Отец сдержал слово. Не знаю, как он этого добился, но ко времени отъезда Лайама в Тару мои новости уже были известны и Лайаму, и Шону, и даже Конору, хотя он, возможно, и сам все знал. Я остро осознавала, как мой опыт отличается от пережитого Ниав. Поступок сестры встретил холодное неодобрение, жесткое осуждение, изгнание, поспешный, постылый брак. Мое же положение просто приняли к сведению, словно мой ребенок уже стал частью Семиводья. Я нарушила гораздо более серьезные правила, нежели Ниав. Я никак не могла понять, почему родственники посчитали Киарана настолько неподходящим для сестры, а главное, почему держали в тайне причины подобного решения. Там речь даже не шла о ребенке. И все же Ниав не получила ни капли той любви и тепла, что окружали меня. Это было ужасно несправедливо. Я постоянно чувствовала, как сестра скованно движется по дому, наглухо укрывшаяся за своей невидимой стеной, с бессмысленными глазами, с вечно скрещенными на груди руками или со сжатыми кулаками, словно она ни на минуту не может ослабить оборону, словно считает нас всех врагами.

Несмотря на несправедливость подобного положения, я была глубоко благодарна отцу за то, что он столь волшебно облегчил мне жизнь. Новости распространяются быстро. Перед ужином я спустилась вниз и встретилась в зале с Жанис, она как раз проверяла, достаточно ли на столе бокалов, блюд и ножей. Казалось, у Жанис нет возраста. Она нянчила еще мою мать, наверное, она была ужасно старой, но темные глаза все еще загорались интересом от всего нового, а волосы, свернутые на затылке в тугой узел, были чернее воронова крыла. Она происходила из цыганской семьи, но обосновалась в Семиводье уже очень давно. И здесь ее считали за свою.

— Ну что, детка, — улыбнулась она. — Я слышала, хранить твой секрет больше не надо?

— Тебе рассказал мой отец?

— В некотором роде. Не то, чтобы я раньше не знала. Женщины всегда знают. Я рада, что с тобой все в порядке. Ты выносишь младенца легко, хоть ты и маленькая.

Я выдавила из себя улыбку.

— Я помогу тебе, когда придет твое время, — тихо продолжила Жанис. — У нее к тому моменту может уже не хватить сил. Но она мне расскажет, что делать. Я стану ее руками. Эй, эй, не надо слез, детка. Новость заставила твою мать улыбаться. Большой человек от этого ходит счастливый. Тебе нечего стыдиться.

— Дело не в этом, — ответила я, часто моргая. — Мне не стыдно. Это из-за мамы и Ниав и… и вообще всего. Все изменяется. Изменяется очень быстро. Не знаю, справлюсь ли я.

— Ну-ну, девонька, — она крепко обняла меня. — Изменения идут за тобой по пятам… Ведь ты сама же их и вызываешь. Но ты сильная девочка. Ты сможешь почувствовать, что хорошо и правильно для тебя, твоего малыша… и твоего мужчины.

— Надеюсь, — серьезно ответила я.

***

Тем вечером я оглядывала зал и думала, что это, наверное, наша последняя возможность собраться всем вместе. Лайам восседал в своем резном кресле, и его суровые черты несколько смягчались при взгляде на юных волкодавов, игравших в догонялки вокруг его обутых в сапоги ног. Рядом с ним стоял мой брат, они все-таки фантастически похожи. У Шона то же длинное лицо, хоть и несколько отличающееся, поскольку всегда наполнено внутренним светом и ясностью. Ниав молча сидела рядом с мужем. Прямая спина, высоко вздернутый подбородок, глаза ни на кого не смотрят. Волосы ее скрывала вуаль, а платье она опять надела наглухо закрытое. Как же быстро потух в ней огонь, так ярко сиявший, когда она танцевала и ослепляла всех вокруг еще весной, в Имболк! Фионн не обращал на нее внимания. С другой стороны от сестры сидела Эйслинг, без труда в одиночку поддерживая беседу. Тут же, в тени, расположился Эамон, сжимая в ладонях кружку эля. Я пыталась избегать его взгляда.

Мама чувствовала усталость, я это видела. Ее мучило то, как резко изменилась ее старшая дочь. Я несколько раз замечала, как она смотрит на Ниав и отводит взгляд, видела, как она хмурится. Но она улыбалась, беседуя с Шеймусом Рыжебородым, и делала все от нее зависящее, чтобы вещи казались такими, какими должны были бы быть. Отец молча следил за ней. Когда с трапезой было покончено, мама обернулась к Конору.

