Осы

Со словом оса у человека, несведущего в энтомологии, возникает образ насекомого, испещренного желтыми и черными полосами, строящего бумажные соты и обладающего свирепым нравом, независимым характером и ядовитым жалом. В действительности ос очень много и самых разных. Но у всех большая подвижная голова на тонкой коротенькой шее, с крупными глазами, острые и крепкие челюсти, довольно мощная грудь, несущая четыре небольших прозрачных крыла, а брюшко, сидящее на тонкой талии, вооружено жалом. Все осы хорошо ползают и превосходно летают.

Осы относятся к подотряду Жалящих большого отряда Перепончатокрылых. По числу видов этот отряд уступает лишь отрядам Жуков и Бабочек и насчитывает около ста тысяч видов. Осы занимают в отряде Перепончатокрылых едва ли не тридцатую часть видов и относятся к нескольким десяткам самостоятельных семейств.

Образ жизни ос очень разнообразен. Вместе с муравьями и пчелами они самые высокоразвитые насекомые, обладающие хорошо выраженным мозгом и сложными инстинктами. Большинство ос охотники, при этом охотники высокоспециализированные, то есть приспособленные нападать на строго определенную добычу, хотя сами взрослые питаются большей частью нектаром. Обычно они убивают или парализуют добычу-насекомое точными ударами жала в мозг и в несколько нервных узлов, приготовляя своеобразные живые консервы, на которые уже и откладывают яичко. Нет почти ни одной сколько-нибудь крупной группы насекомых, на которую бы не охотились осы, и не использовали ее для прокормления своего потомства.

У ос превосходно развит инстинкт заботы о потомстве.

Для своих личинок они строят отличные убежища в виде особым образом устроенной норки с подземными пещерками, иногда в форме кубышек, бочоночков или цилиндриков с плотно подогнанными крышечками и многими другими особенностями архитектуры жилища.

Разумеется, каждый вид осы обладает своими особыми правилами строительной техники. Оса-мать за свою недолгую жизнь готовит несколько приютов для личинок, сама же и беспокоится о воспитании потомства.

Личинки ос червеобразные, с неразвитыми глазами, безногие, светлые, с нежными покровами, беззащитные. Уничтожив запасы еды, заготовленные матерью, они окукливаются в своем укрытии, впоследствии превращаясь во взрослую осу.

Некоторые осы стали жить большими слаженными обществами, в которых царят строгие порядки строительства, разделения труда и многое другое.

Немногие осы приспособились к паразитическому образу жизни, то есть откладывают яички в тело другого насекомого или, подобно кукушке, подбрасывают яйца в гнезда других ос или даже пчел.

Осы всегда очень подвижны, энергичны, вечно в движении, в поисках охотничьих трофеев, в бесконечных заботах по строительству жилищ для своего потомства и поэтому интересны для того, кто любит природу.

Загадка осы-аммофилы

Весна была необычной. Часто шли дожди. На смену низким травам-эфемерам выросли высокие растения, одни цветы сменялись другими. Пустыня стала неузнаваемой и казалась похожей на роскошный луг. Среди зеленого раздолья появились пышные растения, которых давно не было видно в этих местах. Их семена дремали много лет в земле, ожидая вот такой, как сейчас, редкой и счастливой весны.

В мире насекомых царило необычайное оживление. Разнообразные мухи, жуки, бабочки, осы, пчелы носились без устали с утра до ночи, усаживались на цветы, чтобы передохнуть и полакомиться нектаром. Среди них были, вероятно, и такие яички, личинки или куколки которых, подобно семенам влаголюбивых растений, тоже лежали несколько лет без движения и признаков жизни, терпеливо дожидаясь благодатного времени.

Ложбина между лёссовыми холмами у подножия Курдайского хребта вся сиреневая от расцветшего дикого чеснока. Местами к нему примешивается голубой цвет незабудок. Где-то здесь хозяйничают пауки и, видимо, очень удачна их охота, так как во многих местах слышен жалобный звон крыльев погибающей в тенетах хищника мухи.

Среди высокой травы трудно разглядеть, что творится на земле. Даже незабудки, такие маленькие и скромные в обычные годы, стали великанами, вымахав едва ли не выше колена, а круглые, как шар, сиреневые головки чеснока дотянулись до пояса. Как среди них увидеть хищника, вонзившего ядоносные крючья в тело добычи? Вот и рядом слышен жалобный звон крыльев, но не видно ни паука, ни его паутины. Делаю несколько шагов в сторону звука, и он вдруг смолкает, отхожу назад — возникает снова. Нет, тут паук не причем, и не жертва его поет крыльями.

На красных маках повисли кучками мохнатые жуки-олёнки, все перепачкались в желтой пыльце. Местами цветки захватили юркие черные жуки-горбатки и быстро снуют меж тычинок. Расселись по травам красные с черными пятнам жуки-коровки. В воздухе носятся крупные черные осы-сколии с ярко-желтой перевязью на брюшке. Они гоняются друг за другом и так стремительны в полете, что их ни разглядеть, ни сачком поймать. Бабочки-голубянки не спеша перелетают с цветка на цветок.

Осторожно шагаю по траве… Но крылатый незнакомец, очевидно, обладает отличным зрением. Звук снова прерывается. Попробую ползти…

Вот оно что! На небольшой площадке, каким-то чудом свободной от буйной растительности, вижу осу-аммофилу с тонкой длинной талией и таким же узким длинным брюшком, украшенным красной перевязью. Ее поза необычна: голова опущена книзу, тонкое длинное брюшко торчит почти вертикально кверху, цепкие ноги расставлены в стороны. Крылья осы-аммофилы мелко вибрируют, издавая ту самую жалобную песенку, услышанную мною ранее. Длинными крепкими челюстями оса роет землю и отбрасывает комочки в стороны. Несколько минут работы — оса забирается по грудь в вырытую ею ямку. Иногда она бросает работу (тогда жалобный звон крыльев смолкает), выбирается наружу и бродит вокруг несколько секунд, как бы желая удостовериться, что все спокойно, и ничто не угрожает ее мирному занятию. Оса очень зорка, и мне приходится быть осторожным: она замечает самое легкое движение. Вот и сейчас вспорхнула и скрылась среди зарослей трав. Но вскоре возвращается и закапывается в норку еще глубже. Из земли уже торчит только черный кончик брюшка с красным колечком. Вот и брюшко исчезло. Работа идет под землей. Жалобный звон крыльев становится все глуше и прерывистей. Крылатая труженица часто выбирается из норки с комочком земли в челюстях.

Видимо, труд осы нелегок и иногда она не прочь его прервать. Покружившись у норки, она улетает в сторону, усаживается на цветок чеснока, лакомится нектаром и, отдохнув, снова принимается за работу.

Наконец, норка закончена. Возле нее высится холмик выброшенной земли. Спешно почистив запыленное тело, аммофила деловито мчится в сторону, торопливо перелает с травинки на травинку.

Я едва поспеваю за беглянкой, напрягая внимание и зрение, чтобы не потерять ее из виду. Нелегко достается этот бег! К счастью, оса повернула обратно, теперь уже пешком волочит в челюстях большую зеленую гусеницу бабочки-совки. Гусеница неподвижна, явно парализована.

Жаль, что не удалось увидеть, как аммофила обездвижила свою добычу. Эта оса — тонкий анатом. Найдя гусеницу, она острым жалом наносит несколько точнейших ударов, попадая сперва в мозг, а затем в нервные узлы в каждом членике тела. Никто этому искусству осу не учил, и все изумительные по точности приемы совершаются инстинктивно.

Теперь мне легче следовать за осой, несущей тяжелую добычу. На обратный путь — около шестидесяти метров — оса затрачивает приблизительно пятнадцать минут. Хорошо, что нет никого поблизости, и я могу, не стесняясь, ползти, волоча за собою полевую сумку, сачок и фотоаппарат.

Вот и знакомая голая площадка среди густой травы с холмиком свежевыброшенной земли. Интересно, как аммофила запрячет свою добычу?

Оса бросила гусеницу, скользнула в норку, как бы желая убедиться, что никто в нее не забрался, выскочила наружу, схватила челюстями гусеницу за голову и стала пятиться. Охотник и его добыча скрылись под землей. Сейчас там, в глубине норки, оса откладывает яичко и прилаживает его к зеленой гусенице…

Проходит несколько минут. Оса выбралась наверх, схватила комочек земли и скрылась с ним в норку, выскочила за другим, третьим.

Очевидно, норку нельзя засыпать мелкой землею. Здесь необходим пористый материал, кусочки земли, между которыми бы оставались щели.

Комочков много, но пролившийся ночью дождь смочил их, и они прилипли к поверхности земли. Их надо оторвать, и оса это делает без всякого труда. Но почему в то мгновение, когда она хватает челюстями слежавшиеся комочки, раздается жалобная песня крыльев? Неплохо бы взглянуть на осу через лупу. Раньше оса, собирая строительный материал, несколько раз подползала ко мне и даже прыгала через мою руку.

Работа неутомимой труженицы близится к концу. Норка почти закрыта. Оса-аммофила уже не помещается в ней. Еще несколько минут — детка будет окончательно устроена. Оса направляется к комочку земли под моей рукой, хватает его челюстями. Лупа наготове… Крылья вибрируют, в унисон им вибрирует и голова, вибрация тела осы передается комочку земли, на нем появляется трещинка, он отваливается… Так вот в чем причина жалобного пения крыльев! У осы имеется прибор «вибратор». Резкие колебания ее тела, судя по тону звука, не менее 300–400 в секунду разрушают материал, делают его податливым. Какая замечательнейшая техника земляных работ!

Но наблюдение за одной осой не доказательство. Чтобы окончательно убедиться в своем предположении, я изучаю работу многих ос-аммофил, и сомнение исчезает. Теперь можно смело утверждать, что аммофилы пользуются вибратором, роют с его помощью норки, отрывают от поверхности земли прилипшие кусочки и мелкие камешки. Вибратор — очень мощное орудие, только применением его можно объяснить столь успешную и быструю работу по сооружению норки. За полчаса в плотной почве пустыни оса выбрасывает грунт по объему в 20–40 раз больше объема своего тела.

Кстати, интересно взглянуть на норку аммофилы. Узкий ход, рассчитанный только на то, чтобы протащить гусеницу, ведет в небольшую пещерку. Здесь на уложенной полукольцом гусенице, развивается личинка.

В первый час заключения в подземной камере гусеница еще подает признаки жизни: вяло двигает челюстями, вздрагивает, если ее ущипнуть. Потом навсегда замирает, но не гниет. Аммофила заготовила для своей детки непортящуюся еду. По-видимому, яд, впрыснутый осой, обладает сильными противогнилостными свойствами. Кроме того, личинка поедает свою жертву не как попало, а выборочно. Сперва уничтожает те органы, потеря которых не вызывает окончательной гибели гусеницы.

У животных и растений есть много разнообразных приспособлений, похожих на новейшие достижения человеческой науки и техники. Семена растений разлетаются в стороны на парашютиках. Живущие в море кальмары плавают по принципу реактивного двигателя, с силой выталкивая из себя воду. Орлы, чтобы полакомиться мясом черепахи, защищенной толстым панцирем, подобно пикирующему бомбардировщику, падают с высоты и, взмывая перед одиноким камнем среди пустыни, бросают на него свою добычу. Летучая мышь, стремительно летая среди ветвей деревьев, издает ультразвуки и, как радиолокатор, улавливая отражения этих звуков от окружающих предметов, ловко лавирует между препятствиями, не рискуя разбиться. Кроме того, по отражению этих звуков определяет нахождение своей летящей добычи, какого-либо насекомого. Таких примеров множество. А вот наша оса-аммофила употребляет нечто подобное отбойному молотку шахтеров, да и других строителей, трудящихся на земляных работах. По толстому резиновому шлангу в отбойный молоток подается сжатый воздух. Он передает толчкообразные движения наконечнику, и тот вибрирует. Каков же механизм, приводящий в движение «вибратор» осы? Посредством каких мышц так сильно вибрирует голова с крепкими челюстями и причем тут жалобная песня крыльев?

Ответить на эти вопросы можно только занявшись изучением анатомии осы. Приходится ловить их, везти в лабораторию. Под бинокулярным микроскопом, разрывая хитиновые покровы насекомого тонкими, остро отточенными иглами, исследую строение тела отважной охотницы. Вот в брюшке тоненькая трубочка кишечника, зернистые, состоящие из мелких шариков, яичники, едва заметный нервный стволик и многое другое. Все органы опутаны тонкими серебристыми ниточками. Это полые трубочки-трахеи, по ним воздух снаружи поступает в тело осы. Вся грудная полость ее заполнена скоплением мощных мышц, обеспечивающих работу крыльев и ног. В голове находятся мозг и мышцы, управляющие челюстями.

Мне кажутся очень странными две воздухоносные трубки трахеи. Они отходят от маленьких щелей на первом сегменте груди и, загибаясь вперед, идут к шее, проникая в голову. Трахеи непомерно велики и своими размерами отличаются от всех других трахей, отходящих парными стволиками почти от каждого сегмента тела. Диаметр этих трахей, пожалуй, равен диаметру всех остальных трахей вместе взятых. К чему столь обильное снабжение головы воздухом? Объем головы в десять раз меньше объема тела насекомого. Воздуха требуется больше всего тем органам, которые больше всего работают. Мышцы крыльев и ног самые первые потребители кислорода, но снабжены обычными трахеями. Значит, неспроста идут трахеи в голову и крупные они не только потому, что служат для дыхания тканей.

Для чего же они? Две загадочные трахеи проходят в груди среди мощных мышц, управляющих крыльями. Когда оса роет землю, крылья усиленно вибрируют, издавая тонкий звук, привлекший мое внимание. Крылья вибрируют из-за быстро следующих друг за другом сокращений мускулатуры. Эти сокращения передаются на трахеи, содержащие воздух, и по воздуху вибрация переносится на голову, несущую челюсти. Вот и разгадка замечательного роющего приспособления осы-аммофилы!

Счастье исследователя никогда не бывает полным, если в открытом явлении остаются темные места. Что происходит с двумя трахейными стволами? Разветвляются ли они в голове на мелкие трахеи или образуют какую-либо полость? Сразу тщательно обследовать содержимое головы осы я не догадался. Оплошность была бы небольшой, если бы не отъезд из Средней Азии, в которой провел много лет, изучая насекомых. Для специальной поездки в пустыню за осами уже не было времени. Да и вряд ли сейчас можно найти аммофилу. Наступило лето, жара выжгла роскошные травы и с ними, наверное, исчезли зеленые гусенички и их истребительницы.

И тогда сколь неожиданным оказался случай: в своей комнате я услышал знакомую жалобную песню крыльев. Оса-аммофила в квартире казалась невероятной! Медленно я бродил по комнате, заставленной заколоченными ящиками, приглядывался ко всем уголкам и прислушивался. Звук шел от оконной рамы, но осы не было видно. Где она скрывалась — непонятно. Собрался открыть окно, выходящее в сад, и вдруг увидел усики, высовывающиеся из небольшой щелки в оконном переплете. Оказывается, когда окно было открыто, оса забралась в щелку то ли в поисках укромного места для своей детки, то ли на ночлег. Теперь она тщетно пыталась вырваться из неожиданной неволи на свободу. Черными крепкими челюстями она хватала дерево и, вибрируя крыльями, ожесточенно трясла головой.

Находка оказалась кстати. В груди насекомого я отпрепарировал две большие трахеи и вскрыл голову. Здесь трахеи, проникнув через шею и затылочное отверстие, загибались книзу и слепо заканчивались в обширной околоротовой полости. Сюда и передавалось биение воздуха, колебавшее челюсти. Загадка осы-аммофилы была раскрыта! Прошло много лет после встречи с осой-аммофилой, и о ней была опубликована статья в журнале.

После трудного перехода в горах Заилийского Алатау, сбросив с себя тяжелый рюкзак, я с удовольствием растянулся на траве. На лесной полянке с множеством цветов крутились насекомые. Мерное чириканье кобылок перемежалось с короткими шипящими позывами зеленых кузнечиков. Иногда раздавалось низкое гудение, и мимо проносился как всегда озабоченный шмель. Вот он присел рядом со мною на колокольчик и, быстро-быстро работая ножками, стал собирать пыльцу. Иногда он слегка вздрагивал телом и, вибрируя крыльями, тоже жужжал.

Что бы это могло значить? Пригляделся к мохнатому труженику. Оказывается, он так же, как и аммофила, использовал вибратор. Только, конечно, не для рытья земли, а для сбора пыльцы. Неплохое приспособление у шмеля, повышающее производительность его труда.

А потом, вскоре за этим случаем, еще одно наблюдение озадачило меня своей курьезностью.

В заброшенном сарае среди тугайной растительности в урочище Карачингил оказалось много гнезд ос-сцелифронов. Эти осы ловкие строители. Вначале, накладывая слой за слоем глины, они лепят кубышки, напоминающие бочонки. Затем в каждый бочонок оса-мать натаскивает парализованных цветочных пауков, откладывает на них яичко и закупоривает жилище детки порцией глины. Каждая оса делает несколько кубышек, располагая их, подобно сотам, рядом друг с другом в два-три ряда. После того, как кубышки заполнены добычей, на все сооружение оса накладывает толстый слой глины, прикрывая ею домики со своим потомством.

Я люблю эту изящную хищницу тонкую, стройную, с длинной, как палочка, талией и не упускаю случая полюбоваться ею.

В сарае работало сразу несколько ос. Здесь с удивлением я обнаружил, как то от одного, то от другого гнезда раздавался тонкий звук дребезжащих крыльев. Мне даже не поверилось: неужели и здесь оказался «вибратор». Набрался терпения, пригляделся. Вот через разбитое окошко влетела оса-сцелифрон. Покружилась в воздухе и направилась к скоплению кубышек, прилепленных к стенке сарая. Уселась на край одной из них, приладила принесенный ею в челюстях комочек глины и, зажужжав, затрясла головою, размазывая штукатурку по краю кубышки. Работа шла споро, и вскоре на бочонке появился валик свежей сырой глины.

Наблюдая за прилежной матерью, готовящей жилище для своих деток, я вспомнил, как строители, укладывая бетон в основание фундамента здания для того, чтобы он хорошо распределился по форме и занял все пространство, не оставив пустот, применяют вибратор. Точно такой же вибратор использует и оса-сцелифрон с той только разницей, что пользуется она им многие тысячелетия, если не более. Жаль, что искусство осы не было известно раньше человеку! Вибратор для укладывания бетона был бы применен значительно раньше.

Итак, отбойный молоток осы-аммофилы для земляных работ, вибратор шмеля для сбора пыльцы растений, вибратор для укладки глины осы-сцелифрона — замечательные технические приспособления, облегчающие труд. Впоследствии я убедился, что «вибратор» широко распространен среди перепончатокрылых. Им пользуются все виды ос-аммофил, а также и осы-сфециды, когда роют норки в земле или высверливают их в древесине.

Широко используют вибратор также и пчелы. Многие пчелы-андрены, роя норки, также жужжат крылышками, и это жужжание отчетливо доносится из-под земли на территории колонии этих пчел. И, наконец, вибратор, по-видимому, используют многие насекомые, собирающие пыльцу растений, и в частности, как уже было рассказано, шмели. Не поэтому ли шмели способны опылять растения, пыльца которых особенно прочно удерживается на тычинках? И не случайно, чтобы помочь пчелам собирать пыльцу, стали обрабатывать ультравибраторами некоторые сельскохозяйственные растения.

Возможно, насекомые используют вибратор еще для других целей. Так что, если кому-либо удастся услышать и увидеть насекомое, вибрирующее крыльями не для полета, присмотритесь к нему внимательнее и выясните, в чем дело!

Аммофила-маскировщица

После разгадки вибратора ос-аммофил мне приходилось много раз встречаться с замечательными осами этого рода и наблюдать их в различной обстановке. И вот маленькая новость их поведения, увиденная в загородной поездке.

Сижу в тени карагача на краю небольшой рощицы у большого поля люцерны. На небе перистые облака, дует легкий ветерок, сегодня не жарко. Краем глаза заметил, кто-то мелькнул рядом с тентом, разосланным на земле. Вглядываюсь: лавируя между редкими кустиками и травинками, мчится стройная, небольшая, оранжевая оса-аммофила, тащит ярко-зеленую гусеницу пяденицы. Гусеница мне знакома, не раз попадались такие в сачок на полях люцерны. Потревоженная, она надолго застывает в неподвижности, будто окаменев, искусно подражая стебельку и обманывая своего преследователя. Сейчас она, парализованная осою, вытянулась в струнку, на этот раз уже навсегда. Для осы-охотницы такая поза очень удобна, так легко волочить добычу, схватив челюстями и расположив ношу между своих ног.

Осторожно, стараясь не напугать осу, издали следую за нею. Она иногда бросает свою ношу и, совершив небольшой круговой облет, возвращается обратно. По-видимому, ищет свою, заранее выкопанную норку. Но на почти голой земле нигде не видно норки.

В очередной облет я успеваю примоститься с фотоаппаратом возле охотничьего трофея осы, готовясь к съемке. Но выйдет ли снимок: оса так подвижна и быстра.

Оса неожиданно приземляется в стороне от гусеницы, хватает кусочек земли, отбрасывает его в сторону, и под ним открывается норка. Затем она, не медля, скрывается с гусеницей в свое подземелье.

Никогда не видел, чтобы осы-аммофилы так ловко маскировали свою норку от возможных посягательств на готовое жилище. Может быть, кроме того, скрывая норку, оса еще обманывала возможную преследовательницу — мушку, подбрасывающую на добычу свои яички?

Кто же эта оса? То ли особенный вид, в поведении которого укоренилась эта замечательная черта, то ли, может быть, особенная изобретательница или потомок родительницы изобретательницы, вида, члены которого еще не переняли эту особенность маскировки. Непросто ответить на этот вопрос без длительных наблюдений и экспериментов.

Отчаянные воришки

На земляном холмике вокруг входа в муравейник бегунков мечутся в беспокойстве его жители. Что-то там произошло, что-то случилось. Крупные рослые солдаты несутся в сторону от гнезда. Последую за ними. В нескольких шагах оказывается настоящая свалка. Кучка муравьев копошится возле большой зеленой кобылки, с неимоверной суетой волокут ее в свое жилище. Но отчего такая спешка и возбуждение?

Вблизи от места происшествия небольшой, гладкий как стол, отороченный низенькими солянками, такыр. Над ним гудит и беснуется рой насекомых. Кого только тут нет: и пчелы-мегахилы, и заклятые их враги пчелы-кукушки, и множество ос-аммофил. Все очень заняты, каждый разогретый жарким солнцем пустыни, занят своим делом. Счастливые насекомые! Нестерпимая жара для нас делает их такими оживленными. Они радуются теплу, их чувства обострены, зрение, обоняние, слух работают отлично. Мне же от горячего солнца тяжело и, чтобы перенести долгий и трудный летний день, приходится двигаться как можно медленней.

Осы-аммофилы замечательные охотники, одна за другой по воздуху переносят парализованных ударом жала кобылок. Бросив добычу возле норки, поспешно забираются в приготовленное для детки жилище, как бы намереваясь убедиться, что туда никто не забрался. Выскочив наружу, тотчас же спешат обратно уже с добычей.

Но все ведут себя по-разному. Некоторые, оставив свою добычу, отправляются на поиски заранее выкопанной норки. Вот таких разинь и наказывают вездесущие муравьи-бегунки и крадут парализованную кобылку. Поэтому, совершая грабеж, торопятся, подняв панику, стараются как можно скорее упрятать чужое добро. У них тоже горячее время. Носятся по всему голому и бескормному такыру.

Вот оса только что запрятала в норку кобылку и замуровывает хоромы своей детки. К осе подбегает бегунок, ударяет осу по голове своею головою. С громким жужжанием встревоженная оса гонится за муравьем, пикирует сверху на него, пытается стукнуть нарушителя покоя своей головой-колотушкой. Но бегунок изворотлив. Его трудно поймать, и удары осы приходятся по твердому такыру. Да и недосуг осе гоняться за муравьем. Она возвращается к прерванной работе. А бегунок снова тут как тут. И опять повторяется погоня.

Одному муравью-воришке достается. Оса изловчилась и так его ударила, что он даже в воздух взлетел. Несколько секунд лежал комочком, очнулся и снова помчался к осе. Никакой осторожности, полное пренебрежение к жизни!

В другом месте на оставленную без присмотра кобылку бросается бегунок и, торопясь, тащит ее в сторону. Оса замечает грабителя, бросается на него. Но куда там! Ее уже атакует десяток муравьев, подоспели, терзают бедняжку со всех сторон. Хозяйка обескуражена, мечется, а у входа в муравейник снова тревога, и на помощь грабителям несется целая лавина помощников.

И так — всюду. Очень мешают осам бегунки. И кто знает, что будет, когда пройдохи-муравьи освоят свое новое ремесло и, уж конечно, примутся за разбойничий промысел с большим умением и ловкостью.

Замечательный такыр

Знаменитый французский энтомолог-натуралист Ж. А. Фабр, чьи книги ранее переводились много раз на русский язык, доказал, что насекомые ведут себя в соответствии со строгим трафаретом инстинктов, а сложные формы их поведения объясняются следующими друг за другом инстинктивными актами. Талантливый наблюдатель и даровитый писатель надолго покорил энтомологов. Но Фабр увлекался и в определенной мере преувеличил значение своих выводов, что было простительно, так как его учение противопоставлялось господствующему в то время антропоморфизму в объяснении поведения животных вообще и насекомых в частности. После Фабра все казалось просто, а сложные факты поведения насекомых объяснялись просто наследственной памятью-инстинктами и более ничем.

Изучая насекомых, я вскоре убедился, что поведение их очень сильно варьирует и далеко не столь трафаретно, как это кажется. И, наконец, в ряде случаев оно настолько сложно, что позволяет думать о существовании особой формы инстинктивной деятельности, названной мною высшей. Но рассказать об этом было нелегко. Все попытки усомниться в универсальности инстинктов карались и обрекались ставшим едва ли не бранным словом антропоморфизм. В поведении насекомых я обратил внимание на ос-аммофил. Они удивительно разнообразны по своим индивидуальным наклонностям, их действия далеко не так стандартны, как полагалось считать до сего времени, и в ряде случаев поражали своей изобретательностью, если только можно употребить это слово, чтобы не попасть в разряд столь порицаемых антропоморфистов.

Недавно мне повстречалась такая оса-аммофила на такыре между грядой песчаных барханов. Она быстро-быстро проскочила мимо меня с небольшой кобылкой в челюстях. Норка сверчка, возле которой я караулил ее хозяина, была брошена. Оса ярко-оранжевая, с небольшим темным пятном на брюшке сверху, тонкая, стройная и не в меру энергичная отвлекла мое внимание. Ее путь был недолог: она остановилась возле небольшой свежевырытой норки, положила на землю добычу, скользнула в свое подземное строение, приготовленное для детки, выскочила обратно, скрылась снова туда же, но уже с кобылкой, и вскоре занялась закупоркой помещения.

Оса таскала мелкие частицы земли. Их было рядом достаточно. Потом сверху засыпала ход мелкими пылинками и сравняла его с окружающей поверхностью. Возле норки все же осталась кучка свеженарытой земли. Как всегда, не теряя ни секунды времени, оса быстро сгребла их, но не просто в сторону, а строго в старую соседнюю норку, так что не осталось никаких следов ее деятельности. Не думаю, что все это объяснялось случайностью. Свежая земля была намеренно спрятана в норку. Быть может, эта норка была своя и не случайно обоснована с теперь закопанной.

Вот от свежей норки не осталось никаких следов. Но работа, оказывается, на этом не закончилась. Оса схватила кусочек земли и, вибрируя головой и жужжа крыльями, стала утрамбовывать наружную пробку. Чем-то один кусочек земли вскоре ей показался плохим, и она, бросив его в ту же старую норку, нашла другой и уже им закончила свою работу. Теперь пробка сверху была плотной. И это, видимо, имело какое-то значение: если выпадут дожди, комочек размокнет и станет маленьким бугорком, вода не просочится в норку и детке не будет грозить излишняя сырость.

Оса очень торопилась. У нее, примерной матери, видимо, где-то еще были детки. Даже не почистила свой изящный костюм и не отдохнула, как обычно, а, взлетев, стремглав унеслась к песчаным барханам. Осторожно я вскрыл норку. В ней оказалось шесть небольших кобылок, и одну из них аппетитно высасывала большая серая личинка. Оказывается, пока личинка молода, оса приносит ей пищу, а потом заготавливает впрок еду и навсегда прощается со своим детищем.

Как бы хотелось еще раз посмотреть на работу оранжевой осы-аммофилы. Но как ее найдешь, такую маленькую, в большой пустыне!

И все же с такой же осой удалось повстречаться через год на том же большом такыре, расположенном между тугаями и грядой песчаных барханов. Солнце уже склонилось к западу, пора было готовить бивак. На такыре удобно устраивать ночлег. Он ровен, как стол, и ни камешек или кустик не будут торчать всю ночь под боком в постели. Но белые кучевые облака все росли и росли, превратились в громады. Чего доброго, думалось, ночью польет дождь, и тогда на голый такыр начнут сбегаться ручейки воды с окружающих холмов. Пришлось ставить бивак на холме.

Рано утром на белом такыре я увидел рой насекомых. Здесь оказалось шумное общество пчел-мегахил, их заклятых врагов пчел-кукушек, мух-тахин и, главное, всюду больше всех летали изящные оранжевые осы-аммофилы, потребительницы кобылок. Я обрадовался: замечательный такыр, да еще и близко от бивака. Такое случается редко. Здесь можно вдоволь понаблюдать за насекомыми, лишь бы перетерпеть предстоящую жару да сухость.

На такыре царило величайшее оживление. Его поверхность пестрела от множества норок. Как и полагалось, все осы были заняты, носились над землей или рыли норки. Землекопов хватало. Среди норок выделялись с круглыми аккуратными входами без следов земли. И еще одна особенность. Норки располагались по несколько штук рядом. Одна из норок была закрыта, одна или две полностью открыты, остальные прикрыты пробками. Отчего существовал такой порядок? Пришлось садиться на разогретую землю, вооружаться терпением и смотреть. Вот, пожалуй, стоит выбрать одну из ос. Она такая быстрая. Ежесекундно выбирается из норки с комочком земли в челюстях и, не мешкая, отлетев в сторону, бросает его и опять обратно скрывается. Видимо, так полагается не оставлять следы своей работы возле жилища детки. Работа идет оживленная. Со всех сторон несутся дребезжащие звуки вибрационного аппарата.

Вот одна норка осою выкопана. Ее хозяйка исчезла, наверное, умчалась за добычей. Ей, ловкой охотнице, не приходится долго искать добычу и ударом жала ее парализовать. Вскоре оса показывается с зеленой личинкой кобылки. Кладет ее у самого входа в норку и скрывается в подземелье, проведывает, все ли там в порядке, не забрался ли кто в ее строение. В это мгновение к кобылке поспешно подлетает другая оса, на лету хватает чужую добычу и летит прочь. Хозяйка не успевает заметить тень удаляющейся коварной воровки, недовольно покружившись, улетает.

