Материал Отавиу так и не появился в «Коррейу Кариока», и он, наконец, понял, что его время как журналиста ушло. Собственно, не нужно было и обольщаться, что он вновь способен работать в газете, но ему так хотелось встретить Еву во всеоружии…
Отавиу расхаживал по комнате, думая, что ему делать дальше, время от времени останавливаясь и вглядываясь то в один портрет Евы, то в другой.
Она тоже любила рассматривать свои портреты, и они всегда во множестве висели по стенам их квартиры. Ева гордилась своей красотой, и Отавиу тоже ею гордился. Снова развесив портреты жены, он словно бы приблизился к счастливым временам, когда они были вместе.
За стеной о чем-то болтали Онейди с Бетти, голос Бетти всегда напоминал ему голос Евы, и он стал невольно прислушиваться.
— Арналду мне не звонил? — спрашивала Бетти.
— Звонил и расстроился, когда узнал, что тебя нет, — отвечала Онейди. — Как ты думаешь, неужели твой план сработает?
— Мой план разработал величайший специалист, — важно отвечала Бетти, вспоминая консультацию Раула, — никуда этому Арналду Сан-Марино не деться! Ты только подумай, как мне повезло: и богат, и красив, и я стану его женой, чего бы мне это ни стоило! А потом выпотрошу!
Будто кто подхлестнул Отавиу, с такой быстротой он появился в соседней комнате.
— Что? Что ты сказала? — возмущенно спрашивал он, глядя на дочь. — Ты задумала обобрать сына моего друга. Оставь нас вдвоем, Онейди! Порядочной женщине такое и в голову прийти не может! Ты соображаешь, что говоришь?
— Ну что ты раскипятился, папа? Пустяки, какие! — Бетти ласково взглянула на отца. — Я совмещаю приятное с полезным, только и всего! Поверь, я очень люблю Арналду!
— Врешь, — наступал на дочь Отавиу. — По глазам вижу, что врешь! Я уже записал однажды твои слова, что ты хочешь выйти замуж за богатого, но счел их за шутку! Моя дочь не может быть охотницей за богатыми женихами!
На этот раз Бетти рассердилась: хорошо ему провозглашать прописные истины и требовать всяких глупостей. Сам-то родился в богатом доме, а они? Чего они только не терпели, как только не мыкались!
— С такими взглядами не ты не можешь быть дочерью Евы, — преподнес Отавиу Бетти самый убедительный, с его точки зрения, аргумент, желая, во что бы то ни стало заставить се отказаться от своих постыдных взглядов.
— Папа! Ты сам постоянно твердишь, что мы с мамой очень похожи, — заявила дочь. — Так оно и есть! Я очень любила маму и, хотя была маленькой, всегда ее понимала, а вот ты — нет! И всегда с ней ссорился! Вы же постоянно ругались, я помню…
Лучше бы Бетти такого не говорила! Отавиу едва не хватил удар.
— Неправда! — произнес он страшным голосом. — Ты только и умеешь, что врать! Ты страшный человек, Бетти! Я запрещаю тебе со мной разговаривать! Я тебе больше не отец. Избавь меня от этого несчастья!
Бетти разрыдалась и выбежала из комнаты.
Она лежала на постели, когда к ней пришла Жулия. Старшая сестра принялась выговаривать средней за несдержанность.
— Нужно же было поберечь отца! Как ты не понимаешь таких простых вещей! Ему пришлось дать успокоительное после разговора с тобой. Ты ни в чем себе не отказываешь, живешь в свое удовольствие и ни за что не отвечаешь.
Бетти и сама раскаивалась, но выговор сестры задел ее за живое: как всем легко упрекать ее! А кто поинтересовался, что делается у нее на душе?!
— Ты точь-в-точь, как отец— 6уркнула она. — По-твоему, все должны быть одинаковыми, а если кто-то отличается, то он плохой! Но это не так, поймите же, наконец! Бетти присела на кровати и горячо заговорила.
— Нас всех обидели, всех троих! Мы росли без отца, без матери, мы были предоставлены сами себе! Вот ты, например ты, изображаешь из себя уравновешенного человека, а сама смертельно боишься подойти к мужчине! Боишься поцелуев, боишься любви! И Сели тоже пошла по этой дорожке, а меня за то, что я полноценная женщина, считаете потаскухой! Но это вам нужно избавляться от своих комплексов, вам! А не мне!..
Жулия тоже не осталась в долгу, и в результате сестры снова поссорились.