— Конор, сегодня нам бы хотелось послушать добрую историю, — сказала она, улыбаясь. — Что-нибудь вдохновляющее, чтобы укрепить сердца Лайама и наших союзников на пути в Тару. Завтра предстоит со многими попрощаться, ведь Шон поедет проводить девушек на запад, и здесь на некоторое время станет очень тихо. Хорошенько подумай, выбирая, что нам рассказать.

— Я постараюсь. — Конор поднялся. Он был не очень высок, но что-то делало его величественным, почти царственным. Золотой обруч вокруг его шеи блестел в свете факелов, лицо над ним было бледным и спокойным. Некоторое время он стоял молча, словно выбирая подходящую историю для этой ночи.

— Сейчас, в период новых начала новых свершений, уместнее всего рассказать историю о том, что было, есть и будет, — начал Конор. — Пусть каждый из вас послушает и извлечет из моего рассказа то, что подскажут ему разум и сердце, ведь каждый привносит в слова свой собственный светлый взгляд или же собственное темное воспоминание. И неважно, какова ваша вера, каковы ваши взгляды — позвольте моей истории течь. Забудьте на время этот мир и позвольте разуму вернуться на многие годы назад, в иное время, когда эта земля еще не знала нашего народа, когда Туатта де Даннан, Дивный народ, впервые ступил на берега Ирландии и обнаружил неожиданного противника в лице тогдашних обитателей этой земли.

— Славная, славная история, — пророкотал Шеймус Рыжебородый, тяжело ставя кружку на стол.

— Туатта Де были могущественным народом, богами и богинями, — продолжал Конор. — Среди них были могучие целители, воины с удивительным талантом заживлять собственные раны, колдуны, способные мгновенно осушить озеро, превратить человека в лосося или совратить душу с истинного пути, только щелкнув пальцами. Они были сильными и волевыми. И все же, чтобы отвоевать Ирландию, им понадобилось жестоко драться.

Дело в том, что они не первыми пришли на эти берега. Их опередили Фоморы, простые, естественные, стоящие, если можно так выразиться, двумя ногами на земле. В некоторых сказаниях говорится, что вид их был страшен и уродлив, в других им приписывается демоническая природа. Все это выдумки тех, кто не способен проникнуть в суть вещей. Фоморы не были богами. Однако им были присущи свои чудодейственные способности и своя сила. Они владели древней магией, связанной с самим чревом земным, с бездонными пещерами, тайными родниками и таинственными глубинами рек и озер. Именно им принадлежали стоячие камни, которые мы теперь используем для наших собственных ритуалов — как обозначения пути солнца, луны и звезд. Они владели большими холмами и курганами. Они были старше, чем само время. Они не просто жили на земле Ирландии. Они сами являлись ею.

Когда пришел Дивный Народ, а за ним другие, разразилось множество смертоносных битв, произошло множество измен и вероломных предательств. После чего, наконец, установился шаткий мир. Землю разделили настолько несправедливо, что не будь Фоморы так ослаблены борьбой, они только посмеялись бы над подобной дележкой. Но они опасались еще больших потерь, а потому согласились на мир и удалились в те немногие места, которые им неохотно выделили победители. Туатта Де владели землей, или, скорее, думали, что владеют ею, и правили здесь, пока приход нашего собственного народа не отправил в свою очередь их самих на поиски тайных убежищ, жилищ в Ином мире, в глухих лесах, в уединенных пещерах под холмами или же в океанских глубинах, из которых они когда-то вышли и приплыли в Ирландию. Таким образом, обе могущественные, магические расы, похоже, оказались потерянными для этого мира.

Время несет изменения. Одни существа сменяют других и на мгновение обретают власть, чтобы потом уступить ее новым завоевателям. Это можно наблюдать даже внутри нашего собственного народа, даже в течение жизни отцов наших отцов. Некоторое время назад наша вера изрядно ослабела. Даже здесь, в лесах Семиводья, тайные знания были фактически забыты. Некоторое время они существовали лишь в памяти одного очень старого человека, они стали хрупкими и слабыми, как узор на крыле бабочки, как единственная ниточка паутины. Мы чуть было не упустили ее. Мы подошли к этому необычайно близко.

Конор склонил голову. В зале стояла тишина.

— Ты вновь возродил его, Конор, — мягко сказала мама. — Ты и твои соратники всегда служат нам примером. В эти смутные времена вы храните старые традиции и не даете угаснуть огню.

Я бросила взгляд на Фионна. Вообще-то, он христианин. Возможно, не слишком мудро рассказывать при нем такие истории. Но Фионн ничуть не казался возмущенным. На самом деле, мне показалось, что он вовсе не слушает. Он лениво держал Ниав за запястье, его большой палец ласкал ее кожу. Он искоса поглядывал на нее, в его взгляде сквозила легкая насмешка, а губы слегка улыбались. Ниав застыла с прямой спиной, и глаза у нее были огромные и совершенно пустые, как у пойманной зверюшки, когда к ней подносят горящий факел.