Оса-воровка меня озадачила. Неужели ей трудно самой найти пропитание для детки, стоило ли рисковать попасться хозяйке, выследить и обездолить ее. Но моя оса, видимо, отличная охотница. Не проходит двух-трех минут, как она, такая же поспешная, неожиданно падает сверху с другой добычей. На этот раз ее охотничий трофей такого же зеленого цвета, но не кобылка, а молодой богомол.

Вот это неожиданность, разрушающая существующие представления об осах-парализаторах! Все они охотятся только на строго определенную добычу хотя бы потому, что искусство парализации требует необыкновенной точности действий, удара жала в соответствии со строением нервных узлов добычи. Убежден, энтомологи-скептики мне не поверят. Мне и самому увиденное кажется невероятным. Но факт упрям, и никуда от него не денешься. Богомол уложен рядом с норкой, и оса вновь скользнула в жилище. На этот раз ее короткая отлучка закончилась удачно. Воровок поблизости не оказалось, и богомол был занесен в норку. Теперь личинка обеспечена едой, осталось закрыть и запереть дверь жилища. И оса поспешно принялась носить комочки земли, потом, встав вертикально, долго утрамбовывала своей головой, как колотушкой, земляную пробку. Несколько минут поработала над ней крыльями, беззвучно, как вентилятором, сдувая в стороны пыль. Потом нашла комочек земли, попыталась его приладить над пробкой, но он, шероховатый снизу, оказался неподходящим, и оса отлетела с ним в сторону, позванивая своим чудесным вибратором, потерла его о землю, сгладила, уложила над пробкой, умчалась, наведалась несколько раз, еще притащила комочек земли.

На гладком такыре добыть материал для пробки непросто. Земля, выброшенная наружу прежде, пригодилась для закупорки ранее вырытой норки. Так вот почему встречаются вместе две-три и более норок. Одна из них делается про запас. Все равно придется готовить новое жилище для очередной детки.

Теперь оса улетает надолго. А мне придется, скрепя сердце, приниматься за раскопки. Почва такыра влажна и мягка. Рыть ее легко, и лопаточка свободно погружается в землю. Вот разрушена пробка, она небольшая. За нею идет длинный ход. Он заканчивается большим просторным залом. В нем лежит зеленый богомол и на нем крупное блестящее, продолговатое оранжевое яичко. Богомол мал, и личинке не хватит его, чтобы стать такой же большой, как мать. Уж не виновата ли воровка? Оса-мать, повинуясь слепому инстинкту, ограничилась этой второй добычей. Если бы не воровство, две добычи хватило бы для пропитания ее потомству. Неужели из-за коварной воровки недоразовьется бедная личинка?

Тогда я принимаюсь раскапывать другие норки и выбираю те из них, над входом которых лежат камешки или комочки земли — печать как будто законченной работы. В одной я вижу тоже крохотную личинку кобылки и маленькую личиночку осы. Она уже принялась лакомиться. Во второй лежат две кобылки, в третьей снова одна, тоже маленькая, чтобы прокормить личинку. Всюду пищи мало, ее не хватит для полного развития.

Еще одна находка разрешает мои сомнения. Оса только что приделала к норке камешек. В ней уже хорошо сформированная личинка, она отлично попировала! В камере возле нее валяются ноги кобылок, и еще лежит только что принесенная и довольно крупная кобылка.

Приложенный камешек к норке оказывается вовсе не признаком законченной работы, он — замок против домогателей чужого добра. Воровки оказываются не при чем. Они как паразиты общества пользуются трудами своих сотоварок, но не нарушают установленного режима кормления потомства, осы — заботливые матери, они помнят о своих детках, регулярно посещают их, носят им добычу до тех пор, пока детке не приходит пора становиться куколкой. Еще другие раскопки убеждают меня в этом порядке жизни ос-аммофил.

Закончив работу, спешу на бивак и продолжаю раздумывать об увиденным. Поведение ос далеко не трафаретно, и каждая из них проявляет свои индивидуальные особенности. Одна оса притащила своей детке одну за другой сразу четыре кобылки. Только одна оса использовала крылья как вентилятор, сдувая ими пыль возле входа. И с камешками поступает каждая по-своему. Кому достаточен только один камешек, а кому-то необходимо несколько. Иногда почему-то камешек или комочек земли после нескольких попыток поставить его на место оказывается непригодным, его бракуют и используют другой, а иногда его специально подгоняют так, чтобы он пришелся впору.

Думаю, что, затратив время, можно было бы подметить еще многое другое, подтверждающее, что не так уж и стандартно поведение насекомых, и не столь трафаретен инстинкт.

И еще всплывает одно недоумение: почему в этом слаженном обществе трудолюбивых и таких энергичных ос оказываются воровки? Их присутствие кажется несуразным и неоправданным хотя бы еще и потому, что в природе достаточно пищи. Впрочем, и здесь сказывается вездесущая и могучая органическая целесообразность. Как я убедился много раз, в жизни насекомых всегда существует запасный вариант на крайний случай обстановки жизни. В годы, когда по какой-либо причине очень мало добычи, не все осы-аммофилы могут разыскать еду для потомства, и выживают те, кто успевает своровать ее, обеспечив выживание детки. Выходит так, что воровки за счет воровства сохраняют выживаемость вида. Кажущееся нелепым воровство при обилии пищи, как мне удалось убедиться, особенно развито после засушливого и неурожайного года. Тогда процветают остатки воровства. Эта вариация инстинкта, закрепившись, проявляется на следующий год, несмотря на свою нелепость. Потом, если трудные времена жизни пустыни исчезают, постепенно исчезает и воровство, как временная вариация инстинкта.

Как сложно построена инстинктивная жизнь животных!

За наблюдениями быстро летит время. Солнце поднимается еще выше над горизонтом, в тени уже 38. Осам жара нравится. Они еще более оживлены, будто наслаждаются жизнью, все слетелись на солончак, отовсюду слышатся звуки отбойных молотков, одна за другой летят охотницы с парализованными кобылками. И в этой кутерьме, как в шумном городе, я снова вижу воровок. Они подсматривают за труженицами и, когда беспечная хозяйка отлучается на несколько секунд или забирается в норку, крадут лежащую кобылку. Иногда воровка попадается на месте преступления. Какую тогда взбучку устраивает ей хозяйка! Клубок дерущихся ос, как мячик, катается по земле. Но, правда вскоре торжествует, порок жестоко наказывается, хозяйка обязательно побеждает, чувство правоты, по-видимому, придает ей силу и уверенность. И еще находятся любительницы чужого добра. Только их, пожалуй, нельзя назвать воровками. Это те, кто, пролетая мимо и увидев лежащую кобылку, приземляются и, вот диво, пытаются закончить дело, начатое другой охотницей. Они сперва забираются в норку и, убедившись, что помещение не занято, затаскивают в нее чужой трофей. Их действие оправдано: зачем пропадать добру попусту! Быть может, хозяйка погибла или с нею что-либо случилось. У ос, оказывается, существует что-то вроде общественного долга, сочетающегося с личным интересом, особенно, если на добычу удастся отложить собственное яичко.

Чаще всего благие намерения незваной попечительницы не доводятся до конца. Появляется законный обладатель, выражает протест, и гостья немедленно, без каких-либо притязаний, исчезает. В этом случае по осиной морали драка недопустима, стороны мирно расходятся…

Много лет я знаком с осами-аммофилами и всегда меня удивляла еще одна особенность их жизни. Весна и лето в пустыне бывают разными. Иногда быстро наступает жара, пустыня высыхает и все лето, мертвая и безжизненная, полыхает жаром. В такие годы осы деятельны только весной, а их потомство в уютных домиках спит все лето, осень и зиму до следующей весны. Иногда же дожди перепадают всю весну и даже часть лета, и пустыня превращается в настоящую цветущую степь, обильную травами. В такое счастливое время осы работают беспрерывно, молодежь не впадает в спячку, быстро развивается, выходит на поверхность земли, сменяя стариков, и армия парализаторов с каждой неделей становится все многочисленней. Как возникает и поддерживается такой распорядок? Может быть, думается, осы-родительницы заготавливают своим деткам больше добычи, и отличное питание служит как бы сигналом того, что спать не следует, надо пользоваться возможностью бодрствования.

Сегодня я заметил еще одну необычность: все до единой осы роют норки совсем неглубоко, всего лишь на какие-нибудь пять сантиметров, не так, как в прошлые годы. Раньше, бывало, и это я хорошо помню, норка уходила на глубину до пятнадцати-двадцати сантиметров. В коротенькой норке личинка будет сильнее прогреваться солнечными лучами и, подгоняемая теплотой, разовьется значительно быстрее, выберется наверх и начнет продолжать дело своих родительниц, парализовать добычу, копать норки, откладывать яички. Когда же пустыня засохнет, не станет добычи, заботливые матери будут копать глубокие прохладные норки теперь уже для тех, кто должен погрузиться в глубокий сон до самой весны.

Неожиданное открытие секрета ос ошеломляет. Все выглядит просто: норка коротенькая — оса скоро закончит развитие, выберется наружу; норка длинная — развитие будет тянуться долго, пониженный темп жизни перейдет в сон. Вот только непонятно, как осы угадывают, когда им полагается рыть короткие или длинные норки, не могут же они предугадать климатическую обстановку. Быть может, в обильные осадками годы во влажной земле нет необходимости рыть глубокие норки и добираться до влажного слоя земли. Но все это только догадки.

Очень интересно продолжить наблюдения, а также посмотреть, что будет во второй половине дня, где залягут спать на ночь осы, и не воспользуются ли они своими норками. Но солнце уже высоко повисло над пустыней, его горячие лучи немилосердно жестоки, обжигают тело, ноги печет через подошвы обуви, пересохло во рту, мучает жажда, давно пора передохнуть в тени машины. И ос стало меньше, у них наступает обеденный перерыв.

С сожалением расстаюсь с замечательным такыром. Ну что же, — успокаиваю я себя, — может быть, удастся еще не раз встретиться с осами.

Глиняные домики

Яблоневый сад в цвету. С раннего утра над белыми цветами без устали трудятся пчелы. Прилетают лакомиться нектаром и другие насекомые. В саду раздается легкое жужжание крыльев, оно сливается с гулом пробуждающегося города.

Из глубины сада доносится ворчливый голос хозяина. Он ругает своего сына и грозится его наказать. Мальчик, его зовут Сеня, бросал комья грязи, и они прилепились где-то возле крыши дома. Сеня упорно не признает за собою вину, и в его словах слышится горечь незаслуженной обиды. Обвинитель непоколебим, жесток, и голос его повышается с каждым словом.

Поздно вечером я вспоминаю о комьях грязи, прилепившихся под крышей, и тогда приходит неожиданная догадка. Виновен ли мальчик? Что, если это гнездо какого-нибудь насекомого? Мало ли кто делает из глины убежища. Рано утром Сеня раздобыл лестницу, и мы оба лезем по ней снимать комья грязи. Их всего два, оба размером с крупное яблоко. Они очень прочно прикреплены — одно к карнизу дома, другое — к продольной балке крыши. Руками их не оторвать. Осторожно пытаюсь отделить загадочное сооружение ножом. Вскоре один комок уже в моих руках, он целый и невредимый. Хорошо видно, что это не комок засохшей грязи, а чье-то сложное строение. Может быть, в нем есть и что-то живое, оно уже пробудилось, копошится и собирается выбраться наружу?

— Конечно, копошится! — уверяет Сеня, изо всей силы прижимая таинственный комок к уху.

— Вот, послушайте сами, — настаивает он, — очень даже хорошо слышно, как кто-то копошится!

Но кроме жужжания насекомых над белыми яблонями я ничего не могу уловить. Холодный, шершавый комок глины мне кажется мертвым.

Второй кусок с продольной балки удается отделить с еще большим трудом: маленький край его обламывается, и под ним оказывается дырочка, ведущая в пещерку. Что там в ней находится? Придется привязать отвалившийся кусочек глины веревкой. Другие комья глины потеряны, вчера отец Сени их сбил и, конечно, выбросил.

На дно большой стеклянной банки я кладу вату, на нее помещаю два комка глины — чьи-то таинственные домики. Сверху банку покрываю бумагой, обвязываю ее бечевой. В бумаге, чтобы проходил воздух, проделываю иголкой дырочки.

Проходит месяц. Давно отцвели яблони, покрылись густыми зелеными листьями и запестрели маленькими яблочками. В банке никого нет, и лежат в ней по-прежнему сухие комья глины. Наступает второй месяц. Лёссовая пыль жаркого лета припудрила зеленые листья яблонь. Яблоки подросли и стали зарумяниваться. Возвратившись из командировки, смотрю на банку с глиною. В ней что-то произошло. На поверхности комков зияет несколько круглых отверстий. Но в банке никого нет. Цела и бумажная покрышка. Что же произошло?

Осторожно снимаю бумагу, извлекаю комья глины. Запутавшись, в вате лежат мертвые изящные осы. Они прогрызли толстую глиняную покрышку своего жилища, видимо, долго метались, пытаясь найти выход из неожиданного заключения, и, не найдя его, истощив силы, погибли. Какая ограниченность инстинкта! Преодолеть твердую преграду глиняного домика и оказаться беспомощным перед тонким листом бумаги. Освобождение из своего домика было завершено, а дальше по цепи закодированных инстинктов не полагалось никакого препятствия для выхода на свободу.

Осы — чудесные. Изящная голова с выпуклыми глазами, черная мощная грудь в нежных, как бархат, волосках, узкие прозрачные, чуть с желтизной крылья, очень цепкие, ярко-желтые с черными колечками ноги. От груди шла необычная тоненькая, как иголочка, талия, соединяющая грудь с черным блестящим брюшком. В этой талии должны были проходить кишечник, нервный стволик, кровеносный сосуд и мышцы!

Внешность осы характерная, я сразу узнал осу-сцелифрона, вид, часто обитающий в поселениях человека. Она охотник на пауков, которыми и снабжает своих деток, замуровывая их в глиняные домики. Жаль, что с нею пришлось познакомиться при столь печальных обстоятельствах.

Но на следующий день я увидел в банке живую осу с нервно вибрирующими усиками, бодрую, энергичную, смелую. И выпустил ее на свободу. И еще несколько ос выбралось из своего заточения. Но одна моя пленница оказалась особенной. На поверхности глиняного домика сперва появилась маленькая дырочка, а по стенкам банки, суетясь, ползал яркий синевато-зеленый незнакомец с красивым, похожим на пылающий уголек, кончиком брюшка. Это была изумительной красоты оса-блестянка.

Оса-блестянка известная разбойница. Она подбрасывает яички в домики пчел и ос. Из яичка выходит ее личинка и в первую очередь уничтожает личинку хозяйки, а затем и ее еду, приготовленную ей матерью.

Жизнь сцелифронов, в общем, известна. Самка осы лепит близко друг к другу круглые кубышки, похожие на бочонки. В них она затаскивает парализованных пауков. Как только кубышка заполнена, в нее откладывается яичко, и выход из нее тщательно замуровывается глиной. Когда силы осы-матери истощаются, она закрывает все кубышки сверху глиняной нашлепкой, заканчивая на этом свой жизненный путь.

Видов сцелифронов немного. В нашей местности их всего три. Окраска и размеры разнообразны, но для всех них характерна тонкая и длинная, как стебелек, талия.

Молодые осы из своих домиков выбирались не сразу, а постепенно, едва ли не в течение всего лета. Отчего так, трудно сказать. Возможно, если бы все осы выходили в одно время, им было бы трудно найти для пропитания своего потомства пауков. К тому же, разновременный выход из гнезда братьев и сестер препятствует внутрисемейному скрещиванию.

Из двух глиняных комков, снятых вместе с Сеней, вышло около десятка ос. Последняя выпорхнула в сад через окно моей комнаты уже в начале осени.

Теперь, когда общий домик опустел, я принялся за его обследование. По дырочкам было легко угадать, где располагалась каждая кубышка. Отверстия же шли в два ряда в шахматном порядке. Но ряды оказались неполными, две кубышки почему-то были не распечатаны. Пришлось отложить их вскрытие, а банку отправить в дальний угол книжного шкафа.

Прошел год. Я услышал в книжном шкафу шорох и вспомнил о глиняных домиках. В банке ползал сцелифрон, а по стенке бегала, суетясь, нарядная оса-блестянка. Теперь все кубышки были пусты.

Выход сцелифрона и его врага с опозданием ровно на год меня озадачил. Наверное, это запоздание для чего-то было необходимым, закономерным. Представьте себе, год был чем-либо неурожайным для пауков или их сильно уничтожили другие хищники или наездники, покосила какая-либо болезнь. Тогда все поколение сцелифронов вымерло бы, не дав потомства. Вот тогда осы, проспавшие в своей колыбельке целый год, выгадали, так как на второй год пауки могли появиться. Значит, запоздалые осы были чем-то вроде страхового запаса, хотя, может быть, он, этот страховой запас, не был нужен в данном случае.

Почему же лишний год проспала оса-блестянка? Видимо, личинка блестянки уничтожила как раз ту личинку-хозяйку, которой было предназначено проспать лишнее время. Каким-то путем состояние будущей засони передалось ее пожирательнице — личинке-блестянке.

С подобным же порядком жизни я встретился в 1951 году у одной обитательницы пустыни — тамарисковой моли и ее врага — наездника и назвал это явление «продолженной сопряженной диапаузой».

Осы-сцелифроны мне очень понравились, встречая их в природе, я никогда не упускал случая за ними понаблюдать. Впоследствии убедился, что эти осы по поведению очень сходны с осами-аммофилами, о которых было только что сказано.

Закрытые двери

У ручейка, протекавшего мимо скалы, образовалось что-то вроде большого навеса. Под ним могла бы уместиться целая отара овец. Обычно в таких местах на скалах всегда гнездятся осы-сцелифроны. В надежде встретиться с ними я принялся осматривать камни и не ошибся: два больших комка глины свидетельствовали о том, что здесь немало потрудилось это изящное насекомое. На одном из комков снаружи виднелась большая запечатанная кубышка осы, и на ней сидел черно-желтый сцелифрон Sceliphron discillatorum. Он был очень занят и не заметил моего приближения, что и позволило к нему присмотреться.

Оса занималась странным делом. Она грызла глиняную крышечку строения. Вот она несколько раз прожужжала своим вибратором, сбоку проделала узенькую щелочку и стала быстро вести разрез по самому краю крышечки.

Сцелифрон, распечатывающий собственную кубышку-жилище детки? Это событие казалось необыкновенным. В голове быстро промелькнули разные предположения. Обычно, изготовив кубышку, оса натаскивала в нее парализованных пауков, и, запечатав наглухо жилище своего потомка, прекращала на этом все заботы о нем. Осы этого рода, обитающие в Новом Свете, вначале затаскивают в ячейку добычу, а потом уже кладут яичко. Осы Старого Света поступают наоборот, то есть сперва кладут яичко, а потом заносят добычу. Такой строгий распорядок работы запрограммирован в их инстинкте. И, как считают энтомологи, он никогда не нарушается.

Что же собиралась делать моя незнакомка? Может быть, она помогала выбраться наружу своей детке — молодой осе? Но личинка сцелифрона, развившись, зимует и выходит на свет только на следующий год весной, тогда как их родители погибают раньше, по окончании всех дел в конце лета или осенью. Неужели оса собирается выдворить чужую детку и воспользоваться даровым помещением?

И еще разные предположения пошли вереницей друг за другом. Дела осы шли успешно. Операция взлома маленького сейфа заняла не более пяти минут, и глиняная крышечка отлетела в сторону от кубышки.

Внезапно оса куда-то скрылась. Я подтащил несколько больших камней, взгромоздил их друг на друга, забрался на них, заглянул в ячейку. Она была совершенно пуста!.. Так вот, наверное, в чем дело! Заботливая мать заранее изготовила колыбельку для детки, закрыла ее, чтобы ею не воспользовались любители чужого жилища. В пустых, оставшихся после выхода молодых ос, кубышках сцелифронов часто окукливаются гусеницы бабочек, вьют свои кокончики пауки, селятся осы-осмии. Если так, то сейчас должна прилететь оса с добычею.

Строительницу кубышки не пришлось долго ожидать. Ловкая охотница, она вскоре примчалась с белым цветочным пауком и, не мешкая, скользнула в кубышку, задержалась в ней ненадолго и выскочила обратно.

Интересно проследить, что же будет дальше. Я мобилизовал свое терпение, но не прошло и пяти минут, как второй паук последовал за первым. У меня зародилось подозрение: не заметила ли оса заранее свою добычу, уж очень быстра ее охота, тем более что вокруг не так уж и много цветов и цветочных пауков на них.

Но успешная работа осы продолжалась. Она принесла в челюстях комочек глины, поразительно быстро вылепила новую крышечку, почистила усики, ножки, вспорхнула и исчезла. Через несколько минут глина высохла, и дверка стала такой же светлой, как и сама кубышка.

Трех маленьких пауков явно мало для развития молодой осы. Значит, еще не раз оса-мать будет открывать колыбельку своей детки. Ну что же, подобный порядок воспитания более совершенен и оправдан. Только почему так не поступали другие такие же осы. Пересмотрел я их немало. Необычным изобретателем оказался тот сцелифрон. Весьма возможно, что подобная вариация инстинкта существовала наряду с обыденным, или же она проявлялась в местах, где осам мешали совершать свои дела многочисленные любители дарового помещения.

Камень в дупле

На биваке мой товарищ рассказывает: «Засунул руку в дупло каратуранги, думал, что там гнездо удода, да нащупал камень. Самый настоящий, чуть покрытый глиной. И, главное, большой, больше, чем вход в дупло. Как он там мог оказаться?»

Находка казалась загадочной. Сейчас, в такую жарищу, пора бы отдохнуть в тени дерева, заняться приготовлением обеда, да придется идти смотреть, в чем дело. Кто мог затолкать в дупло камень? Да и зачем?

Возле каратуранги крутится удод. Увидал меня, встревожился. В его клюве было что-то большое. В бинокль узнаю медведку. Как ловко эта птица угадывает, где находится в земле насекомое! И длинным клювом выволакивает его наружу. Орнитологи утверждают, что у птиц нет обоняния. Тогда с помощью какого чувства удод определяет место нахождения насекомого, обитающего в земле едва ли не через слой в пять сантиметров? Помогает слух, ощущение сотрясения почвы, улавливание какого-либо излучения?

Удод недоволен моим посещением. Его гнездо на той же старой дуплистой туранге, в которой и камень.

Засовываю руку в дупло. На его стенке, действительно, что-то очень твердое, чуть шероховатое, округлое, полуцилиндрическое длиною около десяти сантиметров и такой же приблизительно ширины. Только это не камень, а кусок очень прочной глины. Она могла попасть сюда очень давно с грязевым потоком. Впрочем, надо попытаться вытащить кусок наружу. Придется поработать ножом. До чего же неудобно им орудовать в тесноте дупла. А солнце печет немилосердно, жарко, хочется пить.

Наконец, кусок глины отскочил от древесины. Не без труда, слегка расширив вход в дупло, извлекаю находку наружу.

Вот так камень! На моей ладони отличное сооружение — гнездо осы-сцелифрона. Ячейки-бочоночки слеплены из тонкоизмельченной глины, их тут около двадцати и покрыты снаружи толстым слоем более грубой глины. Это нашлепка, являющаяся защитой от наездников. Следы работы наездников, отъявленных врагов сцелифронов, видны хорошо. Защитная нашлепка во многих местах просверлена тонким яйцекладом. Добраться им до личинки осы и отложить на нее яичко нелегко. Пришлось сверлить кончиком брюшка конусовидную дырочку.

Осы-сцелифроны запасают в ячейки для своих деток парализованных жалом цветочных пауков. Гнезда они обычно лепят на теневых и защищенных от дождя поверхностях скал. В сельской местности нередко они используют и различные строения. А тут где найдешь подходящее место! Но приспособились! Вот только от пронырливых наездников никак не укроешься, всюду разыщут.

Красный камень

Обстановка нашего пути удручающая. Вокруг совершенно ровная пустыня Сары-Ишик-Отырау, не на чем остановить взгляд до самого горизонта. Всюду жалкие, страдающие от засухи, серые кустики саксаула, да сухие и тоже серые кустики солянки кеурека. Лишь кое-где среди них выделяются зелеными пятнами те, кто добрался корнями до глубоких подземных вод.

Душно. Ветер попутный, а потому в открытое окно машины не доходит его дуновение. Долго ли так будет продолжаться? И вдруг вдали — светлая полоса. До нее недалеко. Вскоре мы видим остатки большой разрушенной крепости. Я сверяюсь с картой. Это развалины древнего раннесредневекового города Ак-Там — «Белые развалины», разрушенного полчищами Чингизидов.

Мы бродим по тому, что осталось от глиняных стен крепости. Городище в поперечнике около двухсот метров. Внутри его ровно и гладко, кое-где голые такыры и все те же полузасохшие кусты саксаула и кеурека. Всюду валяются белые кости домашних животных, иногда человека. Жители города сопротивлялись, не сдавались на милость врагам и поэтому после штурма были уничтожены. Воины Чингисхана почти не брали пленных. Рабовладельческий строй им, кочевникам, был почти чужд. Время, дожди, ветры, жара и морозы уничтожили следы трагедии.

Больше всего на поверхности земли черепков глиняной посуды. Встретился небольшой позеленевший бронзовый предмет, бляха со следами узоров из серебряной нити, сердоликовая бусина, другая — из стекла, череп собаки, судя по всему, борзой-тазы, кусочки черного стекловидного шлака.

Еще на белой земле такыра вижу коричневый камень размером с кулак взрослого человека. Поднимаю, счищаю глину, осматриваю. Странный камень! В нем видны пустые продолговатые ячейки рядом расположенные и аккуратные. Одна из них запечатана, а в другой через крышечку проделано маленькое отверстие. Что-то очень знакомое чудится в этом коричневом камне.

Пытаюсь вспомнить и удивляюсь. Ведь это типичнейшее гнездо истребителя цветочных пауков осы-сцелифрона! Тонкая, стройная, с талией, будто палочка, синеватая, оса-сцелифрон. Их в наших краях только два вида. Она искусная строительница гнезд для своих личинок. В укромных тенистых местах, защищенных от лучей солнца и дождя, она из тонкой и однородной глины лепит аккуратную продольной формы кубышку и, заполнив ее парализованными паучками, откладывает на этот провиант яичко. Потом домик, снабженный непортящимися консервами, запечатывается глиняной крышкой, и рядом с первой кубышкой сооружаются другие такие же.

Накладывая очередную порцию глины, оса-сцелифрон, так же, как и осы-аммофилы, применяет особенный вибрационный аппарат, аналогичный отбойному молотку домостроителей.

Удачливая мать строит с десяток таких кубышек, расположенных рядом друг с другом, а затем закрывает свое сооружение со всех сторон толстым слоем на этот раз уже грубой глины.

Продолжаю изучать находку. Пустые ячейки те, из которых вывелись молодые осы. В одной, запечатанной, личинка не развилась или развилась, но погибла. Такое случается часто. В другой ячейке видно только маленькое отверстие: детку сцелифрона поразил наездник, отложив в нее яичко. Личинка наездника уничтожила обитательницу ячейки и, превратившись во взрослого наездника, выбралась наружу. Из третьей и четвертой ячейки я осторожно извлекаю другие глиняные ячейки. Они слеплены из крошечных и тоже окаменевших комочков, аккуратно подогнанных друг к другу, и снаружи шероховаты. Я узнаю в этом сооружении жилище личинки другой осы — маленькой помпилы. Она и сейчас широко распространена в Семиречье, охотится на пауков, а ячейки из глины всегда помещает в различные полые стенки растений, в щели между растениями, любит и пустующие гнезда сцелифронов.

Все это мне понятно, подобное не раз встречалось. Но как гнезда сцелифрона и ее квартирантов ос-помпил, построенные из глины, превратились в прочный коричнево-красный камень?

Ответ мог быть только один. В городе-крепости находились дома. Под крышей какого-нибудь из них нашла приют для своего гнезда оса-сцелифрон. Когда город был разрушен и сожжен, глиняное гнездо в огне превратилось в камень. Теперь в руках энтомолога кусочек обожженного глиняного домика осы пролил крохотный лучик света на жизнь и трагедию тех, руками которых был воздвигнут этот ныне мертвый город.

Трудно поверить, что здесь когда-то кипела жизнь, а рядом проходила могучая река пустыни Или, но так было. Потом жизнь угасла, река ушла отсюда далеко в сторону, и от нее осталось сухое ложе, а вокруг воцарилась обширная дикая и безлюдная пустыня.

Неожиданный конкурент

— Скворцы заняли скворечник сразу, рассказываю я своем соседу по даче, — воробьи долго не церемонились, обосновались в приготовленных мною помещениях. А вот ласточек не знаю как приманить!

— Ласточка сама себе выбирает хозяина. И не поймешь, какое ей приглянется место, — не спеша, отвечает сосед. — У меня дома три года жили ласточки. Выбрали место в курятнике, слепили гнездо, как чашечку, у потолка. И кур не постеснялись. От насеста до гнезда и полуметра не было. Бывало, весной прилетят, крик поднимут, по двору носятся туда-сюда. Услышу я их и говорю жене: «Леонтьевна, надо дверь в курятник открывать и подпирать ломом, прилетели наши квартиранты». Так и жили они у нас три года. А этой весной прилетели, как всегда, тоже покричали, гнездо обновили, а потом бросили.

— Вот тебе раз! Что там такое, думаю, случилось? Может быть, мальчишки разорили гнездо или кошка напакостила. А там… Что бы вы думали? Над самым гнездом на потолке жук вылепил свое гнездо из глины. Вот ласточкам и не понравилось. Бросили, улетели. В другом месте выбрали себе хозяина. Заново построились. Поди их возьми!

— Какой жук? — удивился я. — Вы его видели?

— Ну, наверное, жук. В гнезде его какая-то нечисть наготовлена.

— Где же его гнездо? Сохранили ли вы его?

— Да нет. Сколупнул и выбросил во двор.

История, рассказанная соседом, показалась необычной. Я не знал ни одного жука, который бы мог готовить гнездо из глины, да еще и лепить их под крышей. Конечно, это был не жук. Такое могло быть сделано только… Впрочем, надо раздобыть хотя бы остатки гнезда.

— Пожалуйста, — стал я упрашивать соседа, — может быть, найдете остатки гнезда. Мне очень-очень надо посмотреть, кто выжил ваших ласточек. Принесите мне их.

— Посмотрю, — охотно согласился он, — кусок будто валялся возле кучи мусора.

Прошла неделя. Я с нетерпением ждал воскресенья и встречи на даче со своим соседом. Вот, наконец, и он бредет неторопливой походкой с автобусной остановки, увидал меня, улыбнулся, снял с плеч рюкзак и вынул из него что-то завернутое в клочок бумаги.

— Нашел на ваше счастье. Держите.

Я стал разворачивать газету. Сейчас все откроется и станет ясным. Передо мною был осколок типичного гнезда осы-сцелифрона.

Обычно сцелифроны лепят гнезда на скалах, но не пренебрегают и строениями человека. Но почему осе понравилось место именно над самым гнездом ласточки, отчего хозяева глиняного домика не пожелали смириться с неожиданным конкурентом, — осталось непонятным. Ласточки насекомоядные птицы. Их добыча — мельчайшие насекомые, реющие в воздухе. Оса, да еще с такой грозной внешностью, им показалась, видимо, опасной не столько для себя, сколько для будущих беззащитных птенчиков. Им, мирным птицам, лучше отказаться от старого жилища и построить новое в другом месте.

