Эй! Кто там жнет мой сарпат? — прокричал богатырского роста человек, остановившись под деревом на краю сада и снимая с плеча длинную бамбуковую палку. Его сердитый окрик, как раскат грома, разнесся далеко по окрестностям Гульры. Ну и голос у хозяина! Заслышав этот гулкий, рокочущий бас, случайный прохожий невольно вздрагивал, а птицы с испуганными криками срывались с деревьев. Правда, крестьяне, работавшие в манговом саду Гульры, давно привыкли к зычному голосу своего хозяина. Да иначе и быть не могло: ведь он дневал и ночевал в саду. Здесь все повиновалось его приказу.

Но тот, кто прятался среди высоких стеблей сарпата, словно и не услышал этого грозного окрика.

Досадливо нахмурившись, хозяин Гульры зашагал к сарпатовым зарослям.

На ходу он придирчиво взглянул на свое могучее полуобнаженное тело. Оно было еще крепким, это опаленное солнцем тело старого силача, но кожу уже избороздили бесчисленные мелкие морщинки. А ведь было время, когда за непомерную силу люди прозвали его Хануманом. Ну и могуч же был он тогда, огромного роста, с широкой крепкой грудью и мощными, как слоновый хобот, руками. На многолюдных сходках и ярмарках он без труда прокладывал дорогу своему отцу — Ганджан Сингху. Пробиться через огромную толпу на ярмарке было для него не труднее, чем перешагнуть маленький ручеек. А когда он возвращался домой, не было конца шуткам и веселой возне с младшими братьями и сестрами. Заслышав еще издали его громкий голос, собаки бросались за ворота и с радостным лаем мчались ему навстречу.

На десять косов вокруг каждому человеку знакомо имя хозяина Гульры. Вот почему сейчас, увидев явное неуважение к себе, он испытал такое чувство, будто кто-то грубо толкнул его и не извинился. Так, значит, люди думают, что хозяин Гульры стал стар и уже не может постоять за себя?.. Упругая волна поднимающегося гнева прокатилась по его телу. Э, нет, есть еще сила!.. Зорким хозяйским взглядом окинул он по пути молодое деревцо, сплошь покрытое новыми листочками — в этом году, наверно, будут первые плоды… Он скупо улыбнулся, но тут же его лицо снова помрачнело, и, ускорив шаги, он направился туда, где шевелились торопливо раздвигаемые кем-то высокие стебли.

В зарослях сарпата он увидел Чету-ахира, молодого парня из их деревни. Чету было лет двадцать пять, и его темный с бронзовым отливом мощный торс был похож на пресс маслодавильни. Это он, Чету-ахир, всего за каких-нибудь две минуты положил на обе лопатки знаменитого бенаресского силача Джаггу.

Заметив старика, Чету выпрямился.

— Салам, хозяин!

— Будь здоров, Чету. Что делаешь тут?

— Жну сарпат, хозяин!

— Ну, так с завтрашнего дня чтоб не жал!

— Как жал, так и буду жать! — невозмутимо возразил Чету и, нагнувшись, быстро заработал серпом.

— Вот как, Чету! — глухо загудел голос хозяина Гульры. — Мне понятно, чего ты хочешь. Ну, так ступай сейчас же да позови сюда своих товарищей и кого-нибудь из стариков. Одолеешь меня — не скажу тебе больше ни слова. Но уж если не устоишь, то чтоб и духу твоего тут не было!

Оставив скошенный сарпат, Чету молча пошел к деревне. А через час возле сада уже собралась толпа: окруженные деревенскими зеваками, стояли друг против друга хозяин Гульры, за спиной которого выстроились его братья, и Чету, пришедший с целой ватагой друзей.

Хозяин Гульры спокойно протянул Чету свою руку — мощна была его рука, покрытая сморщенной кожей. Чету схватил ее своею и, скрипнув зубами, сжал изо всех сил, чтобы первым же натиском одолеть противника. От напряжения у него вздулись вены и на лбу заблестели капли пота. Но рука старого борца даже не дрогнула.

— Хватит, Чету, — послышался голос из толпы. — Теперь твоя очередь!

Чету вытянул свою руку, и хозяин Гульры безо всякого усилия, как ребенку, согнул ее в локте да так заломил, что парень вскрикнул от боли. Не проронив ни слова, старик отпустил Чету.

Младший брат старого силача, Деви Сингх, мастер драться на палках, еще раньше, услышав о случившемся, грозился проучить наглого ахира, но старик настрого запретил даже пальцем трогать его. Теперь же, увидев, что ахир побежден, Деви Сингх не сдержался и крикнул:

— Эй, дай-ка я добавлю тебе еще пару горячих!

Старик грозно прикрикнул на брата.

Толпа шумно обсуждала поединок, расхваливая силу и храбрость хозяина Гульры, но сам победитель был мрачен и ни разу не улыбнулся.

