Глава I

ТЕНИ ЖИЗОРА

Насколько я помню, куда бы ни забрасывала меня судьба, странные и непонятные узы всегда притягивали меня к Жизору и долине реки Эпты. Я родился совсем в другом месте, и с Жизором у меня не было ничего общего. Я попал в эту область только в двадцать лет. Однако это место казалось таким близким, вроде тех, что являются человеку в детских грезах; при виде жизорского пейзажа создается впечатление, будто ты уже был там однажды, пусть это было в предыдущей жизни. Но, как бы то ни было, Жизор, долина Эпты будоражили мое воображение.

Я всегда гордился своей интуицией, своего рода врожденным даром, который, не сомневаюсь, я унаследовал от своих кельтских предков и который позволяет мне смутно ощущать истинную сущность вещей, незаметную за внешним фасадом. Я всегда хотел, чтобы мои мечты стали реальностью, потому что верю во всемогущество разума. Но я понял: чтобы эти мечтания воплотились в настоящей жизни, надо подчинить их игре в материю, то есть внешнего облика, наполнить их реальным содержанием. Мой рационалистический ум не склонен верить предположениям, даже самым незначительным, если я не узнаю, на чем они основываются. Я вовсе не отрицаю существование смутных сил бессознательного — напротив, я предоставляю им средство для воплощения. Так, я задался вопросом, почему и как мой разум путешествует по просторам Вексена в поисках затемненной зоны, располагающейся вдоль извилистого русла Эпты, под самыми стенами Жизорской крепости. Как говорится — кто ищет, тот найдет.

Из глубин моей памяти всплывает картинка времен моей юности, которая, однако, связана не с Жизором, но с Сен-Клер-сюр-Эпт. Речь идет о глуповатой иллюстрации из школьного учебника по истории Франции для начальных классов. На ней был изображен норманнский вождь Роллон, приносящий оммаж французскому королю Карлу III Простому. Подпись под рисунком гласила, что гордый норманн, которому предстояло поцеловать ногу государя, не захотел преклонять колени: он смело взял королевскую ногу и рванул ее вверх, сбросив несчастного Карла с его трона. Да, подчас поражаешься, как сильно детские иллюстрации из наших «Историй Франции» повлияли на наше воображение! И к эпизоду с Роллоном присоединяется другой: картинка со стареющим Карлом Великим в кресле, с печалью наблюдающим через окно своего дворца за ордой неистовых норманнов, готовых разграбить и сжечь монастырь. Однажды стоило бы написать историю по мотивам картинок из наших учебников!

Но именно в эти картинки и уходит корнями моя мечта о Жизоре. Поначалу это не имело никакого отношения к тамплиерам. Но, напротив, норманны напирают со всех сторон, обгоняемые своей жуткой славой, которая, скажем прямо, была не чем иным, как обманом, поскольку викинги были не более — впрочем, и не менее — жестокими грабителями, чем другие, так называемые христианские народы той эпохи.

В данном случае долина реки Эпты с раннего возраста представлялась мне границей, за которой все еще обретаются грозные норманны, о чьих грабительских набегах мне рассказывали в школе. Кроме того, для меня, жителя Парижа, долина Эпты была самой близкой природной границей. Я чувствовал, что между французским и нормандским Вексенами должно существовать фундаментальное различие, что Нормандия не Иль-де-Франс и даже не Франция. Я знал, что долгое время Нормандия принадлежала англичанам; мне еще рассказывали, что нормандцы завоевали Англию: как в таких условиях не рассматривать Нормандию как колыбель будущего государства Великобритании?

Эта мысль о присутствии в самом сердце Франции «чужой земли» захватила меня, тем более что я напоминал себе, как множество бретонцев участвовали в завоевательном походе на проклятых англосаксов, изгнавших моих далеких предков с их родного острова, заставив их пересечь Ла-Манш и обосноваться в Арморике. Вдруг нормандцы из врагов превратились в моих союзников, и цитадель Жизора, расположенная в семидесяти километрах от Парижа, стала первой вехой на пути, ведшем меня в воображаемую страну, которую я создавал по велению сердца и зачастую неосознанных устремлений, которые так характерны для ностальгических мечтаний юноши, считающего себя изгнанников из родных краев.

Другие факторы побуждали меня верить в реальность этой границы, особенно знакомство со средневековой литературой. Я довольно быстро выяснил, что большинство старых текстов этой литературы, которую называют французской, были составлены на англо-нормандском диалекте, начиная с знаменитой «Песни о Роланде». Что же касается «бретонских романов», то есть романов артуровского цикла, то, за исключением произведений Кретьена де Труа, они были написаны нормандскими клириками, в той или иной степени подчинявшимися королю Генриху II Плантагенету: «Роман о Бруте» (то есть о бретонцах) Роберта Васа, «Тристан» Беруля и Фомы Англичанина, «Безумие Тристана» (оксфордский манускрипт), лэ Марии Французской, которая, невзирая на свое имя, принадлежала к англо-нормандскому роду и, вероятно, приходилась сводной сестрой Генриху II. Мне, в то время все сильней ощущавшему себя настоящим бретонцем и гордившемуся славными бретонскими традициями, было очевидно, что нормандцы не могут быть никем, кроме как друзьями. Ну разве не их стараниями удалось познакомить мир с кельтскими легендами? Ведь именно благодаря им я заинтересовался их историей, литературой, готическим и романским искусством.

Увы, все это произошло во время Второй мировой войны. Каждый день я узнавал, что тонны бомб обрушиваются на нормандские города. Что могло уцелеть там после таких разрушений? Сколько великих произведений искусства погибло под этим яростным смерчем? Эти скорбные события только увеличили мою симпатию к Нормандии, где все еще жил, я знал это, дух прежнего рыцарства и творения строителей соборов. По другую сторону Эпты, по другую сторону «границы», целая цивилизация была на грани исчезновения.

Первый раз я побывал в Жизоре в 1948 году. Старенький поезд, унесший меня за пределы парижского времени, долго петлял среди пригородных садов, затем пересек по мосту Уазу и выехал на озаряемое солнцем и продуваемое ветрами вексенское плато. На выходе из вокзала у меня вдруг появилось чувство, будто я оказался вне, на другой стороне границы, которую так давно хотел перейти. Правда, этот вокзал находился на левом берегу Эпты, то есть на французской стороне. Но напротив возвышалась внушительная громада замка. При виде этой твердыни я вспомнил слова французского короля Филиппа-Августа, сказавшего о ней: «Я хотел бы, чтобы стены этой крепости были украшены драгоценными каменьями, а каждый камень был из золота и серебра — при условии, что об этом не знал бы никто, кроме меня». Эта фраза юного короля была, без сомнения, шуткой, но шуткой, которая показывает, какую важность придавали во Франции и Англии жизорскому замку как звену политической и матримониальной стратегии. Но эти слова приобрели особое значение, когда их связали с легендарным сокровищем тамплиеров, якобы хранившимся в этих местах.

Однако в 1948 году я еще равным счетом ничего не знал об этом кладе, как и о раскопках, начатых хранителем замка. Дряхлый автобус провез меня по улицам города. Повсюду виднелись следы войны: руины напоминали о немецких бомбардировках, уничтоживших центр Жизора в 1940 году. Нельзя было без слез смотреть на обгоревший, полуразрушенный остров собора. На мгновение мне показалось, что я снова очутился в том ужасном времени, когда смерть ливнем падала с небес, извергаемая из недр германских самолетов с черными крестами, этими кошмарными Стукас, которые пикировали с поистине адским воем. Я был знаком с такими сценами войны не понаслышке. В 1940 году мне уже доводилось переживать немецкие бомбардировки. Мне вспомнилось, как мы вдвоем с бабушкой, растерянные и перепуганные, скитались по дорогам Верхней Нормандии в бессмысленной надежде попасть в недоступную Бретань. Заслышав рев моторов Стукас, мы сразу бросались в придорожную канаву. Этот рев навеки останется у меня в памяти, как и стрекотание пулеметов и черные кресты на крыльях этих кошмарных железных птиц. Для нас все происходившее было настоящим кошмаров. Только значительно позднее я узнал, что эти кресты ранее принадлежали тевтонским рыцарям, извечным соперникам тамплиеров.

Но в июле 1948 года, когда я, двадцатилетний юноша, приехал в Жизор, солнце навевало лишь радость и надежду. Вскоре покинув Жизор, я углубился в территории нормандского Вексена, в направлении леса Лиона. Миновав Безю-Сент-Элуа, Этрепаньи, Дудовиль я, наконец, добрался до Пюшей, где меня ждали: повсюду глазам открывались мирные пейзажи полей, где урожай злаков должен был превратиться во вкусный хлеб, как и много лет назад, выпекаемый в больших печах в деревнях, окруженных живыми изгородями. Жизнь налаживалась. В Пюшей — тогда я еще не знал, что в то же время там остановился поэт Луи Гильом, еще один бретонский изгнанник, ставший потом моим другом, — я увидел деревянную паперть у маленькой церкви, столь характерной для Верхней Нормандии: следы пребывания викингов в этом месте были очевидны, хотя о них тогда редко вспоминали. Пюшей, эта деревушка, едва виднелась на фоне зелени, посреди равнины, ныне отданной под индустриальное окультуривание. При первом взгляде она напоминала мне садик, где везде росли цветы — у оград и стен домов.

Я вспоминаю, как жил в группе молодых людей в одном из этих домов с цветами, стоявших перпендикулярно к дороге, за которым начинался сад, выходящий прямо в окрестные поля. Пожилая женщина, чьего имени я никогда не знал, но которую мы звали «матушкой», управлялась с делами на кухне; ей помогал мальчишка, выполнявший любые поручения. Дом принадлежал францисканцу, странному, замечательному человеку, бретонцу по происхождению, отцу Мари-Бернарду. Я познакомился с ним случайно, при других обстоятельствах, но так никогда и не понял, чем он занимается, ни с какой целью он время от времени собирает всех нас в то одном, то другом доме, где, неизвестно в силу каких таинственных соглашений, ему предоставлялась власть над людьми и вещами. В общем, не важно. Я пережил немало интересных мгновений посреди этой маленькой братской общины, которая подчинялась только одному правилу — правилу дружбы. Вечером, после ужина, начиналось бдение: каждый из нас рассказывал свою историю, либо веселую, либо серьезную, исполнял песню, вспоминал о своем прошлом. Эти вечерние беседы заканчивались молитвой и песнопением во славу Богородицы.

Вот там я еще раз услышал рассказы о Жизоре. Мне сказали, что неподалеку от церкви есть меровингское кладбище, с могилами, где лежат драгоценные предметы. И эти предметы, заверили меня, не были потеряны для всего мира. Местные жители якобы верили в то, что в подвалах Жизора на протяжении долгих веков клад стережет сам дьявол. И горе тому, кто проникнет в подземные крипты единственно ради того, чтобы присвоить сокровище! Ему грозит вечно корчиться в адских языках пламени. Другие наши собеседники, настроенные куда более прозаически, считали, что никакого клада и в помине не было: просто немцы соорудили в крепости огромный резервуар, где хранили бензин во времена оккупации. Так они надеялись уберечь топливо от английских бомбардировок, поскольку жизорская цитадель была священным и полным исторических воспоминаний местом для граждан Соединенного королевства. История с резервуаром для бензина действительно имела место, и поэтому в 1964 году по распоряжению министерства двор замка залили бетоном. Тем не менее, хоть имя тамплиеров на наших сборищах и не произносилось вслух, намеки на сокровище, погребенное где-то в подземельях Жизора, звучали постоянно, пусть и в виде самых разных легенд.

Что же касается подземелий, то о них мы тоже говорили. В Жизоре они были повсюду. По словам моих товарищей, нормандский Вексен напоминал громадную головку сыра, так много в нем ходов и таинственных подземных коридоров. То была истинная правда, и один из таких ходов существовал между замком и церковью Сен-Жерве-Сен-Проте: во время бомбардировок 1940 года случайно открылся вход в ранее никому не известное подземелье. Другой подземный коридор вел от того же замка до донжона Нефль-Сен-Мартен, что довольно логично, поскольку нефльская крепость построена раньше, чем Жизор, те, кто возводил Жизор, приходили из Нефля, и было бы странно, если бы они не наладили сообщение между двумя укрепленными точками оборонительной системы в долине Эпты. Кроме того, добавил еще один мой приятель, есть еще одно большое вымощенное плитами (откуда всплыла эта подробность?) подземелье, связующее Жизор с Шато-сюр-Эпт, чьи развалины можно увидеть на Сен-Клер-сюр-Эпт, словно они все еще защищают въезд в Нормандию от тех, кто по национальной дороге № 14 направляется в Руан. Потом все мы поговорили о подземном сообщении между Жизором и Андели, точнее, Шато-Гайяром. В этом пункте я не был согласен, поскольку известно, что Шато-Гайяр построил Ричард Львиное Сердце, чтобы восполнить потерю Жизора. Но я готов был поверить в подземные залы под церковью Безю-Сент-Элуа и таинственную символику прекрасного креста в Нефле. И мне понравился рассказ о Мортемере.

Об этом цистерцианском аббатстве, разрушенном во времена Французской революции и теперь частично восстановленном, где Генрих I Английский умер от несварения желудка (вот такие изыски нормандской гастрономии), ходили странные легенды. Иногда вечерами там слышали необъяснимый шум. Во время Первой мировой войны один английский шофер встретил там призрак монаха и детально описал его кюре из Лион-ля-Форе, который распознал по рассказу костюм цистерцианца XII века. Кроме того, дама Бланш часто в безлунные ночи приходила поплакать под окна замка, и нередко можно было встретить там молчаливую вереницу призрачных монахов, перебитых в эпоху Революции, идущих по направлению к церкви. Наступала ночь, и тогда мы начинали вместо подземелий рассказывать друг другу страшные истории про привидения. Да, вот бы у нас было больше времени, мы вполне могли бы найти хоть какую-нибудь вещицу, может, клад или обрывки ценного документа.

Отчасти такой энтузиазм объясняется тем, что отец Мари-Бернар, который искренне забавлялся, слушая наши глупости, можно сказать, подлил масла в огонь, приготовив для нас великолепный грог (смесь воды, сахара и рома, который горел в стакане). Ясно, этот напиток только распалял наше воображение. Местные молодые люди из нашей компании пересказывали то, что они слышали на подобных вечеринках в кругу семьи или друзей. Мысль о тайном подземелье, спрятанных — и проклятых, поскольку их стерегли злые силы, — кладах, документах, способных сотрясти весь мир, стали для нас реальностью. И все это происходило в 1948 году, то есть за двенадцать лет до того, как публикация одной книги, внешне серьезной, но на деле такой же нелепой, как и наши беседы в Пюшей, не привлекла внимание читающей аудитории к загадке золота тамплиеров из Жизора. Речь шла о кладе, спрятанном в Жизоре и подземельях всего Вексена.

Так, этот край, который некогда будоражил мое воображение, край, о котором я в основном знал только по книгам, стал мне близким и родным. Это пребывание в Пюшей помогло мне увидеть в Жизоре не только одно из звеньев нормандской оборонительной системы против французских королей, но также своего рода загадочный полюс, средоточие тайн. Я посетил Мортемер со своими друзьями. Там мы попытались вызвать местных призраков. По правде, мы просто забавлялись. Но на обратном пути грузовик, в который мы набились, вышел из строя. Совпадение? Я побывал и в Безю-ла-Форе. Меня все больше начинала интересовать этимология, и это странное название привлекло мое внимание: оно было явно кельтского происхождения, но означало ли оно просто «березы», «могилы» (что более правдоподобно), или оно образовалось от сокращения древнего albodunum, иначе говоря, «белой крепости», и почему в краю Од, точнее, в Разе, неподалеку от Ренн-ле-Шато, есть еще один Безю, где в свое время обосновались тамплиеры — при довольно смутных обстоятельствах?

Это название — Безю — заинтриговало меня еще сильнее, когда я услыхал о существовании Безю-Сент-Элуа, совсем рядом с Жизором; также я узнал, что слово «Безю» входит в название другого прихода в Нижней Нормандии, милой деревеньки Безанкур. Все мы тут же отправились в это местечко, на том же самом грузовичке, чтобы поприсутствовать на празднике Св. Христофора, покровителя прихода. По случаю этого праздника устраивали торжественную мессу, процессию и традиционное благословение средств передвижения. Было общеизвестно, что кюре Безанкура открыто сожительствовал со свой служанкой и имел от нее ребенка, которого очень любил. Архиепископ Руанский было захотел перевести в другое место этого малощепетильного служителя Церкви, но прихожане, которые питали привязанность к своему кюре, резко воспротивились этому решению. В конце концов, даже папа Климент V, один из главных действующих лиц дела тамплиеров, в свое время беззастенчиво тратил церковную казну — то есть деньги, формально принадлежавшие верующим, — чтобы оплатить расходы своей любовницы, прекрасной графини Маршской. Но тогда никто и слова не осмелился бы об этом молвить. В нашем же случае все всё знали, и прихожане были не единственными, кто помогал — зная истинную причину — этой необычной семье. В то время я еще не слышал об аббате Беранже Соньере, ни даже о кюре Юруфля, который всколыхнул общественное мнение в 50-е годы зверским убийством своей беременной любовницы. В любом случае, кюре Безанкура не находил клад в одной из алтарных опор своей церкви, как Соньер. Он жил очень скромно. Это был симпатичный и открытый человек, а его «служанка» отличалась добрым и отзывчивым нравом. Я не знаю, что стало с этим священником, но мне говорили, что св. Христофор никогда не существовал и речь идет о благочестивой легенде. Он якобы творил чудеса вместе со св. Георгием, который также не существовал на самом деле. Определенно я могу сказать про эту поездку в Безанкур только одно: 25 июля 1948 года мы пели в хоре от чистого сердца во время торжественной мессы, а затем в полном составе присутствовали на традиционной церемонии благословения.

В этой церемонии, которую нынешняя Церковь считает недостойным пережитком прошлого суеверия, на самом деле есть что-то очень трогательное и достойное. По правде сказать, Римская церковь не совсем еще от нее отказалась. И если я иронизировал по поводу св. Христофора, который не существовал на самом деле и, однако, совершал чудеса, то потому, что знаю — надо уметь видеть дальше официальных версий, распространяемых персонажами, приобретшими себе право считаться непогрешимыми, право, на которое никогда не претендовали первые апостолы.

Итак, 25 июля 1948 года, когда в лучах полуденного солнца мы возвращались в Пюшей, плато Вексена сверкало всеми своими яркими красками. Поднялся ветер и качал колосья, издалека похожие на волны. Я был влюблен в этот край. Мне нравился ветер, приносивший запахи моря. Мне нравились дороги, пересекавшиеся посреди полей; я представлял себе, как по ним брели путешественники прошлого, пешком, к закату, унося с собой свои горести и радости, останавливаясь на каждом перекрестке, чтобы поклониться кресту или статуе св. Христофора, там, где некогда наши галльские предки почитали своих двуликих богов, оберегавших их во время далеких странствий. Я уже знал, что орден тамплиеров был основан как раз для того — по крайней мере, официально, — чтобы охранять дороги, по которым паломники шли в Иерусалим, а затем стал контролировать крупные торговые маршруты в Западной Европе. Но в то время тамплиеры меня мало интересовали. Вечером мы снова погрузились в свои восторженные фантазии: кому будет суждено найти сокровища, погребенные в городе Жизоре, Безю-Сент-Элуа, Нефле или даже в Мортемере. Я отчетливо помню эти недолгие часы, проведенные с друзьями: они были одними из самых счастливых во всей моей жизни.

Впоследствии я часто возвращался в Жизор, в долину Эпты и на плато Вексена. И каждый раз испытывал то же восторженное чувство, ту же глубокую ностальгию, то же яростное желание проникнуть глубже в тайну, окутывающую этот край.

Больше, чем всегда, эта земля казалась мне кельтской, насыщенной необъяснимой атмосферой, которая восходила к безвременной ночи, когда все цивилизации были смешаны и только начинали зарождаться в великом ореоле тайны. В Вексене жило галльское племя велиокассов, которое во времена римского завоевания входило в Великую Белгику, как и все земли к северу от Сены. Но велиокассы тоже были пришельцами в этом краю, уже обжитом предшествующими им народами. Проходной регион, последний обломок великой равнины Северной Европы, где встречались дороги, связывавшие Северное море с атлантическим побережьем. Край-перекресток, продуваемый ветрами со всех сторон света, где, как своего рода позвоночник, римская дорога (то есть подновленная галльская) иногда просматривается под национальной дорогой № 14. Историческое место, где сначала сражались франки и викинги, а затем французские короли и их вассалы, англо-нормандские монархи. Посреди этого края, в 911 году разделенном на две части по договору в Сен-Клер-сюр-Эпт, подобно маяку сверкает крепость Жизора, как магнит притягивающая всех, кого она выхватывает лучом света…

Я проникал в этот заповедный регион по трем маршрутам: через Шомон-ан-Вексен и Три-Шато, где все напоминает о французских крепостях, охранявших подступы к Жизору; через Маньи-ан-Вексен после краткой остановки в музее Гири-ан-Вексен, свидетельствующем о древней истории этой земли; по маленьким тропинкам, пересекающим французский Вексен, проходящим по этим очаровательным долинам, словно изолированным от остального мира.

В Три-Шато я всегда исполнял своего рода обет паломника, посещая знаменитую крытую аллею, которая располагается немного в стороне; там до сих пор ощущается магнетическая мощь, присущая любой сакральной постройке. Эта крытая аллея прекрасно сохранилась. В ней есть одна примечательная деталь: в опоре, преграждающей вход, пробита круглая дыра. Конечно, во многих крытых аллеях парижского региона есть такая же отличительная особенность. Так, похожие предметы можно увидеть в понтуазском музее, во рвах музея национальных древностей в Сен-Жермен-ан-Ле. Но в Три-Шато монумент находится на своем родном месте и производит более волнующее впечатление. Мне говорили, что по некоторым дням здесь и поныне проходят тайные церемонии, странные ритуалы посвящения. Если верить моим информаторам, участники этих церемоний как-то связаны — или, по крайней мере, утверждают это — с тамплиерами.

По правде сказать, я с трудом сдерживаю улыбку. Посвящение во что? Ритуалы, зародившиеся в чьем воображении? Синкретизм губительно сказался на завершающемся, точнее сказать, загнивающем XX веке, где верования и ценности смешались настолько, что никто не может их различить. Мы ничего не знаем о секретном ритуале тамплиеров по той простой причине, что он был и остается секретным. Мы не знаем ничего или почти ничего о религии строителей мегалитов, потому что никакой читаемый документ не дошел до нас от этих времен, что восходят к третьему и второму тысячелетию до нашей эры. По крайней мере…

Некоторые археологи называют отверстие в опоре крытой аллеи в Три-Шато «дырой души». Оно, возможно, указывает на веру в то, что душа умершего и погребенного в крытой аллее по истечении какого-то времени покидает тело и устремляется в мир иной. Исследователи уже не раз замечали, что во многих черепах, найденных в мегалитических монументах, есть дыра, вероятно возникшая в результате трепанации. Была ли это операция по излечению раненого или ритуальная трепанация, произведенная над покойным с религиозной целью, чтобы позволить душе вырваться наружу из черепной коробки? Мы не можем дать точного ответа. Однако известно, что в обвинительном списке, предъявленном тамплиерам, присутствует поклонение идолу в форме головы, знаменитому бафомету, который кажется скорее мифическим, нежели реальным. Совпадение? Крытая аллея в Три-Шато по-прежнему надежно хранит свои тайны.

Попадая в Маньи-ан-Вексен, я не устаю восхищаться старыми домами, этими почтовыми станциями, где в прошлом останавливались дилижансы. Сегодня они погружены в летнюю дремоту, отгородившись от шумного мира моторов. Для меня приезд в это место сродни возврату к прошлому, которое постепенно открывается перед тобой, словно ты перелистываешь страницы книги, которую еще никто не читал. Дальше мой путь лежит через Сен-Клер-сюр-Эпт: клирос романской церкви напоминает мне о временах Роллана и Карла Простого, которыми я грезил с моего детства. Сен-Клер-сюр-Эпт — это примечательное место, где все еще ощущается присутствие тех, кто подписал договор, оказавший судьбоносное воздействие на историю Западной Европы: едва покидаешь эту деревню, как оказываешься посреди заводов, построенных на берегах Эпты, в местечке Бордо-Сен-Клер, возле перехода через заброшенную железную дорогу. Это там начинается Нормандия. И с холма над окрестностями господствует крепость Шато-сюр-Клер, точнее, то, что от нее осталось: укрепления и донжон медленно разрушаются в зарослях буйной растительности, а некоторые части древнего здания уже используют на нужды сельского хозяйства. Очень жаль, что забвению предан замок, который ранее был одним из самых красивых во всей Нормандии и занимал важное место в нормандской оборонительной системе, проходившей по Эпте.