— Жаль ваших ласточек, — говорю я соседу. — Но еще больше жаль осу-сцелифрона. Они такие редкие. Уж пусть жили бы себе. Все равно ласточки забросили гнездо.

— Да я уж сильно обозлился, вот и сломал. Мы так привыкли к ласточкам!

Квартиранты осы-сцелифрона

К осени ущелье Копалысай в горах Анрахай разукрасилось розовыми цветами курчавки, а у самого ручья все заросло тростниками с пушистыми метелочками. Над голыми скалами крутятся пролетные коршуны, вдоль ущелья проносятся стайки стремительных чернобрюхих рябков. Теплые солнечные дни приостановили отлет птиц на далекие зимовки.

Там, где ручей подходит к краю долины и подмывает холмы, образовались небольшие обрывы. На обрыве видна вся долгая история Копалысая. Вот в самом низу, на глубине пяти-шести метров от поверхности, расположен слой почти сцементированной гальки. Когда-то много тысяч лет назад по ней бежал ручей, обкатывал и шлифовал круглые камешки. Над галькой — обломки щебня, перемешанные со светлой почвой. Это остатки разрушившихся скалистых гор. Еще выше — мощный слой крупного зернистого песка, он слежался прочно, стал как камень. Над ним снова щебень, глина и слой земли, поросший серой душистой полынью.

Песчаник медленно разрушается, он повис, точно крыша, над нижними слоями. Из-за этого в местах, где густые тростники подступили вплотную к обрыву, образовался коридор. В нем царит полумрак и тишина. А в прослойках земли между песчаником и сцементированной галькой волки и лисицы вырыли длинные норы. В них живут мелкие обитатели: иногда из темноты подземелья, не спеша, выползает жук-чернотелка, на коротких ногах протащится мокрица, с потолка на паутинке свесится большой рыжий паук.

Но самое интересное — под крышей из песчаника. Здесь на обрыве местами видны серые комки глин. Это гнезда ос-сцелифронов. Большинство комков немного крупнее куриного яйца. Но есть и величиною с кулак и весом около двухсот грамм. Немалый груз переносит оса, пока построит глиняный домик для своего потомства.

В первом же снятом комке много непонятного. Из одной ячейки торчат какие-то зеленые листики, другая плотно заткнута чем-то похожим на вату, в третьей все забито паутиной. Среди глиняных домиков очень много старых, навсегда покинутых. И только немногие вылеплены недавно. Домики состоят из плотно прилегающих друг к другу кубышек, внутренняя их полость покрыта гладким желтоватым лаком. С помощью лупы направляю на него луч солнца. Тотчас же появляется голубой дымок: значит, лак органическое вещество, и его изготовила оса.

В одной камере находится крупный кокон. В нем большая белая личинка пелопеи (так еще называют этих ос). Весною она окуклится, а потом превратится в осу. Около кокона видны остатки съеденных пауков — провизии, запасенной для детки взрослой осой. В ячейках старых домиков, из которых уже давно вышли осы, лежат остатки коконов. Иногда попадается запечатанная, но совершенно пустая ячейка. Оса не запасла в ячейку пауков, не отложила яичко, вероятно, у нее истощилась энергия и пришел конец жизни, но она завершила заботу о потомстве, бездумно подчинившись инстинкту. Хотя, может быть, она сделала кубышку, закрыла ее от нежелательных визитеров, отправилась за добычей, да погибла, а может ветер ее унес так далеко, что она не смогла возвратиться к своему детищу.

Глиняные домики сцелифронов — отличнейшее укрытие для многих насекомых, поэтому их старые гнезда не пустуют. Квартирантов в них очень много и самых разных.

Когда молодая оса покидает свою ячейку, пустующее помещение разведывают маленькие мохнатые пчелы-мегахилы. Они устилают ячейки круглыми, специально вырезанными кусочками листиков, плотно подгоняют их друг к другу и, сделав что-то, напоминающее сигару, заполняют ее медом, пыльцой и кладут туда яичко. В одной ячейке мегахила умудряется поместить домики для двух-трех деток. Весной из них выходят молодые мегахилы. За работой мегахилы внимательно следит вороватая пчела-номадка и, когда упакована еда, отложено яичко, подкидывает свое яичко.

Очень нравятся пустые ячейки гнезда сцелифрона пчеле-каменщице. Она переслаивает пустую ячейку тремя-четырьмя поперечными перегородками из прочной глины. За каждой перегородкой на обильной провизии развивается пчелка-детка.

Пчела-каменщица сама умеет лепить превосходные глиняные домики с ячейками. Но здесь я никогда не встречал следы ее собственной работы. Быть может, потому, что каменщицы приучились пользоваться даровым помещением. Зачем совершать лишнюю работу, когда есть свободные квартиры.

Некоторые ячейки оказываются плотно запечатанными зеленой твердой массой. Этим же материалом выстланы стенки, из него сделаны прочные перегородки, образующие до пяти-шести камер. В каждой камере провизия и развивающаяся личинка. Иногда в таких камерах можно найти и случайно погибшую квартирантку — маленькую пчелу-осмию, покрытую серебристо-белыми волосками. Зеленую массу она готовила из пережеванных листьев.

В ячейках с клочками белой ваты устроила деток пчела-шерстобит. Там же лежит и ее провиант: пыльца и мед. Помещение основательно переделано. Все его стенки и дно тщательно выложены плотно утрамбованным белым пушком. С таким утеплением не страшны ни суровая зима, ни обычные для пустыни резкие чередования теплых дней с очень холодными морозными ночами. За манеру строить гнезда из различных растительных волосков, напоминающих шерсть или вату, пчелы и получили название шерстобитов.

В этом году с шерстобитами произошло что-то неладное. Многие личинки погибли, а их трупами поживились волосатые личинки небольших коричневых жуков-кожеедов. Эти жуки разыскивают погибших насекомых и пожирают их. В природе ничего не должно пропадать попусту.

В нескольких ячейках вывелись грациозные, черные с желтыми пятнами осы-эвмены. Они лепят гнезда для своих деток из глины чаще всего шарообразной формы, прикрепляя их к веточкам растений. В полости гнездышка закладывается и провизия, обычно, убитые личинки насекомых.

Не обошлось и без паучков-квартирантов. Кое-какие ячейки заняты ими на зиму и плотно оплетены паутиной.

Хозяйка глиняных домиков оса-сцелифрон не всегда заново строит свое гнездо. Если ей удается найти свободную ячейку в старом домике, она тщательно очищает ее от мусора, оставленного квартирантами, ремонтирует, смазывает лаком, запасает парализованных паучков и откладывает яичко. Инстинкт требует закрывать гнездо с ячейками общим сплошным слоем глины. И тогда случайные квартиранты домика оказываются в плену, закрытыми.

Пчелам-каменщицам не страшна глиняная нашлепка: они способны прогрызать и еще более прочные препятствия. Мегахилы и осы-эвмены тоже умеют выбираться наружу, а вот паучкам и пчелам-шерстобитам приходится плохо. Кожееды в подобных обстоятельствах ведут себя своеобразно. Не умея выбраться, они один за другим погибают, а остающиеся в живых доедают трупы своих сородичей, но это ненадолго спасает их от гибели.

Есть у черного пустынного сцелифрона и еще недруги. В очень многих ячейках встречаются изумрудные с зеркально-гладкими покровами осы-блестянки. Они спят, свернувшись плотным колечком, уютно устроившись в чужом домике. В одной ячейке иногда оказывалось по две-три блестянки, каждая в своем кокончике. Но тогда они размерами поменьше, так как одной личинки-хозяйки им не хватило, чтобы насытиться вдоволь. Освобожденные из ячейки и кокончика блестянки вяло потягиваются, медленно шевелят усиками и как бы с удивлением поводят во все стороны блестящие глаза. Просыпаться им не время, им полагается покоиться всю долгую зиму, до самого разгара весны пустыни.

В новых и целых домиках селится злейший враг сцелифрона — наездник. Он просверливает яйцекладом глиняную покрышку, а если она слишком толста, то, кроме того, проделывает конусовидную ямочку концом брюшка.

Появление молодого наездника пришлось ждать до весны. Он оказался ихневмоном и почти таким же большим, как и сцелифрон, и очень походил на осу окраской и стебельчатым брюшком. Яйцеклад ихневмона крепкий и гибкий и ровно такой длины, чтобы проникнуть через глиняную покрышку в ячейку. Он состоит из трех плотно прилегающих друг к другу створок. Центральная и две боковые створки образуют на конце сверло-трезубец. Средняя иголочка служит для упора, а боковые отростки высверливают глину по кругу. Кончик «сверла» значительно утолщен и очень походит на коловорот-сверло по дереву, да и принцип его действия тот же.

Из всех квартирантов блестянки и наездники — самые лютые враги неутомимой строительницы глиняных домиков. И если бы не они, осы сцелифроны не были бы такими редкими.

И еще немало разных насекомых используют замечательные глиняные домики.

Синий сцелифрон

Я встретился с синим сцелифроном весной. К сожалению, это было очень короткое знакомство.

Мы возвращались из песчаной пустыни Сары-Есик-Отырау. До города оставалось около ста километров. Приближалась ночь. Слева от дороги показались угрюмые черные скалы, и между ними в глубине темного ущелья сверкнула багровая от заката река Или. Это место над пропастью было очень красивым.

Рано утром я медленно иду с холма на холм по краю пропасти и всюду встречаю знакомых обитателей пустыни. Вот в воздухе быстро проносится что-то большое и садится за куст таволги. С напряжением крадусь к кусту, но там ползают чернотелки, скачут кобылки и более нет никого. Может быть, показалось? Но шевельнулась травинка, и на голый глиняный косогорчик выскочила оса-сцелифрон. Но не такая, как все. Большая, ярко-синяя, сверкающая блестящим одеянием, ловкая, быстрая и гибкая. Она промчалась среди сухих растений, на секунду задержалась, что-то схватила, взлетела и так же стремительно унеслась вниз в ущелье в темные скалы к далекой реке.

В пустынях Средней Азии обитают два вида сцелифронов: черная с желтыми ногами и поменьше темно-фиолетовая. Но такого красавца сцелифрона никогда в жизни я не видел и вся короткая встреча с ним показалась необычной.

Подошел к тому месту, откуда оса взмыла в воздух, всмотрелся. На травинках, слегка покачиваясь от ветра, висело логово-шапочка молодого ядовитого паука каракурта. Оно было пусто. Паук исчез. Значит, синий сцелифрон охотится за каракуртами.

Ядовитый паук каракурт мой старый знакомый. Я много лет потратил на его изучение и детально познакомился с образом его жизни, в том числе, узнал и всех его врагов, но о существовании сцелифрона-истребителя не подозревал. А прежде, я хорошо помню, с тенет часто таинственно исчезали молодые самки каракурта. И как некстати были эти исчезновения: за многими пауками я вел длительные наблюдения. Тогда я думал, что пауков склевывают скворцы или ночью поедают пустынные ежи! Теперь же, после стольких лет, объявилась эта чудесная оса.

Пока я раздумываю, из ущелья вновь появилась синяя оса и села на землю. Как она быстро нашла каракурта! Откуда у нее такое чутье или зрение? Доля секунды — паук вытащен из логова, схвачен. Несколько ударов жалом — и оса опять мелькнула в воздухе темной точкой. Теперь я настороже, и сачок крепко зажат в руках. Синего сцелифрона нельзя упустить. Этот загадочный истребитель ядовитого каракурта неизвестен науке, его надо, во что бы то ни стало изловить. Но проходят минуты, час. Быть может, в это время оса уже отложила яичко на свою добычу, заделала ячейку, построила из глины новую и уже готова вновь заняться охотой. А вдруг она нашла еще где-нибудь каракуртов. Все осы-сцелифроны строгие специалисты, и каждая охотится только на определенный вид паука. Проходит еще час. Солнце нещадно жжет, земля пышет жаром, так хочется пить. А наши запасы пищи и воды давно иссякли. Все пропало!

Может быть, гнездо здесь рядом? Но на черных скалах нет никаких следов глиняных гнезд. Впрочем, разве мы в силах обыскать все ущелье?

Закончилась весна. Прошло и лето. Наступила осень. В ущелье над рекой потянули на юг утки. Вечерами из каменных осыпей раздавались последние трели сверчков. Пустыня, изнывавшая от сухости, казалось, ждала холода и влаги.

Оставив машину на берегу, я карабкаюсь по скалам, ищу гнезда сцелифронов. Серые скалы — мои неприятели. На них не заметить глиняные комочки гнезд. А на скалах, покрытых лишайниками, гнезд нет. Если поверхность шероховатая, не прилепить мокрую глину. Темные, черные, коричневые, красные скалы самые хорошие. На них далеко видно глиняное гнездо. Но все, что нахожу, принадлежит желтоногому сцелифрону. Гнезда незнакомки нет. Постепенно я приобретаю опыт охоты за гнездами. Их надо искать вблизи воды, возле реки. Оса избегает носить далеко мокрую глину, на постройку гнезда уходит немало материала. Некоторые гнезда весят около трехсот грамм, в несколько сотен раз тяжелее осы.

Сцелифрон бережет свое потомство от жарких лучей солнца: летом скалы сильно нагреваются. Опасен для гнезда также дождь: глина легко размывается водой. Поэтому гнезда спрятаны на теневой стороне и обязательно хотя бы под небольшим навесом. Больше всего осы любят всякие пещерки и ниши. Здесь весь потолок залеплен гнездами. Сюда не проникают ни жаркие лучи солнца, ни потоки воды, ни шквальный ветер, несущий песок и мелкие камешки.

И еще одна интересная черта. Гнезда очень часто располагаются рядом, скоплениями, будто осы стремятся строить убежища для своих детей на старых, испытанных временем, местах, избранных еще далекими предками. И не только потому, что эти места самые лучшие. Нет! Часто одна ниша заполнена гнездами, а другая рядом такая же совсем пустая. Старое гнездо для строительницы служит гарантией того, что место прошло испытание временем. Может быть, еще доверие проявляется к гнезду, в котором прошло затворническое детство, где оса впервые появилась на свет, в климате которого она выросла? В различных укрытиях климат разный. Вспоминаются Западные Саяны. Там под плоскими камнями на солнечной степной стороне гор селится небольшая, делающая гнезда-соты оса. Мест для гнезд масса, но один и тот же камень часто занимается подряд из года в год.

Продолжаю собирать гнезда. Но как они крепко прикреплены к скалам, сколько приходится тратить сил, чтобы отделить глиняный комок лезвием ножа. Глина, перемешанная со слюной осы, не уступает по прочности цементу. Кстати, узнать бы химический состав этого связывающего вещества и научиться делать его искусственным путем! Но для чего нужен такой запас прочности? Уж не потому ли, что осы много лет подряд пользуются старыми гнездами, лишь подновляя их? Еще, может быть, эта прочность существует на случай землетрясений? В долгой истории чего только не пережили давние предки сцелифронов. И не потому ли осы выбирают не всякие скалы, а только те, которые отменно прочны. Никогда не увидеть глиняной постройки на разрушающейся горной породе.

Землетрясение… А что, если его устроить: бить молотком по скале рядом с гнездом, чтобы его легче отделить. Надо попробовать. Каким чудесным оказался новый способ. Как ни прочна глиняная постройка, постепенно между скалой и глиной появляется трещинка. Она все больше и больше. Только не прозевать, чтобы строение не рухнуло на землю.

Теперь дела идут успешней. Разборка гнезд приносит немало интересных загадок. Иногда происходит что-то неладное с инстинктом осы, так как встречаются совершенно пустые и аккуратно запечатанные ячейки. Порой в ней лежит добыча, а яичко не развилось, может, оно не было вовсе отложено, а парализованные хищники так и засохли в разных позах. Я хорошо знаю этих пауков. Они на цветах подкарауливают насекомых. Все пауки самки и все, конечно, одного вида. И есть еще ячейки с мертвыми молодыми осами. Что с ними случилось? Почему они не смогли выбраться из своей колыбельки?

Не везде могут селиться осы. Почему-то в одних скалах много гнезд, а другие такие же пусты. Осам нужны цветы, с которых можно добывать нектар, цветы, на которых живут пауки — добыча для их деток. Поэтому, если вблизи нет пустыни с цветами и пауками, нет охотничьей территории, скалы пустые.

Не могут осы жить и в прохладном влажном климате, так как глиняные ячейки должны быстро сохнуть. Вот почему осы не живут в высоких лесистых горах.

Много нужно осам! Вода, мокрая глина, голые скалы, цветы, пауки, сухой теплый климат. А если сказать больше, то еще нужна роскошная растительность, множество насекомых — добыча пауков, хорошие дожди весной, поящие пустыню. Этот же год был не в меру засушливым, пустыня выгорела рано и, наверное, поэтому большинство гнезд старые.

Иногда на скалах встречаются гнезда осы-эвмены — изящные хрупкие глиняные кувшинчики с коротким, но очень аккуратно вылепленным горлышком.

Чаще попадаются гнезда пчелы-каменщицы, хотя заметить их нелегко. Пчеле-каменщице хорошо. Она строит гнезда из камешков, склеивая их слюной. Ей не нужна ни вода, ни мокрая глина. Она поэтому делает свои гнезда и вдали от воды на скалах. Каменщица большая искусница. Она «понимает» толк в породах камней. Вот гнездо на коричневом порфирите и слеплено оно из кусочков точно такого же камня. А вот и чудесное строение на прожилке белого кварца. И где только для него пчела набрала белых кварцевых камешков? Их нигде вблизи не видно.

У пчелы-каменщицы тоже немало недругов. Вот старое гнездо из пяти круглых ячеек и, судя по отверстию, только из двух вышли пчелы. Что же в остальных, нераспечатанных? В одной — изумрудно-зеленая оса-блестянка. Она не смогла выбраться из каменного мешка и погибла. В другой — кожееды, терпеливо ожидающие освобождения. Что-то совершенно невероятное в третьей ячейке! Там жила гусеница бабочки. Она съела личинку пчелы и, отгородившись паутинным кокончиком, окуклилась. Неужели есть бабочка, которая подбрасывает яички в гнезда пчел? Такая бабочка до сего времени неизвестна.

Несколько дней я путешествую по берегу между скалами и рекой, пока дорога не упирается в большой утес. Мешок с глиняными гнездами становится тяжелым. Но все гнезда принадлежат желтоногому сцелифрону. Где же гнездо большой синей потребительницы каракурта? Его не удается найти.

Тогда я выбираюсь из ущелья на пустынное плоскогорье и разыскиваю место, откуда среди угрюмых скал виден кусочек реки, на мою старую весеннюю стоянку после путешествия в песках Сары-Есик-Отырау. Вот и куст таволги. Возле него состоялось первое знакомство с синим охотником. Вот и ущелье, куда скрылась оса. Долго и тщательно обследую это ущелье. Но ничего не нахожу. Тайна синей осы остается неразгаданной. Но я не унываю. Наступит время и, может быть, я снова с ней встречусь, а если нет, то когда-нибудь обязательно это сделает кто-нибудь другой. Все равно станет известен замечательный истребитель ядовитого паука каракурта!

Прошло много лет. Синий сцелифрон никогда мне больше не встречался. По всей вероятности, он стал очень редким. Природа за это время сильно изменилась, появилось много скота, немало земель было распахано под посевы. Стало меньше птиц, зверей и насекомых. И каракурт стал редким.

Однажды мой знакомый почвовед, занимаясь раскопками в лессовой пустыне, в старой норе, случайно попавшей в его раскоп, по-видимому, принадлежавшей малому суслику, нашел странный кусок глины и принес его мне. По характерной лепке, наслоению друг на друга кусочков глины я сразу узнал работу осы-сцелифрона. Но чтобы охотник за пауками устраивал свои гнезда в норах грызунов, этому вряд ли кто мог поверить.

Каракурт — типичный житель лессовой пустыни. Летом, когда пустыня сгорает, паук переселяется в норы грызунов. В борьбе за норы с их жителями паук и приобрел ядовитость. К норам, как к единственному в пустыне укрытию для своих гнезд, и приспособилась оса-сцелифрон. Понятно, что все это одни догадки, но я твердо верю, что рано или поздно они будут кем-нибудь подтверждены.

Напрасно я искал гнездо синего незнакомца сцелифрона на скалах ущелья Капчагая!

Осторожные сфексы

Через крутые подъемы и спуски я добрался до ущелья Теректы, но спуститься в него не решился: уж очень была камениста и крута едва заметная дорога. Пришлось, ласково поговорив со своим единственным спутником фокстерьером Кирюшкой, оставить его в машине в качестве сторожа и пойти вниз одному.

Жаркое лето засушило травы, растения пожелтели. Лишь кое-где у вершин черных и мрачных скал зеленели крохотные куртинки можжевельника и эфедры. Из-под ног во все стороны прыгали кобылки, пустынные прусы. Кое-кто из них, не разобравшись, откуда появился нарушитель покоя и поддавшись общей панике, подпрыгнув, мчался прямо на меня, нередко удостаивая чувствительным ударом по лицу. Кобылки, видимо, превосходно улавливали состояние тревоги по поведению своих обеспокоенных собратьев. Но многие, как я заметил, сидели на растениях. Это были, главным образом, самочки. В предвидении осени они торопились закончить свои жизненные дела и усиленно обогревали тело, ускоряя развитие яичек. Но и они, такие осторожные, заметив меня, поспешно опускались вниз на землю и затаивались среди мелкого щебня, покрывавшего землю. Были среди них и самки, бодро скачущие вместе с самцами, избравшими для себя роль наездника. Природа мудро помогла самкам, наделив самцов крохотными размерами. С маленьким всадником легче скакать.

Еще грелись на камнях мухи, иногда, прерывая свои солнечные ванны, они с жужжанием гонялись друг за другом. Больше, казалось, не было вокруг никаких насекомых. К осени все закончили свои дела. Но мне, кажется, посчастливилось. По дороге мчалась быстрая и энергичная ярко-красная с черной грудью и пояском на брюшке оса-сфекс.

Я опустился на колени, невзирая на боль, причиняемую острыми камешками, и приготовился наблюдать, одновременно настраивая свой фотоаппарат. Но оса, необыкновенно осторожная, заметив меня, испугалась и, громко прожужжав крыльями, скрылась. Ее добычей оказалась самочка кузнечика-меченосца, прозванного так за яйцеклад, похожий на меч или кинжал. Было у нее полненькое брюшко, набитое яичками: неплохая еда для будущей детки осы. Охотница парализовала свою добычу, оторвала у нее обе здание ноги: неровен час, еще может кузнечик отлежаться и умчаться. Когда я потом через лупу рассмотрел кузнечика, то убедился: оса ампутировала обе ноги с искусством хирурга, отрезав их точно в месте сочленения бедра с вертлугом. Кроме того, на груди ее жертвы виднелись три точки — следы удара жалом. Кузнечик тяжело и прерывисто дышал, ритмично подергивая брюшком (видимо, несчастье постигло его совсем недавно), и беспрерывно шевелил усами, один ус отставил в сторону фотоаппарата, очевидно, принимая его за нечто опасное.

Обычно осы-парализаторы вскоре возвращаются к своей добыче, даже будучи испуганными. Поэтому я настроил фотоаппарат, приладил его между камнями и стал ожидать появления хозяйки добычи. Но время шло, а оса не появлялась.

— Какая досада! — думал я. — У осы времени хоть отбавляй, а мне, откуда его взять?

Теперь, когда я застыл в неподвижности на едва заметной дороге, по хребтинам гор появились горные козлы. Они, конечно, давно меня заметили и по обыкновению застыли, как изваяния, и теперь я, невольный пленник своей любознательности, замер и перестал шевелиться.

Долго, очень долго сидел я возле парализованного кузнечика. Под действием яда он начал засыпать, реже стали ритмичные движения его брюшка, шустрые усики поникли и легли на землю. Так я и не дождался осы. Она, такая осторожная, бросила свой охотничий трофей.

В зеленой полоске растений у ручейка, бегущего по дну ущелья Теректы, много кузнечиков-мечехвостов и добыть их не стоило большого труда такой энергичной и умелой осе.

На следующий день я остановился в ущелье Теректы, заехав в него снизу. Тихое, совершенно безлюдное и дремучее, мне оно очень нравилось. Неторопливо я вышагивал по едва заметной дороге по дну ущелья, присматриваясь к насекомым. Нового ничего не встречалось: всюду в сухих травах прыгали пустынные прусы, изредка пролетали бабочки-белянки и желтушки. Ветер угомонился, в ущелье наступила глубокая тишина, и шорох одежды казался едва ли не оглушающим. Тогда я и услышал хорошо мне знакомый звук: где-то оса-парализатор рыла норку и, натолкнувшись на препятствие, применяла свой вибратор, издавая звук, будто муха, попавшая в тенета паука. Звук был отчетливым, но далеким, гораздо дальше, чем я предполагал. Осторожно вышагивая, я добрался до небольшого камня. Через сухие веточки, торчавшие рядом с камнем, была видна норка. Из нее и доносилось тонкое жужжание, а в темноте ее мелькало красное брюшко такой же осы, как и вчера. Медленно я опустился на землю, замер, приготовился ждать. Сейчас оса, закончив строительство домика для своей детки, притащит в него добычу — недалеко лежащего парализованного кузнечика.

Долго ждать не пришлось. Оса выскочила с камешком в челюстях и, необычно зрячая, меня заметила, испугалась и так поспешно взлетела, что несколько раз неловко зацепилась за сухие веточки, и не возвратилась к прерванному занятию. Не приходилось мне прежде встречать таких пугливых ос. За четыре года, предшествующих засухе, осы стали очень редкими. А все редкие животные становятся очень осторожными.

Кузнечик, парализованный первою осой, прожил у меня целую неделю, лежал на влажном кусочке марли, слегка размахивал усами и, будто силясь что-то сказать, шевелил ротовыми придатками.

На такыре

Такыр небольшой, твердый как асфальт, белый как снег. Вчера вечером при луне, когда я шел мимо него на бивак, он сиял как озерко среди пустыни, окруженный темными тамарисками. По нему бесшумными тенями скользили зайцы. Что-то здесь их много собралось. Быть может, гладкий такыр они полюбили за простор, за то, что на нем далеко вокруг видно и трудно подобраться незаметно врагу.

Ночью прошел легкий дождичек, ровная глинистая поверхность слегка обмякла, на ней хорошо видны заячьи следы и еще отпечатки копытец четырех косуль. Им тоже, наверное, было приятно побывать на просторе такыра.

Такыр пересекает поперек, будто протянутая по струнке, процессия черных муравьев-жнецов. Носятся муравьи-бегунки. Из пустыни забегает то хрущик, то жужелица, то чернотелка. Если приглядеться, видны крошечные колемболы, мельчайшие жуки-стафилины, совсем маленькие, как точка на белой бумаге, клещики. Такыр полон живых существ. Быть может, еще и потому, что сегодня солнце закрыто облаками, и пустыня не пышет зноем.

На такыре видны крошечные холмики земли. Кто-то здесь поселился. Пожалуй, есть смысл заняться разгадкой происхождения холмиков, посидеть возле них. Они совсем свежие, наверное, земля выброшена из норок рано утром. Почему строители все сразу одновременно вздумали рыть норки, отчего нигде не видно следов старой работы?

Влажная земля быстро сохнет, несмотря на пасмурный день. Комочки земли с холмика скатываются вниз, и он, будто живой, шевелится. Налетает легкий ветерок и уносит сухие серые пылинки. Скоро сухая земля развеется во все стороны, и не останется никаких следов работы подземных жителей.

Но вот один холмик зашевелился по-настоящему. В самом его центре кто-то не спеша выталкивает наружу землю. Она поднялась шишечкой и рассыпалась. В крохотном отверстии сперва мелькнул кто-то черный, потом будто желтый и исчез. Очень интересно, кто он такой!

В это время из зарослей полыни и засохших злаков выскакивает большой муравей-бегунок, обегает меня со всех сторон, останавливается, крутит головой, склоняет ее слегка на бок, явно меня рассматривает. Но мне не до него: снова зашевелился бугорок. Быстрый взмах лопаткой, кучка земли отброшена в сторону. Кто-то в ней барахтается черный с желтыми полосками. Я тянусь за пинцетом. Но в это мгновение быстрый, как молния, бегунок выхватывает из кучки земли незнакомца и мчится к зарослям трав. Я бегу за ним, на ходу роняя полевую сумку, сачок, походный стульчик, лупу. Но напрасно. На пути бугор, густо заросший тамариском. Впервые в своей жизни я так нелепо обманут муравьем. Но не обижаюсь, а восхищаюсь. До чего он ловок, этот бегунок!

Тогда я принимаюсь караулить у второго холмика. Там уже видна норка, и из ее глубины кто-то выглядывает черными глазами. Опять рывок лопатой, бросок земли. Из ее комочков выбирается маленькая стройная черная оса-сфекс с большой головой, ярко-желтыми усиками и ногами. Она растеряна, обескуражена. Не спеша, заползает на комочек земли, пока я нацеливаюсь на нее пинцетом. Но неожиданно налетает ветер, и она, сверкнув угольком на светлом такыре, быстро уносится в сторону.

Удваиваю осторожность, продолжаю охоту и вскоре становлюсь обладателем нескольких ос. Их можно набрать хотя бы десяток, да жаль маленьких тружениц.

Теперь очередь за норками. Осторожно раскапываю их и всюду вижу в общем один и тот же план строения. Ход опускается слегка наклонно на глубину около десяти сантиметров, и от него в разные стороны отходят ответвления с ячейками. Они почти все закрыты, в них мешанина из обломков надкрылий, голов и ног мелких жуков-слоников. Это пища деток, заботливо запасенная матерями.

Строгого выбора в добыче нет, но больше всего слоников серых, маленьких, едва больше миллиметра. Для того чтобы воспитать одну детку, осе приходится добывать не менее сотни или даже более жучков. Сколько же воздушных рейсов проделала с такыра в пустыню каждая мать!

Только в редких ячейках я нахожу личинок ос. Они оплели себя рыхлой паутинкой с комочками земли. Мера неплохая. Если будет ливень, такыр затопит, в паутинном домике останется достаточно воздуха, пока солнце высушит почву. В остальных ячейках, вот так неожиданность, лежат куколки мух. Так вот почему возле норок крутятся серенькие мушки-тахины. Они коварные паразиты и ждут, пока отлучится хозяйка гнезда, чтобы туда забраться и отложить свое яичко в готовую ячейку с пищей. Мушки сегодня терпят неудачу. Хозяйки сидят в норках, не желают их покидать. Небо пасмурное, дует прохладный ветер. Мне тоже не везет. Как увидеть ос за охотой, если они сидят дома. Но я напрасно сетую на непогоду. Тучи неожиданно уходят в сторону, над такыром начинает сиять ослепительное солнце, и сразу же возле норок зареяли черные осы — сфексы. Откуда они взялись? Никто из нор еще не выбирался!

Сфексы оживленно носятся, будто разыскивают потерянные жилища. У них неважное зрение, не умеют отличать темные кучки выброшенной земли от поверхности такыра, слегка взъерошенной подошвами моих ботинок. Лишь бы была взрыхленная земля. Вот один стал кружиться над норкой. В это время из нее показалась головка осы, скрылась, вытолкнула кучечку земли, закупорилась.

