Телохранители

Дмитрий Рожухин продолжил доклад, но Подседерцев его уже не слушал. На листке рядом с пометками стал рисовать пересекающиеся загогулины. Вошел во вкус и принялся заштриховывать сектора наклонными линиями. Получалось красиво. «В ритме линий ощущается влияние позднего Кандинского», — наверняка глубокомысленно изрекла бы жена, травмированная общением с отечественной богемой. Подседерцев усмехнулся, любой более-менее опытный психолог, взглянув на его рисунок, сразу бы установил, что мысли автора носились где угодно, только не в служебном кабинете. Действительно, вторая половина понедельника — не самое лучшее время для серьезных дел. Но других, увы, у него не было.

Кремлевский Двор и вся дворня — от особо приближенных до последнего дворника — жила одним — выборами. Подседерцев за годы работы в Службе насмотрелся и наслушался всякого, но то, что творилось в эти месяцы, уже не лезло ни в какие рамки.

Хозяин ставил трагифарс своего переизбрания со всепробивающим цинизмом и расчетливостью известного режиссера, охотника за призами международных фестивалей. Подседерцев даже поразился, насколько бывший партийный бонза с ухватками мелкого феодала оказался близок по духу совково-элитарному гению киноиндустрии с хамоватыми манерами светского льва. Оба на бюджетные миллионы ставили пьески собственного сочинения, где, пользуясь служебным положением главную роль героя и спасителя Отечества взяли себе, главную женскую отдали дочкам (пора их в свет выводить и приучать к славе, пора!), на роли второго плана определили родню и ближайших прихлебателей, остальное щедро, как мелочь нищим, раздали всякой шушере. Народу в этом шоу отводилась роль массовки на масленичном гуляний и рукоплещущей массы на премьерном показе. Верные соратники воровали, как во всяком благородном деле, по-черному, в меру потребностей, возможностей и фантазии. Знали — победа спишет любые расходы. А поражение… Его просто не могло быть. Уж кто-кто, а Подседерцев это знал точно.

Агитировали и подкупали другие. Ему досталась черная работа. Сколько рук пришлось выкрутить, сколько предынфарктных состояний спровоцировать, сколько слез раскаяния выжать, сколько компромата организовать и предъявить — об этом никто никогда не узнает. Все работа шла под программным лозунгом шефа СБП: «Власть не отдадим. Вы семьдесят лет правили, дайте теперь порулить нам». Слова эти он произнес с прямотой матроса Железняка перед лидерами «красной» оппозиции после показательной репетиции штурма Думы президентским спецназом. Лидеры «красных» сразу побледнели лицом, и предвыборная драка стала напоминать договорный матч: результат известен и всех устраивает, осталось только положенное время побегать за мячиком.

Подседерцев отложил ручку, поднял взгляд на Дмитрия. Парень ему нравился. Исполнителен, в меру инициативен, знает свое место. Своего бывшего шефа Белова топил грамотно, без перегибов, работая на логике. Подседерцев отметил, что в словах Дмитрия сквозила легкое пренебрежение молодого и жадного до жизни к старому, обреченному уступить место. На этом можно играть, потому что это суть, ее можно скрыть, но не изменить.

— Хорошо, Рожухин. — Подседерцев с трудом подавил зевок. — Память у тебя хорошая. А теперь меня интересует общее впечатление. Прошел год, Белов сильно изменился?

Дмитрий помолчал, продумывая ответ.

— Мне кажется, Борис Михайлович, Белов какой-то озлобленный. Ершистый, конфликтный. Раньше за ним такого не замечал. — Дмитрий пожал плечами. — Я понимаю, что каждый имеет право на собственное видение и мнение, но не может быть особого мнения о принятом руководством решении.

— Да? — иронично усмехнулся Подседерцев. «Никогда человек так не откровенничает о себе, как обсуждая других». — Ты еще молод, Дмитрий, для тебя карьера пока заключается в точном следовании приказам. А Белов отслужил достаточно, чтобы знать, что результат никогда не бывает прямым следствием приказа.

— Что вы скажете, если на каком-то этапе он закусит удила и начнет действовать самостоятельно?

— А такая угроза есть? — насторожился Подседерцев.

— У меня сложилось такое впечатление, — уверенно кивнул Дмитрий.

Подседерцев покрутил в толстых пальцах ручку, несколько раз исподлобья бросил испытывающий взгляд на Дмитрия.

