В дверь позвонили в семь утра. Киллиан был готов: полностью оделся и сложил личные вещи в чемодан и пару коробок.

Он не удивился, увидев полицейского в форме, но не ожидал, что на пороге будет стоять еще и инспектор, который допрашивал его накануне.

— Вы и этим тоже занимаетесь? Актами вандализма?

Инспектор не понял вопроса:

— Я хотел бы задать еще несколько вопросов по поводу смерти мистера Куната.

Они пришли совсем не из-за его ночного хулиганства. Киллиан мгновенно понял, что все его гипотезы не выдерживают критики: полиция не поверила в самоубийство. Он пытался успокоить себя: «В тюрьме можно будет покончить со всем этим в любой момент». Сердце стучало как ненормальное.

— Можно войти?

Киллиан отстранился, пропуская обоих полицейских, и стоял у кровати, не решаясь сесть. Агент в форме ходил по квартире, осматривая каждую мелочь. Инспектор сразу обратил внимание на чемоданы:

— Вы уезжаете?

Вопрос напряг его. Было неприятно, что простую случайность, тот факт, что его уволили и он вынужден искать новое жилье, сейчас могут использовать против него, чтобы сделать его подозреваемым.

— Да, я вам уже говорил, меня уволили. Остался бы с удовольствием…

— Это так, вы мне говорили. — Полицейский улыбнулся. Еще одна попытка завоевать доверие, точно как вчера. — Думаю, нелегко сразу найти такое же хорошее место… Куда поедете?

— Пока поживу у матери.

— Хорошо. Побыть с семьей — это всегда хорошо, согласны?

— Согласен, хорошо… если ненадолго.

Инспектору понравился его ответ, но серьезность Киллиана заставила его снова стать официальным. В конце концов, этого требовала ситуация — ведь это они, полицейские, вторгались сейчас в его жизнь.

— Вы не очень хорошо выглядите. Не выспались?

Киллиан действительно плохо выглядел, под глазами проступили нездоровые темные круги. Врать было бессмысленно.

— У меня бессонница с самого детства.

— Моя бабушка всегда говорила, что хорошо спят только те, у кого чиста совесть.

— Это точно! — ответил Киллиан. — Так и есть! Когда мне было семь лет, я нарвал яблок во дворе у соседа и с тех пор плохо сплю.

Инспектор засмеялся, на этот раз убежденный ответом. Беззаботность консьержа он воспринял как необычное чувство юмора. И, не стирая с лица улыбки, начал первую атаку:

— В результате расследования обнаружилось, что в квартире очень много ваших отпечатков пальцев, причем… — он придал лицу странное выражение, будто хотел сказать, что эксперты ошиблись, — в самых неожиданных местах.

Полицейский в форме прервал осмотр квартиры, чтобы проследить за реакцией Киллиана.

— Несколько дней назад мисс Кинг попросила меня обработать квартиру ядом от насекомых… они там были везде. Даже в неожиданных местах.

— Ясно. Ясно. Но разве для такой работы не надевают перчатки?

Киллиан старался отвечать как можно спокойнее. Сердце выпрыгивало из грудной клетки, но он увидел свое отражение в дверце шкафа и собрался с силами. Сейчас самое главное — выглядеть невозмутимым.

— Наверное, профессионалы надевают. Я взялся за это, чтобы чуть-чуть подработать. Даже не подумал про перчатки.

Агент вернулся к осмотру квартирки, но делать было почти нечего, потому что все вещи Киллиана были собраны в чемодан, и вскоре он снова подошел и присоединился к беседе:

— Неужели здесь мало платят? Прошу прощения, мало платили?

— Платят неплохо, но не скажу, что мне очень нравится зарплата. В смысле, нравилась.

— Можно ли сказать, что у вас есть причины для недовольства жильцами дома?

— Те же самые причины, что и у тридцати тысяч консьержей, которые работают в этом городе. Вот-вот начнется забастовка, и все недовольны одним и тем же. Это же во всех газетах написано.

— Ага… — Инспектор кивнул.

Впечатление, которое у Киллиана сложилось о следователе, радикально поменялось. Накануне он показался ему редким профессионалом, способным на быстрый, эффективный анализ человеческой психологии. Однако сейчас он недооценивал Киллиана, задавал ему поверхностные вопросы явно для того, чтобы запутать и потом поймать на противоречии.