Во второй, третьей норках также встречают бездомных бродяг. Зато в четвертой норке темная головка опускается вниз, открывает вход, и оса скрывается в чужом жилище. Необычное для сфексов гостеприимство!

Оса не пробыла долго в норе. Вскоре выскочила, скрылась, вновь появилась, но уже с ношей, тесно прижатой к груди. Я запутался, не могу понять, что происходит. Придется раскопать норку. Среди комьев земли нахожу двух ос. Одна еще не рассталась со своей добычей-слоником. Неужели обе осы живут в одной норке? Одна сторожит ее от непрошеных гостей, другая носит добычу, или обе заняты и тем и другим по очереди. Если так, то насколько это замечательно! Вот начало зарождения общественной жизни и разделения труда.

Теперь бы наблюдать и наблюдать, убеждаться, подтверждать догадку. Но что творится с моими глазами? От яркого солнца я слепну, все сильнее и сильнее, не могу смотреть. Совсем больно глазам, ничего уже не вижу. Пропала охота за маленькими сфексами. Поделом! Теперь буду знать, нельзя ходить на такыр без темных очков.

Предусмотрительная оса

В горах пустыни Чулак, как всегда, царила глубокая тишина. Спускаясь к биваку со скалистой вершины, осторожно ступал по каменистой осыпи. Иногда останавливался, задерживая взгляд на бескрайней пустыне, на далеких горах, видных на горизонте, на многочисленных вершинках ближних гор и распадках.

Неожиданно послышалось громкое жужжание рядом со мною. Прислушался. Где-то оса рыла норку, применяя свой удивительный вибратор. Но звуки его не были равномерными и высокими, как у осы-аммофилы, а сильно колебались от самых высоких до низких, тянулись долго или, наоборот, слышны были короткими рывками. Работал какой-то мне незнакомый землекоп.

Вскоре я его увидел. Среди камней трудилась большая оса с красным брюшком Sphex macsillosus. Нелегко ей было рыть норку в каменистой почве. Мешали разнообразные камешки. Здесь не то, что в глинистой однородной почве, приходилось все время прилагать усилия различной силы и продолжительности. И оса с искусством пользовалась своим замечательным инструментом, жужжала на все лады.

Хорошо было бы записать звуки вибратора сфекса на магнитофон! И, прижимая к телу тяжелую полевую сумку, чтобы она не раскачивалась на бегу, помчался к биваку. Добрался до осы через десяток минут мокрый от пота и запыхавшийся.

К счастью, оса еще работала. Но уже закапывала норку землей, энергично шаркая ногами и бросая ими струйки земли, закладывала камнями, утрамбовывала головой пробку. И тут вибратор был кстати. Использовала она его в полную силу, распевая на все лады. Стрелка индикатора магнитофона носилась из стороны в сторону, радуя мое сердце. Немного жаль, что я не поспел к тому моменту, когда оса занесла в норку свою добычу-кузнечика: такова человеческая натура — стремиться к воображаемому счастью и никогда его не достигать.

Долго и тщательно упаковывала оса свое строение. А когда закончила и принялась наводить свой туалет, я, скрепя сердце, принялся за разбой, стал раскапывать все строение. Очень хотелось взглянуть на парализованную добычу.

Пришлось немало потрудиться. И… напрасно. Норка оказалась пустой.

Ради чего же оса ее выкопала? Не могла же она в конце дня приготовить ее впрок на день предстоящий, ночью осы спят. Неужели вся ее работа была данью инстинкту, удовлетворению неосознанных чувств?

Скорее всего, осы-сфексы готовят норки заблаговременно и, приготовив их, тщательно закрывают от тех, кто любит пользоваться чужим трудом.

Каменистая пустыня бедна жизнью. Если только оса заранее приготовила жилище для будущей детки, то, наверное, она заранее нашла где-то поблизости и добычу! Иначе, какой резон тащить парализованного кузнечика за сотни метров!

Как бы там ни было, сфексы свои действия способны связывать с расчетом на предстоящие дела. Такие они предусмотрительные!

Охотник за охотником

Черная с темными пятнами на концах крыльев оса-сфекс, подвижная и сильная, разыскала солончакового сверчка, славящегося своей необыкновенно мелодичной песней. Ударом жала и капелькой яда она парализовала его и, беспомощного, поволокла по яркому от белой соли солончаку, чтобы спрятать в норку. В это время я на коленях, склонив голову, устроился возле раскапываемой норки, судя по всему, тоже принадлежавшей солончаковому сверчку.

Видимо, эта норка была хорошо известна черной охотнице, ранее ею обследована, так как неожиданное появление человека привело ее в замешательство. Сначала, ничего не подозревая, она взобралась со своей ношей на спину одного из нас, где мы ее и увидали.

Оса, охотница за сверчками, была мне неизвестна и поэтому, оставив свои дела и массу разбросанных вещей, я бросился преследовать незнакомку. Из-под машины тотчас же выскочила мою собака, куда она спряталась от несносной жары. Пес быстро сообразил, где находится предмет моего усиленного внимания, и чуть было не испортил все своим чрезмерным любопытством. Пришлось его возвратить к машине и привязать на поводок.

Между тем, оса свободно и непринужденно тащила свою добычу ловкими и большими прыжками, схватив челюстями за голову, расположив туловище кверху ногами и книзу спиной между своими ногами. Сперва она промчалась от места нашей встречи метров десять почти по прямой линии, затем стала описывать широкие зигзаги из стороны в сторону, будто разыскивая что-то потерянное и, наконец, решительно повернула в обратном направлении.

Иногда, оставив свою добычу на несколько секунд, оса заскакивала на растения, будто ради того, чтобы осмотреться и принять решение о направлении дальнейшего движения. Сила, ловкость и неистощимый запас энергии осы были изумительны. Вскоре она примчалась к месту нашей раскопки и здесь на чистой и ровной площадке юркнула в норку, утащив за собою и бездыханное тельце сверчка.

Дальнейшие дела были ясны. В норке оса отложит на сверчка яичко, зароет добычу в каморке и, закончив заботу о своей детке, отправится в очередной охотничий вояж. Таков порядок жизни ос-сфексов. Мы предоставили ей возможность заканчивать свои дела, а для того, чтобы изловить предмет нашего внимания для определения вида, водрузили над норкой полулитровую стеклянную банку и отправились продолжать прерванную раскопку.

Но случаю было угодно приготовить другой сюрприз. В стороне от раскопки появилась другая оса с такою же добычей. Она, так же, как и первая, волокла самца сверчка. Обычай неплохой! Для процветания сверчкового общества истребление части мужского населения не будет столь губительным, как потеря самок-производительниц. От численности сверчков зависело и благополучие ос-охотниц, специализирующихся на охоте на них. Пришлось опять оставить дела. Новая незнакомка озадачила своим странным поведением. Она недолго тащила свою добычу, задержалась в ямке возле солянок и тут начала долго и старательно массировать челюстями голову своей бездыханной ноши. Иногда она прерывала это непонятное занятие и, обежав вокруг сверчка, вновь принималась за странный массаж. Может быть, она так пыталась оторвать усики? Они, должно быть, мешали переноске груза. Но, приглядевшись, я убедился, что роскошные и длинные усики сверчка давно и аккуратно обрезаны, и от них остались коротенькие культяпки.

Но вот кончилось загадочное представление, оса (тогда я разглядел детально ее приемы) схватила челюстями за длинные ротовые придатки сверчка и скачками поволокла его, ловко лавируя между кустиками солянок анабазиса и татарской лебеды — единственных растений, покрывавших эту большую белую от соли низину.

Меня стало утомлять преследование осы с ее добычей. Давала себя чувствовать жара и душный влажный воздух солончака. Тело обливалось потом, хотелось пить, и воздух, как нарочно, застыл без движения. Вокруг низины на далеких желтых холмах пустыни один за другим появились длинные белые смерчи, все вместе они медленно передвигались по горизонту в одну сторону.

И тогда опять произошло неожиданное. Над занятой своими делами осой в воздухе повисла небольшая серая мушка с белой серебристой полоской между двумя крупными красноватыми глазами. Скачками прыгала оса, рывками над нею летела и ее преследовательница. У мушки тоже был неистощимый запас энергии, и она все время продолжала свой полет, лишь только раз присев на несколько секунд на вершинку травинки, когда оса попала в заросли солянки и слегка замешкалась. Так они и двигались, преодолевая около сотни метров: парализованный сверчок, черная охотница сфекс и серая мушка.

Наконец, кончился их путь. Оса направилась в норку, и я едва успел изловить висевшую в воздухе мушку, почти одновременно выхватил пинцетом из норки сверчка. Оса в недоумении выскочила наружу и тоже попала в мой сачок. Счастливый от улова, без него нельзя обойтись, чтобы узнать видовые названия незнакомцев, я поспешил к банке, которой была накрыта норка. Но под ней было пусто.

Прошло несколько часов. Оса не показывалась наружу. Поведение ее меня озадачило. Такая быстрая и энергичная, она не могла столь легкомысленно и попусту тратить время. К тому же ее жизнь не могла быть долгой, цветков, на которых можно было бы подкрепиться нектаром, не было.

Между тем, незаметно шло, и солнце склонилось к горизонту, жара исчезла, подул легкий ветерок. Белый солончак стал совсем синим, а когда солнце зашло и небо окрасилось красной зорькой, солончак порозовел.

Пора было кончать с первой осой. Едва я только поднял банку, как из норы пулей выскочил черный комочек, и, сверкнув крыльями, умчался вдаль. Будто оса только и ждала, когда банка будет снята. Быть может, стекло преграждало путь поляризованному свету неба и воспринималось ею, как чуждое тело, держало ее в ожидании, поэтому она ни разу не попыталась выбраться из норки!

Далее оказалось, что в норке, ранее принадлежавшей сверчку, которую он соорудил на время линьки, сбоку в вырытой каморке находится самец с роскошными прозрачными, превращенными в музыкальный инструмент и негодными для полета крыльями. Он тотчас же шустро встрепенулся, но без усов. На его груди между первой и второй парами ног лежало большое продолговатое и слегка прозрачное яичко искусной охотницы.

Наверное, капелька яда охотницы за сверчками обладала способностью погружать добычу в короткий наркоз.

Интересно бы узнать химический состав этого яда и выяснить, нельзя ли его использовать в хирургических операциях медикам.

Многоэтажные домики

Северный склон горы Лысой покрыт лесом. Стройные елочки ютятся по крутизне, поднимаясь кверху, уступая место каменистым осыпям и голым скалам с пятнами льда и снега. Несколько лет назад здесь прошел лесной пожар. Огонь потушили, а обгорелые деревья вырубили. На месте пожара быстро выросла пышная трава, и образовалась небольшая лысинка. С тех пор эту гору стали называть Лысой.

После темного хвойного леса на полянке все кажется необычным: и роскошные травы, украшенные цветами, и яркий солнечный свет. В горах Тянь-Шаня август самое солнечное время года, и воздух жужжит от насекомых. Я давно собирался познакомиться с жителями еловых пеньков на этой полянке.

Пенек, если он достаточно стар и простоял несколько лет после того, как спилили дерево, похож на многоэтажный домик, и стенки его изрешечены отверстиями-окошечками. Конечно, они не расположены как у настоящего дома этажами, но, если сосчитать окошечки, идущие от корней до самого верха, то пенек все же покажется чем-то похожим на настоящий небоскреб.

Окошечки в пеньках нескольких размеров. Овальные и крупные проделаны личинками жуков усачей. Такие же овальные, но поменьше принадлежат семиреченскому дровосеку. Но больше всего на пнях почти идеально круглых окошечек. Они сделаны осами-рогохвостами.

У рогохвостов длинный яйцеклад, прикрытый прочным футляром. Яйцекладом самка пробуравливает кору и древесину и откладывает в ствол дерева яички. Из них выходят личинки. Целых два года они растут, протачивая длинный ход в древесине. Этот ход плотно забит мелкими древесными опилками или, как их называют, буровой мукой. Только к концу второго года вырастает взрослый рогохвост. Он прогрызает круглое окошечко и вылетает из пенька.

Дырочки, проделанные рогохвостами, тоже разного размера. Даже беглого взгляда достаточно, чтобы разделить их на три группы. Самые крупные проделаны большим рогохвостом. Он внушительных размеров с ярко-оранжевой перевязью на конце брюшка. Средние принадлежат черному рогохвосту, а самые маленькие сделаны очень редким тянь-шаньским рогохвостом. Этого рогохвоста нет в моей коллекции насекомых и образ жизни его неизучен.

В некоторых местах пни усыпаны очень мелкими, почти точечными, отверстиями. Их просверлили лестничные короеды, насекомые очень интересные, живущие не под корой, как полагается короедам, а глубоко в древесине.

По отверстиям в пеньках нетрудно узнать не только насекомых, но и определить, в каком количестве они живут в лесу и разведать многое другое из их жизни.

В поисках тянь-шаньского рогохвоста я старательно подпиливаю пеньки и, стесывая тонкими слоями древесину, постепенно обнажаю ходы. И вот оказывается, что ходы, проделанные усачами и рогохвостами, прекрасные квартиры для самых разнообразных насекомых. Жителей в пеньках так много, что иногда я теряюсь и сразу не могу определить, с кем имею дело. Действительно, что может быть лучше этих помещений с аккуратными, почти гладкими стенками, непроницаемыми для неприятелей, защищающими и от дождей, и от холода.

Вот на дне вертикального колодца, где когда-то окукливался тянь-шаньский рогохвост, лежит кучка зеленых тлей. Они неподвижны, будто заснули на долгую зиму. Как могли попасть сюда эти насекомые? Неужели сами собрались на зимовку. Но зимовать еще не время.

Настойчивая работа топором и пилой, и снова передо мной кладовая с тлями. На этот раз вместе с зелеными тлями лежит и толстая черная еловая тля, живущая на тянь-шаньской ели, и еще коричневая тля с белыми пестринками. Насекомые неподвижны, но среди них кто-то барахтается, показывая черные подвижные усики. Потом показывается блестящая, будто лакированная, грудь и брюшко, и из хода выпархивает маленькая и очень изящная оса. Теперь все становится понятным. Это она заготовила для своих деток тлей и каждую парализовала жалом точно так, как это делают помпилы — охотники за пауками, аммофилы истребители гусениц бабочек, осы-бембексы — добытчики слепней и многие другие.

Потом среди опилок в другом ходе внезапно показывается целый склад мушек сирфид, стройных, тонких с брюшком, раскрашенным как у ос. Кто-то тоже старательно заготовил добычу впрок. Сирфиды лежат как живые, чистенькие, с аккуратно сложенными крыльями, прижатыми к груди ногами. Только одна из них слегка сморщилась, и сбоку ее видна белая червеобразная личинка.

Еще нахожу с десяток парализованных грибных комариков очень черного цвета с лимонно-желтым брюшком, крупных, около сантиметра длиной. Это великаны среди своих родичей. Я хорошо знаю этих комариков. Они недавно вывелись из куколок, и охотник за ними не замедлил этим воспользоваться.

Кто же охотник за сирфидами и комариками, удастся ли с ним встретиться?

Из одного хода не спеша выбирается стройная черная, с красным плоским брюшком, оса. Она лениво шевелит усиками. Ее бесформенные крылья еще не успели расправиться и отвердеть. Она только что вышла из куколки и впервые знакомится с яркими солнечными лучами.

В одном из ходов видна какая-то зеленая пробка. Осторожно ударяю топором сбоку, и открывается миниатюрная сигара длиной около трех сантиметров, сложенная из плотно прилегающих друг к другу подсушенных листочков. Это сооружение пчелы-листореза. В сигаре три ячейки, и вот уже из первой выбирается чудесная пчела, большеголовая, мохнатая и глазастая. Во второй и третьей ячейках вместо листорезов сидят также давно готовые к освобождению из колыбельки коварные осы-блестянки. Они вывелись из подброшенных их матерью яичек, съели провизию, заготовленную пчелкой, и уничтожили ее яичко.

Наверное, что-то очень интересное скрыто в ходе большого рогохвоста, запечатанного глиняной пробочкой. Заметить такой ход трудно. Глиняная пробочка плотна, слоиста и как бы сложена из двух тесно прилегающих друг к другу пластинок. Видимо, делалась эта пробка в два приема с перерывом на обед или в течение двух дней. За глиняной крышечкой располагается маленькая и пустая комнатка, за нею снова глиняная перегородка, только не такая массивная, а тоненькая и хрупкая. За этой перегородкой зияет черный ход. Из него вываливаются сморщившиеся и давно засохшие паучки и сухая обезображенная личинка. Жилище принадлежит осе — охотнице за пауками. Но какая-то болезнь погубила личинку, и запас пищи остался неиспользованным.

Продолжаю работать топором и пилой. Еще нашел одно запечатанное глиной окошечко многоэтажного домика. За второй перегородкой показываются шустрые усики, большая голова, и в подставленную пробирку выпархивает, сияя свежим одеянием, истребительница пауков черно-красная оса помпила.

Есть еще окошечко, закрытое не глиной, а липкой и тягучей еловой смолой. Смола дерева предназначена природой для защиты от насекомых, и вдруг кто-то сумел ею воспользоваться для своих дел. Наверное, обладатель запечатанных смолой ходов обладает какими-нибудь особенными челюстями или ногами, не боящимися столь липкого материала. Но в ходах сидят готовые к вылету и шикарно разодетые грабительницы осы-блестянки. Хозяин смоляной дверки остается неизвестным.

Вскрыть ход рогохвоста, не изувечив поселившегося в нем квартиранта, трудно. Прежде чем стесывать тонкие слои древесины, надо попытаться просмотреть ход. Приставляю к ходу большую лупу, а над нею зеркальце. Солнечный зайчик далеко проникает в темноту хода и там, в глубине, загораются чьи-то глаза или поблескивают усики. Тогда на два-три сантиметра можно топором снимать древесину. Но иногда обитатель хода, потревоженный сотрясением, пытается выбраться наружу и попадает под топор.

Один такой раненый обитатель маленькой квартиры оказался осой с тонкой длинной шеей и широкими передними ногами, похожими на лопатки. В ходах рогохвоста, наверное, этой осе помогает лопаточка выгребать буровую муку.

Среди множества пней один оказался очень большим и старым. Дерево, видимо, срубили еще до пожара в возрасте не менее двухсот лет. Основание пня засыпано буровой мукой, а из многочисленных окошечек выглядывали круглые черные головки. Но тут мне было нечего делать. В многоэтажном доме поселилась большая семья крупных черных лесных муравьев-древоточцев.

Солнце склонилось к горизонту, и на золотистую полянку легли глубокие тени. Стало прохладно, повеяло сырым воздухом. Как незаметно промелькнул день! Много интересного я увидел, и из всего этого оказалось немало того, что заставляет продолжать поиски.

Красноглазая тахина

Горы позади. Впереди Алакульская впадина ровная, как стол, уходящая вдаль к горизонту. Море зелени, тростники, цветы, черные пыльные дороги, цапли, белые чайки и звон комаров. Совсем другой мир после светлой и сухой пустыни.

Близится вечер. Вдали на горизонте показывается темная полоска деревьев. Едва заметная торная дорога к ней — находка, можно рассчитывать, что она приведет в место, хорошее для стоянки. После километра пути открывается спокойная река Тентек в бордюре старых развесистых ив, это долгожданная тень, в которой можно укрыться от солнца, отдохнуть, так как здесь влажный воздух.

Посредине реки виден небольшой остров. С него доносятся крики ворон и галок. Птицы кричат истошными голосами. Что-то произошло в их жизни. Сегодня из гнезд вылетели галчата и воронята, и у всех масса хлопот. Как одновременно у них произошло это событие!

Крики птиц надоедают. Уже сумерки, а шумное общество еще не успокоилось.

Ночью я просыпаюсь от крупных капель дождя. Неприятно переселяться из полога в палатку. Но небо чистое, на нем горят яркие звезды. Да дождь ли это? Наверное, на старой иве поселились пенницы и роняют вниз крупные капли белой пены. Как будто еще падают другие мелкие капли жидкости, но это, наверное, так кажется.

Рано утром мы просыпаемся под громкое и непрерывное жужжание множества работающих крыльев комаров и крики ворон и галок. Но стая птиц вскоре улетает на луга, комары прячутся от солнца в траву, а жужжание крыльев продолжается. Оказывается, всюду в воздухе, невысоко над землей, каждый на своем месте висит слепень-самец и неутомимо работает крыльями. Иногда резкий рывок в сторону, погоня за соперником, и вновь полет на одном месте. Самки ползают по ветвям деревьев. Им будто нет дела до брачных полетов своих супругов.

Солнце начинает пригревать. Пенницы перестали ронять на землю капли влаги. Но что творится с машиной! Она вся пестрит множеством поблескивающих пятнышек. Откуда они взялись?

На листьях старой ивы, под которой мы расположились, всюду разгуливают элегантные зеленые цикады. Пятнышки на машине от них. Это сладкие испражнения, предназначенные для муравьев. Но их здесь нет. Несколько лет назад река выходила из берегов, заливала рощу деревьев, и муравьи исчезли.

Когда-то против наводнения вдоль реки бульдозерами был сделан предохранительный земляной вал. Он слабо зарос растительностью, и почва на нем не слежалась, как следует. В земляном вале среди роскошных лугов — настоящее царство для роющих насекомых. Земляные пчелы, осы-аммофилы — охотницы за гусеницами, осы-церцерисы — потребительницы жуков, осы-бембексы — гроза слепней, всюду летают, ползают, скрываются в норках и выползают из них.

Над землей реют маленькие осы-церцерисы. Они что-то ищут. За одной осой, точно копируя ее полет, следует какая-то мушка. Иногда она отстает и садится на былинку, посматривая по сторонам яркими красными глазами на белой голове.

Я ловлю маленьких церцерис. Это самцы. Они поглощены долгим и трудным поиском своих сильно занятых подруг. Но зачем красноглазая мушка преследует самцов ос, какой от них прок? Если бы мушка собиралась на них отложить яичко, то она могла бы это сделать давным-давно и с большим успехом. Ей нужны самцы для чего-то другого. Наверное, по самцам она ищет норку самки, чтобы подбросить свое яичко на запасенных для личинок осы парализованных жучков.

Вот один из самцов, без устали реявший на крыльях, ныряет в норку. За ним тотчас же проскальзывает и мушка. Хорош кавалер, приводящий к возлюбленной ее заклятого врага!

Норка прикрыта мною кусочком земли. Начинается раскопка. Но из-под лопатки выскакивает только самец и его преследовательница мушка. Оба они забрались в пустое помещение.

Мимо меня только что промчалась более крупная самка церцерис. Бросив преследование самца, за ней сразу же увязалась и мушка. Оказывается, она следует не только за самцами. Обе скрылись в норке. Надо поскорее вырыть норку и изловить осу и ее недруга, чтобы потом узнать их видовое название. Как бы не упустить насекомых. Не установить ли над норкой какой-нибудь колпак!

Заложив норку камешком, спешу на бивак, беру марлевый полог и, накрывшись им, усаживаюсь возле норки, Теперь я смело могу приниматься за раскопку. Тот, кто вылетит из норки, никуда не денется.

В пологе душно, жарко, но зато я спокоен. И как только я не догадался прежде применить этот способ! Сколько в жизни было неудач при раскопках жилищ насекомых, находящихся в земле.

Снял камешек, прикрывавший норку, засунул в нее соломинку, начал раскопку. Вот из норки выскакивает стремительная мушка и садится на стенку полога. Это она, красноглазая тахина. А вот и сама самка церцерис. Не беда, что норка оказывается пустой, и оса-церцерис еще не заготовила в нее добычи. Тайна красноглазой тахины разгадана. Она злейший враг осы, разыскивает ее норки, следуя то за самцами, то за самками, за кем придется, лишь бы добраться до чужого добра и, проникнув в норку, подбросить яичко на добычу, предназначенную для потомства осы.

Незаметно проходит день. Вечереет. Постепенно растет гул крыльев, над травой в брачном полете опять реют самцы-слепни, тонко звенят комары. Стая ворон и галок возвратилась на свой остров, покрутилась и, вдоволь накричавшись, помчалась к далекому озеру Сассыккуль.

Длинные ноги и длинные челюсти

Мы сидим возле машины вокруг тента, постеленного на землю, завтракаем, посматривая на коричневые горы пустыни, на далекую синюю полоску гор Калканов с едва заметным желтым пятном Поющей горы и обсуждаем предстоящий маршрут путешествия. Пожалуй, нам больше не стоит задерживаться в этой обширной и горячей пустыне, нужно ехать дальше. Таково мнение большинства.

Неожиданно сверху рядом с машиной, сверкая ярко-голубыми с черной перевязью крыльями, садится большая кобылка Trinchus iliensis и быстро прячется в кустах терескена. Вслед за ней появляется оса-сфекс, большая, энергичная, смелая, в иссиня-черном одеянии. Не обращая на нас внимания, она мечется вокруг, будто кого-то ищет. Какие у осы длинные ноги. Зачем они ей такие?

Оса подбегает к тенту, вскакивает на банку из-под консервов, расправляет усы специальной кисточкой на передних ногах, потирает друг о друга задние ноги, широко раскрывает длинные и острые челюсти, потом захлопывает их так, что их острые концы торчат сбоку с противоположных сторон. Все это ловкими быстрыми привычными движениями. Потом поводит в стороны головой с большими черными глазами и, будто осмотрев всех нас, сидящих на земле, мчится дальше, горделивая, независимая и сильная. Она очень занята, ей некогда, у нее какое-то важное и неотложное дело. Я думаю: зачем осе такие длинные челюсти?

Черная оса не желает покидать наш бивак. Чем-то он ей приглянулся, все время крутится возле. Вдруг она быстро заскакивает в кустик терескена. В сухих веточках раздается шорох, он усиливается, потом появляется трепещущий клубок, ничего в нем не понять. Черная оса переплелась с большой кобылкой-тринхус. Вот кого она разыскивала и преследовала! Через несколько мгновений кобылка лежит на боку оглушенная, ее задняя правая нога, розовая изнутри и в деликатных пестринках снаружи, парализована, другая нога беспомощно размахивает в воздухе. Все произошло настолько быстро, что ничего не удалось разглядеть, как следует. Кобылка же постепенно приходит в себя. Переваливается с боку на бок, шевелит усами, сгибает и разгибает здоровую ногу, а когда черный хищник подбегает к ней, неожиданно подскакивает в воздух и расправляет большие голубые с черным крылья. Но оса уже повисла на своей добыче, кривые челюсти уже вонзились в кромку крыльев, прихватили брюшко. Обе добычи хищника падают на землю. Здоровая нога кобылки согнута и ей никак не разогнуться, мешает голова противника.

Ловок прием хищника! Всего лишь одна хватка челюстей, и у большой и сильной кобылки скованы крылья, брюшко и нога. Вот для чего, оказывается, осе нужны такие кривые и длинные челюсти!

Черное брюшко осы конвульсивно вздрагивает, его кончиком оса нащупала едва заметную впадину в месте прикрепления средней ноги к туловищу и туда вонзила острое жало. Еще один удар в грудь, и кобылка нема, глуха, недвижима, только мелкое дрожание усиков говорит о том, что жизнь еще не покинула ее тело, и оно, умело парализованное, превратилось в консервы для детки удачливой матери-охотницы.

Проходит несколько минут. Оса быстро бегает вокруг кобылки. Теперь ей надо рыть норку. Но разбойнице не нравятся посторонние наблюдатели, она замечает наши неосторожные движения и тогда садится верхом на большую кобылку, хватает челюстями ее короткие белые усики и, приподнявшись на длинных ногах, быстро тащит прочь свою добычу.

Теперь понятно, зачем осе длинные ноги!

Красавица оса меня заинтриговала. Интересно бы посмотреть до конца ее охоту, проследить ускользнувшие детали борьбы с кобылкой, да заодно забрать и ее саму для коллекции. Возможно, этот вид сфекса неизвестен науке.

— Может быть, еще останемся на день, — предлагаю я своим спутникам.

— Останемся! — все дружно соглашаются со мною.

Но никому более не удается увидеть чудесного черного охотника.

Дорога без ориентиров

В открытое окно лаборатории ветер доносил запах травы и легкий шелест листьев деревьев. Стук пишущей машинки и голоса разговаривающих слились в общий гул рабочего дня. Ушел очередной посетитель, хлопнула за ним дверь и в этот момент я увидал, как по столу бежит, волоча паука, небольшая оса Tripoxilon. Я знаком с этой смелой охотницей. Из мелких комочков глины она лепит домики-трубочки для своих деток и набивает их парализованными пауками. Оса довольно обыденная, и ее домики можно встретить в самых разнообразных, иногда неожиданных местах.

Однажды в экспедиции эта оса ухитрилась слепить глиняное жилище в радиоприемнике, лежавшем в углу палатки. За день энергичная труженица успела построить основательное сооружение. В конце дня приемник вынесли наружу, и оса, не найдя его на месте, долго и упорно металась по вещам, разыскивая исчезнувший и такой заметный ориентир.

О том, что оса искала радиоприемник, я догадался после, когда он вышел из строя и его пришлось разбирать. Тогда и обнаружилось несколько глиняных ячеек, набитых пауками, полусъеденными личинками осы. Потом я вспомнил о том, как целую кучечку глиняных домиков, забитых пауками, принадлежавших этой же осе, мне прислал пасечник Емельянов из-под Новосибирска. Гнезда ос он собрал в ульях. Как пчелы допустили осу в ревниво охраняемые от всех чужаков ульи, уму непостижимо. Оса не была врагом пчел. Но откуда это было известно трудолюбивым сборщицам нектара.

Сейчас оса, не мешкая, быстро тащила свою добычу. Она держала паука у себя между ногами брюшком кпереди, головою назад. Так, очевидно, было удобнее. Главная тяжесть ноши, брюшко, располагалось под грудью. Вот оса прыгнула со стола на радиатор центрального отопления, с него перебралась на подоконник. Сейчас упорхнет в открытое окно.

С интересом рассматриваю неожиданную посетительницу лаборатории. Никогда не подозревал, что эта истребительница пауков может забираться в дома и заниматься в них охотой. Случайно сделал резкое движение, оса, напугавшись, вспорхнула, вылетела в окно, но тотчас же возвратилась и стала бегать по подоконнику. Она явно разыскивала свою добычу, несколько раз совсем к ней приблизилась, но не заметила, так как паук лежал в углублении для рамы. Странно, почему оса не может найти паука на открытом месте.

Вот она, будто отчаявшись обнаружить потерянную ношу, вскочила на стол, оттуда на радиатор центрального отопления, повторяя путь, по которому ранее пронесла добычу, и опять занялась на подоконнике беспорядочными поисками. Подоконник ровен, ребро углубления для рамы всюду одинаковое, нет на нем никаких заметных ориентиров.

Долго мучилась оса. Мне хотелось ей помочь и придвинуть поближе ее добычу. Но, осторожная, она каждый раз улетала, напуганная моими движениями.

Так и не нашла добычу, бросила ее. И пролежал паук нетронутым несколько дней, пока я не забрал его и не спрятал в пробирку. Вот какая невезучая! В природе такой предмет, ровный и одинаковый, длиною около метра не встретишь, и как на нем сориентироваться.