Но самый любимый мой маршрут пролегал через Брай-Лю. Оставив позади миазмы парижских предместий, я пускался в путь по извилистым дорогам, петлявшим средь пригорков и цветущих долин. В полях, засеянных злаками, то и дело мелькали цветы мака, поскольку в ту эпоху не практиковали селективные гербициды. Вдоль дорог цвели маргаритки, которые еще не успели выполоть рабочие. Я входил в пределы Нормандии под прохладной сенью фруктовых садов и огородов.

Но я недолго шел по долине. Быстро поднявшись вверх по руслу Эпты до Авени, я взбирался по склону на плато и двигался по нему в направлении Даммениля. Немного в стороне от моего пути, в глуби лесосеки, можно увидеть еще одну крытую аллею, правда, не такую внушительную и хорошо сохранившуюся, как в Три-Шато. Тем не менее эта аллея остается красноречивым свидетельством мистицизма темных веков предыстории. Что поражает в этом месте, так это гравюра, изображающая две женские груди, и круг в несколько рядов. Ничего оригинального здесь нет: такие памятники старины можно найти в других мегалитах области и внутри неолитических пещер долины Пти-Морен, особенно в Куазаре. Этот переходный жанр от фигуративного к символическому изображению вообще характерен для дольменического искусства и близок к гравюрам на подножии многочисленных монументов в Морбиане. Скульптурное изображение частей женского тела явно перекликается со знаменитым идолом из Пьерр-Плат в Локмариаке, с длинноволосой богиней и кругами, неоднократно встречающимися на холмах острова Гаврини. В них, несомненно, надо видеть божеств загробного мира — поскольку дольмены и крытые аллеи выполняли функции захоронений — и также, исходя из контекста и распространения декоративных элементов, напоминающих о море и растительности, богов жизни. Это предполагает наличие уже оформившейся метафизической мысли: жизнь и смерть — суть два аспекта одной и той же реальности.

Как бы то ни было, символы всегда что-то обозначают. Круг — знак могущества, а груди — изобилия. Вероятно, это послание можно означает триумф жизни. В этих условиях к чему задавать другие вопросы? Крытая аллея в Авени говорит сама за себя: достаточно некоторое время постоять, повернувшись спиной к камню, как начинаешь чувствовать — все возможно; мощная энергия словно исходит от земли в этом месте, подобно молнии вырываясь через кроны деревьев к небу. Я глубоко убежден, что мегалиты Три-Шато и Авени являются ключами, необходимыми для того, чтобы открыть настоящие двери Жизора, которые ведут за пределы этого мира. Ведь прямые дороги приводят только к бестолковой суете.

Бывало, я часами бродил вокруг крытой аллеи в Авени. В то время лишь немногие посетители, высмотрев этот монумент в своем туристическом путеводителе, отправлялись посмотреть, что же на самом деле он собой представляет. Как правило, они быстро уезжали, прибавив к своим сувенирам кусочек камня. Но случалось, что некоторые из них задерживались, исследовали камни, фотографировали их, впитывая окружающую атмосферу. Когда же я ощущал потребность «подзарядиться», набраться новых жизненных сил, то возвращался по тропинке, петлявшей меж деревьев.

Чем чаще я возвращался в долину, тем ближе становилась мне романтика этого заброшенного места: уверен, что долина Эпты вот уже по меньшей мере столетие прекратила принадлежать этого миру — она стала забытой долиной. Такое впечатление, что там можно было заснуть простым весенним вечером под кустом цветущей сирени и проснуться только в конце времен, когда яблони на острове Авалон будут плодоносить круглый год. На старом мосту веет прохладой от воды. Клод Моне долгое время жил в долине Эпты, в Живерни, где все еще можно увидеть его дом и сады, неподалеку от того места, где Эпта впадает в Сену. Импрессионизм, символизм, стиль «конца века», зов Рэмбо, пытавшегося разбудить фей, спящих в глициниях, растущих в домах, истрепанных ветрами прошлого: все в этом месте готово дли того, чтобы шагнуть навстречу восходящему солнцу, когда божественный свет золотыми нитями протянется к земле.

От Авени я поднимался вверх по течению Эпты. Маленькая тропинка, отчасти повторявшая очертания крупной дорожной магистрали, шла вдоль берега. Параллельно нее тянулась железная дорога из Вернона в Жизор. Полотно этой дороги было настолько ветхим, что я всегда начинал думать о сценарии из сайн-фикш, в котором поезд идет по заброшенной ветке и исчезает в мраке потустороннего мира. Действительно, было в ней что-то ирреальное. Можно ли быть уверенным, что в домах в хуторе Бертенонвиль живут человеческие существа? Вокруг этой тропинки и железной дороги все настолько спокойно и тихо, что невольно задаешься этим вопросом. Нельзя избавиться от таких же подозрений и в отношении деревни Шато-сюр-Эпт, тем более что кажется, будто призрачные развалины древнего замка насмехаются над путешественником и указывают ему неправильную дорогу, на которой ему суждено потеряться. В то время я еще не знал — и не так уж это было для меня важно, — что замок этот построил английский король Вильгельм Рыжий в конце IX века, и долгое время она называлась Шато-Неф, тогда как группа домов на склоне холма носила имя Фюсельмон. Для меня эта твердыня была одним из тех бесчисленных замков, которые встречаются в романах артуровского цикла, одним из замков, где отважного рыцаря поджидали невиданные испытания. Проведя всю ночь в борьбе с порождениями зла, этот рыцарь утром обнаружил, что замок пуст, двор его порос сорняками, а строения обратились в руины, словно целые столетия сюда не ступала нога человека. Уж не в таком ли замке Персеваль присутствовал при сцене торжественного выноса Грааля: он ничего не понял, но постеснялся спросить о нем у хромого короля, пригласившего рыцаря разделить с ним ужин?

Атмосфера полностью изменяется при приближении к Бордо-Сен-Клер. Дорога, ведущая из Парижа в Руан, буквально кишит автомобилями и тем самым безжалостно развевает мечту, навеянную тишиной долины. Однако заводы, находящиеся поблизости, имеют одну общую с долиной черту: они также заброшены и зарастают зеленью. Именно благодаря этим заводам железная дорога все еще существует, подобно драгоценному артефакту. Признаюсь, я не могу удержаться от ностальгических воспоминаний, когда думаю о Бордо-Сен-Клер; память об одном весеннем вечере 1971 года только усиливает это общее чувство. Когда пересекаешь Эпту, словно переходишь границу того, что кельты называли иным миром, миром, населенным странными существами, которые как две капли воды похожи на людей, но буквально растворяются в дымке, когда думаешь, что уже схватил их. Какое послание мне несла женщина, которая отзывалась на имя, ей не принадлежавшие, и, прежде всего, кем она была? Существом из плоти и крови или одной из тех фантазий, что неустанно преследовали меня с самого детства. Не знаю. Быть может, то был символ чар Вексена, этого края, куда меня влекло, эдакой свечой, где мне, как мотыльку, грозила опасность опалить крылья…

Вернувшись в долину, я поднимался к Дангю, более крупному поселку, где возвышалась романская церковь, значительно перестроенная в XVI веке. Рядом находился нормандский дом с фахверковыми стенами, характерными для старых построек этого региона. Дангю, раскинувшийся между берегом Эпты и высшей точкой плато, занимает привилегированное положение, которое свидетельствует о его важном стратегическом значении. Сначала там на холме была возведена галльская крепость, затем в долине — римский лагерь. После договора 911 года это место стало передним краем нормандской обороны, ее крепостью, контролировавшей долину Эпты к югу от Жизора. Вокруг замка вырос город, который в XII веке спалил Роберт Чандос, не желавший, чтобы его захватил французский король Людовик VI Толстый. В конце этого столетия Дангю стал театром ожесточенных военных действий между англо-нормандцами и французами, которые поочередно занимали замок и, по-видимому, разоряли его дотла. В 1400 году старая цитадель была заброшена по приказу Жака де Бурбона, распорядившегося построить себе другой замок. В эпоху Второй империи он принадлежал графу де Лагранжу, тренировавшему там коней для Наполеона III. От этого здания, полностью разрушенного, остались только подвалы. Напротив, с 1908 года над поселком доминирует другой замок: речь идет о замке, некогда построенном по воле мадам де Помпадур в Монтрету и перевезенном в Дангю вплоть до последнего камня.

Место войны и памяти, Дангю хранит свидетельства и той эпохи, когда друиды исповедовали свой культ посреди природы, вдали от любых строений, на nemeton, священной поляне в глубине леса. Их святилище было, без всякого сомнения, христианизировано и превратилось в собор Нотр-Дам дю Шен (Chene — дуб), возвышающийся в лесу, куда ведет простая тропинка, по которой непрерывно снуют паломники. Название говорит само за себя, и место это было очень посещаемым, как видно по внушительному числу приношений по обету. От друидического святилища — к христианскому паломничеству, тень матери-богини среди древних дубов все еще витает в этих краях, сохранившись, невзирая на перемены и катаклизмы, в верованиях и ритуалах на протяжении столетий.

По дороге в Жизор можно слегка отклониться и посетить Нефль-Сен-Мартен. На дороге к этому месту высится необычный крест. Издалека кажется, будто перед вами кельтский крест вроде тех, что до сих пор можно увидеть в Ирландии. На самом деле крест этот был воздвигнут в XIV веке: его присутствие в этом месте связано с существованием древнего святилища. Мы находимся на плато, открытом всем ветрам. Крест господствует над однообразным пейзажем. Создается впечатление, будто он касается неба. Чуть дальше, в направлении Нефля, вырисовывается силуэт донжона, все, что осталось от важной крепости, предшествовавшей Жизору. Легенда гласит, будто эта твердыня была связана с жизорским донжоном через подземный ход; но точно известно лишь то, что нефльский замок служил резиденцией «Даме Бланш» — знаменитой королеве Бланке д'Эврё. Правда, все возможно в этом краю полутонов, куда влекло стольких художников.

Я уже вспоминал Клода Моне в связи с нижней долиной Эпты. Но память о Пабло Пикассо все еще жива в хуторе под Жизором, где он жил некоторое время, и в верхней долине Эпты, в Эраньи, все еще можно увидеть дом Камиллы Писарро, черпавшей вдохновение для своего творчества в пейзажах этого региона. Эпта, поднимающаяся к Гурне, по-прежнему служит границей между Нормандией и Францией. Вся долина усеяна цветущими деревушками с грустноватыми на вид церквами. С другой стороны начинается Пикардия, к северу — область Брей, холмистая местность, покрытая выгонами. Остатки лесов все еще встречаются в этих краях, напоминая, что в свое время Лион-ле-Форе находился в центре самого прекрасного букового массива во Франции. Вообще, с трудом представляешь Вексен в те годы, когда дровосеки еще не выполнили свою задачу по систематической вырубке лесов. Сколько священных полян древних друидов могли бы открыться нашим глазам! По правде сказать, на месте старых святилищ, как правило, возникали христианские церкви и часовни. Сакральное не умирает. Оно изменяет форму. Только все тот же ветер по-прежнему веет над урожайными полями на плато. Архаическая богиня загробного мира просто стала называться по-иному с течением времени. Святые, пришедшие, как и в Бретани, из других земель, пробивали землю своими посохами пилигримов. Они открыли источники, к которым припало население, впоследствии угодившее под ярмо захватчиков-пришельцев — галлов, римлян и их легионов, франков, викингов. И многих других!

Лишь те земли наиболее насыщены историей, что страдали больше других. Именно из-за этой истории и страданий они достойны интереса, именно поэтому привлекают внимание исследователей, побуждая их к воодушевленному поиску всего того, что не видно в первого взгляда, всего, что сокрыто под руинами. Ибо под разрушенными памятниками всегда что-то есть — и это не только мечта тех из нас, кто не способен удовольствоваться внешним фасадом истории.

Так я думал о Жизоре в тот день, когда впервые отважился подняться вверх по течению реки Эпты.

 

Глава II

ВЕЛИКИЙ ЧАС ДЛЯ ЖИЗОРА

На холме, где ныне возвышается Жизор, раньше находилась одна из тех крепостей-убежищ, которые служат характерным признаком кельтской цивилизации. Известно, что галльское общество было по преимуществу сельским; как правило, галлы жили на берегах рек или в долинах, на окраине леса. Городов в нашем понимании у кельтов практически не было. Скорее речь шла о временных крепостях-убежищах, где укрывалось в случае войны окрестное население. И только в I веке до н. э., незадолго до римского завоевания, некоторые из этих крепостей переросли в города-рынки, вмешавшие немало народу. Там оседало на постоянное жительство все большее количество ремесленников, особенно кузнецов. Именно так дело обстояло в случае с Руаном или Ланом, Мон-Бевреем, древним Бибрактом, а также Герговией, столицей арвернов. Можно без труда представить себе Жизор во времена галлов: крепость на холме и жилища пахарей и пастухов по берегам реки Эпты. Само название Жизора, которое в древности звучало как Гизортиум, подтверждает нашу догадку: оно включает в себя известный кельтский топоним rit- (его латинская форма звучит как ritum), в переводе означающий «брод». Скорее всего, полностью Гизортиум означает «выгон у брода». В любом случае, у подножия холма через брод проходила дорога — впоследствии ставшая римской, — которая вела из Бове и Лана к Руану.

Что известно доподлинно, так это, что римляне обосновались в Жизоре. Во время многочисленных раскопок и реставраций церкви было найдено немало следов римского присутствия. Уже тогда Жизор был важным стратегическим пунктом: конечно, он находился в стороне от Сены, но зато позволял контролировать окрестности, поросшие густыми лесами и населенные племенами, которым римляне не вполне доверяли. Именно в это время под холмом, в излучине Эпты, представляющей своего рода природную защиту, и возник город как таковой.

В эпоху правления династии Меровингов город существенно увеличился в размерах. Мы знаем, что в силу акта дарения короля Хлотаря II большая часть территории Жизора подчинялась капитулу кафедрального собора в Руане. От этого периода до нас дошло несколько важных находок: особенно много свидетельств той поры было найдено на кладбище, которое находилось к северу от церкви, под нынешней улицей дез Эпузе. Случайного открытия этого кладбища в 1947 году во время восстановительных работ и расчистки завалов после бомбардировок военных лет, а также обнаружения древнего подземного хода из замка в церковь было более чем достаточно для того, чтобы подогреть интерес к проблеме. Плюс еще и наличие саркофагов. От этого до слухов о сокровищах, погребенных в подземельях Жизора, — один шаг. И он был сделан. Уже во время моей поездки в 1948 году мне довелось услышать немало историй о подземных кладах Вексена.

В каролингскую эпоху Жизор, кажется, играл немаловажную роль в политической жизни, средоточием которой был Лан, и жизни религиозной — а ее центром являлся Руан. Значение Жизора, который занимал ключевую позицию на пути из Лана в Руан и, без сомнения, на стыке дороги, ведущей из Парижа в Шомон и затем поворачивающей на Руан, не могло не возрасти со временем, особенно в эпоху нашествий викингов. Известно, что норманны были прекрасными моряками и предпочитали вторгаться на земли противника через реки: именно так они появились на Руси. Можно предположить, что — хотя этому и нет точного подтверждения — норманны, обосновавшиеся в нижнем течении Сены, добирались до долины Эпты.

Но действительно важное место на политической арене Жизор занял после договора на Сен-Клэр-сюр-Эпт, заключенного в 911 году, и судьбоносного события, произошедшего в 1066 года, — завоевания Англии герцогом Нормандии Вильгельмом после победы при Гастингсе — сражения, полностью изменившего соотношение сил на континенте и впоследствии приведшего к Столетней войне.

Чтобы понять подлинную значимость Жизора и проникнуть сквозь покров тайны, окутывающий его крепость, будет нелишним изучить его историю, начиная с прихода скандинавских захватчиков.

Известно, что набеги викингов на континент затронули три сектора: Бретань, близ устья Луары, Фрисландию, то есть будущие Нидерланды, и Нейстрию (западную Францию) возле устья Сены. Нас будет интересовать последний сектор.

В 820 году тринадцать ладей из Скандинавии впервые проникли в Сену. Восемь викингов погибли в битве с береговой охраной, которая частично состояла из бретонцев. Не забудем, что левый берег устья Сены был церковным анклавом, подчинявшимся юрисдикции епископства — аббатства Доль-де-Бретань.

Но 12 мая 841 года огромная флотилия под предводительством Асгайра вошла устье Сены. 14 мая Асгайр захватил Руан. 24 мая он сжег монастырь Жумьеж, в свое время основанный ирландцами. Через день он получил откуп от аббатства Сен-Вандрий, который тогда еще назывался Фонтенель. Затем, в 845 году, вождь Рагнар в свою очередь вторгся в пределы франкского королевства с двадцатью ладьями и примерно шестью тысячами воинов. Он поднялся вверх по Сене и накануне Пасхи появился под стенами Парижа. Король Карл Лысый заплатил ему выкуп в шесть тысяч ливров, чтобы сохранить город от разграбления. Но на обратном пути Рагнар опустошил долину Сены.

Асгайр вернулся в 851 году и 9 января 852 года сжег и разграбил монастырь Сен-Вандрий, а затем обосновался в Руане. Оттуда он устраивал набеги на Вексен и Бовези, а чтобы избегнуть мщения франков, зазимовал на укрепленном по его приказу острове Жефосс, между Верноном и Бонньером, практически у самого слияния с Эптой. Вскоре викинги предприняли новый поход под предводительством Сигтрюгга и Годфрида. Карл Лысый напал на них, но так и не смог вытеснить противников с острова Жефосс. В 853 году король решил договориться с Годфридом, который получил откуп и ушел восвояси. Но Сигтрюгг не принимал участия в соглашении и продолжал планомерно опустошать область. В 857 году Карл Лысый сразился с норманнами, которые нанесли ему полное поражение. 3 апреля 858 года, в день Пасхи, Париж пал под натиском людей с севера. Карл Лысый еще раз попытался напасть на остров Жефосс, но поход не увенчался успехом. Тогда король решил изменить тактику: он договорился с другим викингским вождем, Веландом, и поручил ему изгнать банды скандинавов с земель в нижнем течении Сены.

С двумя сотнями ладей Веланд блокировал Жефосс. Осажденные, у которых закончилась продовольствие, заплатили ему выкуп и покинули эту территорию вместе со своими победителями. Но поскольку контракт, который Веланд заключил с Карлом Лысым, истек, Веланд развернулся и со своими недавними противниками снова начал опустошать франкские земли. Зиму 861–862 годов он провел в Мелене, с другой стороны от Парижа, в то время как франки спешно сооружали укрепленный мост в Пон-де-л'Арш.

Впрочем, эти меры предосторожности не помешали скандинавской флотилии подняться вверх по Сене и в 885 году осадить Париж. Новый король Карл Толстый был вынужден заплатить большой выкуп, и удовлетворенные захватчики уплыли обратно. Но не все викинги поступили таким же образом. Немало их осело на Сене, прежде всего в Руане. Во главе их стоял храбрый и упрямый вождь по имени Хрольф, которого мы привыкли называть Роллоном: между 887 и 911 годами он сумел добиться того, чтобы все викинги Нижней Сены признали его своим предводителем. Он нисколько не боялся франков и продолжал устраивать на них набеги. Но времена менялись: франки пришли в себя и собрались с силами. Именно в этот период оформляется новая иерархическая система — она приведет к возникновению феодализма — в рамках которой король только царствует, а герцоги и графы управляют вверенными их надзору землями.

Эта новая система претворялась на практике как раз то время, когда Хрольф покинул свой плацдарм в Нормандии и осадил город Шартр. Франкская армия под предводительством Роберта Нейстрийского, Ричарда Бургундского и Эбля Пуатевинского встретила викингов под стенами осажденного города. Говорят, что в битве полегло не меньше шести тысяч скандинавов, что нам кажется слишком завышенной цифрой. Как бы то ни было, Хрольф был вынужден снять осаду и отступить к низовьям Сены; но совершенно не собирался уплывать из Галлии. Напротив, он, кажется, намеревался увеличить число укрепленных лагерей на излучинах Сены.

Именно тогда в дело вмешался молодой король Карл III Простой. Он не принимал участия в сражении, но умело воспользовался победой магнатов (которая, вероятно, не имела бы никакого ощутимого продолжения), чтобы найти политическое решение и окончательно устранить угрозу со стороны викингов. Его соображения основывались на неопровержимой логике: Хрольф был разбит, но не побежден. Вождь викингов крепко держал бразды правления над Руаном и всей областью, поэтому нужно было официально признать за ним титул графа Руанского, добившись, чтобы взамен он принял христианство, вошел в состав франкского королевства и защищал земли, ставшие его собственностью, от любых вторжений скандинавов. Римляне придерживались той же самой политики в отношении с некоторыми бриттскими народами на севере Британии, чтобы ослабить угрозу со стороны пиктов Шотландии.

Так был заключен договор на Сен-Клэр-сюр-Эпт. Король принял оммаж и клятву верности от крестившегося Хрольфа Роллона (он получил новое имя Роберт), назначив его графом Руанским и пожаловав ему несколько пагов вокруг Руана: владения Хрольфа простирались до реки Эпты к северу от Сены, рек Ер и Авр на юге, что соответствует современному округу Верхней Нормандии. Под властью франков осталось маленькое графство Иври (Иври-ла-Батай) и восточная часть округа Вексен (pagus Velcassini), которая позднее стала французским Вексеном, в отличие от нормандского Вексена. Впоследствии Хрольф присоединил к жалованным ему владениям земли, которые соответствуют департаментам Орн и Кальвадос, а его наследники — Контантен (отнятый у бретонцев) и Пассе (область Домфрон). Так родилась Нормандия.

Договор в Сен-Клэр-сюр-Эпт был выгоден всем заинтересованным сторонам: титул графа Руанского означал, что Хрольф становится единственным законным правителем среди викингов; он также представлял власть короля в своей области. Но, кроме того, он был законным «франкским» графом по отношению к галло-франкскому населению своих земель. Король не мог больше напрямую договариваться с викингами или галло-франками новых уступленных Хрольфу территорий: его единственным партнером был граф Руанский, который волен был править в своих владениях по-своему усмотрению.

Известно, что было дальше. Нормандия, в то время являвшаяся малонаселенным регионом, была вдобавок опустошена во время набегов викингов. Юг и восток области были покрыты густыми лесами. Берега Сены, процветавшие во времена галло-римлян, почти обезлюдели. Именно там (а также в Ко и на канской равнине) стали в массовом порядке оседать викинги. Позднее норвежцы, приплывшие из Ирландии, поселились на севере Контантена: лингвистическая граница, очерчивающая зоны скандинавского влияния — ее можно установить по топонимическим данным, — шла от Гранвиля к Жизору через Аржентан и Конш. К югу от этой границы заселение земель викингами имело лишь спорадический характер. Постепенно «люди Севера», ставшие христианами, смешались с галло-франками и перешли со скандинавского наречия на романский язык, правда, привнеся в него немало своих слов и особенностей.

Конечно, франкам и викингам удалось нелегко достичь согласия. В 925 году Хрольф начал войну с франкской аристократией: этот «наихристианнейший» граф Руанский нисколько не колебался, когда настало время бороться против франкского короля, призвать себе на помощь язычников датчан. Более того, викинги, осевшие на Луаре, совершали набег за набегом и разграбили Бретань. Викингская угроза никуда не исчезла. Вот почему королю и франкским сеньорам в конце концов пришлось оставить почти весь север Нейстрии — область между Сеной и Луарой — руанским норманнам, взамен чего они должны были отвоевать территории, занятые луарскими норманнами, а также бретонцами. Именно этим временем датируется знаменитый спор о Бретани, которая никогда не была фьефом франкской короны: несмотря на это обстоятельство, каролингские государи пожаловали ее в арьер-фьеф норманнам, причем тем еще предстояло ее захватить — что в итоге руанцам так и не удалось.

Но эта политика существенно увеличила могущество и престиж графов Руанских, которые чуть позже стали герцогами Нормандскими. Конечно, эти графы Руана были готовы признать авторитет Церкви и короля, а также вместе со своими вассалами стать частью аристократии королевства — результат несомненного политического успеха, который не мог не сказаться на будущем объединении Франции. Но одновременно графы Руанские, сознавая свою силу, стремились вести свою собственную игру и долго поступали так, как им было угодно. Реальность, которая стала еще более заметной после того, как они взошли на английский престол, к несчастью для королей из династии Капетингов, которые с тех пор были вынуждены иметь дело со своими вассалами за Нормандию, фактически вдвое более могущественными.

