Мама не теряла ни минуты своей последней ночи на сон. Она обратилась к Лайаму с просьбой привести всех, кто работал в доме, чтобы иметь возможность поблагодарить их и попрощаться. Многие плакали. Многие приносили небольшие букетики примул, или белые с желтым нарциссы и клали ей в ноги, или у изголовья. Она попросила перенести себя в комнату на первом этаже, вдоль стен которой горели оплывающие свечи, и все вокруг утопало в теплом свете. Она лежала на своем тюфяке — такая маленькая, такая неподвижная… — и для каждого у нее находилось доброе слово. Ей, должно быть, было очень больно. Мы с Жанис знали, какие дозы лекарства принимала Сорча этой зимой, чтобы не кричать от боли, когда болезнь вгрызалась все глубже в ее внутренности. Сегодня она хотела бодрствовать, слушать и понимать, поэтому от всего отказалась. Она и вправду была сильной женщиной, и так хорошо скрывала приступы боли, что лишь немногие здесь догадывались, как ей плохо. Но отец знал точно. Его лицо напоминало маску, кроме тех моментов, когда он смотрел прямо на нее. Он ни слова не сказал ни мне, ни Лайаму, никому кроме нее — разве что кто-то обращался прямо к нему. Я знаю, ему очень хотелось, чтобы мы ушли, оставив их вдвоем, но он всё делал так, как хотела она.

Наконец, долгое прощание закончилось, и все в доме уснули. Я села у очага с Джонни, заснувшим у меня на руках. Отец сидел на табурете у кровати, неловко согнув ноги. Он обтирал маме лицо влажной тряпицей. Сорча закрыла глаза. Казалось, она погрузилась в сон, только рука слегка подрагивала, когда боль становилась совсем уж невыносимой.

«Можешь сказать им все сейчас. Если ты готова».

Я взглянула на неподвижную фигуру Финбара, опиравшегося рукой о стену у окна. Он стоял ко мне спиной, глядя на освещенный луной сад. Я без объяснений поняла, что он имеет в виду.

«Я готова». — Лучшего времени не представится.

— Шон уже дома? — прошептала мама.

— Пойду проверю, нет ли вестей, — тихо проговорил Лайам. — Пошли, братья, давайте ненадолго оставим их своей семьей.

Они встали рядом у двери, за которой, вероятно, сновали слуги, пытаясь как можно меньше шуметь. Потом Лайам вышел, уводя с собой Конора и Падриака. Однако Финбар задержался. Запертая комната с застеленной постелью не для него. И временное забвение, что принес бы крепкий эль, тоже. Я не видела, чтобы он ел или пил у нас дома.

— Мама, отец, я должна вам кое-что сказать.

Сорча открыла глаза и слабо улыбнулась:

— Очень хорошо, доченька. Дай я… дай…

У нее сбилось дыхание, но я знала, чего она хочет. Я устроила Джонни на покрывале рядом с ней. Отец помог ей обвить рукой теплое тельце малыша. Глазки у Джонни были открыты — серые глаза его отца. Он быстро рос, я видела, как он за всем наблюдает, ищет смысл в игре теней освещенной свечой комнаты. Финбар неподвижно стоял у окна. Я не могла усидеть. Потому встала у кровати, крепко сцепив перед собой руки.

— Я не стану оскорблять вас, просьбами о доверии, — начала я. — У нас нет времени. Вы уже сказали, что доверяете мне, и я вам верю. Я должна признаться, что лгала вам, и надеюсь, вы выслушаете мои объяснения. Все очень серьезно, очень секретно и неимоверно грустно, но возможно, еще может закончиться лучше, чем мы смеем надеяться. Ваша вера в меня может подвергнуться серьезным испытаниям, как некогда моя собственная.

Теперь отец смотрел на меня очень внимательно, взгляд его стал острым и холодным. Мама лежала спокойно и смотрела на малыша.

— Начинай, Лиадан, — тон Ибудана был нарочито-нейтральным.

— Ниав, — сказала я. — Ниав…

«Смелее, Лиадан».

