Шику не выпускал из поля зрения Тиао, а Торкуату — Шику, и регулярно сообщал о своих наблюдениях Сан-Марино. Сообщил он и о визите Шику в полицию к комиссару Серафиму.
— По-моему, этот полицейский слишком много знает, и будет совать свой длинный нос, куда не следует, — заявил Торкуату. — Мне кажется, его пора убирать.
— Ничего не делай без моего распоряжения, — строго распорядился Сан-Марино. — Этот любопытный комиссар еще сослужит нам хорошую службу.
— Как скажете, шеф! Я что? Я ничего!
Торкуату потоптался на месте, ожидая, что шеф скажет ему еще что-нибудь, даст очередное задание, но Сан-Марино углубился в чтение каких-то документов, листая толстенную папку, и больше уже не смотрел на Торкуату. Тот кашлянул и сказал, чуть ли не с порога:
— Ну, я пошел!
Сан-Марино на секунду оторвался от бумаг и кивнул. Торкуату понял, что у шефа очередной период бездействия, и, огорченный, открыл дверь.
— Погоди! Погоди! — окликнул его очень довольный Сан-Марино, захлопывая папку. — У меня найдется для тебя работенка!
Счастливый, Торкуату вернулся.
— Через час у меня будет необыкновенно серьезный разговор, и я прошу тебя… В общем, ты сам знаешь…
Торкуату почтительно наклонил голову. Да, его учить не надо, как охранять покой шефа при очень серьезных разговорах.
— Вот-вот, стой у двери и следи, но так, чтобы ни изнутри, ни снаружи… Отправляйся!
На этот раз Торкуату вылетел как на крыльях. Ему доверяли! Он был нужен!
Сан-Марино вызвал Мару и распорядился попросить Жулию приехать к нему в гостиницу.
— Если не приедет, считай, что ты уволена, — грозно заявил он.
Но Жулия приехала. Для нее наступило необыкновенно сложное время. Может быть, самое сложное в ее жизни. Она словно бы раздвоилась. У нее была предыдущая жизнь, связанная с ее семьей, с Отавиу, который был и оставался для нее отцом, и начиналась другая, в которой она должна была научиться по-родственному, относиться к человеку, к которому уже успела сначала привязаться, потом возненавидеть, а теперь должна была и полюбить.
Ее смущало, что Сан-Марино несколько раз называл ее в редакции доченька, что, когда она входила к нему в кабинет, он просил его поцеловать. Подобная близость и смущала ее, и шокировала. Она не была еще готова к ней.
А еще ей очень мешало отношение к Сан-Марино Отавиу. Она понимала, что он не простил жене любовника и поэтому так болезненно относится к дружбе Жулии со своим соперником, стараясь всячески их поссорить. Но что будет, если он узнает правду? Потрясение будет так велико, что он снова может погрузиться во мрак болезни. Нет, эта, правда, не должна выходить наружу. Никогда.
Сан-Марино чувствовал напряжение Жулии, но заботился, прежде всего, о том, чтобы привлечь ее на свою сторону. Самой действенной ему казалась материальная сторона, и поэтому именно ее он выдвигал на первый план. Еще он старался устранить те подводные камни, которые могли помешать его взаимоотношениям с Жулией, и о которых знал лучше всех.
— Я делаю все для того, чтобы ты стала моей наследницей, доченька, — с этой фразы начал свой непростой разговор Сан-Марино, разговор, который должен был быть избавлен даже от косвенных свидетелей, для чего за углом коридора в непринужденной позе расположился Торкуату.
Сан-Марино подошел к небольшому столу и взял лежавшую на нем папку.
— Просмотри, пожалуйста, эти документы, — попросил он. — Тогда ты будешь в курсе всего, что происходило с нашей газетой. Садись вот сюда, на диван, располагайся поудобнее и не спеша, внимательно изучи их.
Жулия нехотя взяла в руки пожелтевшие бумажонки. Ей совсем не хотелось заниматься сейчас какими-то документами столетней давности. Но, исполняя долг вежливости, она принялась их просматривать, и чем больше в них углублялась, тем они казались ей интереснее.
Сан-Марино сидел в противоположном конце номера и тоже просматривал какие-то ведомости и акты.
Наконец Жулия подняла изумленные глаза на Сан-Марино.
— Так вот, оказывается, как обстояло дело… — произнесла она.
