«Ниже и ниже спускаюсь я…»
Перевод Р.Сефа
Ниже и ниже спускаюсь я,
Ноги устали, шаг неуверен,
Вырос мой счет скорбям и потерям,
Тихо спускаюсь я…
Горный хребет надо мною навис,
Шагом неспешным бреду я вниз,
Воспламеняя любовь к вершинам
В тех, кто растет,
Кто тянется ввысь…
Долог мой путь, пора мне присесть,
Вниз я бреду по отрогам горным.
Край мой!
Останься таким, как есть:
Снежным,
Высоким,
Гордым.
1958
ЗОВЁТ ТЕБЯ.
Перевод В.Звягинцевой
У края тропки
Сена стог…
Родной порог,
Родимый дом
С одним окном
Зовет тебя…
Зовет тебя
И диких роз
Цветущий куст
Там, где ты рос,
В краю камней
И знойных дней,
Зовет тебя,
Зовет тебя…
Огромен свет,
И спору нет —
Цветут цветы
В краю любом.
Отыщешь ты
Не хуже дом,
И сена стог,
И тишь дорог…
Но если ты
Душою всей
Не полюбил
Всего сильней
Свой отчий дом
В краю родном,—
Найдется ль в мире
Уголок,
Где будешь ты
Не одинок?
У озера
На берегу
Родимый дом,
И ты в долгу
Пред огоньком
В его окне.
Тот кроткий свет,
Грустя, любя,
Зовет тебя,
Зовет тебя…
1956
РОДИНЕ.
Перевод М.Максимова
Сперва ты просто для меня была
Моею мамой с теплыми руками,
И умещался мир в оконной раме,
И я была совсем еще мала.
Затем двором ты стала, топольком
И ручейком, звенящим у забора,
С гусятами, плывущими гуськом,
Как желтые кораблики, под гору.
А после стала улицей родной
И школою взыскательной и строгой,
Л улица продолжилась дорогой,
Ведущей вдаль, за горизонт сквозной.
И я узнала, как ты широка,
И не вместить тебя в оконной раме.
Ты стала полем, синими горами,
Призывом паровозного гудка.
Ты стала песнею, слетевшей с губ,
Знаменами октябрьского парада,
И дымом заводских высоких труб,
И гроздьями тугими винограда.
Родной Москвой ты стала для меня,
И вопреки бескрайним расстояньям
Есть у меня ближайшая родня
На сопках и под северным сияньем.
Ты исподволь врастала в жизнь мою,
И сто дорог вели с тропинки горной,
Необозримо стала ты просторной,
Но я тебя повсюду узнаю.
Да, узнаю! Пускай такой ты стала,
Что не обнять и взглядом не объять.
И все-таки, как с самого начала,
Я узнаю в тебе родную мать!
1954
ПЕРЕД ОЧАГОМ.
Перевод К.Ваншенкина
Я вижу: опустившись на колени,
Огонь вздувает бабушка моя,
Чтобы на стенке
Задрожали тени
И над трубою
Поднялась струя.
Чтоб, если гость появится на тропке
Со стороны синеющей гряды,
Нашлись бы —
Миска добрая похлебки,
Огонь,
Глоток вскипающей воды.
Сидит она,
В добро людское веря,
Безропотна, спокойна, нестрога.
Лишь дал бы бог
Раскрыть пред гостем двери
Да поднимался б
Дым от очага.
То утро жизни… Луч лизнул
ступени…
То мой рассвет… О чем-то грежу я.
Тихонько опустившись на колени,
Огонь вздувает бабушка моя.
1956
СКАЗКА.
Перевод Е.Ильиной
На тахте — подушек разноцветный ворох.
Розами усеян бабушкин ковер.
Вьется пламя в печке, слышен треск
и шорох.
И глядят мальчишки на огонь в упор.
Что-то вяжет бабушка. Вяжет и негромко
Тянет, словно нитку, сказку древних дней.
А за дверью вьюга… Поднялась поземка,
Сказочная нитка вьется вслед за ней:
— Жил бедняк на свете. Он пробрался к хану
И похитил дочку. Гневно хан велит:
«Голову срубите вору и смутьяну!»
И за это гору золота сулит.