— Помните, все мы сразу поняли, что что-то не так, как только она приехала домой. Ты даже попросил меня выяснить, что происходит. Но мы и представить себе не могли, насколько все плохо. Когда мы были в Шии Ду, я узнала правду. Ее… Муж бил ее и подвергал невыносимым унижениям. Она и до того была подавлена тем, что случилось дома: она считала, что все, кого она любила, отвернулись от нее. Однако все же надеялась в этом браке начать новую жизнь. Но жестокость Фионна положила конец ее надеждам. Она заставила меня поклясться, что я никому не расскажу. Заставила меня пообещать, что я сохраню ее тайну в секрете от всей родни. Сердце Ниав и так было разбито после того, как Киаран не остался с ней. А когда вы услали ее прочь, она окончательно сломалась. И Ниав поверила, что раз муж с ней так обращается, значит, она этого заслуживает. Она бы ни за что не рассказала о тех мучениях, которым подвергал ее Фионн, из страха, что разрушится союз. Для нее это означало бы окончательное поражение.

В комнате повисло изумленное молчание. Потом отец проговорил:

— Если это правда, а я знаю, что это так, ведь ты не стала бы лгать о подобных вещах… ты должна была нам сказать. Это обещание — из тех, что можно и нарушить.

— Боюсь, я… я не была уверена, что вы захотите помочь. Ведь это ты настоял на ее свадьбе с Фионном. Ты услал ее в Тирконелл. Ты был с ней непреклонен. Шон ударил ее. А тут еще Лайам с его союзом. Я никогда не понимала, почему ей нельзя выйти замуж за Киарана, почему вы отказались даже рассмотреть такую возможность. Подобное поведение на тебя не похоже, обычно ты взвешиваешь все варианты, выслушиваешь все аргументы. И на тебя не похоже скрывать правду. Я не понимала, что тобой движет, и не могла рисковать.

Отец смотрел на меня с болью во взгляде.

— Как ты могла подумать, будто я стану покрывать подобную мерзость? Что я позволю унижать мою дочь?

— Тс-с-с! — прошептала мама. — Пусть Лиадан продолжает.

— Я… тогда я…

«Потихонечку, слово за слово. Как в сказании. Не торопись».

— Я не представляла, что делать, где искать помощи. Времени у меня не было, но я была уверена, что не могу позволить ей вернуться в Тирконелл. Я боялась, что там она покончит с собой. И я попросила одного… одного моего друга… увезти ее и проводить до какого-нибудь убежища.

Снова напряженное молчание.

— Я, кажется, не понял, — осторожно произнес Ибудан. — Разве твою сестру не украли бандиты, и она не утонула? Разве она не пала жертвой очередной бессмысленной, варварской разбойничьей выходки?

— Нет, отец, — у меня срывался голос. — Ее повели через болота по моей просьбе. Эти люди явились в Шии Ду по моему зову. Они должны были провести Ниав через трясину, а после проводить ее в христианский монастырь, где она бы спряталась от жестокости мужчин.

Когда отец снова обрел дар речи, он сквозь зубы произнес:

— Ты, похоже, выбираешь отвратительных друзей. Они явно безнадежно провалили все дело, раз потеряли Ниав еще до того, как добрались до суши. Надеюсь, ты не слишком дорого им заплатила.

Слова отца прозвучали как пощечина. И тут заговорил Финбар:

— Повествование еще не окончено, это сложная ткань со множеством нитей. Своими словами ты больно ранишь дочь. Ей требуется все ее мужество, чтобы обо всем рассказать. А ведь она не единственная здесь, кто скрывает правду. Тебе стоит дать ей договорить.

— Рассказывай Лиадан, — голос мамы был спокоен.

— У меня есть… связи… о которых я не рассказывала. Я бы назвала их друзьями. Один из этих друзей забрал Ниав из Шии Ду и проводил в безопасное место, туда, где ее не будут бить, где она найдет уважение, перестанет быть игрушкой в руках Уи Нейлла. Туда, где семья не сможет принудить ее к постылому браку во имя военного союза. Я не могу предоставить никаких доказательств того, что она в безопасности. Я не знаю, где она, а если бы и знала, то не сказала бы. Но меня посещал дар предвидения, я видела ее и верю, что мой друг сделал все в точности так, как я просила. То, что она утонула в тумане… была уловка, представление с целью убедить Эамона и других, будто она мертва. Трюк, необходимый, чтобы охотники прекратили идти по ее следу. Под прикрытием этой лжи они смогли доставить сестру в безопасное место.

Легкий сквозняк поколебал пламя свечей. Через некоторое время мама тихо спросила:

— Ты знала, что Ниав жива и ничего нам не сказала?

