Впервые Ларин оказался на морозе без верхней одежды и не почувствовал холода. Впервые он не мерз на этой безжизненной ледяной планете. Он не ощущал тела, казалось, просто смотрит голосериал из жизни каторжников. Тусклое светило переливалось в мутном морозном воздухе, отражалось миллионом искр от снежной равнины, слепя не прикрытые маской глаза.

Тимур вдруг почувствовал себя свободным от бесконечной войны с зимой. Больше она не имеет над ним власти! Хотелось кричать, прыгать, показывать неприличные жесты прямо в морозную ненавистную морду… Но ледяные глыбы хранят молчание и неподвижность.

Пещера Мертвяков находилась в старом забое, на который много лет тому назад случайно наткнулись каторжане. Именно там обнаружились мумифицированные останки странных существ. Тимуру там не доводилось бывать. Возле пещеры часто встречались снегожорки, поэтому без дела туда не совались.

Здоровяку-напарнику приходилось сгибаться в три погибели, чтобы не стукаться головой о ледяной потолок. Тимур не мог разглядеть его лица, скрытого маской, лишь только слышал горькие вздохи, походившие на рычание. Джокер со Слоном тащили волокушу медленно и аккуратно, стараясь не зацепиться за какой-нибудь выступ.

"Бороться бесполезно, малыш, – шепнула зима, обступив его со всех сторон, как когда-то в детстве. – Спи. Теперь ты мой. Такая же неотъемлемая часть моего царства, как ледяные лабиринты, снегожорки, бескрайние снежные просторы или пещера Мертвяков. Ты принадлежишь мне. Мне одной".

"За что? – спросил Тимур. – Я всегда ненавидел тебя, хоть и не рассчитывал на полную победу".

"Ты всегда относился ко мне с уважением".

"Разве можно не уважать врага, который тратит на войну такое колоссальное количество энергии? Двадцать семь миллиардов тонн снега за сезон в одном только северном полушарии. Это не может не вызывать уважения. И даже восхищения".

"Ты сам не заметил, как перешел на мою сторону. Они хотели меня уничтожить, ты защищал меня, как истинный рыцарь. Вот моя награда. Прими ее и перестань бороться. Приди в мои объятья и успокойся".

Показалось, что узкие стены тоннеля сомкнулись. Зима крепко сжала Тимура в гибельно-сладких объятиях. Отчего-то у нее было лицо Рады.

"Не хочу! Черт побери! В бога, в душу, мать вашу, не хочу – не хочу – не хочу-у-у"…

Волокуша дернулась и замерла. Впереди в тоннеле раздавалась отборная ругань. Джокер отправился выяснить, что случилось. Когда азиат вернулся, Слон равнодушно поинтересовался, в чем дело.

– Боюсь, новость не слишком приятная, – отозвался Джокер. – Уронили Рукоблуда. Похоже, он слегка поломался.

Несколько минут спустя они двинулись дальше и вышли в огромный грот, никак не меньше футбольного поля. Тусклый свет налобников едва достигал свода.

Вдоль стены стояли два десятка застывших в различных позах человеческих фигур. Абсолютно живые на вид, будто сейчас заговорят, задвигаются… Те, которые смогут, конечно – у многих не хватало руки или ноги. Кое у кого и головы. Пол был усыпан мерзлыми кусками человеческих тел.

Усилием воли Тимур подавил страх. Можно надеяться, что уничтожение тела приводит к уничтожению сознания. Что эти несчастные больше не в состоянии ни видеть, ни слышать, ни думать. Что осколки личностей не мечутся по пещере.

Рядом положили безрукого, совсем не страшного Шая, которому теперь не хватало и правой ноги до колена.

Слон сорвал с лица маску, тяжело дыша, наклонился к напарнику. Лицо друга налилось кровью и перекосилось. Кажется, подумал Тимур, кому-то сейчас сорвет планку.

Такого торжества обсценной лексики Тимур еще не слышал. Слон орал и грозно тряс пудовыми кулаками. Это совсем неправильно! Все должно быть не так! Пусть Жмур не думает, он Крота уроет. Уроет падлу, век воли не видать!

