Она не захотела со мной разговаривать. И с мамой тоже. Она не захотела говорить даже с Ибуданом, а ведь он был лучшим в мире слушателем. И совершенно избегала Лайама. Дни шли, письмо Фиона оставалось без ответа, и ситуация постепенно накалялась. Надежд на компромисс на горизонте не просматривалось, и Лайам становился все раздражительней. Все признавали, что реакция Ниав выходила за рамки ожидаемой (а именно глубокое, но приятное изумление, а потом немного девичьей строптивости, за которой неизбежно следует смущенное согласие). Никто не мог понять причин ее поведения. Как верно указал Лайам, моя сестра была уже слишком взрослой, чтобы оставаться без мужа, да еще и при такой красоте. Почему она не ухватилась за это предложение. Сам Уи-Нейлл! Да еще и будущий вождь клана! Ходили слухи, что на самом деле она сохнет по Эамону и ждет его возвращения. Я могла бы объяснить, что это не так, но молчала. У меня было подозрение о том, что у нее на уме. Я догадывалась, куда она ходит в те дни, когда исчезает с рассвета до заката. Но я не могла проникнуть в мысли сестры, могла только гадать об истинном положении дел и жарко надеяться, что мои подозрения беспочвенны.

Я пыталась поговорить с ней, но безуспешно. Сначала я была ласковой и тактичной, поскольку она постоянно плакала, лежа на постели и глядя в потолок, или стоя у окна с заплаканными щеками и глядела на освещенный луной лес. Когда выяснилось, что ласка не помогает, я стала жестче.

— Не думаю, Ниав, что из тебя получится хороший друид, — сказала я ей как-то ночью, когда мы сидели в комнате одни, и лишь маленькая свечка горела на сундуке между нашими узкими кроватями.

— Что?!? — Определенно, мне удалось привлечь ее внимание. — Что ты сказала?

— Ты меня слышала. Там в священных лесах нет ни теплых одеял, ни расторопных слуг, ни шелковых платьев. Только целая жизнь дисциплины, учебы и самоограничений. Жизнь духа, а не жизнь плоти.

— Придержи язык! — Ее ярость доказывала, что я угадала верно. — Да что ты вообще понимаешь? Что ты вообще хоть о чем-нибудь знаешь? Ты, дурнушка, закопавшаяся в свои травы и настойки, в своем уютненьком домашнем кругу! Да какой мужчина тебя вообще захочет, кроме разве что фермера с огромными ручищами и грязными башмаками? — Она бросилась на кровать, закрыла лицо руками и, похоже, снова заплакала.

Я медленно выдохнула и снова осторожно заговорила:

— Наша мама выбрала именно фермера с огромными ручищами и грязными башмаками, — тихо произнесла я. — В Семиводье очень многие женщины считали его весьма удачной партией, когда он был молод. Так, во всяком случае, говорят.

Она не двинулась, не издала ни звука. Я почувствовала, что ее жестокие слова вызваны огромной болью.

— Со мной можно говорить, Ниав, — продолжила я. — Я очень постараюсь понять тебя. Ты же сама видишь, что дальше так продолжаться не может. Все расстроены, никогда раньше у нас в доме не было таких раздоров. Расскажи мне, Ниав. А вдруг я смогу помочь?

Она подняла голову и взглянула на меня. Меня поразила ее бледность и глубокие тени под глазами.

— Ну конечно, теперь я во всем виновата, — сдавленно произнесла она. — Всех кругом расстроила, да? А кто решил сбыть меня с рук, чтобы они могли выиграть какую-то дурацкую битву, а? Это была не моя идея, точно тебе говорю!

— Мы не всегда можем получить то, что хочется, — спокойно ответила я. — Наверное, это просто надо принять, как бы это сейчас ни казалось тяжело. Этот Фион, возможно, не так уж и плох. И ты могла бы хотя бы встретиться с ним.

— Особенно прекрасно слышать это от тебя! Да ты не узнаешь настоящего мужчину, даже если встретишь! Не ты ли советовала мне выбрать Эамона? Эамона!

— Это казалось мне… возможным.