— Молодой мужчина, с хорошей работой и стабильными отношениями совершает суицид… Вам не кажется это странным?

— Я не понял вашего вопроса.

— Как вы думаете, была ли у мистера Куната причина покончить с собой? Да еще таким жестоким, мучительным способом?

Еще одна ловушка. Киллиан не попался.

— Но… почему? Как он умер?

Инспектор отреагировал на слова Киллиана легкой улыбкой:

— Лежа в ванне, с кухонным ножом в горле.

Киллиан помолчал несколько секунд.

— Думаю, я не настолько хорошо его знал, чтобы судить.

— Да… Мисс Кинг рассказала нам интересную историю о вашем, как бы это сказать, любопытном знакомстве с мистером Кунатом.

— Что вы хотите сказать?

В голосе инспектора внезапно появились жесткие нотки:

— Я хочу сказать, что, с одной стороны, у нас есть предполагаемое и очень необычное самоубийство молодого человека, у которого не было никаких причин прощаться с жизнью и который даже несколько дней назад купил кольцо, чтобы сделать предложение своей девушке… А с другой стороны, у нас есть консьерж, который без разрешения входит домой к соседям.

Впервые с начала допроса Киллиан занервничал. Не из-за почти прямого обвинения, а из-за поведения инспектора. Эта агрессия, этот провокационный тон не могут быть настоящими. Человек с таким опытом не может так легко выйти из себя. Нападение было частью стратегии, которую Киллиану не удавалось расшифровать, и именно это его пугало и расстраивало.

— Мне не очень удобно говорить на эту тему, — тихо и покорно сказал он, глядя на обоих полицейских, стоявших перед ним. — Но думаю, после вашего обвинения у меня нет выбора…

Он сделал паузу и понял, что агенты ждут продолжения. Киллиан почувствовал, что снова начинает контролировать ход беседы.

— Я как-то был в комнате для стирки, где стиральные машины, и… случайно подслушал, как они спорили… они были в вестибюле…

— Мисс Кинг и мистер Кунат?

Киллиан чувствовал, что инспектора развлекает этот разговор. Консьерж попал в тупик и легко мог приговорить самого себя, запутавшись в показаниях. Рано или поздно наступит разоблачение. Следователь был уверен, что именно он сейчас дергает за ниточки, и его это устраивало.

— Из-за чего же они спорили?

— Честно говоря, я не понял… — смиренно продолжил Киллиан, — но он обвинял ее в каком-то обмане, а она все отрицала. Потом я догадался, что он обвинял ее в измене, что у нее что-то было с другим мужчиной.

— Потом? Когда потом?

— Когда поговорил с девочкой из квартиры напротив. Из квартиры 8Б.

— Которая вчера ходила за водой и подслушивала?

Киллиан кивнул. Он видел, как инспектор переваривает услышанное: впервые он получил информацию, которая его удивила.

— Девочка возвращается из школы около пяти вечера, и мы каждый день перекидываемся парой слов… С тех пор как я ее спас от каких-то хулиганов, которые пристали на улице. Честно говоря, в этом районе давно уже надо что-то сделать, принять меры… Это не первый раз, когда нападают на кого-то из жильцов…

Инспектор не удержался, махнул рукой, давая понять, что Киллиан отклоняется от темы разговора. Тот вернулся к сути:

— Ну вот, и она мне рассказала, что накануне ночью слышала через стену, как они сильно поссорились. Он кричал, что она беременна от другого мужчины.

Разговор принял совершенно неожиданный поворот, это было видно по лицу следователя.

— Может быть, это все детские преувеличения, — продолжал Киллиан, — но мне показалось, что это совпадает со ссорой, которую я невольно подслушал… вот я и связал это.

Почему-то (Киллиан не понял почему) инспектор был не очень доволен тем, как повернулось дело. Похоже, он принадлежал к тому типу следователей, которым интереснее работать с запутанными убийствами, чем с банальными случаями суицида: простое самоубийство может раскрыть любой деревенский полицейский, его же предназначение — это редкие криминальные случаи.

— Поднимись наверх, может быть, девочка еще дома, — сказал следователь второму полицейскому.

Киллиан взглянул на часы. Было 7:20.

— Обычно они выходят не раньше половины восьмого.

Полицейский в форме вышел.