— Мы иногда забываем, — продолжал Конор, — что обе эти расы — и Дивный Народ и Фоморы — жили здесь необычайно долго. Достаточно долго, чтобы оставить свой след во всех уголках Ирландии. Любой ручеек, любой родник или пещера хранят свою историю. У каждого полого холма, у каждой одинокой скалы в океане есть свой таинственный жилец, своя легенда и свои тайны. А ведь есть еще и меньшие, менее могущественные народы, у которых тоже не отнять их места в паутине жизни. Сильфиды в ветвях деревьев, странные, похожие на рыб жильцы водоемов, морские русалки, маленькие обитатели грибов и пней. Все они такая же неотъемлемая часть нашей земли, как большие дубы и полевая трава, как блестящий лосось и пугливый олень. Все мы части единого целого, связанные, сплетенные вместе. Если одна часть погибает, если одну часть забывают — страдают все. Здесь, как в полукруглой арке, каждый камень поддерживает остальные. Вынь один, и все рухнет.

Я уже говорил, что наша вера ослабела и ушла в леса. Но моя история говорит не о христианской вере, не о том, как она растет и укрепляет свое влияние по всей нашей земле. Моя история повествует о доверии и опеке. Это история, игнорировать которую опасно, если собираешься заключить союз с Семиводьем.

Возникла пауза.

— Очень загадочно, — пробормотал Лайам и наклонился почесать собаку за ухом. — Чувствую, что сама история еще не началась.

— Ты хорошо меня знаешь, — слегка улыбнулся Конор.

— Я знаю друидов, — сухо ответил его брат.

Конор располагался как раз там, где несколько месяцев назад стоял Киаран, рассказывая легенду об Энгусе Оге и прекрасной Каэр Ибормейт, которую он создал по образу и подобию моей сестры с ее длинными медными волосами и молочно-белой кожей. Я взглянула на сестру, чтобы посмотреть, не думает ли она о том же, что и я. И увидела, как пальцы ее мужа касаются ее ладони, гладят, дразнят, а потом щиплют так, что она вздрагивает от внезапной боли.

— Посиди немного со мной, Ниав, — мой голос прозвенел в тишине, возникшей перед началом следующей части истории. — Мы почти не видим тебя. Я уверена, Фионн может ненадолго уступить тебя мне.

Губы Фионна удивленно изогнулись.

— А ты нахалка, сестричка, — произнес он, поднимая темные брови. — Завтра утром я уезжаю в Тару. Я останусь без общества своей очаровательной жены почти на месяц, а может и больше, раз уж вы уговорили ее покинуть меня. Неужели ты хочешь лишить меня еще большего? Она для меня такое… утешение.

— Пойдем, Ниав, — сказала я, подавив дрожь, когда смотрела ему прямо в глаза, а сама протягивала руку в направлении сестры. Теперь все смотрели на нас, но никто ничего не говорил.

— Я… я… — слабо пробормотала Ниав, но муж так и не отпустил ее руки.

Тогда я встала, прошла через зал и взяла ее за другую руку.

— Пожалуйста, — сладко пропела я, улыбаясь мужу сестры. Я надеялась, что мне удалось изобразить дружелюбную улыбку, хотя глаза мои, боюсь, говорили совершенно об обратном.

— Ну, ладно, все еще будет, — произнес он и наконец отпустил ее запястье.

«Он Уи Нейлл, Лиадан», — Шон хмурился. Его голос у меня в голове звучал сурово. — «Не вмешивайся».

«Она моя сестра. И твоя тоже». — Как он мог об этом забыть? Однако, похоже, об этом забыли все, как только отослали ее прочь.

Ниав села рядом со мной, и Конор продолжил рассказ. Я почувствовала, как сестра испустила один глубокий, дрожащий вздох, словно разом выдохнула напряжение. Я держала ее руку в своей, но очень бережно. Мне казалось, что вернуть ее доверие можно, только двигаясь очень медленно и так осторожно, словно идешь по яичным скорлупкам.

— Это история об основателе Семиводья, — серьезно произнес Конор. — Его звали Фергус, именно от него берет начало весь наш род. Фергус пришел с юга, из Лейна. Он был третьим сыном и не имел почти никаких прав на землю отца. Фергус присоединился к разбойникам, стал одним из тех диких юнцов, что выходят на большую дорогу или продают свой меч любому, кто готов платить. И вот однажды теплым летним утром Фергус отстал от друзей на опушке огромного леса. Как ни пытался он найти их следы — ничего не выходило. Через некоторое время, зачарованный красотой раскидистых деревьев, пятнистых от солнца тропинок и переливов солнечного света, он въехал в лес, решив, что поедет туда, куда приведет его тропинка и поищет приключений.

