Реальность: насекомые дают нам шелк, лаки, краски

Известный ученый лауреат Нобелевской премии профессор К. Фриш сказал: «Жизнь пчел похожа на волшебный колодец: чем больше из него черпаешь, тем обильнее он наполняется водой». Да, возможности изучения этого насекомого безграничны.

Говоря о пчеле, мы уже затронули тему — о приручении человеком насекомых. Действительно, без любви к этому маленькому существу вряд ли стал бы возможным, как вы сами убедились, столь взаимно выигрышный контакт!

Пожалуй, тоже самое произошло с другим насекомым, любимым нами, — тутовым шелкопрядом. Именно его выделил человек из многочисленной группы тех, которые, как он заметил, умеют искусно выплетать для себя коконы, чехлики, трубочки, словно покрывают свое тело одеждой. Выделил и — одомашнил. Пожалуй, это — одно из приятных исключений, произошедших в мире насекомых. Ведь они — вольные животные, лишь немногие потеряли связь с природой и стали жить на положении паразитов и захребетников человека, тайно приспособившись к его телу и жилищу.

Бабочка — тутовый шелкопряд — настолько давно опекается человеком, что уже не способна жить самостоятельно в природе и без него гибнет, чего не скажешь о пчеле. За многие тысячелетия культивирования шелкопряд настолько изменился, что сейчас нельзя даже и сказать, кто был его диким предком, хотя под ним подозревают водящуюся в Китае бабочку Теофила мандарина, с которой тутовый шелкопряд способен давать помеси. Впрочем, казахский ученый Ч. Валиханов в 1858 году писал, что в так называемой «Малой Бухарии существует шелковичный червь, разводимый в одном только Хатоне и его окрестностях. Говорят, что около этого города водятся в диком виде шелковичные бабочки».

Культивирование шелкопряда, как установили ученые, началось очень давно, 4700 лет до нашей эры, то есть только 6 тысяч лет назад. Но есть и другое мнение. Так, по сохранившимся китайским легендам, впервые чудесные свойства шелкопряда были открыты императрицей Си-Линг-Чи, женой Хоанг Ти, 4 тысячи лет тому назад. Будто бы произошло это так. Когда она пила в саду чай, в чашку случайно упал кокон шелкопряда. Пытаясь его вытащить за торчавшую шелковинку, она стала его разматывать и получила первую нить. Вот тогда ей и пришла в голову мысль — готовить ткани из нитей кокона. Вот почему в Китае шелк до сего времени называют «си» по имени императрицы. Кроме того, в благодарность за это открытие потомки возвели Си-Линг-Чи в сан божества Небесной Империи и учредили ежегодно проводимые религиозные церемонии, ей посвященные.

Шелковое волокно готовит гусеница, когда она, собираясь стать куколкой, плетет себе домик. Нить отличается большой прочностью, эластичностью. Она упруга, блестяща, хорошо окрашивается. Ткани из натурального шелка издавна славятся красотой и практичностью.

Столетия шелководство носило характер почти священной деятельности и сопровождалось рядом строгих церемониалов. В одной из старинных китайских книг, посвященных шелководству, сообщается: «В апреле полевым сторожам запрещалось рубить тутовые деревья. Горлица, воркуя, машет крыльями, и птичка Тай-Чинь вьет свое гнездо на тутовом дереве. И вот теперь приходит время подумать о бамбуковых плетенках и о корзинках разной формы и величины. Императрица отказывает себе во всех радостях жизни и, отправившись на Запад, собственноручно собирает там листья тутового дерева. Женщины и молодые девушки оставляют свои наряды и все другие занятия их пола для того, чтобы полностью предаться работам, которых требуют черви-прядильщики. Когда, наконец, черви закончат свою работу, императрица сортирует коконы, проверяет их нити и выбирает наиболее совершенные. Этого требует забота об одеянии, которое император носит на праздниках, в период солнцестояния, после своего посещения зала предков. Итак, не будем пренебрегать ничем, что с этим связано».

В течение многих веков китайцы ревниво оберегали секрет производства таинственной ткани. В стране долгое время существовал закон, по которому разглашение тайны шелководства каралось казнью. В другие районы Азии шелк стал проникать только в III веке до нашей эры. В то же примерно время шелковая ткань оказалась и у древних римлян. И с тех пор патриции стали тратить на нее большие деньги. В 16 году — при консулах Таурусе и Либоне — увлечение дорогим шелком дошло до того, что сенат издал закон, запрещавший носить эту дорогую ткань, чтобы не «бесчестить себя, одеваясь в шелк». В то время особенно дорого стоил шелк, окрашенный в пурпурные цвета, — дороже золота.

Сохранилось предание о том, как Китай потерял монополию на шелководство. Началось с того, что в знак любви китайская принцесса, вышедшая замуж за короля Малой Бухары, принесла в дар своему возлюбленному яички тутового шелкопряда, спрятав их в своей прическе, тем самым подвергая свою жизнь опасности. Вскоре же после этого тайна производства шелка стала известна в Японии. Но окончательное рассекречивание произошло после того, как китайский принц Сьоток Даиси из преданности своему народу открыл секрет производства шелка, ранее бывшего монополией только императорского двора. Он оставил завещание, которое мы приводим по книге Ж. Ростана «Жизнь шелковичных червей», изданной в нашей стране в 1947 году: «Будьте столь же внимательны и нежны к вашим шелковичным червям, как отец и мать к своему грудному ребенку: как они ухаживают за своим ребенком, так и вы ухаживайте за этими хрупкими созданиями. Пусть ваше собственное тело служит мерилом при изменении холода и тепла. Наблюдайте, чтобы температура в ваших домах была ровная и здоровая; следите за чистотой воздуха и вносите в свой труд непрестанно, днем и ночью всю вашу заботу. Мудрость древних принцев передала это благодеяние в наследство потомству, и им народ обязан этой столь ценной отраслью промышленности. Королевы и дамы благородного происхождения собирали листья тутового дерева, показав этим, что разведение шелковичных червей — занятие, подходящее для женщин. Если высокопоставленные лица, даже члены королевской фамилии, действовали таким образом, почему подданным не поступать также».

Спустя некоторое время шелководство проникло в Индию, а оттуда два монаха — миссионеры — тайно в посохах яички перенесли в Византию. Затем эта отрасль промышленности распространилась в арабских странах и только начиная с XIII века окончательно утвердилась в ряде стран Западной Европы.

Шелк имел большое значение в экономической жизни человечества и оказывал влияние на международные отношения, а шелковичный червь почитался едва ли не священным. О том, какую популярность имело это насекомое, можно судить по словам знаменитой художницы-натуралистки Сабиллы Мариен, рисунки которой так понравились Петру Первому, что он купил их для своей кунсткамеры. Она писала о шелковичном черве, что «он самый полезный и благородный среди всех червей и гусениц».

О значении этого вида человеческой деятельности мы находим строки у Ж. Ростана: «Шелк служил обменной валютой между народами, фигурировал в качестве контрибуции, выкупа, военной добычи; его употребляли также для изготовления знамен, для одежды священников и императоров; он был показателем общественного положения, подобно жемчугу и бриллиантам».

Русский путешественник Ф. Ефремов в XVIII веке совершил поездку из России в далекую Индию. Он перенес все тяготы плена, но это не сломило его духа. Ефремов нашел в себе силы и написал удивительную книгу «Девятилетнее странствие»[11]Ефремов Ф. Девятилетнее странствие. М., 1950, с. 30–32.
. Приведем из нее отрывок, посвященный работе шелководов Средней Азии. Эти сведения любопытны в том отношении, что показывают нам тогдашнюю и ныне забытую технологию получения шелковой нити. По повествованию можно проследить, как в то время внимательно, терпеливо, с трепетной любовью относился человек к производительнице шелка. Своеобразен стиль автора, это — образчик русской словесности двухсотлетней давности, в то же время сведения, приведенные в отрывке, представляют большой исторический интерес.

«…Крестьяне принимаются за шелковичные яйца, или семена, после зимнего солнечного поворота несколько дней спустя. Семена родятся от бабочек, прилипают, как мелкие крапинки, к толстой бумаге хлопчатой. Сперва кропят их холодной водою четыре дни сряду, и в каждый день по два раза, после сего бумагу с семенами свертывают и держат в холодноватом месте 25 дней и более, потом кладут в муравьиную корчагу закупоря и в каждой неделе один раз выносят на солнце для обогревания[12]Между тем по старинным рецептам яйца бабочек носили в специальных мешочках в одежде для лучшей инкубации.
.

Когда на тутовых деревьях появятся листья, в то время бумагу с семенами из корчаг вынимают, греют на солнце, наблюдая, чтоб не очень горячо нагрелись; от нагревания семена вид свой переменяют и оказывают пепельный цвет, а как таковой цвет на них увидят, бумагу с семенами свертывают и кладут опять в корчагу, закупоря крепко, и через трои сутки вынимают, расстилают на камышовых рогожах и греют в полуденное время на солнце с час и менее, потом взносят в покои или под кровлю; через полчаса семена перерождаются в черных червячков; в то самое время дают червякам тутовые листья, кои рубят мелко и просеивают частым решетом, от корму червячки вырастают, и от рождения в 4 или 5 день сделаются белыми, а в 9 или 10 день желтыми и засыпают; спят сутки и более, вверх поднявши головы; по сем они начинают гнезда вить, выпуская изо рта нить беспрерывно четверо или пятеро суток. Те гнезды, кои надобны для семян, вносят в особые покои на прохладный воздух; через 7 и 8 суток выходят из гнезд бабочки мужского и женского рода, вышедши, попарно совокупляются; от самок родятся семячки (яички); бабочки ничего не едят и прочь от своего места не отлетают, но невысоко попархивают, живут не более 5 и 6 суток; семена их желтоватые крапинки, и из семян от пары бабочек родится червей весом с золотник, а от золотника червей шелку выходит фунта с два.

Гнезды будут с большой дубовый желудок: те гнезды, кои для шелку кладут в корчагу и для заморивания, чтоб бабочки не родились, сыплют на них несколько соли, обертывают в тутовый лист, у корчаги горло замазывают глиной, потом морят 8 и 9 суток, и так сделается сверху плена, в середине желто; те гнезды, вынувши из корчаги, варят в котлах, а из котла вьют на колесо очень тонко, по 4 и по 6 человек, после варения будет серый из желта шелк, который потом варят».

Далее из этого описания приведем цитату, по которой видно, как тонко знали шелководы свое дело: «Когда черви появились, чтоб было великое тепло, когда заснули, чтоб малое тепло, после сна хлодновато. При том любят они чистоту, сухость и чтоб не было дыму, пыли, сырости и вони. Черви, когда черны, то голодны и много едят, белы менее едят, желты сыты. Смотрят прилежно, чтоб листья не были сухие, вонючие, мокрые, холодные, горячие; кормят червей на камышовых рогожах, постилают мелкое сено, сверху холст, чтоб червям было мягко, рогожки постилают, где не бывает сырых паров, наблюдают, чтоб червям не было тесно, а будет тесно, берут лопаточками и кладут на другие места. Когда черви созреют и начнут для свивания гнезд искать места, в то время берут лопаточками, кладут в клетки, плетенные из таловых прутиков, во оных клетках черви вьют гнезды, кои становят на высокие места, где нет сырости и зною.

Гнезды бывают белые и желтые, белые почитаются лучшими; по гнездам узнают, из коего бабочка выйдет мужского рода, из коего женского, мужские гнезды бывают на верху островатые и тонкокожные, женские на низу кругловатые и толстокожные; смотрят, чтоб на гнезды не попала мокрота, пыль, копоть и иная нечистота».

И вот еще интересные детали: «Те в клетках гнезды хороши, которые ближе к солнцу. Для бабочек собирают гнезды, кладут на рогожи, сверху холст порознь по одному, не стесняя гнезда с гнездом, пред выходом червей гнезды шевелятся.

Бабочек сажают попарно на толстую белую бумагу и на хлопчатую, хороших отбирают, кои на себе никакого странного виду не имеют, умерших и уродов зарывают в землю для того, что птицам и скоту бывают вредны».

Прошло 200 лет со времени путешествия Ф. Ефремова, и сейчас технология производства шелка сильно изменилась. Но то, что описано в книге «Девятилетнее странствие», имеет познавательное значение, по отрывку можно представить не только уровень ведения работ, но и уровень знаний того времени о биологии тутового шелкопряда.

В настоящее время шелководство развито во всем мире. И его роль, о которой пишет Ж. Ростан как о средстве общения между государствами сохраняется, хотя ныне на мировых рынках с натуральным стал соперничать искусственный шелк. Однако и в наши дни выход продукции натурального шелка исчисляется тремя-четырьмя сотнями миллионов килограммов.

Но все же основное производство натурального шелка по-прежнему сосредоточено главным образом в Японии, Корее, Китае, Средней и Малой Азии и в небольшой части Южной Европы. На первом месте по производству шелка стоит Япония.

Для шелководства наших дней характерно то, что эта отрасль ведется на научной основе, причем уже довольно продолжительное время. Выведено множество пород шелкопряда, соответственно каждая из них дает и определенный сорт шелка, нити которого отличаются различной толщиной, цветом и прочностью. Есть, например, нити белые, желтые, розовые, зеленоватые и голубые. То есть, научные исследования направлены на улучшение качества получаемой продукции.

В нашей стране акклиматизируется второй вид шелкопряда — дубовый шелкопряд, или как его точнее называют — дубовая сатурния (или сатурния восточная китайская). Из него готовят другой сорт шелка — так называемую чесучу, которая отличается прочностью, почему именно из нее предпочитают делать парашюты.

Мы не будем углубляться в современную технологию получения шелковой нити. Отметим лишь, что она не менее сложна и имеет свои тонкости, как и применявшаяся в средние века и описанная Ф. Ефремовым. Но любого человека удивит это чудо одомашнивания маленького животного. Ученые, например, сейчас могут ответить на многие вопросы с цифрами в руках. Так, из 25 граммов яиц (около 30 000 штук), выходит всего лишь 15 граммов гусениц. Поскольку гусеницы не страдают отсутствием аппетита и быстро растут, то через месяц после вылупления из яичек получается уже 150 килограммов гусениц. За это время маленькие прожоры съедают полтонны листьев, содержащих только одной воды около 300 литров! И неудивительно — за время своего развития в течение 56 дней шелковичный червь увеличивается в 56 тысяч раз!

В теле гусеницы 4 тысячи мышц, в восемь раз больше, чем у человека. Правда, большая часть их предназначена для поддержания объемного содержания. Трудиться гусенице приходится немало. Так, биолог Жан Ростан подсчитал, что гусеница, только изготовляя кокон, делает около 300 тысяч движений!

Шелковая нить выделяется из двух отверстий на нижней губе гусеницы. Ее слюнные железы перед окукливанием составляют две пятых общего ее веса. Обе нити тотчас же склеиваются вместе и быстро высыхают. Для того, чтобы соткать кокон, гусеница выделяет нить длиной около 40 тысяч километров! Такой нитью можно было бы опоясать экватор нашей планеты!

Успехи синтетической химии, давшей миру искусственный шелк, значительны. Но трудно сказать, сумеет ли он «вытеснить» натуральный. По крайней мере, до сего времени искусство гусеницы-шелкопряда не превзойдено, ткани из натурального шелка значительно выше по качеству синтетических, и многие миллионы гусениц продолжают неустанно трудиться, выплетая серебристые, блестящие нити.

Думается, вряд ли и паутинная нить может стать конкурентной нити тутового шелкопряда. И пауков человек пытался приручись и использовать еще во времена, когда шелководство оставалось привилегией Востока. Так, в XVIII веке некто Бон во французском городе Монпелье связал себе пару чулок и перчаток из обыкновенной паутины. Более 100 лет спустя другой француз — натуралист д’Орбильи — поражал соотечественников паутинными панталонами, не уступающими по красоте шелковым. В 1891 году в поисках ткани высокого качества для оболочки дирижабля был изготовлен превосходный образец паутинной материи длиной пять метров. Эта ткань демонстрировалась на Всемирной выставке в Париже в 1910 году. Но все попытки использовать пауков были обречены на неудачу, так как воспитывать этих хищников в неволе очень хлопотно и дорого.

Думается, и дальше шелководство будет развиваться по пути совершенствования существующих пород шелкопряда и создания новых. Например, недавно в Румынии стали разводить бабочку шелкопряда, обитающую на клещевине. Происходит она из тропических районов Азии и более устойчива к жаре, чем тутовый шелкопряд, который развивается в первой половине лета и осенью, когда не так жарко. То есть, в самое же жаркое время года его может подменять бабочка с клещевины, тем более, что она дает отличную шелковую нить.

Без сомнения, успехи генетики скажутся положительно на развитии шелководства. Человек выведет новые породы шелкопрядов, а также использует другие виды бабочек, гусеницы которых плетут шелковые нити.

А теперь расскажем о приручении человеком насекомых, дающих такие ценные продукты, как воск, лаки и краски.

Воск… Это вещество известно людям с древних времен. Таким же древним считается и способ добывания его — от пчел. Одомашнив это насекомое, человек стал у него забирать не только мед, но и воск.

Но оказывается, это не единственный способ получения воска и восковидных веществ. В Китае существует древний промысел добычи воска из щитовки Ерицерус пела. Из нее и получают знаменитый «пех-ла». Интересна процедура изготовления воска и воспитания щитовки. Самка откладывает яички под конусовидную чешуйку. Весной их собирают, заворачивают в листья и укладывают в бамбуковые корзины. Специальные быстроходы несут их на себе ночами по прохладе за 450 километров в горы Тибета в провинцию Лаомань. А так как носильщиков бывает много, то возникает что-то вроде специальных «восковых караванов». В горах яички кладут на деревья. Вышедшие из яичек личинки расползаются по ветвям, присасываются и начинают развиваться, выделяя воск. Собирают это вещество не сразу, только с наступлением августа.

Именно в этой стране воск почитался как вещество, связанное с богами. Наверное, такое отношение объяснялось тем, что щитовок выращивали на одной из пяти священных буддийских гор. С каждого фунта насекомых, выпущенных на дерево, впоследствии собиралось четыре-пять фунтов воска. Его очищали перетапливанием, а насекомых скармливали свиньям.

Кстати, воск связан с религиозным культом у многих народов с древности. В больших количествах он использовался при церемониях, сжигался в церквях свечами. Да и сейчас в странах, где сохраняется культ религии, воск идет на те же цели. Один из ученых подсчитал, что ныне только одни католические церкви потребляют ежегодно 2 миллиона фунтов воска. Сколько пчел трудится ради того, чтобы воск превратился в дым и копоть!

На протяжении многих веков восковые свечи использовали и для освещения.

Из воска создавали маски умерших, использовали его и для бальзамирования трупов древние греки и римляне. Покрывали им трупы и персы, прежде чем совершить обряд захоронения.

С древнейших времен почти до средних веков это вещество употреблялось вместо бумаги для письма. Для этого деревянные дощечки покрывали тонким слоем воска, по которому писали металлической заостренной палочкой-стилем. Другим тупым концом стиля заравнивали исписанную поверхность. Писали также и на покрытых воском кусках полотна, используя его вместо бумаги.

Живописные полотна художников, дошедшие до нас из глубокой старины, написаны восковыми красками, отличавшимися долговечностью и приятным блеском.

Из воска стали делать фамильные восковые скульптуры в Древнем Риме. Это искусство не заглохло и до настоящего времени, и во многих западно-европейских странах существуют музеи восковых фигур. Среди них знаменитый музей мадам Тюссо во Франции, основанный еще в XIX столетии. Здесь отлично сохранились скульптуры многих знаменитостей, в том числе скульптура Вениамина Франклина, изготовленная более 170 лет назад во время его пребывания в Париже. Теперь во многих городах мира существуют подобные музеи.