Раул был крайне удивлен, когда в их с Шику квартире появилась Бетти. Еще больше он изумился ее слезам. Чтобы никогда не унывающая красавица плакала? Выслушав все ее печали, узнав, что в семье никто ее не понимает и не любит, хуже того, считают распущенной, Раул как мог, утешал бедняжку, по-хорошему, по-товарищески, а потом уложил ее спать в своей спальне, а сам пристроился на диване в гостиной. Поутру, когда она еще спала, он отправился к Отавиу парламентером. Дочь и отец должны были помириться, они нуждались друг в друге, они друг без друга страдали.
За ночь Отавиу чего только не передумал, он мучился из-за того, что обидел свою девочку, но и обида за жену тоже терзала его сердце. Однако, выслушав Раула, он немедленно отправился к ним на квартиру и там обнял свою дорогую Бетти. Он жалел свою девочку, которая так долго плутала одна по житейским дорогам, что могла и заблудиться…
Не так уж много прошло времени с того дня, когда Отавиу Монтана вернулся в жизнь, но, сколько произошло перемен! Он не знал, что у него три дочери, и узнал каждую из них, он не был отцом и стал им!..
Бетти, наконец, соизволила согласиться провести вечер с Арналду, и он заехал за ней. Пока она наряжалась и подкрашивалась, плейбой благовоспитанно сидел в гостиной, наслаждаясь обществом Отавиу, Алекса и Онейди.
Поговорив, как положено, на нейтральные темы вроде погоды, Отавиу спросил:
— Какие у тебя намерения в отношении моей дочери? Я спрашиваю тебя как отец.
— Самые лучшие, Сеньор Отавиу, — отвечал молодой человек, который до этой поры не пропускал мимо ни одной юбки.
— Вы поженитесь? — уточнил Отавиу.
— Я бы сказал, мы в начале пути, — дипломатично вышел из положения Арналду.
— Очень рад, — добродушно сказал будущий тесть. — Только я вам советую получше узнать друг друга.
Появилась сияющая Бетти, и молодые люди ушли, а Отавиу все продолжал повторять: да-да, очень важно получше узнать друг друга…
Алекс и Онейди о чем-то горячо спорили в уголке, и Отавиу пожелал узнать, о чем именно.
— Мы хотим открыть свое маленькое дело, но у нас нет денег, — пояснила Онейди. — Я предлагаю Алексу продать мои драгоценности, а он не соглашается.
Алекс упрямо затряс головой, давая понять, что продажа осуществится только через его труп.
— А мне было бы так радостно стоять рядом с тобой и продавать все, что мы наготовили, — заговорила Онейди. — Я ведь все равно не ношу их, так зачем им лежать, Алекс?!
Отавиу послушал, как супруги спорят и, не желая им мешать, пожелал всем спокойной ночи и отправился к себе.
По дороге он спустился в подвал и прихватил с собой старинную шкатулку, которую давно собирался разобрать. В ней лежали документы, фотографии, письма.
«Да, нужно очень хорошо знать друг друга», — снова повторил он, собираясь насладиться письмами Евы.
За окном бушевала гроза, и лил отчаянный ливень, когда Отавиу, уютно устроившись на постели, перебирал пожелтевшие листки бумаги. Ласковая улыбка то и дело трогала его губы: слабо мерцающими пятнами память то и дело возвращала ему давние, дорогие его сердцу времена.
Но вот все письма прочитаны, разложены по стопкам и вот-вот будут увязаны и положены обратно.
Прежде чем расстаться с ними, Отавиу еще походил по комнате, взглянул за окно, где свирепствовала гроза, вдыхая свежий воздух. Ему все чудилось, что сейчас он вспомнит что-то чрезвычайно важное. Он пытался вспомнить, морщил лоб, напрягался — и не мог. Взглянув еще раз на шкатулку, он увидел вдруг на дне небольшую петельку, подошел, потянул за нее и открыл потайное отделение. В нем лежало несколько листочков, он взял и стал перебирать. Один пустой листок, второй тоже, а вот третий был весь исписан. Почерк Евы — красивый, уверенный и твердый.