Мы надолго замолчали. Я тихо сидела скрестив ноги на кровати, кутаясь в простую, без украшений ночную рубашку. И думала, что она сказала обо мне чистую правду. И снова размышляла, не ошибся ли отец в отношении Эамона. Я пыталась представить себе, что какой-то мужчина думает обо мне с интересом, но у меня ничего не выходило: слишком маленькая, слишком худая, слишком бледная, слишком тихая. Все это годилось, чтобы описать меня. Но я была вполне довольна и лицом и телом, доставшимися мне в наследство от матери. И меня вполне удовлетворяло то, что Ниав презрительно обозвала маленьким уютненьким домашним кругом. Мне вовсе не хотелось приключений. Фермер вполне бы мне подошел.

— Чему ты улыбаешься, а? — Сестра сердито глядела на меня через комнату. Она села и за ее спиной поднялась огромная, угрожающая тень, рожденная светом свечи. Даже теперь, совершенно опухшее от слез, ее лицо было ошеломляюще прекрасно.

— Да так, ерунда.

— Как ты можешь улыбаться, Лиадан? Тебе на меня наплевать, да? И как ты вообще вообразила, что я тебе что-нибудь расскажу? Как только узнаешь ты — узнает Шон, и всем расскажет.

— Это несправедливо. Многие вещи я скрываю от Шона, а он от меня.

— Да что ты?!

Я не ответила, и Ниав опять легла и отвернулась к стене. Потом она снова заговорила, и голос у нее стал совершенно другой, дрожащий и полный слез:

— Лиадан?

— М-м-м-м?..

— Прости меня.

— За что?

— Что я так сказала. Прости, что я назвала тебя дурнушкой. Я так не думаю.

Я вздохнула.

— Ничего страшного. — Она часто говорила обидные вещи, когда огорчалась, а потом брала свои слова назад. Ниав была подобна осеннему дню: сплошные неожиданности, то дождь, то солнце, то свет, то тень. И даже когда ее слова больно ранили, сердиться на нее было очень тяжело, поскольку на самом деле она вовсе не хотела делать больно. — Я все равно не хочу никакого мужа, — сказала я. — Так что вряд-ли это имеет значение.

Она шмыгнула носом и натянула на голову одеяло — вот и все, к чему мы пришли.

***

Время близилось к Белтайну, работа на полях продолжалась, а Ниав все глубже уходила в себя. Часто за закрытыми дверями звучали гневные слова. Дом стал на себя не похож. Когда наконец вернулся Эамон, его встретили с распростертыми объятиями. Думаю, мы все были рады любому событию, способному разрядить возникшее между нами напряжение. История, которую он рассказал, оказалась столь же странной, как и доходившие прежде слухи.

Мы услышали ее за ужином в первый же день его приезда. Несмотря на летнее время, погода стояла холодной, и мы с Эйслинг помогли Дженис приготовить горячего вина. Наш дом всегда являлся безопасным местом, где все доверяли друг другу, поэтому Эамон говорил свободно, зная о том, как мы переживали за их с Шеймусом воинов. Из тридцати бойцов, посланных Лайамом, назад вернулись двадцать семь. Эамон и Шеймус Рыжебородый потеряли гораздо больше. Во всех трех поместьях плакали вдовы. И тем не менее, Эамон победил, хоть и не вполне так, как ему бы хотелось. Я смотрела, как он рассказывает, изредка помогая себе жестами. Иногда ему на лоб падала темная прядь, он, не замечая, отбрасывал ее назад. Мне показалось, что на лице у него появились новые морщины: для своего возраста он нес слишком огромную ответственность. Неудивительно, что многие считали его чересчур серьезным.

— Вы уже знаете, — начал он, — что в этой битве мы потеряли больше наших воинов, чем могли себе позволить. Смею вас заверить, их жизни не были просто выброшены на ветер. Противник, которому мы противостояли совершенно отличается от прежних врагов: бриттов, викингов или враждебных нам ирландских вождей. Только в моем отряде погиб двадцать один человек, и все они были убиты совершенно разными способами.

По комнате прошелестел шепоток.

— До вас доходили слухи, — продолжал Эамон. — Возможно, враг сам их и распускает, чтобы мы сильнее боялись. И все же в основе лежат подлинные факты, мы сами в этом убедились во время последней схватки с противником. — И Эамон начал рассказывать о своем северном соседе, с которым у него с давних пор вспыхивали распри по поводу земель и взаимных налетов на скот.