Именно в этом точно определенном контексте и нужно рассматривать Жизор и роль, которую он играл на протяжении свыше трех веков, до того момента, как французский король Филипп-Август присоединил Нормандию к королевским владениям. Через Жизор, находившийся на полпути между Парижем и Руаном, то есть двумя столицами королевства, пролегала дорога, ведущая по направлению к епископствам Пикардии, Валуа и Шампани, чьи иерархи привыкли смещать королей и возводить на престол новых. Жизор все время переходил от французов к нормандцам и обратно и всегда был предметом неустанного торга и борьбы, что не мешало французским и английским королям встречаться под его стенами и пытаться положить конец этим войнам.

Возле Жизора рос старый вяз, чей ствол был укреплен железными клиньями — как утверждают хронисты тех времен. Он высился посреди поля (на этом месте сейчас находится вокзал), на правом берегу Эпты, на французской стороне. Этот вяз был гордостью горожан, которые любили сравнивать его с другим знаменитым вязом, росшим в Париже перед церковью Сен-Жерве-Сен-Проте. По поводу этого могучего дерева ходило немало слухов и легенд, связывавших его с тамплиерами: причем стоит отметить, что вяз в Париже, перед Сен-Жерве-Сен-Проте, рос рядом с владениями ордена Храма, а приходская церковь Жизора носит то же самое имя — Сен-Жерве-Сен-Проте. Совпадение? Единственное, что можно утверждать наверняка, — жизорский вяз был особым символом: в его прохладной тени не раз встречались французские и английские короли. Шарль Нодье не мог сдержать эмоций, когда говорил о нем: «Его листва служила шатром для королей и балдахином для исповедников и понтификов. Каликст и Иннокентий забывали под его сенью о своих заботах и помпезности Рима. Св. Бернард мечтал там в одиночестве. Св. Фома Кентерберийский готовился там принять мученический конец. Вильгельм, архиепископ Тирский, проповедовал там крестовый поход: и его красноречие убедило Филиппа-Августа и Филиппа Фландрского начать войну за веру Христову». Нужно ли добавлять, что Вильгельм Тирский был первым, кто оставил нам сведения об основании ордена тамплиеров, хотя сам он довольно прохладно относился к военным орденам, особенно к тамплиерам.

Как бы то ни было, в 1031 году после смерти второго капетингского короля Роберта II Благочестивого новая династия пошатнулась под тяжестью междоусобных конфликтов. Корона должна была достаться старшему из троих сыновей Роберта, Генриху I. Но вдова Роберта, Констанция Арльская, хотела видеть на троне своего младшего сына. Роберта, который впоследствии стал герцогом Бургундии. Она без колебаний призвала магнатов королевства восстать против их государя. Побежденный, оставшийся в одиночестве, Генрих укрылся в Фекампе, где попросил о помощи герцога Нормандского Роберта Великолепного, который не принимал участия в мятеже и охотно поддержал своего сюзерена в трудную минуту. Счастье изменило их противникам, и Генрих снова вернулся в Париж в качестве законного короля. Но, желая отблагодарить своего верного союзника, Генрих уступил ему французский Вексен. Таким образом, граница с Нормандией стала проходить по руслу Уазы, и на время Жизор был потерян для французской короны, утратив свое стратегическое значение.

Но король Филипп I отлично сознавал, какую опасность представляет такая близость Парижа к нормандской границе. Он завладел французским Вексеном, решив никому его не отдавать. Вильгельм Завоеватель потребовал у французского короля вернуть ему то, что он считал своими землями, но напрасно. Тогда Вильгельм двинулся на Париж. Капетингский король, столкнувшись с тяготами войны, был на грани поражения, когда король Англии и герцог Нормандии был ранен под Мантом и несколько дней спустя, 7 декабря 1087 года, скончался в Руане. Его наследник не стал требовать возвращения французского Вексена, и тот окончательно вошел в состав королевского домена. С этого момента Жизор вновь обретает свою стратегическую важность.

С французской стороны границы были построены грозные крепости Шомон и Три-Шато, которые не только защищали дорогу в Париж, но и сами могли служить плацдармом для вторжения в Нормандию. С нормандской стороны Шато-сюр-Эпт утратила всякое значение, поскольку главная дорога отныне проходила через Жизор. Что касается замка Нефль-Сен-Мартен, то он хоть и был прекрасно укреплен, но находился в стороне от Эпты. Вот почему в 1097 году герцог-король Вильгельм Рыжий решил построить цитадель в самом Жизоре. План постройки был составлен архитектором Лефруа, и работы поручили нормандскому рыцарю Роберту де Беллему, который слыл опытным военачальником и обладал опытом инженера.

Сложно установить, что представлял собой первоначальный план замка, поскольку постройки, которые мы можем сегодня увидеть в Жизоре, по большей части датируются концом XII века. Кроме того, они неоднократно перестраивались в дальнейшем. Военная архитектура постоянно совершенствовалась, и в любой цитадели видны следы переделок, сносов и дополнений, отмечающих эту эволюцию. Например, в Монсегюре замок в его нынешней форме был построен в конце XIII века войсками французского короля — спустя значительное время после знаменитой осады 1244 года: поэтому крайне сложно понять, как выглядел тот замок в начале XIII века, когда его переделывали по просьбе катаров. То же самое можно сказать и о Жизоре.

Вероятно, что сначала крепость была просто деревянным донжоном на холме, окруженном крепостной стеной. Затем, в правление Генриха I Боклерка и Генриха II Плантагенета, донжон выстроили в камне, дополнив и усовершенствовав оборонительную систему. И только в 1223 году, после стычки населения Жизора с замковым гарнизоном, цитадель окружили высокой крепостной стеной, которую мы можем видеть сегодня.

Говорят, что план жизорского замка был составлен с учетом необычных астрономических и астрологических законов. То же самое утверждают и о Монсегюре, и если поискать хорошенько, можно найти немало подобных примеров в большинстве военных построек XII века. Замки строили те же люди, что возводили кафедральные соборы. У них были свои правила, своя техника, свои секреты строительства — которые они передавали в рамках цехов и товариществ — и особенно общие взгляды: конечно, любой может сказать, что эти взгляды во многом были эзотерическими: факт есть факт, и нельзя отрицать секретные или мистические составляющие средневековой архитектуры под тем предлогом, что мы ее не понимаем. Впрочем, не стоит напрасно огорчаться по этому поводу, поскольку нет ничего постыдного в признании своего незнания. В любом случае, интерпретация средневековой архитектуры, будь то религиозная, гражданская или военная, относится — и еще долго будет относиться — к области догадок.

Нет сомнений, что жизорский замок построен по тщательно продуманному плану. Крепостная стена имеет форму многоугольника с двенадцатью сторонами. Этого достаточно, чтобы некоторые исследователи увидели в этом плане изображение двенадцати знаков зодиака. Но учитывая, что любое число обладает своим символическим значением, можно истолковать в эзотерическом смысле первое попавшееся на глаза здание или постройку. Но это не все: искали, кто был автором плана замка. И естественно, авторов тут же нашли: вроде бы ими были тамплиеры.

Считать так — значит забыть о том, что в 1097 году, когда начали строить цитадель Жизора, тамплиеров еще не существовало. Конечно, тамплиеры одно время жили в замке — но всего три года, в 1158–1161 годах. Таким образом, тамплиеры не имели отношения к строительству замка, и ничто не указывает, что они вели работы по укреплению крепости, которая им не принадлежала: ведь они только временно ее охраняли. Остается неопровержимый факт: тамплиеры привезли с Востока строителей и оказывали всевозможное покровительство цехам каменщиков и камнетесов. Собственно говоря, их можно назвать одними из самых ярых приверженцев готического стиля. Правда, они не числились среди изобретателей готического собора, но зато были активными сторонниками этого архитектурного направления — правда, скорее по политическим, а не религиозным, а уж тем более эзотерическим мотивам. Но это другая история. Важно, что мы можем уверенно заявить, и археология подтверждает наше высказывание: у тамплиеров никогда не было своего особого стиля. Об этом много и сумбурно писали, но реальность проста: тамплиеры довольствовались — когда нужно было построить мирское, военное или религиозное здание — тем, что использовали архитектурный стиль и строительные методы, которые уже были хорошо известны в ту эпоху. Правда, иногда они знакомили с ними те страны, в которых о подобной технике и зданиях еще не знали.

Следует, однако, упомянуть о нескольких смущающих фактах. В 1108 году, когда Людовик VI Толстый стал королем Франции, он заключил соглашение с Генрихом Боклерком, королем Англии. По условиям этого договора охранять Жизор должен был некий рыцарь де Пейен или де Пейн. Но в 1109 году Генрих Боклерк отнял у него цитадель. Людовик VI незамедлительно объявил войну английскому государю, чтобы заставить его соблюдать соглашение. Генрих Боклерк ничего не желал слышать, поскольку для него было очень важно владеть Жизором. Война затянулась надолго, и в 1119 году Людовик VI был разбит под Бренневилем. Папа Римский Каликст II, приехавший во Францию по случаю Реймского собора, взял на себя обязанности посредника между двумя королями. Он прибыл в Жизор и обязал стороны подписать мирный договор, согласно которому наследник Генриха Боклерка, Вильгельм Аделин (позднее погибший во время кораблекрушения), должен был принести оммаж французскому королю за Нормандию. Но Жизор остался нормандским городом.

Это история. Теперь позволим себе несколько соображений. В 1119 году был основан орден тамплиеров, куда вошли девять рыцарей, прозванных «бедными рыцарями Христа». И инициатором возникновения ордена Храма, неоспоримым вождем нового воинства был Гуго де Пейен или Пейн. Мы не знаем имени рыцаря, которому в 1108 году поручили охранять Жизор, но в голову невольно закрадывается мысль: а не идет ли речь об одном и том же человеке?

В 1123 году горожане Жизора при поддержке нескольких нормандских баронов подняли бунт против коменданта замка, Роберта Чандоса. Комендант приказал запалить город, чтобы помешать мятежникам ворваться в цитадель. К несчастью, ветер раздул огонь, и большая часть города, в том числе и церковь, сгорела. После этих событий вокруг замка возвели знаменитую крепостную церковь и восстановили город, который не переставая развивался с этого момента. Дубильное производство, составлявшее основу процветания города, захирело, но на смену пришли другие ремесла. Кроме того, благодаря подъему благочестия было заложено множество монастырей. Изначально в пределах городских стен существовало только одно бенедиктинское приорство, подчинявшееся аббатству Мармутье; но теперь в Жизоре появились монастыри реколлегов, урсулинок и кармелитов, а за городской чертой — дом тринитариев и лепрозорий.

Смерть Генриха Боклерка предоставила французскому королю удобный случай потребовать обратно Жизор и Вексен. По правде сказать, ситуация была запутанной. Сын и наследник английского короля, герцог Вильгельм Аделин, утонул в 1120 году. Тогда внук Вильгельма Завоевателя, Стефан Блуаский, захватил английскую корону, но дочь Генриха Боклерка, императрица Матильда, вдова германского императора, сохранила за собой герцогство Нормандское. Матильда состояла во втором браке с графом Анжуйским, Жоффруа Плантагенетом, которого звали Красивым, и он считал себя герцогом Нормандии. Но нормандцы его ненавидели из-за тяжелых поборов, которые он взимал с герцогства. Поэтому по возвращении из крестового похода, в котором он участвовал вместе с королем Людовиком VII, Жоффруа отдал герцогство своему сыну от Матильды — Генриху Плантагенету. В 1151 году под пристальным взглядом Алиеноры Аквитанской, в то время еще французской королевы, Жоффруа Плантагенет заключил соглашение с королем Франции, и будущий Генрих II принес оммаж Людовику VII за герцогство Нормандское. Правда, оммаж дался Генриху легко; в то время его уже интересовали две вещи — рука и сердце Алиеноры и ее герцогство Аквитанское и право, которое он унаследовал от своей матери, на английский престол.

В следующем, 1152 году церковный собор в Божанси аннулировал брак Людовика VII и Алиеноры, которая несколько недель спустя вышла замуж за Генриха Плантагенета, принеся ему в приданое почти половину современной Франции. А в 1154 году Генрих Плантагенет стал королем Англии.

Жизор оказался в центре не только борьбы между Людовиком VII и Генрихом II, но и в самом сердце интриг вокруг французского трона.

Дело в том, что у Капетинга не было наследника мужского пола. Его первая жена, Алиенора Аквитанская, родила ему лишь двух дочерей, Марию и Алису, вторая жена, Констанция Кастильская, — еще двух дочерей, Маргариту и Аделаиду. И только в 1165 году у Людовика VII родился сын от третьей жены, Адели Шампанской, — будущий Филипп-Август. Но в ожидании этого радостного события Алиенора не переставая плела интриги — ее мечтой было увидеть, как ее дети от Генриха Плантагенета взойдут на французский престол, — которые завершились серией брачных союзов: Маргарита была помолвлена со старшим сыном Плантагенета, Генрихом Молодым, а Аделаида — со вторым сыном, Ричардом Львиное Сердце. Казалось, что рано или поздно французский престол достанется Плантагенету. Переговоры о помолвке вел сам Фома Бекет, тогда канцлер Англии, и после долгих обсуждений, в которых участвовали английские и французские тамплиеры, в 1158 году было заключено соглашение. Но из-за уловок Алиеноры и Генриха И в дураках остался французский король.

Призом в игре была корона Франции. Но также и власть над Жизором, ключевым плацдармом, от которого зависело равновесие сил между двумя королевствами. Ведущими актерами в комедии стали Генрих Молодой, сын Алиеноры и Генриха Плантагенета, и Маргарита, дочь Людовика VII. Маргарита должна была принести своему нареченному в приданое Жизор и Вексен. Но в 1158 году обоим обрученным едва исполнилось три года, поэтому до свадьбы было еще далеко. Тогда решили превратить Жизор в нейтральную территорию, в ожидании, пока дети не подрастут. Крепость передали внешне нейтральной стороне, которой в данном случае был орден тамплиеров. Выполнить эту задачу орден отрядил трех рыцарей: Роберта де Пиру, Тоста де Сент-Омера и Ричарда Гастингского. Только три тамплиера — по крайней мере из тех, кто был рыцарем, — охраняли жизорский замок, и всего лишь на протяжении трех лет. Понятно, что считать Жизор крепостью тамплиеров, своего рода святилищем ордена Храма, где якобы втайне оберегали сокровище или орденский архив, больше чем ошибка. Реальная история неумолимо диктует свои законы, и что поделать, если она разрушает фантастические теории отдельных писателей.

Итак, решительно отбросим всякие эзотерические легенды в сторону; но все же тамплиеры сыграли важную роль в этом деле, хоть это и не должно повлиять на наши выводы касательно глубоких и тайных движущих мотивах ордена тамплиеров. Не было бы загадки, связанной с именем тамплиеров, если бы орден не был замешан во множестве дел по причинам, которые не всегда легко установить.

Соглашение 1158 года предусматривало, что юные обрученные смогут вступить в брак только после достижения совершеннолетия, и для этого нужно испросить разрешения у понтифика. Итак, Церковь выступала гарантом договора. Пока же Вексен — по крайней мере, «нейтральный» Жизор — останется во власти короля Франции, за исключением нескольких фьефов, отданных английскому королю. Если Маргарита умерла бы до свадьбы, Вексен окончательно отошел бы к Людовику VII, кроме фьефов, уступленных Генриху II Плантагенету. Внешне все было просто и понятно.

В 1160 году соглашение было официально закреплено в договоре, составленном по всей форме. В нем уточнялось, что маленькая Маргарита принесет в приданое своему будущему супругу крепости Жизор, Нефль и Нефшатель, а свадьбу сыграют через три года. Однако несколько месяцев спустя, в ноябре того же года, Алиенора и Генрих Плантагенет отпраздновали свадьбу между двумя королевскими отпрысками в Руане, с соблюдением всех формальностей и с разрешения церковных властей. Сразу после этого трое тамплиеров, которые охраняли Жизор, отдали ключи Генриху II, который не замедлил разместить там сильный гарнизон — и не напрасно, поскольку Людовик VII, чувствуя себя обманутым, приготовился начать войну против своего вассала английского короля.

Если верить легенде, король Франции приказал схватить трех охранявших Жизор тамплиеров в их резиденции в Эраньи, которая находилась неподалеку от города, и приказал их повесить на первом же дереве. И действительно судьба их сложилась иначе: Роберт де Пиру, Тост де Сент-Омер и Ричард Гастингский были изгнаны из Франции и нашли пристанище в государстве Генриха И, который, как пишут хронисты того времени, осыпал их милостями. И действительно, они заслуживали хорошей награды за то, что так близко приняли к сердцу интересы английского короля. «Экс-бедные» рыцари Христа, став рыцарями Иерусалимского Храма и банкирами короля Англии, может, и продолжали соблюдать обет бедности, но сам орден мог принимать дары — и принимал охотно. Для той эпохи это вовсе не было чем-то исключительным: цистерцианцы после периода нестяжательства вскоре разбогатели, братья нищенствующих орденов последовали их примеру столетием позже. Однако когда монашеский орден богат — особенно если речь идет об ордене рыцарей-монахов, — члены этого ордена, в теории ничем не владея, на практике ни в чем не нуждались. Из хроник и счетов первой половины XII века известно, что тамплиеры получали огромные суммы от двух претендентов на английскую корону, Стефана Блуаского и императрицы Матильды, матери Генриха II. Выступая в качестве посредников между двумя соперниками, тамплиеры, как говорят, «служили и нашим и вашим» и не спешили официально встать на чью либо сторону до самой смерти Стефана. Почему бы и сыну Матильды не осыпать своими щедротами орден Храма, который уверенно чувствовал себя как Лондоне, так и в Париже? В любом случае, роль, сыгранная тамплиерами в деле с Жизором и браком королевских детей, далека от ясности.

Создается впечатление, будто тайные переговоры велись за спиной несчастного французского короля, дважды обманутого своей первой женой — сначала свадьбой с Плантагенетом, затем спешной женитьбой детей. Можно подумать, что лондонское командорство тамплиеров, находившееся в Сити и всецело преданное англо-нормандским королям, которые были главными «спонсорами» крестовых походов, просто договорилось с парижским Тамплем — главной резиденцией ордена в Западной Европе. Некоторые историки обвиняют тамплиеров в том, что они получили взятку за то, чтобы ускорить свадьбу и сдать Жизор Генриху Плантагенету. Но это далеко не единственная причина.

Часто забывают, что рыцари — а также и другие члены ордена — обязаны были слепо повиноваться великому магистру, который в свою очередь подчинялся только папе римскому. Если тамплиеры явно благоволили к королю Англии, то немыслимо, чтобы они поступали так без приказа — или, по меньшей мере, без согласия — понтифика. Итак, искать объяснения нужно в Риме. К тому же разрешение на брак между двумя королевскими детьми мог дать только сам папа. Епископ Лизье, участвовавший в переговорах, оставил нам красноречивое свидетельство. Если верить этому служителю Церкви — который, как кажется, пишет искренне, — «никогда папские легаты не давали такого разрешения (на свадьбу), если не были принуждены к этому необходимостью или самыми благими последствиями такого шага».

Вот все и прояснилось. Хотя Францию традиционно именовали «старшей дщерью Церкви» (людям всегда нравились красивые слова), в 1160 году папство предпочло династию Плантагенетов, — отвергнув династию Капетингов, которая, как тогда казалось, скоро пресечется. Более того — и это весомая причина — организация крестовых походов напрямую зависела от англо-нормандской знати, которая предоставляла большие субсидии и самые крупные отряды. В своей макиавеллистической политике, целью который было господство над Европой и средиземноморским миром, папство поочередно использовало в своих интересах то одних, то других, а то и натравливало их друг на друга. Примеры такой политики не были редкостью: чтобы бороться с возрастающим влиянием кельтских христиан на британских островах, Рим буквально выдал бриттов англосаксам в VII веке, а ирландцев — Генриху II Плантагенету в XII веке. Самое меньшее, что можно сказать по этому поводу, то, что ирландцы, слывшие самими ярыми «папистами» среди католиков, явно никогда не были злопамятными. И то правда, что намерения Господа непостижимы, особенно если люди присваивают себе право говорить от его имени.

Итак, в этом-то и заключалась вся важность роли тамплиеров на политической сцене того времени. Орден, основанный, чтобы защищать паломников, посетивших Святую Землю, в 1160 году стал огромной разветвленной организацией, пустившей корни повсюду. От Святой Земли до Испании, где братья-рыцари приняли деятельное участие в Реконкисте, и по всей Европе, в том числе и Ирландии; орден создал сложную систему резиденций, командорств и хозяйств, стратегических пунктов вдоль крупных дорог и храмов. В 1160 году, получая бесчисленные дары, пользуясь покровительством высших сановников Церкви, восхваляемые Бернардом Клервоским — который был настоящим лидером христианского мира в первой половине века, — бывшие «бедные рыцари Христа» были на вершине своего могущества. Они стали грозной силой, опиравшейся на действенную иерархию, для которой не существовало границ и препятствий. То была сила международного порядка, состоявшая, повторимся, на службе папы римского.

Незаменимый, когда требовалось обеспечить подготовку к крестовому походу, переправить денежные средства из Европы в Палестину, распорядиться королевской или княжеской казной, дать взаймы (в то время, как в ту эпоху ростовщичество было запрещено), наладить контакты между отдельными народами, орден тамплиеров был востребован во всем христианском мире: он разрешал тяжбы, подготавливал подписание договоров, выступил с посреднической миссией. Ни для кого не было секретом, что Нормандия, где уже насчитывалось немало учреждений тамплиеров, была не только богатой областью, но и в то же время «буферным государством», если воспользоваться термином, которым сегодня принято называть подобные территории. Интересы тамплиеров — и, естественно, папства — заключались в том, чтобы укрепиться в этом пограничном регионе и играть там решающую роль. Для этого следовало поддерживать «равновесие» между двумя соперниками в Нормандии, Францией и Англией, чтобы получить максимум выгоды и от французов, и от англичан. Передача Жизора англичанам существенно ослабила позиции французского короля и могла ограничить с его стороны возможные притязания. Достаточно было посоветовать королю Англии распорядиться своим новым владением, не злоупотребляя своим преимуществом: иначе баланс мог склониться на сторону французов. Эта система усиливала автономию Нормандии. То была большая политика, и подобное повторилось в XIX веке, когда было создано королевство Бельгия.

Итак, Жизор угодил в руки Генриха II Плантагенета. Он приказал усилить крепостные укрепления, и строительные работы продлились до 1184 года. В 1169 году Фома Бекет, бывший канцлер английского королевства, укрывшийся в аббатстве Понтиньи после своей ссоры с Генрихом II Плантагенетом, остановился в Жизоре. Людовик VII способствовал его примирению с английским королем, и тот попросил Фому снова занять кафедру архиепископа-примаса Англии и Нормандии в Кентербери. Известно, что несчастный Фома погиб на ступенях алтаря от рук убийц, неправильно истолковавших слова Генриха II. Впоследствии Бекет будет причислен к лику святых, и в Жизоре до сих пор видны обломки часовни, возведенной в его честь. Но во время своего пребывания в Жизоре Бекет якобы встречался с одним влиятельным тамплиером по имени Жан де Жизор, с которым долго беседовал. Поскольку не известно точно, о чем они могли разговаривать, некоторые авторы не упустили случая пофантазировать на тему возможного соглашения между архиепископом Кентерберийским и орденом тамплиеров. Но мы не можем сказать ничего определенного об этой встрече — кстати, вообще подозрительной, — пусть это даже придется не по вкусу сторонникам теории, согласно которой Жан де Жизор был инициатором раскола в ордене, который якобы произошел в 1188 году под знаменитым жизорским вязом.

Мысленно перенесемся в 1188 год под сень этого вяза. Генрих II расположился на поле вместе со своими военачальниками. Туда же прибыл и новый король Франции, Филипп II, которого позднее назовут Августом, и тоже в сопровождении своих командиров. Почетным гостем на этой встрече стал архиепископ Вильгельм Тирский, тот самый, который первым написал об основании ордена тамплиеров. Вильгельм Тирский призывал в проповеди к крестовому походу, который должен был стать третьим по счету. Красноречие архиепископа возымело свое действие, и всех присутствовавших охватил порыв энтузиазма. Бароны приняли крест под крики: «Так хочет Бог!» Событие имело серьезные последствия — и с того дня на гербе города Жизор появился «золотой крест на лазурном поле» под короной, помеченной 1188 годом. Несколько столетий спустя, в 1555 году французский король Генрих II пожаловал Жизору «три золотые лилии» в благодарность за верность и пышный прием, устроенный ему горожанами.