– Остынь, – тихо сказал Джокер. – Крот – авторитет, кто ты против него? Он слабый, но коварный. Тебе не справиться, Слон.

Так и есть, подумал Тимур. А я его недооценил. И, боюсь, для меня история с Кротом еще не закончена…

– Кроме того, я обязан напомнить тебе о необходимости чтить первый закон.

Бывший напарник подробно рассказал, как долго и сильно срать он хотел на их законы. Он просто так это не оставит, не жилец Крот, и точка! Выговорившись, Слон надел маску и едва ли не бегом бросился к выходу из пещеры.

– Прощай, Жмур-сан, – поклонился Джокер, сложив рукавицы лодочкой перед грудью. – Для меня было честью работать с тобой.

Спустя пару мгновений пещера Мертвяков погрузилась во тьму.

Тимур не ошибся. Крот пришел к нему. Сколько прошло времени – несколько часов или дней – он не знал, как не чувствует времени муха, застывшая в янтаре.

Крот снял маску, самодовольно ощерился – во рту не хватало половины зубов.

– Ну что, вот и свиделись, Жмур. Страшно тебе, сука? Знаю, что страшно. Сам сосульку жрал. Только ты еще настоящего страха не нюхал. Думаешь, зачем я пришел?

Крот покосился на осколки человеческих тел.

"Давай же! Скорее толкни меня, и дело с концом", – взмолился про себя Тимур.

– Не дождешься. Я тебе все припомню, – сказал Крот и неожиданно щелкнул его по носу. – Сперва нос отобью, потом уши. Руки, ноги… Знаю, что не больно, а все равно страшно. Пожалуй, с ног начну. А то вдруг ты еще отморозишься? Вот будет потеха, очнешься, а выйти не сможешь. Так и сдохнешь тут, урод!

Он подобрал чью-то отколотую руку и заржал:

– А может, наоборот, тебе лишние конечности нарастить? Разморозишься, в два раза больше будешь льда добывать.

Впрочем, разговаривать с настолько индифферентным собеседником Кроту быстро наскучило. Он отшвырнул руку, та попала в стену и разлетелась мелкой шрапнелью осколков.

– Ладно, хватит с тебя на сегодня, – сказал Крот и полез расстегивать ширинку. Он деловито помочился на Ларина, постаравшись щедро облить с ног до головы. Потеки резко пахнущей урины моментально застывали, превращаясь в желтоватую ледяную корку.

Закончив, Крот оглядел его и довольно оскалился.

– Жди меня завтра, Жмур. Бывай, уродец.

Тимур ждал следующего визита Крота, но вместо него, спустя целую вечность, приползла снегожорка. О ее приближении возвестил шелест твердых панцирных щитков о лед и деловитое сопение. В отличие от той, с которой он встретился в первый раз в лабиринтах, эта двигалась медленно. Плотные щитки, покрывавшие длинное тело словно чешуей, фосфоресцировали. Тварь вдыхала морозный воздух и фыркала, поднимая облака снежной пыли. Снежинки ярко вспыхивали вокруг нее, и казалось, будто животное окутано коконом невесомого голубоватого света. Это было невероятно красиво, и Тимур застыл бы от восхищения, не будь он и без того ледяным столбом.

Снегожорка продвигалась вдоль ряда замороженных фигур, на секунду-две останавливаясь перед каждой. Казалось, она разглядывает людей как экспонаты в музее. Перед некоторыми она задерживалась чуть дольше. Прикасалась к застывшим телам пучками жестких щетинок, похожих на моржовые усы. А потом двигалась дальше, точно оставшись недовольной выбором.

Тимур вспомнил, как снегожорка ухватила замороженную руку там, в лабиринтах. Ну и отлично, подумал он. Пусть жрет. Скорее бы покончить со всем этим!