— Он отлично знал, насколько сильно мое войско. И в прошлом никогда бы не отважился на что-то серьезнее, чем угнать несколько голов скота или зажечь костер слишком близко к моей границе. Ему было известно, что в открытом бою он не может со мной сравниться, и что любое его действие вызовет быструю и смертоносную реакцию. Он давно положил глаз на один из моих участков земли на границе с его плодороднейшими землями и все планировал как бы его заполучить. Однажды он даже пытался купить его, но я отказал. Вот он и нашел своему серебру иное применение.

Эамон отпил большой глоток вина и вытер рот рукой. Он был мрачен.

— До нас начали доходить известия о молниеносных атаках невидимого врага. Они не рушили сторожевых башен, не грабили деревень, не жгли амбаров. Они просто убивали. Эффективно. И довольно изобретательно. Сначала нашли два трупа на отдаленном посту. Потом их засада уничтожила целый патрульный отряд на западной границе топей. Сцена побоища выглядела ужасно, подробности не для женских ушей. — Он быстро посмотрел на меня и отвел взгляд. — Не то, чтобы их убили жестоко, нет. Их не мучили. Просто… чрезвычайно эффективно и… и по-разному. Не было никакой возможности определить, кто там орудовал. И никакой возможности приготовиться к новому нападению. Мои фермеры и арендаторы пребывали в состоянии животного ужаса. Они считали этих бесшумных убийц каким-то потусторонним явлением, из тех что появляются и исчезают в мгновение ока. Некой помесью людей и чудовищ, созданиями, лишенными понятия добра и зла. — Он замолчал, и мне показалось, что перед глазами у него до сих пор стоят картины, которые он мечтает забыть.

— Вы, возможно, думаете, — снова продолжил он, — что на нашей собственной территории, да еще при помощи людей Шеймуса, у нас не должно было возникнуть сложностей с изгнанием налетчиков. У меня дисциплинированные воины. Опытные. Они знают те топи как свои пять пальцев, знают любую лесную тропинку, все возможные убежища, каждое место, годное для засады. Мы разделились на три группы и надеялись окружить врага в определенном месте, где, как нам казалось, собрались его основные силы. Поначалу, все шло удачно. Мы захватили множество воинов моего соседа и считали, что угроза почти миновала. Но вот, что странно: наши пленники ужасно нервничали и постоянно оглядывались через плечо. Думаю, я и до этого подозревал, что атаки организованы не единственным врагом. Серебро соседа приобрело для него силы, которых никогда не имел он сам, такие силы, каких никогда еще не было ни у одного из нас.

— Кто это был? — спросил Шон, впитывавший до этого каждое слово. Я чувствовала его возбуждение, он просто мечтал о подобном вызове.

— Я видел их лишь однажды, — медленно произнес Эамон. — Мы проезжали по самому опасному району болот, везли в лагерь тела погибших. В том месте невозможно организовать атаку. По крайней мере, я был уверен, что это невозможно. Одно неверное движение, и трясина поглотит тебя, раздастся лишь легкое бульканье, когда она сомкнется над местом, где раньше стоял человек. Там безопасно ходить, только если знаешь дорогу.

— Нас было десять, — уточнил он. — Мы ехали колонной по одному, поскольку тропинка там узкая. И через седла у нас были перекинуты тела наших мертвецов. Был ранний вечер, но в тех местах туман превращает день в сумерки, а сумерки в ночь. Наши лошади знали дорогу, ими не было нужды править. Мы молчали, не теряя бдительности даже в этих заброшенных местах. У меня отличное зрение и острый слух. Я лично отбирал каждого из своих спутников. Но я ничего не заметил. И никто не заметил. Легкое чириканье болотной птицы, робкое кваканье лягушек. Какой-то тихий шум, некий сигнал, и они налетели на нас. Из ниоткуда, они все возникли одновременно, каждый стащил намеченного им всадника с лошади и прикончил быстро и тихо — кого-то ножом, кого-то веревкой, а кого-то мастерским нажатием в нужное место на шее. Что до меня… мне избрали особое наказание. Я не видел, кто держал меня сзади, хоть вырывался изо всех сил. Я чувствовал за плечами собственную смерть. Но она так и не ударила. Вместо этого, я просто вынужден был стоять без движения, смотреть и слушать, как передо мной и за мной один за другим гибнут мои люди, а их лошади в панике спрыгивают с безопасной тропы и исчезают в трясине. Мой собственный конь стоял смирно, и его оставили в покое. Мне было предназначено вернуться домой в одиночестве. Я был вынужден беспомощно следить за гибелью своих людей, а после меня просто отпустили.