Но на смену восторженным чувствам пришли междоусобицы. Еще одна встреча старого Плантагенета с молодым Капетингом под прославленным вязом закончилась плохо. Хроники, повествующие об этом событии, излагают факты с незначительным расхождением. Согласно одной из версий, на лугу перед Жизором единственное тенистое место было под пресловутым вязом, причем достаточно обширное. Вяз отбрасывал большую тень, поскольку восемь человек едва могли охватить руками ствол. Генрих Плантагенет и его свита прибыли на встречу первыми и с удобством устроились под гигантским деревом. Жара была страшной. Филипп-Август приехал с опозданием и был вынужден расположиться под лучами солнца. Солнце припекало, и люди начали терять терпение: слово за слово, стороны обменялись оскорблениями и бросились врукопашную. Французов было больше, англо-нормандцы должны были бежать в крепость. Филипп-Август зло пошутил, приказав срубить вековой вяз, проворчав: «Я приехал сюда не для того, чтобы стать дровосеком!»

История живописная, что и говорить. Согласно же другой версии король Франции, раздраженный тем, что англо-нормандцы придают такую символическую важность вязу, пригрозил его срубить. Английский король приказал укрепить ствол дерева железными клиньями. На следующий день отряд французов, вооруженных пращами, секирами и палицами появился на поле, намереваясь срубить вяз. Англо-нормандцы во главе с Ричардом Львиное Сердце вышли защитить дерево. Схватка длилась до вечера, но французы, прогнав противника, все-таки срубили вяз.

Какими бы ни были обстоятельства этого дела, нет сомнений, что жизорский вяз, символ встреч англо-нормандцев и французов, стал жертвой борьбы за престиж между двумя государями. Конечно, это был простой инцидент в сложной и долгой истории взаимоотношений Капетингов и Плантагенетов. Но, как ни странно, именно это событие позднее сделали отправной точкой в «историко-фантастическом романе» с множеством эпизодов. Под предлогом сходства (?) между именем вяз (orme) и Ормусом, неким мистиком, крещенным Св. Марком и ставшим основателем гностической секты — в реальности речь, должно быть, идет о Ормузде (Ахура-Мазда) маздаистско-персидской традиции, — придумали, будто рубка вяза символизировала раскол в ордене тамплиеров, точнее, разделение между собственно храмовниками и выдуманным Приоратом Сиона, который якобы существовал с самого основания ордена и вышел из его состава только в 1188 году.

После смерти Генриха II его сыну Ричарду Львиное Сердце довелось отправиться воевать в Святую Землю вместе с Филиппом-Августом. Французский король путем интриг добился возможности первым вернуться из крестового похода домой и, вероятно, заключил тайное соглашение с императором Германии о том, что тот схватит Ричарда на обратном пути. Это позволило Филиппу сговориться с братом английского короля, Иоанном Безземельным, всегда готовым продолжить династию Плантагенетов. В 1193 году при содействии Иоанна французский король заставил нормандского губернатора сдать ему Жизор и тотчас же начал укреплять замок. Но Ричард, выйдя из плена, захотел вернуть себе все, что считал несправедливо захваченой собственностью. Сначала он серьезно усовершенствовал замок Шато-Гайяр, чтобы избежать любых неожиданностей, и затем начал наступление через Вексен. Филипп-Август был разбит в 1198 году между Верноном и Гамашем. Чуть позже он потерпел еще одно поражение между Курселем и Жизором. Вместе со своими воинами король бросился искать спасения в Жизоре. Но в тот миг, когда Филипп пересекал Эпту по мосту, тот рухнул под тяжестью бегущих французских рыцарей. Король едва не утонул, и легенда гласит, что он выплыл лишь благодаря данному обету: он обещал поставить украшенную статую Богородицы в том месте, где упал в воду. Он сдержал слово, и ныне статуя на мосту через Эпту напоминает о событии, которое когда-то произошло на другом берегу реки.

Победив Иоанна Безземельного в 1204 году, Филипп-Август стал хозяином Жизора и правителем всей Нормандии: тогда он превратил жизорский замок в мощное укрепление, предназначенное не только надзирать над окрестными землями, но и защищать парижский регион от вторжений с северо-запада. Король повелел расширить вторую крепостную стену и построить башню, прозванную «Башней пленника»: это была круглая башня, которая располагалась в юго-восточной части крепости и доминировала над рвами замка. Высота ее достигала двадцати восьми метров, диаметр равнялся четырнадцати метрам, толщина стен — четыре метра. В башне было три смежных зала: в первом размещалась стража; во втором зале, находившемся этажом ниже, хранили архивы; в третий можно было попасть только по узкой лестнице, куда свет проникал только через четыре маленькие бойницы. Скорее всего, последнее помещение использовали в качестве темницы. На его стенах сохранились рисунки, которые, возможно, отражают влияние тамплиеров, а также настоящие маленькие скульптуры, посвященные тем же религиозным сюжетам, что часто изображают в церквях. Есть предположение, что пленники, заключенные в этой зале, были либо священниками, либо рабочими, участвовавшими в оформлении внутрицерковного убранства.

Но до нас дошла легенда, которая, возможно, основана на вполне реальных событиях. Некий Никола Пулен, который был любовником одной из французских королев — какой именно не уточняется, — якобы был брошен в эту темницу. Ему удалось прорыть туннель и бежать; но по пути он попал в подземелье, в котором находилась таинственная часовня: «Он проник в комнату возле своей камеры, поднялся оттуда по каменной стенке, проломил настил и оказался в помещении по соседству с часовней Св. Екатерины; затем он вошел в вышеупомянутую часовню, где находилась артиллерия нашего замка». Эта была та самая знаменитая часовня, которую так настойчиво искали в 50–60 годах XX века, поскольку считалось, что в ней могли храниться сокровища или секретные архивы тамплиеров.

Согласно легенде, Никола Пулен был застрелен стражником в тот момент, когда готовился переплыть ров, чтобы вернуться к своей возлюбленной королеве. Сюжет этого рассказа не может нас не заинтриговать. Кем был этот таинственный пленник? Его фамилия — точнее, прозвище, так как фамилии тогда еще не вошли в обиход, — Пулен наводит на определенные мысли, поскольку именно так называли христиан, родившихся в Святой Земле в эпоху крестовых походов. В рядах тамплиеров было немало «пуленов», и в ордене их высоко ценили, поскольку они прекрасно разбирались в делах и нравах Востока. Не скрывается ли за именем Никола Пулена некий персонаж или, по меньшей мере, послание, оставленное тамплиерами? Отбрасывать такую возможность не стоит, но и доказательств тому у нас нет. И рисунки в «Башне Пленника» вовсе не обязательно свидетельствуют о влиянии тамплиеров. Религиозные сюжеты в Средние века были доступны каждому, и любой мог использовать их сообразно своим убеждениям.

Как бы то ни было, Жизор оставался под властью французов до Столетней войны. Только в 1419 году английский король Генрих V захватил крепость после трехнедельной осады. Боевые действия вокруг Жизора и во всем Вексене продолжались до 1449 года, когда английский военачальник Ричард Мербери сдал крепость французскому сенешалю Пьеру де Врезе. В 1465 году во время сумятицы, сопровождавшей войну «Лиги Общественного блага», город и замок Жизора были захвачены отрядами герцога Калабрийского. И с этого момента в области воцарились мир и процветание. Жители воспользовались затишьем, чтобы восстановить церковь, сильно пострадавшую во время недавних сражений.

Хоры, построенные в 1249 году, дошли до нас в целости и сохранности, так же как и два боковых нефа. Но в стене хоров пробили угловую арку, через которую можно было попасть в часовни, идущие вокруг собора и составляющие что-то вроде галереи. В северном нефе начали строить часовню Успения Богородицы. Только в 1515 году восстановили поперечный неф и южный портал, а в 1526 году — башню большого западного портала и внушительную южную башню. Но строительство этой башни не удалось закончить из-за начала Религиозных войн. Отличительной чертой этой церкви Сен-Жерве-Сен-Проте являются пять нефов, как у кафедрального собора, два ряда боковых часовен, поперечный неф с двумя порталами, хоры с проходом позади алтаря, заменяющие апсиду. Тот памятник архитектуры, который мы можем увидеть сегодня, на самом деле почти полностью реконструирован: во время воздушных налетов в 1940 году церковь была на три четверти разрушена, и от нее остался лишь обгоревший остов.

Именно тогда и была построена часовня Св. Екатерины, ставшая предметом стольких спекуляций, которую искали повсюду — под холмом, где стоял донжон, под церковью, в подземелье между замком и церковью. Ее так и не нашли, но в 1898 году во время работ в церкви заалтарное украшение, которое, по всей видимости, было частью этой забытой или тайной часовни. Тайна, окружавшая эту часовню, лишь придавала силы слухам об сокровищах и секретных документах. Мы же знаем только то, что часовня Св. Екатерины была построена около 1530 года на средства семейства Фуйез, сеньоров де Флавакур и находилась она — до того, как была разрушена по неизвестной нам причине, — в южном нефе церкви, возле часовни, прилегающей к южному порталу. Но доподлинно известно, что король Франции Генрих II посетил город в 1555 году в день Св. Екатерины и пожаловал жизорцам право добавить три лилии к городскому гербу. Совпадение?

Во время Религиозных войн горожане Жизора оставались верны католической религии и были ярыми врагами гугенотов. Когда после официального отречения от протестантизма в Сен-Дени король Генрих IV захотел торжественно въехать в город, жители поставили ему несколько условий. Рассказывали, что кюре Жизора Пьер де Неве потребовал от короля, прежде чем войти в церковь, публично отказаться от «дурных обычаев», приверженцем которых он недавно был. Генрих Наваррский вроде бы соизволил удовлетворить просьбу священника и после воскликнул: «Ну вот я и стал жизорским королем!»

На самом деле в 1528 году король Франциск отдал графство Жизорское в приданое за своей золовкой Рене, дочерью Людовика XII и Анны Бретонской, которая, была истинной наследницей герцогства Бретань. Рене вышла замуж за Гектора д'Эсте, ставшего герцогом Феррарским, и графство перешло во владение домов Эсте и Савойи, вернувшись в королевский домен только в 1707 году. Но в 1718 году маркиз-маршал де Бель-Иль уступил королю свой бретонский остров, занимавший очень важное стратегическое положение, в обмен на различные земли, среди которых было графство Жизор. Итак, человек, ставший графом Жизорским, был не кем иным, как внуком Никола Фуке, чье имя навечно оказалось связано с тайной; в той или иной мере он был замешан в делах области Разе, над которыми витает тень тамплиеров. Совпадение? Как бы то ни было, графство Жизор было преобразовано в герцогство и пэрство, и последними обладателями столь пышного титула были граф д'О и герцог де Пентьевр.

После Великой Французской революции Жизор утратил все свое значение. Главным городом административного округа вместо него выбрали Лез Андели. Маленький провинциальный городок в семидесяти километрах от Парижа, Жизор еще не раз испытал тяготы войны. В 1870 году в нем велись ожесточенные бои. В 1940 году город на три четверти был разрушен во время бомбардировок, что не помешало борцам Сопротивления активно в нем действовать и помочь английской армии освободить Жизор в августе 1944 года. Помнили ли англичане, что никогда Жизор был бастионом Соединенного королевства в самом сердце Франции?

Итак, вот богатое событиями прошлое Жизора. Это прошлое свидетельствует о том, что городу довелось играть важную роль во французской истории: ведь никто не станет биться за земли, не имеющие никакого веса. Оно также свидетельствует о живучести идеала, который можно назвать рыцарственным; и в этих условиях, пожалуй, нет ничего удивительного, что в этом прошлом иногда мелькает, пусть даже эпизодически, тень рыцарей ордена тамплиеров. Поскольку тамплиеры волей-неволей были связаны с политической жизнью своего времени, абсолютно нормально, что они и Жизор, важнейший стратегический пункт, упоминаются рядом — даже если эти упоминания скорее близки к выдумке, нежели к исторической реальности.

И что из этого прошлого остается на виду? Явно очень немного. Но речь идет о необычайно ценных и интересных следах. Сначала — замок: один из самых красивых и лучше всего сохранившихся образцов военной архитектуры XII–XIII веков. Стены поражают своей величиной. Знаменитую «Башню Пленника» окружает аура таинственности, которая скоро рассеется. Другая башня, квадратная, называется «Башней Губернатора»: в ней находились главные городские ворота. Кроме того, по лестнице из башни можно было попасть прямо на улочку, которая носит название «Улочка Великого Монарха». Название несколько удивляет, поскольку имеет значение, знакомое большинству любителей эзотерики: приверженцам милленаризма, профетизма, герметизма, для которых термин «Великий монарх» — надежда на то, что однажды придет Тот, кому суждено объединить братское царствие людей. Но настоящее объяснение, увы, куда более прозаично: этой улочке присвоили название «Улочка Великого Монарха» потому, что по ней проехал славный король Генрих IV в день, когда стал «жизорским королем».

Но наибольший интерес, без сомнения, вызывает донжон. По правде сказать, это внушительное здание. Он был построен на насыпном холме посреди замка, и туда входили по лестнице, которая вела наверх от самого основания. Впоследствии лестницу заменили на окружной путь, шедший вокруг холма. По нему можно было попасть в многоугольный двор, окруженный стеной двухметровой толщины. Направо во дворе до сих пор видны остатки часовни XII века, посвященной Св. Фоме Бекету. Прямо начиналась винтовая лестница с сотней ступеней, которая вела на верхушку донжона. Отметим, что этот донжон был превосходной площадкой для наблюдения за окрестностями. Он не только доминировал над долиной Эпты, но с верхушки открывался прекрасный вид в сторону Три-Шато и Иль-де-Франс. Понятно, почему английские и французские короли так яростно боролись за обладание этой крепостью…

Церковь Сен-Жерве-Сен-Проте производит трогательное впечатление, особенно если учитывать, с какой заботой ее восстанавливали после Второй мировой войны. По ее грандиозному плану видно, что в свое время строительство собора прошло несколько стадий. Готические колонны хоров перекликаются с двадцатичетырехметровыми колоннами нефа без капителей, которые теряются в полумраке под сводом храма, как огромные буки из лионского леса. Колонны поперечного нефа выделяются своим оригинальным стилем: там можно увидеть колонну с капителями в форме дельфинов, колонну Св. Иоанна с ракушками и особенно колонну, построенную в 1525 году на средства цеха кожевников — долгое время они были самыми богатыми ремесленниками в Жизоре, — со сценами кожевенных работ на четырех ее сторонах. В церкви есть фреска XVI века, изображающая Преображение, витраж XVI века с образом Св. Клавдия, покровителя кожевников, несколько других оконных стекол, посвященных Св. Крепину и Крепиниану, патронам сапожников. Из этой церкви, выстоявшей во смутные времена стольких братоубийственных битв, мы смогли спасти главные ценности — и это не так уж плохо.

В целом же в городе осталось не так уж много свидетельств глубокой старины, за исключением портала лепрозория, нескольких средневековых фасадов на Улочке Великого Монарха. При первом впечатлении Жизор кажется спящим городом. Но затем начинаешь ощущать, как за кажущимся спокойствием другой мир скрывается в этой истерзанной войнами земле — мир, который сложно различить под покровом теней. Ведь в Жизоре, несомненно, есть подземелья. И далеко не все, что про них рассказывают, — выдумка. И кто может сказать, что происходит в этих таинственных галереях, куда не проникает луч дневного света?

 

Глава III

СОКРОВИЩЕ ЖИЗОРА

В 1962 году внимание широких слоев общественности было приковано к Жизору, точнее, к секретным предметам или документам, которые могли храниться втайне от людских глаз в подземельях под донжоном или церковью. Кроме того, «предполагаемое» существование сокровища снова стали связывать с именем тамплиеров, опираясь на некую рукопись, которая, как уверяли, хранилась в архивах Ватикана. Поводом для этого взрыва довольно-таки необычного энтузиазма послужила публикация книги Жерара де Седа «Тамплиеры среди нас». Можно только удивляться успеху этого тезиса, который основан на одном-единственном утверждении, якобы сделанном неким тамплиером, Жаном Шалонским, который рассказал, что накануне 13 октября 1307 года, дня, когда братья ордена были арестованы по приказу французского короля, три повозки выехали из ворот орденской резиденции в Париже; содержимое повозок должны были вывезти за границу на кораблях, принадлежавших ордену. А может, эти повозки, которые якобы проезжали через Жизор, так и не были переправлены за рубеж? Этого предположения более чем достаточно, чтобы утверждать, будто сокровище на самом деле закопали в подземельях Жизора.

С этого момента проблема не только была поставлена ребром, но о ней громогласно объявили перед лицом всей общественности. И какое бы решение проблемы ни было бы найдено, с какими бы оговорками бы оно ни предлагалось, было бы глупо и даже преступно ее избегать и упрямо отрицать реальность «Сокровища».

История «Сокровища» тамплиеров уходит корнями далеко в прошлое, и, возможно, уже в Средние века искатели не прекращали исследовать городские подземелья в поисках золота, драгоценных камней и документов. Но даже если им и посчастливилось что-нибудь отыскать, они явно не были расположены оповещать всех о своей находке, удовольствовавшись тем, чтобы использовать найденное к собственной выгоде. Так дело обстоит везде, где сохранились древние постройки, и хорошо известно, например, что многочисленные дольмены и крытые галереи были заботливо «освобождены» от своего содержимого. Однако Жизор притягивал к себе внимание и настоящих историков и археологов.

В 1857 году местный археолог Гедеон Дюбрей заявил, что жизорские подземелья тянутся в западном направлении — от донжона Жизора к донжону Нефль-Сен-Мартен. Однако никто, по крайней мере, на официальном уровне не счел возможным проверить справедливость его слов. Напротив, прекрасно известно местонахождение подземного хода, связующего жизорскую церковь и донжон: о нем стало известно во время бомбардировок, когда в некоторых местах ход обвалился. Впоследствии провалы засыпали. По мнению археолога Эжена Пепена, речь идет о «сети подземных подвалов, связанных центральным коридором длиной в сорок пять метров, шедшим в направлении с востока на запад: их дополняли еще два перпендикулярных прохода». Направо и налево от этих коридоров в глубоких нишах с арками должны были храниться продовольственные запасы замка. После того как замок перестал быть обитаемым, об этих подземельях забыли и вспомнили об их существовании лишь в тот момент, когда в городе стали разбивать сады; один жизорский историк рассказывал, что «в праздничные дни туда спускались с факелами». Часть центрального туннеля можно датировать XII веком. Перпендикулярный туннель был построен позднее и, как кажется, должен был соединять старый коридор с жилыми помещениями. Другой отрезок подземелий начинался в подвалах домов на улице Вены: он шел в южном направлении, к переулку Супругов, то есть к церкви. Во время бомбардировок Жизора во время Второй мировой войны на одном из участков образовался провал — впоследствии его закопали, — в котором исследователи опознали меровингское кладбище.

Итак, между церковью и замком Жизора полно подземных переходов и помещений. О них известно не только из расплывчатых преданий, но и благодаря случайным находкам. По данным археолога Эжена Анна, опубликованным 23 марта 1950 года в журнале «Париж-Нормандия», рабочие, расширявшие переулок Супругов, что находится к северу от церкви, наткнулись на «четыре каменных саркофага» вблизи от церковного портала. В заключении к своей статье археолог предположил, что в конце XV века «жизорское кладбище начиналось прямо у северной стороны храма. Когда же пришло время продолжить строительство и возвести северный портал, кладбище решили уничтожить. К юго-западу от церкви выбрали место для нового. Все останки со старого погоста перенесли в оссуарий, а на прежнем месте оставили только саркофаги, где, без сомнения, покоились влиятельные персонажи».

Земельные работы после открытия меровингского кладбища продолжались. И несколькими днями позднее ковши эскалаторов расчистили свод, за которым виднелась дыра. По рассказу все того же Эжена Анна, «рабочие расширили вход и спустились вниз. На глубине шести метров пред ними предстало удивительное подземелье, своего рода подземный перекресток. Меж толстыми стенами с ровной надежной кладкой на высоте человеческого роста взгляду открывались четыре большие ниши, увенчанные круглыми арками. Великолепный замок свода объединял в вышине перекрестка римские аркады совершенной работы, из тщательно вытесанных и подогнанных камней. Все это было в прекрасной сохранности, и известняк по большей части остался белым. Кажется, что это место было остановкой на подземном пути, ведущей из замка в церковь. Кроме того, справа от третьей ниши находился темный и узкий лаз, наполовину заваленный строительным мусором; как подтверждают недавние исследования, он пересекал под землей большую улицу и приводил в старинные подвалы двух домов, уцелевших во время бомбардировок. Там можно было снова увидеть ниши и даже колонны со скульптурными капителями. Но проход, ведущий в сторону церкви, был уничтожен во время налетов вражеской авиации». Странно, но после этих находок обнаруженные провалы были снова засыпаны, и ничего не было сделано, чтобы спасти развалины прошлых лет.

Большего и не требуется, чтобы взбудоражить воображение. Так что же прятали в этих таинственных подземельях? Сокровища, документы или богов? И почему городские власти так поспешно распорядились засыпать найденный вход и продолжить работы по благоустройству города? Велик соблазн видеть в произошедшем систематическую обструкцию: нельзя, чтобы кто-либо узнал, что именно находится внизу. Отсюда один шаг до разговоров об оккультном вмешательстве, сознательном стремлении скрыть что-то важное. Почему бы не предположить, что речь идет о вселенском заговоре, любой ценой стремившемся умолчать о произошедшем, заговоре, в котором непременно должны быть, как в хорошем шпионском детективе, замешаны таинственные персонажи, считающие себя наследниками великих обществ посвященных? Вот это-то и произошло, и в результате тайна над Жизором стала еще более непроницаемой.

Однако напомним здесь о нескольких прописных истинах. После Второй мировой войны, на протяжении пятидесяти лет, истекших с того времени, большинство муниципальных властей мало заботились о том, чтобы спасти археологические свидетельства прошлого, польза от которых не всегда была очевидной. Прежде всего нужно было восстанавливать города и приспосабливать их к требованиям современной жизни. Остальное было уделом археологии, а члены городского управления, как правило, не приветствовали вмешательство археологов, действовавших по своему распорядку. Подобные вещи были распространены повсюду в то время, а не только в Жизоре. Чтобы избежать административной волокиты и приостановления городских работ, муниципалы предпочитали засыпать «дыры», где находились исторические или археологические останки. Прискорбно, но это правда. И нет равным счетом ничего, что позволило бы кричать на все стороны света о вселенском заговоре или видеть в произошедшем воздействие оккультных сил. Кроме того, научные раскопки, проводимые по всем правилам, стоили необычайно дорого, и бюджет, выделенный на такой вид деятельности, был весьма ограничен. Если в подземельях Жизора и есть сокровища, то там они покоятся в полной безопасности. В более благоприятные времена их наверняка найдут.

Однако людская фантазия не приемлет таких приземленных материальных объяснений. Нужно было любой ценой найти другую причину, которая дала бы пищу воображению искателей кладов и «посвященных» самых разных мастей. В результате было найдено не одно, а множество объяснений, которые, по большей части, абсолютно неправдоподобны и противоречивы. Любители сенсаций ухватывались за малейший документ, даже если о нем было известно из вторых или третьих рук. Рассказывали, будто некий священник получил от одного из своих собратьев, аббата Оффе — чье имя встречалось в связи с историей Ренн-ле-Шато, и вряд ли случайно, — копию рукописи XVII века, написанную Александром Бурде. Последний в своих «Заметках об истории Жизора» указывал на существование подземной часовни в холме под донжоном и прилагал ее план. Ссылались и на письмо, якобы принадлежавшее канонику Вейяну, кюре-декану Жизора в 1938 году, в котором он просил у адресата вернуть ему «латинский документ 1500 года», где шла речь о тридцати железных сундуках, вроде бы находящихся в жизорской церкви. И наконец, в угоду публике, жадной до сенсаций, приукрасили и исказили данные, полученные в ходе раскопок, проводившихся с 1898 года.

7 ноября 1898 года в церкви Жизора проводились работы в целях обновить пол в часовне Утешения Богородицы. Именно тогда обнаружилось, что «на оборотной стороне некоторых больших плит присутствует ярко выраженный рельеф» (Луи Ренье, журнал «Вексен», 20 ноября 1898 года). К несчастью, рабочие разбили плиты, когда выламывали их из пола, поэтому они дошли до нас только в обломках. Впрочем, плиты удалось собрать, и оказалось, что вместе они составляли заалтарное украшение высотою в тридцать, шириною в восемьдесят метров. Это изображение было декорировано горельефами и барельефами сообразно занимаемому ими месту и обрамлено «архитектурой в стиле Франциска I, представляющей собой три аркады или круглые арки, разделенные пилястрами». Пожалуй, было от чего прийти в восторг.