Слушают ребята сказку молчаливо.
Разве можно лечь им и забыться сном?
Варево над печью что-то говорливо
Булькает, болтает в казанке своем.
…Чьи мечи сверкают? Это кто же мчится?
Гонится за юношей свора палачей.
Выдернул перо он из крыла жар-птицы,
Полетел и скрылся от лихих мечей…
Веселится пламя. Извиваясь, пляшет.
Подскочила крышка вдруг на казанке,
И сказала что-то, поднимаясь, каша
На своем невнятном, странном языке.
Замолчала бабушка. Надо всех кормить.
И волшебной сказки оборвалась нить.
1957
ДОМИК.
Перевод Д.Орловской
Снеговая шубка, ледяная шапка,
Кустики примерзли к ледяным камням.
Подо льдом и снегом — теплый запах
хлеба,
Тихо и уютно около огня.
На тахте узорной мягкие подушки,
Бабушка у печки штопает носок.
За столом читает белокурый мальчик,
Белокурый мальчик учит свой урок.
Радио на стенке говорит негромко.
Ровный, тихий голос каждому знаком.
А ему на печке на своем наречье
Подпевает чайник тонким голоском.
За окошком вьюга, за окошком ветер
Носится по крышам, злобен и жесток.
На окошке в доме весело смеется
Маленький и дерзкий огненный цветок.
1957
HАШ УМНЫЙ ЧАЛО.
Перевод В.Соколова
Выпал снег большой, пуховый,
Солнце выглянуло снова.
И, как бабушка, избушка,
Белую накинув шаль,
Призадумалась о чем-то,
3агляделась вдаль.
А снаружи, под стеною,
Там, где сухо и тепло,
Лапы вытянув, улегся
Умный, добрый наш Чало.
Он не бродит по задворкам.
Он, как полагается,
Не рычит на всех без толку,
В людях разбирается.
Часто воет на луну,
Лаем ночь пугает.
Но на солнце
никогда
Наш Чало не лает.
1956
ПРОДАВЕЦ ЦВЕТОВ.
Перевод В.Звягинцевой
Седой старик в бешмете,
В большой мохнатой шапке
Несет цветов охапки
На радость всем на свете.
С окраины далекой
Идет — спокойный, строгий,
Под ивою высокой
Садится у дороги.
Он знает, что цветами
Путь встречи убирают,
И добрыми руками
Цветы перебирает.
Цветы — его забота,
Вседневное старанье,
Пусть радует кого-то
Цветочное дыханье.
Сидит старик на камне
И в праздники и в будни:
Он зимними руками
Весну приносит людям.
1948
«На окне, покрытом инеем…»
Перевод В.Звягинцевой
На окне, покрытом инеем,
Лес нарисовала вьюга,
А по многим виден линиям
Ветер, прилетевший с юга.
Он с любовью беспримерною
Рисовать цветы старался,
От зимы устал, наверное,
И о мае размечтался.
1953
«Со своей невесткой милой…»
Перевод Е.Ильиной
Co своей невесткой милой
В дни, когда цветет миндаль,
В старый сад я уходила,
В зеленеющую даль.
И под крышей шелестящей
Речь, бывало, поведем
О добро, о зле, о счастье
И о нас самих потом.
Я любила грусть, бывало,
И, печали не тая,
Все невестку обнимала
И расспрашивала я:
— Расскажи мне, если можешь,
Ты о жизни, о любви.
Что всего, всего дороже?
И что выше? Назови!..
Но без слов она глядела
На белеющий миндаль,
И в глазах ее густела
Молчаливая печаль.
Я была ее моложе
И расспрашивала вновь:
— Что же, что всего дороже? —
И она в ответ: — Любовь…
Так мечтали вечерами
Мы с невесткою вдвоем.
Ветерок летал над нами
И над старым миндалем.
1956
«Черноволосая девчонка…»
Перевод И.Миронер
Черноволосая девчонка,
Зажав цветной подол в горсти,
Бредет по дну, смеется звонко
И хочет камешек найти.
Ручей журчит, поет, играет,
Но все находки не видать.
Исканий жажда не стихает,—
Куда идти? И где искать?
И можно ль клад, хоть самый малый,
Найти в бездонной глубине?