Во второй половине месяца пхагун дни полны золотым блеском еще не жаркого весеннего солнца, вечера расцвечены нежно пламенеющими бликами заката, а ночи залиты задумчиво-серебристым сиянием полной луны, плывущей по синему бархатному небу. Жатва уже кончилась, и закрома полны пшеницей и ячменем. Воздух напоен пустым ароматом цветущего манго и нима.

Внезапно налетевший порыв весеннего ветерка догнал приезжую танцовщицу, возвращающуюся под вечер от тхакура. Шаловливо заиграл накинутым на голову концом яркого сари и, резвясь, как ребенок, скинул его на плечи молодой женщины.

Гульмухары встречают эту пору буйным цветением: огненно-красные цветы так густо покрывают ветки, что листьев почти не видно. В багровых лучах заходящего солнца их вершины будто охвачены ярким пламенем. Задумчиво любуется ими старый силач, потом переводит взгляд на синий простор Гомти. Под порывами западного ветерка по реке пробегают легкие волны. Длинные темные тени деревьев протянулись поперек реки, а в просветах между ними вспыхивают бесчисленные золотые блестки.

Все необходимое сложено у хозяина Гульры тут же, в маленьком шалаше: старенькая чарпаи, принадлежности для курения, лопатка, серп, кувшин для воды и длинная бамбуковая палка. Набив табаком чилам. Сукхай подает его учителю. Этот молодой, крепко сложенный парень — хороший ученик. Старик обучает его особым приемам борьбы, передает ему свое искусство. Сукхай стал уже так силен, что может, кажется, поднять на своих плечах всю деревню. Он почтительно называет хозяина Гульры отцом.

— Нынче, отец, к тхакуру новую танцовщицу привезли. — Сукхай смотрит вслед удаляющемуся красному сари и затягивается дымом. — Теперь у него их стало шесть. Но, говорят, такую, какой была когда-то слепая Чамелия, нигде уж не найти.

Устремив неподвижный взгляд на огненные цветы гульмухаров, старик будто не слышит слов своего ученика…

Еще крохотной девочкой стала появляться в их доме Чамелия. Наступал месяц пхагун, и шесть дней подряд во дворе тхакура с утра до ночи звучал барабан и выступали лучшие танцовщицы. Нынешний хозяин Гульры — пятый сын покойного тхакура — был в те годы еще маленьким мальчиком, но на праздниках, сидя рядом с отцом, с увлечением следил за танцами. Однажды, играя во дворе, он схватил за подол дочку одной из танцовщиц.

— Маленький, а дело уже знает! — расхохотался кто-то, а девочка вдруг почему-то громко расплакалась. Ее звали Чамелией. Она была его ровесница.

Шли годы. Снова и снова возвращалась весна. На его глазах Чамелия выросла, стала первой танцовщицей.

Ее голос, стройное, гибкое тело, неуловимо легкие движения ее ног в танце — все восторгало зрителей. А если в толпе появлялся юный сын тхакура, она показывала настоящие чудеса танца. Казалось, на ногах у нее вырастали крылья, и она парила в воздухе, не касаясь земли… Ни она, ни он никому не говорили о своих чувствах, и никто не догадывался о том, что волновало их души в эти мгновения. Сидя на почетном месте, он смотрел на Чамелию восторженными глазами, и всякий раз она затмевала всех танцовщиц.

А потом, получив щедрый подарок, девушка обычно выпрашивала у него еще несколько рупий — только бы подольше поговорить с ним.

— Бери, бери деньги, Чамелия! Считай, что я тебе в долг их даю!

Чамелия только смеялась в ответ, и нежным, как воркованье, был ее голос. Ее высокие, словно налитые весенними соками, груди, изящные точеные руки, нежная кожа, сквозь которую просвечивала горячая кровь, ее огромные глаза, неотрывно следившие за ним, — все звало, манило его к себе. Но ни разу не выдал он своего волнения: страстный призыв, казалось, разбивался о его грудь, как волна разбивается о непоколебимый утес…

Однажды вечером, когда все его друзья ушли на реку, он, закончив гимнастические упражнения, отдыхал, стоя под деревом в манговом саду. Кругом — ни души. День клонился к вечеру, тени от деревьев становились все длиннее. Скоро пора домой. Вдруг чей-то тихий голос окликнул его. Он резко обернулся:

— Чамелия?! Ты?!

В ярком сари, сверкая украшениями, перед ним стояла Чамелия. Высокая, стройная, она показалась ему прекрасной, как богиня.

— Я искала тебя…

— Что-нибудь случилось?

— Я не могла больше ждать… Теперь я все скажу!.. Ты был всегда так добр ко мне… Ты не раз говорил, что даешь мне в долг. И вот… я решила… что пришла пора расплатиться…

Она опустила глаза.

— Расплатиться с долгом? Да ведь я это в шутку говорил, Чамелия! — рассердился он, не сразу поняв ее скрытый намек.

