Все последнее время получалось так, что в самые трудные минуты своей жизни Жулия обращалась к Сан-Марино, и он всегда помогал ей. Позвонила она ему и на этот раз.
— Папа в очень плохом состоянии, — сказала она. — Он считает себя убийцей и хочет обратиться в полицию.
Я приеду, дорогая, приеду немедленно, и мы посмотрим, что можно сделать, — пообещал он.
Сан-Марино совсем не улыбались намерения Отавиу, он вовсе не хотел, чтобы из-за этого дурака полиция вновь переворошила прошлое. Разумеется, за давностью лет ничего наказуемого извлечь она не могла, но репутация! Репутация!
Одним словом, Сан-Марино приехал очень быстро, увидел, что Отавиу находится в состоянии глубокой депрессии, и сказал:
— Я думаю, Жулия, что у вас нет сомнений в необходимости врачебной помощи.
— Лидия тоже считает, что врачи могут помочь отцу, — отозвалась она.
— Значит, необходимо подобрать клинику. Я готов заплатить любые деньги ради того, чтобы Отавиу был здоров.
Жулия взглянула на него с благодарностью: что бы она делала без этого человека? Можно сказать, что он в критические минуты заменяет ей отца.
— Я могу порекомендовать одно лечебное заведение, — продолжал Сан-Марино, — оно скорее санаторного типа с очень мягкой, щадящей лечебной программой. Полагаю, что это именно то, что нужно твоему отцу.
— Я бы хотела сама поехать туда, познакомиться с условиями, с врачами.
— Ну, разумеется, — кивнул Сан-Марино. — А как смотрит на больницу Отавиу? Вы же знаете, что для лечения необходимо его согласие?
Жулия не могла не рассказать о досье Шику, которое наделало столько бед.
— Сначала отец был страшно против лечения, — призналась она, — но теперь твердит, что его нужно изолировать от общества, и поэтому согласен на все.
Сан-Марино улыбнулся:
— Ну и хорошо! Не важно, с какой мотивировкой он туда поедет, главное, что его там вылечат. Так я позвоню, договорюсь о встрече?
Жулия кивнула. В бездне отчаяния, в которую она погрузилась, мелькнул лучик света.
По дороге, пока они ехали в клинику, Сан-Марино вновь предложил Жулии пойти работать к нему в газету.
— Мне жаль, что такой талантливый журналист работает не со мной, — сказал он.
— А мне не очень нравится направление вашей газеты, — не стала скрывать Жулия. — не люблю дешевых сенсаций и шумихи, не люблю игры на низменных вкусах публики.
— Мне нужна талантливая рука, которая бы сумела изменить традиционное направление. Мне кажется, было бы знаменательно, что внучка Григориу Монтана поведет созданную им газету по новому руслу.
— Даже так? — Жулия задумалась.
— А почему бы и нет? — улыбнулся Сан-Марино — Я возьму тебя заведующей редакцией, ты подберешь себе нужные кадры — и вперед! Создавай новое лицо!
Жулия с интересом взглянула на своего спутника. Если говорить честно, то она всегда мечтала о независимой прессе. Неужели ее мечта исполнится благодаря деспоту Сан-Марино? О его деспотизме она наслышалась от Шику. Да-а, вот еще проблема — Шику.
— Спасибо, перспектива необыкновенно соблазнительная, но… Всегда есть «но». Я бы не хотела, чтобы мои интересы столкнулись с интересами такого талантливого журналиста, как Шику Мота.
— А почему они должны столкнуться? — удивился Сан-Марино. — Мне кажется, вы единомышленники, разве нет?
Он пристально смотрел на Жулию, ожидая, как она ответит на его вопрос.
— Да, мы единомышленники, но мы из тех людей, которым тесно в одной лодке, и на одной полосе тоже, — резко сказала Жулия.
— Бывает, — спокойно согласился Сан-Марино. — Но этот вопрос мы обсудим с Вагнером. Пусть это тебя не смущает. Главное, чтобы ты согласилась в принципе, а частности мы устроим. Ну, как, согласна?
— Согласна, — неожиданно для самой себя произнесла Жулия.
— Ну и отлично. — Сан-Марино даже потер руки от удовольствия. — А что касается Шику, то зря, очень зря он завел досье на Отавиу. У вас ведь с ним был уговор. Дело чести, так сказать. Ну да ладно, давай теперь осматривать клинику.
Жулия не поняла, о чем говорил Сан-Марино, но ей уже было не до расспросов: машина остановилась перед аккуратным домиком, стоявшим в небольшом парке.
— Внешний вид мне нравится, — сразу сказала Жулия, вылезая из машины.
— Надеюсь, что внутренний понравится еще больше, — отозвался Сан-4аричо, вылезая следом.
Осмотрев внимательно помещение и поговорив с врачами, Жулия сделала вывод:
— Мне кажется, что это не больница, а что-то вроде отеля, здесь вполне можно жить, заниматься своим делом.
— Я рад, что ты оценила это место по достоинству. — Согласился с ней Сан-Марино. — Ты же понимаешь, что ради своего брата я готов на все!
