мысль народная», сколько мысль о векторе душевного развития русского народа. Она лежит в основании замысла, который привел Толстого к «Войне и миру». Где этот замысел исполнен не был. Затем – роман о Петре Первом, задуманный как произведение об истоках движения русской Общей души в Новой истории. И опять неудача.

Перед взводом духовного рождения, в путевом затишье, на плато Пути, Толстому необходимо было несколько лет усиленной художественно-исследовательской работы для уяснения духовных основ русской Общей души и исторических процессах в ней происходящих. Вместо этого он написал «Анну Каренину», предельно значимое лично для Толстого и – в силу масштаба его личности – для человечества произведение. Но в метафизической биографии Толстого этот гениальный труд занял не свое место. На предварительную работу о русской Общей душе и ее общедуховных основах, работу, в итог которой всецело мог вписаться и Сар Совести, времени до подъема духовного рождения у Толстого не осталось. В этом смысле его Сар Совести явился не подготовленным, не опирающийся на добытое и достаточно глубоко пережитое общедушевное и общедуховное знание. Многие огрехи первоначальной проповеди Толстого, должно быть, от этого.

Идеалы Сара Совести не требуют нетерпимости к какому-либо вероисповеданию, принятому Общей душою, в духовные начала которой эти идеалы должны внедриться. Любая конфессия необходима для духовного единения людей в общедушевных рамках. Средствами вероисповедальческих постулатов Общая душа духовно консолидирует вокруг себя и, что нам здесь особенно важно, осуществляет духовную связь поколений. Если Толстой, как он хотел, все-таки потратил бы многие годы жизни на художественное исследование общедушевных процессов, идущих из поколения в поколение, то он куда с большей осторожностью сокрушал традиции и догматы Веры, которые исповедовали его предки. От вероисповедальческих постулатов требуется не достоверность, а веро-достаточность, в том числе и для обеспечения духовной власти.

Носители духовной Власти в сакральном общедуховном мире – Сары Власти. Среди них рано или поздно должен стать и Сар Совести, держатель духовной власти Совести во все-общедуховном поле и в какой-либо отдельной Общей душе. Сар Совести – это Сар Власти и в ином качестве выступать не может. Толстой в проповеди теоретически боролся за власть Сара Совести против действующих Саров Власти, а не включал его в их состав.

Если предположить, что Лев Толстой ниспровергал наличную духовную власть для того, чтобы расчистить дорогу к власти Сару Совести, то это крайне неудачный маневр. Таким способом он не только воздвигнул на его пути трудно проходимые заслоны, но и вызвал на него их ответный огонь. Впрочем, Сар входит в Общую душу не по проповеди, а как-то иначе. Одно дело тексты, в которых отчетливо зафиксирован голос Сара Совести, а другое практика мистического делания нового Сара, которая не зависит от стрельбы вероучительскими обличениями и вообще от религиозных писаний любого рода. И все же нельзя не отметить тактическое несоответствие проповеди Толстого начала 80-х годов и общедуховных задач, стоявших тогда перед его эденским существом. В конце концов Толстой (хотя бы в умозрении) вывел общедуховного носителя Совести из сферы собственно человеческого существования к Божественным высотам. Этим Сар Совести исключался и из Общей души.

Религиозная критика Толстого не уместна постольку, поскольку он сам оставался на общедуховных позициях. С личнодуховной точки зрения она законна. Ненасилие как принцип общедуховной жизни использовался Толстым по тому же назначению – в качестве орудия против Власти как таковой. Во времена «В чем моя вера?» это переводило его мысль во внутренне несвойственную Толстому плоскость общественного учения, по внешности напоминающего анархизм. Интересно, что через полвека после смерти Толстого ненасилие стало одним из знамен мнимодушевности; это еще раз указывает на причины, по которым Сар Совести не мог войти в общедуховный пласт многих и многих Общих душ.

Когда Толстой перешел на поприще личной духовной жизни, то то же орудие ненасилия и вся толстовская критика светской и духовной власти вошла в свое русло. Оказалось, что Толстой проламывал и, хотелось бы думать, проломал стену общедушевной и общедуховной жизни для того, чтобы через этот пролом выпустить на простор личную духовную жизнь человека. Именно поэтому мы сейчас имеем возможность войти в этот пролом и попытаться освоить кое-что из того, что в нем открывается.