Создатели музея восковых фигур, открывшегося недавно в Амстердаме, — английские и голландские художники, декораторы, модельеры, скульпторы — поставили перед собой задачу показать не только историю Голландии, но и в какой-то мере современную политическую и общественную жизнь. Вот что пишет об этом советский журналист Ю. Корнилов: «Великий Рембрандт вновь в Амстердаме, в своей мастерской перед чистым, еще не тронутым кистью холстом. Его лицо сосредоточено, взгляд устремлен вдаль: может быть, он видит перед собой прекрасное лицо Саскии или ночной дозор, медленно идущий по узким улицам голландской столицы. Полутемное помещение, сырость в углах, убогая мебель — все свидетельствует о том, что живописцу живется нелегко. Но он не замечает этого — он весь порыв, вдохновение… Когда вы осматриваете музей, перед вами проходит целая галерея великих голландцев минувших веков. Иронически улыбается Эразм Роттердамский, философ и литератор, автор бессмертной „Похвалы глупости“…

Сосредоточен, задумчив Мультатули — прославленный писатель, обличитель колониализма. Идет по сельской дороге светловолосый человек в простой одежде — знаменитый живописец Винсент Ван Гог. Склонился над мольбертом другой прославленный голландский художник — Ван Акен Босх, живший еще в XV столетии. А неподалеку, блестя золотыми браслетами, усмехается Мата Хари, знаменитая голландская авантюристка, чьи романтические похождения в годы первой мировой войны, широко разрекламированные на Западе, вызывают, однако, большие сомнения у серьезных историков…

Посетители музея, улыбаясь, рассматривают бюсты ряда современных буржуазных политических деятелей Нидерландов, искусно выполненные художниками в нарочито шаржированной, карикатурной манере. Всеобщее внимание привлекают, разумеется, и фигуры известных голландских спортсменов».

Несмотря на развитие современной химии и успехи нефтеперерабатывающей промышленности, пчелиный воск до сих пор незаменим. Он входит в состав различных лекарств, питательных, вяжущих, очищающих и отбеливающих кремов, масок для лица. Воск широко используется для изготовления манекенов, различных макетов и научных препаратов. Не обходятся без него дантисты. Нужен он и в промышленности при изготовлении кабелей, а также в военном деле.

В древние времена, когда еще плохо была развита химическая промышленность, краски готовили из насекомых. Правда, усилий для приручения их не делали, но на поиски затрачивали много времени.

На Соломоновых островах, где на кокосовых плантациях в паутину многочисленных пауков попадает много желтых бабочек, возник промысел — из них местные жители делали краску, которой окрашивали изделия, плетенные из травы.

С давних пор очень ценилась краска кошениль. Ее получали из насекомого, обитающего в Мексике, — червеца Коккус какти, питающегося на различных видах кактусов рода Опунция. Скопления червецов на кактусе большие, издалека видны белыми пятнами. Это потому, что каждое насекомое одето в пушок, защищающий его от дождя, ветра и солнца. Взрослым насекомое становится через три месяца после рождения, тогда его длина достигает восьми миллиметров. Самка, отложив около полусотни яиц, погибает. Краску получают от бескрылых самок — она дает цвет, окрашивающий ткани от ярко-красного до оранжевого и лилового, в зависимости от концентраций и протравки ткани перед крашением. Берут только крупных самок, которых убивают и высушивают. Каждый фунт сырья содержит около 25 тысяч высушенных насекомых. На изготовление одного фунта краски идет их около 70 тысяч.

Червеца разводили индийцы с древних времен. Но в Европе он появился в 1525 году — вскоре после посещения испанцами Латинской Америки. Но довольно долго червеца принимали за семена. Только в 1703 году, когда было выяснено, что это насекомое, удалась его акклиматизация. Именно испанцы назвали червеца «кочинилла», что буквально означает «свинка». К концу XVI века кошениль стала важным источником товарооборота, и испанцы владели мировым рынком. Иммигрантка оказалась капризной и вскоре в Европе погибла, но кактус, на котором она развивалась, прижился. К этому времени червец был уже вывезен во многие страны, его стали разводить, например, в Гватемале, на Канарских островах.

В России на кошениль был большой спрос, она стоила 280 рублей за пуд. Называли ее «канцелярским семенем». Русский часовщик Волосков из привозной кошенили научился готовить отличную краску, секрет которой впоследствии был утерян. Кошениль в России была источником получения краски для текстиля в течение трех веков.

Вообще кошениль до открытия анилиновых красок была главным продуктом для производства красных и фиолетовых красок и очень высоко ценилась.

До открытия способности червеца давать кошениль блестяще-красная краска добывалась из другой щитовки — Коккус иликус. Считают, что ее открыли древние финикийцы, а процесс ее изготовления держали в секрете. Грекам она была известна под названием Коккус. За три тысячи лет червец был расселен по большой территории и широко использовался до средних веков. Краска настолько ценилась, что ею расплачивались как деньгами за подати, за земельную ренту и т. п. В настоящее время ее получают в Европе, Индии, Иране.

В Германии и Польше в XII столетии добывалась красная краска из так называемого польского червеца Пофирофора полоника. Называли ее еще «земляным жемчугом», возможно, потому, что она обитает, якобы, на корнях некоторых растений. По другим сведениям, польский червец живет на корнях черевичника Склерантус переннис. Турки и армяне из этого червеца получали краску для окраски шерсти, а также ногтей женщин — мода, сохранившаяся, процветающая и в наше время.

В Древней Руси тоже существовал промысел по добыче краски из червецов. Когда в поле на посевах пшеницы зацветали голубые васильки, женщины и дети отправлялись на поиски растения Полигонум минус и собирали его корни, на которых жили червецы. Сбор насекомых происходил в июле, из-за чего этот месяц называли: древние россияне — червень, поляки — червец, чехи — червенец. Сначала червецов просеивали на сите, отделяя их от мусора и земли, затем бросали в котел с водой. Когда вода закипала, ее отцеживали и получалась краска червлень — багрового цвета. Ею красили одежду, воины украшали щиты. До XVIII века краску вывозили в Западную Европу, где она и конкурировала с американской кошенилью. Ныне об этом, когда-то распространенном промысле, в народе не осталось никаких следов.

В 80-е годы прошлого столетия анилиновые краски вытеснили кошениль. Но недавно на кармин-краску, получаемую из кошенили, снова возрос спрос — ею стали окрашивать некоторые сорта текстиля; нашла она употребление и в косметике, и в кондитерском производстве. Теперь промысел кошенили возродился. Центром его стала Перу. В этой стране так заготавливают кошениль. Насекомых щетками сметают в коробки, стараясь не задеть яйца и личинки. Опытный сборщик за день успевает собрать два килограмма продукта. В одном килограмме сухой кошенили содержится 155 тысяч насекомых. Сбор ведется круглый год. Добытых насекомых сушат на одеялах, где их масса усыхает в четыре раза, и тогда экспортируют, не размалывая, чтобы не было примеси песка или опилок. Ежегодно Перу вывозит около 150 тонн кошенили. Один фунт червецов содержит 25 тысяч насекомых. Из него можно получить треть фунта краски. Кармин, изготовляемый из кошенили, широко используется для окраски гистологических препаратов. Но есть в этой краске один недостаток — она выгорает на солнце.

Сейчас добыча кармина организована в Армении. Червец, которого армяне называют «кармир вордан», живет на корнях тростниковых растений. Среди большого разнообразия оттенков краски ворданы с давних пор больше всего ценится пурпур. В одеяния такого цвета прежде армяне облачали языческих богов, покровительствующих любви, семье, материнству.

Те, кто добывают вордана, знают, что это крошечное насекомое выходит на поверхность земли утром, а через три часа исчезает обратно. Больше того, выходит вордан всего в течение двух-трех осенних недель. Поэтому сборщики стараются не упустить столь короткий срок и мобилизуют как можно больше людей (в древности на эту работу созывали буквально весь народ). За три часа, пока вордан наверху, один человек успевает собрать 200–300 граммов, в которых содержится 5 тысяч насекомых. Из одного килограмма живого вордана получается 40–50 граммов краски.

Трудоемкость сбора вордана — ныне главное препятствие для массового производства органической краски.

До того, как стали известны анилиновые краски, в течение довольно продолжительного времени чернила делали вначале из сажи и смолы, а затем из галлов на дубах, вызываемых насекомыми орехотворками. Эти чернила были в употреблении почти до 20-х годов нашего столетия, имели черно-синий оттенок, не выгорали на солнце и почти не смывались водой. Рецепт их приготовления несложен: шесть весовых частей толченых галлов с дуба смешивали с четырьмя частями зеленого купороса и четырьмя частями гуммиарабика. Все это растворяли в шести пинтах воды. Эти чернила использовали и для тайнописи, для чего вначале писали на бумаге сернокислым железом. Затем бумагу вымачивали в настое из галлов. Оба раствора бесцветны, но при соединении друг с другом интенсивно чернеют. И, наконец, их же применяли для довольно веселой шутки: вместо воды для мытья рук или лица предлагали слабый раствор сернокислого железа, а затем давали полотенце, пропитанное настоем галлов, отчего кожа становилась сразу черной; смыть черноту можно было только лимонной кислотой.

В середине XIX века немецким учителем Леонгарди были изобретены так называемые ализариновые чернила сине-зеленого цвета. Они также готовились из галлов, но с добавлением специального красителя крапп или ализари, добывавшегося из корней морены. Кроме того, что червецы являются с давних пор сырьем для получения красок, отдельные виды служат много веков для добычи лака, те, которые выделяют это вещество для защиты от врагов и воды.

Слово «лак» происходит от санскритского Lиksha[13]Так в книжном оригинале — прим. Tekel .
, то же самое на языке хинди Lach. Оба они означают «сто тысяч» и предполагают бесчисленное множество щитовок, заражающих деревья. Лак дает щитовка Лакунфер лака. Насекомые выделяют лак специальными железками, и он вначале имеет вид шариков, которыми они покрывают себя со всех сторон. Лаки отличаются высоким качеством: ранее они шли на полировку всевозможных поделок, а ныне употребляются в промышленности для изоляции проводов электрооборудования и на другие цели в технике.

Существует специально разработанная терминология, обозначающая сортность лака. Например: стик-лак — вещество добытое в естественном состоянии из червецов; сид-лак — когда от него отделены ветки, красящие вещества, экстрагированные водой, и мусор; гуммилак — когда он сплавлен в крупные лепешки; и шеллак — в виде тонких мелких пластинок, из которых и готовится лак на спирту.

В нашей стране слово «шеллак» очень хорошо известно многим, но мало кто знает, что готовится это вещество из насекомых. Оно обладает замечательной прочностью. Кроме того, замечено, что вещи обработанные шеллаком, не подвержены порче термитами.

Добычей шеллака из щитовок занимаются в Индии, Бирме, Сиаме, Китае, причем Бирма и Китай готовят 90 процентов всего мирового производства. В настоящее время общая продукция этих двух стран равна около 64 миллионов фунтов, на сумму до 200 миллионов долларов. Ежегодно страны мира потребляют около 50 тысяч тонн шеллака.

Человек использует и другие вещества, не подозревая, что их существованию он обязан насекомым. Смола хвойных деревьев, из которой готовится множество разнообразнейших продуктов (канифоль, скипидар и т. п.), каучук, нашедший широчайшее применение в жизни человека, — образовались в растениях для защиты от насекомых. Здоровое дерево, когда на него нападают жуки короеды, дровосеки, тотчас же начинает истекать смолой или латексом. К ним насекомые прилипают и потом погибают. Благодаря окаменевшей смоле — янтарю — с заключенными в ней насекомыми ученые познакомились с теми из них, которые населяли нашу планету много миллионов лет назад.

Для выработки новых сортов лака и мыла употребляется также ранее упоминавшийся нами пчелиный клей — прополис.

И еще несколько мелких фактов использования насекомых, относящихся более к курьезам. В давние времена народы Африки из термитников делали печи для выплавки меди. Для этой цели выдалбливали среднюю часть термитника, снизу устраивали отверстие для стока расплавленного металла и поддувало. Руду и уголь загружали сверху. Термитники были настолько прочны, что служили долгое время.

Размолотые в порошок стенки термитников, которые, как известно, сделаны из глины в смеси с испражнениями насекомых, жители озерных районов Центральной Азии добавляют в табак. Впрочем, у некоторых курильщиков такая добавка вызывает приступы тошноты.

Во время известного залета шистоцерки в 1930 году на территорию СССР очень много насекомых погибло в озере Севан. Выброшенную на берег мертвую саранчу жители собирали и жгли вместо топлива. Кто бы мог подумать, что насекомыми можно отапливать помещения!

Из насекомых некоторые народы изготовляли яд для стрел. Так, в Габоне с этой целью пользовались личинками небольшого жесткокрылого Дуамфидиа локуста, обитающего на корнях кустарника Адениум боетланум. Известный исследователь Африки Г. М. Стэнли, сообщил, что пигмеи в области Итури для приготовления яда для стрел использовали так называемых красных муравьев, укус которых ядовит. А. Трилл, проживший 15 лет в Габоне, так описывает процедуру изготовления яда для стрел:

«Вождь варит по унаследованному от стариков способу цветы, коренья, куски коры до тех пор, пока вся вода не испарится и смесь не загустеет. Потом он смешивает полученную массу с измельченными жесткокрылыми. Если их не удалось найти, использует черных муравьев нтунтуле, укус которых очень болезнен, тотчас же парализует мышцы».

Особенного внимания удостоились светящиеся насекомые. У жука Кукухо — Пирофорус ноктилюкс, обитающего в тропической Америке, светящиеся органы расположены по бокам переднеспинки. «Свет, испускаемый кукухо, — пишет Брэм, — так силен, что одного жука достаточно для того, чтобы ночью в темноте читать книгу. Несколько жуков, помещенных в стеклянную банку, вполне заменяют лампу, и местные жители нередко пользуются таким оригинальным освещением».

В некоторых районах Южной Америки предприимчивые дельцы ловят светляков тысячами и вешают их у входа в рестораны и на деревья парков. Очевидно, теперь подобный способ привлечения гуляющей публики уже не в моде в связи с повсеместным развитием электричества и разнообразнейших световых реклам. Зато жители глухих районов Индии и Южной Америки ловят светящихся жуков и употребляют их во время ночных переходов. На Антильских островах в сетку помещают несколько светляков — и лампа готова, при ней можно заниматься разными делами. Причем, для того чтобы жуков можно было использовать в течение длительного времени, их подкармливают маленькими кусочками тростникового сахара.

Достается светлякам и во время празднеств. В Западной Индии жители украшают светляками щелкунами лошадей. Зрелище светящихся лошадей, действительно, получается эффектное. Украшают себя светляками и женщины. Индейцы ночью прикрепляют светляков к ногам для того, чтобы освещать путь и отпугивать ядовитых змей, случайно попадающихся на дороге.

За чудесные свойства местные жители ценят светляков. Индейцы говорят, например: «Бери с собой огненную муху, но относи опять в то место, где ее взял в плен». «Если вы убьете светляка, — говорят они, — то вынесете свет из вашего дома» (иносказательно под словом «свет» подразумевая счастье и благополучие).

Наблюдения: насекомые предсказывают природные явления

Биометеорология — самостоятельная дисциплина, появившаяся сравнительно недавно в связи с определенными результатами наблюдений за животными, по поведению которых можно предвидеть изменения погоды. Это направление в науке правомерно и объясняется стремлением человека глубже познать тайны природы.

Изучая животных с древности, люди многое замечали. Пахарь, рыбак, охотник, в повседневной жизни и труде зависевшие от погоды, знали приметы, по которым предсказывали «и ветр, и ясный день, и майские дожди, младых полей отраду, и морозов ранний хлад, опасный винограду» (А. С. Пушкин). Приметы передавались из поколения в поколение, постоянно развиваясь и совершенствуясь, и многим из них современная наука дала оценку как достоверным наблюдениям.

Но приметы, связанные с поведением насекомых, почти забыты. И все же те, что дошли до нас, позволяют судить о пристальном интересе человека к этим маленьким животным. Он давно понял, что жизнь и благополучие насекомых зависят от стихийных явлений природы: ураганов, проливных дождей, наводнений, резких похолоданий или неожиданных оттепелей. Обратил он внимание и на то, что на протяжении эволюции у них выработано множество приспособлений. Благодаря им они способны заранее угадывать изменения погоды. И вот, приглядываясь пристально к насекомым и видя их особенности, человек составил приметы, дающие виды на погоду, а значит на урожай. Можно привести лишь немногие из сохранившихся в памяти народов. Некоторые, конечно, наивны, неточны, надуманны, но есть те, которые несут на себе печать внимательного наблюдения за природой.

Итак, приметы.

Навозники геотрупы летают только перед хорошей погодой, вечерний их лёт говорит о том, что на следующий день будет хороший ясный день.

В цветках белой дремы в сумерках перед дождем много нектара, поэтому возле них крутится масса бабочек-совок. Дрема «угадывает» погоду, а бабочки-совки косвенно об этом говорят нам. То же самое происходит и с цветками древовидной акации, только днем. Объясняется это так: перед дождем подсохший в сухую погоду нектар разжижается и тогда привлекает рои насекомых. Перед ясной погодой, когда влажность воздуха падает, нектар подсыхает и насекомые уже на него не летят так охотно.

Если комары сильно кусаются, будет дождь. К ненастью больно кусаются и мухи жигалки. Ожидать дождя следует и когда домашние мухи становятся назойливыми. Одолевают мухи в зной, а в сырую погоду — комары. К непогоде сильнее обычного жужжат жуки. К дождю собираются вместе стрекозы. К хорошей погоде толкутся в воздухе комары.

Как подметили наблюдательные рыбаки и моряки, чья работа зависит от погоды, перед штормом у берегов Каспийского моря над водой появляются бабочки ленточного бражника. Они же предвещают приближение урагана «Памеро» у берегов Южной Америки.

Многим известна такая примета: если ласточки летают низко над самой землей, следует ожидать дождя. То же замечено у насекомых. В воздухе высоко над землей летает громадное количество самых мелких из них, которым дождь опасен, может сбить на землю, вот почему они заранее снижаются и прячутся среди растений. Но в Средней Азии при поздневесенних похолоданиях, следующих после ненастной погоды, и перед наступлением хорошей погоды мелкие насекомые, окоченев, сидят в траве и не поднимаются в воздух, а ласточки вынуждены летать над самой землей, спугивая их с растений.

Известнейший истребитель домашних пчел — изящная птица золотая щурка — перед ненастьем крутится вблизи колоний земляных пчел, очевидно, из-за того, что те, предчувствуя непогоду, не улетают далеко от своих жилищ.

Хорошо предугадывают грозу бабочки крапивницы, прячась в укромные места за два-три часа до нее, даже при ясной погоде. Если после грозы или дождя бабочки не покидают укрытий, то следует ожидать продолжения ненастья.

Если лесные рыжие муравьи ползут к муравейнику и заделывают в него входы, будет дождь. Народная пословица даже гласит: «Муравей знает, когда дождь пойдет». Надо сказать, что эта примета верна только отчасти и в основном по отношению к муравьям, не испытывающим недостатка в питании. Если же колония муравьев голодает, то маленькие труженики леса продолжают работать и в дождливую погоду. Об этом надо помнить хотя бы ради того, чтобы не опорочить способность муравьев угадывать погоду.

Жуки привлекли особенное внимание народа как предсказатели погоды. Вот некоторые приметы, составленные по ним.

Хрущи летают с жужжанием к ясной погоде. Одновременно существует и противоречивая примета: говорят, что жуки жужжат к непогоде. Возможно противоречия и нет, а наблюдения сделаны по разным жукам, их ведь очень много видов. Есть, например, жуки которые копошатся в кучах (какие?), не взлетая, перед ненастьем. А вот жуки скарабеи летят вечером к ясной тихой погоде, в дождь они, якобы, не могут собирать навоз и перед ненастьем спят. Но есть, оказывается, скарабеи, летающие только ночью. Яркое свечение светлячков предвещает хорошую погоду.

Наблюдательные пчеловоды часто угадывают погоду по своим кормилицам — пчелам. Если они сидят кучками на стенках улья, будет сильная жара. Если при приближении грозовых туч не прячутся в ульи, дождя не будет. Если утром пчелы не летят в поле за взятком, а сидят по ульям и гудят, надо ждать дождя.