— Прости меня, — покаянно произнесла я. — Когда просишь этого человека взяться за какое-нибудь дело, приходится следовать его правилам. Он сказал, что Ниав будет в большей безопасности, если правда будет известна как можно меньшему числу людей. Я посчитала, что так лучше. И… я ведь не знаю наверняка. Просто я верю, что она жива. Я доверяю человеку, который вызвался нам помочь, когда никто другой не справился бы.

— Я повторюсь, — на лице отца застыла гримаса отвращения, — ты, похоже, выбираешь отвратительных друзей. Откуда ты можешь знать, говорит этот человек правду или лжет? Вся его жизнь построена на обмане. Все, что мы о нем слышали, говорит о его двуличии, о том, что ему совершенно нельзя доверять, что он меняет союзников, считаясь только со своей выгодой. И что он бесконечно жесток и действует, не задумываясь — что в голову взбредет, то и творит. Я поверить не могу, что ты доверила такому человеку жизнь собственной сестры! У тебя случилось помрачение рассудка, не иначе. А нынче ты опрометчиво подаешь матери призрачные надежды, и именно теперь, сегодня, когда она… — Он замолчал, видимо, осознав, что мама внимательно смотрит на него.

— Нет, Рыжий, — сказала она. — Не злись. У нас нет на это времени. Ты должен дослушать Лиадан до конца.

Я сделала глубокий вдох, чувствуя поддержку Финбара. Он сконцентрировал на мне свои мысли, не вплетая их в мои, но делясь со мной своей смелостью.

— Я уже сказала, что видела Ниав. Видела живой и счастливой, а рядом с ней ребенка, явно ее собственного. Я видела будущее, безопасное и светлое. Но даже и без этого я уверена, с ней все в порядке. Я чувствую это всем сердцем, поскольку точно знаю, что могу доверять отцу своего сына. Это один и тот же мужчина. Вы ведь смотрели в глаза моего сына и сказали, что это глаза Джона. Надежные глаза. У отца моего сына — те же надежные глаза, а рисунки на его лице повторяют черты ворона, самоуверенные, жесткие и зловещие. Он — главарь банды, тот самый, которого называют Крашеным. Он сотворил в своей жизни много зла, этого нельзя отрицать. Но он также способен на невиданную смелость, силу духа и верность. Он редко что-то обещает, но всегда выполняет свои обещания. Помните сказание Конора? Даже бандит, если ему предоставить шанс, может оказаться достойным и благородным. Этот человек спас вашу дочь. Этот человек подарил вам внука. Он завладел моим сердцем и навсегда останется в нем. Вот, теперь я рассказала вам все, я доверилась вам. Если эту информацию услышит тот, кому не следует, в опасности окажется множество жизней.

«Отличная работа, Лаидан», — Финбар уважительно кивнул головой.

Родители молча уставились на меня.

— У меня нет слов, — наконец произнес Ибудан.

Мама подняла руку и погладила темные кудряшки Джонни.

— Значит с Ниав все в порядке. Эта новость — отличный подарок, Лиадан. Я ведь никогда до конца не верила, что ее больше нет… думаю, я бы почувствовала, если бы такое случилось.

— Прости меня, — резко сказал отец. — Ты говорила открыто, я это ценю. Я, наверное, был слишком суров. Но твоя ложь причинила нам много боли. Я не ожидал от тебя такого, Лиадан.

— И ты прости меня, отец, — я хотела обнять его, сказать, что все будет хорошо, но нечто в его глазах сказало мне, что еще рано. — Я защищала две жизни, и обе они все еще в опасности.

— Поверить не могу, что ты выбрала подобного мужчину.

— Ты не можешь поверить, что я выбрала сына твоего лучшего друга, твоего родственника Джона?

— Джон не был бандитом. Джон не был наемным убийцей.

— Ты так рьяно бросаешься перечислять грехи Крашеного, отец. Но он-то в свою очередь, считает, что именно ты — оттого, что пренебрег своими обязанностями в Херроуфилде — виноват в том, что он теперь не может стать достойным женихом твоей дочери.

На это отец не нашел ответа.

— Рыжий.

— Да, Дженни?

— Именно это тебе и следует сделать. Ты должен вернуться домой.

Отец молча посмотрел на маму.

— Ты хочешь сказать… домой в Херроуфилд? — я задала вопрос, вертевшийся на языке у отца.