Он ехал вперед и вперед, все глубже и глубже, в самое сердце леса. И чем дальше он ехал, тем больше лес завладевал его сердцем, тем восхитительнее казались ему лесная красота и таинственность. Он не чувствовал страха и не испугался даже когда заблудился окончательно. Наоборот, что-то будто подталкивало его идти все вперед и вперед, взбираться на увенчанные огромными дубами, ясенем и сосной холмы, спускаться в низины, густо поросшие рябиной и орешником, двигаться вдоль потоков, затененных бузиной и плакучими ивами, пока он наконец не достиг берегов прекрасного озера, чья гладь отливала золотом в лучах заходящего солнца. Он понятия не имел, сколько времени заняло его путешествие: день, два, три? Он не ощущал усталости, наоборот, он чувствовал себя свежим, обновленным, словно заново родившимся, поскольку в его душе проснулось что-то доселе неизведанное.

Фергус остановился у берега озера и спешился. Он наклонился, сложил ладони, зачерпнул горсть воды и напился. О, что это была за вода! Она обострила его ум и наполнила отвагой сердце.

«Чего ты хочешь больше всего на свете, Фергус?»

Фергус потрясенно обернулся. Прямо за его спиной стояли мужчина и женщина, да так близко, что он не мог понять, как это умудрился не заметить их раньше. Оба они были очень высокими, гораздо выше любого простого смертного. Огненные волосы мужчины вились и переливались так, что казалось, на голове его действительно горит огонь. Женщина была ослепительно прекрасна, с длинными черными волосами и глубокими синими глазами, под цвет собственного плаща. Фергус понял, что это, должно быть, кто-то из Туатта де Даннан, и что он не может оставить заданный вопрос без ответа. Странно, однако: он ответил совершенно не так, как сделал бы лишь несколько дней назад.

«Я хочу остаться здесь и построить дом, — сказал он. — Я хочу стать частью этого места. Я хочу, чтобы мои дети росли под сенью этих деревьев и пили чудесную воду из этого озера, чтобы сделаться сильными духом и мудрыми сердцем».

Вот как мало потребовалось времени, чтобы это место полностью завладело его душой.

«Знаешь ли ты, кто мы такие?» — спросила женщина.

«Я… я догадываюсь, — произнес Фергус и внезапно смутился, ведь он никогда раньше не встречал никого из Дивного народа. — Я вовсе не хочу показаться самонадеянным, миледи. Я понимаю, что это ваша земля. Вряд ли я могу объявить ее своей собственностью. Я просто отвечал на вопрос».

Огненноволосый мужчина расхохотался:

«Она твоя, сынок. Именно поэтому ты и попал сюда».

«Моя? — у Фергуса от удивления открылся рот. — Лес и это озеро — мои?»

Он спит, не иначе.

«Твои, пока ты будешь охранять их. Как опекун. Если ты не против подобной работы. Построй свой дом здесь, у озера Семи Вод. Лес очень стар. Одно из последних безопасных мест обитания для нашего народа и для… для множества других. Лес станет охранять тебя и твоих близких, а ты обретешь великую власть и огромное богатство. Но тебе придется много работать. Старые пути становятся все уже, секретные укрытия уже не приносят безопасности, их слишком часто обнаруживают и грабят. Ты и твои наследники станете народом Семиводья, и твое влияние в мире смертных должно быть использовано на то, чтобы сохранить этот лес и безопасность его обитателей. На земле Ирландской немного осталось подобных мест, и с каждым годом их становится все меньше. Мы не привыкли просить помощи у людей, но мир меняется, и мы нуждаемся в тебе и твоих потомках, Фергус. Ты готов стать хранителем? Достанет у тебя для этого сил?»

Разве он мог отказаться? И вот Фергус построил крепость из прочного камня, со временем собрал вокруг себя старых друзей, прежних соратников из банды, а также некоторое количество окрестных крестьян, вырубил несколько деревьев — не больше, чем нужно для пастбища и небольшого поселения. А потом он женился. Не на дочери фермера или сестре одного из своих товарищей, как вы могли бы подумать. Нет, его жена была женщиной из совсем иных земель. Он нашел ее однажды, когда бродил по холмам над озером в поисках подходящего места для сторожевой башни. Он прошел на холм меж двух рябин и тут заметил ее — она сидела на скале в потрепанном платье цвета ивовых листьев, расчесывая свои темные волосы, и смотрела поверх деревьев на озеро. Он один только раз взглянул в ее странные ясные глаза и пропал. Она никогда не рассказывала, кто она и откуда родом. Она была крошечной, тростинка, а не девушка, она просто не могла принадлежать к Дивному Народу. Иногда Фергус вспоминал, как загадочная Хозяйка леса упоминала о других, но так никогда и не спросил.