В пробирке паук ожил, зашевелил ногами. Когда же я его трогал, он шустро, но как-то неестественно подпрыгивал. Так продолжалось более десяти дней. Потом он совсем заснул, но не испортился и целых два месяца лежал, как живой, постепенно высыхая и уменьшаясь в размерах. Видимо, яд осы был прекрасным консерватором. Вот бы узнать его состав и, синтезировав, применять для консервирования продуктов. Очевидно, он безвреден, если добыча, обработанная им, предназначалась для собственной детки. Кроме того, он может оказаться мощным антисептиком для лечения недугов человека.

Неутомимые охотники

Знойный воздух неподвижен. Замерли саксауловые деревья, и ни одна веточка не шелохнется. В небе застыло ослепительное и горячее солнце. Сквозь подошвы обуви жжет раскаленный песок, во рту пересохло, мучит жажда и кажется, будто все живое страдает вместе с нами. Но по гребням барханов оживленно носятся песчаные круглоголовки, сигнализируют друг другу хвостиками, бегают чернотелки, с треском крыльев взлетают кобылочки, воздух звенит от песен разных насекомых, и все будто радуется такому нестерпимому зною.

В полуденные часы в песчаной пустыне, поросшей редким саксаулом, трудно найти хотя бы клочок спасительной тени. Вот разве можно примоститься там, где с одной стороны выдуло бархан, и нависли над его поверхностью корни саксаула.

Когда сняты тяжелая полевая сумка, фотоаппарат и рюкзак, а мокрая от пота майка повешена на куст, сразу становится легче.

Рядом к саксаулу муравьи проложили дорожку и старательно доят тлей, сидящих на чешуйчатых галлах. Зажужжала в воздухе крупная сине-зеленая в желтых пятнышках пустынная златка и, грузно шлепнувшись, прицепилась за тоненькую веточку. В стороне временами взлетает песчаная кобылочка и, потрещав в воздухе крыльями, садится на песок. Какое-то насекомое, жужжа крыльями, настойчиво кружится возле висящей на кустике майки, отлетит в сторону и снова возвращается. Что ему там надо? По звуку полета это, кажется, оса и даже можно различить ее полосатое брюшко. Может быть, там на этой же веточке, на которой находится майка, она начала строить гнездо? Но оса неожиданно устремляется на меня и начинает виться вокруг, не прерывая настойчивой песни крыльев. Вот она, наконец, устала, села в сторонке на песок, шевеля брюшком и вздрагивая усиками, но не просидела и минуты, как снова взлетела и опять стала носиться вокруг.

Поведение осы меня озадачило. Что ей от меня надо?

Отдохнув, направляюсь в обратный путь к биваку, а оса следует за мною. Потом она исчезает, но через некоторое время их появляется сразу две. Что за странная местность, где осы зачем-то преследуют человека!

Тент растянут на самом берегу реки. Вокруг безлюдная пустыня. На земле видны следы джейранов, животные ходят сюда на водопой. Тент — плохое укрытие от жары, и как хорошо, что временами можно погружаться в воду в ожидании, когда спадет зной.

Вскоре после того, как мы устроили бивак, появились слепни. Большие, грузные, с крупными глазами, они охотятся за нами. Стоит только на минутку отвлечься, как ощущаешь болезненный укол. Поспешный взмах рукой напрасен, кровопиец ловко увертывается от удара и, взмыв в воздух, вновь ожидает удобного момента для нападения.

Ощущение, что за тобою происходит постоянная и настойчивая охота, по меньшей мере, сразу десятка кровососов, лишает покоя. Откуда они взялись здесь в таком количестве? Уж не в ожидании ли джейранов, посещающих водопой, сюда собрались эти несносные насекомые?

На второй день со слепнями происходит неожиданная перемена. Иногда наступают минуты, когда они все, как по команде, прячутся по закоулкам, забиваются в верхние углы конька тента, между экспедиционными вещами, и затихают. В такое время раздается гудение уже других крыльев, и под растянутый тент врывается пестрая энергичная оса.

Сомнений нет: слепни боятся ос. Вот залетел под тент неосторожный слепень и мгновенно столкнулся в воздухе с осой. В мечущемся клубке ничего не разобрать, но когда он падает на землю, видно, как оса наносит поспешные удары жалом, обхватывает добычу ногами, и, взлетев с нею, уносится вдаль, исчезнув за саксауловыми деревьями.

Так вот кто наши спасители! Мы с радостью приветствуем появление ос, сами ловим слепней и, удерживая за кончик крыла пинцетом, предлагаем их крылатым хищникам.

Вскоре осы разведали нашу стоянку, их стало много, а слепни изрядно присмирели, совсем стали другими. Осы такие энергичные, без устали разыскивают слепней, все время в полете, в движении, ни одна не присядет отдохнуть от напряженной охоты.

Оказывается, наши спасительницы не случайные охотники за слепнями. Они принадлежат к роду Bembex, все представители которого охотятся только на слепней и кормят ими своих личинок. Обычно бембексы населяют песчаные местности, в податливой почве которых роют свои норки. У ос-бембексов, с которыми мы встретились, оказывается, настолько хорошо развит инстинкт поиска своей добычи, что они разыскивают не столько слепней, сколько крупных животных, на которых потом уже и ловят кровососов. Вот почему оса кружилась вокруг моей майки, а затем и меня преследовала. Ее привлек запах пота.

Жизнь бембексов изучена слабо. Неизвестно, сколько слепней истребляет каждая оса за свою жизнь, как устроено ее гнездо, сколько поколений выводится за теплое время года, как они зимуют. Непонятно, почему эти осы редки, почему водятся не всюду и часто их не бывает в местностях, изобилующих крылатыми мучителями домашних животных и человека.

Жаль, что так мало этих неутомимых охотников, и неизвестно отчего это зависит…

Много лет прошло со времени моей первой встречи с неутомимыми охотниками за слепнями, и мне не раз приходилось наблюдать за этими истребительницами докучливых кровососов.

Однажды в жаркий июльский день, изнывая от духоты и жажды, мы подъехали к чудесному песчаному берегу реки, обрамленному тенистыми тугаями. Все с радостью бросились в воду.

Но возле нас тотчас же появились ненавистные слепни-дождевики. Из всех видов слепней эти особенно охотно нападали на человека во время купания. Незаметно, тихо, украдкой, не шумя крыльями, они усаживались на тело и наносили болезненный укол.

Но вот раздалось грозное гудение крыльев, и появилась желтая оса-бембекс. Она старательно летала вокруг каждого из нас в надежде схватить одного из кровососов. Кое-когда, устав, тяжело дыша (растягивая и сокращая брюшко, засасывая и выталкивая из трахей воздух), она садилась передохнуть на песок. Слепней же возле нас как не бывало! Все до единого исчезли. Будто их ветром сдуло.

Когда же смолк гул крыльев раздосадованной неудачей осы, вновь раздались недовольные возгласы и шлепки по телу моих коллег. Слепни опять стали нас награждать укусами.

Ехать в жаркую пустыню от реки не хотелось. Мы долго купались. Через полчаса нас снова проведала оса, и опять слепней след простыл. И так несколько раз!

Как ловко приспособились слепни различать своего недруга по звуку работы крыльев! Вот и происходит сейчас жестокая борьба между охотниками и их добычей. Наверное, эта борьба ослабевает, когда наступает год изобильный на слепней. Тогда среди множества кровососов оказывается немало неумелых и неловких. Они — благодатная добыча. Но, истребляя их, осы-охотницы работают против себя, своего потомства, так как оставляют самых ловких и тем самым совершенствуют слепневый народ. Ведь выживают наиболее ловкие, тихо звенящие крыльями осы. Погибают слепни, не умеющие угадывать приближение осы и вовремя от нее прятаться. Этот неуемный процесс взаимного приспособления бесконечен и будет продолжаться, пока есть на свете неутомимые охотники бембексы и их добыча — кровожадные слепни.

Наши симпатии на стороне милой осы, ей мы желаем удачи в этом трудном соревновании.

Вспоминая встречу с осами и слепнями, думаю о том, что можно было бы записать звуки истребительницы кровососов на магнитофон и использовать их для защиты от назойливых и болезненных укусов не только человека, но и домашних животных. Еще для успешной охоты бембексов, быть может, есть смысл кое-где устраивать для них площадки с песком, в которых удачливые истребительницы кровососов устраивают своих деток.

От слепней очень сильно страдают коровы и лошади!

Оса-полист

По небольшому гнезду ползает оса. Она заглядывает в каждую ячейку и что-то там делает. В ячейках видны маленькие светлые личинки. В тех же ячейках, которые расположены снаружи и, следовательно, сделаны недавно, поблескивают крохотные, светлые, с лакированной поверхностью яички. В каждой ячейке по одной личинке или яичку. Оса прилетела проведать свой домик и сейчас кормит потомство, отрыгая каждой личинке по капельке питательной жидкости.

Личинки голодны, давно ожидают свою мать, и каждая из них тянется кверху, просит еду. Совсем, как в гнезде какой-нибудь птицы с проголодавшимися птенцами.

Оса принадлежит к так называемым общественным и относится к роду Полистов. Это матка. Она благополучно перезимовала в укромном месте и теперь весною уже успела обосновать жилище с многочисленным семейством. Сперва она построила тонкий стебелек, прикрепив его прочно к камню, потом на вершине его сделала первую ячейку. Получилось что-то, напоминающее кубок на длинной ножке. Следующие ячейки стали надстраиваться вокруг первой, пока не получилось подобие маленьких осиных сот.

Воск, строительный материал пчел, осы не применяют, а используют как бы плохо отбеленную бумагу. Ее осы делают из волокон древесины, материала, из которого готовится нами настоящая бумага. Челюстями они соскребывают поверхностные рыхлые и выветрившиеся слои древесины, смешивая с клейкой слюной. Получаемая бумага прочна, легка, пориста и не разрушается дождями. Двадцать-тридцать ячеек с таким же числом деток вполне достаточная нагрузка на одну осу-матку, поэтому забот ей хватает.

Вот маленькие личинки подросли, стали большими, уже высовывают из ячеек свои коричневые головки, и некоторые из них заплели тоненькими нитями отверстие своей кельи. Вскоре из запечатанных ячеек выходят молодые осы.

Теперь у матки-основательницы целая куча помощниц. Молодые осы активно принимаются за общие дела. Кто строит ячейки, и гнездо растет с каждым днем, а кто ухаживает за потомством. Молодое поколение — бесплодные осы. Они не кладут яичек и поэтому их называют работницами.

Вскоре гнезда не узнать. Оно стало большим, ячеек в нем, пожалуй, около тысячи, и все покрыто чуткими пестро-желтыми осами-полистами. Изменилась и основательница гнезда — матка. Ее брюшко заметно увеличилось, и вся она стала неповоротливая и отяжелевшая. Ей теперь не к чему летать. Все заботы по гнезду с нее сняты, от одиночной жизни не осталось и следа. Матка занята только тем, что кладет яички в ячейки. Гнездо же стало настоящим общественным жилищем.

Личинки прожорливы и все время требуют еду. Работницы постоянно заняты охотой, добывают нектар цветков, мякоть фруктов и насекомых. Поймав какую-нибудь муху, оса отрывает от нее крылья, ноги, голову, а иногда и брюшко и из самой вкусной и богатой мышцами груди приготовляет своеобразный фарш. На охоте оса не пользуется жалом. Этим общественные осы отличаются от ос одиночных. Ее главное оружие — мощные и зазубренные челюсти, сильные крылья, цепкие ноги и жало, необходимое для защиты своего общественного жилища и его обитателей. Попробуйте прикоснуться к гнезду. Неосторожное движение, и осы уже заметили посетителя, забеспокоились, одна за другой взлетают в воздух, намереваясь строго покарать нарушителя покоя.

Ужаление осой болезненно. Кроме того, место, в которое было вонзено жало, краснеет и опухает. Хуже, когда жалит не одна оса, а сразу несколько. Самое же опасное — незаметно проглотить осу с фруктами. Оса успевает ужалить в гортань, и человек может погибнуть от удушья. Другая опасность для тех, кто носит очки. Попав между ними, оса может ужалить в глаз. Впрочем, такие случаи редки.

Осы очень энергичные насекомые. Они деятельны с раннего утра до позднего вечера. В самое жаркое время дня они не прекращают работу. Лишь бы поблизости находилась вода. Оживленный водопой ос можно увидеть где-нибудь на небольшом ручейке в жаркой безводной пустыне. Весной, когда в логах еще текут ручейки, матки-основательницы строят поблизости от них свои гнезда. Но вот наступает жаркое лето, ручейки высыхают, и за водой приходится летать за пять-десять километров.

В безводных местах осы удивительно быстро собираются к биваку, жадно слизывая капельки влаги с посуды, забираются в кружки с чаем.

За лето население осиного гнезда все время пополняется, и общество быстро растет. Чем крупнее осиное гнездо, тем оно неуязвимее. Кто осмелится напасть на большую компанию!

В конце лета осы начинают строить крупные и мелкие ячейки. Из крупных ячеек выходят будущие основательницы-матки, из мелких — самцы. И те, и другие покидают родительское гнездо, отправляясь в брачный полет. Вскоре самцы погибают.

Многие общественные осы устраивают гнезда под камнями, на стволах деревьев, под крышами домов и в других укромных местах. В горных еловых лесах Тянь-Шаня живет оса-веспула. Она прикрепляет свое гнездо к ветвям кустарников, а соты окружает многочисленными слоями бумаги. Гнездо имеет форму шара с единственным входом снизу. Слои серой бумаги все время надстраиваются сверху вниз. Такие гнезда лучше защищены от врагов, непогоды и, когда идет дождь, в нем сухо, тепло и уютно.

Оса-изобретательница

Не ожидал я, что у меня появятся противники ремонта дачного домика. И самые неожиданные.

В жаркую погоду домик сильно нагревался солнцем, зимою же за ночь быстро остывал.

Я решил засыпать мелкими стружками широкую воздушную прослойку в стенках. Вначале дело шло успешно, пока не пришла очередь за последней, находящейся с восточной стороны, стенкой. Тут, едва я установил лестницу, расширил щель и приготовился к работе, как мимо меня с гудением пронеслась оса, круто завернула в воздухе и, разомчавшись, вскользь задела за плечо. Маневр воздушного пирата можно было понять как серьезное предупреждение. За первой осой из щели, ведущей на чердак, высунулась другая оса и, пошевеливая брюшком, нервно вздрогнула крыльями. Может быть, осы меня пощадят, если буду работать тише?

Но хозяева чердака показали крутой нрав. Атаки повторялись одна за другой. Наконец, одна из защитниц своей семьи на лету вонзила жало в ухо. Оно побагровело, опухло. Ну что же! Я сам виноват, раз не посчитался с серьезными угрозами. Другие осы сразу нападают, жалят без разбора, с осами шутки плохи. Пришлось прекратить работу. Времени же оставалось мало. Суббота и воскресенье — единственные дни, когда можно заняться хозяйственными заботами на участке.

С грустью, я смотрел на незаконченные дела. Но выход нашелся. Вскоре солнце зашло за холм, на дачу упала тень, похолодало, а когда стемнело, я смело принялся за прерванную работу. Закончив засыпку стены, постучал молотком, укрепляя дощечки, а потом, взяв фонарик, разыскал своих противников на чердаке. Все они, дружная когорта численностью не менее двух десятков, вместе с маткой сидели плотной кучкой на гнезде, размером с чайное блюдце. Осы заметно волновались, но не решались покинуть свое убежище. Ночью они беспомощны. Я не стал мстить своим неуживчивым квартирантам и оставил их в покое.

Потом я не испытывал никаких неудобств от своих ядоносных сожителей. Лишь иногда на застекленную веранду залетали одна-две полосатые гостьи и, побившись о стекла, пытались выбраться из неожиданного плена, пока я им не оказывал помощь. Еще прилетали различные бабочки, наездники, комары-типулиды, а один раз пожаловал глазастый богомол. Всех их я, осторожно схватив пинцетом, выпроваживал на волю.

К осени появились назойливые мухи. Они крутились на веранде, садились на съестные продукты, назойливо лезли, куда не следует. Тогда я и обратил внимание на странную осу. Она постоянно наведывалась к нам и, старательно облетая окна веранды, присаживалась на все пятнышки на стекле, дырочки на рамах, на шляпки вбитых в дерево гвоздей. Ее привлекало даже собственное отображение в маленьком зеркальце, стоявшем на подоконнике. Устав, она садилась на стекло окна и отдыхала несколько минут. Странная была оса, непонятным было ее поведение.

Вскоре загадка посетительницы раскрылась. Оса, оказывается, не обладала хорошим зрением. Темные пятнышки она принимала за мух. И уж, наткнувшись почти вплотную на одну из них, хватала ее и, вонзив в нее жало, падала вместе с нею на подоконник или на пол. Пораженная ядом, муха мгновенно прекращала сопротивление. Прочно обхватив свою добычу цепкими ногами и быстро работая челюстями, оса принималась за ее обработку. Прежде всего, у мухи отсекала ноги. Потом, поблескивая на солнце, вниз падали прозрачные крылья. В последнюю очередь она отрывала голову. Пережевав ее и высосав содержащиеся в ней соки, оса бросала эту, казалось бы, питательную часть тела. Длинные щетинки, покрывавшие тело мухи, тоже клочьями падали вниз, как волосы из-под ножниц усердно работающего парикмахера. Обработав свою добычу и превратив ее в бесформенный кусок мясного фарша, добытчица уверенно направлялась к открытой двери веранды.

Визиты полосатой охотницы, оказывается, продолжались издавна, я об этом не подозревал, а белый подоконничек был основательно усеян обломами трофеев.

Самых крупных мух оса избегала. Очевидно, эта добыча была ей «не по зубам».

Окно веранды — идеальное охотничье угодье. Если муха успевала вырваться из цепких ног осы, то она проявляла крайнюю тупость, стремясь к свету и стукаясь о стекло почти в том же месте, где произошла встреча с хищницей.

Покидая веранду, оса так стремительно мчалась на своих сильных крыльях, что мне пришлось потратить немало времени, прежде чем удалось проследить ее путь. Он вел в щелочку на чердак, ту самую, из которой как-то вылетали осы-защитницы, мешая заниматься ремонтными делами.

Оса, истребительница мух, не занималась ничем другим, кроме избранной ею профессии, так как не проходило и пяти минут, как оса появлялась вновь, принимаясь за старательный облет окон и присаживаясь на все пятнышки, прежде чем столкнуться с мухой. За день наша труженица совершала не менее сотни рейсов. Она работала одна — эта ловкая добытчица мясной еды — и никогда более одной осы на веранде не было.

Очевидно, сигнализация среди ос плохо развита, и удачливая охотница не умела позвать за собою никого другого на столь удачный промысел. И никто не пытался следовать примеру одиночной охотницы, не то, что у пчел, муравьев или термитов.

К вечеру почти все мухи были истреблены, и последние визиты незадолго до захода солнца были самыми продолжительными и трудными. Тогда мне становилось жаль прилежную осу, я при помощи сачка добывал какую-нибудь спрятавшуюся в укромный угол хитрую муху и подносил ее в дар избавительнице от этих неприятных насекомых.

Наша оса определенно была изобретательницей. И, как всегда бывает в таких случаях, к своему изобретению она подошла случайно: попала неожиданно на веранду, билась, как и все насекомые, в окна, пока случайно не поймала муху и не вылетела с нею благополучно в открытую дверь. Как бы там ни было, наша оса-изобретательница была верна своей профессии. Благодаря ее стараниям, гнездо выглядело отлично, приплод на нем был богатым, и к осени на сотах появилось множество самцов и самок.

Осы, чувствующие взгляд человека

К концу лета осиные гнезда разрослись, стали большими, и на них появилось войско черно-желтых ворюг и разбойников. Они шныряли везде и всюду, и каждая оса приспособилась к своему узкому ремеслу. Кто ловил мух и, тщательно пережевав пищу, готовил из нее мясное блюдо, кто пристрастился к сладкому, нападая на варенье и фрукты. В общем, соседство ос с человеком проходило благополучно: осы миролюбивы, если не трогать их самое сокровенное — жилище. Поэтому дачники терпели ос, осы терпели дачников.

Мой сосед по даче рассказывает.

— Такая она хитрая, оса. У меня на чердаке над самым ходом гнездо. Я каждый раз пролезаю совсем от него близко и осам хоть бы что. Подергают брюшком, пошевелят крыльями. Мол, «смотри, видали тебя, следим за тобой!». Я их уже изучил, знаю. Чтобы не трогали меня, не гляжу на них, или только так, краешком глаза, мимоходом.

— Неужели на них смотреть нельзя? — заинтересовался я.

— Никак нельзя, она человеческого взгляда не любит, очень боится. А как же! Человеческого глаза боится любая птица или зверь. Стоит мне на моих ос посмотреть прямо, они сразу в беспокойство кидаются. Тогда удирай. Не то зажалят!

Рассказ соседа меня очень заинтересовал. Неужели действительно осы ощущают взгляд человека, понимают, что на них смотрят. Но осы близоруки. Может быть… и пошли разные догадки.

— Покажите мне своих ос! — прошу я соседа.

На чердаке, над самым люком, на шиферной крыше вижу обычное осиное гнездо. Часть ячеек на нем прикрыто белыми крышечками. Забираюсь на чердак, отхожу в сторону, смотрю. За мною пролезает и сосед. Его голова почти в двадцати-тридцати сантиметрах от гнезда. Осы спокойны.

— А теперь смотрите, что они покажут! — говорит хозяин дома, и, повернув лицо, смотрит в упор на гнездо.

Мгновенно вся мирная компания встревожилась, затрепетали крылья, задергались брюшки. С грозным гудением несколько ретивых защитников взмыло в воздух.

Мой сосед поспешно юркнул вниз. Осы покрутились, облетели вокруг меня несколько раз. «Ну, думаю, теперь достанется мне». Вот так осы! Кто бы мог подумать такое. Осторожно направляюсь к люку, спускаюсь в него. Смотрю вниз, в сторону, даже краешком глаза боюсь взглянуть. Осы милостиво пропускают меня. Я их побаиваюсь, так как ношу очки. Оказавшись случайно под стеклом, оса может ужалить прямо в глаз.

У меня, кажется, уже нашлась отгадка странного поведения сварливых насекомых. Сейчас проверю. Я поворачиваю голову, закрываю рот, смело, настойчиво пялю глаза. Осам нет никакого дела до моего взгляда, они его не замечают, не видят! Тогда я, отнимая руку от лица, чуть-чуть дышу на гнездо. Чутьистые разбойницы мгновенно уловили запах изо рта. Что тогда произошло. Неприятно вспоминать, как я, сопровождаемый разъяренными осами, мгновенно слетел вниз по лестнице и, едва не сбив с ног хозяина дома, выскочил во двор.

Я рад своей отгадке. Не чувствуют осы взгляд человека, но запах изо рта ощущают мгновенно, тотчас же настораживаются и принимают меры к защите своего хозяйства. Так что можно пролезать мимо гнезда и смотреть на него, только прикрывая рот рукою, и не дышать в сторону ретивых защитников.

Осиная община

В прошлом году на чердаке дачного домика возле большой щели среди деревянных балок несколько перезимовавших самок ос принялись строить свои гнезда. Вскоре осиные соты разрослись и слились в одно большое, неправильной формы жилище. Жители его соединились в один большой, сложный коллектив со множеством ос-работниц и несколькими осами-матками. Осы, для которых обычна форма общественной жизни отдельными изолированными и подчас враждующими друг с другом семьями, оказывается, перешли в другую форму общественной жизни — в содружество нескольких семей с несколькими родительницами. Подобное я не раз наблюдал у муравьев.

Случай этот был необычен, он противоречил укоренившемуся, особенно среди энтомологов, представлению о стандартности инстинкта и показывал, насколько изменчиво поведение насекомых.

Когда пришла осень, на большом гнезде появились самцы и самки, старые жители постепенно погибли, а молодежь, покинув родительскую обитель, выбралась на божий свет.

В теплые весенние дни, пробудившиеся осы чем-то заболели, многие из них погибли и валялись в саду. Тот, кто выжил, принялся за извечные заботы о продолжении осиного рода, а возле трещины на чердаке появились три осы-основательницы, и, что интересно, каждая из них на месте прошлогоднего общинного гнезда принялась сооружать свое собственное гнездышко.

Я давно заметил, что там, где было старое гнездо, осы строят новые. Если же старое гнездо было уничтожено, все равно строилось новое гнездо на месте старого. Видимо, строительницей нового гнезда оказывалась одна из воспитанниц старого, материнского. Сейчас история с коллективным жилищем стала повторяться, но осы не стали в точности следовать обычаям своих родительниц, а просто две из них тотчас же примкнули к третьей. Сложная осиная семья возникла быстро из трех ос-основательниц. Дела общины шли успешно, и в начале мая нигде, ни у кого не было такого большого гнезда, да еще и переполненного детворой.

Через год история с коллективным жилищем повторилась в третий раз, но уже в другом месте, там, где из фронтона крыши выпал маленький кусочек дерева, получился как бы леток. Им быстро воспользовались осы, и на чердаке возле него рядом друг с другом сразу обосновались четыре самочки. Но вот появились детки-дочери, гнезда стали быстро разрастаться и сомкнулись в одно сплошное осиное сооружение.

Вначале осы разбирались, где свое, а где чужое жилище. Потом все перепуталось, и соты стали общими. В этом сооружении было более ста ячеек, усеянных осами. Осы были очень чуткими, осторожными, и я решался приближаться к ним только вечерами и в сырую прохладную погоду, когда воинственность и настороженность жителей большого дома заметно снижалась.

К большому сожалению, на этом мои наблюдения прекратились, я так и не узнал, перешли ли осы ко второй форме жизни общественными семьями. Как бы там ни было, факт этот представляет большой интерес.

Компасное чувство

По дну ущелья среди диких угрюмых скал пустынных гор тянется чудесная зеленая долинка. Извилистой змейкой ее разрезает темно-зеленая полоска кустарников, скрывающая быстрый горный ручеек. Ущелье безлюдно, все его обитатели непуганы, живут по-своему, по особым, не известным нам законам. А сколько здесь насекомых! Всю жизнь можно ходить по узкой долинке среди диких скал, смотреть и разгадывать тайны маленьких существ.

Сегодня мы из пустыни заглянули в ущелье, чтобы отдохнуть от жары и пополнить запасы воды. Едва выйдя из машины, я сразу же заметил на кустике терескена небольшое гнездо темных ос. Увидев меня, они вздрогнули крыльями, насторожили усики, принялись быстро сокращать брюшко, а кое-кто угрожающе взмыл в воздух. Шутки со смелыми и самоотверженными защитниками своего дома опасны и, чтобы избежать неприятности, пришлось отвести подальше машину.

Захотелось сфотографировать гнездо. Но осы не подпускали близко, взмывали в воздух и я, посрамленный, удирал с возможной быстротой. Нет, лучше к гнезду не подходить, пока не успокоятся его хозяева, и побродить по долинке в надежде на встречи с другими насекомыми.

Вскоре я забыл про ос. Внимание отвлекли скопления ракушек погибших улиток. Они встречались большими группами с западной стороны кустиков и напоминали настоящие кладбища хорошо заметными издалека ярко-белыми пятнами. Что заставляло улиток собираться перед гибелью вместе? Как отгадать эту маленькую тайну!

Но осы сами напомнили о себе. Их оказалось много в ущелье. Одно за другим я нашел пять гнезд, и все они, как по заранее принятому строительному плану, располагались тыльной стороной на запад, а ячейками на восток. Одно и то же правило построения не может быть случайным, и я, задумавшись, пытался найти ответ.

Осы-защитницы всегда стерегут гнездо, располагаясь на ячейках. Тыльная поверхность строения пустует или ее используют, когда спереди все места заняты. Рано утром в ущелье всегда прохладно, осы слегка коченеют, становятся немы, глухи, беспомощны. Первые лучи восходящего солнца освещают гнездо со стороны ячеек, быстрее согревают и приводят в чувство бдительных собственниц. Разве в этом не резон!

Наступает день. Южное солнце нещадно льет на землю жаркие лучи. Гнездо в это время направлено к нему узким боком и не сильно нагревается. И в этом оправдывается расчет!

К вечеру не бывает холодно. К тому же, заходящее солнце слегка согревает тыльную поверхность гнезда.

И еще есть одно преимущество. По ущелью, тянущемуся с севера на юг, днем дуют ветры снизу вверх, ночью же сверху вниз. Иногда ветер разыгрывается не на шутку. Ветер меньше раскачивает гнезда ос, находящиеся к нему боком, это особенно важно для хрупкого, сложенного из бумаги, сооружения.

Вот, оказывается, сколько преимуществ в расположении гнезда! И осы издавна, руководствуясь компасным чувством, строят гнезда фасадом на восток, тылом на запад. Конечно, не везде так ведут себя осы, и все здесь рассказанное, наверное, местная черта здешних ос.

Прежде чем покинуть ущелье, решаюсь еще раз сфотографировать первое гнездо. Оно самое открытое, красивое и удобное для съемки. Осторожно, очень медленно протягиваю вперед фотоаппарат, едва дыша, устраиваюсь рядом. Каждое движение отнимает уйму времени. Осы насторожены, вздрагивают. На этот раз все же благосклонно позируют, и мы расстаемся без всяких конфликтов.

Настойчивая оса

Въехать в одно из ущелий гор пустыни не удалось. Дорогу размыло весенними потоками. Пришлось, лавируя между многочисленными камнями, развернуть машину и встать напротив изъеденных ветрами красных скал. Этот разворот стоил жизни большому серому богомолу: он случайно попал под колеса машины. Погибшего богомола быстро разведали муравьи-бегунки, оторвали от него брюшко и утащили в свое гнездо. Подоспела и оса-веспа, спикировала на добычу, впилась челюстями в грудь богомола. Но добыча застряла между камешками, трудно ее вытащить.

Бегункам не понравилась оса, и они дружно на нее набросились. Смелая и ловкая оса ожесточенно отбивалась от черных хищников, хватала их челюстями, отбрасывала в стороны, била по ним большой головой, швыряла крепкими ногами, а когда муравьи цеплялись за нее, взмывала в воздух и пикировала сверху вниз, как ястреб на добычу.

Бегунки, оказавшиеся в воздухе, поспешно падали с осы. На земле же ловкие и быстрые они увертывались от ударов, хватали осу за ноги, за усики, тащили в разные стороны. Иногда они ухитрялись ее укусить, но безуспешно: прочные доспехи хорошо защищали противника.

Упорству черных муравьев и настойчивости осы, казалось, не было предела. Битва изобиловала множеством острых моментов, разнообразием приемов.

Отбиваясь от муравьев, оса настойчиво теребила богомола, пытаясь оторвать от него хотя бы кусочек. Но бегунки не желали делиться с претенденткой на их добычу, не давали осе ни секунды покоя, нападали смело, решительно и ловко. Вскоре их отряд увеличился, и осе стало трудно бороться с многочисленными противниками. Позвать своих товарок оса не могла: то ли это не было в осином обычае, то ли слишком далеко был ее дом.

Долго наблюдая за ожесточенной схваткой, я горько сетовал на то, что не имел с собой киноаппарата. Удивительную смелость, ловкость и настойчивость продемонстрировали друг против друга противники. Наконец, оса все же изловчилась, оторвала ногу у богомола, взмыла с ней в воздух, исчезла и больше не появлялась. Дружная компания муравьев быстро разорвала на части несчастного богомола и утащила.