Не остались без внимания мухи, мошки и комары. Мухи жужжат оживленно — к теплу. Перед хорошей погодой они просыпаются рано утром и начинают гудеть, перед сырой — сидят смирно и тихо по стенам. Комары и мошки крутятся в воздухе столбом или мошки «толкут мак» к ясной погоде. Мошки лезут в лицо — на дождь.

Помогают строить народный прогноз погоды кузнечики и сверчки. Сверчок поет на хорошую погоду, молчит — на дождь. Сильно стрекочут вечером цикады — к погожему дню.

Еще говорят так: если ночная бабочка залетает в избу, быть сиверу (холодный северный ветер). Следует ожидать ненастья, если возле желтой акации кружится много насекомых. Знаменитый энтомолог Ж. Фабр заметил, что гусеницы соснового походного шелкопряда перед непогодой прячутся в гнезда. Он же рассказал о том, как реагируют на погоду жуки навозники геотрупы: «13 и 14 ноября 1894 года геотрупы в моем садке чрезвычайно волновались. Я никогда еще не видел их столь оживленными. Они ползали по проволочной сетке, взлетали, падали, ударившись в сетку, снова взлетали… Против своего обыкновения они беспокойно ползали до поздней ночи. Из-за чего вся эта суматоха? После нескольких дней, исключительно теплых для этого времени года, поднялся южный ветер с неизбежным дождем. 14-го вечером тучи затянули небо, и за несколько часов до этого геотрупы буквально бесновались. В ночь на 15-е ветер стих, небо стало однообразно серым. Начался монотонный дождь, прекратившийся только 18-го. Предчувствовали ли это геотрупы, так беспокоившиеся еще 12-го! По-видимому, да. Но перед обычным дождем эти жуки не выходят из своих норок. Нужны были еще какие-то события, чтобы так взволновать их. Разгадку принесли газеты. 12 ноября на севере Франции разразилась сильнейшая буря. Ее отголоски достигли и моей местности. Резкий скачок барометра геотрупы отметили своим поведением».

Вот несколько примет погоды из опыта моих наблюдений над жизнью насекомых.

Мелкие муравьи Тетрамориум цеспитум вечером перед непогодой устраивают между различными соседствующими муравейниками массовые побоища. Перед дождем и ураганом пустынные жуки чернотелки спешно забираются в норы. Прячутся в какие-нибудь укрытия и перед непогодой красные пустынные листоеды.

Если поздней осенью в пустыне, когда ночи холодны и температура опускается ниже нуля, предстоит теплый день, муравьи бегунки собираются в самых поверхностных камерах ради того, чтобы и скорее прогреться и раньше начать свой рабочий день.

Перед сильным осенним похолоданием жучки вертячки собираются в большие скопления и неожиданно исчезают, куда-то перелетая.

В Заилийском Алатау приближение дождя хорошо чувствуют алейродиды, водящиеся на шиповнике, и заранее забираются под кору старых елей. Они малы, очень нежны, и дождь для них опасен.

Муравьевидные клопы, обитающие в альпийской зоне гор Тянь-Шаня, хорошо предугадывают непогоду и за полчаса до ненастья прячутся во всевозможные укромные места. Очень чутко реагируют на приближение дождя и бабочки, обитающие высоко в горах, быстро скрываются между камней.

Перед дождем всегда перестают стрекотать большие зеленые кузнечики теттигонии. Тогда же муравьи тапиномы, очень часто переселяющиеся с места на место, заползают на растения из опасения быть смытыми потоками воды. Перед ненастьем так называемые синантропные (льнущие к человеку) мухи дружно забираются в палатки и в машину на биваке. Желтый муравей бегунок, обитающий в песчаных пустынях, не выходит из муравейника перед непогодой. Бабочки сатиры Сатирус анте перед дождем прячутся в надежные укрытия даже при ясной и хорошей теплой погоде.

В народе издавна бытуют приметы, которые можно было бы отнести к долгосрочным прогнозам, а также связанным с ними и предсказаниям урожая сельскохозяйственных растений. Вот эти примеры.

Чем больше к осени бывают муравьиные кучи, тем суровее ожидается зима. Рыжие лесные муравьи перед зимовкой обычно на поверхности своих муравейников воздвигают прочный поверхностный слой из строительного материала, и весьма вероятно, что перед лютой зимой этот слой бывает значительно больше, чем при обычной.

Пчеловоды считают: ранний взлет пчел — к красной (то есть к хорошей) весне. Осенью леток улья воском залепляют, оставляя едва заметное отверстие, — на холодную зиму, оставляют леток открытым — к теплой зиме.

Снег по весне тает с северной стороны от муравьиных куч — лето будет теплое и долгое, а если тает с южной стороны, холодное и короткое. Если много хрущей весной, надо ожидать засуху.

Индейцы юго-западных штатов (США) — зуньи — с давних пор полагают, что, когда появляется белая бабочка, приходит лето, а коль белая бабочка летит с юго-запада, обязательно будет дождливая погода.

Оригинальные «долгосрочные прогнозы» когда-то строились крестьянами в Швеции. Если личинка майского жука голубоватого цвета, что бывает, когда она хорошо наелась, зима будет умеренная. Если личинка белая, зима предстоит суровая. Если у личинки передняя часть тела белая, а задняя голубоватая, то сильные морозы следует ожидать в начале зимы. Из-за этих примет личинку майского жука в Швеции прозвали «червяк-предвестник». Аналогичные прогнозы погоды делают в Африке негры по осе сцелифрону: если она лепит свои глиняные гнезда близко к земле, будет сухой год, если высоко над землей, ожидать дождливое лето.

По насекомым угадывают предстоящие наводнения. Бразильский путешественник И. М. Лили сообщает, что индейцы штата Акре покидают обжитые места за несколько дней до катастрофического наводнения. Тайна их предвидения, оказывается, основана на поведении муравьев якаминес, как их называют жители. Задолго до начала ливней эти муравьи довольно продолжительное время ползают по деревьям вверх и вниз, затем собираются вместе и сплошным потоком переселяются. Место, где муравьи останавливаются, водою не заливается. Наблюдательные индейцы следуют за муравьями. В Семиречье (юго-восток Казахстана) за несколько дней до летнего половодья, вызываемого таянием ледников в горах, прибрежные муравьи Формика субпилоза переселяются с берегов протекающей в пустыне реки Или на возвышенности.

У русского народа сохранились приметы, которые отражают наблюдения его за жизнью насекомых. В некоторых из них содержатся предсказания об урожае или наступлении благоприятного времени для проведения тех или иных полевых работ: много комаров — готовь короб (для ягод), много мошек — готовь лукошек (для грибов); когда показались крылатые муравьи (какого вида, конечно, неизвестно), пора сеять овес, а когда появляются комары, пора сеять рожь; как только покажется слепень, можно сеять ячмень; если низко летают мотыльки, будет хороший урожай ярового хлеба; если в августе в кузнечике окажется много зрелых яичек, год предстоит урожайный; много бабочек белянок по лужам — будет урожай на мед, засуха рождает саранчу, наводнение — рыбу.

Есть приметы, противоречащие одна другой: много комаров — к хорошему овсу, комара нет — овса и трав не будет; если много комаров, то не ждать урожая овса (и травы будут плохими). Очевидно, эти приметы произошли в разных местностях.

В дореволюционной России простые крестьяне с различными религиозными праздниками связывали наступление сельскохозяйственных работ. Например, если пчелы сильно гудят в Благовещенье (12 марта) и не выходят из ульев, то будет хорошее урожайное лето, а если покажутся раньше — то лето будет плохое, скудное. Встречаются названия праздников, приуроченные ко времени наступления работ в поле, на пасеке: Зосима пчельника — расставляй ульи на пчельнике; Лукерии комарницы — появляются комары; на Ивана Купала появляются светлячки; на Ильин день перегоняют пчел, подчищают ульи, подрезают первые соты; Ильинский рой пчел не в корысть; ранняя подрезка сотов — богат как ильинский сот; на Евфимия вносят и убирают пчел; на рождество Христово метель — пчелы хорошо роиться будут; на Савватия убирают улья в омшанники; в день Казанской — червец собирается под один куст.

Датские крестьяне угадывали время жатвы по клещам, нападающим на навозного жука Геотрупес стеркорариус. Если клещей много между передними ногами, жатва будет ранняя, между задними — поздняя.

И еще немало разных примет погоды составлено по поведению насекомых.

Думается, при изучении поведения насекомых любой энтомолог не будет пренебрегать опытом наблюдений, накопленным в народе за сотни лет. Но наука должна идти дальше и делать новые открытия.

Мне посчастливилось во время многочисленных экспедиций встречать насекомых, которые, действительно, предугадывают природные явления. Расскажу о них.

Насекомые бывают предвестниками ураганов.

…В Сюгатинской равнине среди пустынных каменистых горок еще за десяток километров виднелось яркое светло-желтое пятно большого такыра, окруженного зарослями низкорослых кустиков. Я остановил машину вблизи такыра и отправился его осматривать, в то время как остальные члены экспедиции устраивали бивак.

На синем небе ярко светило солнце, и такыр казался ослепительно белым. Интересно было узнать, есть ли здесь какие-нибудь насекомые?

У небольшого кустика терескена возле входа в муравейник как-то необычно суетились муравьи бегунки. Беспокойство хозяев жилища было не без оснований. К муравьям бесцеремонно забирался незваный гость — кирпично-красный с темными ногами и усиками полынный листоед Теоне сильфоидес. Видимо, жук был очень невкусен и, сознавая свою недосягаемость, смело вторгался в чужую обитель. Бегунки не пускали к себе незваного гостя, тащили его обратно за ноги, за усики, но жук сопротивлялся, упрямо не желая изменять своего намерения. Зачем ему понадобилось муравьиное жилище, что он, вегетарианец, нашел там хорошего и почему ему понравилось это оживленное и беспокойное место, я не мог понять. Какой-то забавный жук! Может быть, больной или еще что-либо с ним случилось?

Продолжая путь дальше, приглядывался к редким скоплениям растений, к окружающим такыр горкам с причудливыми, сложенными из камней пастушескими столбами. Все же как-то необычно чувствуешь себя в глухой пустыне на гладкой, как асфальт, поверхности!

Вот еще находка! По светлому такыру мчался на ходульных ногах жук чернотелка. Среди голого безжизненного пространства и обычный жук чернотелка привлек внимание. Не спеша я пошел наперерез его пути, но он, еще не видя меня, торопясь, без раздумий скрылся в норке грызуна.

Зачем чернотелке прятаться в укрытие, когда еще только середина дня? Да и вообще, что означает поведение обоих жуков?

Побрел еще дальше по голому такыру, наклонив голову и не спуская взгляда с земли, останавливаясь возле редких кустиков.

Позади меня крикнула каменка-плясунья. Я обернулся и увидел необычное: на горизонте поперек обширной Сюгатинской равнины, прикасаясь одним краем к горам Турайгыр, другим — к горам Богуты, отстоящим друг от друга на тридцать-сорок километров, по синему небу плотной стеной мчалась темно-серая мгла урагана. Скоро она доберется до такыра, и тогда достанется нам!

В бинокль увидел, что на биваке никто и не подозревал о приближении непогоды, все заняты делами: поставили палатку, готовили обед. Я много раз удивлялся, как люди в поле не замечают окружающего и видят лишь то, что, как говорится, происходит под самым носом! По-видимому, такая черта присуща всем горожанам. Тогда написал записку и послал с нею своего спаниеля, и сам побежал следом за собакой. Резвый пес, думал, домчится до бивака за несколько минут раньше меня.

Вскоре ураган закрыл мглою пустыню, налетел на нашу стоянку, мелкими камешками ударил по машине и с такой яростью набросился на палатку, что едва ее успели свернуть. Потом о такыр застучали редкие и крупные капли дождя, и сразу стало холодно и неуютно.

Да, неплохо бы сейчас последовать примеру листогрыза и чернотелки и забраться в надежное убежище! Видимо, жуки неслучайно спрятались в укрытия. Пришлось нам спешно уезжать с такыра и искать другое место для ночлега в ущельях среди гор.

И вот еще одна встреча в пустыне, но только ранней весной.

…Злой и холодный ветер пробирался под одежду, и я сетовал, что на одном рукаве рубашки оторвалась пуговица. Местами над землей неслись широкие полосы пыли, светлой пеленой задернут горизонт, и бинокль мой бесполезен — ничего через него не разглядеть. Я начинал раскаиваться: ранней весной погода очень неустойчива, напрасно мы поехали. Но что делать — когда очень надоедает долгая зима, кажется, вот-вот нагрянет тепло и пробудит пустыню. Но сейчас вокруг было мертво, серо и не видно ничего живого.

По земле, гонимые ветром, катились мелкие соринки, и глаза мои, натренированные в поисках насекомых, невольно задерживали на них внимание. Вот крошечный комочек промчался по чистому песку, остановился у кустика саксаула, отпрянул обратно и вновь побежал по своему пути. Надо узнать, что же это, может, живое? Оказалось, ничего особенного, просто соринка! И так все время…

Надоел ветер. Я спрятался за высокий бархан, прилег у куста жузгуна, уперся ногами в песок, слегка его разворотил. Рядом показалось что-то темное, бегущее. Наверное, опять соринка! Но сшибся на этот раз — передо мною объявился жучок. Сейчас температура воздуха минус два градуса. Может быть, жучка я из песка случайно вытолкнул?

Жучок — крошечная чернотелка — почти черный, покрытый многочисленными волосками. У него настороженные длинные усики, сам очень шустрый и миловидный. Я был рад ему, все же живое существо, и к тому же не приходилось мне как будто встречать такого жителя пустыни раньше. Может быть, жучок — ценная находка для специалистов колеоптерологов?[14]Колеоптеролог — энтомолог-систематик, специалист по жукам.

Но засадить свою находку в морилку не решился. Очень жаль милого жучка! Пусть едет со мною в пробирке до города. Чернотелки неплохо живут в садке. Тем более погода не наладилась, и придется поворачивать обратно к дому.

Своему пленнику я предоставил обширный садок, дал кусочек печенья, сухого яблока, положил несколько травинок, ватку, смоченную водою. В комнате тепло, отлично работают батареи центрального отопления, чем не настоящая весна! Но моя чернотелка немного покрутилась и спряталась в укромный уголок, сжалась в комочек, опустила шустрые усики и замерла. Так и пробыла во сне целых две недели. Иногда мне чудилось, что она погибла, и я безуспешно пытался ее расшевелить.

Весна же оказалась необычно затяжной, и выбраться из города все никак не удавалось. Холод и ветер не унимались. К концу первой декады апреля выпал снег, потом к утру следующего дня небо очистилось, ударил мороз, небо засияло синевой, и появилось долгожданное солнце.

Я сомневался: поехать ли в поле или еще подождать несколько дней. Случайно заглянул в садочек и обрадовался: моя пленница пробудилась, преобразилась и суетливо забегала, пытаясь выбраться из заключения. Я понял ее беспокойство, и сам засуетился и принялся собираться в дорогу.

Чернотелка не обманула меня, долгие холода прошли и более уже не возвращались, наступила теплая погода, и пустыня стала быстро пробуждаться.

Однажды меня навело на долгие размышления загадочное поведение жучков вертячек. Вот как это было.

…Все лето из-за таяния снегов высоко в горах на реке Или держалась большая вода, а когда в сентябре она схлынула, всюду обнажились песчаные косы среди мелких проточек. Возле одной такой проточки мы и поставили палатку. Здесь у реки было едва заметное течение; днем вода сильно прогревалась. Большая песчаная отмель была вся изрисована многочисленными следами уток, цапель, куличков и ондатр. У самого берега, высунув из воды пучеглазые мордочки, сидело множество зеленых лягушек.

После небольшого похолодания стояли последние летние жаркие дни, и красный столбик нашего термометра поднимался выше тридцати градусов. Днем среди деревьев над нашим биваком жужжали мухи, носились неутомимые стрекозы. В сумерках из темных укрытий выбирались Темные совки, и тогда к комариному звону добавлялся шорох крыльев этих бабочек. Летал козодой, хлопая крыльями.

Ночью в проточке плескались ондатры, кто-то громко булькал в воде и чавкал грязью, иногда слышался тонкий посвист крыльев утиной стаи, без конца в воду шлепались лягушки. Их было много, они шуршали в траве, скакали по тенту, прыгали на стенки палатки, очевидно, собирая с них комаров, наиболее пронырливые из них забирались в палатку и протискивались под марлевый полог.

Рано утром в застывшем воздухе в зеркальную воду, розовую от разгоравшейся зорьки, гляделись деревья, кустарнички и тростники, густой стеной обступившие ее с берегов. Сегодня же на рассвете я увидал на проточке, как с противоположной ее стороны молниеносными бросками из стороны в сторону стремительно мчался к нашему берегу жучок вертячка. Вот он подплыл к берегу почти к самым моим ногам и, резко повернув, понесся вдоль его кромки, где-то разбудил другого вертячонка, потом второго, третьего… Вскоре у берега уже мчалась целая стайка резвых жучков, их всех до единого, наверное, собрал тот, кто приплыл с противоположного берега.

Но вот стайка повернула в обратном направлении, понеслась по течению, и всюду к ней присоединялись такие же жучки. Они на ходу ловко миновали многочисленные палочки, комья земли, торчавшие из воды, иногда налетая на лягушку, высунувшую из воды голову, как будто нарочно постукивали по ее телу. Но она, застывшая как сфинкс с немигающими глазами, не обращала на резвящихся насекомых никакого внимания и не предпринимала попыток полакомиться ими. Очевидно, вертячки были несъедобны, если ими пренебрегали такие рьяные охотники за мелкой живностью.

Я шел за этой беспокойной компанией неимоверно подвижных жучков: было интересно, что произойдет дальше. Неожиданно стайка примкнула к большому темному пятну и слилась с ним. Подойдя ближе, я увидал то, что меня глубоко поразило и о чем я никогда не слышал и не читал в книгах. Возле берега плотной кучкой, прижавшись друг к другу, плавало громадное скопление вертячек. Они были совершенно неподвижны, и только с самых краев кипела и бесновалась каемка жучков. Мелко вибрируя, участники этой каемки всеми силами старались пробраться в центр скопления, и те, кому это удавалось, моментально застывали в неподвижности. Вертячки, находящиеся с краев, рано или поздно добивались своего и проникали в гущу собратьев, и члены этого странного общества медленно обменивались местами. Желание оказаться в самой куче у некоторых было столь велико, что они взбирались на спины, по верху заползали в центр и добивались цели, с трудом растолкав в стороны собратьев.

Жучки располагались рядками, образуя различные переплетения, из-за чего их надкрылья, испещренные продольными полосками, по-разному отражали свет: одни из них казались светлыми, другие — темными. Поэтому все скопление состояло из причудливой мозаики пятен. Жучки напоминали в миниатюре громадное сборище бревен, сплавляемых по воде. А еще немного они походили на семена подсолнечника, положенные кучкой на воду.

Среди однообразия тел многотысячного сборища выделялось восемь крупных и совершенно черных вертячек другого вида. Они вели себя точно так же, как и остальные, оказавшись с краю, мелко вибрируя и суетясь, пробивались к центру. Кто они были такие, почему оказались не в своей компании и что им здесь надо среди чужаков? Я вспомнил, как однажды собрал в воде кучку вертячек и добавил к ним двух, плававших в стороне. В аквариуме дома вертячки немедленно растерзали двух вертячек, наверное, тех двух, оказавшихся другими. А здесь?

Вертячки были очень чуткими. Незначительное неосторожное движение, и с легким характерным шумом, по-видимому, сигналом тревоги, все густое пятно мгновенно рассыпалось, жучки отплывали от берега, и каждый участник сборища принимался за свою обычную быструю пляску на воде. Но вскоре расплывшихся в стороны насекомых, будто железо магнитом, стягивало вместе, и они, слегка прикоснувшись краем к бережку, опять замирали на месте.

С большими предосторожностями, едва-едва передвигаясь, я подобрался к жучкам и несколько раз их сфотографировал. Впрочем, постепенно вертячки будто ко мне привыкли, стали реже впадать в панику, и я, осмелев, начал их фотографировать в упор, а потом отловил несколько загадочных черных вертячек.