Ее звали Эния, она стала ему хорошей женой и родила трех мужественных сыновей и трех отважных дочерей. Первого сына он обучил военному искусству, а второго искусству ведения хозяйства, так что вместе они могли хранить и лелеять леса Семиводья и озеро. А третьего сына, когда тому минуло семь лет, увел за собой старик с волосами, заплетенными во множество косичек, что вышел из густого леса, хромая и тяжело опираясь на дубовую палку. Этот сын стал друидом, таким образом, древнее знание снова засверкало перед обитателями Семиводья.

— А что стало с дочерьми? — я не могла удержаться от вопроса, хоть и понимала, что прерывать рассказчика — дурной тон.

— Ах, с дочерьми? — улыбнулся Конор. — Все три девочки ростом, темными волосами и странными глазами пошли в мать, и когда они выросли, к ним начали стекаться толпы женихов. Фергус оказался хорошим стратегом. Первую дочь он выдал замуж за хозяина крепости к западу от своих лесов. Вторая вышла за сына другого соседа, обитавшего в сердце болот на севере. Третья дочь осталась дома и стала настоящей мастерицей во всем, что касается трав и целительства. Люди называли ее сердцем Семиводья.

— А как же Острова? — спросил Шон, которому не терпелось узнать, что же было дальше.

— Ах, да, — Конор посерьезнел. — Острова. Это вторая часть нашей истории. Но мне кажется, слушатели уже устали. Рассказ был долгим, возможно, продолжение стоит отложить до другого вечера? — Он поглядел вокруг, вопросительно подняв брови.

— Рассказывай дальше, Конор, — тихо попросила мама.

— Так вот, как я уже говорил, Фергус никогда не спрашивал у своей жены, Энии, кто она и откуда. Он не знал, была ли она обычной смертной, или кем-то еще. Она старела точно так же, как все простые смертные. Но ведь говорят, что если создание Иного мира решает связать судьбу с одним из нас, оно и само теряет бессмертие. Если это правда, Эния, должно быть, очень любила своего мужа, и это, возможно, объясняет то, как глубоко мы, выходцы из Семиводья, умеем любить. Эния сделала кое-что, заставившее ее мужа всерьез верить, что она, возможно, принадлежит к Древнему Народу. Говорят, Фоморы — морской народ, давным-давно вышедший из глубин океана и поселившийся на Ирландской земле. Секрет Энии был связан с морем. Она рассказала Фергусу о трех островах, трех скалах в бушующем море, отделяющем нашу землю от Альбы и Британии. Три потаенных островка, очень маленькие, совершенно незаметные, найти их можно, только если знаешь. «Что знаешь?» — спросил Фергус. «Знаешь, как их отыскать», — ответила Эния. Острова — это сердце. Сердце всего, ось колеса. Фергус должен сам отправиться туда, и он сам все поймет. Когда все остальное падет, когда все будет потеряно, острова станут Последним Приютом. Безопасность островов надо хранить даже тщательнее, чем безопасность леса и озера.

Фергус испугался слов Энии и не стал задавать вопросов.

Но попросил своих людей построить прочный, большой парусный коракл, по указаниям Энии нарисовал карту и отчалил от восточного берега в направлении острова Мэн. Пиратов в те времена было немного, но плавание все равно вышло опасным, ведь кораблем управляли фермеры да охотники. Эния не поплыла с мужем. Она ждала ребенка и говорила, что вообще плохо переносит морские путешествия. А Фергус и его люди поплыли на восток, а потом немного на юг и когда приблизились к берегам Мэна, поднялся такой густой туман, что люди ничего не видели на расстоянии вытянутой руки. Они спустили парус, подняли весла, но корабль продолжал двигаться, влекомый вперед невидимым течением, а команда сидела и дрожала от страха, перебирая в голове рассказы о длиннозубых морских чудовищах и острых как пики скалах. Прошло немало времени, и вот киль корабля заскрипел по ракушечнику, а туман вдруг исчез так же внезапно, как опустился. Они увидели, что находятся у берега небольшого скалистого островка, песчинки в морском просторе, пустынном месте, где, вне всякого сомнения, живут лишь морские котики да дикие птицы. Люди пришли в смятение. Фергус успокаивал их, хотя, говоря по правде, он и сам был далеко не в восторге от положения, в котором они оказались. На острове стояла какая-то необычайная тишина, и все время казалось, что за каждым их движением кто-то следит. Фергус велел своим людям выволочь корабль на берег и разбить лагерь под нависающими скалами, а сам начал карабкаться вверх, чтобы разведать обстановку.