Представление закончилось. Можно было отправляться в поход. Я успел сделать несколько снимков, хотя опасался, что получатся они смазанными, несмотря на выдержку в одну пятидесятую секунды. Уж очень молниеносными были движения враждовавших насекомых!

Перепутали

Мой сосед спрашивает:

— Что такое, в чем дело? Как только из гаража Аяббергенова выезжает машина, в двери моего гаража бросается целая стая ос. Да таких злых, что не подойдешь к ним!

— Ну, а что дальше? — спрашиваю я его.

— Дальше, жду, пока не уедет Аяббергенов и не закроет свой гараж. Тогда и осы исчезают.

— Куда исчезают?

— Сам не знаю, куда. Исчезают и все!

Рассказ соседа меня заинтриговал. Все выглядело странным и непонятным. Наши гаражи все однотипные, выстроились в ряд под одной кровлей, у всех одинаковые ворота, выкрашены в зеленый цвет. Гараж Аяббергенова крайний слева.

Сейчас осенью, как обычно, появилось много ос. Скоро вылетят из этих гнезд самки и самцы, и семьи распадутся. Самцы после оплодотворения самок погибнут, погибнут и осы-работницы, а молодые самки разлетятся в поисках укромных мест для зимовки. Пока же они всюду летают злые и бесцеремонные.

Возле гаража Аяббергенова ос не видно. Хотя, замечаю, одна, за ней другая пролетели в самый верхний угол двери. Через некоторое время еще несколько ос туда же спряталось. Наверное, там гнездо. Но зачем все же им бросаться в чужой гараж? Придется подождать владельца загадочного гаража, когда он приедет на своей машине.

Сегодня я спешу с работы пораньше, буду отгадывать осиную загадку. Добираюсь до гаража, дежурю возле него. Наконец, появляется знакомая коричневая «Победа». Хозяин открывает гараж, и оттуда внезапно вылетает целый рой потревоженных ос. Сперва они мечутся в воздухе, потом все до единой бросаются к двери гаража соседа и крутятся возле правого верхнего угла двери, пытаются проникнуть в щелки косяка, забираются туда, выползают обратно. Все, действительно, происходит точно так, как было рассказано.

Расспрашиваю владельца коричневой «Победы» про ос.

— Да вот, — отвечает он, — как открою дверь, так они и вылетают целой кучей, крутятся. Тут у них где-то в щели между поперечной балкой и кирпичной кладкой, наверное, гнездо. Надоели осы. Еще ужалят!

Ос же становится все больше, все они белые. Осы выскакивают одна за другой из щели потолка и примыкают к рою, крутящемуся возле двери. Странное поведение ос, чем же его объяснить!

Машина поставлена в гараж, хозяин его закрыл дверь и направился домой. А осы?

Осы моментально прекратили атаковать соседний гараж и переместились туда, откуда вылетели. Одна за другой дружно и поспешно полезли в щелку и вскоре исчезли.

Так вот в чем дело! Потревоженные машиной, вылетев из гнезд, они не могли определить, где находится их обитель. Раскрытая дверь изменила всю ориентацию. Зато закрытая дверь соседнего гаража была такой же, как и возле их убежища, там, по-осиному представлению, и должно находиться их гнездо, туда и следовало стремиться. Хозяин этого гаража редко ездил на машине, и поэтому осы не могли научиться вести себя, как следует, и каждый раз, когда открывался гараж, заблуждаясь, впадали в панику.

Вся эта короткая история говорит о том, что в ориентации ос так же, как и в ориентации пчел, имеет большое значение расположение, цвет и форма предметов, окружающих гнездо. К подобному выводу ученые пришли после многочисленных экспериментов над пчелами. А здесь эксперимент получился сам собою. И очень убедительный!

Борщевик

Всюду на лесных полянках расцвело зонтичное растение борщевик. Белые соцветия, как большие тарелки. Они источают тонкий и сильный аромат, струйки его несутся по лесу и манят к себе насекомых. Многих привлекает борщевик. На нем расселись важные и неповоротливые, одетые в толстую броню зеленые жуки-бронзовки. Большие пестрые мухи с жужжанием вьются вокруг цветков. Бабочки-бархатницы чуть слышно машут крыльями, осторожно развернув тонкий хоботок, при малейшей тревоге тихо взлетают в воздух. Но больше всех любят борщевик осы самых разных форм и расцветок. Должно быть, поэтому около борщевика еще крутится масса всяких безобидных насекомых, подражающих осам.

Очень похожи на ос пилильщики. Часто залетают на это растение крупные мухи-сирфиды в изумительном маскарадном костюме, похожем на осиный. Нужен зоркий глаз, большое внимание и знание насекомых, чтобы распознать обман, на лету разгадать пилильщика по талии — она у него совсем не осиная, хотя во всем остальном подделка совершенна. Или с помощью лупы убедиться, что и другая подражательница не оса, а муха-сирфида, у нее не четыре, а два крыла, темная полоска на крыльях не складка, как у осы, а обман.

За нектаром на цветки летит многочисленный пчелиный народ вместе со своими подражателями, главным образом, мухами. Немало здесь и наездников с длинным яйцекладом.

Яркие белые соцветия выделяются своими большими размерами, хотя каждый отдельный цветочек, его слагающий, совсем крошечный. В единении — сила!

На светлом фоне отчетливо видны посетители борщевика. Вот почему летят к нему лишь те, кто не боится врагов, обладает толстой броней или ядом и яркой предупреждающей окраской. В такой одежде даже выгодно быть на виду, чтобы никто не ошибся сослепу и не тронул попусту. Для подобных гостей, наверное, и цветет белый борщевик с соцветиями размером с большую тарелку.

Маленький оазис

Желтую пыльную пустыню, окаймленную голыми фиолетовыми горами, объели овцы, уничтожили все, что выросло весной. Остальное засушило солнце.

Воды в канистрах мало, путь впереди неясен, и поэтому немного боязно: что делать, если случится неладное с машиной. Но она, перемахивая через холмы и небольшие распадки, мерно и весело стрекочет мотором. И вдруг неожиданно из-за бугра выглянули ярко-зеленые вершины деревьев. Даже не верится. Не может здесь быть деревьев, а если и есть, то возле них обязательно люди, скот, пыльная земля, выбитая копытами. Но перед нами открывается небольшое ущелье и оазис из старых и высоких ив. В оазисе крохотный родник, густая тень, прохлада, влажный воздух. Как мы рады этому раю!

К машине же нельзя прикоснуться, такая она горячая, стынет в тени. Не беда, что со всех сторон к нам, размахивая длинными ногами, бегут клещи-гиаломмы, неважно, что несколько тощих комариков заявляют о себе острыми уколами, предупреждая о предстоящей вечерней атаке, — всем хочется отдохнуть от жары. Деревья большие, развесистые, на них невольно заглядишься. Многие распластали по земле толстые стволы, извиваются, будто удавы. И сколько же им человек нанес ран пилами и топорами!

Беспрестанно напевает иволга. Здесь живет только одна парочка этих птиц. Ее никак не разглядеть в густой зелени листьев. А если и выскочит на секунду на голую ветку, то, заметив на себе взгляд человека, сразу же спрячется. Безумолчно пищат птенцы воробьев. Здесь только одно их гнездо. Пустыня голая, еды в ней мало.

Тихо… Но иногда будто загрохочет поезд, это громко зашелестят от порыва ветра листья, а одно дерево запоет тонким страдальческим голосом: какая-то ветка трется о другую и будто плачет.

Все проголодались, дружно готовят обед. А мне, водителю, привилегия. Пользуясь ею, я усаживаюсь возле родника. С десяток толстых-претолстых, солидных и, наверное, уже старых жаб шлепнулись в воду, десятки пар глаз высунулись из воды и уставились на меня: «Что понадобилось человеку в нашей тихой обители?» Жабы терпеливы. Вот так, застыв, будут глазеть на меня часами. Но и мне от усталости не хочется двигаться. Посижу здесь, послушаю крики иволги, чирикание воробьев, шум листьев и скрип ветвей дерева.

Прилетела стайка розовых скворцов, покрутилась и умчалась снова в жаркую пустыню. Появилась каменка-плясунья, посмотрела на нас, взобралась на камешек повыше, покланялась и — обратно кинулась в жару, полыхающую ярким светом.

Родничок — глубокая яма около двух метров в диаметре, заполненная мутной синеватой водой. Один край ямы пологий, мелкий. Через него струится слабый ручеек и вскоре теряется в грязной жиже. К пологому бережку беспрестанно летят насекомые: большие полосатые мухи-ежемухи, поменьше их тахины, цветастые сирфиды. Еще прилетают желтые, в черных перевязях осы-веспиды. Все садятся на жидкую грязь и жадно льнут к влаге.

Все же я пересидел жаб, они почувствовали ко мне, неподвижному, доверие. Одна за другой, не спеша и соблюдая достоинство, приковыляли к мелкому бережку и здесь, как возле обеденного стола, расселись, спокойные, домовитые. Ни одна из них не стала искать добычу. Зачем? Вот когда муха окажется совсем рядом, возле самого рта, тогда другое дело: короткий бросок вперед, чуть дальше, с опережением, — и добыча в розовой пасти. Вздрогнет подбородок, шевельнутся глаза, прикроются наполовину, помогая протолкнуть в пищевод добычу, и снова покой, безразличное выражение выпученных глаз и застывшая улыбка безобразного широкого рта.

Если муха села на голову жабе, то та не обращает на нее никакого внимания. С головы ее не схватить. Пусть сидит, кривляется, все равно рано или поздно попадет в рот.

Страдающим от жажды насекомым достается от жаб. Одно за другим исчезают насекомые в прожорливых ртах. Только осы неприкосновенны, разгуливают всюду безнаказанно, и никто не покушается на их жизнь. Как и осы, неприкосновенны беззащитные мухи-сирфиды. Не зря они так похожи на ос. Им, обманщицам, хорошо. Их тоже боятся жабы.

Как мне захотелось в эту минуту, чтобы рядом оказался хотя бы один из представителей многочисленной когорты скептиков, подвергающих сомнению ясные и давно проверенные жизнью факты. Чтобы понять сущность подобных явлений, необходимо общение с природой. Что стоят голые схемы, рожденные в тишине кабинетов вдали от природы. Как много эти скептики внесли путаницы, ошеломляя окружающих заумной вычурностью потоков слов, прикрывающих темноту духа!

Жабы разленились от легкой добычи, растолстели. Легкая у них жизнь. Их никто не трогает, кому нужны они, такие бородавчатые и ядовитые. А пища — она сама в рот лезет. Успевай хватать и проглатывать.

Бутылочные пленники

Первый раз такую необычную бутылку из-под водки я увидал несколько лет назад на берегу реки Или. Она была оставлена теми, кто рьяно сочетает любовь к рыбной ловле с поклонением спиртным напиткам. Бутылка лежала в тени кустика, а внутри ее чернела порядочная кучка мертвых мух.

— Что за чертовщина! — подумал я. — Уж не могли же рыболовы под воздействием паров алкоголя заняться поимкой мух.

Мухи, насколько я запомнил, очень похожи на домашних или на синантропных, как их принято называть в энтомологии. Такое название получило несколько видов мух, стремящихся к человеческим жилищам и обитающих возле них. Судя по всему, пленницы бутылки принадлежали к роду Муска, к которому относится и обитательница наших жилищ Musca domestica. По всей вероятности, они сами забрались в бутылку, возможно, привлеченные слабым запахом алкоголя, и там погибли, не сумев выбраться обратно. На всякий случай я вытряхнул несколько мух на землю и бросил в морилку, собираясь наколоть в коллекционную коробку и потом определить. Но что-то отвлекло меня от этой находки.

Вспомнилась эта находка не случайно. Сегодня, возвращаясь из поездки в горное ущелье, я свернул в маленький отщелок, чтобы привести в порядок машину и освободить мотор от лёссовой пыли. Место остановки оказалось неудачным. Здесь, судя по всему, был пикник захламителей природы, валялась бумага, папиросные коробки, консервные банки и неизбежная бутылка водки. В ней чернела бесформенная масса жуков, принадлежащих к семейству Silphidae-Мертвоедов. Для того чтобы изловить столь большую их компанию, следовало приложить энергию нескольких квалифицированных собирателей в течение нескольких дней или, по меньшей мере, выбрать этих любителей мертвечины из трупа основательного размера. Тут же не могло быть сомнений, жуки сами нашли себе заточение, привлеченные оставшимся в посудине алкоголем.

Но откуда у мертвоедов столь странная любовь к горячительным напиткам?

По всей вероятности, всякое гниение трупа сопровождается также и спиртовым брожением, его ничтожные следы в воздухе, доносившиеся из бутылки, приманили к себе необыкновенно чутьистых жуков.

После находок этих бутылочных пленников, бывая за городом и завидев следы пикника, просматривал водочные бутылки. И вот новая находка! Бутылка забита осами-полистами.

Бедные труженицы! Неужели, попав в бутылку, они, умирая, не могли подать сигнал бедствия, предупредив своих товарок. Другие, наверное, завидев своих в бутылке и зачуяв запах алкоголя, без раздумий туда забирались. Теперь мне понятна причина их заточения. Бутылка лежала наклонно, горлышком книзу. Попав в нее, стремясь из нее выбраться, осы бились к свету, кверху, к ее донышку и, не находя выхода, погибали. Бутылка действовала, как ловушка, безотказно. Вот почему не во всех бутылках оказывались несчастные насекомые. Те из бутылок, которые лежали горлышком кверху и к свету, были пустыми.

Ос оказалось немало. Среди них было насчитано 22 ос-самцов и 19 ос-самок Polistes bimaculatus. К компании любителей паров алкоголя примкнули оса-сфекс, несколько жуков мертвоедов и разных мух.

Интересно бы узнать, кто еще из насекомых привлекается запахом винного брожения. В природе оно широко распространено. Видимо, немало представителей из мира насекомых прельщаются его парами.

Как-то в книге «Канон врачебной науки» Авиценны, известнейшего врача и ученого древности, жившего в десятом веке нашей эры, прочел следующую запись: «…многие насекомые любят запах вина и спешат к нему, и они иногда дохнут в кувшинах, а иногда пьют вино».

Пристрастие некоторых насекомых к парам зелья, ставшего бичом человечества, было подмечено с очень давних времен.

Жажда ос и заблудившиеся мушки

Из узкой долины дорога выходит на высокий холм, с которого открывается широкий распадок и довольно большие и густые заросли тростника. За ними виднеются разваленная муллушка и несколько раскидистых кустов колючего чингиля. Откуда здесь, в сухом распадке, посреди обширной безводной пустыни, могли оказаться вода и тростники?

Но раздумывать не приходится. Запасы воды в бачке давно исчерпаны. За несколько дней экономного пользования водою руки и лицо потемнели от грязи. Вода была очень кстати.

К тростниковым зарослям с дороги вела едва заметная тропинка, заслоненная цветущими маками. На ней, видимо ранней весною, когда земля была еще влажной, верблюды оставили следы своих больших ступней, и теперь машину слегка подбрасывало на этих ямках.

Каково же было наше разочарование, когда выяснилось, что такие высокие и стройные тростники, которым под стать расти на берегу большого озера или реки, были на совершенно сухой земле без каких-либо признаков воды. Дело осложнялось. До реки Или было километров двадцать по прямой линии через холмы и овраги. Дорогу в ближайшее ущелье, где мог бы оказаться ручей, мы не знали.

Пока я раздумываю, что нам делать, из тростников раздался крик моего товарища: «Вода!». Да, это была самая настоящая вода в колодце, старательно выложенном камнями. Глубина его была около шести метров. Рядом с колодцем лежала перевернутая кверху дном и хорошо сохранившаяся деревянная колода, из которой поят скот.

Так вот почему здесь рос тростник! Растения добывали воду из-под земли из водоносного слоя и, хотя росли на сухом месте, чувствовали себя, словно на берегу настоящего водоема.

Но как прижились на сухом месте первые поселенцы, как выросли молодые тростники из крошечных семян-пушинок? Возможно, первое заселение произошло много лет назад в особенно влажную весну, когда на месте теперешних зарослей существовало небольшое озеро. С тех пор и растут в пустыне тростники, добывая из-под земли воду.

Тростник и колодец, видимо, служили при перегоне скота с весенних пастбищ на летние, так как вокруг виднелись свежие следы стоянки отары овец.

Из ремней и шпагата мы соорудили веревку, спустили в колодец котелок. Не беда, что в сводах колодца оказалось несколько гнезд воробьев и белый помет попадал в воду. Не страшно и то, что на поверхности плавал случайно попавший в колодец тушканчик. Радуясь находке, мы, прежде всего, умываемся холодной и прозрачной водой и расточительно расплескиваем до этого столь драгоценную влагу.

Тут же у колодца наспех разбиваем бивак. Пригревает солнце, становится жарко. Приходит пора распроститься с последней булкой хлеба, которую решено поджарить ломтиками. Со следующего дня мы переходим на лепешки из муки, портативность которой особенно ценна в условиях путешествия. Но едва налито масло в сковородку, как в нее падает оса, за ней другая. Обе они беспомощно барахтаются и не могут выбраться. Злополучные осы выброшены листиком тростника из сковородки, но на смену им откуда-то сверху падают другие осы! Почему осам так понравилось подсолнечное масло?

Война с осами продолжается долго, пока я не догадался о причине столь странного их поведения. Блестящая поверхность масла, отражающая солнечные лучи, имитировала лужицу с водой, на которую и стали слетаться страдающие от жажды осы. Пролетая мимо бивака, они замечали искрящееся на солнце пятнышко и, не подозревая о своей ошибке, прямо падали на сковородку. В колодец осы не догадывались спуститься, так как солнечные лучи туда не заглядывали и поверхность воды их не отражала.

Правильно ли мое предположение? Для его подтверждения мы кладем на землю небольшое зеркальце, и вскоре на него начинают так же, как и на сковородку с маслом, слетаться осы. Но хлеб, намазанный маслом, никого не привлекал.

Кто бы мог подумать, что зеркалом можно ловить ос! Пришлось прикрыть сковородку, перевернуть колоду, налить в нее воду и устроить для ос водопой. За короткое время на этом водопое побывало много ос, и среди главных посетительниц, обычных ос, в колоду наведывались иссиня-черные осы-помпилы, истребительницы пауков, и многие другие насекомые, страдающие в пустыне от жажды…

Когда только мы подъехали к тростникам, раздался тоненький, почти комариный писк множества мелких мушек. Они назойливо лезли в уши, и глаза, садились на открытые части тела, но не кусались. Мушиный писк усилился, стал дружным, и нас облепил целый рой этих надоедливых насекомых. Почти бессмысленно было от них отмахиваться. Согнанные с одного места, они немедленно перелетали на другое. Оставалось единственное средство — терпение.

Мушки принадлежали к той группе, которая питается исключительно потом и слезами крупных животных. Но откуда они могли взяться в таком большом количестве среди необитаемой пустыни? По всей вероятности, этот рой сопровождал отару овец и каким-то образом отстал от нее. Быть может, овцы были подняты с ночлега ранним утром, когда мушки еще спали, находились от прохлады в оцепенении. Вот и изволь расплачиваться с маленькими мучителями за целую отару овец!

Между тем, становилось жарче, а назойливость мушек еще несносней. Видимо, они к тому же сильно проголодались, а с нас им было мало проку. Но и наше терпение скоро истощилось, и когда стало невмоготу, решили покинуть бивак.

Попробуйте теперь догнать нас, когда мы на машине!

Прошло много лет. В начале сентября я остановился на ночлег в одном из пустынных ущелий. Оно было безводным, все высохло, без единой зеленой травинки. Все давно выгорело под солнцем, даже кустики таволги побурели от недостатка влаги и сухости.

Рано утром во время завтрака рядом с биваком на земле я увидал какое-то необычное пятно. Оно копошилось маленькими тельцами. Оказывается, в то место, куда случайно пролили воду, собралось несколько сотен небольших сереньких мушек. Они жадно сосали влажную землю.

Мушки оказались осторожными и очень проворными. Едва я к ним приблизился, как они моментально взлетели и расселись по сторонам. Но потом вновь быстро собрались все вместе. Бедняжки явно страдали от жажды.

В полукилометре от нас по дороге, ведущей на перевал, тек прозрачный ручей. Там они могли вдоволь напиться. Но, видимо, в их характере не полагалось далеко странствовать.

Осы-глиссеры

Раскачиваясь на камнях, машина медленно спустилась вниз по ущелью, повернула за скалистый выступ и исчезла. Я остался один.

Из-за сильного летнего зноя горы пустыни поблекли, и редкие травы да кустики таволги на их склонах побурели. Черные зубчатые скалы венчали вершины гор. Только одна узкая зеленая полоска прорезала сухой склон ущелья. Она казалась такой яркой и необычной. По самой ее середине теснились молодые тростнички и горчак. С краев к ним примыкала мята, дикая конопля, а снаружи выстроился тонкой линией брунец. На вершинке зеленой полоски из-под камней сочился родничок. Он образовал на своем пути две маленькие лужицы, соединенные между собою перемычкой. Из нижней лужицы через заросли трав сочился крохотный ручеек. Он заканчивался еще третьей мелкой и полузаросшей растениями лужицей.

Возле камней, из-под которых бил ключик, со дна поднимался маленький вулканчик ила, поблескивая искорками слюды.

В этих горах далеко вокруг, я это хорошо знал, нигде не было воды, поэтому сюда слетелось множество ос-полистов и крупных мух, и над родничком стоял неумолчный гул их крыльев. Кое-где на мокрую землю опускались бабочки-белянки. Еще вокруг ползали муравьи-тетрамориумы. Таились здесь и другие жители ущелья. Вот шевельнулись травинки, и я увидал извивающееся туловище обыкновенного ужа, а потом на узенькой тропинке, ведущей в гору, навстречу мне бросился молодой щитомордник. Глупышка, видимо, долго ожидал на ней свою добычу, какую-нибудь маленькую мышку или ящерицу, да обознался и, поняв ошибку, быстро скрылся среди камней.

День близился к концу. В ущелье протянулись длинные тени, и одна из них закрыла зеленую полоску с родничком и мою наспех растянутую палатку.

Стало прохладно. Удивительная тишина завладела ущельем. Но легкий шорох заставил вздрогнуть от неожиданности: из кустов выскочил заяц, присел, огляделся и, не заметив ничего подозрительного, не спеша, заковылял к ручейку. Потом раздался тихий крик каменной куропатки-кеклика, замолк, повторился коротко и негромко, а когда через десяток минут я выглянул из палатки, от ручейка с громким шумом взлетела большая стая птиц. Я не ожидал такого ловкого маневра. Обычно крикливые, кеклики на этот раз подкрались к ручейку совершенно бесшумно, опасаясь неожиданного пришельца.

Оказывается, в этом пустынном ущелье вокруг родничка и зеленой полоски растений кипела жизнь: множество насекомых, змея, заяц, кеклики — целый мир разнообразных существ.

Рано утром, услышав отдаленные крики кекликов, жду терпеливо и не встаю с постели, хотя только что собрался приняться за дела, боюсь испугать пернатых визитеров, подсматриваю за ними в щелку. Пусть напьются вдоволь. Им, бедняжкам, целый день бродить по сухим и жарким горам без воды. Скоро начнется и мой рабочий день. В зеленой полоске растений у родничка найдется за кем понаблюдать.

Едва ушли кеклики, утолившие жажду, наспех позавтракав, уселся на походном стульчике возле родничка. Нагляделся вдоволь на ос, на то, как они стремительно садились на воду, как жадно ее пили, как, отяжелев от нее, садились на камни, неритмично подергивая брюшком, отдыхали и грелись на солнце. Когда же, отвлекшись, взглянул на дно лужицы, обомлел от удивления: оно все стало ярко-красным и мохнатым, как ворсистый ковер. Но едва я шевельнулся, как произошло другое чудо: красный ковер внезапно исчез, и дно опять стало серым. Неожиданное превращение совсем меня сбило с толку. Что будет дальше?

Я подвинул поближе к воде походный стульчик, приготовился наблюдать. Ждать долго не пришлось. Вот минуты через три высунулась одна, за нею другая красные ниточки и стали быстро-быстро размахивать телом в воде во все стороны. К первым двум присоединились другие, и вскоре опять покраснела вся лужица. Кто они такие, крохотные существа, то ли пресноводные черви, то ли личинки насекомых? Надо взглянуть на них через лупу. Но едва я только шевельнулся, как все общество безумствующих таинственных незнакомцев вновь мгновенно исчезло. Тогда я понял: все это множество малюток очень чутко реагировало на ничтожное сотрясение почвы, но не обращало никакого внимания на ос, садящихся на воду, и на меня, когда я сидел тихо. Испокон веку из этого крохотного ручейка пили воду животные, и те червячки, которые в такие моменты не научились прятаться в ил, попадали вместе с водой в желудки овец, верблюдов, лошадей, диких горных козлов и даже горных куропаток-кекликов. С большим трудом я выловил нескольких незнакомцев и под лупой узнал в них личинок комаров-звонцов.

Пока я наблюдал красных личинок, осы все чаще и чаще прилетали к ручью, и чем жарче грело солнце, тем громче гудели их крылья. Упав на воду, осы жадно к ней припадали. Если в этот момент осу начинало сносить течением, она, как-то по особенному вибрируя крыльями, ловко скользила вверх по течению подобно крошечному глиссеру, пока одна из ее ног не натыкалась на бережок, на выступающий из воды комочек земли или на какое-либо растение.

Одна оса-полист, попив воды и быстро-быстро вибрируя крыльями, объехала первую лужицу, затем по перемычке проскользнула в другую, покрутилась там и, изрядно накатавшись, взмыла в воздух. Это водное катание было проделано полосатой хищницей с такой ловкостью и изяществом, а крошечная оса-глиссер была настолько изумительна, что я пожалел, что со мною не было киноаппарата.

Захотелось узнать, умеют ли так кататься остальные осы, или среди них нашлась только вот эта искусница, наверное, старая, особенная и веселая посетительница родничка. Долго я поглядывал на подводный ковер из красных личинок. Иногда, развлекаясь, слегка топал ногой, заставляя все общество мгновенно прятаться. Мои шутки личинки комариков всегда принимали всерьез, никак к ним не могли привыкнуть. Очень хорошо был отработан прием — прятаться при ничтожных признаках опасности.

Осы-фигуристки я так и не дождался. Что делать, таланты так редки!

Надоело сидеть возле родничка. Не проведать ли третью заросшую лужицу? Здесь оказалась другая обстановка. Красные личинки меня не боялись, и сколько я ни топал ногой, не желали прятаться. Кроме того, дно оказалось усеянным мертвыми осами. Некоторые из них, еще лежа на боку на поверхности воды, безуспешно пытались подняться в воздух.

Почему красные личинки здесь небоязливы, отчего в лужице гибнут осы?

Принимаюсь спасать терпящих бедствие насекомых, сажаю их, мокрых и жалких, на кустик дурнишника. Они долго греются на солнце, сушатся, но почему-то не желают следовать принятой у насекомых традиции: не приводят в порядок свой костюм, не чистят усики, не прихорашиваются. Внимательно к ним приглядываюсь. Да они все слабые и немощные старушки с сильно потрепанными крыльями! Кое-кто из них, обсохнув, пытается лететь, но не всегда удачно.

Всматриваюсь в лужицу и, кажется, нахожу ответ на одну загадку. Здесь стоячая вода, ее поверхность покрыта пыльцой растений и просто пылью, принесенной ветром из пустыни. Поверхностное натяжение воды нарушено, осе, прилетевшей на водопой, не легко оторваться от посадочной площадки, молодые и сильные осы еще могут освободиться из водного плена, слабые же не в силах преодолеть притяжение воды, валятся на бок, постепенно теряют силы, тонут. Не думал я, что осы работают на благо своего общества до самых последних сил! Осталась еще другая загадка. Почему густые скопления красных личинок в этой лужице не пугаются сотрясения почвы, и им неведом страх, в котором пребывают их родичи в верхней лужице? Почему у них другая жизнь и другие обычаи? Неужели только потому, что из этой, заросшей растениями мелкой лужицы, не желают утолять жажду кеклики? Лужица слишком опасна для птиц, заросла со всех сторон густыми травами, в которых легко спрятаться хищнику. Да и вода здесь тинистая, стоячая, затхлая. Нет тут и никаких следов птиц!

Быстро общество красных личинок усвоило правила поведения и приобрело столь необходимые для сохранения жизни навыки!..

Прошло десять лет, и я заехал в знакомое ущелье. У родничка все так же много насекомых и более всего ос. Но что меня удивило: ни одна из них не вела себя так, как прежде, все попросту садились на воду и плыли по течению. Случай, казалось бы, малозначительный. Но он говорил о том, что когда одна или, быть может, несколько ос глиссировали на воде, им начинали подражать остальные. Сейчас же не оказалось ни одной осы-изобретательницы, которая подала бы пример остальным.

С удовольствием посидел я возле родничка. Муха-великан размером с ноготь большого пальца мужчины тоже прилетела попить воды, посидела на мокром бережку и потом то ли случайно, то ли завидев катающихся на воде ос, вознамерилась порезвиться, села на воду и поплыла по течению. Добралась до конца ручейка, перелетела обратно, снова прокатилась, но, когда ее с ходу стукнула беспокойная водомерка, будто обидевшись, поднялась и улетела.

Потом появилась большая, желтая, в черных поперечных полосках стрекоза-анакс. Полетала над ключиком и уселась на лист тростника отдыхать. Когда же вблизи зареяла другая такая же большая стрекоза, она сорвалась с листика, бросилась на пришелицу, да с такой яростью, что крылья зашелестели, ударяясь друг о друга. Прогнала соперницу и снова уселась на свой листик, успокоилась.

Прощаясь с родничком, я вспомнил, что куда-то исчезли красные личинки. Быть может, были годы, когда он совсем высыхал, а новые личинки не успели его заселить. Ничего в природе не остается неизменным!

Талая вода

Нудный апрель, затяжная весна, тепла все еще нет. Тучи, холодный ветер, редкая ласка солнца. За месяц почти никакого сдвига в природе. Деревья все такие же голые, как и зимой, не набухают на них почки. Голубям надоело враждовать, скворцы давно разыскали убежища. Вяло и лениво кричат фазаны, иногда петухи разыгрывают репетиции сражений. Медленно сохнет земля. Но крокусы отцвели. Склоны гор расцветились желтыми пятнами гусиного лука. У вершин, где еще холоднее, синеют ирисы. Природа ждет тепла, а оно где-то задержалось, запаздывает.

Из зарослей на дне ущелья выскакивают кеклики. Их жизнь стайками давно закончилась, птицы разбились парочками и ждут, не дождутся тепла.

Карабкаюсь по ущелью к вершинам гор. По небу плывут кучевые облака. Когда из-за них выходит солнце, сразу становится тепло и уютно.

Почти из-под ног с недовольным визгом вылетает ястреб-тетеревятник и, лавируя между кустами и камнями, исчезает за скалистым гребнем горы. Оказывается, я помешал ему насладиться трапезой. Он почти съел кеклика, вокруг пиршества кольцо из перьев. А рядом лежит другой со слегка разорванной грудью. Он уже окоченел. Зачем алчному хищнику столько добычи!

Всюду летают осы — основательницы будущего общества. Тычутся в цветки ради нектара, ищут место для устройства гнезда.