Усни, чернушка, ты устала,
Быть может, сыщется во сне…
1956
ПШАТЕНИ.
Перевод В.Звягинцевой
Пшатени — армянская олива,
Вся в янтарных маленьких плодах.
Листья серебристого отлива
Плещут у дороги и в садах.
Этот гибкий ствол и ветви эти
Унести бы в дальние края,
Чтоб везде, на всем на белом свете
Принялась ты, скромница моя.
Чтоб другие страны увидала,
Чтобы стала для других людей
Тем, чем для меня ты с детства
стала,—
Образом Армении моей,
Мужественной и трудолюбивой,
Чтобы людям рассказала ты,
Как живут в стране моей счастливой,
Где и на камнях цветут цветы,
Где порою ветка небольшая
Дарит нам обилие плодов,—
Все бы рассказала ты без слов,
Край далекий скромно украшая.
Пшатени — армянская олива,
Вся в янтарных маленьких плодах,
Листья серебристого отлива
Плещут у дороги и в садах.
Никакой язык не в состоянье
Самым точным словом передать
Милое твое очарованье,
Щедрое горячее дыханье,
Серебристой тени благодать.
1954
КРАСАВИЦА СОНА.
Перевод Т.Спендиаровой
Трудолюбива и скромна
Красавица Сона.
Двух сыновей растит она,
Красавица Сона.
У одного — отцовский рост,
Отцовский строгий нрав,
Весь в мать другой — душою прост,
Собой румян, кудряв.
Печально раннее вдовство,—
Муж не пришел с войны.
Повырастали без него
На радость ей сыны.
Где юность кончиться должна,
Чертой обведена?..
Свежа, как ранняя весна,
Красавица Сона.
О суженом она давно ль
Гадала перед сном!
Теперь невест искать изволь,
Ввести невесток в дом.
— Хоть рост у этой маловат,
Характером тверда.
Но та в работе, говорят,
Проворнее куда.
Быстра и эта, что огонь,
Да жаль, язык остер.
Ей не скажи, ее не тронь,
Тотчас же вступит в спор.
Та домовита, и скромна,
И хороша к тому ж.
Такой красоткой, как она,
Гордиться мог бы муж.
Но школу бросила, — с трудом
Читает по складам!..
Кто недоучку примет в дом
По нашим временам?
Невест найти бы и легко,
И даже не плохих,
Но вам, голубки, далеко
До соколов моих!
Да и к чему в конце концов
Со свадьбами спешить?
Еще успею молодцов
Просватать, окрутить!
Где юность кончиться должна,
Чертой обведена?..
Свежа, как ранняя весна,
Красавица Сона!
О суженом она давно ль
Гадала перед сном!
Теперь невест искать изволь,
Ввести невесток в дом.
— Красива эта, но горда,
А та шумит весь день,
А эта, как щепа, худа,
А та кругла, как пень!
По пальцам счет ведет Сона —
Невест не сосчитать.
Но не подходит ни одна,
Все как-то не под стать.
А парни без забот и мук —
Так, видно, суждено —
Избрали по сердцу подруг
Уже давным-давно.
В страду на поле, на гумне
У них немало встреч
При людях и наедине…
Как сердце уберечь?
И кто ж теперь, пора понять,
Вершит судьбу не сам,
Хоть и в большом почете мать
По нашим временам!
1950
ЗАНЕ.
Перевод М.Петровых
Я опозорилась вконец.
Мне стыд, а людям, верно, смех. —
Ты хороша, ой, хороша,—
Бесстыдник тот сказал при всех.
Я опозорилась вконец.
На днях мы в клубе собрались,
И он сказал: — Танцуй со мной
Иль зацелую, берегись!
Я опозорилась вконец.
Я танцевала с ним одним,
И он потом сказал: — Пойдем
И обо всем поговорим.
Что делать? Встала и пошла,
Я с ним пошла без лишних слов
И приняла из рук его
Охапку полевых цветов.
Я опозорилась вконец
Перед семьей, перед родней.
Бесстыдник тот, обняв меня,
Сказал мне: — Будь моей женой.
Сказал: — Зане, пойдем со мной.
Хозяйкой будь в моем дому.
