Во время нацистской оккупации этот комплекс однообразных комнат и темных коридоров использовался в качестве гестаповской тюрьмы, где проводились допросы и пытки. В наши дни в огромном подвале под полицейским управлением находились, помимо прочего, морг и лаборатория судебно-медицинской экспертизы. Казалось, это место не могло избавиться от своего ужасного прошлого.

Люк Симон и судебный патологоанатом — высокий худощавый блондин Жорж Рюдель — стояли в препараторской, ярко освещенной неоновыми лампами. На столе перед ними лежал труп, накрытый белой простыней. Из-под ткани выступали лишь бледные окоченевшие ноги. На большом пальце болталась бирка. Симон не был впечатлительным человеком, но ему захотелось отвернуться, когда Рюдель случайно сдвинул простыню и открыл верхнюю часть трупа — изувеченную голову, шею и грудь.

Медики отмыли Мишеля, и он уже не выглядел так ужасно, как в прошлый раз, но Симону было неприятно смотреть на него. Пуля вошла под подбородок, снесла верхнюю часть лица и оставила дыру в районе макушки. Один глаз уцелел и выпирал из глазницы, как круто сваренное яйцо. Люку все время казалось, что зрачок Зарди следит за каждым его движением.

— Чем порадуешь? — спросил инспектор.

Патологоанатом указал на развороченное лицо.

— Увечье вполне совместимо с той пулей, которую мы извлекли из балки потолка, — ответил он менторским тоном, будто диктовал отчет. — Входная рана находится здесь. То есть оружие было прижато к верхней части груди и дуло упиралось в нижнюю челюсть. Края входной раны почернели и обуглились под воздействием сгоравших газов пороха. Выстрел был произведен из револьвера «смит и вессон». Марка «ремингтон магнум», трехдюймовый ствол, сорок четвертый калибр. Этим и объясняется большое количество вырванных костей и тканей.

Симон нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Он надеялся, что Рюдель даст ему какие-то зацепки.

— Обычно для этого калибра используется порох, который горит медленнее, чем в патронах для полуавтоматического оружия, — поучительно продолжил патологоанатом. — Поэтому остается много несгоревших крупиц, особенно у короткоствольного револьвера. — Он указал рукой на подбородок покойника. — Видишь? Вот они, вкрапленные в кожу. И здесь, ниже на шее.

Симон кивнул.

— Хорошо. И что из этого следует?

Рюдель повернулся и посмотрел на него затуманенным взором.

— На рукоятке и курке револьвера мы нашли отпечатки жертвы. Значит, он стрелял без перчаток.

— Да, в отчете говорится, что он сжимал оружие в руке. Никаких перчаток. Установленный факт. Ты объяснишь мне, в чем дело? Или я должен слушать твои занудные речи, пока один из нас не умрет от старости?

Рюдель игнорировал его сарказм.

— Вот почему я теперь в замешательстве. При таком обилии несгоревшего пороха я ожидал найти его частицы на руке жертвы. Это обычное явление: при выстреле вырывается небольшое количество химических компонентов. Но руки этого парня чисты.

— Ты ничего не путаешь?

— Можешь не сомневаться. Чтобы убедиться, достаточно провести простейший тест. — Рюдель откинул простыню и приподнял безжизненную руку Зарди. — Сам посмотри.

— Значит, ты думаешь, что он не стрелял в себя?

Патологоанатом пожал плечами и дал руке мертвеца упасть на стол.

— На его коже мы обнаружили только пот и жир. Единственным инородным компонентом были следы масла от рыбных консервов. Сардин, если быть точным.

Это утверждение показалось Симону настолько абсурдным, что он засмеялся.

— Ты проводил тест на сардины?

Рюдель смерил его снисходительным взглядом.

— Нет, на кухонном столе Зарди стояла полупустая банка. Рядом с кошачьей миской. Он начал наполнять ее, но так и не закончил. А теперь скажи мне… Кто будет вышибать себе мозги во время кормежки кота?

Когда его стащили с жесткой койки, он с трудом открыл глаза. В тумане полуобморочного состояния до него доносились голоса, скрип металлических дверей и звяканье ключей. Звуки гулко разносились в пустом пространстве. Водоворот огней ослепил его отвыкшие от света зрачки. Он поморщился, почувствовав колючую боль в затекших связанных запястьях.

Затем прошли минуты, а может быть, часы. Из-за тумана в голове все казалось нереальным. Он смутно осознавал, что не может шевелиться. Руки были связаны за спиной. Внезапно белый свет прожег глаза и мозг. Он заморгал и попытался отвернуться. Его усадили на стул. Он был уже не один — в подвал вошли еще два человека. Они приблизились и осмотрели поникшую фигуру юноши.

— Если хотите, я избавлюсь от него, — сказал один из них.

— Нет, пока оставь его живым. Он может пригодиться.