Оказавшись наверху, он с изумлением отметил, что в этом заброшенном месте кипит жизнь: низкие, стелящиеся травы, согнутые ветром кусты, крабы, моллюски, насекомые. А над головой летает множество самых разнообразных птиц. Фергус поднялся на самую вершину скалистого островка и посмотрел на север. В отдалении, но все же слишком близко на его вкус, виднелся остров Мэн. На востоке, гораздо ближе, лежал другой скалистый остров, больше чем тот, к которому они пристали — остров с небольшими заливами и ровной землей, поросшей жесткой травой, которая на юге уступала место скалам. Там, если удастся найти источник питьевой воды, можно будет устроить некое подобие поселения. А к западу лежал третий остров. Фергус сразу понял, что именно его имела в виду Эния. Он вздымался из моря, подобно огромному каменному столбу, высоко, вертикально вверх. Основанием ему служила масса острых и гладких камней, вокруг которых бурлило и пенилось море. Поразительно, но вверх по скале до самой вершины были вырублены грубые ступени. А сама вершина острова представляла собой некое подобие плато, на котором росли деревья. Деревья! Фергус не мог поверить собственным глазам, но каменный пик действительно венчала группа чего-то, сильно напоминавшего рябины, и над ними кружили птицы.

Фергус немного постоял в раздумье, а после спустился к своим людям, помог им разжечь огонь и пообещал, что утром они отправятся в обратный путь. Команда страшно обрадовалась. Все это путешествие было слишком загадочным. И тогда Фергус сказал:

«Но сначала я хочу, чтобы вы переправили меня туда».

«Куда?» — спросили его люди.

«Туда», — Фергус указал пальцем. С того места, где они стояли, видна была лишь макушка третьего острова, и команда согласилась. И только на следующее утро, уже оказавшись на корабле и гребя к берегу указанного острова, они заметили скалы и бурлящий перед ними прибой, и покрылись холодным потом от страха

«Гребите вперед», — мрачно приказал им Фергус, и те не посмели ослушаться. Потом их подхватило течение, и они налегали на весла, но корабль несло все вперед и вперед, все ближе к прибрежным бурунам. Тогда люди начали кричать и звать на помощь Мананнана мак Лира. Но в ту самую секунду, когда удар о прибрежные скалы, казалось, был неминуем, корабль вдруг протащило между камнями в узкий грот с бурлящей водой, где с одной стороны открылся пологий берег, а над ним дыра, от которой вверх по скале вели ступеньки.

Не успел никто и слова сказать, как Фергус уже выпрыгнул на берег и ловко лез в дыру, ухватившись за железный прут, вбитый в щель в мокрой скале.

«Я быстро», — произнес он и побежал по ступенькам.

Люди его промолчали и остались сидеть на корабле. В гроте было темно, вода билась о киль, издавая странные звуки, было похоже, будто под водой кто-то плавал. Море вливалось в одно отверстие и выливалось в другое, явно слишком узкое даже сейчас, в часы отлива. Люди старались не думать о приливе. Никто не спрашивал, кто возьмет на себя командование, если Фергус так и не вернется.

Они ждали очень долго — во всяком случае, так им показалось. Вокруг бурлила вода, трепетали тени, и воображение часто играло с ними дурные шутки. Наконец Фергус вернулся. На лице у него застыло странное выражение, будто то, что он увидел, превосходило его самые невероятные сны, из тех, что невозможно описать словами. Он ступил в коракл, отвязал веревку, люди пригнулись, и течение вынесло их через узкий вход обратно в открытое море. Потом они подняли парус, взялись за весла и спешно поплыли домой. И ничего не спросили у Фергуса, пока целыми и невредимыми не пристали к берегам Ирландии.

Он не стал рассказывать о том, что увидел. Возможно, Энии, но больше никому.

«Это секрет», — так говорил он всем.

Но то, что рассказывала ему Эния, было правдой: Острова действительно являлись Последним Приютом. Самый высокой из них, прозванный Фергусом «Иглой», был самым главным. На нем находились пещеры истины, охраняемые священными рябинами, растущими там, где обычное дерево выжить не смогло бы. Острова необходимо защищать от внешнего мира. Если их покой потревожат, если их захватят, нарушится равновесие. И тогда, как бы прекрасно ни следили за лесом, как бы ни были безопасны земли Семиводья, все пойдет прахом. Когда Фергус рассказал об этом своим людям, они поверили ему, поскольку в его глазах горел огонь, а в голосе звучал трепет, подсказавший им, что он действительно видел нечто такое, о чем не расскажешь словами.