Мама кивнула. Она все еще смотрела на Ибудана, удерживая его взглядом.

— Это — моя последняя просьба, — сказала мама. — Возвращайся и выясни, что же там произошло. Что стало с Марджери и ее сыном. Как случилось, что сынишка Джона вырос в такого… такого… несчастного молодого человека.

Отец встал и повернулся к нам ко всем спиной.

— Ты считаешь, что мое время здесь истекло, так? Что как только… что когда… что после всего этого здесь, в Семиводье, не останется места бритту? Думаю, я могу это понять… Думаю, со временем мне удастся это понять.

Финбар, до этого стоявший неподвижно и говоривший разве что мысленно, теперь оказался неимоверно проворен. Он мгновенно оказался у маминой кровати и заговорил.

— Теперь ты решил ранить своими словами Сорчу? Именно сегодня? Этой ночью? — спросил он. — Не говори поспешных слов, они рождены твоей собственной болью. Она ведь просит тебя об этом только затем, чтобы ты после ее смерти не потерял сам себя! — Мой дядя явно не боялся говорить напрямик. — Она хочет, чтобы ты поехал туда ради твоей собственной дочери, ради твоего внука. Выясни правду и привези весть о ней домой. Похоже, придется залечить множество ран, в том числе и твоих собственных.

— И еще… — Сорча говорила очень тихо. Чтобы услышать, отец вынужден был к ней повернуться. Я никогда не видела его в таком горе и чуть не плакала оттого, что мой рассказ добил и так уже страдающего человека. — И еще… тебе нужно повидаться с братом. Ты должен сказать Саймону, что меня не стало. Он должен знать. Рыжий…

Он снова опустился перед ней на колени, она протянула руку и погладила его по щеке. Он накрыл ее пальцы ладонью и удержал.

— Пообещай мне, — прошептала она. — Пообещай, что сделаешь это и вернешься домой целым и невредимым.

Он натянуто кивнул.

— Скажи это.

— Обещаю.

Она вздохнула.

— Уже поздно, Лиадан, ты, наверное, засыпаешь. Шон еще не приехал?

— Не знаю, мама. Мне пойти посмотреть?

— Вот, — сказала она. — Лучше тебе взять малыша. А то он может огорчиться, что тебя нет. — Она ласково погладила мальчика по волосам, по ушку, а потом я взяла Джонни на руки и по глазам Сорчи поняла: она знает, что прикасалась к нему в последний раз.

— Лиадан, ты рассказывала об этом Шону?

— Нет, мама. Он сам догадался. Во всяком случае, отчасти. Но он не сказал ни Лайаму, ни Фионну, ни Эамону. Даже Эйслинг не рассказал.

— Я не люблю секреты. Ненавижу ложь, — упрямо заявил отец. — Мы должны были с самого начала говорить друг другу правду. Но именно эту правду лучше на некоторое время скрыть. А что Конор? Он что-нибудь обо всем этом знает.

— Единственный способ узнать это — спросить его самого, — ответил Финбар. — Но даже после этого ты можешь так и не узнать то, что хотел.

— Тогда, думаю, этот вопрос останется без ответа до моего возвращения из Херроуфилда, — сказал отец. — А то одна ложь порождает другую, и мы прекращаем друг другу доверять.

— Доверия не стало, как только мы выдали Ниав замуж за Уи Нейлла и услали из дома, — уверенно вставила я. — Эта история началась не вчера.

— Давно, — тихо прошептал Финбар. — Очень, очень давно.

Я не думала, что смогу заснуть. Наверное, никто из нас не спал, кроме, разве что, Джонни, чьи младенческие сны не смущала тень расставания. Я несла сына в главный зал и мысленно разговаривала с его отцом: «Ты мне нужен. Я хочу, чтобы ты приехал. Хочу почувствовать на себе твои руки, хочу ощутить тепло твоего тела, хочу, чтобы ты развеял мою печаль. Интересно, если бы ты услышал, что они все говорят, это бы что-нибудь изменило? Если бы ты слышал, как они заявляют: «Он уже выполнил свое предназначение», — ты бы стал за нас бороться? Или испугался бы того, что может обнаружиться в результате этой битвы. Скорее всего, ты просто развернулся бы и ушел».

Войдя в зал, я немедленно прекратила мысленный монолог. Шон уже был дома, он стоял весь в пыли после дороги, видимо, скакал полночи и только что приехал, и я чувствовала, как страшно он устал.