Вот как писали о скульптурах в газете «Вексен» от 20 ноября 1898 года: «В центре два стоящих человека — головы скульптур не сохранились — вероятно, изображали прощание Иисуса со своей матерью; этот сюжет, пользовавшийся популярностью у художников и скульпторов XVI века, был заимствован из апокрифических Евангелий. В подтверждение этому можно привести хотя бы прекрасный витраж церкви в Конше. Слева за балюстрадой стоят апостолы (Св. Петр, Св. Иоанн и третий, от которого осталась только нижняя часть корпуса). Перед ними коленопреклоненный заказчик, который изображен, следуя правилам средневекового и ренессансного искусства, в меньших масштабах, чем прочие фигуры. Справа представлена молящаяся заказчица, за балюстрадой, схожей с той, что была расположена с левой стороны, стоят Св. Магдалина со святой, чье имя так и не удалось установить, несмотря на открытую книгу, которую она держит в руках… В центре изображена сцена входа Иисуса в Иерусалим. Раньше все фигуры были раскрашены и позолочены».

Остается лишь узнать происхождение тех фрагментов заалтарного украшения, которые, несомненно, были использованы в других целях после разрушения изначального памятника, но датируются периодом не ранее правления Франциска I. Историк Луи Ренье, которому мы обязаны подробным описанием находки, дает ответ: украшение составляло часть убранства часовни Св. Екатерины, расположенной в южном нефе, которая была построена около 1530 года и разрушена после 1629 года. Именно в 1629 году торговец оловянной посудой по имени Антуан Дориваль сочинил поэму, в которой описал эту часовню, золоченый алтарный престол и изображенные на нем сюжеты. «В их числе, как и в нашем случае, Иисус и Дева Мария, сцена на Масленичной горе и Мария Магдалина; но там также присутствует сцена с самаритянкой и Фомой неверующим. В то же время автор ни словом не обмолвился ни о молящихся, ни о Св. Петре, ни о входе в Иерусалим».

В поэме Антуана Дориваля нет ничего оригинального: она соответствует правилам, соблюдаемым в салонах той эпохи, в ней даже упоминается об Урании, столь дорогой сердцу Венсана Вуатюра, Маллевиля и прочих завсегдатаев салона мадам де Рамбуйе или мадам де Скюдери. Но было бы ошибочным считать поэму криптограммой — она представляет собой не что иное, как элегантное сочинение на относительно религиозную тему. Но некоторые выражения, вроде «нить перевозчика» или «медведица-дева» и библейские цитаты стали идеальным материалом для всех тех, кто старается найти эзотерические ключи там, где их на самом деле и в помине нет. Вот так поэма Дориваля стала «священным» текстом, указующим путь к Сокровищу Жизора, и все следы ведут в одно место — часовню Св. Екатерины…

Конечно, повезло, что этой часовни больше нет — поэтому про нее можно рассказывать все, что в голову придет. Ну конечно же, ее сознательно разрушили, поскольку некто не желал, чтобы «секреты», сокрытые в ней, стали всеобщим достоянием. Вселенский заговор сыграл в этом свою зловещую роль. Впрочем, как и оккультные силы. Само собой, рукопись поэмы Дориваля, известная по фрагменту, опубликованному Луи Ренье, испарилась из архивов департамента Ор, где она хранилась. Что же касается заалтарного украшения, найденного в 1898 году, то отыскать его не представляется возможным. Единственным доказательством его существования является описание Ренье и одна фотография. Конечно, все это довольно странно, но, однако, недостаточно для того, чтобы провозглашать, будто в этом украшении «сокрыта тайна, которую способны расшифровать одни лишь посвященные». Но несколько раздражает, что когда нам говорят о посвященных, то не уточняют, во что именно они были посвящены. Этот прием позволяет создать впечатление, будто автор слов «в курсе», если можно так выразиться, и представить реальностью то, что на самом деле просто рабочая гипотеза. Как бы то ни было, часовня Св. Екатерины действительно существовала. Она была снесена по неизвестным нам причинам, и вероятно, что фрагменты заалтарного украшения, найденные в 1898 году, не потеряны для, по крайней мере, части общества: везде есть коллекционеры предметов искусства, избегающие огласки.

Интрига в деле о сокровище Жизора началась с некоего Роже Лемоя, ставшего информатором Жерара де Седа, который, опираясь на полученные от него сведения, написал книгу «Тамплиеры среди нас». Если верить воспоминаниям, пусть и несколько противоречивым, об этом человеке, умершем в 1974 году в нищете, Роже Лемой был одержимым кладоискателем. В юности он якобы тайно проводил раскопки по всему Вексену и продавал заинтересованным лицам найденные им достопримечательности. Но деятельность эта — не говоря уже о том, что она была незаконной, — не принесла ему ощутимой прибыли. Тогда в 1929 году Лемой нанимается гидом и садовником жизорского замка. Занятая им позиция была удобной, особенно в эту эпоху, и он смог свободно заниматься своим любимым делом. Он слышал, что под замком и городом Жизор есть подземелья. Лемой занялся раскопками, но втайне ото всех, и никому не рассказывал о своих находках. Причем Лемой уверял, что действовал с одобрения местного духовенства. Но подтверждения тому нет. Все, кто помнил Лемоя, описывали его как довольно неотесанного крестьянина, искреннего, упрямого и наивного человека, который часто принимал свои грезы за реальность. Знавшие его лично испытывали к нему определенную симпатию. По всей видимости, он был тем, кого обычно называют «славным малым». Но приписываемая ему деятельность настолько подозрительна, что трудно отличить реальность от выдумки, поэтому говорить о нем нужно в условном наклонении.

После освобождения Франции от гитлеровских войск Роже Лемой с головой погрузился в раскопки под донжоном замка, которые, по своему обыкновению, вел ночью и в полном одиночестве. Он знал, что во время немецкой оккупации вермахт устроил в замке хранилище пятнадцати тысяч литров бензина и ремонтную мастерскую для танков. Чтобы осуществить свой замысел, немцам пришлось провести в замке строительные работы, и, быть может, им посчастливилось сделать какое-нибудь открытие. Как бы то ни было, но в 1944 году группа военных прибыла из Германии, чтобы исследовать подвалы донжона. Официального подтверждения этому нет; в любом случае раскопки так и не были начаты, возможно, по причине разгрома немцев в 1944 году. С другой стороны, во время гитлеровской оккупации в одном из залов донжона — зале турниров — коллаборационисты, без сомнения, из французской милиции вроде бы пытали, а затем расстреляли двадцать семь борцов Сопротивления, принадлежавших к подпольной сети, которую возглавлял жокей из Нефль-Сен-Мартен, англичанин по происхождению. Обстоятельства этого таинственного дела так и не были выяснены до конца, но кажется странным, что пленников расстреляли внутри замка, а тем более французы, хотя замок находился в руках немцев: а ведь немцы предпочитали сами выполнять задачи такого рода и, как правило, выводили жертв наружу. Все это показывает, в каких условиях и в насколько гнетущей атмосфере Лемой вел свои поиски.

Лемой уверял, что перекопал под донжоном всю землю метр за метром и рыл вертикальный ход вдоль старого колодца, пока едва не погиб при обвале. Он якобы выбрался со сломанной ногой и затем возобновил поиски, роя другие ходы, на этот раз горизонтальные, которые выходили к подножию холма. По его словам, холм был перерыт вдоль и поперек: его испещрили множество узких, ничем не закрепленных ходов, в которые едва ли мог протиснуться человек нормального телосложения. Можно только удивляться, как Лемою удалось вести такие работы и не погибнуть при обвалах, если он, как утверждал, не принял никаких мер предосторожности. Точно так же можно позволить себе и скептицизм другого рода: ведь обычный человек рисковал бы быстро задохнуться, надолго задержавшись в таких подземных туннелях.

Но в один прекрасный мартовский день 1946 года Роже Лемой предстал — как утверждают — перед городским советом Жизора, заявив, что он нашел подземную часовню. Вот рассказ, который ему приписывают:

«Я только что нашел под донжоном романскую каменную часовню, длиной в тридцать метров, шириной в восемь, высотой в четыре и пятьдесят в основании. Алтарь сделан из камня, так же как и дарохранительница. У стен на консолях стоят статуи Христа и двенадцати апостолов. На полу у стен находятся восемнадцать каменных саркофагов длиною в два метра и шириной в пятнадцать сантиметров. И в нефе лежат тридцать металлических сундуков, расположенных в три ряда по десять в каждом».

Есть от чего глазам загореться! Городские власти пришли в место, указанное Лемоем, у подножия донжона. Но поскольку пролезть в узкий туннель не представлялось возможным, большинство отправилось восвояси, напоследок обозвав садовника безумцем. Только один из муниципалов попробовал протиснуться в вертикальный проход: им был начальник пожарной службы, но и он не смог пройти далеко. В результате Лемоя сочли выдумщиком. Немецким военнопленным было приказано засыпать сквозные ходы, представлявшие собой реальную опасность для любого, кто решит попытать счастья в замке.

Но Лемой и не думал сдаваться. Он обратился за разрешением вести раскопки в государственный секретариат при министерстве культуры. И он его получил. Но теперь городские власти якобы были настроены абсолютно враждебно, мешали ему начать поиски и угрожали их запретить. Определенно можно сказать только одно: Лемой был уволен с занимаемой должности и ему запретили оставаться в Жизоре. В 1952 году Лемой, который не отказался от дела своей жизни, в компании с двумя жителями Версаля добился повторного разрешения на раскопки. На этот раз муниципалитет ему не препятствовал, но зато запросил такой большой залог, что трое искателей должны были забросить свой проект. Правда, Лемой время от времени возвращался в Жизор и продолжать копать холм под донжоном. В конце концов он познакомился с Жераром де Седом, который внимательно выслушал кладоискателя и загорелся мыслью расследовать дело о жизорских сокровищах. Так родилась книга «Тамплиеры среди нас».

Дальше начинается полоса неизвестности. Жерар де Сед утверждает, что ему угрожал странный человек, назвавшийся «хранителем Храма»: якобы он посоветовал де Седу отказаться от расследования. Де Сед рассказывал, будто однажды заряд дроби пробил дверцу его машины. Правда ли это? Существовал ли на самом деле этот «хранитель Храма»? Предположим, что да: но откуда он появился и, главное, зачем, если Роже Лемой ни разу не упомянул о тамплиерах? Пожалуй, стоит задаться вопросом, кто же первым провел параллель между делом о предполагаемом подземелье и событиями 1307 года, когда, вероятно, тамплиеры упрятали подальше от чужих глаз сокровище или, по меньшей мере, компрометирующие документы. Роже Лемой, которому Жерар де Сед помог выступить в телевизионной передаче, подтвердил свое сообщение об открытии часовни и заверил телезрителей, что в подземелье Жизора полно других тайн.

Конечно, заслуженные университетские преподаватели подняли настоящую бурю, протестуя против высказываний Лемоя; особенно негодовали те из них, кто занимался памятниками Жизора. Нет смысла приводить здесь содержание этих протестов: они сводились к полному отрицанию заявлений Лемоя. В мае 1962 года министр культуры Андре Мальро распорядился опечатать донжон замка. Спустя три месяца начались официальные раскопки, которые проводились «согласно общепринятому порядку и не были связаны с делом де Седа». Однако раскопки не увенчались успехом, и городские власти приказали засыпать туннели, оставшиеся после археологов.

12 октября 1962 года Роже Лемоя пригласили выступить перед прессой и многочисленной публикой, собравшейся перед донжоном. Ему предложили спуститься в прорытый им туннель, где он и нашел свои старые инструменты. Но туннель заканчивался тупиком. Однако Лемой стоял на своем, заверяя присутствовавших, что до крипты осталось всего каких-то полтора метра. Напрасный труд. Официальные лица, сочтя, что зря потеряли время и деньги, поверив россказням фантазера, распорядились свернуть поиски. Туннель засыпали. Но окончательно работы были прекращены только в 1964 году, после серии раскопок, проведенных по инициативе министра культуры; а поскольку здание донжона пошло трещинами, власти, опасаясь обвала, приказали забетонировать все следы раскопок и ходы.

Вот тогда-то все, кто верил в существование подземной часовни, подняли крик — от них скрывают правду, потому что опасаются последствий ее разглашения. Прочие, как скептики, так и люди, совершенно не согласные с предположениями о подземном сокровище, тотчас же возразили, что это был единственный способ сохранить здание от разрушения и обеспечить безопасность многочисленных посетителей Жизора. О цистерне, в которой, быть может, все еще хранилось около пятнадцати тысяч литров бензина, упомянуть побоялись! В любом случае, произошедшие события надолго обеспечили тему для оживленной полемики и пищу для самых невероятных гипотез и слухов. Впрочем, в последующие годы это нисколько не помешало бесчисленным искателям сокровищ тайно, несмотря на запрет, вести раскопки, которые, как и следовало ожидать, не увенчались успехом. Правда, некие «посвященные» время от времени под строжайшим секретом уверяют, будто «Сокровище» все же было найдено и ныне хранится в надежном месте…

Проблема заключается в том, нашел ли действительно Роже де Лемой часовню в подземельях донжона или нет. А поскольку Лемой один, кто их видел — а как известно, единственный свидетель и не свидетель вовсе, — можно сомневаться в правдивости его слов, даже если считать, что подземелье Жизора еще не раскрыло всех своих тайн.

Однако кажется, что Лемой позволил себе пооткровенничать: он якобы заявил, что на самом деле его раскопки были безрезультатны и он просто придумал сундуки. Но упорство, с которым он предавался поискам сокровища и пытался уверить окружающих, что все же достиг своей цели, несопоставимо с этим признанием в обмане. Так как же обстоит дело в реальности? Увы, узнать это не представляется возможным. Конечно, сейчас есть множество людей, которые верят в правдивость слов Лемоя, потому что он детально описал найденную им крипту с сундуками и это описание совпадает со сведениями старого документа. Но такая точка зрения ни на чем не основана. Есть и те, кто считает, что Лемой приукрасил несколько незначительных находок, которые мог сделать во время раскопок. Но и тому доказательств тоже нет.

Вся эта путаница вызвана тем, что никто не может точно установить местоположение знаменитой крипты. Кроме того, непонятно, о чем идет речь: о крипте, часовне или простом подземном зале, куда якобы положили сундуки. Создается впечатление, что в этом деле каждый настаивает на своей собственной точке зрения, не обращая внимания на версии остальных. Не забудем о жесткой позиции, которую заняли те, кто считает жизорское дело совершеннейшей мистификацией.

И все же мы располагаем несколькими достоверными фактами. Под донжоном Жизора никогда не было часовни. Но зато часовня была в другом месте, вероятно под приходской церковью. Есть доказательства ее существования и даже описание. Но она никак не связана с тамплиерами, поскольку рыцари-монахи исчезли, по крайней мере официально, в 1312 году, а часовня Св. Екатерины была построена где-то около 1530 года.

Единственная гипотеза, которую можно предложить в данном случае, — в XVI веке в эту часовню могли перевезти и спрятать предметы и/или документы, как-то связанные с тамплиерами, и которые до этого времени находились в другом месте. Почему нет? Ведь не раз случалось, что архивы переправляют в иное хранилище, чтобы сохранить их в целости и безопасности. В XVI веке во Франции шли Религиозные войны. Если допустить, что содержание документов тамплиеров содержало порочащие сведения о Римской церкви, вполне можно предположить, что некие католики сочли своевременным уничтожить их или спрятать в надежном тайнике. Но была ли только что построенная часовня, остававшаяся у всех на виду, таким безопасным хранилищем?

Сколько вопросов! Роже Лемой как-то обмолвился, что к поискам его подталкивал некий служитель Церкви. В этом нет ничего невероятного. Известно, что некоторые представители местного духовенства интересовались историей Жизора и знали о существовании крипты, где хранились сундуки. Один из них вполне мог исподволь подталкивать Лемоя начать тайные раскопки.

Да, но в этом случае решительно непонятно, зачем убеждать Лемоя искать часовню под донжоном, тогда как служителю Церкви должно быть точно известно, что она находится не где-нибудь, а в жизорском соборе. Нет, эта версия не годится, разве что предположить, что Лемоя использовали для отвлекающего момента: он должен был привлечь всеобщее внимание к раскопкам в замке, в то время как настоящие поиски в строжайшей тайне велись в церкви. Такая версия развития событий вполне могла бы стать прекрасным сценарием для шпионского фильма; однако она слишком искусственная, чтобы быть реальностью… В любом случае, выходит, что буквально все в Жизоре и его окрестностях уже давно знали о подземельях и сокровищах или, по крайней мере, археологических достопримечательностях, которые должны были там храниться. Предполагаемое существование часовни под церковью или вокруг нее было секретом Полишинеля.

Итак, надо задать вопрос несколько по-иному: если Лемоем манипулировали, то кто и зачем? К этому прибавим еще один вопрос: почему, даже если Лемой лгал, официальные власти препятствовали кладоискателю проводить раскопки, которые могли бы завершиться лишь доказательством его фантазерства? На данный момент ответа на эти вопросы нет.

Но при чем здесь тамплиеры?

А они присутствуют за тщательно задернутым занавесом. Основная заслуга тамплиеров в глазах любителей загадок прошлого состоит в том, что после официального роспуска ордена в 1312 году они исчезли, не оставив после себя следов. Храмовники разделяют эту честь с друидами, которые слились с природой после начала романизации Галлии. В таких условиях нет ничего удивительного в том, что время от времени всплывают упоминания — реальные или выдуманные — об одних или других в самых глухих закоулках Истории, которых не так уж и мало. Иллюзии, призраки прошлого живут необычайно долго — чтобы не говорили люди с рациональным складом ума — и часто появляются под самым разным обличьем. В Бретани легенды гласят, что тамплиеры, названные «красными монахами» или «проклятыми монахами», все еще посещают места, где совершили свои преступления. Это многое говорит нам о репутации тамплиеров, которых многие авторы хотели представить как святых и несчастных жертв неправедного суда. Но это совсем другая история.

Версия, изложенная Жераром де Седом в его книге «Тамплиеры среди нас», не лишена интереса и заслуживает ответа. Версия такова: в Жизоре, в ночь перед арестом братьев ордена, тамплиеры спрятали — и закопали — свои сокровища и секретные документы.

Точно известно, что люди короля Филиппа Красивого, начав утром 13 октября 1307 года аресты тамплиеров и опись их имущества, ничего не нашли, ни золота, ни серебра, ни драгоценной посуды или предметов культа, ни документов. Можно не без оснований заподозрить, что тамплиеры, предупрежденные вовремя — дата их ареста была оговорена давно, но держалась в секрете, — спрятали все самое дорогое. Для Филиппа Красивого это была явная неудача, поскольку он надеялся захватить не только богатства ордена, но и компрометирующие документы, которые позволили бы вынести тамплиерам быстрый и убедительный приговор. В Тампле, парижской резиденции тамплиеров, королевским лучникам удалось схватить только людей. Все это очень странно.

Устойчивая традиция, о которой недавно напомнил в своей книге Жерар де Сед, гласит, что в ночь перед арестом тяжелогруженые повозки выехали из ворот парижской резиденции ордена и направились на запад, естественно к Жизору, где их содержимое поместили в замковую крипту, о которой было известно только тамплиерам. Иначе говоря, в знаменитой часовне под донжоном, которую так долго искал Роже Лемой — и множество других авантюристов после него, — покоятся архивы ордена Храма. К несчастью, эта блистательная гипотеза не выдерживает никакой критики.

Во-первых, крайне сомнительно, чтобы кортеж повозок смог выехать из парижской резиденции тамплиеров накануне начала арестов не замеченным парижанами или, по крайней мере, шпионами Филиппа Красивого. Во-вторых, если предположить, что этим повозкам удалось проскользнуть сквозь окружение стражников, выставленное по приказу короля, почему груз привезли и спрятали в Жизоре, в королевском замке, который охраняли солдаты короля? Даже если допустить, что лучшее укрытие — в пасти льва, все это, по меньшей мере, странно. И даже если повозкам удалось вырваться из Парижа, то они направились бы скорее за границу, в земли, не подчинявшиеся французскому королю. Священная Римская империя, Арагон и Бретань были слишком далеко: оставалась одна Англия. По этому поводу надо заметить, что если во Франции долго и настойчиво искали казну тамплиеров, то в Англии о ней слыхом не слыхивали. А по логике именно в Англии стоило бы ее искать — если, конечно, эта казна действительно существовала.

Остается гипотеза о перевалочном пункте — правда, им могло стать не командорство, поскольку за всеми владениями тамплиеров уже следили, а монастырь или замок поблизости от Жизора или в самом Жизоре. Оттуда груз должны были переправить дальше. В этом нет ничего невозможного, но ведь доказательств этой гипотезы у нас нет? У нас нет никаких признаков, что события развивались по этому сценарию. Вполне возможно, что папа Климент V предупредил великого магистра Жака де Моле о грозившей ордену опасности. Согласно свидетельствам, полученным во время судебного процесса, Жак де Моле якобы радовался тому, что успел спрятать тайный устав ордена Храма до наступления рокового дня. Было бы очень странно, если бы папа римский, единственный, кому подчинялся орден, не принял некоторых предосторожностей, прежде чем дать согласие на арест и пытки тамплиеров: отношения между папством и орденом тамплиеров, отношения нормальные и законные, должны были оставить хоть какие-то следы. Но следов нет.

Между всем вышесказанным и утверждениями, будто казна тамплиеров и орденский архив были спрятаны в крипте под замком Жизора или, в крайнем случае, в часовне Св. Екатерины — построенной спустя два столетия после роспуска ордена — простирается бездонная пропасть. Сценарий, безусловно, увлекательный, но он не имеет ничего общего ни с исторической реальностью, ни с археологическими данными. И никакая рукопись 1307 года — или предположительно 1307 года, — подлинность которой серьезно поставлена под сомнение, да к тому же обнаруженная при весьма туманных обстоятельствах, никак не может стать весомым доказательством.

Впрочем, жанр исторической загадки тем и хорош, что ничего не потеряно окончательно: вместо прежней неубедительно гипотезы всегда найдут другую. Мы видели, что гипотеза о сокровище тамплиеров в Жизоре крайне шаткая: она основана только на предположениях. Тогда выдвинули иной тезис, который в этот раз был подкреплен обильной документальной базой.

Тезис таков: в искомых сундуках, которые якобы хранились в часовне Св. Екатерины — единственная крипта, чье существование неопровержимо доказано, — находились не бумаги или казна тамплиеров, а секретные архивы таинственного Приората Сиона, основанного первым иерусалимским королем Готфридом Бульонским задолго до тамплиеров. Впоследствии члены Приората тайно участвовали в создании ордена тамплиеров, но вышли из него во время знаменитой рубки жизорского вяза. Якобы этот Приорат Сиона существовал параллельно с орденом тамплиеров и продержался до наших дней: именно члены Приората спрятали свой архив в жизорской крипте, прибавив туда часть бумаг ордена Храма. Этот тезис столь же абсурден, как и любой другой. Проблема заключается в том, что подлинность документов, опубликованных так называемым Приоратом Сиона под видом «секретных досье», мягко говоря, сомнительна.

Всегда сложно судить о документах, которые созданы в далеком прошлом и как будто всплывают в нужный момент. Точно так же можно только удивиться странному поступку группы, решившей познакомить широкую аудиторию с секретными досье, которые ревниво оберегала от посторонних глаз на протяжении не одного столетия. Такие открытия случаются время от времени, и историки всегда рады использовать их в работе. Но перед этим надлежит установить происхождение документа. Нельзя строить гипотезы на непроверяемых данных, даже если иногда приходится делать предположения в силу нехватки точной информации.

В истории немало примеров документов, сфабрикованных ради чьих-то интересов, подложных хартий, придуманных свидетельств и состаренных «пергаментов». В Средние века монахи некоторых аббатств слыли знатоками в таком жанре работ, стремясь либо повысить престиж своей обители, либо привлечь туда паломников, либо добиться налогового иммунитета, либо услужить знатным протекторам. В Гланстонбери, в Англии, по инициативе Генриха II Плантагенета монахи сфабриковали протокол вскрытия могилы короля Артура и королевы Гвиневры. И поныне посетитель может позволить себе постоять перед гробницей этих именитых исторических персонажей. Вот почему следует быть крайне осторожным, когда речь заходит о документах, якобы проливающих новый свет на историческую загадку.

Кроме секретных досье, ни один документ, ни одна книга, посвященная рыцарским орденам, не упоминают о Приорате Сиона, что не может не удивлять: ведь речь идет об ордене, якобы основанном в незапамятные времена и сыгравшем судьбоносную роль в истории. Если верить членам Приората Сиона, этот орден был создан самим Готфридом Бульонским в 1099 году в Иерусалиме и сначала размещался в аббатстве Пресвятой Богородицы на Сионской горе. Готфрид Бульонский основал его неслучайно; якобы Приорат вел свое происхождение от древней секты, о которой не сохранилось никаких сведений. Более того, Готфрид Бульонский поддерживал связь с таинственными «братьями Красного креста». Нас уверяют, что красный крест был символом неких «мудрецов Света» — братства посвященных, придерживавшихся гностических взглядов, которое якобы было создано неким Ормусом или Ормессусом, жителем Александрии, обращенным в христианство Св. Марком.