— Да, вот так оно и обстояло, — с вздохом подтвердил Сан-Марино. — Я любил твоего деда как своего родного отца, он был замечательным человеком, но совершенно неприспособленным к деловым отношениям. Горячий, увлекающийся, он тратил себя, не щадя. В последнее время ты сама видишь, как широко он тратил деньги. И это можно понять: он любил роскошную жизнь, вино, женщин. А когда стареешь, то подарки нужны все дороже и дороже. У него была любовница, очень красивая женщина, она стоила ему целое состояние. В общем, была опасность, что семье не останется ни сентаво. Он был накануне финансового краха, а говоря проще, банкротства. А после банкротства, как ты знаешь, люди не вылезают из ямы.
— А что… она на секунду замялась, не зная, как назвать того, кого привыкла называть «папой», но тут же твердо произнесла: — отец? Он что об этом думал?
— Тогда он жил еще в Арарасе. Идеалист, мечтатель, романтик, он был очень далек от реальной, практической жизни. Многого не понимал в ней, а многого не хотел знать, у него было легкое блестящее перо, он радостно скользил по поверхности, не желая заглядывать в глубину, в суть явлений. Ты же знаешь, что, когда он стал сотрудничать в нашей общей газете, он выбрал для себя рубрику «Ночной Рио». Он пошел в своего отца, тоже любил красивую беззаботную жизнь. А всю черновую работу приходилось брать на себя мне.
Жулия слушала очень внимательно. Она хорошо помнила своего деда, который был веселым, обаятельным человеком, любившим хорошо, вкусно поесть и всегда смешившим ее забавными рассказами. Портрет ее детства вполне совпадал с тем обликом, который рисовал сейчас Сан-Марино. Дети не знают оборотной стороны жизни, а она вполне могла быть у ее деда именно такой.
И портрет Отавиу тоже не противоречил тому, что она о нем знала, до седых волос он сохранил ребяческую наивность, которая теперь воспринималась как чистота, а в молодости наверняка казалась легкомыслием.
Сверив свои впечатления и ощущения с теми, которые возникали из слов Сан-Марино, Жулия стала его слушать с еще большим доверием. Она увидела труженика, который не жалея сил работает на большую семью, пытается помочь приемному отцу, образумить баловня-брата…
— Познакомившись, вот как ты сейчас, с документами, я понял, что разорение недалеко, и сказал Отавиу, что вынужден перевести остаток средств на себя, с тем, чтобы газета не была закрыта.
— Так отец знал об этом?
— Конечно, знал. Я предлагал ему коллективную ответственность, совместное владение, но он не захотел. Я думаю, причиной этому была Ева. Она настраивала против меня Отавиу. Я ведь не ушел от своей семьи, хотя, как ты знаешь, она мне это предлагала, и она сохранила до конца своих дней ко мне недоброжелательность. Это естественно, чувство вины всегда чревато агрессией. Прости, что я касаюсь такой непростой темы, но мне кажется, что будет лучше, если мы с самого начала все расставим по своим местам.
— Да, мне тоже кажется, что так будет лучше, — согласилась Жулия.
— В общем, всеми делами пришлось заниматься мне. Акции старого Григориу не котировались на рынке вообще, так что я начинал с нуля и, как видишь, сумел выровнять положение. На протяжении всей болезни Отавиу я помогал и вам, и ему, сохранил вам дом, словом, делал, что мог.
Жулии сразу показалось, что и это — правда, она забыла в этот миг, как все они бедствовали, и как трудно ей приходилось в юности, она с благодарностью помнила помощь отцу и дом, в котором они все поселились. Жулия почувствовала, что огромный камень скатывается с ее души, что дышать ей становится легче. Она была рада, открыв в Сан-Марино добросовестного порядочного человека, который честно трудился всю свою жизнь и теперь пожинал плоды своих трудов. А что касается их взаимоотношений с мамой, то кто тут может быть судьей?
Ей стало грустно, что отец оказался так пристрастен и не захотел разглядеть в Сан-Марино настоящего друга. Впрочем, у него были разные периоды, называл же он вначале Сан-Марино братом. Так что вполне может быть, что, преодолев свой теперешний болезненный период, он снова увидят брата в человеке, который, несмотря на свои слабости и ошибки, всегда оставался преданным интересам семьи Монтана?
А что касается Шику, то им руководила в чистом виде ревность, когда он лил столько грязи на Сан-Марино и обвинял его во всех смертных грехах…
Жулия сидела, глубоко задумавшись, и Сан-Марино с удовлетворением замечал, как разглаживалось и светлело ее лицо.
— Я об одном всегда сожалею, доченька, — сказал он, подхода к ней и, кладя руку ей на плечо, — что я не уберег твоего дела и Отавиу. Но они были взрослые люди, у них были свои отношения, в них я вмешиваться не мог, так что спасал то, что мне было по силам. Но чувствую себя в ответе за ту трагедию, которая произошла.
Жулия улыбнулась ему.