Что делать мне? Я собралась
И в тот же день пошла к нему.
Как только в дом его вошла,
Все перемыла, прибрала.
Меня свои, наверно, ждут,
А я уже осталась тут.
Я опозорилась вконец.
Я в поле не была три дня.
Мои подружки по звену
Не знают, как понять меня.
Подружки милые мои,
Всему черед на свете свой,
А мой должок в короткий срок
Я отработаю с лихвой.
Лишь не пытайте ни о чем:
Любовь чуждается молвы.
Но если можете, скорей
С меня пример берите вы.
1952
ВОСПОМИНАНИЕ.
Перевод Р.Надеждиной
Сижу одна, и на сердце печально.
Моих родных я вспоминаю молча.
На плитке тихо напевает чайник,
О чем-то близком ласково бормочет.
Я наш домишко на краю селенья,
Невзрачный, темный, с грустью
вспоминаю.
Вот бабушка с работой на коленях
Поет и слезы горькие роняет.
То приумолкнет и вздыхает тяжко,
То заспешит… Вот палец уколола!
Последнюю отцовскую рубашку
Она сейчас для брата распорола.
Над очагом склоняется, вся в черном.
Не позабыть ей горькую утрату!
Но по привычке хлопоча проворно,
На угольках печет лепешку брату.
Я — девочка, мне хватит черствой
корки,
А он — работник, значит так и надо.
Он наш кормилец, и в печали горькой
Он бабушке единая отрада.
Моих родных я вспомнила невольно,
И сердце вновь обожжено тоскою…
Мне жить легко, но как порою больно,
Что ваша доля не была такою!
Живу я в доме чистом и просторном.
Грядущее сияет ясным спетом.
Как помогли вы мне трудом упорным,
А сами и не знаете об этом!
Сижу одна, и на сердце печально.
Моих родных я вспоминаю молча.
На плитке тихо напевает чайник,
О чем-то близком ласково бормочет.
1952
АРОБЩИК МОСИ.
Перевод В.Потаповой
Деревня наша, как ты ни мала,
А всё же сердцу дорога безмерно!
Речонки, что тебя пересекла,
На карте мира не сыскать, наверно.
Река Гручай, как узенький ручей,
В сухом широком русле протекает,
А солнце щедро льет поток лучей
И нашу землю крепко припекает.
Подпорку ладит садовод Гево
К отягощенной персиками ветке.
Сквозь спутанные кудри на него
Глядят в упор девчонки-малолетки.
Вон бабушка к реке ведет купать
Веселых, смуглых голышей ораву.
С трудом неся увесистую кладь,
Шагает ослик через переправу.
Смотрите — от усталости бледна,
Эрик стащить козу не в силах с места.
Коза-то не простая! Ведь она —
Кормилица немалого семейства.
У старика аробщика Моси
Арба в овраг свалилась.
Дело худо!
Теперь сиди, да свой чубук соси
И думай, как поднять ее оттуда.
Угрюмо держат старики совет.
Сбежались босоногие мальчишки.
У них пока еще силенок нет,
Зато готовность, как всегда, в излишке.
Ладонью утирая нот со лба,
Соседей слушает Моси, бедняга.
Слова текут, а сено и арба
По-прежнему лежат на дне оврага.
Я не спала, ворочалась всю ночь,
Придумать мне хотелось непременно —
Как старому аробщику помочь
Втащить наверх его арбу и сено.
Переменилось многое с тех пор.
На гребни гор, на дальние вершины,
Скрестив снопы лучей,
во весь опор
По чистому шоссе летят машины.
В преданье отошло немало бед.
Забылся не один печальный случай.
Но в памяти как будто врезан след
Арбы, лежащей глубоко под кручей.
Я часто вспоминаю эту ночь,
Застрявшую арбу, деревню, детство,
И мысль моя невольно ищет средство,—
Как старому аробщику помочь?
1953
«Мы шли тропой…»
Перевод В.Соколова
Мы шли тропой. От мелкой пыли
Дождя, что падал все лютей,
Уступы скал похожи были
На заблудившихся людей.
Ущелье заполняли тучи.
Коней, скользивших по скале,
Отец мой понукал тягуче,
И голос утопал во мгле.