Но этого недостаточно, чтобы доказать преемственность с новым орденом. Нас убеждают, что Приорат Сиона родился в результате союза группы Готфрида Бульонского, братьев Красного креста и сообщества ессеев. Через них Приорат Сиона привязывали к иоаннитам. Что могло статься бы с эзотерическими сектами, осторожно называемыми «философскими кругами», если они не прикрывались бы именем Св. Иоанна? Вообще-то нужно разобраться, о каком именно Иоанне идет речь: Крестителе или Евангелисте? А может, это другой Иоанн — Иоанн Апокалипсиса? Нам говорят, что это совсем не важно: в любом случае, уже давно принято различать Церковь Иоанна, несущую миру истинное послание любви, и «искаженную» Церковь Петра, которая пала из-за происков дьявольского эзотеризма и обмирщения. Но говорить так — значит забывать, что подлинным основателем христианской Церкви — вопреки знаменитой фразе из Евангелия — был не Св. Петр, а Св. Павел, чьи послания, написанные еще до Нового Завета, находятся у истоков римско-католической доктрины. Но для представителей Приората это не имеет никакого значения. Исходя из предположения, что в средневековом христианстве присутствовали тенденции иоаннизма (особенно на Ближнем Востоке), можно без труда допустить, что Приорат Сиона, раз уж он существует, был связан и с ними.

Как заявляют члены Приората Сиона, их орден был основан в Иерусалиме, но действовал тайно, без огласки до того момента, когда его руководители осознали, что для наибольшей эффективности им требуется примкнуть к официальной организации, внедренной в повседневную жизнь того времени. Именно тогда якобы и была создана — по приказу таинственных «неизвестных владык» — первая группа «бедных рыцарей Христа», или орден Храма. Ну и, конечно, трое его основателей, Гуго де Пейен, Бизоль де Сент-Омер и Гуго Шампанский, состояли в Приорате Сиона… Орден тамплиеров, «эзотерическое» творение эзотерической организации, стал в какой-то мере воинством, посланным в мир, но всецело подчинявшийся Приорату Сиона, за которым сохранялось право принимать важные решения. Все это сильно напоминает добротный шпионский роман. Но не будем заблуждаться: в этом сценарии религиозные и метафизические составляющие почерпнуты из верных источников, хоть иногда и кажутся подозрительными.

Покровительства Св. Иоанна недостаточно для того, чтобы убедительно доказать преемственность, поэтому в дело пустили все, что касается таинственного Ормуса, вкупе с гностической традицией и изначального маздеизма: «мудрецы Света» являются сынами Света, то есть потомками последователей великого иранского бога Ахура-Мазды, символа Света, ведущего извечную борьбу с силами Тьмы, представленными Ахриманом, которого христиане привыкли называть Сатаной. А Ахура-Мазда известен на Западе под искаженным именем Ормузд. Вот так сюрприз — вновь встретить бога персов в лице мифического Ормузда! Синкретизм всегда оправдывал себя в области религии, особенно если дело касалось так называемых религий «мистерий». От этого «сверкающего» Ормуса-Ормузда не так далеко до жизорского вяза (orme); не забудем и о парижском вязе, росшем перед церковью Сен-Жерве, куда частенько приходили франкмасоны. И разве деревья не имеют особого символического значения?

Как бы то ни было, нас старательно убеждают, будто основав орден тамплиеров, Приорат Сиона тайно влился в него. Также нас заверяют, что после окончательной гибели Иерусалимского королевства одни братья Ормуса обосновались в приорстве Сен-Самсон д'Орлеан, в то время как другие беспрепятственно вступили в ряды тамплиеров или осели в маленьком приорстве Мон-де-Сион, в Сан-Жан-ле-Блан около Орлеана. Вот почему с этого времени орден Сиона стал называться Приоратом Сиона. По меньшей мере, об этом написано в секретных досье.

Но это еще не все. В 1188 году под Жизором был срублен вяз. Но, оказывается, срубили его вовсе не из-за ссоры, разгоревшейся между Филиппом-Августом и Генрихом II Плантагенетом, как полагают историки. Событие произошло во время настоящей церемонии разрыва: разрыва между рыцарями тамплиерами и Приоратом Сиона. Нам объясняют причины этого разрыва, и нельзя отказать им в логике. Известно, что во время падения Иерусалима поведение тамплиеров, в особенности их великого магистра Жирара де Ридфора, было более чем подозрительным. Жирара обвиняли в том, что он стал предателем и вероотступником ради спасения собственной жизни. Доказательств этой версии нет, и тайна Жирара де Ридфора так и осталась нераскрытой. Это факт. Согласно же секретным досье после падения Иерусалима «неизвестные владыки» Приората Сиона якобы возложили всю ответственность за поражение христиан на тамплиеров: тамплиеры предали свое дело и не выполнили задачу, поставленную самим Готфридом Бульонским. Тогда-то лидеры Приората Сиона решили отколоться от ордена Храма, предоставив ему идти своей дорогой, а самим снова создать независимый и тайный орден. По правде сказать, странный разрыв, который, однако, объясняет, почему во время процесса над тамплиерами никто не встал на их защиту. Кажется, что досье Приората считают наказание тамплиеров вполне заслуженным. Наконец, мы читаем в досье, что великим магистром Приората стал некий Жан де Жизор, принявший имя Жана II, поскольку номер I всегда сохранялся за Христом. Позади все так же маячит тень Иоанна, уж не знаю какого именно… Все великие магистры, сменявшиеся на посту руководителей Приората Сиона, носили имя, или, точнее, прозвище Иоанн. Далее в секретных досье следует перечень этих великих магистров, где мы без особого удивления встречаем имена Никола Фламеля, Леонарда да Винчи, Виктора Гюго, Клода Дюбюсси и Жана Кокто…

Приорат Сиона якобы пережил орден тамплиеров благодаря своему тайному существованию. И одна из целей этой подпольной организации — по крайней мере, так написано в секретных досье — была возвести на трон Франции истинного наследника Меровингов, прямого потомка Дагоберта II. Получается, что с самого основания деятельность Приората предусматривала низвержение всех узурпаторов. Тогда можно задаться вопросом: а не Приорат ли Сиона побуждал представителей Лотарингского дома, потомков Готфрида Бульонского, притязать на французскую корону, не он ли направлял убийц Генриха III и Генриха IV, посоветовал Никола Пуссену написать его мистическую картину «Пастухи Аркадии», а затем втайне сообщить Никола Фуке об опасном секрете, который привел к его гибели, спустя некоторое время — почему бы и нет — к смертельному приговору для Людовика XVI. Все возможно. В истории есть смутные периоды и события, о которых нам хотелось бы узнать больше. Почему бы не видеть руку Приората в «братстве Св. Причастия» и «заговоре Святош» (XVII век), участники которого, между прочим, изо всех сил старались спасти Фуке? Известно, что тремя «руководителями» этого братства были Венсан де Поль, Жан-Жак Олийе, основатель Сен-Сульпис, и Никола Павильон, епископ Але. Нам еще многое неясно в отношениях Венсана де Поля, и в его жизни хватает необъяснимых периодов. Что касается Сен-Сульпис и Але, находящихся сравнительно недалеко от Ренн-ле-Бэн, то Приорат, как кажется, интересовался этими краями, что, возможно, свидетельствует о его влиянии. И правда. История — это большой круговорот, где встречаются одни и те же действующие лица.

Но в данном случае История потревожена незначительно. «Если Готфрид Бульонский действительно основал „аббатство Мон-Сион“, то ничего не свидетельствует, что там размещался какой-нибудь орден. На самом деле, это аббатство просуществовало до 1187 года, а затем было переведено в Сен-Леонард, в Акре. Последний из монахов, живших в Акре, умер на Сицилии в 1291 году. Людовик VII привез с собой из крестового похода монахов из Мон-Сион и поселил их в Сен-Самсон д'Орлеан (ранее Сен-Симфорьен), который только что даровал иерусалимскому клиру. Именно туда с XIV века поместили на хранение архивы аббатства Мон-Сион. Пожалование Людовика VII (1152 год) было подтверждено в 1158 году папой Адрианом, который предложил монахам из Орлеана жить по уставу Св. Августина. Монахи жили в Сен-Самсон до 1519 года, до начала их реформирования, а в 1617 году церковь и имущество перешли к иезуитам, основавшим королевский коллеж в Орлеане. В реальности с XIII века Сен-Самсон пребывал в состоянии полного упадка. В нем жило только два капитульных каноника в 1284 году и один в 1291 году». Все вышеизложенное никак не связано с тамплиерами, а уж тем более с Приоратом Сиона.

В реальности — ибо реальность всегда есть — теперь совершенно четко ясно происхождение некоторых документов о Приорате Сиона. «История Приората Сиона текстуально заимствована из произведений Жака-Этьена Марсони де Нефа, французского франкмасона и полиграфа XIX века, которого дважды выгоняли из ложи Мисраима (первый раз в Париже под именем Марсони, второй раз в Лионе под именем Негре), что побудило его основать свою собственную ложу — ложу Мемфиса».

О чем, собственно говоря, идет речь? Согласно этому писателю (Марсони), апостол Св. Марк якобы крестил жившего в Александрии «ангельского священника» по имени Ормус. С шестью своими последователями Ормус основал в Египте общество посвященных «мудрецы Света». Ессеи были связаны с Ормусом и его учениками до 1118 года, когда они передали свои тайны палестинским рыцарям (в то время Гаримонд был патриархом Иерусалимским). Орден восточных масонов осел в Эдинбурге в 1150 году, а во Франции стал действовать только с 1814 года по инициативе неизвестного персонажа, Самуэля Хони. Между 1839 и 1854 годами Марсони вспомнит об этой легенде, изменив имя Ормус в Ормезиус. На этом основании Марсони и создал в 1839 году ложу восточного Мемфиса, включавшего девяносто пять ступеней; иерофант занимал девяносто шестую ступень. Но пересказывая эту легенду, Жак-Этьен Марсони де Негре и словом не обмолвился про тамплиеров и Приорат Сиона. А ведь можно без труда подтасовать карты: заменить «восточных масонов», обосновавшихся в Эдинбурге, на монахов из Сен-Жан-ле-Блан. Дело сделано, и Приорат Сиона обретает многовековую историю и право давать логичные объяснения касательно основания ордена Храма. А как полезно поискать в забытых углах библиотечных фондов никому не известные книги или рукописи, содержание которых никто не станет проверять. Это позволяет их использовать в собственных интересах, чего авторы этих документов, конечно, и представить себе не могли.

Что сказать об этой исправленной и подделанной истории? Первое, что приходит в голову, — отнести ее в разряд фикции, как Железную Маску или несчастного Людовика XVII. Но это слишком легко. Нельзя просто отбросить спорный тезис — все равно остается загадка, которую он призван объяснить. Как говорится — дыма без огня не бывает.

Больше всего раздражает в лживой истории Приората Сиона то, что непонятно, во имя чего она была придумана. Допустим, орден тамплиеров был основан не без тайного содействия уже давно существующего братства — в конце концов, нет ничего невозможного. Допустим, что Готфрид Бульонский действительно приложил руку к созданию этой таинственной организации. Все-таки Готфрид остается довольно необычным персонажем в истории. Не забудем, что Готфрид — или его окружение — распространяли слухи, будто он потомок Лоэгрина, знаменитого рыцаря с лебедем, сына Парцифаля. Готфрид явно хотел — или за него хотели — прослыть представителем знаменитого рода, чья история неразрывно связана с Граалем. И в этом он был не одинок: династия Лузиньянов числила среди своих предков фею Мелузину, а Генрих II Плантагенет жаждал, чтобы его считали потомком и наследником короля Артура.

В основании тезиса о Приорате Сиона — вне зависимости, существовал ли этот Приорат на самом деле или нет — есть крупица правды, даже если документы, представленные в подтверждение реальности этого общества, не достойны доверия. Почему бы не выдвинуть следующую гипотезу: жизорское дело было «сварганено» из обрывков легенд и истории, чтобы стимулировать поиски и, возможно, найти подлинные документы, спрятанные в подземельях Жизора? Это объяснило бы упорство, с которым Роже Лемой проводил свои раскопки. Это позволило бы объяснить и связь между Сокровищем Жизора и тамплиерами, а также своевременную публикацию секретных досье Приората Сиона. Главное в этом деле — знать, кто манипулировал всеми этими событиями.

Жизор — сердцевина запутанного клубка предположений, возможностей, неточностей. Но он также своего рода перекресток, куда сходятся все пути, в конце которых, возможно, кроется внятное объяснение загадки Храма. Нет — или, точнее, больше нет — никакой часовни Св. Екатерины. Но подземелья Жизора по-прежнему существуют, и далеко не все они удостоились стать объектом археологических раскопок. Более того, всякий раз, когда вход в подземелья оказывается доступен, раскопки стараются оттянуть — зачем, спрашивается? — вплоть до того, что заливают открытые ходы бетоном. Известно, что у северного фасада церкви находится меровингское захоронение, но никогда не старались узнать, а что же оно собой представляет. Известно, что тамплиеры занимали жизорский замок в течение всего лишь несколько месяцев, за которые они физически не успели бы организовать в нем серьезные строительные работы. Но равным образом известно, что тамплиеры сыграли определенную роль в истории Жизора, пусть даже выступив посредниками между англо-нормандцами и французами. Известно, что строить замок начали еще до основания ордена Храма, и потому тамплиеры никак не могли повлиять на составление его плана. Но некоторые детали крепостной стены и донжона имеют явное сходство с другими памятниками, возведенными уже самими тамплиерами. Известно, что рисунки в «Башне Пленника» созданы значительное время спустя после роспуска ордена и легендарный Никола Пулен никак не мог числиться в рядах ордена. Но все-таки рисунки несут несомненную печать влияния тамплиеров. Известно, что раскопки проводились под замком и церковью Жизора, но не привели ни к какой существенной находке. Однако не было предпринято ничего, чтобы поиски завершились позитивным результатом.

Это ли причина стольких слухов, версий и догадок о Сокровище, якобы спрятанном в подземельях Жизора? Может ли нам облегчить разрешение загадки тот факт, что план замка совпадал с расположением солнца и звезд на небе в ночь на 25 декабря 1090 года? Могут ли ученые диспуты о числах, зашифрованных в замке или церкви, дать ключ к «двери, ведущей в запертый дворец короля»? Все зависит от того, что найдут позднее, когда решатся наконец разобрать руины, оставшиеся от ордена Храма.

Можем ли мы довериться игре слов в деле, где каламбуры иногда приобретают точное значение? Этот способ часто использовался в Средние века, особенно в эпоху, когда жили тамплиеры, причем нередко серьезными авторами. Все долго считали, что в подземельях Жизора покоится золото (gisent ors); но то была ошибка. Сокровище и архивы тамплиеров, если они сохранились и поныне — и если они вообще существовали, — находятся вне Жизора (gisent hors). Быть может, именно нам предстоит узнать, в каком памятном месте оно сокрыто на самом деле.

 

Глава IV

ТАМПЛИЕРЫ ПОВСЮДУ

Поскольку орден Храма был основан в Палестине с целью защиты паломников, направляющихся в Иерусалим, было бы разумно и логично искать в Святой Земле орденские учреждения. Конечно, они там были и занимали немаловажное место во времена крестовых походов. Также присутствие тамплиеров заметно и на Кипре, который в ту эпоху служил незаменимым плацдармом для крестоносцев и наблюдательным постом за всем Ближним Востоком. Однако нельзя не удивиться тому, как много учреждений тамплиеров существовало в те времена в Западной Европе, Испании, Англии, Ирландии и, прежде всего, во Франции. В Испании присутствие тамплиеров объясняется войной за отвоевание полуострова у мусульман; тамплиеры сражались там за те же идеалы, что и в Палестине. Но в других странах? Ирландии, как известно, не грозила опасность быть захваченной «неверными» — по крайней мере, если понимать под «неверными» мусульман. А ведь есть неопровержимый факт: начиная с XII века большая часть Западной Европы была просто усеяна — если не сказать изрешечена — учреждениями тамплиеров, их храмами, командорствами, обычными домами или поместьями, крепостями. Окрестные земли также часто принадлежали ордену, и площадь их увеличивалась не переставая. Так что же делали тамплиеры на территориях, находившихся на значительном отдалении от Ближнего Востока?

На этот вопрос историки отвечают просто и понятно: чтобы обеспечиться себя материальными средствами, необходимыми для борьбы с «неверными», пропагандировать идеи крестового похода, вербовать новых крестоносцев, нужно было постоянно присутствовать на землях Западной Европы. В конце концов, население Западной Европы должно было оказывать поддержку христианам Востока. Более того, неслучайно тамплиеры оседали на пересечении крупных дорог и коммуникационных потоков Европы. Это отвечало жизненной необходимости: быстрому перемещению людей, материалов и продовольствия к портам Средиземноморья. Все это логично и разумно. Но есть ли и другие причины?

Разбросанность учреждений тамплиеров по всему пространству Западной Европы вовсе не обязана простой случайности. Конечно, после собора в Труа (1128 год), официально признавшего орден, тамплиеры получили многочисленные дары от крупных сеньоров, желавших внести свою лепту в крестоносное дело, и, по большей части, эти дары, будь то земли или постройки, находились в разных концах Европы. Чаще всего речь шла о целинных землях, которые еще предстояло обработать. Но тамплиеры, которые, по всеобщему признанию, были прекрасными администраторами, практиковали то, что сегодня принято называть «укрупнение земельного хозяйства». Они продавали — или обменивали — одни владения, чтобы затем приобрести другие. На деньги, получаемые от дарителей, они также покупали земли. Кажется, что вся эта деятельность была подчинена строгому плану, имевшему целью превратить владения тамплиеров в связующее звено между самыми отдаленными краями Западной Европы и средиземноморскими гаванями, разместив их поблизости от основных торговых маршрутов. Факт неоспоримый: большинство орденских командорств находились в стратегических точках экономической, социальной и политической жизни Европы. В общем, создается впечатление, что система учреждений тамплиеров сильно напоминает необъятную паучью сеть, наброшенную на Европу. И если такое положение вещей действительно можно объяснить заботой об эффективности ради достижения цели ордена тамплиеров, ты мы вправе задать вопрос: а в чем, собственной, заключалась эта цель? Часто говорят о «двойном дне» тамплиеров. Но прежде чем приписывать им эзотерические мотивы, быть может, стоит как следует разобраться с политическими? В конце концов, орден Храма был основан для того, чтобы надзирать за дорогами. В Палестине, конечно. Но почему не в Европе? Разве не могла одна и та же структура преследовать две параллельные цели, тем более что они друг другу не противоречили? Тамплиерам приходилось добывать себе средства на континенте, и к их обязанностям вполне могла прибавиться еще одна задача, более секретного характера: папство было всецело заинтересовано в том, чтобы установить контроль над европейскими дорогами, поскольку желало навязать свои идеалы зачастую очень беспокойным государям. Кто контролирует дороги — тот контролирует страну. Нужно иметь в виду эту гипотезу, если мы хотим получить объяснение величия, а затем стремительного падения ордена Храма. В любом случае, этой версией не стоит пренебрегать.

Итак, как мы видели, в ряде важных пунктов тамплиеры основали свои знаменитые командорства, следы которых в наши дни можно найти не только в виде развалин, сохранившихся или реставрированных зданий, но и в форме топонимов. Известно, что название мест сохраняется даже после того, как исчезает социальная группа, давшая им имя. Нужно ли напоминать, что название Париж происходит от галльского племени паризиев, живших там во времена Цезаря и Верцингеторикса?

Однако нужно соблюдать осторожность при составлении карты тех мест, где тамплиеры возводили свои постройки или просто занимали уже существующие здания, или мест, где они владели только землей. Конечно, скорее всего, местность, носящая распространенное название «тампль» (Храм), принадлежала ордену. Но это название не указывало на присутствие тамплиеров, напротив, термин «тампль» существовал в топонимике еще до основания ордена, и далеко не всегда он связан с рыцарями в плащах с красным крестом. Часто так называли развалины, особенно римских времен, а иногда этот термин присваивался какой-либо местности из-за того, что там раньше было языческое капище. В Алезе, в Дубе, которая, возможно, раньше была Алезией Верцингеторикса, на выходе из поселка находится место, носящее имя «Тампль Белен»: нет никаких сомнений, что ранее там располагалось святилище солнечного бога галлов Беленоса. Есть и другие примеры. Кроме того, не будем забывать о влиянии протестантизма: в некоторых областях название «тампль» применительно к хуторам и местечкам означает, что в свое время там собирались приверженцы реформатской Церкви, особенно в тот период, когда протестантам, которых преследовали официальные церковные власти и королевская полиция, приходилось исповедовать свою религию подпольно.

Итак, нельзя верить в присутствие тамплиеров в тех или иных местах только на основании данных истории края: термина «тампль» для этого недостаточно. Добавим, кстати, что слово «тампль» далеко не всегда указывает на наличие религиозного здания. Это мог быть простой дом или поместье, земельный участок, принадлежавший ордену тамплиеров и иногда находившийся очень далеко от крупных построек. И уж тем более это не означает, что в указанном месте размещалось орденское командорство. Командорства тамплиеров нельзя было встретить на каждом шагу: оно было своего рода «главной резиденцией» ордена в отдельном регионе, которому подчинялись менее важные здания и поместья, разбросанные по области. В Ло-е-Гарони на месте современной коммуны Тампль-сюр-Ло раньше находилась командорство тамплиеров: от него сохранились отдельные постройки. Соседняя же коммуна называется Гранж-е-Ло: имя доказывает, что в этом месте были фермы, принадлежавшие командорству. Напротив, в Луар-Атлантик, в коммуне Тампль-ле-Бретань, никогда не было ни командорства, ни самих тамплиеров. Что же касается легенд, то их сохранилось невиданное множество. Например, в небольшом курортном городке с минеральными водами Греу-ле-Бэн до сих пор гордятся тем, что в их краях когда-то побывали тамплиеры. Рассказывают, будто именно рыцари Храма построили великолепный замок, подступы к которому преграждали овраги со стороны Вердона. Действительно, этот четырехугольный замок, усиленный с западной стороны двумя башнями, является прекрасным примером военной архитектуры средневековья. Однако, к сожалению поклонников тамплиеров, он был построен в середине XIV века госпитальерами, принадлежавшими к другому ордену монахов-рыцарей, которым в 1312 году досталось имущество ордена Храма. Однако местная легенда гласит, что по цитадели до сих пор бродит призрак тамплиера, некогда замурованного в крепостной стене. И это не единственный пример устойчивых легенд о тамплиерах, которые сохранились в тех местах, где на самом деле рыцарей ордена Храма и в помине не было.

Все это показывает, какое важное место занимали тамплиеры в коллективной памяти. Спустя долгие годы после их официального исчезновения, тамплиеров все еще продолжали встречать повсюду. Так, в Париже великих магистров ордена госпитальеров, наследников тамплиеров, еще долго звали «великими магистрами Парижского Тампля», а бретонские легенды, повествующие о знаменитых «красных монахах», имеют в виду не только храмовников, но и госпитальеров. В этой путанице нет ничего необычного: разве мог простой народ различить рыцарей Храма и Св. Иоанна Иерусалимского? Ведь и одни и другие были воинами-монахами и преследовали сходные цели. Однако это обстоятельство вовсе не упрощает поиск мест, где действительно строили или, по крайней мере, жили тамплиеры. Во всяком случае, присутствие слова «тампль» в топонимике недостаточно для того, чтобы подтвердить гипотезу о пребывании рыцарей Храма в местности, особенно если об этом совсем не упоминается в архивах и истории края.

Напротив, топоним «Красный крест», который обычно оставляют без внимания, служит точным указанием; в большинстве случаев он действительно свидетельствует о присутствии тамплиеров в тех или иных краях (даже если речь идет о простом поле). Известно, что красный крест был эмблемой рыцарей Храма (официально с 1148 года), а белый — эмблемой госпитальеров. Итак, говорим Красный крест — получаем тамплиеров, белый — госпитальеров, и путаница в данном случае исключена — при условии, что название возникло действительно давно.