— Но почему? — удивился Шон.

— Не уверен, что понимаю это даже сейчас, — устало ответил Эамон. — Мой противник обхватил меня сзади руками, поднес к моему горлу нож и имел полную возможность пресечь любое мое сопротивление. Он обладал такими способностями к рукопашному бою, каких я раньше и представить себе не мог. Никакой надежды вырваться от него не было. Мое сердце обливалось кровью, пока я ждал, когда последний из моих людей упадет бездыханным. И… и знаете, я почти поверил слухам, увидев, как туман местами рассеивается и показывает мне тех, кто же с такой холодной четкостью отнимает их жизни.

— Они и впрямь были полулюди-полузвери? — неуверенно спросила Эйслинг, без сомнения, опасаясь показаться дурочкой.

Но никто не рассмеялся.

— Они были людьми, — ответил Эамон тоном, не оставлявшим сомнений в его уверенности. — Но на них были шлемы… или маски, скрывавшие их обличье. Можно было подумать, что видишь орла или оленя. А у некоторых действительно была разрисована кожа — на лбу, или на подбородке — так что создавалось впечатление звериной морды, или оперения. У некоторых шлемы были украшены перьями, у некоторых на куртки был нашит волчий мех. Их глаза… глаза их были пусты… как сама смерть. Как… как у существ без человеческих чувств.

— А что тот, который держал тебя? — спросил Лайам. — Что он был за человек?

— Он так и не показался. Сделал все, чтобы я не увидел его лица. Но я слышал его голос, который никогда не забуду. А когда он наконец выпустил меня, я увидел его руку, державшую до этого нож у моего горла. Руку, разрисованную от плеча до кончиков пальцев причудливым переплетением перьев, спиралей и перекрещивающихся цепей. Прихотливое украшение, навечно въевшееся глубоко в кожу. По нему я легко смогу узнать этого убийцу и отомщу за смерть моих лучших людей.

— Что он сказал тебе? — Я не могла молчать, история была слишком завораживающей, хоть и ужасной.

— Он говорил… очень спокойно, даже размеренно. Вокруг витала смерть, а он говорил так, будто обсуждал покупку на рынке. И говорил он очень недолго. Он отпустил меня, и пока я переводил дыхание и разворачивался, чтобы броситься на него, он исчез в клубах тумана, произнеся лишь: — "Запомни этот урок, Эамон. Хорошенько запомни. Мы с тобой еще встретимся". И я остался один. Не считая дрожащей от ужаса лошади и мертвых тел.

— И ты все еще веришь, что это были… что это не существа из иного мира? — спросила мама. Некоторая неуверенность в ее голосе обеспокоила меня.

— Они люди. — Эамон сдерживался, но я услышала в его голосе нотки гнева. — Люди изумительно владеющие военным искусством, такому позавидовал бы любой воин. Несмотря на всю нашу мощь, нам так и не удалось убить или захватить в плен ни одного из них. Но они не бессмертны. Я обнаружил это, когда судьба вновь свела меня с их вождем.

— Ты же сказал, что никогда не видел этого человека, — спросил Лайам.

— Действительно, не видел. Он передал мне послание. Это случилось через некоторое время, со дня того нападения мы больше не встречали ни одного из них. Явилось ваше подкрепление, и мы совместными усилиями вышибли удачу из слабых рук войска моего соседа и погнали его прочь. Мы с честью похоронили погибших. Их вдовы получили вознаграждение. Рейды прекратились. Казалось, угроза полностью миновала, хотя люди до сих пор еще вздрагивали от ужаса, вспоминая о происшедшем. Они дали этому убийце имя. Его прозвали "Крашеный". Я думал, его банда исчезла с моих земель. А потом мне принесли послание.

— Какое послание.

— Не просто слова угрозы. От этого негодяя не могли принести честного письма. Послание это… наверное, мне не стоило заговаривать о нем здесь. Такие вещи не предназначены для женских ушей.

— Лучше расскажи, — резко возразила я. — Все равно мы узнаем, так или иначе.

Он снова посмотрел на меня.