Однако не состоявший в Сопутстве Толстой не мог достигнуть вершины личной духовной жизни. После того как толстовское эденское существо, готовое стать Саром Совести, не смогло стать им, у него осталась одна дорога – обратно в Эден по почти непроходимому одиночному Пути восхождения. Быть может, после неудачи с Саром Совести Лев Николаевич совершал нечто сверх того, что ему назначено, а может быть, ему в начале 80-х годов не удалось совершить то, что лишь первым на очереди было назначено ему. Второе вероятнее, так как то, что Толстой выработал, работая на и для Сара Совести, осталось в нем и когда его эденское существо свернуло с общедуховной стези и через личную духовную жизнь взяло курс в метачеловеческую Обитель существования.

На поприще личной духовной жизни Толстой переходил постепенно с середины 80-х годов. Нельзя сказать, что и это поприще его жизни с метафизической точки зрения было целиком и полностью успешное.

Толстой всю жизнь шел к осмыслению и выявлению личной духовной жизни, но созрел для проповеди ее только к 60 годам, во второй половине 80-х годов. Повторим то, что говорили не раз: Лев Толстой – пророк личной духовной жизни, возможно, первый ее пророк. Это еще одно великое назначение его и его жизни. Он пробивал заслоны общедуховной жизни и обличал то, что тормозит или сгоняет человека с поприща личной духовной жизни. Но не этого, не всяческих разоблачений человека, его общественной и общедуховной жизни, а религию и мировоззрение личной духовной жизни ждал от пророка Толстого Тот, Кто послал его. Как положено пророку, Толстой должен был возвестить, но он не возвестил начало эры личной духовной жизни в человечестве. Да и поприще личной духовной жизни Льва Николаевича длилась недолго, всего-то лет десять.

Толстой, очевидно, мог оставить нам, людям, полноценное учение о личной духовной жизни, но не сделал этого. «Царство Божие внутри вас», основное произведении той поры, имеет подзаголовок, указывающий на то, что это произведение призвано предъявить «новое жизнепонимание». В действительности же личная духовная жизнь лишь обозначена в нем, возвещена в принципах, и только. Общая картина учения личной духовной жизни у Толстого смазана. В «Царстве Божьем внутри вас» есть и многостраничная критика критиков учения ненасилия, и изобличение воинской повинности, которую Толстой в ту пору счел основным злом общественной жизни, и многое другое, в чем тонут основы учения о личной духовной жизни.

Впрочем, в архиве Государственного музея Толстого в Москве хранится огромный неопубликованный и неисследованный материал – рукописи к «Царству Божьему внутри вас». Судя по тому отрывку, который опубликован в 28 томе 90-томного собрания сочинений, в этих рукописях содержатся, пусть и в черновом виде, бесценные мысли Толстого о личной духовной жизни и о философии человеческой жизни с точки зрения «нового жизнепонимания». Но почему-то Толстой не стал разрабатывать его, а вместо этого в «Христианском учении» занялся проработкой псевдообщедоступного линейного самосовершенствования. Принцип «Христианского учения» – постепенный рост, постепенное, пошаговое самосовершенствование. Но последних шагов этого совершенствования в трактате нет и, главное, нет сюжета духовного роста на Пути жизни. Все основано на теоретически доступном всякому, но несвойственном мысли Толстого лобовом усилии воли и духа.

Эденское существо Толстого не было, видимо, нацелено на восхождение одиночного Пути. Он словно сам останавливал себя. Поприще личной духовной жизни, как и предыдущее, оказалось проходным в метафизической биографии Льва Толстого. Он установил некоторые наиважнейшие принципы личной духовной жизни, стал ее пророком, но не создал стройное и более или менее развернутое религиозное учение о ней. Не был он и на ее вершинах, не стал достигать их, а устремился к вершинам жизни всемирно духовной. Это новая ступень в его метафизической биографии. На прежних ступенях одно из центральных мест было отведено Софье Андреевне. На новой ступени важнейшее место принадлежит Марии Александровне Шмидт.