А вдруг даже в утробе гигантского червя он не умрет до конца? Усвоится пищеварительной системой, растечется по клеткам, станет частью твари? Что там болтали об их разумности? Говорили, что их можно дрессировать. Незавидная судьба тебя ждет, старик. Часть Тимура Ларина извергнется в виде волшебной сосульки, другая будет ползать во льдах под землей или пойдет на мясо порядочным каторжанам. Забавно будет, если и на этом твой скорбный путь не закончится, и ты станешь частью тех, кто сожрет снегожорку. И дальше. Пока тебя не распылит на достаточно мелкие частицы, чтобы окончательно слиться с этим миром. Я во всем, все во мне… Угу, угу… Проходили уже.

Снегожорка почти доползла до него.

"Давай, зверюга! – мысленно обратился к ней Тимур. – Прикончи меня. Слышишь? Освободи меня".

Инопланетная тварь остановилась перед ним, и Ларин увидел свое отражение в черных зрачках. Жуткая морда приблизилась, тыкаясь в него пучками щетинок. Подумав, зверюга распахнула пасть, полную острых треугольных зубов. Оттуда доносился запах прелой листвы и травы, какой бывает после первых осенних дождей. На удивление чистый запах. Щитки вокруг головы зашевелились, поднялись, и из-под них показались длинные щупальца толщиной с канат.

"Перемелет в фарш", – успел подумать Тимур, глядя в глаза смерти. – Я ничего не почувствую. Ничего!"

Щупальца обвили его тело, готовясь оторвать от пола и затащить в мясорубку пасти.

Но что-то пошло не так. Снегожорку передернуло. Щупальца, со свистом рассекая воздух, втянулись обратно. Тварь отскочила, как ошпаренная. Огромное червеобразное тело сжимали спазмы. Зверюга начала издавать странные горловые звуки, словно ее тошнило.

Снегожоркина отрыжка, подумал Тимур. Так их называл Лаки.

Тварь, перестав корчиться, потеряла к нему всякий интерес и переместилась к лежащему рядом Шаю. Обвила щупальцами плотное короткое тело, закинула на спину. Развернулась и скрылась во тьме пещеры.

Ларин тут же затеял яростную перепалку с внутренним голосом.

"Почему она выбрала киборга-убийцу, а не меня? – Радуйся, старик, еще неизвестно, кому повезло. – А чего тут думать? Шаю, конечно. Для него все закончилось. – А вдруг у тебя еще есть шанс оттаять. – Нет у меня шанса. Даже если и был, то Крот позаботится, чтобы я оттаял не целиком". Крот, догадался он. Это его ядовитая моча заставила снегожорку сблевать. Так и есть!

Тимура охватило истерическое веселье, от которого в носу засвербело сильнее, чем обычно. И эта воображаемая щекотка сводила его с ума вернее, чем вынужденная неподвижность и неудавшаяся попытка суицида с помощью фригорийской твари.

Крот пометил его, как бродячий пес – придорожный столбик: моя территория, моя добыча. А снегожорка, безмозглая тварь, орудующая инстинктами, все правильно поняла. Вон как ей, болезной, поплохело. Потому что Крот насквозь гнилой. Не хищник, нет. Падальщик!

Борьба с неблагоприятными условиями окружающей среды обостряет межвидовую борьбу, как сказал бы Терри Дальний. В памяти всплыл вдруг давний разговор с фуду-бароном о хищниках и жертвах. Казалось, прошла целая вечность с того дня, когда они вели интеллектуальные беседы, мирно попивая виски.

– Так вы считаете, что аутеры могут быть хищниками? – откровенно издеваясь, спросил Ларин. – Терри, вы не думаете, что агрессивные грибы это уж слишком?

– Смейся-смейся над стариком, – махнул рукой Дальний. – Между прочим, твой отец тоже придерживался этой теории.

– Да я не имел в виду ничего такого. Но согласитесь, пока что аутеры к нам довольно дружелюбны…

– Во-о-от! – поднял указательный палец вверх Дальний. – В этом, голуба, ваша общая ошибка. Дружеские отношения, привязанность и все такое – не универсальные чувства. На Земле встречается исключительно у животных с высокоразвитой межвидовой агрессией, чаще всего у хищников. У людей, например. Мирные травоядные неспособны на глубокие чувства. Так что все эти заявления "Мы пришли с миром!" могут означать совсем не то, что мы ожидаем. А вот тебе еще одно доказательство. Ты же их видел?