— Конечно, Лиадан, ты права. Но это… неприятно. В этой истории вообще нет ничего приятного. Мне принесли… принесли кожаный кошель, оставленный там, где на него неизбежно должны были наткнуться мои люди. Внутри него была рука… отрубленная рука.

Воцарилось глубокое молчание.

— Судя по кольцам на пальцах мы поняли, что это рука кого-то из наших. Мы воспринимаем этот жест, как вызов. Он пытается сказать мне, как силен. Я знаю, что он самоуверен. И теперь он предлагает свои услуги и услуги своих людей в этих местах. Мы должны учитывать это обстоятельство, планируя любую операцию.

Некоторое время мы пораженно молчали. Наконец мой отец произнес:

— Ты думаешь, этот парень отважится предлагать свои услуги кому-то из нас после всего, что сотворил? Да еще и требовать за это платы?

— Он знает себе цену, — сухо ответил Лайам. — И он прав. Существует немало лордов, чья совесть не станет помехой для принятия подобного предложения — если хватит денег его оплатить, конечно. Полагаю, это недешево.

— Вряд ли кто-то станет всерьез рассматривать такое, — вмешалась мама. — Кто же отважится доверять такому человеку? Похоже, сегодня он на стороне одного, а завтра — другого.

— Наемники вообще не обладают верностью, — заявил Эамон. — Они принадлежат тому, у кого толще кошелек.

— И все же, — медленно произнес Шон, будто что-то обдумывая, — мне бы хотелось знать, так ли они хороши на море, как на суше. Подобные силы, если использовать их в сочетании с хорошо организованным войском, могут дать неплохое военное преимущество. Ты знаешь, сколько у него людей?

— Ты ведь не собираешься нанимать это отребье? — ужаснулась Лайам.

— Отребье? Судя по рассказу Эамона, они вовсе не разрозненная банда проходимцев. Похоже, их удары тщательно спланированы и отлично контролируются, а рейды они проводят на изумление разумно. — Шон все еще напряженно размышлял.

— Может, они и работают "разумно", но они гораздо хуже, чем просто банда, поскольку выполняют свои задания без чести, и их не связывает с тобой ничего, кроме, собственно, платы и радости убийства, — сказал Эамон. — Этот человек серьезно во мне ошибся. Если он умрет, то умрет от моих рук. Если он еще раз проникнет на мою территорию и хоть пальцем тронет что-либо, принадлежащее мне, он заплатит кровью. Я поклялся в этом. И сделаю все, чтобы мои намерения достигли его ушей. Он поплатится жизнью, если наши дорожки пересекутся еще хоть раз.

Тут Шон мудро промолчал, хотя я почувствовала, что он еле сдерживает радостное возбуждение. Эамон взял еще бокал вина, и вскоре его окружили и стали забрасывать вопросами. Мне подумалось, что теперь, когда рассказ неизбежно возродил воспоминания о его собственных потерях, ему меньше всего хочется отвечать любопытным. Но я не подряжалась его охранять.

***

Думаю, в ту ночь я впервые увидела, что Эамон готов признать, что он не вполне контролирует ситуацию. Самым поразительными его качествами были авторитетность и способность полностью отдаваться делу, которое он считал справедливым. Поэтому неудивительно, что самоуверенность и точность атак Крашеного, а также высокомерие его последующего поведения глубоко задели Эамона. На следующий день ему предстояло везти сестру домой, поскольку там его ждали дела. Потому я была крайне удивлена, когда наутро, едва я принялась за выполнение своих ежедневных обязанностей, он пришел ко мне в сад, так, будто мы просто договорились слегка отложить предыдущую встречу.

— Доброе утро, Лиадан, — вежливо поздоровался он.

— Доброе утро, — ответила я и продолжила срезать цветы со старого куста шиповника. Если их сейчас удалить, то летом шиповник зацветет еще пышнее. А позже мы сделаем из плодов сильное стимулирующее средство и сварим отличный джем.

— Ты занята. Мне не хотелось бы отрывать тебя от работы. Но мы скоро выезжаем, а перед этим я обязательно должен поговорить с тобой.

Я искоса взглянула на него. Он был бледен и чрезвычайно серьезен. Последняя военная кампания сильно его состарила.

— Ты, по всей видимости, имеешь некоторое представление о том, что я собираюсь с тобой обсудить.