Туман клоками вис на ветках
Глядевших вниз деревьев редких.
Вдруг из села сквозь белый мрак
К нам доносился лай собак,
И оживлялся конь усталый,
В тумане мордой поводя…
Мы шли тропой. Тяжелой стала
Земля от долгого дождя.
Как мутное пятно, спускалось
С вершины стадо в мгле сырой
И, очевидно, удивлялось,
Что раньше времени — домой.
Внезапно вышел, рассердившись,
Из берегов своих ручей,
И вот он, в реку превратившись,
Гремит все злее и звончей.
Все, кажется, полно тревоги,
Что кто-то с правильной дороги
В природе сбился; кто-то… Кто?
Все мутью серой залито.
И очертания ущелья,
И все цвета из-за того
Смешались, стерлись, потускнели.
За шаг — не видно ничего.
Но кони наши — терпеливы,
Добры, умны — находят путь
Над самой кромкою обрыва
И не хотят с него свернуть.
И только слышится, как в пропасть
Каменья катятся подчас.
И каждый звук вселяет робость
И очаровывает нас.
Но мой отец отлично знает
Лукавость гор, их все пройдя.
С немой усмешкой он внимает
Унылой песенке дождя.
И говорит: — Покуда выйдем
Мы из ущелья!.. — И молчит.
И что-то важное таит.
А что? Не знаем и не видим.
Но раздвигаются теснины.
И красный шар из-за вершины
Встает, гоня остатки тьмы.
И снова полон мир веселья…
Дождем обрызганные, мы
Выходим к солнцу из ущелья.
1956
В РОДНОМ КРАЮ.
Перевод А.Ахматовой
Где тополя стоят, как стражи,
И низко-низко над сухой
Землею пшатовый кустарник
Колючей тянется каймой,
Где, в солнечных лучах рыжея,
На крыше тыквы в ряд лежат,
В листве зеленой грозди пряча,
Льнет долу спелый виноград,
Где, если все окину взором,
Иль просто погулять пойду,
Иль даже выгляну в окошко,
Мне кажется, что я в саду,
И солнце настигает всюду,
Томит луга недвижный зной,
Но вдруг по листьям шелковицы
Промчится ветер озорной…
Там, где звенит в тени оливы
Ручей, рожденный горным льдом,
Там неприметный, молчаливый
Мой дом родной, мой милый дом.
И если я, живя далеко,
Его забуду, не ценя,
Вы от меня не ждите проку,
Добра не ждите от меня!
1954
ЛОЗА ВИНОГРАДА.
Перевод Л.Гинзбурга
Лоза винограда, лоза винограда,
Зеленая молодость нашего сада,
Упрямо внедряешься в камень, в песок
И тянешь и тянешь тугими корнями
Сладчайшую влагу, живительный сок.
Будь вечно зеленой, лоза винограда!
В ветвях твоих тонких — вино молодое.
Ты входишь в мой дом и приносишь
с собою
Веселье и праздник, любовь и отраду,
Ты людям, как песнь, окрыляешь сердца.
Будь вечно зеленой, лоза винограда!
Хочу, чтоб твое увидали цветенье
В каком-нибудь северном, дальнем селенье,
Чтоб ты — уроженка горячего юга —
С годами дошла до Полярного круга,
Искристым вином наполняя стаканы,
Лоза винограда, дитя Еревана.
Хочу, чтоб твои золотистые гроздья,
Пройдя сквозь снегов нерушимый заслон,
Я вились бы к чукчам когда-нибудь в гости
Как зримая явь, а не сказочный сон.
Чтоб там, где металось крыло снегопада,
В краю, где суровые высились льды,
Росли бы деревья, шумели сады.
Будь вечно зеленой, лоза винограда!
Лоза винограда! Да будет вовеки,
Как сок в твоих ветках, добро — в
человеке.
Наполни карасы, наполни бокалы
Вином молодым, чтобы кровь заиграла,
Чтоб пели мы песни душою влюбленной,
Чтоб жизни мы были до старости рады.
Цвети, наливайся, будь вечно зеленой,
Дитя Еревана — лоза винограда!
1950
МОИМ ДРУЗЬЯМ.