Отавиу начал читать его с той особой улыбкой, с какой читал письма любимой жены, но никак не мог понять, о чем ведется в этом письме речь. То есть, нет, о чем, было ясно — о любви. Но не к нему, не к Отавиу. О нем говорилось с пренебрежением и насмешкой. Речь велась так, словно он был досадной помехой, третьим лишним в счастливой и благополучной жизни любящей пары, более того, Ева собиралась уехать с тем, кого любила, и оставить постылого и надоевшего мужа…
Только после этих строк до Отавиу начала доходить страшная истина. Он не хотел ее. Он от нее отстранялся, заслонялся. Она пугала его, но, несмотря на все свои усилия, он понял: у Евы был любовник, а его, Отавиу, она не любила!
Привычный мир, в котором он столько лет прожил, вдруг рухнул в одночасье, и его обломки погребли под собой несчастного Монтана.
— Господи! Господи! — только и мог он повторять, ни на что уже не надеясь.
И вдруг ослепительным видением перед ним возникла Ева в подвенечном платье, такой он повел ее к алтарю, такой сохранила ее его память. Как же она была хороша — с лучезарной и ясным взглядом!
И тут же его взгляд упал на фотографию Евы, она явно смотрела на кого-то, но на кого? Половина фотографии была оторвана. Кого оторвала Ева? Кого она спрятала? На кого рассердилась? Кто мог ее скомпрометировать’?
Сотни вопросов стучали в голове несчастного Отавиу, и ему казалось, что от них разорвется его несчастная голова. Ему необходимо было получить ответ. Хотя бы один, но самый главный! И Отавиу ринулся во тьму под проливные потоки дождя.
Все встревоженное семейство Сан-Марино, вскочив с кроватей, столпилось у дверей, недоумевая, кто может так отчаянно стучаться в такой поздний час?
Увидев насквозь промокшего, со страдальческим лицом Отавиу, Гонсала, повинуясь материнскому инстинкту, обняла этого несчастного.
— Что-то с дочерьми? — спросил Сан-Марино.
— Ему нужно переодеться, — проговорила Гонсала, принимая на себя заботу еще об одном, если не блудном, то заблудившемся в дебрях жизни сыне. — Ирасема! Принеси что-нибудь из вещей Арналду. Скажи, Отавиу, может, мне стоит позвонить Жулии?
— Нет-нет, — торопливо отнекивался гость, — я хочу поговорить с Саном, только он может мне помочь.
— Смотри, тебе виднее — согласилась Гонсала, но отпустила Отавиу в кабинет Сан-Марино лишь после того, как он переоделся в сухое.
— Ева не любила меня! — Произнес Отавиу, и по его лицу потекли слезы. — Я нашел письмо, у нее был любовник. Она собиралась с ним уехать. Кто это был, ты знаешь, Сан? Ты меня познакомил с Евой, был посаженным отцом на свадьбе, ты должен знать, кто это был…
Отавиу умоляюще уставился на Сан-Марино.
— Ты говоришь не о Еве, — Отвечал Сан-Марино. — Ева безумно любила тебя, больше ничего я не могу тебе я тоже женился. Вы уехали в Арарас. Мы долгие годы не виделись…
— Прочти! Прочти это письмо! — настаивал Отавиу.
— Но я даже почерка ее не знаю, — Сан-Марино нехотя взял письмо и пробежал его глазами, — Мы никогда не переписывались. Он вернул письмо Отавиу и прибавил: Все осталось в прошлом, успокойся, брат, все давным-давно обратилось в прах!
— Я хотел бы посмотреть в глаза этому человеку, — говорил Отавиу, глядя в глаза Сан-Марино. — Почему она меня не любила? За что мне такие страдания именно сейчас, когда я не сомневался, что она вернется!..
Взгляд Отавиу блуждал, он явно был не в себе, и нельзя сказать, что это сильно огорчило Сан-Марино.
— Я позвоню Жулии, — сказал он, направляясь к телефону. — Она приедет за тобой.
— Нет! — резко вскрикнул Отавиу. — Я не хочу, чтобы дочери видели меня в таком виде. И прошу тебя, никому не рассказывай о том, что я тебе сказал! Никому! Никогда!
Сан-Марино кивнул, давая понять, что его и просить об этом не нужно, он молчал бы и без просьбы.
— Переночуй у нас, — предложил Сан.
— Нет, я пойду в отцовский дом, — отказался Отавиу.
Добравшись до дома, Отавиу спустился в подвал и схватил подвенечное платье Евы. Еще совсем недавно его примеряла Бетти, собираясь именно в нем праздновать свою собственную свадьбу, но для Отавиу оно не было символом будущего, оно было его прошлым. Под руку ему подвернулся какой-то старый таз, и он бросил в него платье, которое застыло в нем облаком пены, потом зажег фотографию Евы, одну, вторую, третью и все кидал их на платье, пока оно не загорелось. Миг, и оно сгорело дотла.