— Мне еще предстоит со всем хорошенько разобраться, — искренне сказала она. — В голове у меня пока полный кавардак. Столько нужно пересмотреть, понять. Столько всего изменилось, сдвинулось с места.
— И у меня! — подхватил Сан-Марино. — Представляешь, что делается со мной? Даже сердце не выдержало, дало сбой!
— Ты береги себя, я моложе, но иногда мне кажется, что я не выдержу всех этих перемен, передвижений, переоценок.
— Мне переоценивать нечего, — отозвался Сан-Марино, — я уже все оценил. А документы ты возьми домой. Разберешься с ними на досуге. А потом мы вместе реалы, как нам лучше поступить.
— Нет, решать будешь ты, — ответила Жулия. — И документы я не возьму. Эта сторона мне ясна, я буду разбираться сама с собой. Мне это не так-то просто.
— Я тебя понимаю, — сочувственно сказал Сан-Марино. — Но я горжусь тобой. Ты во всем разберешься, и разберешься правильно. А главное, чтобы мы с тобой были друзьями, как ты на это смотришь?
— Я тоже думаю, что это главное.
Жулия встала, собираясь уйти. Впервые за много дней она открыто смотрела Сан-Марино в глаза, и он чувствовал, что вернул себе доверие Жулии.
Обратно в редакцию она ехала не спеша. Возвращаться домой ей сейчас не хотелось. Там был Отавиу, а отношения с ним и представляли для Жулии сейчас самую главную трудность. Сейчас она не могла смотреть так прямо ему в глаза, как только что смотрела Сан-Марино.
Едва она вошла к себе в кабинет, как в него, постучав, вошел Шику. В руках у него была довольно объемистая папка.
— Я решил ознакомить тебя с материалами своего досье, — начал он. — Мне кажется, что ты играешь с огнем, и можешь оказаться в очень неприятной ситуации.
— Ты хочешь показать мне, из-за чего мой отец свихнулся и попал в психушку? Окунуть меня в море грязи? Не надейся! Я и пальцем не дотронусь до твоих измышлений!
— Но почему измышлений, Жулия? — беспомощно переспросил Шику. — Все, что касается Сан-Марино… Он обокрал вашу семью… доказательства в этой папке.
Шику достал из своего досье бумагу и протянул ее Жулия. Жулия демонстративно разорвала ее, и обрывки выкинула в мусорную корзину.
— Относительно Сан-Марино я обладаю более исчерпывающей информацией, чем ты, — высокомерно отозвалась Жулия.
— Не из его ли собственных рук? — взбеленился Шику.
— Моя информация совершенно объективна, — спокойно отозвалась Жулия, чувствуя себя абсолютно неуязвимой перед наскоками Шику и испытывая благодарность за эту неуязвимость все тому же Сан-Марино.
— Но почему ты не хочешь посмотреть? Если все так распрекрасно, то чего ты боишься?
— Боюсь, что буду относиться к тебе еще хуже, — резко ответила Жулия. — Увижу все низкие стороны твоего характера, твою несправедливость, пристрастие к…
— Не трудись перечислять, Жулия! — прервал ее Шику. — Ничего подобного ты еще не увидела, так что оставь при себе свое дурное мнение. Мне жаль, что ты так бежишь от правды. Но сколько я тебя помню, ты всегда предпочитала правде самообман!
— Обман в твоем драгоценном досье. Я еще не забыла, что из-за него отец попал в психушку!
— Ты на все закрываешь глаза, потому что крутишь с Сан-Марино роман, — выпалил обозленный Шику.
— Вон! — произнесла Жулия одно-единственное слово и указала на дверь.
Раздосадованный Шику даже не обиделся на ее театральный жест, он пренебрежительно махнул рукой и вышел, прикрыв за собой дверь.
Честно говоря, ничего другого он и не ждал от этого мероприятия и пошел на него только ради Отавиу, который в панике твердил:
— Нужно спасать Жулию! Нужно спасать мою доченьку от этого негодяя, убийцы, чудовища!
Шику не хотел, чтобы Отавиу заподозрил его в равнодушии или мстительности, и он принес Жулии свое досье.
Но результат был именно тот, что он и предполагал.
Насвистывая, он направился в редакционную комнату. Может, и к лучшему, что Жулия не захотела изучать досье. Если хочешь спокойно работать, лучше не знать всяких гадостей про своего шефа.
Но и шефу судьба приготовила очередную гадость.
Сан-Марино получил повестку в суд. «Для выяснения вопросов, связанных с отцовством» — значилось в ней.
От бешенства у Сан-Марино перехватило горло.
— Ну, погоди, мерзавка! Ты еще не раз пожалеешь, что затеяла это дело! — пообещал он Жанете, скрипнув зубами.