Домой Жулия вернулась успокоенная, в ней ожила надежда на лучшее — отца подлечат в стационаре, он избавится от своих подозрений и страхов и снова вернется домой.
У вечеру позвонила Бетти из Сан-Тропеза, сказала, что счастлива, поинтересовалась самочувствием отца. Жулия поделилась с ней хорошими новостями.
— Арналду будет приятно узнать, как заботлив к нам ко всем Сан-Марино, — сказала сестре Жулия.
Еще приятнее было бы ‚узнать Арналду, что, вернувшись, он не увидит в редакции Шику. Наверное, он предпочел бы не видеть и Раула, но и отсутствие Шику было уже подарком.
Шику обладал удивительной способностью наживать себе врагов. А почему? Да потому, что у него по всем вопросам было собственное мнение, он был упрям, неуступчив и всегда настаивал на своем. Словом, как подчиненный он был очень неудобен, хотя был надежным другом и отзывчивым коллегой.
Сан-Марино отдал приказ о его увольнении, и Вагнер, несмотря на повышение, ходил мрачнее тучи, а об увольнении он сообщил Шику, чуть ли не со слезами на глазах.
Когда журналисты узнали, что начальницей у них будет Жулия Монтана, они недовольно засвистели.
— Не валяйте дурака! — возмущенно одернул их Шику. — Жулия — великолепный журналист, профессионал высокого класса, работать с ней — одно удовольствие, а что касается моего ухода, то я сам виноват, у нас был уговор с Сан-Марино, но я его нарушил. Ладно, ребята, пока! Я пошел!
Шику ушел, легкомысленно насвистывая, но на душе у него скребли кошки: он прекрасно знал, что журналистская работа ему в ближайшее время не светит, потому что где он только ни работал, в каких только газетах ни сотрудничал, нигде не прижился. Он уходил отовсюду, высказав начальству все, что он о нем думает, так удивительно ли, что все
пути ему были заказаны? Мысленно он перебирал одну за другой газеты и понимал, что отношения безнадежно испорчены.
Но все же он попытался устроиться, как-никак, он был блестящим репортером и умел делать проблемный материал. И вот тут-то он понял могущество Сан-Марино: он получал отказ за отказом, ему словно бы выписали «волчий билет».
Шику разозлился, настаивал на своем, пытался пробить глухую стену. Потом сник, впал в депрессию.
— Я бы уехал, к черту, из Бразилии, — твердил он Раулу, — если бы не Констансинья. С ней я расстаться не могу. И мне нужно как-то зарабатывать на жизнь!
— Не дрейфь! Что-нибудь придумаем! — с нарочитой бодростью отвечал Раул. — Мы с тобой не из тех, кто помирает с голоду!
— Главное, не давай в обиду Жулию, — просил Шику. — Я наш народ знаю, перекусят пополам и не подавятся, одно слово — журналисты!
— Жулия и сама кого хочешь, перекусит, — отвечал Раул, — так что ты за нее не бойся.
— Нет, ты зря говоришь, она очень нежная, трепетная, — отвечал Шику с такой тоской, что у Раула щемило сердце. Он и сам тосковал и готов был взвыть, вспоминая Бетти.
— Не везет нам с женщинами Монтана, — вздыхал он.
— Лишь бы им без нас везло! — вздыхал Шику.
Предложение Сан-Марино Жулия внезапно расценила как необыкновенное везение, планы зароились у нее в голове, ожили надежды, и она снова стала энергичной, целеустремленной Жулией, которой по плечу задачи любой трудности.
С той же энергией она принялась готовить отца к отъезду. Она собирала его вещи, расхаживая по комнате, и рисовала самые радужные перспективы.
Отавиу отрешенно сидел в кресле и повторял время от времени только одну фразу:
— Я убийца. Меня нужно изолировать.
Жулия продолжала говорить, не слушая его, а он, не слушая дочь, твердил рефреном все ту же фразу.
Сели, заглянув в комнату, пожалела обоих. Она тоже уезжала, но вещей у нее почти не было, как почти не было и привязанностей в мире, который она оставляла. О Тьягу она запретила себе вспоминать, за домашних каждый день горячо молилась и хотела молиться еще больше, еще горячее.
«Только бы папа поправился, — твердила она про себя, — только бы поправился!»
Ни на секунду она не усомнилась в нем.
— Что бы ни писали, что бы ни говорили, ты не мог никого убить, — каждый день твердила ему Сели, но Отавиу и ее не слышал.
Расставание было грустным. Отец жалел дочь.
— В монастыре у тебя будет трудная жизнь, — с вздохом говорил он.
— Я к ней готова, — с кроткой улыбкой отвечала Сели.
А дочь жалела отца.
— Я буду молиться за тебя, чтобы ты как можно скорее поправился!
В клинику Отавиу повезли Жулия, Алекс и Сан-Марино.
— На больницу не похоже, — сказал Отавиу, войди и оглядевшись.