Отавиу испустил громкий крик и потерял сознание. Так и нашли его прибежавшие дочери: он лежал распростертым на полу подле горстки серого пепла.
Алекс помог донести его до постели, по телефону вызвали доктора Сисейру, чтобы он осмотрел больного.
Сисейру измерил пульс, давление, послушал сердце — ничего, внушающего опасения, не было.
— За его здоровье я ручаюсь, — сказал он. — А вот что будет с психикой, поручиться не может никто. Вы можете предположить, на какой почве произошел этот срыв?
— Нет. Но срыв очень серьезный. Ко всему, что связано с памятью мамы, папа относится как к святыне, — сказала Жулия. — То, что он сжег мамино подвенечное платье, говорит об очень плохом состоянии, я опасаюсь самого худшего, может быть, он повредился в рассудке.
— Позвоните мне завтра, сейчас я сделаю ему успокоительный укол, и он выспится, — сказал Сисейру.
В доме Монтана никто не спал, забываясь лишь короткой дремой, и вновь просыпаясь при малейшем звуке.
Утром все собрались за столом, мечтая выпить кофе покрепче, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Подняв глаза, Жулия увидела на верхней площадке лестницы отца. Он был бледен, подавлен, очень плохо выглядел, но никаких признаков безумия не было на его осунувшемся лице.
— Что с тобой случилось, папа? — осторожно спросила Бетти. — Ты помнишь вчерашний вечер?
Отавиу горько усмехнулся: если бы он мог забыть его, он был бы счастливейшим на земле человеком!
— Я наконец-то понял, что ваша мама умерла, — сказал он.
Сестры переглянулись: так вот оно в чем дело! Бедный папочка!
Они усадили его на диван и сами сели рядышком.
— Спасибо, что вы берегли меня от боли, и я прожил эти дни счастливо, — сказал Отавиу, с нежностью глядя на дочерей, — вдруг на меня нашло просветление, и я понял: она умерла…
— Но зачем нужно было жечь ее вещи, папа? — удивилась Сели. — Я совсем не знала маму, и мне так нравилось их рассматривать.
— На меня нашло минутное помешательство, — признался Отавиу. Заболело все: тело, душа, мне хотелось избавиться от этой нестерпимой боли. Ведь я не забывал ее ни на минуту. Мне кажется, что все эти восемнадцать лет я видел ее во сне, и, если бы я не сжег своих воспоминаний о прошлом, я бы умер. Я не мог поступить иначе, Простите меня.
— Я все отдам, лишь бы ты не мучился, — горячо сказала Сели, обнимая отца.
— У меня есть мамины фотографии, я отдам их тебе, — предложила Бетти.
— Не упоминай при мне ее имени, прошу тебя, — попросил Отавиу. — Я должен научиться жить заново, совсем по-другому, без нее. Если бы не вы, мои дорогие девочки, я бы просто не знал, что мне делать. Я стал отцом, я очень люблю вас.
— А мы тебя! — горячо подхватила Жулия. — Мы поможем преодолеть эту боль, мы будем о тебе заботиться! Жулия не отличалась сентиментальностью, но у нее выступили слезы на глазах. Она посмотрела на сестер, ища у них поддержки, и увидела, что все они тоже плачут.
Так они и сидели, счастливые и страдающие — семья, объединенная общей болью.
Раздался телефонный звонок: Жулию торопили сдать материал в газету. Схвати папку, она заторопилась выходу и на пороге столкнулась с Шику. В нескольких словах она передала ему события предыдущей ночи и попросила пооткровенничать с отцом.
— Я рада, что ты пришел, — сказала она.
— Какой прогресс! — обрадовался Шику.
— Это совсем не то, что ты думаешь — отмахнулась Жулия. — Поговори с папой. Может, он тебе расскажет, что вдруг с ним произошло? Почему он вдруг понял, то она мертва? Почему он сжег все ее вещи?
Шику и самому хотелось бы разобраться во многих загадках, что окружали жизнь Отавиу.
— Задание понял, — кивнул он. — Иду разбираться Жулия, а ты поняла, что сейчас призналась мне в любви?
— Не надейся, — тут же возмутилась Жулия. — Я люблю только моего дорогого папочку и озабочена состоянием его здоровья.
— Тогда до вечера! — попрощался Шику. — Не забывай, что мы сегодня встречаемся!