Весь день вертячки не давали мне покоя. Я обнаружил их по всей проточке (ее длина была около полукилометра) маленькими группками. Но скопление большое было только одно.

Встреча с вертячками произошла на четвертый день нашей жизни возле проточки. За это время ее берега были мною исхожены во всех направлениях, и нигде не было ни одного жучка. Очевидно, они прилетели сюда сразу громадной компанией только прошедшей ночью. Водные насекомые часто совершают массовые перелеты. К тому их вынуждает высыхание мелких теплых и полных живности водоемчиков.

Для чего же вертячки собрались вместе таким скопищем? Никаких признаков брачного поведения среди них не было. Ради того, чтобы согреться, тоже не имело смысла, так как и дни, и ночи были отменно теплыми. Впрочем, думалось: вот взойдет солнце, наступит жара, и жучки не выдержат, не смогут торчать плотной кучкой и, разогревшись, невольно разбегутся по проточке. Но наступил жаркий день, вода в проточке потеплела, а вертячки не собирались расставаться друг с другом. Наоборот, они как будто еще стали более неподвижными.

Может быть, для вертячек наступила пора бродяжничества и для поддержания инстинкта расселения полагалось соединяться вот такими кучами, подобно тому, как образуют стаи перелетные птицы, прежде чем покинуть родные северные края?

Весь день вблизи нашего бивака у самого бережка на одном и том же месте плавало странное общество водных насекомых.

К вечеру с запада подул ветер, зашуршали деревья и на проточку полетели сухие листья лоха. На небе повисли облака. Далеко над рекой с подсушенных солнцем песчаных кос поднялись тучи пыли. Все заволокло мглою. Общество вертячек продолжало держаться вместе.

К ночи ветер утих, воздух застыл, облака растаяли, и сквозь ветви деревьев засверкали звезды. Как и прежде, в проточке плескались ондатры, кто-то громко булькал и чавкал грязью, без конца шлепались в воду лягушки. Ночью я навестил вертячек. Они оставались на том же месте.

Рано утром, когда в зеркальной воде проточки отразилась розовая заря, я выбрался из под полога и поспешил к обществу загадочных насекомых. Они бесследно исчезли. Все до единого со всей проточки. Будто их здесь никогда и не было!

Маленькие жучки пробыли в этом тихом месте только сутки. По какому сигналу и как они собрались в путешествие, для чего плавали большим скоплением и куда потом направились?

На следующий день после исчезновения жучков 12 сентября неожиданно подул сильный ветер, нахлынули темные облака, внезапно похолодало. Температура воздуха с тридцати двух градусов в предшествующие дни упала до шести градусов. Жаркие дни, когда вертячки прилетели на проточку, были в этом году последними. Непогода же продолжалась несколько дней, вершины далеких гор засверкали снегами. Такое раннее похолодание было необычным и, как сообщили синоптики, оказалось впервые после 1916 года.

Может быть, вертячки, затеяли переселение, почувствовав приближение ненастья?

Скорее всего это так и было.

Во время одной из поездок в каньон Чарына предсказателями плохой погоды оказались жуки слоники.

…По едва заметной неторной дороге, проложенной по дну ущелья, петляя мимо острых и больших камней, мы спустились в каньон, мечтая избавиться от сорокоградусной жары и оказаться в тени под деревьями возле прохладной горной речки.

Тень мы нашли под деревом, но вода в речке оказалась теплой, к жаре прибавилась духота: в глубокий каньон не доносилось даже слабого движения воздуха. И все же здесь было лучше хотя бы потому, что каждые полчаса можно было забираться в воду.

К вечеру над каньоном поплыли темные облака, а ночь выдалась очень душной. Громко шумела река. Рядом с палаткой стрекотала какая-то странная ночная кобылка. Я и прежде слышал такое пение, но кто исполнитель, узнать не удавалось. Сейчас душная ночь убила всякую энергию и желание заняться трудными поисками незнакомого насекомого.

Следующий день был тоже жарким, но не таким душным. В конце дня мы выбрались из каньона, пересекли хребет Турайгыр и помчались по Джаланашской равнине. Далекие горы заволокло пылевой завесой, подул очень сильный ветер.

Набросив на себя штормовку, я отправился бродить по холмам и принялся переворачивать камни. Летом в сушь и самое жаркое время года все прячется под ними. Улов был небогат. Пустыня третий год страдала от засухи: пара скорпионов, несколько фаланг, чернотелок и листогрызов — все, что я увидел. Но больше всего встретилось сереньких с оранжевыми пятнами крупных жуков слоников. Под некоторыми камнями их набралось по десятку или даже больше.

«Что бы это могло значить? — думал я. — Слоники — любители полыни, им вовсе не место под камнями…»

К вечеру из-за гор примчались серые облака, ветер с яростью принялся трепать палатку. Стал накрапывать дождь. Он всю ночь барабанил по крыше, а палатка бесновалась от ветра, грозясь сорваться с растяжек и умчаться по пустыне.

Весь следующий день небо в облаках. Иногда шел дождь, а температура воздуха упала до пятнадцати градусов — явление необычное для средины июля после тяжкой жары.

Уж не поэтому ли под камни заблаговременно попрятались слоники?

Еще один мой рассказ о том, как мы на себе испытали капризы погоды, так как не проявили должной дальновидности. Вернее не придали значение, казалось бы, пустякам.

…Места близ села Подгорное у Киргизского хребта показались нам особенно красивыми. Мы заметили их издалека, и всем сразу захотелось вырваться из плена потока машин и бесконечных селений Чуйской долины. Видневшиеся издалека громадные сизо-голубые гранитные скалы, почти отвесные, обрывистые, увенчанные сверху белыми полосами ледников, выглядели загадочными и какими-то нереальными. А внизу расстилались желтеющие предгорья — округлые лессовые холмы, покрытые степными травами. Над горами — густое синее небо, и в нем едва различимая стая черных птиц взвивалась штопором все выше и выше.

Дорога к горам плохая. Мелкая светлая пыль неотступно ползет за машиной. Иногда гранитные валуны преграждают путь.

Кое-где на холмах видны отвесные глиняные обрывы, изрешеченные многочисленными норками птиц, зверей и диких пчел. Здесь тоже интересно и есть на что посмотреть.

Ласково припекало солнце, и, благодаря прохладному ветерку, было совсем не так уж жарко, как там, в полыхающей пустыне. Гранитные скалы приближались и казались еще красивее. А ярко-белое кучевое облако, которое показалось над ними, только еще украсило синее небо. Вдруг на обрывах из нор и глубоких щелей, испуганные нашим появлением, целыми стайками вылетели бабочки сатиры и, покрутившись, снова спрятались в укрытия. Как-то необычно видеть этих бабочек такими крупными стайками. Будто птицы. Разглядываю их и вижу: у бабочек нет передних ног, они исчезли бесследно. Впрочем, на их месте торчат едва заметные ни к чему не пригодные культяпки. Четырех из шести ног оказалось достаточным.

Бабочки меня озадачили. Странные бабочки! Им бы сейчас резвиться, лакомиться нектаром на цветах, а они будто чего-то испугались и забрались в пыльные темницы. Таких стаек немало. Всюду на обрывах нас встречали потревоженные бабочки, спрятавшиеся в укромных местах. Что бы это могло значить?

— Не предсказывают ли бабочки дождь? — спросил я у своих спутников. — Если размокнет дорога, как мы спустимся вниз? Не лучше ли здесь переждать ненастье?

Мне возражали:

— Эти бабочки — паникерши. Какой же может быть дождь, когда стоит такая сухая и жаркая погода? Они прячутся по другим причинам. Мало ли у них всяких своих дел!

Но белых облаков становилось все больше и больше. Потом выползла огромная серая туча, за нею потянулась мрачная громада облаков. Синего неба над горами уже не стало. Вдали сверкнула молния, донеслись отдаленные раскаты грома: над царством голого гранита и льда шла гроза.

Погода в горах изменчива: найдут тучи, прольются дождем, и снова засияет солнце, так может быть за день по нескольку раз. Вот и сейчас вдали на западе показался синий просвет. Но лучше быть благоразумней и спуститься вниз.

Пока наша машина, раскачиваясь на ухабах, ползла с гор, темная мгла совсем закрыла гранитные горы с ледниками.

Вот мы и спустились. Принялись за бивак, начали готовить ужин, на земле расстелили тент, над ним растянули полог. Скоро сумерки — надо поужинать. Вот и запели сверчки. Кажется, ночь будет спокойной.

Среди ночи нас разбудили сильные порывы ветра. Молнии освещали холмы. Неожиданно обрушился ливень. Наспех свернув постели, мы спрятались в машину и, скрючившись, с нетерпением ожидали рассвета.

Сколько хлопот принесла нам непогода? А что стоило с вечера поставить палатку! И тогда мы вспоминаем бабочек. Никакие они не паникерши, а очень предусмотрительные, замечательные бабочки! За десять часов почуяли приближение дождя и побеспокоились о хорошем укрытии. Не то что мы!

Утром мы с радостью встретили солнце, стали сушить вещи. Издалека наш бивак казался составленным из скопления пестрых пятен: на земле разложены спальные мешки, полога, одежда…

Все опять спокойно и хорошо. Только я недоверчиво поглядывал на пушистые кучевые облака. Неожиданно на кустике боярышника я увидел компанию больших голубых стрекоз. Они прицепились ногами к ветвям и спали, будто не видели меня. Почему они, всегда такие неутомимые, сейчас не на охоте?

Солнце быстро высушило наши вещи. Стало жарко.

Я смотрю на небо — кучевые облака все гуще и гуще. Совсем закрыли солнце. Вот и небо посерело. И вскоре опять засверкали молнии, загрохотал гром и полил дождь. Ненастье продолжалось несколько часов, и мы, опасаясь застрять, решили спускаться в низину, где было сухо, жарко и светило солнце.

«Да, — думал я, — значит, не только бабочки сатиры, но и стрекозы на этот раз заранее угадали непогоду».

После этого случая мне не раз приходилось наблюдать, как многие бабочки, предчувствуя приближение непогоды, заранее подыскивали для себя укромное укрытие от дождя.

Однажды в ясное теплое утро в горах ущелья Турайгыр Заилийского Алатау возле нашей машины настойчиво стала крутиться прелестная бабочка красная перламутровка. Она летала вокруг и часто забиралась то на рулевые тяги, то на раму, сидела там, сложив крылья некоторое время. Потом выбиралась, порхала по цветам, но далеко от нашего бивака никуда не отлучалась и через каждые несколько минут проведывала нашу машину. Чем ей так понравился наш газик? Но я понял чем, когда вскоре вершины гор заволокло тучами, и они опустились книзу, закрыли солнце. Понял, когда после полудня налетел ветер, зашумел лес и дождь полил как из ведра. Весь день и ночь мы не могли выбраться из палатки и только утром, наспех свернув бивак и загрузив машину, собрались спускаться вниз. Когда же заработал мотор, из-под машины выпорхнула наша старая знакомая — красная перламутровка! Так вот оно что! Бабочка выбрала наш автомобиль, чтобы под ним переждать непогоду, наступление которой она заранее почувствовала. Но место оказалось неудачным — придется искать другое.

Ну, ничего, в лесу немало укромных уголков.

…Нередко бывает так, что проходит много лет, и случай напоминает о давно виденном и забытом. Вот и сейчас произошло такое.

…К вечеру мы забрались в небольшое пологое ущелье, намереваясь здесь переночевать. Жаркий день кончился. По небу протянулась серая громада облаков. Какие-то необычные, округлые, расположившиеся темными рядами, они ползли из-за далеких гор Кетмень, постепенно закрывая кое-где еще остававшиеся участки синего неба. Стали доноситься раскаты далекого грома. В другой стороне над Джунгарским Алатау повисли громады застывших кучевых облаков.

— Придется ставить палатки! — со вздохом сказал один из моих спутников. Ему очень не хотелось приниматься за возню с ними.

Я поднялся к небольшому родничку на склоне горы, поросшему густой и широкой полосой растений, и стал приглядываться к цветущей софоре, солодке, адраспану и шандре. Прислушивался к звукам — иногда залетал в ущелье ветер, шумел некоторое время и затихал у ручейка. Чувствовалось похолодание.

Насекомые приготовились ко сну. Застыла на веточке большая оса сфекс. Почти рядом с нею повисла бабочка голубянка; сложив крылья, прицепилась к стеблю запоздалая боярышница. Иногда звенела крыльями пчела антофора, да пролетал труженик шмель. Еще я увидел несколько повисших на цветах, хорошо мне знакомых бабочек сатиров и сразу вспомнил поездку в Киргизский Алатау и проливной ночной дождь.

— Не стали бы бабочки сатиры спать на открытом месте, если бы ожидался дождь, — сказал я уверенно своим спутникам по экспедиции. — Нет смысла ставить палатки.

— А что если ваши бабочки ошибаются? — возразил кто-то.

Но уже были вбиты два железных кола для веревок и постелен на землю тент.

Когда стемнело, совсем затих ветер, и со склона гор раздались трели сверчков трубачиков. Темные облака ушли в сторону, и на чистом небе загорелись яркие звезды. Ночь выдалась тихая и безмятежная.

И на этот раз бабочки сатиры не ошиблись!

В народе подмечено верно, что мухи — неплохие предсказатели погоды. Вот что мне удалось подметить во время экспедиции в район Балхаша.

…Солнце спряталось за темную гряду туч, повисших над далеким горизонтом. Голубое озеро сразу потемнело, и по его поверхности кое-где пробежали пятна легкой ряби. Тишину лишь изредка прерывали крики чаек.

Наш бивак был давно подготовлен: две оранжевых палатки растянуты по обеим сторонам машины. Мы собирались ужинать. Я заглянул в палатку и заметил, как в нее одна за другой в спешке залетали мухи. Их уже набилось несколько десятков. Вели они себя беспокойно, беспрестанно взлетали, меняли места. Самым почетным они выбрали алюминиевую трубку подпорки палатки. За то, чтобы уместиться на ней, среди мух возникло что-то вроде соперничества, и неугомонные крылатые спутницы человека, как мне показалось, разбились на несколько рангов. Находившиеся на высшем ранге упорно отстаивали свое привилегированное положение.

Подул легкий ветерок. Он слегка трепал полотнища палатки. «Возможно, поэтому алюминиевая трубка — самое спокойное место для наших непрошеных квартирантов, приготовившихся к ночлегу», — думал я.

Неожиданное нашествие мух меня удивило. В предыдущий вечер такого не было. Подумалось о том, что сейчас, когда так коротки ночи и рано всходит солнце, утром назойливые мухи не дадут спокойно спать.

Позвали ужинать. Мои спутники уже сидели за походным столом. Они не заметили того, что сразу мне бросилось в глаза, как только я вышел из палатки. С запада весь горизонт заволокло серой мглою пыли. Она неслась широким фронтом к нам. Надвигался ураган.

Поужинать мы не успели, так как пришлось все спешно переносить в одну из палаток. Через несколько минут ураган пожаловал и к нам, палатка затрепетала. Зашумел Балхаш, и по его поверхности побежали серые волны.

Так вот почему забрались в палатку мухи! Они, загодя почувствовали приближение непогоды. Не то что мы. Сильный ветер для них опасен: может унести далеко в места, непригодные для жизни, и что еще хуже — забросить в водные просторы Балхаша. Предусмотрительными оказались балхашские мухи!

Одну, как всегда удивительную, способность насекомых — предвидеть изменение погоды — я наблюдал в предгорьях Заилийского Алатау.

…Еще издалека я заметил четыре черных пятна на низеньком кустике серой полыни. Они были хорошо видны на светлом фоне совершенно выгоревших от зноя лессовых холмов. Они казались безжизненными: ни одной зверюшки, птички, насекомого. Лишь кое-где мелькали как всегда неугомонные муравьи бегунки, разыскивающие пропитание среди этого царства летнего покоя.

Черные пятна обещали быть интересными. Впрочем, взбираясь по крутому склону к ним, я заранее предполагал, что это — черные тли, облепившие растение, быть может, вместе с муравьями, их опекавшими. Хотя откуда сейчас быть муравьям, думал я, растения сильно угнетены, лето было бедно осадками…

Того, что оказалось, я не ожидал: на веточках полыни сидели четыре плотных кучки муравьев тапином. Они тесно прижались друг к другу, как будто даже сцепились ногами. Между ними виднелись светлые личинки. На земле от скопления к скоплению торопливо носились другие муравьи тапиномы, запоздавшие мчались из-под кустика полыни с личинкой, торопливо взбирались на полынку и присоединялись к общей компании застывших собратьев.

Муравьи тапиномы — завзятые непоседы, они часто снимаются семьей вместе с самкой, расплодом и переселяются на новые места. Переселение происходит, как правило, на небольшом расстоянии и заканчивается через несколько часов. Только иногда оно может затянуться на несколько дней, и тогда беспокойные кочевники способны уйти очень далеко от своего прежнего места жительства.

Вообще муравьи легко переселяются, за исключением некоторых видов домоседов, у которых слишком сложно устроены жилища и строительство их достается большим трудом. Например, жнецы никогда не бросают свой дом, построить его заново не так просто: ходы должны обязательно достигать грунтовых вод, расположенных в пустыне подчас на большой глубине. Переселяются только в крайних случаях и строят новое жилище рыжие лесные муравьи или муравьи-древоточцы, обитающие в древесине, где они протачивают очень сложные ходы.

Обычно переселение муравьев происходит постепенно, в течение нескольких дней или даже недель, так как одновременно ведется подготовка нового жилища. Тапиномы же — особенные муравьи. Они, как никто из муравьев, могут кочевать в поисках новых мест, и в этом отношении в какой-то мере похожи на знаменитых в тропиках муравьев ацетонов. Такую странную особенность биологии тапином объяснить трудно. Но как бы там ни было, эти маленькие черные муравьи строго следуют своему обычаю и периодически кочуют, за что и получили название «блуждающих».

Тапиномы не боятся врагов, потому что никто не желает с ними связываться: уж очень неприятны у этого муравья отпугивающие выделения, которыми он защищается в случае опасности, ни один муравей другого вида не выдерживает их запаха и убегает в панике. Очевидно, из-за своей «неотразимости» тапиномы не агрессивны и в общем миролюбивы.

Много раз в своей жизни я наблюдал переселение тапином. Они переносят свое добро от одного временного укрытия до другого, устроенного где-нибудь под кустиком растений, на расстояние не более полуметра. Пока часть муравьев носится в оживлении с места на место, другие разведывают очередной бивак. И так до тех пор пока не будет найдено новое понравившееся им место жительства. Но во время таких переселений муравьи никогда не образуют никаких скоплений на кустиках растений, тем более плотных, скученных и малоподвижных, какие я увидел. И вообще муравьи пустыни, когда полыхает жара и почва сильно нагрета, стараются перебегать от кустика к кустику, а забираются на них, чтобы немного остыть и не пережариться. Тут же была какая-то загадка…

Пришлось без сожаления прервать свой поход по выгоревшим холмам и сесть на сухую и пыльную землю.

Сегодня было не особенно жарко, но земля уже успела нагреться от солнечных лучей. По небу ползли с запада высокие, легкие перистые облака, над горными вершинами повисли серые тучи. Может быть, тапиномы, застигнутые дневным зноем, чтобы не перегреть свое потомство и переждать жару, и забрались на полынку? Но для этой цели они могли воспользоваться другими различными теневыми укрытиями — старыми норками, глубокими трещинками в земле, под кустиками растений…

Просидел возле муравьев почти час, пока мое терпение не истощилось, и побрел к биваку. Тапиномы не желали покидать своего скопления.

Вскоре солнце закрылось перистыми облаками, а серая громада туч передвинулась с гор поближе к холмам. Стало прохладнее.

Я проведал муравьев. Они не сдвинулись с места.