— А я что тебе говорила? — обрадовалась Жулия. — Это прекрасная клиника, ты тут будешь гулять в саду, загорать по утрам…
— Восемнадцать лет я не отходил от тебя ни на шаг, — подхватил Алекс, — и тут тоже не брошу. Сделаю все, что только возможно, лишь бы ты поправился!
— А мне кажется, я здесь умру, — внезапно произнес Отавиу.
«Какая потрясающая интуиция! — отметил про себя Сан-Марино. — Не знаю еще, что из этого получится, но я тебе желаю именно этого!»
Отавиу достал из кармана запечатанный конверт и протянул Жулии:
— Если я буду еще здесь, а Бетти родит, передашь ей это.
— Боже! Какая таинственность, — не могла обойтись без иронии Жулия, но, видя грустные глаза отца, поспешила успокоить его искренне и сердечно: — Не волнуйся! Я все передам! Спасибо тебе за заботу!
— Ну, все, я пошел, — сказал он и как-то беспомощно огляделся.
Санитары повели Отавиу по коридору, и он все оглядывался, оглядывался…
Внезапно у Жулии сжалось сердце, и будто пелена спала с глаз. «Сели права, я напрасно привезла сюда отца. Здесь что-то не так, тут таится какой-то подвох», — подумала она.
Подумала. Но не бросилась вслед за отцом, не увезла обратно домой, а только в машине разрыдалась: пустой дом — ни Сели, ни отца, ни Бетти! Пустая жизнь — без Шику!
Сан-Марино ласково утешал ее.
— Отца ты сможешь навещать, когда захочешь, — говорил он.
— А у меня такое чувство, будто я никогда больше его не увижу! — рыдала Жулия.
— О чем ты говоришь? Да хоть завтра! Ты молодая, умная, красивая! У тебя вся жизнь впереди!
Сан-Марино впервые дал волю своим чувствам, у него изменились голос, взгляд, но Жулия, оплакивая свою судьбу, ничего не заметила.
Одиночество Жулии давало Сан-Марино потрясающий шанс.
— И я не премину им воспользоваться, — сказал он себе. — Я одинок, свободен и имею право любить.
Он отвез Жулию домой, посоветовав ей хорошенько выспаться и отдохнуть.
— Завтра я представлю тебя в редакции, и у тебя начнется новая жизнь! — пообещал он, обещая и себе то же самое.
А пока он поехал к Гонсале, потому что и для нее у него была новость — удивительная, потрясающая, которая необыкновенно его радовала.
Увидев на пороге Сан-Марино, Гонсала гордо вскинула голову: что здесь нужно этому человеку? Она не желала иметь с ним ничего общего.
— Ты и не имеешь ничего, Гонсала, — со змеиной улыбкой сказал он. — Общего у нас больше нет ничего. Все мое!
— Что ты хочешь этим сказать? — насторожилась бывшая жена. — Я ничего не понимаю!
— Это я тоже заметил. — С той же издевательской змеиной улыбкой сообщил Сан-Марино. — Нужно быть полной идиоткой, чтобы передоверить все свом дела адвокату. Короче, если ты еще живешь в этом ломе, то только из милости У тебя нет ни гроша! Дом, верфи, все имущество принадлежит мне, как оно и должно быть!
Гонсала не поверила собственным ушам. Но Алфонсу же честный человек, его порекомендовала ей Патрисия. Да, она подписывала бумаги не глядя, потому что доверяла ему. А он… Что же он?..
— Ты вернула мне все, что у тебя было, а твой Алфонсу получил хорошую мзду, — подвел итог, Сан-Марино, рассеяв вес недоумения, если только они еще оставались.
— Ты обворовал и меня? — ахнула Гонсала. — Обворовал, как когда-то старого Григориу? Но я выведу тебя на чистую воду! Я докажу, что ты — вор, чего бы мне это ни стоило!
— Выбирай выражения, — прошипел Сан-Марино, — ты ведешь себя как базарная торговка! И на твоем месте я был бы поосторожнее, не ровен час, все может случиться! — С этими словами он повернулся и вышел. Потом обернулся и добавил: — Алвару, мой адвокат, сообщит тебе мое решение относительно твоего местожительства и содержания.
Гонсала приоткрыла от изумления рот, а потом расхохоталась. Она всегда ценила присущий жизни юмор.
После ухода Сан-Марино она обзвонила своих подружек и пригласила их к себе.
— Устраиваю отвальную, — сообщила она.
— А куда отваливаешь? — поинтересовалась Патрисия.
— В новую жизнь! — гордо ответила Гонсала.
Она вызвала Ирасему, попросила ее накрыть в столовой стол и сварить покрепче кофе. Потом поднялась к себе, чтобы переодеться.
— Праздновать так, праздновать, — сказала она, глядя на свое отражение в зеркале.
А если ей и было грустно, то только потому, что уезжал Тьягу, но еще и потому, что Онейди сказала ей по телефону, что Отавиу увезли в клинику.
— На деньги наплевать, — сказала она своему отражению. — У меня есть кое-какие сбережения и драгоценности!