— В общем, да, — сказала я, поняв, что нет никакой возможности и дальше изображать, что я работаю, и таким образом вынудить его уйти. И было бы очень полезно, если бы я имела хоть малейшее понятие, что ему ответить.

— Давай присядем ненадолго. — Мы подошли к каменной скамье, и я села, положив на колени корзинку и вертя в руках нож для подрезки, но Эамон не опустился рядом со мной. Вместо этого он начал ходить взад и вперед, сжав кулаки. Как он может нервничать из-за этого — подумала я — после всего, что выпало на его долю? Но он явно переживал, в этом не было никаких сомнений.

— Прошлой ночью ты слышала мою историю, — начал он. — Эти потери заставили меня глубоко задуматься о многих вещах: о смерти, о мести, о крови и черных мыслях. Я и не представлял, что способен так ненавидеть кого-то. Это очень неприятное чувство.

— Этот человек причинил тебе зло, — медленно произнесла я. — Но, возможно, стоит оставить его в прошлом и жить дальше. Ненависть способна выжечь тебя изнутри, если ты только позволишь. Она завладеет твоей жизнью.

— Этого не случится, — произнес он, повернувшись ко мне. — Мой отец превратил во врагов своих вернейших союзников, он сам виноват в своей смерти. Я бы не хотел, чтобы меня постигла та же участь. Но я не могу просто взять и все забыть. Я надеялся, что… Нет, пожалуй, мне стоит начать заново.

Я подняла на него глаза.

— Мне нужна жена, — сказал он прямо. — После всего что случилось, это стало еще важнее. И это… поможет уравновесить мрак, поселившийся в моей душе. Я устал возвращаться домой, где меня ждет лишь холодный очаг и пустые залы, где гуляет только звонкое эхо. Я хочу наследника, чтобы обеспечить своему имени будущее. Ты знаешь, у меня много земель, в моих владениях безопасно, если не считать этого выскочки и его головорезов, а скоро я и с ними разберусь. Мне есть, что предложить будущей жене. Я… я долгое время восхищаюсь тобой, еще с тех самых пор, когда ты была слишком маленькой, чтобы даже задумываться о возможности подобного союза. Твоим усердием и прилежанием, твоей добротой и преданностью семье. Мы отлично подойдем друг другу. И живу я недалеко, ты сможешь часто навещать родных. — Под моим изумленным взглядом он приблизился и опустился передо мной на колени. — Ты станешь моей женой, Лиадан?

Его предложение было чрезвычайно… деловым. Думаю, он говорил очень правильные вещи. Но мне почему-то казалось, что в его речи чего-то не хватает. Наверное, я просто наслушалась старых сказок.

— Я хочу задать тебе один вопрос, — спокойно сказала я. — Когда будешь отвечать, помни, что я не та женщина, которой нужна лесть и неискренние комплименты. Я жду от тебя только правды.

— Ты получишь правдивый ответ.

— Скажи, почему ты сделал предложение мне, а не моей сестре Ниав? Ведь именно этого все от тебя ожидали.

Эамон взял мою руку в свои и поднес к губам.

— Твоя сестра действительно очень красива, — сказал он с легкой улыбкой. — О такой женщине мужчина может грезить во сне. Но просыпаясь, он захочет увидеть рядом с собой на подушке именно твое лицо.

Я почувствовала, что становлюсь красной, как рак, и не нахожу слов.

— Прости. Я оскорбил тебя, — поспешно произнес он, крепко держа мою руку.

— Н-нет… вовсе нет, — выдавила я. — Я просто… удивилась.

— Я уже беседовал с твоим отцом, — продолжал Эамон. — Он не возражает против нашего брака. Но он сказал, что окончательное решение остается за тобой. Он дал тебе необычайно много воли.

— Ты этого не одобряешь?

— Это будет зависеть от твоего ответа.

Я глубоко вдохнула, надеясь, что меня посетит хоть какое-нибудь озарение.

— Если бы мы жили в старинной легенде, — медленно начала я, — я бы попросила тебя исполнить три моих задания или убить в мою честь трех чудовищ. Но мне не нужно проверять тебя подобным образом. Я признаю, что ты очень… подходящая партия.

Эамон отпустил мою руку и внимательно рассматривал землю у моих ног. Он все еще стоял на коленях.