Нет, не из-за жары они собрались здесь кучками! Загадка тапином не давала мне покоя. Решено: что проведаю их еще вечером. Но на бивак налетел порыв ветра, тучи закрутились над холмами, солнце погасло, упали первые капли дождя, и вскоре разразился сильный проливной дождь, и потекли по голым желтым холмам ручьи грязной желтой воды. Собираясь в ложбинках в общий поток, вода стала низвергаться в овраги.

У меня мелькнула догадка, но ее надо было проверить. Пришлось идти по скользкой лессовой глине к месту моей находки. Я застал тапином на старом месте почти в том же положении. Но оцепенение маленьких кочевников будто прошло. Муравьи уже начали по одному спускаться вниз. Вскоре они все покинули полынку и были уже на земле. Тут они объединились в одну сплошную процессию и отправились в путешествие. Их временной остановке пришел конец.

Муравьи забрались на растение, так как опасались потока воды, который разметал бы все их семейство и погубил бы его. За четыре часа, а возможно, и более, муравьи предугадали ливень, и мудрый инстинкт, унаследованный от предков и отработанный миллионами лет эволюции, подсказал, что надо делать.

С уважением я посмотрел на маленьких тружеников пустыни, на то, как они быстро, старательно и заботливо несли своих куколок, как от кустика к кустику в обоих направлениях носились энергичные муравьи-распорядители.

Добрый вам путь, мудрые тапиномы!

Хорошими предвестниками изменений в природе считают муравьев. Расскажу еще о них.

Очень интересен один из самых крошечных муравьев пустыни Кардиокондиля ульянина. Как только я встречаю его гнездо, так сразу укладываюсь возле него на землю и принимаюсь вести наблюдения, так как найти его нелегко: крошечный вход окружает маленький валик вынесенной наружу земли.

Однажды на небольшом косогоре, почти голом, с редкими приземистыми кустиками серой полыни и верблюжьей колючки я встретил такое гнездышко, но сразу заметил необычное: среди вынесенных из подземелий частиц почвы хорошо выделялось шесть своеобразных колпачков. Они были похожи на плюску желудя в миниатюре, почти все одинакового размера — около четырех миллиметров в диаметре.

Колпачки заинтересовали меня. Снаружи они оказались шероховатыми, изнутри же гладкими. Я долго разглядывал их, перебирая в уме одну за другой догадки: откуда они и для чего сделаны. Потом взял один из самых свежих колпачков и попытался приладить над входом в муравейничек. Он точно подошел всеми своими изрезанными краями и плотно закрыл дверь жилища муравьев-крошек.

Так вот зачем это странное сооружение! Очевидно, во время похолоданий, сопровождающихся дождями, муравьи изнутри прилепляли одну частицу глинистой почвы за другой, изготовляя эти своеобразные двери, прочно замуровывая ими свое убежище.

Но почему же дверей-колпачков оказалось шесть?

Моя находка была недалеко от домика егеря, жившего в этой местности, я спросил его: сколько было с весны похолоданий с дождями?

— Да сколько! Шесть, — без раздумий ответил он. — Я их все наперечет знаю. Как дожди, так от нас не выберешься на машине. Все дороги раскисают в солончаках.

Значит, муравьи задолго до наступления ненастья знают об этом и готовят маленькие заслонки для входа в свое жилище.

Зная о повышении уровня воды в реке, озере, муравьи, живущие в прибрежных зонах, начинают беспокоиться при первых признаках паводка.

…По кромке низкого песчаного берега Или бегали белые трясогузки. Семеня тонкими ножками, они высматривали зоркими черными и блестящими глазками добычу. Сюда прилетали осы, мухи, мелкие жучки. И вправду — иногда вода выбрасывала на берег тонущее и беспомощное насекомое, и трясогузки сразу же заглатывали его.

Сюда же беспрерывно и как всегда деловито направлялись береговые муравьи Формика субпилоза и возвращались обратно к гнездам обязательно с какой-нибудь добычей. Их жилища располагались между корней растений. Ветер часто заметает такие гнезда песком, поэтому в муравейнике существует строгий обычай: куда бы муравей не направлялся, он обязательно, хотя и немного, но должен отгрести песок от входа. Если такого муравья забросать песком, даже слоем толщиной в десять сантиметров, он все равно выберется наверх. При этом не как попало, а ровно над тем местом, где был засыпан. Строго вертикальный путь — самый короткий.

За два прошедших жарких дня подтаяли снега и льды далеко в горах в верховьях реки, и теперь в ней стал повышаться уровень воды. Она постепенно стала наступать на берег, залила часть косы, постепенно скрыла коряги, лежавшие на берегу. Добралась и до того места, где коса была покрыта глубокими трещинами, стала из них выгонять множество мелких черных с металлическим отливом жуков жужелиц. Целые их легионы, спасаясь, побежали прямо к высокому берегу, к зарослям лоха и каратуранги. За ними помчались синие жужелицы, задрав кверху брюшко, заспешили жуки стафилины.

А вода продолжала прибывать. Плавучий мусор несло по фарватеру почти точно по знакам бакенщиков. Иногда медленно, будто нехотя, перевертываясь с боку на бок, проплывали стволы деревьев. Чаще с шумом обваливались глинистые берега. Кое-где вода побежала по старым проточкам, давно уже заросшим травами и кустарниками. Еще двадцать-тридцать сантиметров — и будут затоплены низкие берега.

Береговой муравей хорошо знаком с капризами реки. Быть может, вода и не зальет низкие берега и завтра пойдет на убыль, но уже началась эвакуация в старые зимовочные помещения на песчаных буграх. Там надежней!

Как же муравьи почувствовали заранее угрозу затопления? Ведь не могли же они следить за колебаниями уровня воды в реке или последовать панике спасающихся от наводнения насекомых? Как бы там ни было, муравьиная гидрометеослужба сработала отлично. Объясняется это так: в самых глубоких подземных ходах муравейников вода появилась до того, как поступила к берегу. Она и предупредила о предстоящем наводнении.

На следующий день, когда вода пошла на убыль, переселение прекратилось. Угроза затопления миновала. Летние жилища вновь стали безопасными.

…На Поющем бархане, на почти голых песках, да и в других местах песчаной пустыни живет замечательный муравей — бледный бегунок Катаглифис паллидус. Поразительно энергичный, он носится с невероятной быстротой по песку в поисках добычи. Светлый, с едва заметными черными точечками глаз, он совершенно не видим на песке. В солнечную погоду его выдает только тень. И лишь по ней можно обнаружить это детище пустыни. В пасмурную погоду его разглядеть невозможно.

Обычно муравьи находят дорогу к своему гнезду по пахучим следам, оставляемым на почве. Этому еще в какой-то мере помогает ориентировка на местности по солнцу, по поляризованному (и для нас невидимому) свету. Песчаный бегунок не пользуется пахучими следами и сам их никогда не оставляет. На песке, подвижном и текучем при малейшем дуновении ветерка, пахучие следы бесполезны. И все же бегунок обладает удивительной способностью находить к своему жилищу дорогу среди однообразных сыпучих песков.

Во время песчаной бури бегунки сидят в своих подземных ходах, которые несложны, идут на глубину до полутора метров до слоя плотного и слегка влажного песка. Но если ветер заметает жилище муравья, оно может оказаться глубже. Под землей муравьи отлично угадывают, когда кончился ветер и можно выбираться наверх, приниматься за откапывание своих хоромов.

На Поющей горе свирепый и прохладный ветер «Чилик» дул беспрестанно весь день, и ее вершина курилась длинными космами песка. Ветер замел все следы, нагромоздил валы возле кустов саксаула, песчаной акации и жузгуна, а когда к вечеру прекратился, сразу потеплело, и солнечные лучи согрели остывший песок.

Едва космы песка улеглись на вершине Поющей горы, я заметил: на округлом и голом бархане появились сразу четыре команды бегунков. Усиленно работая, они уже постепенно наскребли по холмику вокруг ходов, судя по которым я догадался, что заносы были немалые.

Я засмотрелся на работу неутомимых тружеников. Каждый из них, расставив широко вторую и третью пары ног и слегка приподнявшись, быстро-быстро отгребал песок передними ногами, подобно тому, как собаки роют норы. У каждого сзади летела струйка песка. Зрелище, когда целая команда муравьев пускала струйки песка позади себя, выглядело необыкновенным.

Но вот муравьи выстроились цепочкой, и каждый стал перебрасывать друг другу песок. Живой конвейер казался еще более интересным. Он предназначался для освобождения хода от глубокого завала, так как струйки летели из темного отверстия, ведущего в подземные лабиринты.

Иногда конвейер распадался, и вместо одной длинной цепочки образовывалось две или три коротких, но они быстро восстанавливались в одну длинную. Когда один из участников этой живой машины исчезал, очевидно, отправляясь по другим делам или просто устав, его место мгновенно занимал другой. Я невольно пожалел, что со мною нет киноаппарата, чтобы запечатлеть эту необыкновенно слаженную работу маленьких умельцев.

Обычно песчаный бегунок живет изолированным одиночным муравейником, состоящим из одной-двух сотен рабочих и одной самки. Но тут друг около друга расположилась целая колония четырех дружественных муравейников. Как бы свидетельствуя о царящем в этом обществе мире, один из бегунков тащил к себе от соседей заимствованный у них небольшой пакетик яичек.

В то время, как возле каждого муравейничка трудилась аварийная команда, ликвидировавшая последствия песчаной бури, другие члены общества уже успели обежать песчаные холмы и кое-кто уже возвращался с добычей: маленькой мушкой, нежной незрелой кобылкой, крохотной гусеничкой, невесть где добытой среди голых песков.

Глядя на эти тельца, переполненные до предела кипучей энергией, я думал о том, что, очевидно, этим муравьям свойственно только два состояния: или безмятежный отдых в своих подземельях, или безудержная деятельность наверху в царстве света и жары.

На следующий день утром, когда солнце поднялось из-за скалистых гор и обогрело пустыню, над редкими цветами зажужжали дикие пчелы и мимо нас прошуршали крыльями дальние путешественницы-стрекозы, я поспешил проведать компанию песчаных бегунков. «Вот уж там, — думалось, — сейчас кипит неугомонная деятельность». Но, к удивлению, входы в муравейнички были пусты. Лишь несколько светлых головок с черными точечками глаз выглядывали из темноты подземелья, да высунувшиеся наружу шустрые усики размахивали во все стороны.

Не было видно ни строителей, ни разведчиков, ни охотников. Странное поведение бегунков меня озадачило. Что бы оно могло означать?

Я уселся на походный стул и стал приводить в порядок записи, поглядывая на холмики муравейничков.

Прошло около часа. Солнце еще больше разогрело песчаные холмики. По ним, сигнализируя пестрыми хвостиками, стали носиться забавные песчаные ящерицы-круглоголовки. Быстро, будто торопясь, прополз обычно медлительный и степенный песчаный удавчик. Большая муха с громким звоном стала крутиться возле куста саксаула. Бегунки, такие почитатели жары, не показывались наружу.

Вдруг по склону дальнего бархана помчалось что-то серое и кругленькое, похожее на зверюшку. Я не сразу узнал, что это сухой кустик перекати-поля. Мимо меня быстро проскакали, будто живые, несколько пушистых шариков жузгуна. Шевельнулись ветви песчаной акации, засвистел ветер в безлистных ветвях саксаула, вершина Поющей горы закурилась желтыми космами несущегося песка, всюду песок стронулся с места и побежал струйками.

Началась песчаная буря. За несколько минут исчезли крошечные холмики муравейников песчаного бегунка и ничего от них не осталось.

Так вот почему неугомонные бегунки сегодня не вышли на охоту! Они заранее узнали о приближении бури. Их, крошек, могло легко разметать ветром в разные стороны.

Но как они могли предугадать изменение погоды и наступление бури? Какие органы чувств с такой точностью подсказали им, что надо сидеть дома и никуда не отлучаться?

Когда-нибудь ученые дознаются про этот таинственный живой приборчик, спрятанный в крошечном тельце бегунка, и смогут построить подобный аппарат для своих целей.

Еще о муравьях.

…В лесу у тихой проточки, рядом со старым лавролистным тополем я увидел норку, диаметром почти в два сантиметра. На ее стенках у выхода сидели муравьи — черные лазиусы. Они поводили во все стороны усиками, ударяли брюшками о землю, постукивали друг друга головами. Что-то происходило у лазиусов, раз они подавали какие-то сигналы, о чем-то разговаривали. Какое-то событие встревожило скрытый под землей муравейник. Надо разведать, узнать, в чем дело.

Вот в глубине входа мелькнула большая черная голова, сверкнули прозрачные крылья. Все стало понятным: муравьи сегодня намерены распроститься со своими воспитанниками — крылатыми самками и самцами. Действительно, событие важное. Оно происходит у лазиусов один раз в год — обычно в конце лета, обязательно в ясный погожий день.

Крылатым муравьям предстоял брачный полет, и масса врагов и неожиданностей подстерегала их в пути. Поэтому и вход в муравейник был нарочно расширен: дверь, через которую провожают крылатых братьев и сестер, должна быть, широко раскрыта хотя бы ради того, чтобы обладатели нежных прозрачных крыльев не помяли их.

Видимо, разлет вот-вот должен был начаться, хотя наружу не выбрался ни один крылатый муравей, да и охранники, стерегущие дверь, находились как бы в раздумье: выпускать воспитанников на свободу или нет?

Я взглянул на небо — небольшие облака поплыли над головой.

Долго еще сидели муравьи наверху, размахивая усиками, ударяли брюшками о землю, постукивали друг друга головами, будто советуясь, а в глубине темной норы все сверкали прозрачные крылья…

Несколько неугомонных муравьев продолжали расширять вход, отламывая челюстями кусочки земли и относя их в сторону.

Но вот через некоторое время появились три деловитых муравья. Один схватил палочку, другой камешек и поволокли их ко входу. Третий завладел сухим листочком и сразу закрыл им двери жилища. Еще несколько соринок — и входа не стало видно.

Те, кто расширял вход, заметались. Разногласие для них неожиданно. Но что делать, коли нелетная погода и молодым авиаторам полагается еще посидеть дома! «Неужели будет дождь?» — думаю я.

Впрочем, некоторые муравьи, наоборот, предпочитают вылетать в плохую погоду. Например, в Мексике даже существует народная примета, по которой выход из гнезд крылатых муравьев предсказывает сильный ливень. Вероятно, такая черта поведения относится к муравьям, благополучие которых зависит от сырости и влажной почвы, в которой молодой самке после брачного полета легче строить собственное убежище для нового муравейника. Да и термиты — большие любители влаги — вылетают только в период дождей. «Посмотрим, что же будет дальше», — думаю я.

А дальше… По небу плыли густые облака. Вот они стали темнее и вскоре закрыли солнце. На тихий тугай налетел ветер, старый лавролистный тополь закачал ветвями и зашумел листьями. Стало холодно. Потом мелкий дождь вяло опустился на землю и на нашу палатку.

Нет, не быть сегодня крылатым муравьям на свободе, не летать по воздуху!

По поведению муравьев можно судить и о приближении хорошей погоды, которую нередко приходится нетерпеливо ждать.

…Каждый день повторялось одно и то же. Раньше всех утром загорались на солнце гранитные скалы каньона Баскан, за ними золотились склоны холмов, расцвеченные голубыми цветами богородской травки, теплые лучи добирались до нашей палатки. А потом из-за горизонта выползали клочья белых облаков, их становилось с каждой минутой все больше и больше, они смыкались друг с другом, темнели, заслоняли солнце, и на землю начинал падать мелкий редкий и нудный дождь.

Так продолжалось пять дней подряд. Когда все это кончится? Дорога по лессовым холмам размокла, ехать по ней невозможно.

Сегодня утром тоже светит ласковое солнце, и я спешу выбраться из спального мешка, побродить. Быть может, встретится что-либо интересное до наступления дождя. Вблизи бивака расположен муравейник рыжего муравья Формика пратензис. Муравьи только что пробудились, самые неуемные вышли на крышу своего дома, чистятся, переставляют с места на место палочки, расширяют закрытые на ночь входы. За несколько дней я хорошо присмотрелся к этому муравейнику. Что-то уж очень ретивые сегодня его обитатели. Наверное, как и мы, заждались хорошей погоды, торопятся нагуляться перед очередным дождем.

С каждой минутой все выше солнце. Его лучи скользнули по склону холма и легли на муравейник. Муравьи еще больше засуетились, заторопились и дружно отправились на охоту. И тогда я увидел, что от их жилища среди плотного дерна под травинками проведены отличные тропинки. Две из них, самые главные, опускаются вниз и выходят на торную дорожку, протоптанную коровами.

Муравьи любят пользоваться готовыми дорогами, проделанными человеком и животными, и эта для них послужила чем-то вроде главного тракта, по которому легко передвигаться и тащить добычу. Одна только беда — многие гибнут под копытами животных. Но жители муравейника на склоне нашли выход. Видимо, сначала муравьи научились пользоваться самым краем тропинки, а потом рядом с нею протоптали свой путь. И получилась тропинка по тропинке. На ней сейчас все больше и больше муравьев.

Небо же было чистым, из-за горизонта не ползли белые клочья облаков, с каждым часом становилось теплее, разгорелся, наконец, летний день, кончилось ненастье!

Муравьи-работяги узнали о хорошей погоде раньше нас!

Но не всегда у этих насекомых срабатывает долгосрочный прогноз, бывает, что и они не могут предугадать погоду. Вот, как например, случилось у муравьев бегунков — жителей пустыни.

Как только кончилась весна и солончаки покрылись тонкой, но прочной просохшей корочкой, а на месте маленьких озерков появился слой сверкающей кристалликами соли, из зарослей барбариса, лоха и туранги выбрались муравьи бегунки, спустились в низинки и принялись строить летние жилища. Пустыня, обильно напоенная дождями, заросла весенними травами. Они покрыли землю, и среди них муравьям стало как в дремучем лесу. Здесь же, на солончаках, и норы рыть легко, и бегать проще. Выезд на летние «дачи» — древний обычай многих муравьев.

В новой резиденции бегунков текла такая же, как и в их главных жилищах, жизнь: самки откладывали яички, няньки воспитывали личинок, куколок, молодых муравьев. Строители прилежно рыли новые камеры, и конус вынесенной земли над входом рос с каждым днем. Охотники метались по чистым площадкам солончака, окаймленным зелеными солянками, в поисках добычи.

В этом году переселение на «дачи» было особенно оживленным и дружным: после дождливой весны неожиданно наступили сухие и знойные дни. Но погода повела себя снова необычно. Когда поникли тюльпаны, отцвели красные маки и пустыня начала блекнуть от жаркого солнца, неожиданно снова полили дожди, и весна возвратилась. Земля опять зазеленела. На смену одним цветам приходили другие. Буйство трав, неумолчное пение жаворонков, веселые поскоки насекомых — все говорило о необычном расцвете жизни.

Что же стало с солончаками?

Они, конечно, раскисли, покрылись жидкой грязью, а в ложбинках со сверкающей солью снова заголубели озерки.

Плохо стало муравьям-дачникам. В жидкой грязи вязли ноги, вода проникала в свежеотстроенные камеры. Просчитались муравьи! Пришлось им перебираться обратно в свои зимовочные муравейники, построенные на возвышениях. Вот почему опустели временные летние жилища, затекли жидкой глиной и остались от них только одни приглаженные холмики из вынесенной наружу строителями земли.

Хотя выезд на дачу не состоялся, зато в это лето всюду было много насекомых, и бегункам хватало добычи.

На этом, пожалуй, можно было бы и закончить рассказ о том, как насекомые ведут себя в предчувствии тех или иных явлений природы. Но есть очень важные наблюдения, из которых сделаны интересные выводы и которые предположительно откроют новые горизонты в изучении проблемы прогнозирования землетрясений.

В этом отношении особенный интерес приобретают опять же муравьи. Жилища их находятся в земле и во время подвижек земной коры разрушаются в той же мере, как и дома человека. Учительница Виолетта Томилина, жительница Ашхабада, бывшая свидетельницей известного землетрясения, разрушившего этот город в 1948 году, сообщила, что перед катастрофой муравьи, захватив личинок и куколок, покидали свои подземные гнезда. Массовые переселения предпринимали муравьи и перед повторными толчками.