Иначе дело обстоит с местностями, носящими название «Командорства». Конечно, есть большая вероятность, что мы столкнулись со следами присутствия ордена Храма; но речь может идти и о госпитальерах или других орденах с иерархической структурой, включающей степень командора, вроде рыцарей госпитальеров Св. Духа или Св. Антония Вьеннского. Равным образом сложно узнать, обозначают ли топонимы «Рыцарство» или «Кавалерия» места, где разводили лошадей, рыцарский фьеф или командорство. Также обстоит дело и в случае с названиями «Рыцарь» или «Рыцари», нередко встречающимися на карте Франции. Термин «Grange» («рига») чаще указывает на присутствие тамплиеров, чем «Ferme» («ферма»), однако и здесь нельзя быть полностью уверенным; наряду с местами, названными «Grange du Temple», часто встречаются и пункты, обозначенные как «Ferme du Temple». Нужно также учитывать и такие топонимы, как «Вильнеф-дю-Темпль» и «Бург-дю-Темпль»: они указывают не столько на то, что в этих краях ранее существовало орденское командорство, но скорее на любую деятельность тамплиеров. Что же касается названий «Ла Вильдье», «Мадье», «Л'Опиталь», «Л'Оспитале», «Ла Маладрери», то их, конечно, можно отнести на счет тамплиеров (как в случае с Ма Дье де Руссильон), но в целом они одинаково свидетельствуют об активности как ордена Храма, так и других орденов, которые занимались приютом для паломников и лечением больных.

Особо надо выделить топоним, на который никогда не обращали внимания: Ла Башеллери. Этот термин происходит от латинского слова baccalaria, первоначально означавшего «уступку земли взамен повинности». Впоследствии baccalaria стали называть важную средневековую повинность, которая в западных регионах Франции выражалась в починке дорог, пристаней и земляных насыпей, Эта обязанность (башелье — bachelier) вменялась сеньорам, монахам или простолюдинам, которые взамен освобождались от выплаты налогов. Известно, что в XII–XIII веках самыми крупными башелье были тамплиеры. Поэтому, скорее всего, в большинстве местечек, названных «Башеллери», мы обнаружим следы присутствия храмовников, что, в свою очередь, только подтверждает тезис, согласно которому размещение орденских хозяйств вдоль путей сообщения составляло своего рода сеть, призванную контролировать дороги. Ведь именно в этом, что ни говори, заключалась первоначальная миссия ордена Храма. Просто из Палестины ее распространили на Европу. А поскольку тамплиеры телом и душой были преданы папству, европейские государи косо смотрели на их контроль над дорожными трактами. Это объясняет — по крайней мере, отчасти — почему Филипп Красивый с таким ожесточением стремился уничтожить орден Храма, после того как ему не удалось подчинить его своей власти.

Итак, мы видим, что тамплиеры создали европейскую инфраструктуру, отлаженный и бесперебойно действующий механизм. Именно этой инфраструктуре, отчасти напоминающей паутину, орден Храма обязан своим отлаженным механизмом (обеспечивающим переброску рыцарей в Святую Землю) а также своим экономическим могуществом и, как следствие, политической ролью. Все исследователи, когда-либо занимавшиеся светской деятельностью ордена, обращают особое внимание на очень эффективные и передовые для своего времени методы. Но это внешняя сторона истории ордена — верхушка айсберга. Внутренняя сторона, подводная часть айсберга, будет открываться нам постепенно, шаг за шагом: современники ордена, за исключением самых прозорливых, даже не догадывались о ее существовании. Нужно признать, что системе, созданной тамплиерами, на самом деле была присуща определенная двойственность, что, в конце концов, и привело к гибели ордена, вне зависимости от того, какой была в реальности тайная сторона деятельности рыцарей Храма. Вот почему орден Храма интриговал стольких исследователей; они знали, что за внешним обликом скрывается потайное дно.

Разновидностью этой двойственности, свойственной ордену тамплиеров, является командорство. В нашей памяти это слово отдается странным отзвуком. Правда, в ту эпоху чаще использовали более общий термин, «дом», «резиденция», нежели «командорство». Но речь идет не о простом доме, а о целом пространстве, застроенном самыми разными зданиями. Прежде всего храм, церковь или простая часовня, иногда место посвящения, известное лишь нескольким членам ордена. Но также командорство — это «монастырь, сеньориальное хозяйство, центр сети отношений и клиентелы. Там встречаются самые разные люди: их положение, статус, обязанности сильно отличаются; но все они братья или люди ордена. Командорство укрывает и оказывает покровительство огромной семье ордена Храма». Вот почему Жизор нельзя вычеркивать из списка мест, где обосновались тамплиеры, даже если официально там жили только трое тамплиеров на протяжении нескольких месяцев. За действия троих тамплиеров из Жизора несло ответственность командорство, к которому они были прикреплены, а как следствие, и весь орден. Жесткая структура ордена Храма не разрешала ни малейшего сбоя в своем механизме (частная жизнь храмовников складывалась по-иному). Все было взаимосвязано. И пусть Жизор никогда не был центром командорства, просто крепостью тамплиеров или тайным святилищем, это замок и его подземелья, послужившие отправной точкой нашего расследования, являлись частью гигантской паутины. Есть множество укрепленных замков, мест, чье положение сходно с тем, что занимал Жизор в структуре орденских владений.

Разберем несколько самых интересных примеров. В этом вопросе трудно быть исчерпывающим: говорят, что у ордена Храма было около восьми тысяч командорств в Европе, то есть во Франции, Англии, Ирландии, Германии, Италии, Испании и Португалии! Конечно, «эта цифра несколько преувеличена, или, точнее, она включает и сами командорства, и их подчиненные им хозяйства… Во Франции, этой колыбели ордена Храма в Западной Европе, где тамплиеры познали наибольший успех и получили богатейшие пожалования, находилось около семи сотен настоящих командорств, которые состояли в среднем из десяти владений, не считая отдельных домов и разбросанных полей, возможно, даже целых деревень». Не так уж и мало. Из этих семи сотен командорств, рассеянных по территории современной Франции, то есть на землях, в то время принадлежавших Французскому королевству. Священной Римской империи, графству Тулузскому, герцогству Бретонскому и королевству Английскому, некоторые играли незначительную роль, но другие пользовались несомненным влиянием. Выбор между ними будет совершенно произвольным: делая его, мы прежде всего руководствовались доступной информацией.

Поскольку мы отталкиваемся от Жизора, не будет лишним попытаться — в целях понять роль этого города — изучить следы присутствия тамплиеров вокруг знаменитой крепости. Словно случайно, Нормандия была особенно «богата» командорствами и резиденциями ордена Храма. В этом нет ничего удивительного, поскольку эта область была своего рода связующим звеном между англо-нормандской монархией и Французским королевством. Уже одно это обстоятельство побуждает нас настаивать на политическом аспекте ордена тамплиеров: так или иначе, но орден врос в повседневную жизнь своего времени, даже если он отчасти и руководствовался мотивациями эзотерического порядка. И вовсе не по воле слепого случая важнейшие резиденции тамплиеров были построены в нижнем течении Сены, в этой стратегической зоне, которую так яростно оспаривали друг у друга два королевства. Ближе всего к Жизору и границе по реке Эпта располагались командорства Сент-Этьен де Реннвиль, Шаню, Бретмар, Бургул (современный департамент Ор); чуть дальше находились командорства Сент-Вобур, подле Руана, и Ла Женете, в лесу Румар (современный департамент Сен-Маритим). В остальной Нормандии можно отметить командорства Бреттвиль-ле-Рабель (Кальвадос). Божи и Байе (все тот же Кальвадос), Волканвиль и Котанс в Манше, Френо, возле Се, и Вилладье, под Турном, в Орне.

Командорство Бургул, разместившееся неподалеку от Жизора, некогда подчинялось Руанскому диоцезу и находилось в приходе иподьяконов нормандского Вексена, в виконстве и элексьон Вернона, в женералилите Руана. Одним из основателей этого командорства был некий Робер Крепен, сын Госселена, барон Этрепаньи и сеньор Дангю. В Средние века семейство Крепен-Дангю соперничало с династией Аркуров, которые буквально засыпали орден Храма дарами. Не желая отставать от своих недругов, Робер де Крепен подарил шестьдесят акров земли в приходе Аркенси, в лесах Бургу. Другие представители этой фамилии также преподнесли ордену дары, благодаря которым командорство смогло расширить подвластные ему территории и разбогатеть. У него появились владения в Андели. Каэнье, Сен-Венсан-де-буа и в Дангю. В самом Бургу, центре командорства, расположенном на склоне холма сельской общины Аркенси, тамплиеры возвели манор и часовню, посвященную св. Иоанну Крестителю. Эти здания были разрушены в XVIII веке мальтийскими рыцарями (ранее звавшимися госпитальерами), которым требовалась место под постройку более современных корпусов. Храм был перестроен в 1768 году, а на месте старой часовни появился дом фермера. В наши дни командорство тамплиеров находится на частных землях, но от первоначальных построек ничего не сохранилось. Допустим, что сокровище тамплиеров в ночь накануне 13 октября 1307 года действительно было вывезено из Парижа в западном направлении; но тогда можно также предположить, что его провозили через Бургу, прежде чем спрятать за пределами королевства, вероятно в Англии. Напротив, командорство Бургу никак не могло быть замешано в деле трех тамплиеров из Жизора в 1160 году или в событиях, связанных с рубкой вяза, поскольку было основано только в начале XIII века.

Командорство Сант-Этьен де Реннвиль (коммуна Сант-Коломб-ля-Шампань) было далеко не самым древним и важным опорным пунктом тамплиеров в регионе. В 1147 году Ричард д'Аркур, представитель одного из самых могущественных семейств в Нормандии, распорядился построить в Сент-Коломб, в епархии Эвре, часовню Сен-Этьен, которую он пожаловал вместе с фьефом рыцарям Храма (не считая прочего движимого имущества). Впрочем, Ричард д'Аркур не только передал ордену свои земли, но и сам облекся в плащ тамплиеров. Не стоит путать его с племянником и тезкой, Ричардом д'Аркуром, который отправлялся сражаться в Святую Землю и участвовал в осаде Акры. Его имя фигурирует среди свидетелей, подписавших грамоту Ричарда Львиное Сердце, в которой этот английский король подтверждал за великими магистрами ордена Храма права на все милостыни, иммунитеты, вольности и кутюмы, пожалованные рыцарям тамплиерам в его государстве. Что же касается первого Ричарда д'Аркура, то он окончил дни в ордене и был похоронен в церкви командорства Реннвиль. Его надгробие сохранилось до сих пор.

В 1200 году другой представитель семейства д'Аркур, Роберт, подтвердил за тамплиерами право «владеть Сент-Этьен де Реннвиль». В составленном по этому случаю акте он признал все дарения, сделанные его предшественниками, так же как и права на любое имущество, которое могли передать ордену его рыцари, подвассалы и ленники, и отказывался в пользу орденских братьев от всех своих судебных и сеньориальных прерогатив в отношении уступленных земель. Более того, он отдал тамплиерам церковь Тиллель-Ламбер с ее доходами и двумя акрами земли, принадлежавшими фьефу Эмар, которые уже давно находились в пользовании у рыцарей-монахов. Таким образом, это командорство было самым богатым и могущественным во всей Нормандии как по протяженности своих владений, так и по уровню доходов. В XIII веке командорство получило еще ряд дарений. Известно, что в 1312 году, когда имущество ордена перешло к госпитальерам, площадь владений командорства Ренневиль составляла сто девяносто акров пахотной земли, что было немало по тем временам. Командор ордена вершил суд низшей и средней инстанции и обладал различными правами на территории соседних приходов.

Резиденция командорства представляла собой большой дом с двумя башнями, прекрасной часовней, чьим патроном был Св. Стефан, задним двором, состоявшим из сада, рощи, восемнадцати акров земли, обнесенной живой изгородью, и рва, пролегавшего вдоль дороги от Небурга до Сен-Малена. В конце XV века манор был перестроен командором госпитальеров Филиппом де Майи. Устояв посреди революционных бурь, здание было снесено в 1847 году по непонятной причине. От него осталось только несколько разбросанных камней да пара колонн с каннелюрами. Место, где ранее располагалась часовня, так и не удалось отыскать, и хотя известно, что под основанием бывшей резиденции сокрыто немало подземелий и пещер, до сих пор никто не удосужился провести раскопки, чтобы найти следы того, что некогда было самым древним и богатым командорством Верхней Нормандии. Можно ли предположить в этом некий умысел с целью утаить от нас какую-то тайну?

Расположение командорства Сент-Этьен де Реннвиль, его значение к моменту столкновений между Плантагенетами и Капетингами, его влияние, древность, в конце концов, побуждает нас задать несколько вопросов. Не хранится ли под фундаментом старого командорства некий тщательно оберегаемый секрет? Быть может, в этой резиденции тамплиеров хранилось все — или часть — предполагаемого орденского «Сокровища», тайно вывезенного из Парижа накануне ареста? Уединенность командорства, тот факт, что под властью госпитальеров оно поддерживалось в хорошем состоянии, а также его беспричинное уничтожение в XIX веке — нам есть над чем задуматься Возможно, кто-то просто хотел привлечь внимание общественности к Жизору как раз затем, чтобы клад тамплиеров мог спокойно лежать в Реннвиле? Конечно, это не более чем гипотеза, но, если вдуматься, она не так уж и абсурдна.

Другое крупное командорство региона находилось в Сен-Вобур (иначе Валь-де-ла-Эй), под Руаном, на правом берегу Сены. С самого основания ордена тамплиеры обосновались в Руане, этом важнейшем городе в нижнем течении Сены, где пересекались водные и сухопутные торговые маршруты. Первоначально их дом — определенно, он еще не мог быть командорством — находился в районе современной улицы Кордельеров. Ордену также принадлежал еще один дом на улице Банаж, возле церкви Сен-Лоран. Только в 1173 году король Генрих II Плантагенет подарил храмовникам свой манор и угодья, простиравшиеся от Сент-Вобур до Валь-де-ла-Эй. Аббат Бека и его монахи, под юрисдикцией которых находились эти земли, дали свое согласие. Впоследствии Ричард Львиное Сердце и Иоанн Безземельный подтвердили дарение грамотами от 1194 и 1199 годов и объединили пожалованное их отцом со всеми землями, что тамплиеры могли получить в Нормандии. Тогда-то командорство значительно увеличило принадлежащие ему земли за счет разных фьефов и городских домов, преимущественно в Руане и Кодебек-ан-Ко. Дом в Кодебеке, точнее, его величественный фасад все еще можно увидеть, тогда как резиденция в Сен-Вобур не сохранилась. От часовни не осталось даже камней, но по счастливой случайности ее витражи были спасены. В свое время их сняли и отвезли в аббатство Сен-Дени. Затем их отреставрировали и поместили в более подходящее место — часовню тамплиеров в командорстве Вильдье-ле-Морепа, которая в наши дни находится в новом городе Сен-Квентен-ан-Ивелин. Это единственные витражи тамплиеров, которые дошли до наших дней. На одном из них изображены Богородица и коленопреклоненный тамплиер, одетый в голубое одеяние и белую шапочку, с маленьким крестом в красном круге. На остальных витражах можно увидеть рыцарей тамплиеров: создатели соблюли цветовую иерархию ордена, представив рыцарей в белых плащах, сержантов, оруженосцев — в черных, с большим красным крестом на плече.

Здание, которое обычно принято называть командорством Женетей, располагавшееся возле леса Румар, неподалеку от Сен-Мартен де Бошервиль, на самом деле было простым домом тамплиеров, подчинявшимся командорству Сен-Вобур. Пусть оно и не сохранилось в первоначальном виде, по крайней мере, у нас есть точный план этого дома и его пристроек. (Сейчас это здание принадлежит одному из членов «Международной группы исследований ордена тамплиеров», который заботливо его реставрирует. Можно надеяться, что эта внушительная постройка, принадлежавшая тамплиерам, будет спасена для будущих поколений.) Этот дом представляет собой просторный жилой комплекс с множеством каминов. Стены сложены из камня. В доме только один этаж и сводчатый погреб. Перед зданием находится круглый колодец. В круглой башне, пристроенной к дому, наверх ведет винтовая лестница. Вероятно, раньше эта башня была выше, чем сейчас, и служила наблюдательным постом: ведь дом, возведенный на возвышенности, господствует над одной из излучин Сены.

Конечно, этот дом не был командорством. Но его значение было настолько велико, что нельзя считать его простой фермой. К несчастью, у нас нет ни одного документа, который помог бы ответить на вопросы, возникающие в отношении этого здания тамплиеров. В Женетей — как и в Жизоре — тайна тамплиеров ощущается сильно как никогда. Дом в Женетей мог быть тайным перевалочным пунктом — поскольку о нем мало что знали — в то время, когда предполагаемое «сокровище» тамплиеров перевозили по направлению к Англии. Путь из Парижа в порт на побережье вполне мог проходить через Жизор, Бургу и Женетей. В этих гипотезах нет ничего невозможного.

Как правило, учреждения тамплиеров в Нормандии пользовались покровительством англо-нормандских государей и благоволением папства. Не забудем, что, по крайней мере, в XII веке ряды крестоносного воинства пополнялись в основном за счет англо-нормандских рыцарей. Командорства и разные орденские дома в Нормандии представляли собой идеальные перевалочные пункты, а также стратегические плацдармы вдоль дороги, ведущей в Лондон, где находилось крупное командорство, чьи представители оказывали сильное влияние на королей из династии Плантагенетов.

Однако главная резиденция ордена Храма во всей Европе размещалась в Париже. Став местом трагедии в годы революции — там пребывала в заточении королевская семья, — парижский Тампль в XIII веке был настоящим городом в городе, государством в государстве. Парижский Тампль был зримым, материальным символом могущества ордена тамплиеров.

В 1143 году король Людовик VII передал рыцарям Храма земли по соседству с Гревской площадью. Братья ордена построили там комплекс зданий и отдельную пристань на Сене. Чуть позже они приобрели заболоченную целину в районе, который в те времена назывался Маре (Болото), а ныне составляет значительную часть третьего и четвертого округов Парижа. Тамплиеры расчистили, осушили и разработали эти запущенные площади: они привлекли к работам многочисленных парижан, которые стали светскими членами ордена, и начали обустраивать свой знаменитый «анклав». Этот анклав представлял собой просторный прямоугольный участок земли, обнесенный стенами высотой в двадцать четыре фута с бойницами и круглыми башнями. В стене были только одни ворота, усиленные двумя большими башнями, и подъемный мост, находившийся напротив современной улицы Фонтен-дю-Тампль. Донжон был, по меньшей мере, трехэтажным; к нему примыкали четыре угловые башни, в одной из которых была лестница. Донжон был построен в южной части участка, на том месте, где сейчас находится улица Эжен-Спулер, между северным углом мерии третьего округа и решетки сквера Тампля.

Почему тамплиеры построили настолько мощно укрепленную и внушительную крепость в пределах Парижа? Зачем они старались отгородиться от остального города, постепенно расширяя границы своих владений за счет жителей некоторых кварталов? Именно в этот момент Святая Земля была утрачена для христиан, и тамплиерам пришлось отступить в Европу. Именно тогда они захотели превратить парижское командорство в «головную» резиденцию ордена и впоследствии исполнили свой замысел. Странно, однако, что крепость, построенная в сердце Французского королевства, была сравнима с самыми неприступными орденскими замками Палестины. Ведь в правление короля Людовика IX Святого они добились покровительства французской монархии, и вроде бы им ничто не могло угрожать в Париже.

Конечно, можно видеть в этой грандиозной постройке символ величия и даже своего рода вызов, брошенный королю. Известно, что в период подъема городов бюргеры, избавившись от опеки со стороны своего сеньора или епископа, тут же стремились построить высокую башню, символ их собственного могущества, напротив замкового донжона и колокольни кафедрального собора. Почему тамплиеры не могли открыто продемонстрировать свою силу и подчеркнуть независимость в отношении королевской власти и епископата?

Есть тем не менее практическое объяснение столь опасного и вызывающего поведения ордена: выбранный тамплиерами квартал вовсе не был безопасным местом. Контингент, живший по соседству с резиденцией храмовников, заслуженно пользовался дурной славой: сегодня бы мы назвали его «разношерстной кампанией», готовой на все. В окрестностях современной улицы Франк-Буржуа находился знаменитый «Двор Чудес», где кишмя кишели воры и убийцы. В этих местах легко могли обокрасть или зарезать, а королевская стража не могла ничего поделать. Более того, с начала XIII века парижский Тампль стал «центральным банком» Западной Европы, и туда даже поместили на хранение королевскую казну. Все это объясняет, почему тамплиерам пришлось окружить свою резиденцию столь мощными укреплениями. Известно, например, что лондонское командорство ордена, также выполнявшее банковские функции, неоднократно захватывали и грабили бандиты. Несомненно, парижские рыцари Храма хотели любой ценой избежать подобных инцидентов. На кону была репутация ордена: разве можно доверять банкирам, которые не умеют уберечь даже собственные деньги?

Ведь тамплиеры, в прошлом бедные рыцари Христа, теперь превратились в настоящих европейских банкиров. Они подзабыли о своей первоначальной миссии, если не сказать, ловко уклонились от нее. Впрочем, как заметил Жорж Бордонов, «не стоило бы совсем отрицать намерения упрочить могущество тамплиеров, его высокое положение в феодальной иерархии». Есть и другая интерпретации: когда орден обрел экономическое могущество первого плана и стал политической силой, с которой приходилось считаться, ему стали завидовать, и можно было ждать иной ситуации в случае изменения условий. Можно даже сказать, что в ордене Храма заранее предвидели события 1307 года: столкновение с королевской властью. Но когда это столкновение все же произошло, тамплиеры не сумели или не захотели воспользоваться полученными преимуществами.

Конечно, на территории парижской резиденции была своя церковь: сначала простая романская часовня, построенная в форме ротонды, чей купол поддерживали шесть колонн. В XIII веке ее перестроили, существенно расширив площадь храма. Часовня превратилась в настоящую церковь.

По поводу этой романской часовни с круглой ротондой возникало немало споров, поскольку это единственное в своем роде здание во Франции, за исключением таинственного храма в Ланлеффе (Кот-де-Норд), который, возможно, и не принадлежал тамплиерам. Напротив, постройки такого образца часто встречались в Англии, например в лондонской резиденции ордена. Некоторые исследователи хотели доказать, что этот архитектурный тип присущ исключительно постройкам тамплиеров, но это абсурдная точка зрения. Помимо храма в Ланлеффе есть церкви, которые начали строить еще до основания ордена Храма, и они во многом сходны с нашей моделью: например, церковь Неви-Сент-Сепулькр, которая датируется 1042 годом. Есть и похожая церковь на Востоке — это Anastasis храма Святого Гроба Господня в Иерусалиме, в подражание которой был построен собор в Ахене. Другие строители также следовали этой модели: так, сходным образом выглядят церкви в Кембридже и Нортгемптоне. «Желание подражать Anastasis сливалось здесь с англо-нормандской традицией, согласно выражению Эли Ламберта, и в более широком смысле, древней оккультной традиции кельтов». Понятно, что храм круглой формы мог прийтись по душе христианизированным кельтам: он навевал воспоминания о прародительском nemeton, то есть священной поляне посреди дикого леса, единственное святилище, которое было у друидов, символизировавшее часть неба (nem), спроецированного на землю. Знаменитый и таинственный храм в Ланлеффе относится именно к этой категории. Долгое время считалось, что это римский храм, но оказалось, что речь идет о простой романской церкви, построенной в XII веке, с ротондой и округлым боковым нефом. По тому же плану возведена и базилика Св. Креста в Кимперле (Финистер). В этом архитектурном типе нет ничего исключительно «тамплиерского»; просто строители первой часовни в парижской резиденции тамплиеров следовали веяниям своего времени.

От парижской резиденции ничего не сохранилось. Госпитальеры, получившие этот комплекс зданий после роспуска ордена Храма, оставались там еще долгое время и, конечно, перестраивали сообразно собственным нуждам. Однако обычаи, связанные с этим местом, просуществовали вплоть до начала Великой Французской революции, в особенности право убежища. Как написал Себастьян Мерсье в «Парижских ночах», «там не нужен труд привратника; приказ об аресте не имеет силы за этими дверьми. Должник может спокойно побеседовать со своими кредиторами стоя на пороге, приветствовать их, взять за руку. Если он сделает шаг за порог, то тут же будет схвачен. Испробовали все средства, чтобы выманить его за ворота, но он остерегался попасть в ловушку». Все это показывает, какими широкими привилегиями пользовались владения ордена.