– Конечно.

– Ну и где у них глаза расположены?

– На голове, – ответил Тимур, не понимая, к чему старик клонит.

– На передней части головы, как у хищников, а не по сторонам, как у травоядных. Ага! Уел я тебя?

Терри радостно засмеялся. Тимур невольно улыбнулся в ответ.

– Ладно, пусть будет по-вашему. Только не сходятся концы с концами. Насколько мне известно, в годовщину их десятилетнего присутствия на Земле "Эпсилон" признал, что у аутеров нет захватнических намерений.

– Я эту филькину грамоту не подписывал! Хватило ума к тому времени самоустраниться.

– Зато отец подписал. Да если бы у них были эти самые намерения, то уж за такой-то срок как-нибудь себя проявили бы.

– Эх, Тимур… Что люди могут знать о намерениях аутеров, если даже их ощущение времени значительно отличается от нашего? Если мы правильно поняли, их жизненный цикл измеряется тысячелетиями.

– Какая разница? Да и что нам делить с грибами? Неужели представители двух высокоразвитых цивилизаций не смогут договориться? Разве толерантность не является признаком разумности?

– А что, по-твоему, толерантность, голуба?

– Способность снисходительно относиться к различиям и принимать их. Терпеть неудобства ради взаимного блага, в конце концов!

Терри кивнул:

– Да уж, ради этого можно и потерпеть. Только ведь их представления о благе могут в корне отличаться от наших. Есть основания полагать, что аутеры обладают коллективным разумом. Вроде наших муравьев или пчел. А если в один прекрасный день они сочтут, что индивидуализм мешает прогрессу человеческой цивилизации. Перенастроят Внешку, без которой вы уже не можете, и превратят всех пользователей в коллективных насекомых. Само собой разумеется, во благо, чтобы люди стали более эффективными и разумными. Возможно, это займет сотню лет, но что такое век для тех, кто живет бесконечно долго в сравнении с нами? Ну что, Тимурка, по-твоему это можно расценивать как агрессию?

– Довольно пессимистичные взгляды для бывшего сотрудника "Эпсилона", – хмыкнул Ларин, которому стариковские параноидальные рассуждения порядком надоели.

– Реалистичные. У толерантности, голуба, есть парный термин – "порог резистентности". Терпеть можно лишь до определенного предела, а потом это идет во вред тому, кто терпит. Для того мы и позволили аутерам оккупировать Марс, чтобы они не пришли в наш дом. Это попытка не допустить острого приступа ксенофобии у землян и неминуемого конфликта.

– Так что же выходит? По-вашему, порог резистентности уже пройден, и мы проиграли войну, которая еще не началась? Нет никаких шансов?

– Почему же? Есть, конечно. Только "как прежде" все равно уже не будет. Если человечество хочет выжить, ему придется измениться. Выживают, как известно, наиболее приспособленные.

В словах Терри было разумное зерно, но тогда все это было настолько далеко от жизни Ларина, что вдаваться в подробности не хотелось. Если бы он только знал, что будет добывать лед для снеговиков и сам превратится в замороженную глыбу.

Кто знает, может, аутеры загнали их на Фригорию, как крыс в лабиринт – для изучения в лабораторных условиях. Исследуют реакцию и поведение. Сталкивают друг с другом, натравливают снегожорок, смотрят, насколько земляне сообразительны, быстро ли у них формируются условные рефлексы, как проявляются инстинкты. А потом какой-нибудь Сегура защитит диссертацию и разработает стратегию завоевания Земли. Разве не так же поступили бы люди, прилетев на планету, населенную разумными, но отсталыми грибами?

Возможно, снегожорка не съела Шая, а как охотничья собака утащила добычу хозяину. Ученый-аутер разморозил безрукого, распял на расправилке и ковыряется во внутренностях, как когда-то Дальний изучал инопланетную анатомию.