Вполне возможно, что у общественных насекомых, достигших наибольшего совершенства в образе жизни (пчелы, муравьи, термиты), могли возникнуть реакции на приближающиеся землетрясения и закрепиться в поведении. И эти особенности подмечены наукой давно. Так, в исторических документах Китая сохранилось упоминание о том, что перед землетрясением муравьи покидают свои жилища.

Известен также факт, что за несколько часов до землетрясения в Неаполе в 1908 году муравьи оставили свои жилища, расположенные в земле, а крылатые муравьи поднялись в воздух и стали залетать в дома. Массовое появление в воздухе крылатых муравьев перед землетрясением было замечено в Японии в 1891 году.

В южных степях и пустынях Евразии обитают муравьи жнецы, относящиеся к роду Мессор. Они растительноядны, питаются семенами трав, которые собирают и хранят в подземных кладовых. Перед тем, как употребить сухие зерна в пищу, муравьи размачивают их над водой или над влажной землей. Влагу они находят глубоко под землей. По муравьям жнецам и было доказано нами еще много лет назад, что можно искать в пустыне воду и рыть колодцы. Иногда ходы муравьев могут достигать большой глубины — до 50 метров. Такой муравейник, доставляющий строителям много труда, его жители используют много веков и никогда не бросают. От муравейника у жнецов зависит всецело жизнь и благополучие семьи. Поэтому инстинкт на приближение землетрясения у таких муравьев ярко выражен, и по ним можно предсказывать землетрясения с большой долей вероятности.

В муравейнике, сделанном из бетона, у автора этих строк жила семья муравьев более 18 лет. Задолго перед толчками в четыре-шесть баллов в Алма-Ате в моем домашнем муравейнике ощущалась необычайная тревога. Возможно, она была не случайной.

В степях и пустынях, там, где хотя бы на незначительной глубине есть грунтовые воды, много и гнезд муравьев жнецов. Этих насекомых можно уверенно считать кандидатами в прогнозисты землетрясений, в этой роли они могут пригодиться.

В Японии где, как известно, очень часты землетрясения, народ, страдающий от них, обратил внимание, как перед этим стихийным бедствием муравьи собираются на поверхности земли группами и не шевелятся. Это наблюдение требует проверки. Как я замечал не один раз, некоторые муравьи, пробудившиеся от зимней спячки, выходят на поверхность земли и, собравшись вместе компактной кучкой, долго прогреваются, принимая солнечные ванны. Такую особенность поведения следует иметь в виду.

В древних источниках Китая есть записи и о том, что задолго до землетрясения пчелы строят свои ульи в низких местах, а также о том, что эти насекомые покидают свои ульи перед землетрясением заранее — за десять дней и даже за месяц. Древнеримский писатель и философ Плиний говорил, что в Риме никогда не проходило землетрясение без дурных предзнаменований и одним из них служило поселение пчел на вершине Капитолия.

Китайские пчеловоды заметили, что перед большим землетрясением в Лаонинге в 1975 году в ульях необычно громко шумели пчелы. В ФРГ обратили внимание, как за несколько минут до подземного толчка пчелы вылетели из ульев и через 15 минут возвратились обратно. Пчеловоды, работавшие на пасеке, не заметили подземного толчка, быть может, потому, что были поглощены своей работой, но очень удивились необычному поведению своих питомцев.

Все, что я привел здесь о предсказаниях землетрясений, — ничтожная доля народного опыта. К сожалению, он катастрофически быстро исчезает. В значительной мере в этом вина этнографов, которые упускают из своего профессионального внимания важную черту народного творчества — стремление запечатлеть увиденное в природе.

Хобби: насекомых можно содержать и коллекционировать

Увлечение увлечению рознь. Но, без сомнения, любое из них продиктовано не только стремлением к познанию, но и любовью. Это относится и к увлечению энтомологией. Думается, что желание приблизиться к миру насекомых возникает от встречи с самыми яркими, красивыми его представителями. Вот, например, какие возвышенные слова оставил нам русский писатель С. Т. Аксаков: «Еще в ребячестве моем я получил из „Детского чтения“ понятие о червячках, которые превращаются в куколок, или хризалид, и, наконец, в бабочек. Это, конечно, придавало бабочкам новый интерес в моих глазах, но и без того я очень любил их. Да и в самом деле, из всех насекомых, населяющих божий мир, из всех мелких тварей, ползающих, прыгающих и летающих, — бабочки лучше, изящнее всех. Это поистине „порхающий цветок“, или расписанный чудными яркими красками, блестящими золотом, серебром и перламутром или испещренный неопределенными цветами и узорами, не менее прекрасными и привлекательными; это милое, чистое создание, никому не делающее вреда, питающееся соком цветов, который сосет оно своим хоботком, у иных коротеньким и толстым, а у иных длинным и тоненьким, как волос, свивающимся в несколько колечек, когда нет надобности в его употреблении. Как радостно первое появление бабочек весною! Обыкновенно это бывают бабочки крапивные, белые, а потом и желтые. Какое одушевление придают они природе, только что просыпающейся к жизни после жестокой продолжительной зимы, когда почти нет еще ни зеленой травы, ни листьев, когда вид голых деревьев и увядшей прошлогодней растительности был бы очень печален…»[15]Аксаков С. Т. Собр, соч. в пяти томах, 1966, т. I, с. 158–214.

Естественно, к контакту с насекомыми, кроме красоты, дарованной им природой, людей подталкивают обстоятельства, ведь насекомые — крошечные создания, и чтобы увидеть их и разглядеть, надо сделать усилия. Вот почему в зависимости от сложившейся обстановки любой из нас испытывает к ним разные чувства — отвращение, равнодушие, любовь… Несмотря на загадочность этих крохотных животных, большинство из нас не обращает на них никакого внимания. И идет это от незнания насекомых, для непосвященного дела их ничтожны. Разве что узник, оказавшийся в заточении, страдающий от неволи и избытка досуга, заметит их присутствие и задумается. Может быть, подобное открытие сделал для себя знаменитый немецкий революционер Карл Либкнехт. Из камеры-одиночки крепости Гори вышли вот эти горестные строки, которые он написал в письме своему другу Софье Риес: «Две мухи — никак не больше! — мои единственные домашние звери. В углу между двумя дверями притаились было на зиму бабочки…»[16]Иностранная литература, 1969, № 5.

Наше слабое знакомство с насекомыми обычно исключает всякую мысль о их приручении, воспитании, содержании в домашних условиях. А ведь это возможно в тех же вариантах, какие существуют для горожан, создающих у себя в квартире уголки природы: разводящих комнатные растения, содержащих в аквариумах рыб, а в клетках — птиц, воспитывающих собак и кошек… Да, возможно, ведь есть тому доказательства (не только приручение пчелы и тутового шелкопряда, о котором мы говорили): различные народы с давних пор содержат в неволе цикад, сверчков, кузнечиков. Но ведь это так мало! А между тем в подобном занятии существуют неисчерпаемые возможности и для радости, и для научных открытий. Наслаждаясь видом и пением шестиногих пленников, можно разгадать тайны их поведения, образа жизни.

Очень интересно наблюдать в неволе за общественными насекомыми. Муравьев нетрудно содержать в комнате, в так называемых формикариях, и производить над ними эксперименты. У меня несколько лет в комнате жил без каких-либо ограничений обыкновенный рыжий лесной муравей (гнезда ему подобных в виде куч каждый встречал в лесах). При этом я не испытал никаких неудобств. Рыжий лесной муравей — хищник. Аккуратно посещая выставленные на подоконнике яства, он никогда не заползал ни на рабочий стол, ни на диван, не предпринимал никаких попыток проникнуть в кухню и тем более воспользоваться продуктовыми запасами, к которым он был совершенно равнодушен.

Для содержания муравьев можно изготовить деревянный ящик с застекленной стенкой, через которую легко наблюдать за жизнью в муравейнике. Только помните: чтобы зря не беспокоить насекомых, стекло лучше прикрыть от света куском картона.

Не менее интересно и совершенно безопасно содержать подземного муравья — желтого лазиуса, для которого достаточно большой стеклянной банки с высеянными в ней растениями. Периодически в банку можно пускать дождевого червя, которым муравьи немедленно воспользуются, да ставить мелкую тарелочку с раствором меда. Гнезда желтого лазиуса есть всюду на влажных лугах. Они имеют вид кочек и хорошо заметны.

Очень просто и интересно содержать в неволе растительноядных, питающихся семенами муравьев жнецов. У меня в квартире, как я уже говорил, жила семья таких муравьев восемнадцать лет. Для них было сооружено из бетона специальное жилище со многими камерами и переходами с застекленными окошками. Муравьи свободно разгуливали по комнате, предпочитая для этого ночь как самое безопасное время, когда меньше шансов попасть под ноги хозяина. Семью воспитала всего лишь одна самка, взятая в природе после брачного полета. Состав муравейника из муравьев рабочих несколько раз сменялся, так как живут они не более трех лет. Самке же основательнице было восемнадцать лет, но она, полная энергии, исправно несла множество яичек.

Существуют многочисленные системы так называемых формикариев, — искусственных помещений, готовящихся главным образом из гипса, для содержания в неволе муравьев. В камерах и ходах формикариев располагаются муравьи, а под стеклянной крышкой за ними очень интересно наблюдать. Но для успеха в этом деле требуются некоторые специальные познания, о чем для широкого круга любителей природы на эту тему не написано еще ни одного популярного пособия. По сути дела желающим наблюдать в неволе этих интереснейших насекомых с очень сложной общественной жизнью приходится или обращаться за специальной литературой, или изобретать самому собственные методы.

Опыт создания таких сооружений есть в США. Там, когда муравьями стали интересоваться широкие слои населения, предприимчивые дельцы тотчас же организовали выпуск формикариев вместе с муравьями и с подробной инструкцией их содержания. Формикариям придают вид сложного сооружения с многочисленными игрушечными постройками, изображавшими сельскую ферму или старинный замок. Они рекомендуются с воспитательной целью для детей и как поучительное зрелище для взрослых. Выпускаются формикарии в Голливуде (Калифорния) и стоят в общем недорого — от трех до восьми долларов. Проспекты формикариев опубликованы в журнале «Естественная история», издающемся музеем природы в Нью-Йорке.

Очень легко содержать тех насекомых, которые длительное время находятся во взрослой фазе. В моих крошечных аквариумах долгое время прекрасно жили различные плавунцы, клопы кориксы, водяные скорпионы, а в небольших клеточках — забавные жуки бляпсы. Превосходно выносят неволю очень симпатичные богомолы и кузнечики. А такие своеобразные насекомые, как палочники, малоподвижны, вообще нетребовательны к пище и довольствуются немногим, к тому же могут размножаться без самцов.

По-видимому, формы приручения маленьких животных могут быть самыми разнообразными. Иногда к этому занятию склоняются из-за пользы. Так, например, известно, что в окрестностях Мельбурна (Австралия) местные жители сажают на оконные шторы богомола одного из распространенных видов, который благодаря неутомимой прожорливости тщательно освобождает комнаты от мух. Используют богомола несмотря на то, что эти насекомые недолго живут — с наступлением зимы погибают, оставляя после себя яички или личинок.

Одно из древних пристрастий человека — содержание в неволе цикад, сверчков, кузнечиков, этих удивительных музыкантов. Они любимы за великолепное пение. И вы, наверное, не раз прислушивались к песне сверчка за печкой, стрекотанию кузнечика в степной траве.

Особенно многоголосо пение насекомых в пустыне. В Средней Азии, едва солнце опустится за горизонт, слышатся явственно голоса многочисленных сверчков и кузнечиков. Нежные мелодичные звуки услаждают слух и успокаивают утомленного путника, гармонично сливаясь с величием заснувшей в вечном покое пустыни. В каменистых горах ночами, будто нежный серебряный колокольчик, звенит пение очень осторожных и своеобразных по внешности пустынных кузнечиков, перекликающихся друг с другом на большом расстоянии.

Песни сверчков и кузнечиков наших южных степей и пустынь невольно запоминаются на всю жизнь путешественнику или случайному путнику, как запоминается запах терпкой полыни, полыхание кровавых закатов, загадочная синева далекого горизонта.

В тропических лесах пение насекомых сливается в громкий хор. Вот к примеру, что пишет об этом американский поэт Уолт Уитмен в своем произведении «Листья травы»[17]Уитмен У. Листья травы. М., 1956, с. 126.
: «22 августа. Резкое однообразное пение цикад, либо стрекотание зеленых кузнечиков, — а последних я слышу по ночам, первых — круглые сутки. Я всегда восхищался утренним и вечерним щебетом птиц, но этих странных насекомых, оказывается, могу слышать с неменьшим наслаждением. Сейчас, в полдень, когда я пишу, пение одинокой цикады раздается с дерева, что стоит в двухстах футах от меня, — долгое, протяжное и очень громкое жужжание, расчлененное на отдельные вихри или колеблющиеся круги — до известного момента возрастающие в силе стремительности, а потом постепенно, легко сходящие на нет. Каждая фраза длится одну-две минуты. Песня цикад очень подходит к обстановке — она разливается, полная значения, мужественная, напоминающая доброе старое вино, не ароматное, но гораздо лучше всех ароматов на свете».

Тот же автор не скрывает своего восхищения, говоря о другом насекомом: «А кузнечик? Как описать мне их задорную речь? Один из них поет, сидя на иве прямо против открытого окна моей спальни, в двадцати ярдах от дома: последние две недели он каждую ночь, при ясной погоде, убаюкивал меня.

На днях я совершил вечернюю прогулку верхом, проехав с полмили по лесу, я слышал мириады кузнечиков; это было любопытно, но я предпочитаю своего одинокого соседа на дереве».

Уолт Уитмен подметил богатство звуковых красок в пении цикад: «Протяжные, хроматические трепетные крещендо, словно медный диск гудит, кружась без конца, посылая в пространство звуковую волну за волной, сперва в довольно сдержанном, но затем все более убыстряющемся и все более четком темпе или ритме, достигая предела, энергии и выразительности, и, наконец, торопливо грациозно замирая и растворяясь в пространстве. Это не мелодия певчей птицы, — совсем не то; заурядный музыкант, быть может, подумает: здесь вовсе нет никакой мелодии, но более тонкий слух уловит неповторимую гармонию, но какой размах в этом медном гуде, наплывающем вновь и вновь, подобно ударам цимбал или вихревому движению медных метательных колец!»

Не правда ли, после такого описания хочется послушать пение цикад?

Иногда, особенно там, где много певчих насекомых, например, в тех же тропических лесах, они могут действовать раздражающе на слух путника, не привыкшего к таким звукам. Польский путешественник А. Фидлер, описывая свою поездку в Бразилию, сообщает, что когда наступала прохладная ночь, он чувствовал громадное облегчение, о причине которого он не сразу догадался: «Оказывается, назойливые певцы субтропических лесов — цикады — почти умолкли. В течение всего дня их тысячные массы производили неустанный сверлящий шум, который, словно острой сталью, пронизывал человеческие нервы и раздражающей болью отдавался в мозгу».

О том же есть в литературе сведения путешественников, побывавших в Панаме. Цикад называют не нежными бубенчиками, а ужасными и назойливыми, вездесущими днем и ночью, издающими резкие визгливые звуки, которые человека со слабыми нервами способны довести до сумасшествия или заставить его бежать.

В пустынях Средней Азии я иногда тоже досадовал на цикад, проезжая мимо их сборища. В это время не было слышно работы мотора, к звуку которого всегда прислушивается каждый водитель.

Песни насекомых очень ценились в далекой древности. Цикад часто содержали в неволе в Древней Греции и Риме. В Италии и сейчас живут в клетках полевые сверчки. Очень большие любители пения сверчков — китайцы и японцы, у которых накоплен с давних пор богатый опыт содержания этих насекомых в неволе. Поздним летом раньше устраивалось что-то вроде фестивалей по прослушиванию сверчков. Да и поныне там во многих домах можно видеть клетки со сверчками, а отправляющийся в небольшое путешествие по железной дороге пожилой мужчина нередко в числе прочих дорожных вещей захватывает с собой и клеточку со сверчком, чтобы насладиться его пением в пути.

Многие китайцы разводят сверчков в специально предназначенных для этой цели комнатах и достигают в этом отношении большого искусства, основанного на тонком знании образа жизни насекомых. Ради пения, например, они поселяют в клетки большого кустарникового сверчка, относящегося к роду Мокопода, а также самцов цикад[18]Самки цикад не поют. Это дало повод греческому поэту Ксенарху не без язвительности воскликнуть: «Счастлива жизнь цикад, так как у всех них безголосые жены!»
. Очень образное художественное описание пения цикад в стихах было сделано поэтом Суянг-хси почти девять веков тому назад.

Короткую, но содержательную статью о сверчках, используемых в Китае, написал В. Стариков в журнале «Юный натуралист» в 1959 году. Приводим из нее некоторые сведения.

Китайцы содержат различные виды сверчков, но всех называют «сишуай». Только в Пекине сверчков зовут «гуагуар», что в переводе на русский язык значит «шумливые». В столице в конце мая на улицах появляются торговцы сверчками. В это время «певцы» стоят дешево. К началу сентября цена на них резко поднимается. В конце же августа сюда привозят особенных сверчков, которых специально разводят в городе Ичжоу, так называемых «цзинь чжунэр», что значит «золотые колокольчики», видимо, за очень приятное и мелодичное пение. В это же время появляются местные сверчки, которые ценятся уже не за пение, а за особенные боевые качества. Зовут этих сверчков «цюй-цюй». Стоят они дорого, но к осени цена на них начинает падать, так как способность драться у них исчезает. И есть еще один вид сверчка «юй-хулу» — «масляная тыква-горлянка». Эти крупные лоснящиеся насекомые, наоборот, к осени становятся наиболее ценными, так как способность к пению у них возрастает.

Для содержания сверчков китайцы готовят специальные глиняные горшки, которые раскрашивают, инкрустируют слоновой костью, гравируют и т. д. Сосуды часто служат предметом изощренного искусства. В пекинском музее «Гугун» имеется большая их коллекция, собранная еще в период Юн Лэ (1403–1424).

Почитают в этой стране кузнечиков. Их содержат в клеточках из гаоляна ради пения и зовут «го-го». Они обитают на юге, откуда их развозят во все районы страны.

Содержат в клетках больших кузнечиков и сверчков в Южной Америке, Африке, Италии, Португалии. Известный исследователь Амазонки Бэтс описывает пение одного сверчка с очень сильно вздутыми крыльями, называя его Хлороцелус танама, для которого туземцы изготовляют клеточки из ивовых прутьев. «Один из моих знакомых содержал такого сверчка шесть дней. Он пел только два или три дня, и тогда его громкие звуки разносились по деревне». Про другого кузнечика — певца Тлибосуеллюс каменлифолиус — Бэтс сообщает, что его пение «превосходит все слышанное по этой части среди мира прямокрылых. Туземцы называют его „танана“ и держат в клетках».

Самым «музыкальным» насекомым считается белоснежный трубачик. Этот неутомимый музыкант за лето проводит одним крылом по другому миллионы раз.

В последние двадцать-тридцать лет песни насекомых стали изучать многие ученые, и на эту тему написаны не только поэтические произведения, но и строгие научные трактаты. Оказалось, что пение, например сверчков, представляет собою сложную и очень разнообразную сигнализацию: это и извещение о погоде, и крик предосторожности, и зов подруги, и песня соревнования, и многое другое.

Когда на дворе метель и мороз, кто не прислушивался к нежному стрекотанию домового сверчка, раздававшемуся из-под печи, и у кого не вызывали эти звуки чувство безмятежного покоя и ощущение известного ритма жизни?

Сейчас, когда мир заполнен радиоприемниками и телевизорами, а певчие птицы и певчие насекомые стали всеми забываться, пение насекомых продолжает услаждать лишь слух людей, стоящих близко к природе, живущих в глухих уголках. Но придет время, когда мы, устав от шума автомобилей и оглушения эстрадной музыкой, вспомним о крошечных певцах, и тогда, может быть, вновь появятся в домах маленькие клеточки с шестиногими музыкантами.