— Лиадан! Я только что вернулся. Как мама?

На секунду я удивилась, почему это он говорит вслух, да еще так официально, а потом увидела, что рядом с ним стоит бледная, измученная Эйслинг. Расстегивает плащ, трет спину… Я подошла к ним, стараясь скрыть удивление.

— Эйслинг, ты, наверное, ужасно вымоталась за дорогу! Вот, садись, дай я принесу тебе вина…

Я резко остановилась и замолчала.

— Думаю, ты нас не ждала, — произнес Эамон, выходя из тени у окна. — Извини за беспокойство.

— О!.. — застигнутая врасплох, я хватала ртом воздух. — Нет же!.. Я…

— Я был на севере, — вмешался Шон. Несмотря на явное переутомление, он моментально понял, что со мной творится. — Я проезжал мимо Шии Ду. Эйслинг и Эамон захотели проведать маму, зная о ее тяжелой болезни. Сейчас я иду к ней.

— Она как раз о тебе спрашивала и будет счастлива, что ты вернулся вовремя. Я пойду с тобой…

— Нет, не утруждайся. Тебе надо посидеть и отдохнуть, у тебя усталый вид. Положи малыша, сядь и сама чего-нибудь выпей, а?

— Я… — От заботливого предложения брата невозможно было просто вежливо отказаться. Но я совершенно не ожидала, что Шон возьмет Эйслинг за руку и уведет с собой, оставив меня наедине с Эамоном. Если у них и имелись провожатые, они, наверняка, уже отпущены — сначала на кухню, а после отдыхать. Мы были совершенно одни, не считая спящего младенца. Я могла бы сходу перечислить великое множество занятий, которые в данный момент предпочла бы беседе с Эамоном. Но он приехал в гости, и у меня не было выбора.

— Ты выглядишь изможденной, Лиадан, — серьезно произнес он. — Посиди немного.

Я уложила Джонни на подушки у огня и села. А Эамон наполнил вином два бокала и вложил один из них мне в руку. Он остался стоять у моего кресла, глядя на неподвижную фигурку малыша.

— Значит, это и есть твой сын. Он выглядит… здоровым. И ведь, в конце концов, отцов не выбирают.

У меня по спине пробежал холодок. Что он имеет в виду?

— Спасибо, — пробормотала я. — Он маленький, но сильный.

— Я надеюсь поговорить с твоей матерью до того, как… я надеюсь поговорить с ней утром. И с твоим отцом тоже, если будет время.

Я кивнула. У меня сжалось горло.

— Я хочу лично извиниться и принести свои соболезнования в связи с тем, что… случилось с твоей сестрой. Понимаю, что никак не смогу восполнить эту утрату. Но я, по крайней мере, хочу дать им понять, что не успокоюсь, пока не доведу это дело до достойного конца.

— Эамон…

— Что, Лиадан.

— Возможно, лучше просто выразить им сочувствие и на этом остановиться. Отец сейчас в большом горе, а мама очень слаба. Они уже смирились с… несчастным случаем, происшедшим с Ниав. Сейчас не время для клятв мести. И для гнева тоже.

— Для того чтобы стереть этого гада с лица земли подойдет любое время, — натянуто произнес Эамон.

Я не хотела его слушать. Ко мне снова подбирались темные видения. А вдруг он знает, что это сын Брана? Откуда он может знать? Я не хотела начинать беседу на столь опасную тему. Да и вообще, стояла середина ночи, я слишком устала, чтобы держать в узде свои слова и мысли. Но я не хотела спать — а вдруг мама меня позовет? Я встала с кресла и уселась на подушки у очага. Так я могу положить руку на сына и почувствовать тепло его тельца. Здесь я могу глядеть в огонь и мечтать… Иногда мечты куда безопаснее реальности.

Эамон пристально следил за мной. Я чувствовала это, хоть и не смотрела на него.

— Я бы приехал раньше, — тихо сказал он, — повидался бы с твоими родителями, поговорил с тобой. Но я был… далеко. В безуспешных, как оказалось, поисках. За этим дьяволом тяжело угнаться, он ловок и умен. И все же он идиот, если недооценивает меня. У меня широкая сеть информаторов. Иногда они приносят ошеломляющие и отвратительные новости. — Он, хмурясь, смотрел на спящего младенца. — Когда-нибудь я отыщу этого мерзавца. У каждого человека свои слабости. Надо только обнаружить их и использовать в качестве ловушки. Я найду его, и он понесет наказание за все свои зверства. Своей собственной кровью он сполна заплатит за все, что украл и попрал. Не сомневайся.