— В твоем ответе есть недосказанность, — произнес он, нахмурясь, — место для "но". Лучше, скажи мне прямо.

— Слишком рано, — без обиняков ответила я. — Пока я не могу тебе ответить.

— Почему? Тебе уже шестнадцать, ты женщина. Я совершенно уверен в своем решении. Ты знаешь, что я могу тебе предложить. Почему ты не можешь ответить?

Я снова глубоко вдохнула.

— Ты ведь знаешь, моя мать очень больна. И она уже не поправится.

Эамон бросил на меня острый взгляд, встал с колен и опустился рядом со мной на скамью. Напряжение разрядилось, но лишь самую малость.

— Я видел, как она бледна, и не понимал почему, — мягко ответил он. — Я и не знал, что все так серьезно. Мне очень жаль, Лиадан.

— Мы не говорим об этом вслух, — сказала я. — Немногие отдают себе отчет в том, что у нас на счету каждый сезон, каждая луна, каждый день… Именно поэтому сейчас я не могу связать себя ни с тобой, ни с кем-либо еще.

— А есть кто-то еще? — в его голосе внезапно послышалась агрессия.

— Нет, Эамон, — поспешно ответила я. — Тебе не стоит волноваться на этот счет. Я прекрасно понимаю, какая удача для меня получить даже одно предложение, подобное твоему.

— Ты недооцениваешь себя, как всегда.

Снова воцарилось молчание. Эамон, хмурясь, разглядывал свои руки.

— Когда ты сможешь дать мне ответ? — наконец спросил он.

Отвечать было тяжело. Будто я решала, когда Сорче умереть.

— Ради моей матери я не стану ничего решать до следующего Белтайна, — ответила я. — Этого времени, думаю, будет достаточно. Тогда я дам тебе ответ.

— Это слишком долго, — возразил он. — Как мужчина может столько ждать?

— Я нужна здесь, Эамон. И во мне будут нуждаться все больше и больше. И, кроме того, я не понимаю, что чувствую по отношению к тебе. Прости, если я делаю тебе больно, но за твою честность я должна отплатить правдой.

— Целый год, — протянул он. — Ты очень многого от меня ждешь.

— Год — это действительно очень долгий срок. Но я не собираюсь привязывать тебя к себе. Ты ничего мне не должен. Если за это время ты встретишь кого-то еще, и твои намерения изменятся, ты можешь поступать, как тебе заблагорассудиться. Жениться и вообще делать все, что пожелаешь.

— Я не изменю своих намерений, — произнес он уверенно и страстно. — Это невозможно.

И тут я почувствовала, как надо мной пробежала тень, мне на мгновение стало холодно. Может, все дело было в его тоне, или в глубине его взгляда, или в чем-то еще, но мирный, залитый солнечным светом сад вдруг потемнел. Похоже, у меня изменилось выражение лица.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил он. — В чем дело?

Я покачала головой.

— Ничего, — ответила я. — Не обращай внимания, все в порядке.

— Мне уже пора, — сказал он, вставая. — Меня ждут. Я был бы счастливее, если бы мы пришли хоть к какому-то… взаимопониманию. Может, нам стоит обручиться, а свадьбу отложить до… до момента, когда ты будешь готова. Или…. разве леди Сорча не желала бы увидеть тебя счастливо устроившей свою жизнь до того, как… Разве ей не хотелось бы присутствовать на твоей свадьбе?

— Все не так просто, Эамон. — Я вдруг почувствовала неимоверную усталость. — Я не могу соглашаться ни на какое обручение. Я не хочу ничего никому обещать. Я уже сказала тебе, когда смогу ответить, и не изменю своего решения. Возможно, год и не покажется тебе таким уж долгим.

— Он кажется мне вечностью. За год многое может измениться.

— Ступай, Эамон, — сказала я. — Эйслинг ждет. Езжай домой, приводи в порядок дела в своих владениях, дай людям вернуться к нормальной жизни. Вечером следующего Белтайна я все еще буду здесь. Езжай домой.

Я думала, что он так и уйдет, ничего больше не добавив. Он молчал очень долго, задумчиво опустив голову и скрестив на груди руки. Но он все же заговорил:

— Дом у меня появится только тогда, когда ты будешь ждать меня у дверей с моим ребенком на руках. Не раньше.

Тут он развернулся и, не оглядываясь, прошел через арку.