Я не раз содержал дома поющих насекомых. Особенно запомнились мне превосходные сверчки трубачики. Вот что мне удалось наблюдать.

…Раскаленная земля медленно остывала, испаряя терпкий запах низенькой серой полыни. Синие тени легли в ложбинки, колыхнулись, закрыли землю. Потянуло приятной прохладой. Вместе с сумерками повсюду разливалась удивительная тишина и завладевала утомленной от зноя пустыней. Вдруг издалека, со стороны угрюмых скал, раздалась трель пустынного сверчка, такая неожиданная, звонкая и чистая. Смельчаку, нарушившему тишину, ответил другой, отозвался еще один, и внезапно, как по команде, отовсюду понеслась дружная громкая песня. И зазвенела на всю ночь пустыня…

Под утро сквозь сон было слышно, что из многоголосого хора выделялась совсем особенная, очень нежная трель звонкого колокольчика. Она принадлежала какому-то другому виду сверчка и раздавалась как будто из одинокого кустика терескена. Издалека ей вторила другая такая же. Когда первые лучи солнца упали на красные скалы, сверчки сразу замолкли.

Потом я долго осматривал каждую веточку, каждый листик низенького терескена. Только здесь мог сидеть таинственный певец. Наконец, легкое движение выдало его, и я увидел продолговатое зеленое тело, стройные тонкие ноги, маленькую головку с темными выразительными глазами, длинные усики и изумительные, широкие, совершенно прозрачные, как стекло, в изогнутых жилках крылья. Негодные для полета они превратились в музыкальный аппарат — своеобразный орган сигналов. Я узнал сверчка, хотя встретился с ним впервые. Это был трубачик — Оекантус тураникус.

Пришлось потратить еще немало времени на поиски других певцов. Мне повезло, и еще два таких же сверчка попали в плен.

Дома им был предоставлен обширный садок из проволочной сетки. Сверчкам не нравилась новая обстановка. Уж очень они были осторожны, все видели, все слышали и всего пугались. Шум проезжего мимо автомобиля, крики играющих детей, звон посуды, неожиданный свет электрической лампы, телефонный звонок и уж, конечно, передвижение по комнате человека — все настораживало.

Но шли дни, и сверчки, понемногу осваиваясь, перестали бояться. Однажды ночью полились трели звонких колокольчиков и сразу же напомнили стынущую после знойного дня пустыню.

Как всегда беспокоило — чем кормить наших пленников. В садке был сервирован богатый стол вегетарианцев: несколько ягод винограда, кусочки дыни, арбуза, яблок и помидоров. Но все яства остались без внимания. Они оказались слишком необычными.

Тогда в садок я положил немного травы. Сверчки изрядно ее изгрызли, набили свои зеленые животики и, набравшись сил, запели на всю ночь, да так громко, что пришлось прикрыть дверь в комнату.

Трава в садке быстро подсыхала. Иногда ее приходилось обрызгивать через сетку водой. Сверчкам нравился искусственный дождь, они пили капельки влаги, а от смоченной травы шел чудесный аромат, почти такой же, как в жаркий день на сенокосе.

Через открытые окна пение трубачиков разносилось на всю улицу. Прохожие останавливались под нашими окнами и слушали степных музыкантов. Но никто не подозревал, что сверчки сидят в клетке на подоконнике.

Трубачики оказались собственниками. Вскоре садок был разделен на три части, и каждый из трех его обитателей сидел на своем месте, знал только свою территорию и на чужие владения не зарился. Так, видимо, полагалось и на воле. Не зря говорится в старой русской пословице: «Всяк сверчок знай свой шесток».

Как-то садок переставили на освещенное солнцем окно. Пленники тотчас оживились, выбрались наверх и, обогревшись, стали тщательно облизывать лапки. Кстати, так делают и многие кузнечики, только зачем — никто не знает. После солнечных ванн трубачики всю ночь громко распевали. С тех пор стало правилом греть их на окне.

У трубачиков был строгий распорядок дня. Свои концерты они начинали ровно в девять часов вечера. Искусственный свет не играл роли в этом отсчете времени. Они были пунктуальны, даже если окна закрывали шторами и зажигали свет. Сверчки обладали какими-то таинственными внутренними часами, которыми и руководствовались в своей жизни.

Мы все привыкли к распорядку для наших питомцев, и нередко кто-нибудь, услышав трель, удивлялся:

— Неужели уже девять часов!

Или недоумевал:

— Что-то долго не поют сверчки, разве еще нет девяти?

Однажды ночью я вздумал погреть трубачиков электрической лампой. Неутомимые музыканты прервали свои песни, выбрались повыше, ближе к теплу и, размахивая длинными усиками, принялись за любимое занятие — облизывание лапок. И после этого перестали петь. Молчание было упорным и продолжалось три дня. Что случилось с нашими пленниками? Жизнь насекомых подчиняется ритму, царящему в природе. Испокон веков они привыкли к смене дня и ночи, тепла и прохлады. Видимо, ночной обогрев сбил этот ритм, разладил механизм внутренних часов. Ведь теплу полагалось быть только днем.

Наступила осень. Стали прохладнее ночи. Сверчки пели все реже и тише. Вот замолк один, потом другой. Но третий, самый звонкий, продолжал весело и громко распевать.

Пожелтели на деревьях листья и, опав на землю, зашуршали под ногами. Утрами на землю ложился иней. В пустыне, откуда привезли сверчков, уже свистел холодный ветер, приподнимал с сухой земли столбы пыли и гнал перекати-поле. Трубачики на воле давно закончили свои жизненные дела и погибли, оставив зимовать яички. А наш музыкант не сдавался, и нежная трель колокольчика неслась по ночам из проволочного садка. Замолк он неожиданно в самом конце октября, за день до непогоды, туманов, дождей и первого снега. Спрятался в самую гущу травы и уснул навсегда. И сразу в нашей квартире стало как-то пусто.

Меня всегда интересовали домашние сверчки. Причем, наверное, не столько как ученого. Думаю, что я заинтересовался ими благодаря двум сильным впечатлениям, одно из них — детское.

Глухая станция в Хабаровском крае. Мне приснился страшный сон, и я внезапно проснулся. В доме все спали. За окном блестела луна и на белой стене рисовала переплет рамы. Было тихо. И только из кухни раздавалось пение сверчка. Я прислушался, вскоре почувствовал, что успокоился. Под мерное стрекотание путались мысли, и я незаметно заснул…

Помню, как нам, малышам, не терпелось узнать: почему сверчки живут под печкой? Как его увидеть? Ведь он такой осторожный! Только однажды утром сверчок оказался в тазу и, застигнутый врасплох, стал резко подпрыгивать, пытаясь выбраться. С интересом мы разглядывали пленника. Из сказок мы знали, что у него при себе должна быть маленькая скрипка. «Но куда он ее спрятал?» — недоумевали мы.

Другое воспоминание. Зима сурового 1942 года, воинский эшелон, идущий по долгой сибирской железной дороге, и остановка на станции Ушумун. Ночь, сорокаградусный мороз. Эшелон въехал на территорию санпропускника. Одним из первых я вошел в душевую — громадную залу с многочисленными маленькими кабинами. В душевой было тепло и… слышался громкий хор сверчков. Тогда мне показалось, что зимы нет, а представилась вдруг обширная степь…

Раньше в России в деревне домá без сверчка не считались счастливыми, хотя сверчки всегда охотно заселяли жилище и не заставляли себя ждать, забираясь и в дом только что построенный. В народной русской пословице говорится: «Была бы изба, а сверчки будут».

Зимой во время посиделок в долгие зимние вечера под пение сверчков велись длинные, неторопливые разговоры, рассказывались былины, сказки. Сверчки считались неотъемлемыми спутниками уюта, покоя и сердечных, добрососедских отношений. В деревенской тишине пение сверчка раздавалось особенно звонко, эта песня навевала душевный покой, а исполнитель казался очень жизнерадостным. «Веселый, словно сверчок», — говорили про счастливых людей.

В жилье человека певец питается ничтожными крохами, оброненными на пол. Он скрытен, пуглив и не попадается на глаза, никому не мешает, ничему не вредит, — только поет исправно и прилежно, услаждая слух. Одним словом, милый, скромный, крошечный музыкант!

Всегда думалось: наверное, сверчку хорошо переживать лютую зиму в теплом жилище человека, и тот для него друг. Но все оказалось иначе…

К весне веселые музыканты наших домов почему-то смолкают. Вспоминается короткое и выразительное стихотворение Мары Гриезане:

Почему же сверчки перестают петь до пробуждения природы? Об этом никто не задумывался…

Институт защиты растений в Алма-Ате — светлое и просторное современное здание, недавно построенное на краю города. Вокруг — поля, сады, а летними вечерами — громкий сверчковый хор.

Осенью, когда пожелтели поля, опали листья с деревьев, насекомые попрятались на зиму. Сверчковое племя — малыши, шустрые, длинноусые, головастые, с едва заметными зачатками крыльев, тоже попряталось.

Каждое насекомое проводит зиму в определенной стадии развития: яичком, личинкой или взрослым. Сверчок в природе встречает зиму совсем молоденьким, вполовину меньше взрослого. Вот почему ранней весной в поле не услышишь его жизнерадостной песни. Он еще мал. Взрослым сверчок становится только к концу весны или даже к началу лета. В жилище человека поселяется только на зиму. Летом — это вольный житель поля. Но, попав зимой в теплое помещение, он будто летом продолжает развиваться. А потому долгие зимние ночи — пора сверчковых песен.

Многие сверчки забирались на зиму в здание института. В своей лаборатории я часто видел их чуткие усики, высовывавшиеся из щелки, или замечал быстрый скок на середину комнаты и поспешное бегство.

Я подбрасывал в дальний угол для сверчков еду: крошки хлеба, кусочки сыра. Ставил плошку с водой или с молоком. Сверчки нашли лазы в комнату не только через щель под дверью, но и по системе вентиляционных ходов, по щелям возле труб отопления. Но пели в моей лаборатории только два музыканта — и в строго определенных местах, своих собственных, наверное, отвоеванных в борьбе. Другие забредали сюда как в столовую. Видно, каждый имел свою обитель, «свой шесток», где и разыгрывал трели. Между певцами бродили привлекаемые серенадами самочки. Очень осторожные и готовые каждую секунду к бегству.

Солнце все чаще заглядывало в окно лаборатории. Наступила весна. Что же со сверчками? Что-то неладное творилось с самочками. Их стройный яйцеклад, похожий на шпагу я не узнавал: вместо него было несколько торчащих в разные стороны волосинок. В чем же дело? Самки не нашли привычной влажной земли, чтобы отложить в нее яички, и поранили яйцеклады о паркет, о цементный пол, о железобетонные перекрытия. Разбросанные по щелям яички высохли. Да и самих кавалеров меньше стало и не столь звучны и мелодичны их песни. Я всюду находил в укромных местах высохшие трупики. Человеческое жилище оказалось обманным для них. Не стоило в него забираться на зиму. Оно — причина сверчковой трагедии.

Жаль сверчков, жаль, что веками установившиеся правила их жизни так неладно сошлись с обычаями человека. Может быть, им помочь? Ведь этих насекомых нетрудно разводить в неволе!

Все, что я рассказал о жизни сверчков, наблюдаемой мной в Институте защиты растений, было опубликовано в очерке «Сверчковая трагедия» в приложении № 3 к газете «Известия» — «Неделя» в 1973 году. Я не удивился, когда на него пришли отзывы читателей. Эти письма я бережно храню. Вот некоторые выдержки из них.

Читатель Л. из города Мытищи Московской области написал: «…Мы в этом году получили квартиру, и вдруг на пятом этаже запел сверчок. Мы были приятно поражены и по ночам с удовольствием его слушаем, но очень жалеем, узнав, что он скоро погибнет. Напишите, как его спасти?..»

Из Магнитогорска Челябинской области прислал письмо товарищ П. В нем есть такие строки: «Вспомнил я свое детство, которое протекало в глухой деревеньке в живописном уголке Южного Урала. Помню, как я сладко засыпал под тихую и приятную мелодию сверчка!!! Нет, это несравнимо ни с какими самыми разрекламированными снотворными! Мелодия сверчка — это ведь дар природы, данный человеку для того, чтобы он забывал дневные тревоги».

Многие просили сообщить меня, как воспитывать сверчков, чем их кормить и т. п.

Только одна читательница А. из Ленинграда оказалась иного мнения о сверчках, письмо ее было сердитым: «Как-то не по себе, что такие серьезные дяди занимаются столь несерьезным делом. Вспоминаю свою юность, в годы войны. Все одноклассники, мы работали день и ночь, выходных не было. А дома завелся сверчок, он явно мешал и раздражал. Когда братишка его изловил и убил, стало спокойнее».

По-видимому, автор этого письма не любит природу и не знает ее. Быть может, он поклоняется чему-то другому, скажем, шумной симфонии большого города. Ну что же! Кому что нравится. Как говорится, о вкусах не спорят, хотя, пожалуй, вся история человечества — сплошной спор именно из-за разных вкусов, то есть взглядов на мир, на жизнь, на природу!

Впрочем, то раздражение против сверчка, о котором написала А., может быть оправданным, ведь иногда, действительно, сверчки, которые заводятся в больших деревянных домах, особенно если в нем небрежно бросают остатки еды на пол, мешают спать, собираясь большими скоплениями. В таких случаях знатоки для их изгнания используют сушеные цветущие васильки.

Из этого рассказа о сверчках выходит, что насекомые порой страдают из-за случайного соприкосновения с человеком и его деятельностью.

Приручение насекомых… Это занятие нередко связано с естественным стремлением людей к развлечениям. С давних пор они заполняли свой досуг играми, чего не скажешь о сегодняшнем дне, когда все увлечены кино и телевизором. Такие пристрастия характерны и ныне для жителей, например, Экваториальной Африки — там дети любят играть громадными жуками Голиафами. Тот во время полета издает громкое жужжание, чем доставляет удовольствие своим маленьким мучителям. Эти игры наблюдал я в Сибири, только за ниточку привязывали здесь жуков бронзовок.

В Средней и Северной Калифорнии большие бабочки шелкопряды — Самиаеуркалис и Телеа полифемус — плетут коконы длиной около пяти дюймов. Индейцы, освободив коконы от куколок и связав их в пучки на конце палки, делают своеобразную погремушку, которой и пользуются как музыкальным инструментом во время ритуальных церемоний.

Когда был изобретен микроскоп, блохи послужили одним из первых «объектов», который показывали широкой публике, взиравшей с величайшим любопытством на своих мучителей. Из-за этого первый микроскоп даже получил название «Флеа глассер», — то есть буквально «блошиное стекло» или «Витреа пульонария» — «стекло вшей».

В конце XVIII века в большой моде в Западной Европе были ловушки для блох, которые носили на груди на шелковой ленте или золотой цепочке. Сами ловушки делались из золота, серебра или слоновой кости и были предметом моды, хотя одновременно служили и для ловли этих несносных насекомых. К сожалению, какова их конструкция, осталось неизвестным.

Не гнушались развлекаться насекомыми и коронованные особы. Так, шведская королева Христина стреляла по блохам из крошечной пушки, ныне показываемой в Стокгольмском арсенале, устраивая на них потешную войну. Каких-либо других способов истребления этих противных насекомых, видимо, в то время никто изобрести не мог.

Вообще, несмотря на свой, казалось бы, необузданный нрав, необыкновенную прыткость и крошечные размеры, блохи не в столь давние времена служили объектом развлечения и дрессировки.

В старых книгах рассказывается, как одна знатная дама имела блоху, прикованную серебряной цепью к крошечной пушке. Из пушки стреляли. У некоего англичанина Мерке блоха таскала за собой золотую цепочку длиной около десяти сантиметров и весом в 1/16 грамма. Другой английский мастер из слоновой кости вырезал миниатюрную карету, в нее с успехом запрягал блоху, которая довольно резво таскала ее за собою.

В XV веке во Франции демонстрировали дрессированную блоху, а средневековый ученый барон Валькенер рассказывал о том, как специально обученные четыре блохи совершали важные упражнения с крохотными деревянными пиками. Две другие возили четырехколесный экипаж, на котором восседала блоха-кучер с бичом-палочкой. Еще две возили миниатюрную пушечку. Когда блохи, устав, останавливались, дрессировщик, помахивая над ними горячим углем, заставлял их снова трудиться. За показ блошиного цирка брали по тем временам немалую сумму — 60 сантимов. Труппа блох-актеров просуществовала около двух лет и принесла хозяину-дрессировщику немалый доход.

Наш известный зоолог и писатель И. И. Акимушкин в одной из своих книг сообщал о блошином цирке, существовавшем в начале нашего века, которым прославился дрессировщик Раймунд Оттава: «Он давал представления и на ярмарках, и на постоялых дворах, объездил всех господ земель и выступал перед коронованными особами и диктаторами». В его цирке блохи возили экипажи, жонглировали мечами, сделанными из сердцевины бузины, разряженные в красочные юбочки лихо вальсировали под музыку. Блох Оттава кормил своей кровью. За десяток минут его артисты напивались ею досыта.

Дрессирование блохи и послужило темой рассказа «Левша» русского писателя Лескова об умельце. Этот рассказ надоумил большого мастера до малых дел Николая Садристого, живущего в Ужгороде (Западная Украина), тоже подковать блоху. Он раздобыл ее на кафедре паразитологии, обработал в спирте, подсушил и подковал. Толщина подковки, изготовленной из чистой меди, в 10 раз тоньше человеческого волоса, а заклепки на ней — еще меньше, толщиной всего лишь в шесть микрон. Эту блоху можно увидеть под микроскопом в Львовском музее украинского искусства.

Конструктор лаборатории автоматики треста «Егорынуголь» Свердловской области Александр Матвеевич Сысомятин превзошел своих предшественников и в натуральную величину изготовил механическую блоху. Она умеет прыгать как настоящая.

Сохранилось немало сообщений и о дрессированных тараканах. Так, знаменитый артист иллюзионного жанра Дмитрий Иванович Лонго, которому недавно исполнилось сто лет, человек интересной судьбы, «последний русский факир», как его называют, придумал театр дрессированных тараканов. Крупные черные тараканы на макете увеселительного сада совершали множество разнообразных трюков, чинно разгуливали по аллеям, раскачивались на качелях, ездили в вагончиках, играли в мяч, забавлялись на карусели и изображали читающих книги и журналы.

Об этом аттракционе, пользовавшемся большой популярностью, очень похвально отзывался русский клоун и дрессировщик животных Анатолий Дуров.

Забавное представление было показано на одном из конкурсов профессиональных иллюзионистов. Здесь не без иронии по отношению к парапсихологам, к работе которых питали недоверие многие, демонстрировалась одна юбилейная медаль. Она под взглядом фокусника двигалась по ковру в разных направлениях, демонстрируя так называемый телекинез. Секрет этого фокуса прост: иллюзионист незаметно подменял настоящую медаль поддельной, изготовленной из фольги, на нижней стороне которой был прикреплен живой таракан.

Рассказывают, что жестокий тиран и деспот Тамерлан, отдыхая в палатке от своих кровопролитных походов, любил держать на палочке муравья. Ему доставляло удовольствие бесконечно перевертывать палочку, как только пытавшийся найти дорогу из безвыходного положения муравей доползал до вершины палочки.

С глубокой древности национальным развлечением в Китае, особенно на юге, служили сверчковые бои. Для этого особые специалисты, передающие свое искусство из рода в род, выращивали полевых сверчков преимущественно Гриллюс бимакулятус и содержали их в клетках. Это занятие сохранилось и до наших дней. Будущих бойцов вылавливают в природе взрослыми, находя их по брачному стрекотанию. Затем их подвергают дрессировке и отбирают по способностям. В среднем в «инсектарии» воспитателя сверчков живет до трехсот самцов, из которых отбирают самых лучших. Их откармливают червяками, пауками, рисом и другой разной снедью.