Я промолчала, только погладила сына по спине и отпила еще глоток вина. В последний раз, когда я, уставшая, пила с мужчиной вино, это имело далеко идущие последствия. Я должна сделать вид, что не понимаю тонко завуалированных намеков Эамона.

— Прости, Лиадан, — сказал он. — Я приехал не для того, чтобы говорить об этом.

— Я знаю, Эамон. Ты приехал отдать маме дань уважения.

Мы помолчали.

— Не вполне. Примерно как раз в это время я обещал нанести тебе визит. До Белтайна осталось всего несколько дней.

У меня сжалось сердце. Я не произнесла ни слова.

— Ты ведь не могла забыть?

— Я… Нет, Эамон. Я не забываю таких вещей. Я думала, мы все решили по этому поводу во время нашего последнего разговора, до твоего отъезда в Тару. Не сомневаюсь, нам больше нечего сказать друг другу на эту тему.

Теперь Эамон ходил из стороны в стороны, похоже, это помогало ему подобрать правильные слова.

— Ты так думаешь? Ты вообразила, будто я просто забуду обо всем и, возможно даже, вернусь с юга, помолвленный с какой-нибудь королевской родственницей? Ты думаешь, что я слабый, да? Что я так легко сдамся?

Я изумленно уставилась на него.

— Боюсь, я тебя не понимаю, — медленно произнесла я. Похоже, он имеет в виду… да нет, этого не может быть!

Джонни сладко вздохнул и снова погрузился в сон.

Эамон прекратил ходить туда-сюда и неловко опустился рядом со мной на колени. Ему на глаза снова падала прядь волос, я поборола желание ее поправить.

— Я не хочу никакой другой жены, Лиадан, я хочу только тебя — неважно, с ребенком или без. Мне не нужна другая.

— Не надо… — начала я.

— Нет, — твердо прервал Эамон. — Выслушай меня. Ты оставалась дома и ухаживала за матерью, это достойно всяческого восхищения. Ты решила растить ребенка одна. Это говорит о твоем мужестве. Ты будешь лучшей на свете матерью, в этом я уверен. Я не могу понять, почему ты защищаешь отца своего сына молчанием. Возможно, тебе стыдно о нем говорить. Но сейчас это не важно. Ему не уйти от ответа. Но прости меня, я слышал, твоя мать стремительно угасает, и ее время в этом мире почти истекло. Ниав умерла. Шон и Эйслинг скоро поженятся, в этом доме образуется новая семья. Ты же останешься одинокой и беззащитной, Лиадан. Ты не должна превратиться в незамужнюю тетушку, в приживалку, живущую чужой жизнью. Ты и так уже выбиваешься из сил, пытаясь сделать все за всех. Тебе нужен достойный мужчина, готовый заботиться о тебе, защищать тебя, приглядывать за тобой. Ты нуждаешься в своем собственном доме, месте, где будет расти твоя собственная маленькая семья. Выходи за меня замуж, и у тебя все это появится.

На некоторое время я потеряла дар речи.

— Как ты можешь… как ты мог сделать такое предложение, когда у меня ребенок от другого? Как ты можешь взять на себя ответственность за… за…

— Очень жаль, что родился мальчик. Была бы у тебя девочка, я вырастил бы ее, как родную дочь. Твой сын, конечно, не может стать наследником. Но и для него у меня в доме найдется место. Я уже говорил, отцов не выбирают. Я сделал бы из него человека. — Он хмуро взглянул на спящего Джонни. — Это стало бы… занятным вызовом.

От его взгляда мне стало страшно.

— Люди скажут, что ты сошел с ума, раз взял меня в жены, — выдавила я, пытаясь найти слова для ответа. — Ты можешь выбрать себе любую подходящую девушку. Ты должен забыть меня и жить дальше. Тебе стоило это сделать сразу же после нашего разговора.

Он сел прямо на пол у очага, очень близко от меня. Эамон всегда соблюдал условности. Он предпочитал все делать правильно. Но происшедшее с нами нарушало любые известные правила. И вот он уселся рядом с нами, и в его черных глазах зажглось нечто, очень похожее на отчаяние.