Но, как известно, камень стареет, и далеко не всегда к нему относятся с должным уважением. Модернизация Парижа в XIX веке и крупномасштабные урбанизационные работы, затеянные бароном Османом, определили судьбу того, что некогда было самым могущественным оплотом тамплиеров в Европе. В наше время за исключением улиц, по-прежнему носящих имя рыцарей Красного креста, лишь нескольких разбросанных обломков напоминают нам о тамплиерах; можно различить следы основания угловой башни старой стены, расположенной между домом № 32 на улице Пикарди и домом № 73 на улице Шарло, или то немногое, что осталось от отеля де Барр, построенного тамплиерами в XIII веке, возле дома № 52 на улице Отель де Виль; на этом месте находится стрельчатый подвал с двумя галереями. На одном из сводов первой галереи высечен герб с крестом тамплиеров. На втором своде изображена розетка с листвой. Некоторые авторы утверждают, что в этом месте происходили обряды посвящения и церемонии, в которых могло участвовать только ограниченное число орденских советников. Но как знать, так ли было на самом деле? Возможно, речь идет о хранилище десятины. Но мы четко знаем, что этот подвал несомненно принадлежал тамплиерам.

Около Парижа, в Морепа (теперь в городе Сен-Кантен-ан-Ивелин), сохранились здания старого и могущественного командорства. Часовня, которую продали в эпоху Великой Французской революции как часть национального достояния, на долгое время превратилась в здание фермы, до тех пор пока не задумали ее отреставрировать и сделать культурным центром. Эту постройку отличают явные черты военной архитектуры: колокольня часовни могла служить наблюдательным постом. Три здания фермы находятся поблизости. Создается впечатление, что это командорство в Вилледье было крупным сельскохозяйственным центром посреди посевных площадей Боса и настоящей зерновой «здравницей» организации тамплиеров.

То же самое мы имеем и в случае с Куломмье, в Бри, где и в наши дни можно увидеть командорство — великолепный комплекс построек XII–XIII веков. Одно время, когда командорство превратили в ферму, его собирались разрушить, чтобы соорудить на его месте жилые помещения для рабочего люда. Но благодаря совместным усилиям историков, археологов и жителей Куломмье это внушительное свидетельство пребывания тамплиеров в этих краях было спасено: с помощью молодых добровольцев, стекавшихся со всей Европы, командорство удалось отреставрировать. Часовня и командорские покои были приведены в состояние, дающее представление об их первоначальном облике. С этого времени командорство стало культурным центром — ведь иногда это единственный способ сохранить от уничтожения наследие прошлого.

Во Франции есть еще одно командорство подобного типа — в Провене (в том же самом Бри). Известно, что в Средние века Провен наряду с Парижем и Руаном был одним из самых значимых городов Франции, где устраивались ярмарки, на которые съезжались купцы со всей Европы. Командорство в Провене было очень богатым: ему принадлежали земли в Вале, возле холма Фонтен-Риоль, один большой дом в Мадлене, в верхнем городе, и другой — перед церковью Св. Креста, не говоря об окрестных угодьях. Это командорство «специализировалось» на торговле вином. Вследствие многочисленных дарений графов Шампанских орден превратился в собственника семидесяти домов и лавок в Провене: большинство из них располагались в самых выгодных для коммерции местах и были окружены садами. Тамплиеры получали постоянный доход с этой недвижимости. Также им принадлежала львиная доля всех мельниц в округе, с которых им также поступало немало прибыли. А поскольку храмовники имели обыкновение предлагать привлекательные цены, число их клиентов беспрестанно росло, вызывая протесты конкурентов. Все это только подтверждает, насколько продуманно тамплиеры управляли своими владениями, и показывает, как они могли преумножить свое состояние благодаря получаемым и сразу же пускаемым в дело доходам: они придавали толчок экономической жизни на пользу потребления. В общем говоря, тамплиеры способствовали лучшему распределению продуктов во всех социальных слоях, подготовив то, что сейчас принято называть обществом потребителей.

Но эта экономическая деятельность, необходимая не только для крестовых походов, но и для самого существования ордена, не освобождала воинов-монахов от их религиозных обязанностей. Это легко понять, если взглянуть на список храмов, которые либо принадлежали тамплиерам, либо были построены под их руководством.

Самым прекрасным примером, без сомнения, является храм в Лане, на нынешней день лучше всего сохранившийся из церковных зданий тамплиеров. Часовня командорства, основанного в XII веке, находится в южной части верхнего города. Часовня выполнена в романском стиле, восьмиугольной формы, с колокольней на крыше и хорами, перерастающими в абсиду со сферическим сводом. Нужно отметить, что алтарная ниша расположена точно напротив церковных врат. Эта церковь в форме многоугольника, которую считают характерной чертой так называемого искусства тамплиеров, на самом деле не имеет ничего общего с церковью Гроба Господня в Иерусалиме; даже если тамплиеры часто прибегали к такому типу постройки, то он вовсе не присущ им одним и существовал задолго до ордена Храма. Некоторые исследователи хотели провести параллель между этой архитектурной формой и Храмом Господним в Иерусалиме, куполом Скалы, которому, как известно, придали форму восьмиугольника. На самом деле в Западной Европе уже существовала традиция восьмиугольных часовен, особенно часовен при кладбищах: например, восьмиугольное здание в Монмориллоне, которое долгое время ошибочно приписывали тамплиерам (в реальности его построили до них). Орденская часовня храмовников принадлежит как раз к этому архитектурному типу: у нее восемь сторон, островерхая крыша с башенкой, и нет круговой галереи. «Но образец ее находится не на Востоке, а в Лане, в аббатстве Сен-Венсан, где при кладбище еще до появления тамплиеров в городе была построена восьмиугольная часовня». Создается впечатление, что восьмиугольная форма связана с древними часовнями при кладбищах: в старой символике зодиака число восемь, соотносящееся со знаком Льва, напоминает о воскресении.

Уже давно считается, что часовня XII века в Меце, подле арсенала, была построена тамплиерами. Явных доказательств тому нет. Тем не менее мы видим там те же характерные признаки: восемь сторон, в каждой из которых пробито окно под аркой. Из проема в восьмой стороне открывается вид на квадратные хоры, которые продолжают апсиду. Скорее всего, там тоже нашло свое место представление о воскресении. Таким образом, очень соблазнительно видеть в восьмиугольной форме жизорского донжона если не руку тамплиеров, то, по крайней мере, их влияние. В любом случае, вспомним, что крепости возводили те же самые строители, что работали над сооружением часовен и кафедральных соборов. Более того, в ту эпоху привычного для нас различия между сакральным и мирским, религиозной и светской сферами жизни еще не существовало. Как следствие, мы вправе считать, что любая конструкция, возводимая с сугубо материальными целями (включая военные укрепления), выполняла и духовную задачу. Но упомяну в который раз, речь идет об общем для всего средневековья феномене: нет ничего, что могло бы указать на явное вмешательство тамплиеров.

Однако как раз такая версия может получить подтверждение на примере командорства Сур, в Босе, около Шартра. Командорство было основано в 1192 году, когда Адель Шампанская, вдова Тибо, графа Блуаского и сенешаля Франции, завещала ордену Храма свои земли и постройки в Суре. Это дарение было признано ее детьми и затем подтверждено королем Филиппом Августом.

Сур стал значимым центром организации ордена, и ему подчинялся дом храмовников в Шартре, основанный в 1225 году, когда строили знаменитый шартрский кафедральный собор. В некоторых кругах так называемых герметистов считают, что в Суре в обстановке строжайшей секретности проводили инициационные церемонии, в которых участвовали только избранные члены ордена, державшие в своих руках настоящие бразды правления. Прибавляют также, что Сур был «Центром центров», местом сосредоточения всего тамплиерского эзотеризма. Почему нет? К несчастью, у нас ни малейшего доказательства. Напротив, легко установить связь между этой тамплиерской традицией, не поддающейся проверке, и реальной исторической традицией, восходящей ко временам Юлия Цезаря, согласно которой область карнутов (то есть шартрский регион), некогда поросшая густыми зарослями лесов, была религиозным центром друидов всей Галлии. Именно там, по словам Цезаря, друиды собирались каждый год в тайном святилище посреди леса (nemeton) и разрешали все возникнувшие вопросы. Поскольку многие из тех, кто принадлежал к герметическим и эзотерическим кругам, были совершенно уверены, что доктрина тамплиеров, по меньшей мере, отчасти унаследована от друидов, весьма соблазнительно было превратить Сур, расположенный в самом сердце Боса, в истинное святилище древних друидов, центр инициации тамплиеров. Проблема, однако, заключается в том, что мы очень мало знаем о друидизме и почти ничего — о доктрине тамплиеров.

Сходные слухи ходили и про Пейн — родину основателя и первого великого магистра ордена Храма Гуго де Пейена или Пейна — и про лес по соседству — Лес Востока. Этот лес разделен на четыре части. К северо-западу находится Малый Восток, в центре — Великий Восток, к северо-востоку — Шпора, и к юго-востоку — лес Храма. Четко известно, что тамплиеры жили в этом лесу, возвели там здания, дома, крепости и фермы. Также совершенно справедливо и то, что этот лес представлял собой надежное укрытие благодаря густым зарослям деревьев и болотам: это место просто идеально подходило для того, чтобы спрятать там что-то. Поэтому и вообразили, будто сокровище тамплиеров зарыто где-то в болотах леса Востока. После того как Святой Грааль напрасно искали в Монсегюре или Гластонбери, решили, что надо вести поиски в лесу Востока, который, по словам некоторых энтузиастов, является не чем иным, как настоящим Броселиадским лесом. Кроме того, если хорошенько поразмыслить, на ум приходит и другая мысль — а ведь лес Востока находится не так уж и далеко от Труа, родины Кретьена де Труа, прославленного французского поэта, который первым заговорил о Граале и его таинственной процессии. Чтобы выдвинуть новую гипотезу, большего и не требуется. Приверженцы этой теории, стремясь придавать ей больше веса, обратили внимание на тот факт, что часть леса называться Великий Восток; исходя из этого они попытались доказать связь между масонами и тамплиерами и свести все к поиску Грааля: дескать, сокровище тамплиеров было не материальным, а духовным — то есть, попросту говоря, Граалем. Почему бы и нет? Ведь Кретьен де Труа, описывая процессию, сопровождавшую Грааль, не сообщил нам, что же именно находилось в сосуде, который он назвал Граалем. Выходит, нам предстоит отвечать на этот вопрос. А если вспомнить, что Гуго де Пейен, основатель ордена Храма, был сеньором этого региона и именно в Труа на церковном соборе 1128 года обнародовали официальный устав тамплиеров, можно еще многое предположить… Но главное в этом деле — не делать поспешных заключений.

Другие авторы утверждают, что сокровище тамплиеров покоится вовсе не в лесу Востока — впрочем, и не в Жизоре. В коммуне Шантене, возле Вильнеф-сюр-Сон — уверяют нас они, — есть один феодальный замок. Местные легенды гласят, что как раз в этом замке, в так называемой «Башне Красоты», и должны были спрятать сокровище — или клад — тамплиеров; ведь в этой самой башне пробито восемь окон, расположенных симметрично по отношению к центру. Снова всплывает знаменитый восьмиугольник, число восемь, которое, напомним, в древнем зодиаке символизировало Льва — воплощение воскресения. Но ничто не указывает, что эта башня была построена тамплиерами. И поскольку ни один исторический документ не подкрепляет эту версию, сочли необходимым провести эксперимент из области иррационального. Так, один известный эзотерик провел в замке Аржини ритуальные церемонии, чтобы вызвать одиннадцать тамплиеров, которые, согласно легендам, охраняли сокровище, скрытое в донжоне. Но, увы! Несмотря на все мыслимые предосторожности и точное соблюдение предписанных ритуальных действий, «духи» отказались открыть место, где покоится сокровище. Они вроде бы упомянули вскользь, что сокровище не имеет никакого отношения к деньгам и философскому камню. По правде сказать, рыцарей Храма подозревали в занятиях алхимией. Настойчивые служители эзотерики продолжили свои поиски и вызвали тень великого магистра Гильома де Боже. Почему именно Гильома де Боже? Потому, что в одном документе, датированном 1745 годом, содержатся упоминания о возможном перезахоронении Гильома в области Аржини. Как бы то ни было на самом деле, призрачная тень тамплиера на вопрос о Великой Тайне, якобы ответствовала, что апокалипсическое время слишком близко, чтобы она могла позволить себе быть разговорчивым. И только потому сокровище ордена Храма в Аржини до сих не удалось найти. Стоит напомнить, что этимологический смысл слова «апокалипсис» означает «откровение».

Все вышесказанное не только не дает никакого объяснения загадке, связанной с тамплиерами, но и рискует отвлечь нас от истинных проблем, которые никогда не были решены, несмотря на то что являются исторической реальностью.

Например, возьмем проблемы Ла Рошели. Все филиалы ордена Храма были созданы ради одной-единственной цели: облегчить коммуникации с средиземноморскими гаванями, чтобы беспрепятственно отправлять в Святую Землю людей, материалы и средства к существованию. Известно, что у ордена в Ла Рошели было крупное командорство и там рыцари-монахи держали торговый флот. Однако всем очевидно, что Ла Рошель не имела никакого отношения к маршруту на Ближний Восток. Конечно, можно предположить, что этот дорогостоящий флот, состоящий из множества кораблей, с личным составом, де-юре принадлежавший ордену Храма, поддерживал связи между Францией, Англией и Португалией, а также Бретанью, которая не была частью французского королевства. Но нет: в XII веках город и порт Ла Рошели входил в состав империи Плантагенетов. Так зачем же тамплиерам был нужен этот флот и что с ним сталось после роспуска ордена? Ответа нет. Но на первых кораблях, достигших берегов Америки, можно было увидеть Красный крест — особенно на судах эскадры Христофора Колумба. Вот в чем странность.

Используя этот факт в качестве отправной точки, некоторые авторы создали настоящую эпопею. Якобы тамплиеры плавали в Америку — после викингов, конечно, чьи открытия сейчас общепризнанны, но зато до Христофора Колумба и Васко де Гама. Забавно, но этот загадочный флот ордена иногда связывали с кельтами, преимущественно с ирландцами. Почему? Точкой отсчета этой «эпопеи» послужила мексиканская легенда, которую мы узнали со слов конкистадоров и их писцов. Согласно этой легенде, в давние времена предки майя Юкатана и Гватемалы видели белых людей, высаживающихся на американском побережье. Корабли их показались майя прекрасными. Сами люди были высокого роста, красивые и голубоглазые. Одеты чужестранцы были в платье диковинного покроя и на груди носили эмблемы в виде переплетенных змей. Высадившись, они якобы стали жить среди майя и учить их. Спустя долгое время некий незнакомец появился в Юкатане. На местном наречии его звали Кетцакоатль, то есть «птица-змея», а на языке майя — Кукулькан, то есть «пернатый змей». Попав в плен в Чечен-Ице, он был брошен в колодец, но выжил. После того как его вытянули наверх, этот странный человек, носивший бороду, стал для индейцев чем-то вроде божества.

Это индейская легенда. Так или иначе, но она была распространена по территории всей Центральной Америки. А уже изобретательные комментаторы связали ее с уэльскими или ирландскими легендами. Сначала с легендой о Мирдине (то есть Мерлине), который, если верить «Триадам острова Британии», вышел в море с другими бардами в направлении некоего «Стеклянного города», но так и не вернулся. Несомненно, речь идет о чистой воды мифологии, а «Стеклянный город» не что иное, как символическое воплощение Другого мира. Однако есть еще одна легенда, которая больше соответствует исторической реальности: легенда о Мадавге (Мадоке), сыне уэльского вождя Овейна Гвинедда, умершего в 1169 году. Этот Мадавг «вышел в море на десяти кораблях с тремя сотнями людей. Неизвестно, куда они отправились». А поскольку в Северной Америке нашли странный монумент, построенный примерно в то же время, что и знаменитый храм в Ланлеффе, вполне оправдано будет допустить возможность высадки кельтских мореплавателей на американском континенте в XII веке. Во всяком случае, это предположение нельзя считать совершенно абсурдным.

Исходя из другой ирландской легенды о прославленном герое Кухулине — который якобы является Кукульканом народа майя — некоторые интерпретаторы разработали курьезную версию: «Поскольку легенда гласит, что примерно в XII–XIII веках другой „белый“ бородач высадился на побережье Юкатана и выдержал сложное испытание, когда его бросили в колодец, разве удивительно, что его стали считать посланником бога Кукулькана?» Известно, что тамплиеры должны были отпускать бороду. Также мы знаем, что у тамплиеров было много серебра, точнее сказать, серебряных монет. А поскольку этот металл был редким в Средние века, встает вопрос: где храмовники достали столько серебра? Отсюда и ответ: «Разве тамплиеры не могли плавать в Америку, особенно в Юкатан, где в избытке было серебряных рудников?» Вопрос не так уж и глуп, как кажется на первый взгляд. Ведь нужно как-то объяснить происхождение орденского серебра и роль флота тамплиеров в Ла Рошели. Можно вспомнить, что индейцы совсем не были удивлены, увидев паруса каравелл Христофора Колумба с крестом тамплиеров, который, кажется, был им знаком. Правда, крест являлся универсальным символом, и далеко не одного христианства. Тем не менее не стоит сразу отбрасывать эту гипотезу, поскольку она заслуживает, чтобы задать вопросы, которых обычно избегают.

Как видно, нет никакой необходимости прибегать к услугам «незримых сил», чтобы запутаться в многочисленных загадках, связанных с тамплиерами. Уже одно их присутствие во Франции окружено такой завесой тайны, что сложно определенно сказать, чем они занимались в действительности и в каких точно местах обосновались. Затем, повторим еще раз, тамплиеров, по крайней мере, рыцарей Храма было очень немного, особенно в Европе: несколько сановников, специалистов, раненых, больных или состарившихся рыцарей, которые не силах были сражаться в Палестине. Другие представители ордена, находившиеся на более низких ступенях иерархии — оруженосцы, рабочие, крестьяне, рабы, — которых привыкли причислять к тамплиерам, на самом деле были подчиненными или союзниками рыцарей Храма. Все это создает дополнительную путаницу.

Поэтому, например, в Бретани внедрение орденских филиалов до сих пор остается тайной, несмотря на документы в нашем распоряжении, и славе — признаться, чаще сомнительной — тамплиеров, сохранившейся в народной памяти. Кажется, что в Бретани было шесть прецепторий ордена. Тамплиеры владели имуществом в доброй сотне пунктов — часовнями, мельницами, амбарами, отдельными домами. Самые крупные командорства находились в Ла Герше (к нему принадлежали резиденции Храма в Рене и Витре) и в Ла Нуе ан Ивиньяк (Кот-дю-Норд). Менее важными были командорства Карентуар (Морбиан) и в Ла Фейе (Финистер), в Нанте и Клиссоне (Луар-Антлантик). Согласно традиции, конюшни в Ла Герше поставляли коней в Святую Землю, Ла Нуе был местом посвящения для монахов-рыцарей, а по пути на Квинтен на дорогах высились красные кресты. Впрочем, остается немало неясностей. Но, в любом случае, можно отметить, что военные ордена старались устроиться поблизости от старых римских дорог и вдоль побережья, возможно, с целью контролировать сухопутные и водные маршруты, ведущие в направлении к Сантьяго де Компостелла.

Топонимика сохранила множественные следы присутствия тамплиеров, которые тем не менее окружены ореолом тайны. Архитектурных памятников осталось немного, и все они довольно скромны: в общем они сводятся к простым часовням с единственным нефом или с одним боковым нефом, маленькой апсидой со сферической сферой, иногда увенчанной колокольней. Как правило, в них нет никаких декораций, как в храме в Клиссоне, с окнами-бойницами и массивными контрфорсами, в ораториях в Лимерзель (Морбиан) и Ла Нуе, или в романской часовне Сен-Кал о, под Белзом (Морбиан), очаровательном островке у берегов Этела, вероятно, подчинявшейся командорству тамплиеров в л'Иль-о-Муэн, от которого ничего не осталось. Редкий декор можно отыскать в Брелевенезом, под Ланньоном (Кот-дю-Норд) и в Мерлевенезе (Морбиан): южные портик украшен масками, розетками и сломанными жезлами. Заметим, что оба топонима включают в себя слово levenez, означающее «радость», и это, наверное, не простая случайность. Почему «красные монахи», которые, кажется, не были непопулярными в XII–XIII веках, остались в народной памяти слугами дьявола, в наказание за свои грехи вынужденными скитаться неприкаянными после смерти, подобно вампирам, преследовать путешественников и утаскивать души грешников в ад? Если и существует в самом деле тамплиерская мифология, то искать ее надо в Бретани.

Конечно, повсюду рассказывали необычные истории про храмовников, но обычно они выглядят менее «дьявольскими». Так обстоит дело с легендами, сохранившимися в Безю, около Ренн-ле-Шато (Од), в таинственном Разе. Зачем, интересно, тамплиеры поселились в этом пустынном крае, вдали от всех, в стороне от основных дорог, на склоне горного пика? И что именно произошло в Безю после 13 октября 1307 года: рыцари Храма, которые жили в этих местах, в отличие от других своих собратьев во Франции, избежали ареста. Быть может, потому, что подчинялись командорству в Ма До, находившемуся на арагонских землях? Или они выполняли специальную миссию? Или обладали особым статусом? В деле тамплиеров из Безю осталось еще множество нерешенных вопросов. Но легендам это не помеха. Одна из них гласит, будто посреди развалин орденских владений в Безю, на дне глубокого колодца, вот уже шесть сотен лет лежит серебряный колокол тамплиеров. И «каждую ночь с 12 на 13 октября он звонит; и тут вы увидите вереницу бледных теней, поднимающихся от заброшенного кладбища к замковым руинам; то умершие тамплиеры; они ищут церковь, их прежнюю маленькую церковь, чтобы отслужить там заупокойную по почившим душам. Зрелище, признаться, довольно впечатляющее».

В других краях также не древние народные легенды задают тон, а интеллектуальные спекуляции, возникающие при виде живописных и интригующих обломков старины. Вот, например, командорство в Арвиле, возле Мондубле (Луар-е-Шер). Здания дошли до нас в практически неизмененном виде, и при желании можно отыскать в них многочисленные алхимические «знаки». Если верить отдельным авторам, то настойчивый поиск может даже открыть путь к философскому камню. Аналой станет воплощением герметического послания, переданного через столетия, а на алтарном покрове виден геральдический пеликан, в котором только глупец не в силах различить символ розенкрейцеров и восемнадцатую ступень шотландского франкмасонства. Конечно, все это возникло гораздо позже ордена Храма; с другой стороны, перед нами — зримое подтверждение идеи, что масоны были продолжателями дела тамплиеров. Вдобавок можно объяснить богатство тамплиеров их знаниями в области алхимии — вообще-то это далеко не непреложный факт, но воображению он вряд ли повредит.

Хорошим примером является и чудесная деревушка Ла Кувертуарад, которая по сей день остается самым волнующим и выразительным памятником истории тамплиеров. Эта деревня находится в самом сердце Косе де Ларсак, в настолько уединенном месте, что в голову невольно приходит мысль: а зачем храмовники туда забрались? В XII веке графы Милло охотно принимали рыцарей Храма на своих землях, и те основали командорство в Сент-Элали, на берегу Сернона. Позднее тамплиеры расширили свои владения и приобрели два важных дополнительных дома: в Ла Кавалерии (название говорит само за себя) и Ла Кувертуарад. Они осели на плато в 1181 году. Сначала им принадлежал один простой дом, но к концу XII века рыцари-монахи были господами уже практически всего Ларсака, что не могло не вызвать зависть и раздражение сеньоров Нана и Рокфейля. Именно тогда Ла Кувертуарад стал важной резиденцией ордена: там проживали пожилые, больные или раненные в бою рыцари. В наши дни деревню все еще окружает стена, построенная в XV веке, которая не имеет никакого отношения к тамплиерам. Самый старый исторический памятник расположен примерно в пяти сотнях метров от деревни: это церковь Сен-Кристоль, от которой остались лишь развалины. Неф этой церкви датируется XI веком, и тамплиеры, поселившись в этих краях, расширили ее еще до того, как в 1249 году построили рядом замок. Современный приходской храм был возведен уже после роспуска ордена. Но, как бы то ни было, Ла Кувертуарад остался одной из тех фантастических деревень, словно выросших из наброска художника, вдохновленного тайнами прошлого. В ветре, веющем над Коссом, можно уловить жалобные стенания рыцарей, не нашедших упокоения в другом мире. В Ла Кувертуараде — если умеешь различать голоса, слышные из далекого прошлого, из нашей памяти, — становится понятно, почему эти странные тамплиеры поселились в таком безрадостном крае, где солнце безжалостно жжет каменистую почву, а ветер, спускаясь с заснеженных горных пиков, леденит кожу. Мечта иногда ближе к реальности, чем пыльные документы, найденные в заброшенной архивной зале. Где безраздельно царит запах плесени.

Итак, тамплиеры крепко хранят свой секрет. Во всех уголках Европы, чьи дороги они исходили вдоль и поперек, рыцари Храма оставили после себя завесу тайны, за которую не так-то легко проникнуть…