Перевод В.Звягинцевой
Если бы мне снова стало
Восемнадцать, двадцать лет
И друзей бы я искала,—
Обошла бы целый свет
И нашла бы вас опять я,
Беспокойные мои.
Разделили б мы, как братья,
Все волненья, все бои,
Все заботы и тревоги,
Все тропинки, все дороги.
Снова быстрыми шагами
Мы отправились бы в путь.
Уж поспорила б я с вами,
Да всерьез, не как-нибудь!
Началось бы все сначала,
Шутки с гневом пополам,
Как бы я на вас кричала,
Не давая спуску вам:
— Ох, беда мне с вами всеми,
Зря на вас я трачу время!
Если бы мне снова стало
Восемнадцать, двадцать лет
И друзей я б выбирала,—
Не нашла других бы. Нет!
Только вас, моих строптивых,
Неуступчивых друзей,
Близких мне во всех порывах
Милой юности моей!
1952
А.Кафанов
. МАРО МАРКАРЯН
Лирические стихи всегда можно с полным на то правом приложить к «личному делу» поэта, ибо они и есть его автобиография, рассказ о себе, искренний и доверительный. Но главное здесь не факты, не те или иные подробности жизни (это была бы просто анкета), а отношение к ним, художественное их осмысление (и это — уже поэзия). И когда поэт вспоминает детство, когда делится своей мечтой, когда радостно, а подчас смятенно говорит о захватившей его любви, когда восхищается мужеством соотечественников, когда воспевает красоту родной природы, когда пишет о своих раздумьях, — все это помогает нам представить автора стихов, понять его характер. Именно таково, отмеченное самораскрытием, творчество армянской поэтессы Маро Маркарян.
На русском языке книга ее стихотворений впервые вышла в 1952 году. И с того времени поэзия Маркарян привлекла внимание читателей. Сборник назывался «Голос матери». Со страниц его прозвучал исполненный теплоты и волненья голос советской женщины, которая любит родину и трудится на благо народа, воспитывает детей и беспокоится за их судьбу.
«Родина и сын» — вот одна из основных тем этого сборника, пронизывающая и все творчество Маркарян, тот воздух, что постоянно придает силы ее поэтическому дыханию. И все же, видит ли она, как «тонкою нитью скользит между скал неугомонный кипучий Араз» или любуется сыном, который «во сне одеяло ручонками скинул, головою кудрявой уткнулся в подушку», одна мысль тревожит ее: на земле неспокойно, «поднять оружье хочет враг над детскою судьбой». И она обращается со страстным призывом ко всем женщинам мира бороться против ужаса новой войны.
Чувства, владевшие Маркарян, были близки всем матерям, простым труженицам. Так стихи становились не только отражением личной жизни поэтессы, но своего рода биографией многих женщин, — поколения, к которому она, Маркарян, принадлежит.
Родилась Маро Егишевна Маркарян 19 декабря 1915 года на Кавказе в деревне Шулавери (теперь Шаумян).
Так описывала много лет спустя Маркарян свою родину.
Вокруг приземистого, сложенного из грубых камней дома, где росла маленькая Маро, раскинулись сады, высились горные кряжи. Мир состоял как бы из трех красок: голубой — неба, зеленой — деревьев, красной — скал. Благодатный край, радующая душу природа. Но жизнь семьи Маркарян в ту нору была тяжелой. Отец упорно трудился, брался за любое дело, которое сулило хоть какой-нибудь заработок, однако справиться с нуждой не мог. Рано потеряв жену, он всю любовь перенес на детей. Ему не удалось получить образования, и все же в деревне, пожалуй, не было человека, который бы так много читал, столько знал, интересовался литературой, театром. Он и в детях своих старался пробудить интерес к знаниям. Как-то из Тбилиси он привез дочери альбом и акварельные краски. И вот на долгие годы основным увлечением Маро становится рисование.
С детства Маро познакомилась и со стихами. Мать ее была, несомненно, наделена поэтическим воображением, — после нее осталась небольшая тетрадка трогательных по своей наивности стихотворений. Да и отец часто сочинял несложные песенки, «от имени дочери». Маро помнила их наизусть, но поэзия все же тогда не захватила ее. Видимо, образное восприятие ею мира пока находило свое выражение только в рисунках. Маро решила серьезно посвятить себя живописи — окончив десятилетку, поступила в Тбилисскую Академию художеств.