Возбуждение сменилось тоскливой безысходностью. Зря он о Земле вспомнил. В первый же день на Фригории новичкам втолковали: про жизнь на Земле ша! Чего зря душу травить, если не суждено ее больше увидеть. И теперь Ларин убедился в справедливости этого требования.

Мысли распирали замороженный мозг, время тянулось бесконечно долго. Запретив себе вспоминать земную жизнь, Тимур развлекался как мог. Слушал подземные песни снегожорок. Дыр-дыр-дыр-дыр. Дыр-дыр. Словно отбойным молотком по голове. Пели они долго, иногда поодиночке, иногда хором. Промороженное тело отзывалось неприятной вибрацией. А может, это только казалось. Когда подземные звуки стихали, Тимур начинал повторять таблицу умножения, складывал и умножал в уме трехзначные числа. Пытался в деталях представлять и описывать лица соседей по бараку. Потом мысленные упражнения надоедали до чертиков, и Тимур просто тупо смотрел в черное пространство, ожидая, когда придет его мучитель.

Иногда он засыпал и видел бесконечный черно-белый сон. Он был Радой и брел по заснеженной равнине по колено в снегу. Из-за сильной бури не видно ничего дальше вытянутой руки. Ветер ревет в уши, хлещет мокрым снегом по лицу. Рада закрывает глаза, идет вслепую. Падает на колени, поднимается и снова движется вперед. Буря срывает шапку, едва отросшие волосы превращаются в ледяную каску. Колючий снег сечет лицо. Кто-то невидимый смотрит на нее, скрытый от глаз кипенно-белым ледяным тюлем. Рада пытается разглядеть его, и…

Тимур проснулся. Ощущение чужого присутствия осталось. Словно кто-то только что заглянул ему в лицо и скрылся за чернильной тьмой пещеры. Послышались удаляющиеся шаги, тихие, как падающие осенние листья. Тонкий запах женских феромонов. Рада?

С ума сходишь, старик. Кто бы позволил ей выйти из женского блока?

Он проваливался в сон и снова, раз за разом, оказывался в ледяной круговерти.

Когда Тимур решил, что больше никогда не увидит живых людей, появился Крот. Глаза, отвыкшие от яркого света, ослепли, и Тимур мог только слушать ненавистный голос.

– Еще не сдох? – фальшиво удивился Крот. – Заждался, небось?

Что-то громко звякнуло у левого уха, и слышать он стал немного хуже. Зато зрение стало возвращаться.

– С одним ухом ты даже посимпатичнее будешь, – заржал мучитель. – Я бы и раньше пришел, но такая пурга всю неделю – только по веревке ходить можно. Опаньки! А куда это Рукоблуд делся? Снегожорки, что ли, слопали?

Крот трусовато огляделся. Потом придвинулся к самому лицу Тимура так, что тот почувствовал неприятный гниловатый запах изо рта.

– Повезло тебе, Жмур. Сегодня я тебя прикончу. А то еще снегожорка припрется. Очень надо рисковать. Стоишь истуканом… От тебя радости никакой. Все равно что твою больную девку трахать.

Он плюнул Ларину в лицо, достал из-за пояса крюк, которым ледяные глыбы тягают.

– Готов, уродец?

Готов, подумал Тимур.

Крот ухватился поудобнее, размахнулся от плеча.

Вот и все.

Пещера внезапно озарилась белым светом. Крот выпучил глаза, рот его наполнился кровью. Крюк выпал из ослабевших рук, и он рухнул лицом вниз. Из-за него показался Слон с резаком в руках.

То-то брат, угрюмо сказал он, обещал напарнику, что уроет крысу и урыл. Следил он за Кротом все эти дни. Только неделю мело так, что в забой едва выходили. А как стихло, так Слон смекнул, что Крот в пещеру собрался. Ну и сразу за ним. Пусть Жмур не думает, сейчас он тут приберет, гада этого прикопает. Снежка чистого набросает. Все будет в ажуре, пусть напарник даже не сомневается, Слон за базар отвечает.

Он активировал резак и склонился над трупом. Чистый воздух пещеры наполнился тяжелым запахом свежей крови.

Тимур чихнул. И чуть не умер от счастья.