— Долг всегда остается долгом, — тихо сказала она, и лицо ее озарилось робкой, восторженной улыбкой. Невольно залюбовавшись ею, он совсем забыл, что на нем ничего нет, кроме узенькой набедренной повязки. Смутившись, он быстро шагнул вперед, чтобы поднять дхоти, лежавшее между ними. Но Чамелия опередила его и, быстро схватив скомканное белое дхоти, прижала его к груди. Она глядела ему прямо в глаза, и взгляд ее стал внезапно твердым и острым, как кинжал.

— Не хочу, чтобы ты уходил!

Словно густая горячая волна пробежала вдруг по всему его телу.

— Не хочу… Слышишь?.. — шепнула она, и ее глаза опять потеплели, наполнились мягким светом.

Но он уже поборол поднимавшееся из глубины души волнение. Да, он любил ее — но только в те мгновения, когда она кружилась перед ним в танце, словно небесная дева, сошедшая на землю… Он боготворил ее в эти минуты. И даже мысль о том, чтобы владеть ею, казалась ему святотатством!

Вот почему внезапной болью отозвались в его сердце слова Чамелии. Он опустил голову и грустно усмехнулся:

— Так не расплачиваются с долгами, Чамелия!

И сразу словно померкло лицо Чамелии, но в глазах мелькнула отчаянная решимость.

Шагнув вперед, она упала к его ногам, прижалась горячей щекой к его коленям. А он — он не шелохнулся, не ответил на ее призыв. Будь у него третий, огненный глаз, как у бога Шивы, он, не задумываясь, испепелил бы лукавого Камадева, порождающего греховные желания. Но Чамелия была женщиной. Разве он мог поднять руку на женщину?

— Ступай, Чамелия. Эта болезнь скоро пройдет. Твои глаза ввели тебя в заблужденье, — твердо, по-отечески сказал он. И тогда глаза Чамелии испуганно округлились, и он почувствовал, как она вздрогнула всем телом.

Зачем он произнес эти слова?

В тот же год Чамелия ослепла…

— Надо идти, отец! — нарушил молчание Сукхай, прерывая поток его воспоминаний.

— Да, да, замешкались мы, пора домой возвращаться, — невесело усмехаясь, проговорил старик.

Уже совсем стемнело, когда хозяин Гульры возвратился домой. Но не успел он сесть на возвышение, где уже давно были расставлены подносы с едой, как в дверях появился запыхавшийся Деви Сингх. Старший брат удивленно взглянул на него.

— Что случилось?

— Этот воришка Чету… Так ему и надо!

— Что с ним? — нахмурив брови, спросил старик.

— Сам виноват. Ходил чего-то требовать к самому тхакуру. Теперь у них, у подлых, и на это хватает смелости! — отвечал Деви Сингх, презрительно кривя рот.

— Говори дело! — рассердился старик. — Что с ним случилось?

— А я откуда знаю? Говорят, ногу вывихнул, ходить не может… И поделом! Пусть не зарится на чужой сарпат…

Но хозяин Гульры уже бросился к выходу. Даже из дальних деревень приезжают к нему вправлять вывихи, а это ведь Чету, односельчанин… Еда на подносе так и осталась нетронутой.

Темнота сгустилась. Лишь на черном горизонте лежал багровый полукруг луны, словно кусок большого арбуза на подносе. Изредка налетали легкие порывы еле ощутимого ветерка. Забыв про свои годы, хозяин Гульры бежал по деревне. Он думал только о том, что Чету — прекрасный борец, победивший знаменитого Джаггу. Чету сильнее любого из его учеников. Умрет хозяин Гульры — кто тогда, кроме Чету, будет хранить славу деревни?

Вот наконец и хижина Чету. При свете фонаря во дворе толпились люди, а посреди двора, корчась от боли, лежал на земле Чету. Заметив рослую фигуру старого силача, все расступились. Присев на корточки, он осмотрел Чету: да, нога была вывихнута, а на бедре чернел огромный кровоподтек.

— Принесите-ка мне растительного масла, — быстро приказал хозяин Гульры. Уложив Чету на спину, он густо смазал маслом место вывиха и стал осторожно его растирать. Потом, встав на одно колено, резким движением поднял вверх больную ногу. Легкий хруст, сдавленный крик — и сустав был вправлен.

Вздох облегчения пронесся в толпе.

Чету пришел в сознание; его мать и жена плакали от радости. На глазах у Чету тоже блестели слезы.

— Отец… — прошептал он наконец срывающимся от волнения голосом. Хозяин Гульры уложил его поудобней и осмотрелся. Даже в тусклом свете луны было видно, что крыша у хижины Чету совсем провалилась. Так вот для чего ему понадобился сарпат!..

Ранним утром, лишь только первые лучи солнца заиграли на ярко-красных цветах гульмухара, в поле около сада уже вышло несколько работников с серпами.

— Зачем жнут столько сарпата? — удивленно спросил Сукхай.

— Для Чету. У него хижину покрыть надо, — с задумчивой улыбкой отвечал хозяин Гульры.