— Когда я вижу тебя вот так, — он почти шептал, — когда твои волосы освещает огонь очага, а руки так нежно гладят малыша, я понимаю, что у меня нет выбора. Я буду с тобой предельно откровенен и надеюсь, что мои слова не оскорбят тебя. Я хочу, чтобы ты жила в моем доме, встречала и обнимала меня, когда я усталый возвращаюсь с поля битвы. Я хочу заполучить тебя в свою постель. Я хочу, чтобы ты стала моей женой, моей любовницей и подругой. Я хочу, чтобы ты родила мне де… детей. Старость не страшна, если рядом со мной будешь стареть ты. У меня никогда не будет никакой другой женщины. А то, что с тобой произошло… твоя ошибка… мы можем о ней просто забыть. Я предлагаю тебе защиту, безопасность, свое богатство и имя. Я предлагаю твоему сыну семью. Не отказывай мне, Лиадан.

Я пыталась найти хоть какие-нибудь слова для подходящего ответа, но ничего не приходило на ум.

— Ты колеблешься. Я, безусловно, снова попрошу благословения твоего отца. Но думаю, принимая во внимание обстоятельства, он не станет возражать.

— Я… я не могу…

Эамон посмотрел на свои сцепленные на коленях руки.

— Я слышал, что ты вела себя в Шии Ду… беспокойно… будто тебе сложно быть запертой в четырех стенах после вольной жизни, к которой так привыкла в Семиводье. Слишком вольной жизни, на мой вкус. Но я не собираюсь тебя запирать, словно певчую птичку в клетке. У меня на севере обширные угодья. Если не захочешь жить в Шии Ду, я построю для тебя другой дом, такой, какой пожелаешь. Деревья, сад, все, что душе угодно — с хорошей охраной, конечно.

— Ты уверен, — осторожно начала я, — что с твоей стороны это не просто благородный жест, не попытка как-то возместить моей семье потерю, которая, как ты считаешь, произошла из-за твоей неспособности обеспечить безопасность Ниав? Я никак не могу поверить, что человек твоего положения добровольно решится на подобный шаг.

— Тебе доказать?

И не успела я двинуться, как его руки оказались у меня на затылке, его пальцы запутались в моих волосах, а его губы накрыли мои. И отнюдь не в вежливом поцелуе мужчины, который все любит делать по правилам. Когда он закончил, из губы у меня сочилась кровь.

— Прости, — сказал он, — я очень долго ждал тебя. Ты обещала, что ответишь в Белтайн. Я хочу, чтобы ты мне ответила, Лиадан.

Бригид, помоги мне! Ну, где там бродит Шон?! Я глубоко вздохнула и посмотрела прямо Эамону в глаза. Думаю, он все понял за секунду до того, как я заговорила.

— Я не могу стать твоей женой, Эамон. Ты сделал мне неслыханно щедрое предложение. Но я буду с тобой честна. Я просто не могу воспринимать тебя таким образом.

— Что ты имеешь в виду? Каким «таким образом»?

Все оказалось сложнее, чем я могла себе даже представить.

— Мы знаем друг друга с детства. Я уважаю тебя. Я желаю тебе добра, как другу. Я хочу, чтобы ты был счастлив. Но я не могу думать о тебе, как о… — я так и не смогла выдавить из себя слово «любовник», — как о муже.

— Мои прикосновения тебе настолько противны? Так отвратительны?

— Нет, Эамон. Ты очень привлекательный мужчина, и любая другая женщина однажды будет счастлива стать твоей женой. Я в этом не сомневаюсь. Но между нами это было бы неправильно. Для тебя. Для меня. Жутко неправильно по отношению к моему сыну. И к его отцу.

— Как ты можешь об этом говорить? — Он вскочил и снова начал ходить из стороны в сторону, словно пытался, двигаясь, отвлечься от раздирающих его эмоций. — Как ты можешь оставаться верной этому… этому дикарю, он ведь только и сделал, что обрюхатил тебя этим младенцем и исчез в туманной дали соблазнять очередную невинную девушку! Он никогда к тебе не вернется. Такие как он ничего не знают об ответственности и обязанностях. Тебе повезло, что ты так быстро от него отделалась.

— Хватит, Эамон. Ты все только ухудшаешь.