Прежде в этом ущелье бежал небольшой ручей. В этом году его нет. Сухо, несмотря на то, что зима была снежной и всюду в горах много воды. Странны законы рождения и гибели горных источников.

Из каменной осыпи наружу высыпала целая стайка черных сверчков, расселась на камнях, поблескивая черными глазами. Им не до песен, они еще молоды, с недоразвитыми крыльями. Но до брачной поры осталось немного, не хватает только тепла.

Между камнями над ямкой качается от ветра искусно выплетенная ажурная паутинка, а в самом центре ее — серая соринка. Неужели паучок? Всматриваюсь через лупу: соринка! Может быть, все же ошибся? Еще смотрю: нет, все же паучок! Вытянул вперед и назад ноги, сжался, ни за что не узнать, настоящая соринка. Ловкий обманщик!

Паутинку неосторожно задел рукой, испуганный паучок упал вниз и остался лежать на камнях такой же неприметный. Теперь его тем более не разглядеть.

Вокруг бродят голодные клещи-дермаценторы и, учуяв меня, мчатся со всех сторон. Самый нетерпеливый и быстрый набрел на ямку, затянутую паутинной сетью, свалился с острого выступа камня и запутался в тенетах, подергивая паутиновые нити.

Соринка на камне ожила, поднялась кверху, сильно раскачиваясь из стороны в сторону, будто от настоящего ветра, пометалась по сети, снова застыла: клещ — не добыча, слишком велик и невкусен. Клещ недолго мучился, выбрался и прямо ко мне помчался.

Мой спаниель мечется, дел у него масса. Везде кеклики. Нелегко их гнать по склону вверх, прыгая с камня на камень и лавируя между колючими кустами. От быстрого бега перехватывает дыхание. А иначе нельзя, ничего не поделаешь, такова собачья доля, такова работа, хотя хозяин уже давным-давно не охотник. Иногда выскочит заяц. Тогда изо всех сил на коротких ногах, размахивая длинными ушами, в погоню. Вскоре собака вымоталась. Хочет пить. Но где найти воду? Не стало ручья, ушел под землю.

Чем выше в горы, тем холоднее ветер. Под большим камнем сохранился сугроб снега. Видимо, сюда его намело ветрами. Снег ноздреватый, сочный. Что может быть лучше для страдающей от жажды собаки! По краям сугроба расселись осы. Они тоже намотались за день, хотят пить. Никогда не думал, что осы будут сосать снег, впервые в жизни увидел такое.

Впрочем, дело может быть в другом! Талая вода полезна для организма. Давно замечено, что под кромкой тающего льда скорее развиваются растения. Пользу от талой воды подметили в народе, что нашло отражение в пословицах: «Талую воду пить, здоровым быть», или «Лошадь талой воды напьется, без болезней обойдется». Издавна в народе считалось, что если курочка на Евдокию (14 марта) напьется талой воды, то рано начнет нести яйца. В Индии подметили, что яки летом в высокогорье, когда всюду бегут ручьи, предпочитают есть снег. Недавно ученые доказали полезные свойства талой воды. Растения, поливаемые ею, быстрее развиваются, дают большие урожаи.

Сейчас осам нетрудно найти воду в другом месте, но вот слетелись сюда, на талую воду, они неслучайно.

Выбрав на сугробе местечко почище, скатываю комочки тающего снега и кладу в рот. И хотя ломит от холода зубы, хорошо!

Осиный домик

Под стволом упавшего на землю лавролистного тополя вижу гнездо лесной осы Vespa sylvestris. Его диаметр около двадцати сантиметров, сооружение большое, совершенно целое. Но жителей не видать. Неужели гнездо прошлогоднее?

С осами шутки плохи. Поэтому осторожно сперва прикасаюсь к гнезду палочкой. Никто не показывается. Значит, гнездо старое, изготовленное в прошлом году. Тогда смелею, срезаю его и начинаю рассматривать. История бумажного строения ясная. Ранней весной оплодотворенная и перезимовавшая самка построила первые ячейки, вывела первых деток-помощниц и тогда пошла работа! Вскоре появилась большая семья с многочисленными осами-работницами. К концу лета в гнезде выросли самцы и самки. Они разлетелись, жизнь семьи заглохла, последние труженицы погибли.

Осиный домик облегает пятнадцать слоев бумаги. Много потрудились осы, чтобы выстроить такие добротные стенки, защищающие и от жары, и от холода, и, главное, от резких смен температур. Под бумажной обверткой открывается зал с трехэтажными сотами. Самый большой этаж верхний. Средний поменьше, третий — самый маленький, кажется чем-то вроде приставки.

У входа в гнездо в перекрытиях между этажами насчитал около четырех десятков погибших ос-работниц. Они остались верными своей обители до конца жизни. Между ними — два самца с длинными черными усиками. У них или не стало сил участвовать в брачных делах и полетах, или, закончив их, осы почему-то возвратились обратно.

Не все ячейки пустые. Многие прикрыты белыми полушаровидными колпачками. Под ними погибшие осы-работницы. Им никто не помог выбраться наружу или не хватило самим сил — пришло похолодание. Бедняжки! Некоторые из них пытались избавиться от плена, прогрызли в покрышках дырочки. Видимо, их выход в свет уже не был нужен. Не рассчитали хозяева общества, попусту выводили потомство. Впрочем, как сказать! Если бы лето оказалось затяжным, семья бы существовала дольше обычного, и молодые работницы пригодились.

Немало ячеек, в которых под колпачками нет никого, ни личинок, ни развившихся работниц, ни самочек, ни самцов. Пусто! Слепой инстинкт заставлял трудолюбивых ос делать автоматически лишнюю работу.

Интересно устройство этажей из сот. По самым краям этажа располагаются очень маленькие ячейки, непригодные для вывода потомства. Построены они зря, по инерции, автоматически. Непонятно значение маленького третьего этажа. Ячейки в нем крошечные и все пустые. Неужели и этот этаж тоже дань слепому инстинкту? Быть может, ради того, чтобы не оказаться без дела, следует трудиться хотя бы ради удовлетворения инстинкта.

В маленьком мирке крохотной семьи никто не должен бездельничать. Жизнь осиного общества отработана многими тысячелетиями, в ней все строго рационально, тунеядцев здесь не терпят. Они могут привести маленький коллектив к разложению. В мире животных и растений царит закон строжайшей экономии, ничто не делается попусту и напрасно.

Таинственный бугор

Под кустом тамариска тень. В ней можно спрятаться от жгучего солнца. Яркий солончак, покрытый солью с красными, желтыми и зелеными пятнами солянок, слепит глаза. От него надо отвернуться в сторону реки и темных тугаев.

Хорошо бы отдохнуть от долгого похода, привести в порядок записи, понаблюдать, за чем придется. Но на тоненькую веточку тамариска села изящная черная с желтыми полосками на брюшке оса-эвмена, и не просто села, а принесла в челюстях комочек глины и принялась старательно его пристраивать к веточке. Здесь, оказывается, она лепит чудесный домик для детки, настоящий кувшинчик, строго правильной формы с коротким горлышком. Кувшинчик очень красив, линии изгибов изящны, плавны, и само по себе строение может служить хорошей моделью для гончара.

Я знаю эту осу хорошо и представляю, что будет дальше. Закончив кувшинчик, оса подвесит в его полости на тонкой шелковинке яичко и принесет несколько парализованных гусениц. Потом она будет проведывать замурованную детку, а белая личинка станет дожидаться добычи от матери, выглядывая через круглое горлышко домика. И только когда личинка окуклится, на кувшинчик будет наложена глиняная печать, заботы осы-матери закончатся.

Хочется проследить за деталями работы эвмены. Размазав по кругу кусочек глины, оса приготовила что-то похожее на тарелочку. Сейчас она отправится за очередной порцией строительного материала. Далеко ей лететь! Вокруг ослепительный и сухой солончак, усеянный разноцветными солянками, а до реки не менее километра. Но оса, и это я хорошо вижу, описав в воздухе круг, направилась совсем в другую сторону к большому бугру и, мелькнув темною точкой на светлом фоне неба, исчезла.

— Наверное, проголодалась и полетела искать на цветках нектар, — решил я и ошибся.

Через несколько минут оса вновь на тоненькой веточке старательно разделывает глину. Быстро закончив с очередной порцией принесенного материала, вновь улетает в ту же сторону к бугру.

Все происходящее кажется загадочным. Бугор довольно высок, его восточная сторона крута, западная — полога. Весь он оброс колючим чингилем, тамариском и терескеном. Где там найти мокрую глину?

На вершине бугра вижу совершенно неожиданное. Здесь сочная зеленая трава, а в круглом углублении сверкает вода, в продольной ложбинке по длинной западной стороне холма вниз струится прозрачный холодный ручеек. Он теряется у подножия холма в сухой земле солончаковой пустыни. И здесь, благодаря живительной влаге, растет несколько крупных развесистых деревьев лоха и тамариска.

Ручей на вершине бугра среди сухой пустыни кажется непонятной игрой природы. Высота бугра не менее восьми метров. До уровня же воды в реке Или от поверхности солончака, на котором расположен бугор, примерно то же расстояние. Какая сила подняла воду на высоту около пятнадцати метров?

Долго думаю о необычайной находке и постепенно начинаю догадываться. По-видимому, глубоко под землей располагается идущий полого вниз с ближайших гор Чулак слой грунтовой воды над коренными водонепроницаемыми породами. (Это место располагалось по правому берегу реки Или в 35 километрах выше бывшего поселка Илийска. Теперь оно ушло под воду Капчагайского водохранилища). Когда-то в этом месте вода вышла наружу и вытекла ручейком. Возле него тотчас же выросла трава, деревья и кустарники. Ветры, так часто дующие по долине реки Или, заносили почвой растения, постепенно образуя возвышения, но растения тянулись кверху и вновь вырастали вокруг ручья со всех сторон. Так постепенно в борьбе с ветром рос бугор, а в его центре упрямо пробивался наверх ручей.

В этой местности бывает чаще так называемых «верховых» ветров, дующих по течению реки с востока на запад. Поэтому бугор и получился крутым с восточной стороны, а ручей потек по более пологому западному склону и промыл в нем довольно углубленное ложе.

Тогда я вспоминаю, что недалеко от этого места в ущелье Чулакджигде, на склоне горы, высоко над ручьем, бегущим по ущелью, тоже есть странный бугор, будто кем-то нарочно насыпанный, высокий и крутой. Он весь зарос зеленою травой, тростниками и лохом. Они такие необычные среди выгоревших от солнца пустынных гор. На этом бугре, наверное, тоже когда-то бежал ручей. Теперь его окончательно засыпало землею.

Сколько лет прошло, как вода из далеких глубин прорвалась наружу, и возле нее выросли такие высокие бугры?

У ручья много насекомых, страдающих от жажды. И тут среди бабочек, разнообразных мух я встречаю и изящную осу-эвмену. Наверное, это она, моя знакомая. Почему здесь так много собралось насекомых! Неужели родниковая вода вкуснее, богаче минеральными солями, чем речная?

Пока я рассматриваю бугор, на горизонте появляется всадник и приближается ко мне.

— Этот бугор, — рассказывает всадник, — мы хорошо знаем. Он называется Кайнар. Говорят, очень давно в этих местах жил охотник. Умирая, он просил похоронить его на бугре и обещал, что тогда с самой его вершины потечет вода. Просьбу его выполнили. На бугре возле могилы появился ручей. Потому и бежит вода на вершине бугра.

Я старательно объясняю моему собеседнику происхождение бугра и ручья, рисую на бумаге схему. Он внимательно слушает, как будто со всем соглашается. Но в его глазах я вижу недоверие. Легенда проще, понятнее, красивее. Умирающий охотник, наверное, был добрый, святой. Он и заставил воду подняться кверху и служить людям.

— Какая вода, пить ее можно? — спрашиваю я.

— Вода хорошая, сладкая вода. Попробуй, мы всегда ее пьем, когда здесь бываем.

Потом я разведал недалеко от первого бугра такой же второй. На его вершине барсук нарыл норы, и вода тоже стала сочиться. Этот бугор тоже создан ручьем. Но ручеек покорил ветер, наносивший землю. Кто знает, быть может, в легенде о заповеди умиравшего охотника есть доля правды. На первом бугре вода тоже была засыпана землей, а когда вырыли могилу, она вышла на поверхность.

Много времени отнял у меня первый таинственный бугор. Солнце склонилось к горизонту, спала жара, и белый солончак сперва поголубел, а потом стал синим.

Я поспешил к кусту тамариска и разыскал знакомую тоненькую веточку. Оса-эвмена молодец! Закончила домик. Теперь не за чем наблюдать. Но я не досадую и благодарю маленькую строительницу за то, что она привела меня к прозрачному прохладному ручью, вытекающему из таинственной глубины земли.

Домики ос-эвмен

В ущелье Кзылаус мы остановились у ручья рядом с большой темно-коричневой скалой. У ее основания валялось много камней, всюду на скале тоже лежали камни, готовые скатиться вниз. Время, жара и холод, дожди и снега разрушили большую скалу. С вершины скалы хорошо видно ущелье и узкий вход, отграниченный красными скалами, похожими на оскаленный зубастый рот. Тут можно и заняться записями.

На темном фоне скалы я заметил какие-то светлые кругляшки. Они оказались изящными глиняными домиками ос-эвмен и по форме походили на кувшинчики с коротким, но хорошо очерченным горлышком. Во многих кувшинчиках зияли дырочки: молодые осы покинули свои колыбельки, заботливо приготовленные матерями. В некоторых же домиках еще жили личинки, они, как птенчики из скворечника, выглядывали в окошко своего домика, ожидая, когда их мать принесет добычу, какую-нибудь мягкую личинку насекомого. В некоторых домиках горлышко запечатано, там личинка подросла, окуклилась, погрузилась в сон, прежде чем превратиться во взрослую осу.

— Хорошо бы привезти домой хотя бы парочку домиков вместе с камнями, — подумал я, и, вооружившись зубилом и молотком, принялся за работу.

Но меня ожидало огорчение. Ни один домик не мог я выколотить вместе с породой, все они до единого устроены в самых надежных местах. Даже самые большие камни, отделившиеся от скалы небольшой трещинкой, не были удостоены внимания заботливых матерей. Подобная предусмотрительность имела глубокий смысл. Что стало бы с хрупкими глиняными домиками, если бы камень, на котором они были прикреплены, отвалился или произошло землетрясение? Оно бывает очень редко. Но можно не сомневаться, что подобное в долгой жизни вида случалось не раз.

Как же осы могли определить надежность фундамента для своей постройки, какое чувство помогало им в этой сложной работе? Опять все тот же таинственный инстинкт, эта память далеких предков, переданная по наследству поколениям!

Вспомнилась еще одна встреча с эвменами. Большое четырехэтажное здание института Защиты растений выстроили за городом. На зиму в него забрались клопы-солдатики, жуки-коровки, сверчки и многие другие насекомые обитатели поля, которое находилось вокруг здания. На тыльной стороне этого здания, обращенной к солнцу, оказалось множество гнезд обыкновенной осы-веспы. Почти у каждого окна было по одному-два гнезда. Под самым карнизом крыши виднелось даже гнездо осы сцелифрона. Она построила свое сооружение еще до побелки здания и теперь, окрашенное под цвет стены, гнездо казалось неразличимым, если бы не темные отверстия, проделанные вышедшими наружу молодыми осами. Внизу на стене, освещавшейся только в утренние часы, оказалась масса гнезд эвмен. Некоторые из них пробуравили наездники, большинство же, аккуратно запечатанные, ожидали весны. В них зимовали молодые осы. Только тогда я вспомнил, что летом эвмены часто делают гнезда просто на растениях. На зиму же выбирают прочную нерушимую основу, большие камни, скалы и даже новый каменный дом. Мало ли что может случиться за зиму!

— Не зря ваши осы пристроили свое потомство к нашему зданию, — пошутил инженер строитель. — Ведь оно построено с мощными антисейсмическими поясами. Понимают!

Мирные соседи

В начале подъема на крутую гору я увидел под небольшим кустиком боялыша, из-под которого выглядывали роскошные тенета паука Agelena labirintica, осиное гнездо. Оно располагалось над самой ловушкой хищника и даже слегка касалось его своим краем. Подумалось: не может быть, чтобы оса-веспа и паук-агелена, два хищника, ужились вместе. Наверное, паук соорудил ловушку возле старого прошлогоднего гнезда.

Осы строят жилища со значительным запасом прочности, эти жилища и после зимы кажутся почти свежими. Предположение казалось правдоподобным. Но когда я наклонился к кустику, из-за сот показалось полосатое брюшко осы, а за ним и сама хозяйка дома.

Вздрагивания крыльями и нервные подергивания брюшком свидетельствовали, что основательнице семьи не по душе мое любопытство. Паук же при моем приближении быстро скрылся в темноту своей длинной паутинной трубки.

Ни осы, ни тем более пауки никогда не пользуются старыми прошлогодними жилищами. Сомнений не оставалось: паук и оса, по-видимому, одновременно строили свои жилища, не подозревая о присутствии друг друга. Теперь же, что поделаешь, не бросать же уютные домики, на которые израсходовано столько сил и строительного материала. Приходится мириться и привыкать к необычному положению.

Впрочем, пауку хоть бы что! Его тенета раскинуты широко во все стороны, и сам он сидит в трубочке, выскакивая наружу только для того, чтобы схватить случайно попавшую в ловушку добычу. Труднее осе. Ее гнездо со всех сторон окружено паутиною, нужна ловкость, чтобы пробираться мимо всюду протянутых нитей. И оса научилась лавировать среди тенет. Может быть, искусство матери освоят и ее дочери.

Поведением насекомых управляют не только одни инстинкты предков, но и личный опыт, передающийся потомкам.

Незнакомка

Солнце склонилось к горизонту, день угасал, и спадала изнурительная жара. Замерли деревья. Пробудились муравьи-жнецы, потянулись цепочкой за урожаем трав. Колонна муравьев-амазонок строем возвращалась в гнездо с награбленными куколками.

После знойного дня я пошел прогуляться по тугаю. Позади, наступая на пятки, тащился спаниель. Набегавшись за день, собака изрядно устала. На поляне с редкими кустиками и низенькой травой она неожиданно шевельнула длинными ушами, вытянулась стрункой, уткнулась мордой в траву, а когда оттуда раздалось тонкое чирикание, отпрянула назад, кося в мою сторону выпученными глазами и будто спрашивая: «Что мне делать, хозяин?»

— Нельзя, Зорька, нельзя! — закричал я, решив, что она набрела на какого-нибудь птенчика или на гнездо птицы.

Чирикание замолкло, но вскоре раздалось возле моих ног. Только уже другое, тоном повыше, с частыми перерывами. Я увидел коренастую средних размеров осу. Перелетая с места на место, пробегая по земле, она явно подавала какие-то особенные сигналы. Черно-синие крылья ее слега прикрывали вороненую, как металл, грудь. Черная голова поблескивала большими глазами. В них искорками отражалось заходящее солнце. Короткие усики нервно вибрировали, а красное брюшко пылало ярким рубином! Черный поясок, желто-серое колечко и снова черная полоска оттеняли этот сверкающий огонек.

Оса была изумительной, невиданной! Она нисколько меня не испугалась, повернулась боком, наклонила головку и будто принялась меня рассматривать. Сердце мое замерло, когда я разглядывал незнакомку. Я перевидел много насекомых за долгие годы путешествий по пустыням, но такую красавицу повстречал впервые.

Поглядев на меня, оса помчалась дальше, ловко лавируя между травинками и заглядывая в щелки и в норки. Она была очень занята, и до меня ей не было никакого дела.

— Скорее, скорее поймать! — будто шептал настойчиво во мне один человек.

— Нет, лучше посмотреть вначале, что она делает, — возражал другой.

И все же я выхватил из полевой сумки пинцет и морилку. Осторожно догнал осу, протянул к ней руку. Сейчас решится, буду ли я счастливым обладателем незнакомки, или меня постигнет горечь неудачи и чувство разочарования.

Оса, как бы угадав мои намерения, пискнула раз, другой, потом вскрикнула громко и раздражительно, взглянула на меня черными глазами. В это время в ее крошечной головке мозг как будто решал задачу: «Если это чудовище не испугалось моего крика, то придется улететь».

Когда я неловко прикоснулся к осе пинцетом, она пропищала еще громче и, негодующе, вспорхнула, сверкнула красным брюшком и синей грудью и унеслась прочь на быстрых крыльях.

Сколько я искал ее, истоптал всю полянку, но все попусту. Потом в коллекциях насекомых музеев Москвы и Петербурга я пересмотрел ос, но нигде такой не нашел. Это был самец осы-немки. Самки немки бескрылые, большей частью скромно окрашенные, невзрачные, незаметно ползают по земле, беспрестанно заглядывая во все щелки и норки.

Название «немки» дали этим осам за то, что они якобы не способны издавать звуки. В действительности бескрылые самки иногда могут попискивать, особенно, если их схватить пинцетом. А самцы, как оказалось, совсем не немы, разыскивая самок, подают звуковые сигналы в случае опасности. Сигналы столь необычны, что могут ошеломлять или останавливать так, как остановили моего спаниеля.

Наверное, оса-незнакомка никому не встречалась. Но когда-нибудь ее найдут, тогда, быть может, вспомнят это описание коротенькой встречи и попытаются подробнее расшифровать значение сигналов.

Оса-сколия

На песчаном пригорке с редкими кустиками терескена и черной полыни трепещет черная точка. Подхожу ближе. Оказывается, большая черная с яркой желтой перевязью на брюшке оса-сколия зарывается в песок.

Месяц назад в июле сколии резвились над цветками, гоняясь друг за другом, справляя брачные пляски. Сейчас же, наверное, наступила забота о потомстве.

Сколия, оказывается, ловкий землекоп. Не прошло и минуты, как она исчезла в твердом и плотном песке. Прошло еще несколько секунд, колыхнулся песок над тем местом, где скрылась оса. Что она сейчас делает под землею?

Образ жизни сколий плохо изучен. Известно, что они откладывают яички только в личинок хрущей, в которых и развивается ее потомство. Наверное, этим ответственным делом и занялась оса. Но как она узнала, где в земле обитает личинка хруща? Не зря она такой узкоспециализированный охотник. Личинки других насекомых, обитающих в почве, ей не нужны, и находить их она не умеет.

Проходит несколько минут. Я кладу над местом погружения осы в песок сачок, плотно прижимаю его к земле и спешу к машине за походным стульчиком, а когда возвращаюсь, вижу, как моя охотница уже беснуется в сачке, пытается выбраться из неожиданной неволи.

Быстро она разделалась со своей добычей! Прошло не более пяти минут, как я отлучился.

Пленнице я дарую свободу, а сам начинаю осторожно снимать пластами землю. Вот закопался сперва на десять, потом на двадцать сантиметров. Из-под лопатки сперва показывается одна, а за нею другая личинки хруща. Обе толстенькие, с серым кончиком тела, но маленькие, значительно меньше самой осы. Яичек сколии на них не видно. На такую добычу незачем класть яичко, не сможет вырасти оса, не хватит ей пищи… Ошиблась заботливая мамаша. Узнала, где водится добыча для детки через слой в двадцать сантиметров, но размер ее не угадала.

Может быть, две личинки хруща ей показались за одну большую? И все же удивительно, как оса определяет, что в земле находятся личинки хруща, да еще и на такой глубине. Может, происходит сотрясение почвы, вызываемое личинками жука, допустим, грызущими растения? Вряд ли. В том месте, где она закопалась, был чистый песок без растений. Обоняние? Еще менее вероятно, чтобы запах от двух личинок просачивался на поверхность через двадцатисантиметровый слой песка. Что-то такое есть у осы.

Но что?

Камбас

Пустыня выгорает от летнего зноя, пауки каракурты оставляют свои жилища — беспорядочные паутинные тенета, растянутые между травинок, и, гонимые зноем, переселяются во всевозможные укрытия: в норы грызунов, под кустарники и травы, под комья земли. Здесь они плетут шарообразное логово, от которого во все стороны растягиваются крепкие, упругие и блестящие нити. В полумраке логова паук сидит настороже, ожидая появления добычи. А вокруг пустыня звенит от пения множества кобылок и сверкает расцвеченными крыльями неутомимых певцов.

Неосторожный прыжок — и кобылка падает на паутинные нити затаившегося хищника. Раскачиваясь на нитях, как на качелях, кобылка собирается выпрыгнуть обратно. Но в это время из темного логова поспешно выкатывается черный шарик и мчится к добыче. Молниеносный бросок, и из брюшка паука выбрызнута капелька стекловидно-прозрачной липкой жидкости. Она облепляет добыче ноги. Кобылка пытается освободиться от клейкого комочка. Еще секунда и можно избежать плена. Но миг спасения утерян. Вокруг кобылки уже вьется черный паук, набрасывая все новые и новые петли. Затем, осторожно обрывая нити с одной стороны и подтягивая их с другой, он добивается того, что кобылка, беспомощно вздрагивая, повисает в воздухе, лишенная опоры.

Жадный и трусливый паук осторожно подбирается к обреченной жертве и тихонько вонзает свои ядоносные крючья в кончик ноги кобылки. Теперь добыча побеждена. Несколько минут — и она бьется в предсмертных судорогах. Последний раз шевельнулись усики, протянулись ноги, и кобылка мертва. Прожорливый паук тащит ее в темное логово.

Каракурт ненасытен. Высохшие панцири кобылок, жуков-чернотелок, пустынных дровосеков и многих других насекомых развешаны по стенкам логова, валяются на земле под тенетами.

У каракурта много неприятелей, они сдерживают его размножение. Лишь иногда условия жизни складываются для каракурта благоприятно, и ядовитый паук появляется во множестве. Тогда от его укусов страдают люди и домашние животные. Однако засилье каракуртов продолжается недолго: пауков начинают усиленно истреблять его враги.

Еще в давние времена жители Средней Азии хорошо знали черную осу, которая уничтожала каракурта. Эту осу они называли «камбас», что в переводе означает «заботливая голова».

В 1904 году энтомолог К. Россиков так писал про камбаса: «Киргизы благоговеют перед осой… Появление камбаса в кочевьях непременно вызывает среди них общий восторг и радостный крик: „Камбас! Камбас!“» Каждый киргиз уверен, что камбас уничтожает страшного для всего населения степи паука-каракурта. Знали эту осу и в Италии, где также распространен каракурт, и называли ее в народе мухой святого Иоанна.

Как бы повидать камбаса, познакомиться с его внешностью, узнать образ жизни? Ведь о нем ничего точно не известно и никто его не описал как следует.

Минуют дни, недели. Под палящим солнцем пройдено много километров, пересмотрено множество логовищ каракуртов. Но настойчивые поиски безрезультатны. Почему-то черная оса стала редкой, о ее былой славе местное население забыло и не помнит даже слова «камбас». Нет этого слова и в современных словарях казахского языка.

Вокруг часто встречаются ближайшие родственники камбаса — черные осы помпилы, изящные, стройные, иссиня-черные, с нервно вибрирующими усиками. Но они не обращают внимания на каракурта. А камбаса нет…

Наступила новая весна, отзвенела песнями жаворонков пустыня. А когда все выгорело, и каракурты перебрались в новые жилища, неожиданно встретился камбас. Маленький, совершенно черный, он сидел у входа в логовище каракурта и так энергично чистил ногами свои блестящие крылья, будто только что закончил тяжелую и грязную работу. Подобраться к осе с сачком было невозможно, а едва я к ней протянул пинцет, как она вспорхнула, мелькнула черной точкой на светлом небе и бесследно исчезла.

Каракурта в логове не оказалось, свежесплетенный кокон висел без хозяина. Сомнений быть не могло: черная оса, истребившая паука, была камбасом. Ведь каракурт никогда не отлучается из своего жилища.

Осторожно, слой за слоем, разгребаю почву… Вот среди комочков земли показалась черная спинка хозяина жилища. Паук недвижим, только слегка вздрагивают его ротовые придатки. Он парализован осою. На брюшке паука прикреплена маленькая личинка.

Скорее поместить находку в банку с землей! Личинка же быстро слиняла и, как бы выскользнув из своей старой оболочки, погрузилась в тело паука.

Судя по всему, внутри паука личинка будет питаться, окуклится к концу лета, перезимует, и оса вылетит из нее точно к тому времени, когда появятся взрослые каракурты.

Теперь, зная в чем дело, надо обыскать все логовища, из которых исчезли каракурты. Вскоре в банке с землей покоится уже с десяток парализованных камбасами пауков.

Но это еще не все. Надо посмотреть на охоту чудесного хищника. Не пойти ли следом вот за этой маленькой черной осой? Она так похожа на виденного в логове камбаса!

Оса вся в движении. Она заползает во всевозможные щелки, норки, часто вспархивает, и тогда, напрягая зрение, приходится бежать за нею со всех ног. Оса явно кого-то разыскивает. Поиски ее недолги, тенета ядовитых пауков растянуты чуть ли не через каждые пять-десять метров. Осторожно и ловко оса взбирается на тенета. Крупные щетинки на лапках, отстоящие под прямым углом, помогают ей свободно бегать по паутинным нитям.

Паук не реагирует на пришельца. Он его не видит, а легчайшие сотрясения паутины ничем не напоминают отчаянные попытки добычи освободиться из тенет. Забравшись в логово чуть выше паука, оса замирает. Теперь каракурт может легко расправиться с маленьким смелым охотником, достаточно бросить в него каплю липкой жидкости. Но паук равнодушен, недвижим. Видит ли он сейчас осу? В темноте логова черная оса неразличима.

Проходит несколько минут. Оса все еще неподвижна, она будто ждет подходящего момента, примеряется к громадной туше хищника, лениво висящего книзу спиной на нескольких паутинках.

Нападение совершается внезапно. С молниеносной быстротой оса вонзает в рот паука тонкое жало. Еще два-три удара в то же место, мозг паука поражен, и смелая охотница, отскочив в сторону, раскачивается на тенетах, отряхивая от пыли ноги. Тело каракурта конвульсивно вздрагивает, на конце брюшка появляется маленькая серовато-белая капелька жидкости: паук не успел воспользоваться своим оружием. Потом распростертые в стороны ноги паука вяло прижимаются к телу, и он безжизненно повисает на паутине.

Камбас ощупывает паука усиками, затем скрывается. В рыхлой земле тенистого углубления логова она поспешно делает небольшую норку. Во все стороны летят комочки земли, отбрасываемые ногами осы. Иногда энергичная строительница прерывает работу и подбегает к добыче, как бы желая убедиться в ее сохранности. В приготовленную норку она затаскивает паука, проявляя при этом не только ловкость, но и изрядную силу. Потом прикрепляет к телу каракурта тут же рожденную личинку, засыпает норку и, закончив дела, принимается чистить свой блестящий черный наряд.

Не упустить бы камбаса! Но, ловко увернувшись от сачка, оса улетает…

Опять продолжаются поиски осы. Нужно добыть хотя бы одну, чтобы узнать ее видовое название. Быть может, она никем из энтомологов не была поймана и неизвестна науке.

Продолжаются долгие и утомительные поиски, хотя в банке с парализованными каракуртами растут личинки камбаса. Но сохранить насекомых в искусственных условиях трудно.