Именно с того самого времени Острова и начали охранять. На Большом Острове основали лагерь, к югу от Мэна в море плавал дозор, так что ни викинги, ни бритты, ни любопытные рыбаки не отваживались и близко подойти. Фергусу пришлось быстро учиться. Люди Семиводья не были прирожденными мореходами, в те первые годы они потеряли немало прекрасных и сильных мужчин, ведь острова находились далеко в море, на равном расстоянии от Ирландии и Британии. Но воля Фергуса была сильна. Пришло время, когда лесные друиды предприняли морское путешествие до Иглы и справили ритуал Самхейна на вершине под священными рябинами… Да, — вздохнул Конор. Он выглядел так, будто сам наблюдал за тем ритуалом и до сих пор помнит свой восторг и удивление.

— В течение множества поколений люди Семиводья хранили свое обещание: опекать лес и его обитателей и присматривать за островами, — а лес в свою очередь щедро одаривал их и защищал от врагов. В каждом поколении рождался один друид, один или двое были способны вести хозяйство и содержать скот здоровым, а людей сытыми и способными постоять за себя. В каждом поколении был целитель. Вне леса по земле Ирландии распространялась христианская вера, порой насаждаемая силой, но чаще впитываемая людьми тихо и незаметно. Вне леса временами появлялись норвежцы и другие разбойники, и ни тихая деревня, ни королевский дворец, ни молитвенный дом не могли считаться безопасным прибежищем. Люди перестали верить в Туатта Де, в проявления Иного мира. В страхе своем они замечали лишь варварские топоры да пролитую кровь своих близких. Но в Семиводье по-прежнему было безопасно, равно как и в пограничных с ним союзных землях, соединенных взаимными браками и долгой дружбой и объединяющихся против любого врага. Неудивительно, что с течением времени представители семьи Семиводья стали высокомерны и самодовольны. И наступил момент, когда ни один из представителей нового поколения не был послан на обучение к мудрецам. Дочерей теперь выдавали замуж в далекие дома, и они рано умирали. Вожди перестали заботиться о своих людях, а фермеры начали предаваться дурным привычкам. Как только дела пошли под уклон, начало стремительно ухудшаться буквально все.

Семья начала терять силу, и враги почуяли свежую кровь. Особенно бритт из Нортвуда в Камбрии, мечтавший распространить свое влияние за море. В этот черный для Семиводья час он причалил к нашим берегам с целой флотилией набитых вооруженными воинами кораблей и захватил Острова. Дозорные обленились, гарнизон распустился. Нортвуду ничего не стоило их завоевать. И вот корабли бриттов причалили к Большому острову, сапоги их начали топтать священные места, а язык их зазвучал в пещерах истины. Бритты срубили на дрова рябины. И все получилось так, как предсказывала Эния. С того самого момента все в Семиводье пошло прахом. Сыновья его гибли в битвах с Бриттами. Дочери умирали в родах. По ошибке рубили священные деревья. Начались пожары и наводнения. Союзники отвернулись от лордов Семиводья. Один неурожай следовал за другим, а овцы болели ящуром. Так все и шло, и семья тщетно пыталась вернуть себе Острова. Они предпринимали одну атаку за другой, но Нортвуд, а после его потомки, не сдавали позиций.

Это случилось гораздо позже, уже во времена деда моего отца, по имени Кормак. Точно также звали и одного из моих братьев, отдавшего жизнь за Острова. Именно ему я и посвящаю свой рассказ… — Тон Конора оставался спокоен, но когда он произнес эти слова, по лицу его пробежала тень. Кормак был его близнецом. Могу только догадываться, как горько ему было переживать его потерю. — Кормак из нашей истории был хорошим, сильным мужчиной, во всем походившим на своего предка Фергуса. Он работал, не покладая рук, но видел, что все его усилия тщетны. И вот однажды он отправился в самую глубь леса и попросил помощи у старейшего друида, старика столь древнего, что лицо его было все сплошь в морщинах, а слепые глаза заволокло пеленой. И Кормак задал ему свой непростой вопрос:

«Как мне спасти своих людей? Как можно защитить лес и его обитателей? Я не отказываюсь от своей работы. Я хранитель этой земли и всего, что на ней обитает. Я — лорд Семиводья. Путь к спасению должен существовать».

Старый друид продолжал смотреть в огонь и молчал так долго, что Кормак задумался, а не глух ли он, вдобавок ко всему прочему. Дым костра, извиваясь, поднимался вверх, огонь переливался странными цветами: зеленым, золотым и пурпурным.

«Путь существует, — произнес старик неожиданно глубоким и сильным голосом. — Не для тебя, а для детей твоих детей, а возможно, для детей их детей. Равновесие должно быть восстановлено, иначе все погибнет».

«Как?» — с готовностью спросил Кормак.

«Многие падут, — продолжал друид. — Многие умрут за правое дело. Это неизбежно. Зло обретет силу. Семиводье окажется на волосок от того, чтобы все потерять: род и лес, сердце и душу. Но это возможно будет исправить».