Деревенская девушка очутилась в большом, шумном городе. Сколько новых впечатлений, открытий, волнующих вопросов! Вместе со своими новыми друзьями-студентами она посещала выставки, присутствовала на поэтических диспутах. А после — обсуждения, споры. Маро почувствовала желание как-то откликнуться на все те события, в водоворот которых она окунулась. И неожиданно для себя ее потянуло к стихам, мысли словно сами нашли стройную поэтическую форму. Молодая художница все чаще отставляет мольберт, чтобы сесть за стол и наспех набросать пришедшие в голову строки. Наконец она делает решительный выбор и переезжает в Ереван, с тем чтобы продолжать образование в университете на филологическом факультете.
Первые стихотворения Маркарян, появившиеся в печати, обратили на себя внимание свежестью, непосредственностью, бесспорной талантливостью. И вот еще студенткой, и 1937 году она была принята в Союз писателей Армении. Литература стала ее подлинным признанием. Окончив университет, Маркарян некоторое время работает в редакции газеты «Авангард», а затем поступает в аспирантуру института литературы Академии наук республики. Ей захотелось поглубже познакомиться с народным творчеством, она изучает армянский фольклор.
В 1940 году увидел свет первый сборник ее стихотворений. Книга была встречена с интересом: откровенные признания влюбленного сердца, восхищение родной природой, яркие краски, доброта, теплые интонации — вот что привлекало в молодой поэтессе.
Следующая книга Маркарян вышла спустя пять лет, после войны. Она вызвала много споров. Скорбные ноты, которые прозвучали в этом сборнике и которые в какой-то мере были естественны как результат перенесенных в эти трудные годы испытаний, критики сочли за проявление упаднических настроений. Но это было не так. Общий тон поэзии Маркарян продолжал оставаться светлым, жизнеутверждающим. И новая книга «Голос матери», о которой мы уже говорили (на армянском языке она издана в 1951 году), стала свидетельством большого идейного и творческого подъема писательницы.
Немалое значение в формировании художественных воззрений Маркарян имела учеба в Москве на Литературных курсах в 1948–1949 годах. Общение с крупными русскими писателями, дружба со многими поэтами не могли пройти бесследно. Маркарян как-то шире взглянула на мир, стихи ее приобретают большую весомость, глубину.
Маркарян и самой захотелось донести до армянского читателя близкие ей по духу стихи русских поэтов. Бережно, с большим вкусом переводила, например, она стихотворения Сергея Есенина.
В 1955 году издательство «Советский писатель» выпускает на русском языке вторую книгу Маркарян — «Стихотворения». Эпиграфом всего сборника можно было бы считать короткое, но выразительное стихотворение, которое точно воспроизвела по-русски В. Звягинцева, одна из постоянных переводчиц Маркарян:
Два года тому назад в Москве вышла третья книга стихов Маркарян «Лирика» в переводах известных русских поэтов А. Ахматовой, Л. Мартынова, Б. Слуцкого, М. Петровых, М. Львова, К. Ваншенкина и других. И это не случайно, потому что поэзия Маркарян уже вышла за рамки родного языка, стихи ее уже знали, она полюбилась читателю.
За плечами поэтессы теперь — и жизненный опыт, и дни напряженных поисков, и горечь от сознания промелькнувшей молодости, и уверенность в том, что честная строчка «не пропадет даром». Но по-прежнему она остро, свежо воспринимает краски и звуки, как всегда порывиста в выражении своих чувств.
Стихи ее звучат свободно, непринужденно, однако пишутся они труднее — высока требовательность! Хочется сказать как можно точнее, донести до читателя во всей полноте мысли, которые волнуют поэтессу.
Когда-то Маркарян мечтала быть художником, и она действительно стала художником слова, правдивым и взыскательным. За плодотворную литературную деятельность Маро Егишевна награждена орденом «Знак почета».
В настоящее издание поэтесса включила все лучшее, созданное ею за долгие годы поэтического труда. Но это — не итог ее работы, а лишь новая веха на большом, трудном и радостном творческом пути.
А. Кафанов