Счастье: опять повстречалась оса! Она только что подлетела к логову каракурта. Пора ее ловить. Но чувства наблюдателя побеждают чувства коллекционера, и так хочется еще раз поглядеть на охотничьи подвиги чудесного парализатора!

Обегая со всех сторон жилище каракурта, оса останавливается под тенетами, замирает на несколько секунд и потом неожиданно начинает быстро-быстро колотить усиками по паутинным тенетам. Проходит несколько секунд… У входа логова появляется черный паук. Он нехотя шевелит длинными тонкими ногами, перебирая паутинные нити, пытается определить, откуда сотрясение, кто попался в его ловушку.

Сейчас паук будет нападать. Но что с ним стало! Куда делась стремительность его движений! Как-то нерешительно, семеня и вздрагивая ногами, толстый паук лениво приближается к осе и застывает, будто загипнотизированный. До осы осталось несколько сантиметров… Сейчас он очнется, брызнет паутинной жидкостью. Но каракурт апатичен, продолжает трусливо вздрагивать, и вдруг камбас срывается с места, взлетает над пауком и молниеносно наносит удар «кинжалом». Паук побежден, безжизнен, вялым мешком повисает на тенетах.

Ловко перебирая паутинные нити, оса спешит выбрать место для погребения своей добычи.

Два камбаса — два различных способа охоты! Быть может, есть несколько видов ос, истребляющих каракуртов, и каждому из них свойственны свои, испокон веков унаследованные от предков приемы охоты?

Но с чудесными охотниками на ядовитых пауков мне больше не удается встретиться, и вопросы остаются без ответа. Погибли и личинки камбасов в банке с парализованными пауками. От лишней влаги в банке с ними все поросло плесенью.

Добытчица

Мне встретилась очень красивая оса-истребительница. Ее красное и яркое брюшко походило на тлеющий уголек. Все же остальное тело, в том числе и крылья, были глубоко черными, с синеватым отливом. Оса беспрестанно встряхивала крыльями, от этого брюшко-огонек то погасал, то вспыхивал.

Осу я хорошо знал. Мы с нею старые знакомые, ее научное название Anoplia samariensis. Она — истребительница южно-русского тарантула Lycosa singoriensis. Сейчас я вижу как она мчится по сухому глинистому бугру и тащит за собой в челюстях молодого тарантула.

— Счастливого пути! — кричу я осе.

Следить, что будет дальше, не хочется. С жизнью тарантула я хорошо знаком, и все, что произойдет, мне известно. Сейчас она найдет заранее выкопанную норку, затащит в нее добычу, отложит на нее яичко, закопает домик своей детки, потом, почистив свой изящный костюм, вспорхнет в воздух и помчится лакомиться нектаром.

Но у осы неприятность. Она потеряла норку. Положила паука, мечется. Кое-когда проведывает свою добычу: цела ли? Наконец, нашла норку. Чтобы ее найти, надо было завернуть в другую сторону. Видимо, нелегко с тяжелым грузом ориентироваться. Теперь придется ей тащиться обратно. В это время вижу другую такую же осу, только чуть меньше. Она сталкивается со счастливой обладательницей паука и неотступно следует за нею. Странное поведение, к чему оно?

Оса-добытчица почти у самой норы, она кладет паука и спешит проведать норку. В это мгновение маленькая оса хватает паука и спешно с ним удирает. Вот это здорово! Никогда не думал, что среди столь благородных охотников могут быть воровки.

Добыча тяжела, тащить ее нелегко. И хотя оса напрягает все свои силы, дела ее идут медленно. А оса-хозяйка уже выскочила из норы, бросилась в погоню, нашла похитительницу. Как замелькали черные крылья, как засверкали красные огоньки!

Над воровкой учинена расправа. Она избита, с позором убегает. Порок наказан, добродетель торжествует! Хозяйка паука заносит свою ношу в норку и, счастливая, кладет на нее яичко.

— Желаю тебе всего доброго! — прощаюсь я с удачливою матерью.

Дурная помпила

В реденьком саксаульнике пустыни Джусандала я решил раскопать муравейник жнеца. Хотелось выяснять, как глубоко в землю идут ходы этого муравья, и достигают ли они грунтовых вод. О том, что здесь под землею вода, я не сомневался: рос саксаул, вблизи от него по сухим руслам розовели кусты курчавки. В километре от нашей остановки у высокого полуразвалившегося мавзолея Сары-Али у самой дороги находился колодец.

Муравейников жнецов вокруг много. Они хорошо заметны издали: возле каждого — кучка шелухи пустынных растений.

Трудно копать сухую землю. Лёссовая почва рыхла только с поверхности. Глубже она становится плотной и нелегко поддается раскопке. С каждым ударом лопаты из ямы поднимается облачко мелкой светлой пыли.

После часа напряженной работы мы углубились всего на один метр. Потом как будто появилась примесь песка. Иногда под лопатой оказывался целый выводок крупных серых мокриц, готовящихся в своей длинной норке провести наступающую зиму.

Встревоженные муравьи давно забросили свое мирное занятие — заготовку семян — и мечутся из стороны в сторону. Иногда наиболее крупные из них, муравьи-солдаты, заползают на нас и свирепо впиваются челюстями в кожу. Чтобы меньше страдать от жары, мы давно сняли рубашки. С каждой минутой количество атакующих муравьев увеличивается. Видимо, пример смелых действует на остальных и, ощутив в нас врагов, муравьи-солдаты приступили к массовому нападению.

Я хорошо знаю эту особенность поведения муравьев-жнецов. В некоторых семьях муравьи предпринимают настолько дружные атаки, что приходится бросать не только раскопку, но и наблюдение с лупой в руках.

От тяжелой работы горят ладони, побаливает спина. Солнце палит немилосердно. Хочется пить, но вода в здешнем колодце горьковатая и плохо утоляет жажду. А тут еще муравьи донимают. Хорошо, что жнец растительнояден, поэтому не имеет ни едкой муравьиной кислоты, которая обычно поливается на предварительно нанесенную ранку, ни ядоносного жала. Тем не менее, мощные челюсти солдат, предназначенные для разгрызания толстостенных семян растений пустыни и прокладывания тоннелей в твердом грунте, достаточно сильны, чтобы наносить чувствительные укусы.

Среди муравьев-защитников находится кто-то особенно умелый, так как я внезапно ощущаю резкую боль в затылке. Укус необычен, и затылок болит и чешется. Утешает надежда, что свирепых кусак не так уж и много в муравейнике. Но в следующую минуту от боли вскрикивает мой помощник и смахивает с руки совсем не муравья, а самую настоящую осу-помпилу, охотницу за пауками. Сделав несколько кругов около нас и сверкнув черными одеждами, оса уносится вдаль.

Горизонт заволакивается голубой дымкой, и горячий воздух струится над ним. Высоко в небе планирует орел, осматривает землю зоркими глазами. На ближайший куст саксаула садится любопытная каменка, долго разглядывает нас, поворачивая боком голову, раскланиваясь и помахивая черным хвостиком.

Раскопка муравейника продолжается. На глубине полутора метров лёссовая почва неожиданно исчезает, и вместо нее появляется толстый слой слежавшейся красной глины с включением белых кристаллов гипса. Красная глина — озерные отложения раннего четвертичного периода. Образовалась она несколько миллионов лет назад. Стара земля, скольким изменениям подверглась ее поверхность за долгое существование!

Поверхностные горизонтальные камеры муравейника, в которых летом жнецы прогревают свое потомство, закончились, и через твердую красную глину проникают только одни вертикальные ходы. Они идут глубоко, быть может, до самого влажного слоя земли с грунтовой водой. Красная глина не поддается лопате, нужны кирка и лом, мы не взяли их с собой в поездку.

Вдруг мой помощник с ожесточением хватается за голову, и от резкого взмаха руки маленькая саперная лопатка отлетает в сторону на добрый десяток метров. Опять над нами в воздухе замелькала черная точка. Я слежу за ней, но вскоре теряю из вида и ощущаю болезненный укол в плечо. Оса ловко увертывается от сачка…

Жара, укусы муравьев, неожиданная красная глина и, наконец, странная жалящая помпила! Всего этого с нас хватит. Раскопка не удалась, и мы решительно выбираемся из ямы.

Помпилы или, как их еще называют, дорожные осы охотятся исключительно на пауков, парализуя их ударом жала в мозг, закапывают в землю, отложив на него яичко. Из яичка выходит личинка, которая съедает паука, и сама превращается в осу. Зачем же помпиле понадобилось нас жалить?

Может быть, где-нибудь рядом с муравейником была ее норка, приготовленная для добытого паука? Но почва всюду плотна, и поблизости не видно никаких норок.

Наверное, у этой осы извратился инстинкт. Или нигде не оказалось нужного паука: каждый вид помпил охотится на строго определенную добычу. Из-за избытка неизрасходованной энергии и стала оса нападать на нас, не повинных в неполадках ее жизни.

Загадка осы интригует. Ее немного жаль. Но как бы там ни было, помпила явно дурная, и я охотно соглашаюсь с моим помощником, давшим осе столь четкое определение, тем более, что на месте укусов у нас обоих выскочили болящие и зудящие красные желваки.

Заблуждение

На рассвете в тростниках зашумел ветер и быстро затих. Потом снова налетел и стал раскачивать ветви деревьев. По речным косам понеслись струйки песка, на небе появились тучи. Ветер был холодным и дул с севера.

Вскоре на барханах замело все старые следы. Горизонт закрылся мелкой пылью. В такую погоду плохо наблюдать насекомых. Мухи, пчелы и осы прячутся в укромные местечки, где нет ветра, и так устраиваются, чтобы скудные лучи солнца, пробивающиеся сквозь облака, хотя бы слегка грели тело. Насекомые пустыни явно мерзли при температуре воздуха около пятнадцати градусов.

Но кое-кому погода нипочем. Возле кустика полыни черная помпила, для лучшей устойчивости расставив в стороны средние и задние ноги, копает норку, бросая передними ногами струйки песка. Когда на пути осы попадается плотный комочек, она хватает его челюстями и, пятясь, вытаскивает наружу. И все это быстро, не теряя ни секунды времени. Она — неистощимый комок энергии. Сколько же ее в этом маленьком черном тельце!

Иногда осу будто берут сомнения: нет ли вблизи злодея, который намерен воспользоваться воздвигаемым ею сооружением для будущей детки. Она прерывает работу и обегает вокруг начатой раскопки, энергично потряхивая своими усиками. Мимо начатого строительства норки ползет жук-чернотелка. Оса несется ему навстречу, широко раскрыв в стороны челюсти. Но чернотелке нет никакого дела до усердного землекопа. У нее свои заботы.

Когда из-за туч выглядывает солнце и начинает слегка припекать, оса не прочь погреться, она ложится на бок, подставляя под солнечные лучи тело. Странная физиология насекомых! Неужели столь тяжелая работа, к тому же выполняемая в таком быстром темпом, недостаточна для того, чтобы поднять температуру тела? Не использует ли оса солнце, как источник энергии?

Ложусь на землю возле норки, вынимаю блокнот, карандаш и принимаюсь рисовать осу. Возможно, чуткое насекомое уловило сотрясение земли, оса прекратила работу, подбежала ко мне вплотную и, пошевеливая усиками, стала разглядывать меня своими большими глазами. Но я замер с поднятым карандашом, и моя неподвижность успокоила осу.

Прошло полчаса. Оса закончила копать норку, выбралась наружу, погрелась на солнце, почистила свой костюм и отправилась за добычей. Я поспешил за нею.

Оса вначале ползет в одну сторону, потом в другую, и путь ее мне непонятен, не похоже, чтобы она искала парализованного ею паука.

Целых полчаса продолжается путешествие, вместе с осою пройдено около ста метров. Наконец, оса взмыла в воздух, мелькнула темной точкой на небе и унеслась за гребень далекого бархана. С недоумением, я провожаю ее глазами. Приходится ни с чем возвращаться к норе за вещами. Пожалуй, следует лечь возле норы поудобнее и приготовиться к ожиданию.

Проходят долгих и томительных два часа. Оса не появилась.

Вечером я иду по своим полузасыпанным ветром следам и разыскиваю норку. Она по-прежнему пуста. Как объяснить странное поведение осы? Обычно, помпилы готовят норку только когда найдут и парализуют добычу.

Начинаю размышлять, и тогда во мне заговаривают два противника. Один — оптимист. Он легко строит догадки и готов поверить в каждую из них. Другой — пессимист, он опровергает домыслы оптимиста, как не подтвержденные точными доказательствами.

— Все же оса-помпила вначале выкопала норку, а потом отправилась искать добычу. Бывают же исключения даже в самых строгих правилах, — размышляет оптимист.

— Нет, это невозможно, — возражает пессимист. — Обычно помпилы готовят норку только когда парализуют добычу, иначе может оказаться, что добычи нет поблизости.

— Но тогда, наверное, оса стала готовить слишком далеко от добычи норку и на обратном пути заблудилась.

— Зачем же далеко готовить норку, когда всюду песок и можно везде заниматься строительством.

— И все же, пока оса волокла добычу, хотя бы даже издалека, ее мог кто-нибудь уничтожить.

— Кому нужна невкусная оса, да еще и вооруженная жалом. Ей бояться некого. Не зря она носит такую заметную в пустыне черную одежду.

— Не могла же оса рыть норку ради развлечения, от избытка сил и здоровья. Тем более, в прохладную погоду. Может быть, это была просто своеобразная тренировка.

— Тренировка хороша лишь та, которая легко достается. А тут потрачено столько сил. Кроме того, оса, прежде всего, рационализатор и за свою короткую жизнь не станет делать ничего лишнего. Экономия сил — главный закон всего живого.

Противники никак не могут прийти к какому-либо решению, и поведение осы остается неразгаданным. Впрочем, они как будто соглашаются с одним из двух предположений: или оса уже использовала возможность кладки яичек, стала стара, а теперь проявляет извращение инстинкта, или нет нигде для осы пауков, вот она, бедная, удовлетворяя зов инстинкта, автоматически и рыла землю.

Собираясь в обратный путь, я подумал о том, что неплохо было бы разрыть норку. Все равно оса уже не появится, и мое любопытство не будет преступлением.

Я почти вырыл норку, как в ямку, выкопанную мною, ввалился типичный подземный житель — большая и толстая гусеница бабочки-совки. Несколько мгновений гусеница пролежала будто мертвая, и за это время в моей голове пронеслось несколько догадок. Гусеница перестала притворяться, развернулась и быстро поползла, пытаясь куда-либо спрятаться. Она была совершенно здорова.

Говорят, что иногда молодой и неопытный врач, мало искушенный в сложных тонкостях своего ремесла, легче ставит диагноз болезни, чем опытный. Я искал особенное объяснение непонятного поведения осы. Загадка же так просто раскрылась. Помпиле не понравилась выкопанная ею норка, так как под землей она наткнулась на гусеницу совки. Поэтому она и бросила почти законченную работу.

Что же с ее добычей, если норка оказалась негодной? Возможно, цепь инстинктивных и последовательных действий оказалась нарушенной, и проще было осуществить дело с самого начала.

Трудные поиски

У входа в горное ущелье расположены небольшие песчаные барханы, и на них растет зеленый саксаул. В этом глухом месте никто никогда его не трогал, не ломал, и он рос, как в заповеднике.

Я взбираюсь на крутой берег сухого русла, тянущегося из ущелья, иду по чистому гладкому песку. Сейчас барханы мертвы, жизнь на них только ночная. Днем слишком жарко и сухо среди глиняных гор, камней и песка. Вся поверхность бархана испещрена следами. Вот отпечатки изящных лапок тушканчика, тонкая вязь жука-чернотелки, извилистые линии, прочерченные хвостом, рядом с отпечатками лапок очень быстрой линейчатой ящерицы. Гладкие зигзаги оставила змея. И еще разные следы.

Впрочем, все же и днем есть признаки жизни. С невероятной быстротой промчался желтый, как песок, муравей-бегунок, какая-то муха носится с места на место так низко, будто и не летает, а перескакивает по песку. И еще один обитатель — крохотная оса, длиной не более трех миллиметров, светлая с красноватым брюшком. Она мечется по песку, кого-то разыскивает, быстро и часто потряхивая крыльями, увенчанными на вершине черными пятнышками. Пробежит, остановится, замрет на секунду, молниеносными движениями ног выкопает маленькую ямку и дальше мчится. Участок бархана площадью примерно около десяти квадратных метров пестрит оставленными ею ямочками-копанками.

Оса очень занята, до крайности деловита, необыкновенно тороплива. Откуда у нее, такой крошечной, неистощимый запас энергии? Вокруг никаких цветов, все голо, давно выгорело. Она же, не зная усталости, продолжает носиться по горячему песку.

Моя собака давно прекратила поиски живности. Проскачет по горячему бархану, упадет в тень саксаула, высматривая очередной кусочек тени до следующей перебежки.

С интересом я наблюдаю за осой — этим совершенным творением пустыни и думаю о том, откуда она черпает столько энергии. Наверное, организм, работающий в столь быстром темпе, должен вскоре истощить свои запасы. А осе — все нипочем. Не могут ли насекомые для своей деятельности каким-то не известным современной физиологии способом использовать энергию солнечных лучей, превращая ее в движение? Это предположение кажется фантастическим, но кто знает!

На кого же охотится маленькая хищница, зачем выкапывает крошечные ямки? Наверное, ее добыча — личинки какого-либо насекомого — находится в песке, возможно, на большой глубине. Поверхностные слои песка сыпучие, сухие, без корней растений. Глубже песок — плотнее, влажнее, там и корни, и жизнь. Если так, то почему оса копает ямки? Вероятно, она снимает поверхностный слой песка не напрасно. Он мешает ее изумительному локатору разыскивать добычу. Быть может, этот слой, облученный солнцем, слишком горяч или еще чем-то мешает работать точно настроенному органу. Геологи, разыскивающие уран, прокапывают в поверхностном слое холмов длинные траншеи, чтобы «прощупать» землю.

Течение мыслей идет по проторенному руслу. Часто оно оказывает плохую услугу, ведет к заблуждению. Вот и сейчас я, наверное, заблудился, не туда, куда нужно, ушла моя догадка. Но мне невольно вспоминается маленькая пчела, с которой я повстречался много лет назад во время путешествия по реке Или на складной байдарке. Пчела устроила свои ячейки с медом, пергой и детками почти на голом бархане на глубине полуметра и добиралась до них через совершенно сухой песок, к тому же еще и сыпучий и истоптанный нашими ногами, точно угадывая дорогу к своему сооружению.

Пока я вспоминаю этот случай, миниатюрная оса по-прежнему, беспрерывно размахивая крыльями, продолжает свои безудержные поиски, а я, не спуская с нее глаз, медленно хожу за нею.

Становится очень жарко. Песок уже раскалился, хочется пить. Но больше всего угнетает то, что меня ждут спутники, и эта задержка им основательно надоела. Я готов все бросить, но жажда разгадать секрет маленькой осы держит в плену, нет сил оторваться от начатого наблюдения, и знаю, что, если его прерву, буду жалеть, быть может, больше, чем стоит разгадка.

Наконец терпение истощено, я готов отступить, бросить преследование очаровательной незнакомки, но судьба будто сжалилась надо мною, оса внезапно резким рывком выбрасывает из песка что-то серенькое, потом несколько секунд комочек тел трепещет на поверхности бархана.

С напряжением я всматриваюсь, пытаюсь разгадать, что произошло. Наконец разглядел. На песке вверх ногами лежит недвижимый серый паучок. Теперь все понятно. Оса-помпила, оказывается, охотница за пауками. По принятому у ос обычаю, свою добычу, которую она так долго и упорно искала, оса парализовала точным ударом жала в мозг.

В то время как я рассматриваю паука, оса в беспокойстве бегает вокруг меня, ее смущает мое неожиданное появление. Она то начинает рыть норку, то бросит ее, наведается к добыче. Теперь ей предстоит зарыть паучка и отложить на него яичко. Дела ее просты и ясны для меня.

Так вот кто ты, изящная охотница! Ее добыча удивительна. Паук-скакун, бродяжка, ночной охотник и днем в страшную жару закапывается в песок, рассчитывая там обрести надежную защиту от всяческих напастей. Чтобы его найти, осе надо как можно больше бегать и рыть пробные ямки.

Жителям песчаной пустыни хорошо известен этот прием. Песчаный удавчик моментально закапывается в песок в случае опасности, да и охотится, забравшись в песок и выставив из него только кончик головы. При опасности прячутся в песок ящерицы-круглоголовки, буквально тонут в нем, почти не оставляя следов погружения. Прячется в песок, зарываясь наполовину и скрывая свою предательскую тень, кобылочка-песчаночка. И вот еще нашелся паучок, спасающийся в песке. Для его собратьев такая манера поведения совсем не известна.

Не буду я мешать финалу охоты моей чудесной помпилы. Пусть закапывает паучка-скакунчика и кладет на него яичко, повинуясь могучему инстинкту заботы о потомстве, без которого была бы немыслима жизнь на нашей планете. Потом в Петербурге специалист по паукам классифицировал маленькую хищницу. Она впервые была заколлекционирована знаменитым путешественником по Монголии и Китаю Г. Н. Потаниным. В 1895 году пауковед Е. Симон описал ее как новый вид, назвав его Yllenus hamifer.

Ретивая охотница

На твердой корочке, покрывающей сухую землю такыра, мои ноги, одетые в кеды, не оставляют следов. Зато копыта джейранов хорошо отпечатались четкими сердечками, продавив твердое покрытие. Иду по следам джейрана, рассеянно посматриваю на них просто так: направления наших путей случайно совпали. И вдруг из одного следика вылетает оса-помпила. В черном бархате она хорошо заметна на ослепительно-светлом такыре.

Оса, оказывается, воспользовалась следом от копытца, вырыла норку. Сейчас она, наверное, собирается занести туда парализованного паука. Он должен быть где-то здесь поблизости, наверное, лежит без движения.

Испуганная моим появлением, оса заметалась, ритмично вздрагивая крыльями. Мне недосуг ждать конца осиных дел. Машина уже остыла от жары, пора продолжать путь дальше. У осы же неистощимое терпение, носится по земле, размахивает крыльями и усиками. Глупая! Несколько раз пробежала почти рядом со своей норкой и не заметила. Но, наконец, наткнулась, сразу узнала, забралась в норку, и полетели из нее струйки выбрасываемой наружу земли. Потом выскочила наружу, отбежала в сторону, из-под кустика вытащила большого безжизненного паука и, не мешкая, затащила в норку. Там сейчас она отложит на него яичко, потом закроет дверку убежища детки землею и на этом закончит заботу о потомстве.

— Желаю тебе успехов, черная помпила! — говорю я вслух и отправляюсь продолжать прерванный путь.

На плотной земле осу выручили джейраны. Где ей, бедняжке, восстановить силы. Цветков нет и негде подкрепиться нектаром. В пустыне все растения давно засохли. Недолгой будет жизнь ретивой охотницы за пауками!

Охотник за сверчками

У края люцернового поля в небольшом понижении во время поливов скапливалась вода. На увлажненной земле разросся высокий бурьян, и рядом с выжженными солнечным зноем холмами это место заросло дремучими зарослями. Летом в этих зарослях жило множество черных степных сверчков, а вечерами отсюда неслись громкие песни шестиногих музыкантов. Сейчас в начале осени я увидел здесь черную дорожную осу-помпилу. Она тащила за усик совсем еще маленького черного сверчка. Видимо, в понижении с буйными зарослями сейчас появилось многочисленное поколение молодых сверчков, пришедших на смену взрослым, отпевшим свои песни и закончившим жизненные дела.

Оса, пятясь, энергично тащила добычу, ловко виляя между травинками, сухими палочками и камешками. Сверчок казался мертвым. На пути осы оказалась приготовленная заранее аккуратно вырытая норка. Добыча была оставлена на минуту, и хозяйка норы отправилась проведать в порядке ли жилище для будущей детки. Затем она выскочила, схватила добычу и исчезла вместе с нею. Жаль, что не удалось повидать самое интересное, как оса парализовала сверчка.

Следовало раскопать норку, посмотреть, как устроила свое потомство оса, заодно поймать самого охотника. Но в это время меня позвали и я, наспех заметив кусочком белой ваты место, прервал наблюдение. Возвратиться к норе удалось только часа через два. Вот и комочек белой ваты на сухом татарнике, а рядом куст пахучей полыни. Здесь должна быть норка. Найду ли ее закопанную? Но норка еще не закрыта, хорошо виден ее черный вход, и вокруг него в величайшей спешке бегает суетливая черная оса. Нашла маленький камешек, юркнула с ним в норку, тотчас же показалась из нее, схватила короткую палочку и тоже туда утащила. Камешек поменьше не стала тащить по земле: на крыльях по воздуху быстрее. По-видимому, норку полагается обязательно заложить пористым материалом, чтобы через него проходил воздух, да и будущей осе будет легче выбраться наружу.

Захотелось помочь неуемной труженице, я воткнул в отверстие норки маленький камешек. Заботливая мать сразу замешкалась, заметалась, схватила челюстями камешек, попробовала его вытащить, не смогла, вновь забегала, закрутилась.

В это время произошло то, что меня глубоко поразило. К обеспокоенной осе случайно подбежал небольшой черный муравей-бегунок, остановился, замер на секунду, высоко приподняв переднюю часть туловища. Потом сам стал метаться, как и оса, из стороны в сторону, поспешно и безудержно на том же самом месте. Иногда оса и муравей сталкивались, но как будто не замечали друг друга.

Поспешная беготня продолжалась около пяти минут. Но вот муравей утомился, стал медленнее бегать, потом остановился, долго размахивал усиками и, отдохнув, побежал по своим делам. Оса же продолжала все с той же поспешностью метаться.

Чем объяснить странное поведение муравья-бегунка? Муравьи легко умеют подражать окружающим, и в муравейнике какое-либо ответственное дело одного из них мгновенно перенимается остальными. Особенно, когда необходима помощь при ответственном деле. Неужели беспокойное поведение осы передалось муравью?

Бывает так, что, перетаскивая добычу, оса отлучается от нее, чтобы проведать норку, и ненадолго теряет свою парализованную добычу. В это время муравьи-бегунки, величайшие проныры, воспользовавшись отсутствием хозяйки, утаскивают ее охотничий трофей. Опытный муравей-бегунок сообразил, в чем дело и бросился разыскивать добычу осы. Конечно, для себя…

Ошибка рогохвостов

Наша машина медленно поднималась по горному ущелью. Свежий прохладный воздух, шумный поток, бегущий рядом с дорогой, стройные красавицы тянь-шаньские ели и луга, разукрашенные цветами, создавали особенное восторженное настроение. Но попутный ветер, дующий из пустыни в горы, мешал работе мотора. Он быстро перегревался. Приходилось останавливаться и остужать его.

Пользуясь кратковременными задержками, я выскакиваю из кабины, захватив полевую сумку, и смотрю по сторонам. Вот на обрывчике небольшой полусгнивший осиновый пенек. Он наполовину оголен от коры, на его посеревшей от времени древесине видна масса отверстий, проделанных насекомыми. Вокруг них вьются пчелы, устраивают свои ячейки.

Отдираю от пенька кусок черной коры и вижу необычное: десятка два ос-рогохвостов, выбравшись из куколок, собрались покинуть свою обитель, вступить в мир солнца, воздуха и простора и… погибли. Видимо, перед тем, как окуклиться, личинки проделали ход из древесины наружу, но остановились перед нетронутой непрочной и полусгнившей корою. Им, молодым, нужно было лишь слегка поработать, проделать в коре выход.

Что же произошло! Вся орава древесных ос, вероятно, братьев и сестер, потомков одной или нескольких заботливых матерей, старательно отработала осиновый пенек вместо яркого солнца и оказалась в сумерках.

Ведь им, таким сильным, ничего не стоило расправиться с корой. Просверливает же личинка в древесине длинные ходы. Но то, что было легким делом в детстве, оказалось непосильным в зрелом возрасте. У каждой осы хватило бы сил проделать небольшую дырочку в коре. Так и погибли они все вместе, рядом, высунув из древесины голову, да частично грудь.

Жаль неудачниц. Видимо, осам-рогохвостам нельзя откладывать яички в пеньки, прикрытые корой. Обычно личинки ос-рогохвостов развиваются в древесине сухостойных деревьев, от которых отвалилась кора. Тот, кто отступал от этого правила, погибал и не оставлял после себя потомства. Во всем же был, по-видимому, виновен пенек, творение рук человеческих. Его срез осы приняли за голую, обнаженную от коры поверхность.

Не все рогохвосты оказались неудачницами. Многие наметили свой путь к поверхности пенька, выбрались на оголенную сторону древесины, оставив после себя идеально круглые окошечки. Над ними сейчас и вились пчелы, устраивая в ходах свои гнездышки с детками и провизией для них.

Случай с рогохвостами подтверждает столь понравившуюся знаменитому Ж. Фабру, открывшему трафаретность инстинктов и их беспомощность в сложных ситуациях жизненной обстановки. И привожу его с удовольствием, подтверждая наблюдения талантливого натуралиста в добавление к моим наблюдениям о сложнейшей инстинктивной деятельности насекомых.

Странная оса

Вблизи скопления общественных пауков, среди редких зарослей тамариска поселились осы-помпилы, темно-коричневые с ярко-рыжими крыльями. На небольшой ровной площадке, покрытой редкими камешками, виднелись их наклонные полузасыпанные норки. Помпилы охотились за общественными пауками, и одну, занятую переноской своей парализованной добычи, я заметил. Еще я увидел осу, которая настойчиво бегала по земле, крутилась то на одном месте, то на другом, будто что-то искала. Хотелось узнать причину странного поведения осы, и я раскрыл походный стульчик, приготовился наблюдать.

Оса металась во все стороны, хватала челюстями камешки и, пятясь, отбрасывала их на десяток сантиметров назад. Затем, побегав, повторяла то же самое с другими камешками. И так все время. Камешки были разные и маленькие, и большие до полутора сантиметров длины, весившие, наверное, раз в сто больше тела энергичного носильщика. Иногда, найдя участок, покрытый крупным песком, она принималась бросать песок назад, шаркая по нему ногами.

В поведении осы не чувствовалось стремления к определенной цели. Она просто без толку металась по большой площадке, оттаскивая в стороны попавшиеся на беспорядочном пути камешки.

Площадка, на которой бесновалась оса, была голой, никто по ней не ходил, и ничьих следов на ней не было, некому было разорить случайно оказавшуюся на ней норку. Думалось: зачем такая безумная трата сил в мире, где властвует строгая и расчетливая экономия поведения, столь важная при коротком времени, отведенном для жизни. К тому же, пустыня выгорела, и цветов, на которых можно было бы подкрепить силы нектаром, не стало. Еще казалось, будто маленькое существо было просто одержимо избыточной энергией и манией раскопки без определенного расчета и цели, находясь под властью неоформившегося или извращенного инстинкта. Даже мы, люди, наделенные столь высоко развитым разумом, иногда совершаем ничем не оправдываемые поступки. Чем сложнее жизнь, тем возможнее сбои в ее проявлении.

Прошло более часа, но оса все еще не унималась, продолжая безумствовать. У меня заныла спина от неудобной и неподвижной позы, да и у осы, наверное, истощилось терпение и она внезапно взмыла в воздух и исчезла. Я вздохнул с облегчением, успокаивая себя тем, что далеко не всегда удается доводить дело до конца.