— Дайте мне адрес вашей матери, пожалуйста, — попросил инспектор. Он говорил серьезно и давал понять, что разговор пока не окончен, а дело не закрыто.

— Конечно… Это в…

— Лучше напишите. — Инспектор протянул блокнот, открытый на чистой странице. — И напишите номер вашего мобильного и телефон матери, пожалуйста.

У Киллиана снова возникло впечатление, что этот мужчина недооценивает его ум и пытается заманить в примитивную ловушку. Он написал адрес и телефоны большими буквами, стараясь посильнее вытянуть и сузить все изгибы. Почерк был совершенно не похож на тот, что полицейские нашли на стене ванной комнаты Клары. Он даже постарался держать ручку по-другому, не так, как обычно, чтобы давление на бумагу было иным.

Пока он писал, в приподнятом настроении оттого, что вышел с честью из этой беседы, он придумал, как ее можно завершить.

— Честно говоря, вообще никогда не понимал, как можно взять и покончить с собой…

Инспектор смотрел, как он пишет.

— Да, я вас слушаю, продолжайте.

— Жизнь — это единственное, что у нас есть. И когда мы преодолеваем… когда проходят какие-то плохие моменты, обязательно наступает что-то хорошее. Всегда. Без жизни мы ничто. Без жизни мы просто исчезнем. — Он вернул блокнот инспектору. — Не понимаю, как можно хотеть исчезнуть…

Следователь прочитал написанное. Вроде бы все было в порядке.

— Вы в курсе, как себя чувствует мисс Клара? Все это так ужасно… Я так за нее переживаю…

— Она наверху, у себя, — удивил его инспектор. — Вчера, когда в квартире все было вверх дном и везде была кровь, мы не смогли толком провести обыск.

Внезапно Киллиан вспомнил про айфон Марка, который все еще лежал в кармане его пальто. Но даже вероятность лишних подозрений, которые может породить отсутствие телефона, была ничем по сравнению с тем фактом, что Клара совсем рядом, в этом доме. Девушка, рядом с которой он провел почти все ночи с тех пор, как начал здесь работать, никуда не уехала.

— Хорошо, не исключаю, что позвоню вам в ближайшие дни.

— Буду раз снова поговорить с вами.

Они пожали друг другу руки.

— Одна просьба. Постарайтесь все-таки отдохнуть. От недостатка сна можно и умереть. — Полицейский улыбнулся. — Это еще одна знаменитая фраза моего деда.

И инспектор, насвистывая, пошел по коридору, а его лицо так ни на секунду и не выдало его истинных мыслей.

Киллиан вышел в вестибюль здания с чемоданом и коробками и стоял у почтовых ящиков в тихом ожидании. Соседи, выходившие из дома, вежливо здоровались; они неуютно себя чувствовали, сталкиваясь с бывшим консьержем, о котором уже успели забыть.

То, чего он ждал, произошло в 9:38. Двери лифта открылись, и в холл вышла Клара вместе с женщиной лет шестидесяти, седой, но очень похожей на нее лицом. Их сопровождал инспектор.

Наконец-то, после всего, что произошло он увидел Клару. Увидел результат своего долгого, тяжелого и успешного труда. Наконец-то. Зрачки Киллиана расширились. Его глаза сейчас были живыми, как никогда. Он выпрямился, отделившись от почтовых ящиков, и почувствовал, как его организм заряжается адреналином. Лицо девушки было искажено болью, ее было не узнать: красные, опухшие глаза, бледная кожа. Не верилось, что когда-то она была способна улыбаться; весь ее вид выражал чистое страдание, пустившее глубокие корни.

Киллиан подошел ближе:

— Мисс Кинг, приношу вам глубокие и искренние соболезнования.

Клара посмотрела на него невидящим взглядом, на ходу, как будто не узнала.

— Это страшная трагедия. Я не знаю, что сказать. Я практически его не знал, но уверен, что он был хорошим человеком.

В глазах Клары появились слезы.

— Я знаю, что вам сейчас очень больно. Но вы должны знать, что так надо. — Мать Клары удивленно вскинула брови. — Сейчас вы испытываете сильную боль, потому что любовь тоже была очень сильной. Любить кого-то — это всегда риск. — Киллиан взял девушку за руку. — Если мы не хотим страдать, мы не должны любить… — он улыбнулся, — но жить без любви было бы невозможно.