Бои сверчков начинаются в августе и продолжаются всю осень. Для того, чтобы подзадорить боевых сверчков, применяют специальную маленькую кисточку из усов крысы, которой и щекочут насекомых. Ею проводят по спинке, по щекам и усикам. Сверчки на подобное подзадоривание отвечают по-разному — в зависимости от своего характера: они или, возбуждаясь, убегают, или принимаются громко распевать свои песни, или отвечают своеобразным рефлексом кувыркания, свидетельствующим о готовности к драке. Сверчков, разделенных перегородкой, сначала щекочут кисточкой, затем удаляют перегородку. Самцы очень драчливы, встретившись с соперником, вступают в настойчивый поединок, бросаются друг на друга, стараясь ухватиться за челюсти. Бой заканчивается бегством одного из недругов или даже иногда его гибелью.

Наклонность к дракам у сверчков по мере старения ослабевает. Если сверчков держать скученно, то они теряют способность возбуждаться и отказываются от драк.

Сверчковые бои привлекают многих посетителей. Рядовой сверчок стоит не больше доллара. Средняя цена каждого бойца достигала до 50–100 долларов. Среди сверчков-драчунов, конечно, появились и свои особенные чемпионы. Они стоят до 500 долларов за штуку. Представление одного такого чемпиона в Кантоне, прозванного «Чингиз-ханом», стоило, как сообщает Клаузен, баснословно дорого — 90 тысяч долларов. По-видимому, эти цифры сильно преувеличены. Например, Меткальф сообщает, что китайские сверчки-бойцы стоят от трех до пятидесяти долларов, хотя зрелище доступно многим и за него зрители платят гроши. Главный доход хозяина сверчковых боев не в этом. Ему принадлежит процент с лобового выигрыша, тем более, что, войдя в азарт, любители подчас проигрывают все свое достояние. В богатых домах, в роскошных гостиницах Гонконга и Макао ставки на сверчков-драчунов измеряются тысячами долларов.

Я много раз читал упоминания о сверчковых боях, устраиваемых китайцами. Но описание очевидца этих боев мне встретилось лишь в 1972 году[19]Вокруг света, 1972, № 1.
. Автор статьи «Пять кастрюль гладиаторов» С. Фан пишет: «Владельцы насекомых уселись на корточки друг против друга, достали кисточки и принялись щекотать сверчков. Сверчки расправляли крылышки, поводили усами и двигались все быстрее и быстрее — начали злиться. И по мере того, как они, еще не обращая внимания на соседа по бадейке, все больше суетились, росло напряжение и среди зрителей. Кто-то навалился мне на спину, кто-то дышал прямо в ухо, зашуршал банкнот — кто-то ставил на одного из сверчков. Комнату затоплял азарт, он как сильный жар в этом и без того жарком помещении исходил из круглой бадейки, где два маленьких сверчка вдруг поглядели друг на друга и с неожиданной яростью бросились в бой.

Сверчки оказались настоящими турнирными бойцами. Они толкались лбами, старались дотянуться до противника сильными задними ногами, раскрывали крылья, подпрыгивали, как петухи. Я поймал себя на том, что с волнением слежу за действиями сверчка поменьше ростом, желаю ему победы и уже не могу оторвать глаз от кипящего боя.

Вдруг случилась беда. Не беда вообще, а беда для меня и других болельщиков малыша. Он под ударом противника опрокинулся на спину. Хозяин тут же начал переворачивать повергнутого бойца, но сверчок, видно, догадался, что лежать на спине безопаснее — противник тут же терял всякий интерес к бою и отбегал к стене, стараясь найти выход.

Три раза малыша переворачивали на живот, и три раза он при приближении противника ложился лапками кверху. После третьего раза бой был закончен. Перерыв. Я незаметно выбрался из толпы и вышел на улицу.

Что ж, думал я, пожалуй, это самый безобидный из боев, на которые ходят любоваться люди. Он миниатюрен во всем — даже в размерах бойцов. Говорят когда-то устраивали бои слонов. До сих пор процветает коррида — бой быка с человеком. На смерть бьются петухи, клюют друг друга перепела. Сверчки отделываются испугом. Милое безобидное развлечение. Странно, что я не слышал о нем раньше. Курьезы из природы, тысячи курьезов, с которыми сталкиваешься в Азии.

Спорт этот — если можно условно применить столь благородное слово к бою сверчков — родился в Китае тысячи лет назад. Он порой столь захватывает людей, что случались трагедии. Известно, что полководец сунской империи династии Ця Су-Тао лет восемьсот назад так увлекся боями сверчков, что забыл об армии, которой командовал, и армию разгромил противник».

Уже после этого сообщения мне удалось прочитать о сверчковых боях в описании Кульджинского края выдающегося казахского ученого Ч. Валиханова, побывавшего в этих краях в начале прошлого столетия. Он сообщил, что, кроме драки, сверчки знаменуют счастье, если в первый день нового года порадуют песней. Путем тяжелого многолетнего опыта в Китае особые умельцы научились воспитывать сверчков к этому народному празднику. В Новый год специальный придворный воспитатель являлся к дворцу со сверчками за пазухой в специальной коробочке из тыквы и заставлял петь их хвалу императору. Дальше Ч. Валиханов пишет, что «покойный император удивительно любил этих сверчков», «всегда имел коробочку со сверчками счастья».

Очень коротко рассказывал о таких поединках наш известный ученый, геолог и путешественник В. А. Обручев, совершивший поездки по Монголии и Китаю. По его словам, сверчков садят в большую чашку с ровным дном и отвесными боками. Сверчки, схватившись челюстями, вступают в бой, который продолжается до тех пор, пока один из них не убежит или не будет выброшен из чашки соперником. Сверчков руками не трогают, а ловят особыми приборами, чтобы их не помять, и содержат в большой чашке с крышкой, в которой дополнительно размещается глиняный домик — жилище, блюдечко для воды и для риса. Цена сверчка не менее рубля, а хороших бойцов ценят значительно дороже. Сравнительно с кровавыми боями быков и петухов, которыми развлекаются в Европе, бой сверчков представляет собой невинную забаву, хотя во время этих зрелищ проигрывают на пари даже целые состояния.

Не только между сверчками устраивают китайцы состязания. Для этой цели используют также и богомолов, и бои между ними привлекают не меньше зрителей, чем бои петухов.

Весьма курьезное развлечение, носящее к тому же характер серьезного дела, представляло описанное англичанином Клаузеном, автором книги «Насекомые и фольклор», использование вшей. В очень давние времена в Пруссии происходили выборы бургомистров. Претенденты на столь высокое место садились вокруг круглого стола и клали на него бороды. Посредине стола помещали вошь. Бургомистром избирался тот, в чью бороду она заползала.

Мало кто из любителей аквариумных рыбок знает о том, что в неволе отлично живет множество водяных насекомых, наблюдать и любоваться которыми не менее интересно, чем рыбками. В аквариумах отлично живут клопы водомерки. Они носятся по воде на своих ногах, будто лыжники по снегу, жуки вертячки целыми стайками толкутся в величайшей суете, в самой воде плавают хищные клопы гладыши. Плавают плавты, которые больно жалятся, за что их назвали водяными осами. Среди водорослей маскируются похожие на палочки клопы ранатры. Затаившись, ожидает добычу также клоп водяной скорпион, отдаленно по своему внешнему виду напоминающий обладающего ядом наземного скорпиона. Носятся под водой водяные жуки плавунцы и водолюбы. Они опасны для маленьких рыбок.

Почти все водные насекомые обладают крыльями и ночью могут свободно покинуть свое место заточения. Поэтому аквариум с водными насекомыми рекомендуется накрывать сеткой.

Содержание водных насекомых в аквариуме — плохо изученное ремесло, и поэтому для тех, кто им заинтересуется, — большое поле для изобретательства.

На свете есть одно интересное место, которое специально показывают туристам ради живущих там насекомых. Это — пещера Вантомо в Новой Зеландии. В глубине ее брезжит слабое сияние, оно становится ярче, и, наконец, перед посетителями открывается изумительное по красоте зрелище голубовато-зеленых огоньков, струящихся потоками сверху. Чудесная иллюминация принадлежит личинкам особых светящихся комаров, которые, забравшись в пещеру, откладывают в воду яички. Личинки, выйдя из яичек, забираются на потолок, свивают себе небольшую колыбельку, спускают из нее до 70 нитей. На каждой нити располагаются через равные промежутки липкие шарики. Личинка забирается в свое укрытие и, выставив конец брюшка, зажигает свой светящийся орган — фонарик. На его свет летят мелкие насекомые. Они прилипают к нитям и становятся добычей.

Орган свечения личинок не изучен, и механизм его работы не известен.

Косвенное отношение к развлечениям насекомыми относится также умелое изготовление замысловатейших приманок в виде различных моделей насекомых для ловли рыб. Так, дом венгерского пенсионера Ш. Михали в Тыргу Муреша стал своеобразным музеем для любителей-рыболовов. В числе различнейших снастей более всего интересна его коллекция искусственных мух и других насекомых, состоящая из 12 тысяч экспонатов.

Немного фантазии…

Если бы человек мог превратиться в крошечного — в сантиметр высотой — лилипута, то перед ним прежде всего предстал бы мир насекомых в своей ослепительной красоте, потрясающем многообразии и необыкновенной сложности. Человек слишком большой, чтобы обратить внимание на копошащихся вокруг него крошек. Но кто взял в свои руки увеличительное стекло, тот стал на положении лилипута, оказавшегося в мире сказочных существ. Этим именем по праву можно назвать коллекционеров, увлекающихся собиранием насекомых.

Любое коллекционирование удивляет, но самый поразительный объект для этой цели — насекомые. Вспомним фразу, сказанную кем-то: самая ничтожная блоха сложнее самого совершенного спутника.

Собирание коллекций насекомых для многих часто становится сильной и продолжительной страстью, нередко переходящей в серьезное занятие.

Вспоминается соратник Г. Дарвина — А. Уоллес, одновременно с великим естествоиспытателем и независимо от него начавший создавать теорию эволюции органического мира. Он был одним из страстных коллекционеров. На Молуккских островах ему посчастливилось поймать крупную и очень красивую бабочку — оранжевую птицекрылку, называемую «королевой бабочек». Вот как он описывает свои переживания, вызванные удачной охотой: «Красота и блеск этого насекомого неописуемы, и только натуралист может понять то необычайное волнение, которое я испытал, наконец поймав его. Когда я вынул насекомое из сачка и развернул его великолепные крылья, мое сердце так забилось, кровь так прихлынула к голове, что я почувствовал себя слабее, чем если бы я был на пороге смерти. Весь остаток дня у меня болела голова, настолько велико было волнение, вызванное этим, казалось бы, незначительные случаем»[20]Наука и жизнь, 1976, № 6.
.

Вообще говоря, собирание коллекций насекомых было распространено особенно сильно в конце прошлого столетия в странах Западной Европы и отражало расцвет интереса к биологическим наукам. Ныне оно несколько погасло, отчасти из-за исчезновений насекомых в связи с окультуриванием ландшафта человеком и изменения им лика земли, а также из-за сильнейшего стремления заниматься техническими науками. Коллекционирование насекомых, к примеру, нашло отражение и в изобразительном искусстве. В Западной Европе сохранились гравюры XVIII века, на которых изображены дамы в кринолинах и кавалеры в расшитых узорами камзолах, ловящих бабочек сачками.

Особенно сильным было увлечение собиранием коллекций насекомых в период расцвета колониализма и захвата европейцами тропических стран, изобиловавших разнообразными крупными, ярко окрашенными и красивыми насекомыми. К сожалению, нередко подобное коллекционирование принимало оттенок промысла и беззастенчивой коммерции, из-за чего крупные и красивые насекомые стали катастрофически исчезать. Не случайно, например, власти Папуа — Новой Гвинеи приняли специальный закон о защите самых красивых и больших бабочек — птицекрылок, пытаясь воспрепятствовать торговле этими бабочками. Закон этот запрещает и сейчас собирать не только бабочек, но и яйца, гусениц, что, как это не звучит парадоксально, мешает подчас тем энтузиастам, которые выступают защитниками животного мира и пытаются разводить этих бабочек, из добрых побуждений спасая их от вымирания.

Очень часто у наиболее серьезных и ретивых коллекционеров увлечение энтомологией постепенно переходило в научное занятие, и из подобных любителей вышло немало ученых с мировым именем. Вспомним хотя бы вначале никому не известного сельского учителя, а впоследствии знаменитого на весь мир ученого-энтомолога Фабра, книги которого переведены на все языки и с интересом читаются уже многими поколениями.

Немало коллекционеров и в нашей стране. Расскажем коротко о некоторых из них.

Рабочий Роберт Суулара из шахтерского города Кохтла-Ярве (Эстония) собирает бабочек. В его коллекции 7,5 тысяч экземпляров. Он изучает только фауну своей республики. Каждое лето, вооружившись сачком, пинцетом, морилками, булавками и… пивом, отправляется в глухие места. Пиво — тоже его орудие ловли. Коллекционер смешивает его с сиропом, добавляет несколько капелек грушевой эссенции и этой смесью смазывает стволы деревьев. На приманку и летит добыча — бабочки. Уникальной коллекцией Роберта Суулара пользуются и ученые, и студенты. А его супруга, учительница, нередко приглашает своих воспитанников — учеников, юных натуралистов — познакомиться с этой своеобразной экспозицией, которая хранится в их доме и представляет собой самый настоящий музей.

В коллекции бывшего главного инженера фабрики «Природа и школа» А. В. Цветаева 1200 ящиков, в них 90 тысяч бабочек, относящихся к 5 тысячам видам.

Но не только бабочки привлекают любителей. Другая многочисленная группа насекомых — жуки — также приобрели немало поклонников.

Знаменитый русский путешественник П. П. Семенов Тянь-Шанский, посетив в Семиречье одного из генералов, написал о нем следующие строчки: «Свидание мое с Абакумовым было самое сердечное. С особым удовольствием он показал мне свои энтомологические сборы». К сожалению, судьба этой коллекции неизвестна. Вероятнее всего она погибла из-за того, что владелец не успел передать ее в надежные руки, то есть не нашел человека, который бы мог внимательно следить за нею, постоянно протравливать ее нафталином, камфорой или парадихлорбензолом, предупреждая порчу.

Известный художник Г. И. Семирадский (XIX век), чья знаменитая картина «Фрина на празднике в честь Посейдона» экспонируется в Русском музее в Ленинграде, был увлеченным энтомологом и защитил диссертацию «Инстинкты и нравы насекомых». Талантливый русский писатель В. В. Набоков хорошо изучил бабочек и даже несколько лет был научным сотрудником Гарвардского университета (США). Коллекционировали бабочек известные русские ученые — химик А. М. Бутлеров и физиолог И. П. Павлов.

В Алма-Ате страстным коллекционером насекомых был профессор биохимии Б. И. Ильин-Концев. Выполняя предсмертную просьбу ученого, я переправил его коллекцию в Москву, где она и хранится в Дарвинском музее.

Приобрел большую коллекцию бабочек недавно музей Института зоологии Академии наук Украинской ССР. Ее собрал за четверть века киевский коллекционер, кандидат технических наук Д. С. Ласточкин. В собрании есть самая большая бабочка мира, привезенная из Южной Америки, — Эребиус агриппина, а также истребленные гигантские бабочки — птицекрылка райская и птицекрылка Александра, обитавшие ранее в Новой Гвинее. Это самая крупная коллекция бабочек в музеях нашей страны.

Н. Н. Филипов, дипломатический работник, большую часть трудовой жизни провел за границей. Он побывал во всех странах Европы, жил и работал в Турции, Иране, Афганистане, Китае, Японии, Египте, Судане, Йемене, Абиссинии, Америке. И везде он собирал насекомых. И, конечно, в его коллекции есть насекомые со всех уголков земного шара. Сейчас он — обладатель уникальнейшей в мире коллекции бабочек и жуков, в которой более 3 миллионов экземпляров, при этом некоторые известны в одном экземпляре. Миллионер Ротшильд предлагал Н. Н. Филипову за коллекцию бабочек и жуков баснословные деньги. Но семидесятилетний энтомолог отказался от предложения. Свою коллекцию он завещал Академии наук СССР. И сейчас, несмотря на свой солидный возраст, Н. Н. Филипов не остыл к энтомологии и недавно побывал на Дальнем Востоке, Сахалине, Курилах, Крайнем Севере, Средней Азии, на Памире. Это не просто коллекционер, это ученый, к которому нередко обращаются за советами.

Известный авиаконструктор В. Б. Шаров — автор многих советских гидропланов. Им созданы знаменитые машины — целая серия их от Ш-1 до Ш-7. Он написал многотомную историю русского и советского самолетостроения. Но, кроме того, этот человек всю жизнь, с самого детства, собирает жуков и предан энтомологии. В многочисленных поездках по стране он собирал жуков, многих выменивал на экзотические виды. Часть его коллекции составляют собрания, переданные ему известнейшим знатоком жуков инженером Суворовым.

Коллекционирование насекомых, как это ни странно, стало традицией американских мультимиллионеров США Рокфеллеров. Один из братьев, управляющий делами семьи, собирает коллекции жуков, и его музей насчитывает около 30 тысяч экземпляров. Другой миллионер — Ротшильд — увлекся сбором коллекции блох и среди энтомологов стал известен как специалист этой группы, открыв немало новых видов. Коллекции насекомых, принадлежащие Ротшильдам, находятся в идеальной обстановке, хранятся в особом помещении, за ними ухаживает специально приставленный человек.

Я думаю, что коллекционирование насекомых — полезнейшее занятие для молодежи. Оно развивает осмысленный интерес к природе, воспитывает бережное к ней отношение, тренирует наблюдательность, физическую выносливость, а также развивает столь дорогое в человеке чувство любви к природе, к родине. Сейчас, когда стало меньше на земле крупных зверей и птиц, служивших для любительской и промысловой охоты, увлечение насекомыми представляет одно из интереснейших занятий, которое делает содержательными загородные прогулки, туристские походы. К тому же, насекомых можно не только собирать, на них можно охотиться с фоторужьем, о чем я подробно рассказал в своей книге «В мире насекомых с фотоаппаратом».

И снова я позволю себе обратиться к нашему писателю С. Т. Аксакову и приведу несколько высказанных им слов: «Быстро, но горячо прошла по душе моей страсть — иначе я не могу назвать ее — ловить и собирать бабочек. Она доходила до излишеств, до крайности, до смешного; может быть, на несколько месяцев она помешала мне внимательно слушать лекции… но нужды нет! Я не жалею об этом. Всякое бескорыстное стремление, напряжение сил душевных нравственно полезно человеку. На всю жизнь осталось у меня отрадное воспоминание этого времени, много счастливых, блаженных часов. Ловля бабочек происходила под открытым небом, она была обставлена разнообразными явлениями, красотами, чудесами природы».

Кстати, наряду с коллекционированием бабочек обычным путем с давних пор существовал оригинальный — и сейчас несколько забытый — способ перенесения отпечатка этих насекомых на бумагу. Для этой цели расправленную бабочку приклеивали гуммиарабиком к бумаге. Когда клей подсыхал, крылья осторожно удаляли, а на бумаге оставались чешуйки, передававшие всю прелесть окраски насекомого. С подобными умело выполненными лепидариями не могли соперничать даже самые искусные цветные рисунки, настолько они были красивы и естественны.

Как видим, действительно, приручать ли насекомых, содержать ли их в неволе, собирать ли коллекции — все эти связи с природой требуют любви к ней, настойчивости в познании ее тайн. В любом случае мы должны помнить, что с тех времен, когда аристократы, развлекаясь, бегали с сачками за бабочками и жуками, когда жил и творил С. Т. Аксаков, природа неузнаваемо изменилась. Человек стал всесильным. Он построил гигантские сооружения, распахал огромные площади степей, осушил болота, вырубил значительные участки лесов, создал искусственные водохранилища. Зверям, птицам, пресмыкающимся, амфибиям, насекомым стало трудно жить. И они начали катастрофически исчезать. Мир животных и растений быстро оскудевает на памяти одного поколения. Всякая охота на зверей и птиц стала уже непозволительной роскошью точно так же, как и бездумное, неупорядоченное и излишнее собирание насекомых. И об этом нельзя забывать!