«Когда?»

«Не теперь. Однажды появится ребенок: ни бритт, ни ирландец, но и тот и другой одновременно. Этот ребенок будет отмечен знаком ворона, именно он спасет острова и восстановит равновесие».

«А что я могу сделать сейчас?»

«Держись. Держись, пока не пробьет час. Больше ты ничего не можешь сделать».

Конор замолчал. Он выбрал странный способ окончить сказание, но оно, вне всякого сомнения, окончилось. В зале царила тишина. Мама взяла в руки флягу с вином из пастернака и наполнила бокал.

— Лиадан? Передай это дяде Конору. Он славно поработал для нас сегодня.

Я отпустила холодную, вялую руку Ниав и отнесла дяде вино.

— Спасибо, — кивнул он. — Вот скажи мне, Лиадан, в чем, по-твоему, смысл сказания? Если бы тебе предложили выбрать из него самое главное — что бы ты назвала?

Я посмотрела ему прямо в глаза.

— Даже бандит и разбойник без чести и совести может оказаться достойным доверия человеком, если дать ему такую возможность, — ответила я. — Мы не должны судить по внешнему виду, поскольку сами ведем свой род как раз от такого человека.

Конор тихонько рассмеялся:

— Ты права. А ты, Шон? Каков, по-твоему, смысл сказания?

Шон нахмурился:

— Оно, без сомнения, говорит, что я не должен игнорировать пророчество, — ответил он.

— Ага. — Конор сел, сжимая бокал длинными пальцами. — У сказания нет определенного смысла. Оно говорит каждому то, что он готов услышать.

— Мне оно говорит, что время пришло, — сказала мама. — Сейчас, или очень скоро. Я это чувствую.

— Ты права. — На колене у Лайама спал щенок, другой примостился на его сапоге. Это, однако, не мешало ему выглядеть величественно. — Конор отлично выбрал свою историю. Находясь в Таре, мы не должны упускать из виду наши собственные цели. Я полагаю, нас станут уговаривать оказать поддержку в других предприятиях. Но мы не должны забывать, в какой поход следует отправиться в первую очередь.

— А если Сорча права, нам необходимо рассмотреть любое предложение, способное его ускорить. — Я была уверена, что Шеймус Рыжебородый спит, но он слушал, удобно откинувшись в кресле.

— Мне сложно понять, — с легкой улыбкой произнес Фионн, — как вы умудряетесь верить в сказания. Это какой-то совершенно незнакомый для меня способ видения мира. Но как бы там ни было, у вашей затеи есть и практические основания. Острова слишком долго предоставляли людям Нортвуда безопасную пристань. Без них его влияние резко упадет. Что до ваших собственных земель, в данный момент они снова находятся в безопасности. Лайама очень уважают в Ольстере и за его пределами. Только безумец захочет ссориться с Семиводьем.

— И все же, — тихо произнес отец, — в сказании говорится, что лучшие люди во многих поколениях гибли в этой борьбе. И не только среди ирландцев. Вдовы и сироты плакали на обоих берегах. Возможно, стоит повнимательнее взглянуть на слова пророчества, если мы не хотим напрасно потерять своих людей. Там ничего не сказано о битве.

Фионн приподнял одну бровь:

— Ты сам являешься близким родственником Нортвуда, ведь так? Это приводит к любопытному затруднению. Неудивительно, что ты видишь ситуацию в несколько ином свете.

— Тот, кто носит это имя — мой родственник, ты прав, — ответил отец. — Довольно дальний. После смерти дяди Ричарда ему удалось заполучить наследство. Я не делаю секрета из моего родства с этим семейством. А теперь, когда ты женился на моей дочери, он и твой родственник тоже.

Конор, зевая, поднялся на ноги.

— Уже поздно, — произнес он.

— Ты прав, — согласился Лайам, вставая и бесцеремонно сталкивая щенков на пол. — Пора спать. Завтра нам рано выезжать, и далеко не все мы молоды.

— Пойдем, Ниав. — Фионн протянул руку в направлении сестры, но глядел он при этом на меня, и в глазах его был вызов. Сестра молча подошла к нему, он обнял ее за талию, и они пошли вверх по лестнице. Я повернулась, чтобы взять свечу, но меня опередил Эамон, зажег мою свечку от факела и протянул мне.

— Мы некоторое время не увидимся, — произнес он. Неверный свет рождал странные узоры на его лице. Он был очень бледен.

— Счастливой тебе дороги в Тару, — произнесла я, не понимая, как он может говорить со мной после всего, что я ему рассказала. — И… прости меня.

— Тебе н-н-не стоит из-за меня беспокоиться. Береги себя до моего возвращения, Лиадан. — Он провел по моим пальцам — там, где я держала свечу, — и ушел.