— Нет, ты должна меня выслушать, Лиадан. Ты готова принять неразумное решение, я вообще начинаю сомневаться, что ты сейчас в подходящем состоянии для принятия каких бы то ни было решений. Потому что да, ты совершенно права, скорее всего, ты — незамужняя женщина с незаконнорожденным ребенком — больше не получишь ни единого предложения руки и сердца. Возможно, меня и не одобрят за то, что я выбрал именно тебя, а не женился на какой-нибудь дочери южного лорда с идеальной родословной и незапятнанной честью. Но мне плевать. Там, где речь заходит о тебе, я забываю гордость. Ты для меня — единственная. Подумай о своих родных, Лиадан. Лайам наверняка захочет, чтобы ты вышла замуж, не меньше, чем твой отец. Подумай о матери! Ты можешь осчастливить ее, сообщив ей эту новость до того, как…

— Хватит! Замолчи!

— Подумай еще немного, если хочешь. Ты устала, ты оплакиваешь скорую потерю. Я останусь у вас на несколько дней, у тебя хватит времени обсудить все с родными. Возможно, когда ты сможешь яснее смотреть на вещи…

— Я и сейчас вижу все достаточно ясно, — тихо произнесла я, взяла сына на руки и встала с подушек. — Я считаю тебя добрым другом, мне жаль делать тебе больно, но другого выхода, похоже, нет. Я вынуждена отклонить твое предложение. Я и мой сын, мы… мы принадлежим другому мужчине, Эамон. И твое мнение о нем ничего не изменит. Ни теперь, ни потом. Действовать так, будто он для меня никто, было бы глупо и опасно. Подобный выбор, в конце концов, привел бы только к взаимным упрекам, боли и горечи. Я скорее проживу остаток жизни одна, чем пойду на это. Прости меня. Твое предложение говорит о большой душевной щедрости, оно достойно всяческого уважения.

— Ты не можешь мне отказать, — он еле сдерживался, голос у него дрожал. — С самого начала мы должны были… нам надо пожениться, это правильно, Лиадан. Я знаю, Лайам поддержит…

— Хватит, Эамон, — голос у меня дрогнул. — Это только наше с тобой дело, твое и мое. Я отказала тебе. Ты должен жить дальше без меня. Теперь, дай мне, пожалуйста, слово, что больше никогда об этом не заговоришь.

Он отступил из освещенного очагом круга, встал в тени и натянуто проговорил:

— Я не могу ничего обещать.

— Тогда я не смогу больше видеться с тобой наедине, — я изо всех сил напрягалась, чтобы сдержать слезы.

Он шагнул ко мне, и я увидела, что он белее мела.

— Не делай этого, Лиадан, — и просьба, и угроза одновременно.

— Доброй ночи, Эамон. — Я развернулась и пошла к лестнице. Джонни проснулся, захныкал, и я, не оглядываясь, взлетела к себе в комнату, зажгла свечу и поменяла сыну мокрые пеленки. Затем легла в постель с малышом у груди и тут, наконец, дала волю слезам. Свеча с цепями и спиралями постепенно прогорала на фоне ночного неба, а у меня перед глазами вновь стояло то видение, — двое сцепились в смертельном бою. Руки Эамона сжимают шею Брана, выдавливая последний вздох, нож Брана врезается все глубже Эамону между ребер, по зеленой тунике потоком стекает алая кровь. Как я могла подумать, что однажды, вопреки всему, мы с Браном сможем быть вместе? Что он может стать чем-то большим, нежели просто… «инструментом», как его назвала Хозяйка Леса, мимохожим бродягой, случайно зачавшим ребенка и исчезнувшим из истории — он сыграл свою роль и уже не нужен? Он не может вернуться. Для него приблизиться ко мне равносильно смерти. Лучше ему больше вообще со мной не встречаться, я приношу ему лишь опасность и боль. А теперь тень простерла свои крылья не только над ним, но и над моим малышом. Я видела ее в глазах Эамона. Я должна поступить так, как велит Дивный Народ, должна остаться в лесу. Я обязана выбросить Брана из головы. Мне просто необходимо это сделать, все говорит именно за это.

Я все плакала и плакала, пока у меня не заболела голова, не распух нос и не промокла насквозь подушка. Джонни сосал и гладил меня своими маленькими ручонками и прижимался ко мне доверчиво и спокойно. Я смотрела на него и думала, что в любой, самой темной ночи где-нибудь обязательно горит хотя бы малюсенький неугасимый огонек.