Девушка подняла руку и погладила консьержа по щеке в импульсивном, почти детском порыве.

— Спасибо, Киллиан, — удалось ей выговорить.

Он чувствовал запах ее кожи, не замаскированный ни дезодорантом, ни кремом. Она даже не принимала душ; спутанные волосы блестели от жира.

— Надеюсь, однажды к вам вернется ваша чудесная улыбка.

— Пойдем, доченька, — сказала мать Клары, чтобы избежать приступа рыданий, который могли спровоцировать слова Киллиана.

Инспектор смотрел на Киллиана меланхоличным взглядом, который появился после его рассказа о беременности Клары, и, вероятно, не от Марка.

Как он делал прежде десятки раз, Киллиан прошел чуть вперед и распахнул перед Кларой стеклянную дверь. На улице стоял блестящий серый «додж», за рулем которого сидела девушка, тоже рыжеволосая.

Прежде чем сесть в машину, Клара оглянулась и посмотрела на здание, на свой дом. Это было невыносимо. Она заплакала. Мать схватила ее, обняла, чтобы девушка не упала на тротуар.

Киллиан стоял в дверях и наслаждался моментом. Он провожал взглядом двух женщин, которые неуклюже садились в машину. Клара сразу исчезла из виду — наверное, скорчилась на сиденье. Ее мать о чем-то поговорила со второй дочерью и снова начала утешать Клару. Сестра, прежде чем тронуться с места, посмотрела в зеркало заднего вида на дорогу.

«Додж» отъехал, а Киллиан смотрел вслед, пока машина не скрылась за поворотом на Пятую авеню. Только тогда он заметил, что происходит рядом, в нескольких метрах от него: расстроенный сосед из квартиры 10Б разговаривал с ребятами в рабочих комбинезонах — судя по всему, из автосервиса. Он показывал на свою красную машину, пострадавшую от упавших на нее горшков с диспладениями. Ни осколков, ни комьев земли на асфальте уже не было. Похоже, что они обсуждали, как лучше погрузить авто на эвакуатор.

Сосед не видел его, но это было не важно: диспладении — это его почерк, и Киллиан был уверен, что сосед это знает и сейчас испытывает гнев и раздражение. Он знал, что сосед может подать иск, наймет хорошего адвоката, чтобы засудить его, что с нетерпением будет ждать первого заседания. Но Киллиана уже не будет. Соседу не удастся взять реванш.

Правда, несмотря на все это и помня о радикальных изменениях, только что произошедших в его жизни, Киллиан надел перчатки, когда сбрасывал горшки с цветами с крыши. В случае суда соседу придется попотеть, чтобы доказать, что это сделал именно он.

Он вытянул правую руку в сторону проезжей части, и напротив дома остановился желтый автомобиль. Киллиан попросил таксиста подождать пару минут и вернулся в вестибюль, чтобы забрать свой багаж. Положив одну коробку на другую, он толкал их по полу ногой, а рукой придерживал чемодан.

— Уезжаете?

— Да, здесь мне делать нечего, — ответил Киллиан.

Не считая пары чистых халатов, которые висели в ванной, его квартирка была абсолютно пуста. На столе будки он оставил конверт, предназначенный администратору здания, с ключами от квартиры. Все было готово к приходу нового консьержа.

— Не думаю, что она вернется, — сказал инспектор. — Невозможно будет жить в доме, где ее любимый человек покончил с собой таким чудовищным способом.

«Что он делает? — подумал Киллиан. — Это последняя уловка? Или способ сообщить, что случай официально признан самоубийством?» Следователь выглядел искренним. Ни по выражению его лица, ни по тону нельзя было заподозрить наличие в его словах скрытого смысла.

— Значит, мы оба не вернемся — ни Клара, ни я, — подтвердил бывший консьерж. — С этим домом связаны только плохие воспоминания.

— Удачи вам, — попрощался инспектор, обаятельно улыбнувшись.

— И вам удачи в поимке преступников!

Киллиан вышел на улицу. Помог таксисту погрузить в багажник свои скромные пожитки и сел в машину:

— На Центральный вокзал, пожалуйста.

Машина тронулась. Проработав в здании в Верхнем Исте почти семь недель, он наконец-то уезжал. Киллиан не обернулся. Он был уверен, что ничего не забыл.