— Это опасно, — протянул Подседерцев. — Белов — опытный оперативник. Но он лишь руководитель среднего звена. Командир исполнителей, не более того. Допускаю, что он, как человек умный и опытный, может догадываться об истинных мотивах тех или иных инициатив руководства. Но он никогда не принимал решений, основываясь на политических мотивах.

— Но он быстро пристегнул политику к предстоящей операции, — вставил Дмитрий.

— Политика для него — абстракция. А для нас — ежедневная рутина. — Подседерцев обвел широким жестом кабинет. — И эта контора не просто единственная реально работающая спецслужба страны, а политическая полиция. Политическая полиция — и ничего больше!

Ему нравилось не скрывать своего цинизма, слишком уж лучистыми при этом делались глаза Дмитрия. Парень явно ловил кайф от приобщения к миру сильных, властных и жестких мужчин. Но не знал, что попал в СБП по достаточно циничным соображениям. Подседерцев, «зачищая» провальную операцию, руководствовался святым правилом кадровых игр: никогда не награждать и не наказывать всех под одну гребенку. Неравенство создает разницу потенциалов, которая и порождает ток эмоций, симпатий, зависти и злобы. Белова, как основного носителя информации, выдавили из ФСБ, Барышникова поощрили повышением, последним перед пенсией, а Дмитрия Подседерцев забрал под свое крыло. Провал охоты за деньгами Дудаева обставили как крупную победу, поощрив всех участников. И заодно лишили их любой возможности покопаться в преданном забвению деле.

— Кстати, о политике, Борис Михайлович, — встрепенулся Дмитрий. — Белов не уверен, что во время выборов кто-то пойдет на теракт. Считает, что все это политические интриги.

— Пусть почитает сводки — по десять звонков на день с угрозами взрыва! И Чечня под боком.

— Звонят шизофреники и школьники. А насчет Чечни… Я был в Буденновске и Первомайском. — Дмитрий выставил вперед твердый подбородок. — Рейд по незащищенным тылам — дело простое. А спланировать и осуществить серьезную акцию в столице, простите, у них на это мозгов не хватит.

Подседерцев резко развернулся, грузно навалился на стол, выложив пудовые кулаки.

— Умный, как я погляжу… Я тебя в Чечню посылал для того, чтобы ты пороху понюхал и на кровь насмотрелся. Но главное, чтобы на своей шкуре убедился, каково бывает, когда за дело берутся наши доблестные генералы. Понравилось, когда в Первомайском мордой в дерьмо сунули? Неужели тогда не понял, что эти дураки в штанах с лампасами не то что страну, собственную дачу защитить не смогут!

— Были такие мысли. И не у меня одного. — Дмитрий побелел лицом. — Я же помню, как ребята бросали в кадрах на стол удостоверения. Половина добиралась из Первомайского своим ходом. Мне один рассказал, что деньги на билет занимал у пехотного майора.

— Вот-вот, — Подседерцев сверкнул глазами. — Дураков у нас столько, что им главное не мешать, все сами развалят.

Подседерцев развернул кресло, подставив грудь холодному ветерку, вырывавшемуся из решетки кондиционера. Как все крупные телом жару переносил с трудом.

— «Офицер по связи»! — хмыкнул Подседерцев, покачиваясь в кресле. — Он тебя за стукача принял, ты не находишь?

— Возможно, — Дмитрий дрогнул голосом.

— Не конфузься, как гимназистка. Белов не дурак, должен понимать, что ты просто обязан на него стучать. Согласен?

— Да.

— С чем согласен — стучать или что Белов не дурак? — поддел его Подседерцев.

— Белов не дурак, значит, в свое время стучал. Иначе до сих пор ходил бы в младших операх, — после секундной заминки ответил Дмитрий.

Подседерцев развернул кресло, по-новому посмотрел на Дмитрия.

— Правильно мыслишь! — Он вновь подставил грудь под струю воздуха. — Только позволь уточнить. Стукач — патология, необходимое зло, с которым надо смириться. К сожалению, многие в такой извращенной форме понимают лояльность руководителю. Своего рода ритуальная жертва божеству. Не думал об этом? — Он удостоверился, что Дмитрий весь превратился в слух. — И занимаются этим отверженные, кого не взяли в команду лидера. А члены команды не стучат, а обмениваются информацией. Действие одно, а суть разная. Информация для команды — капитал, коллективная ставка в игре. Выпадет наша фишка — победим, нет — будет чем заплатить за проигрыш.

— И какую информацию должен добыть я? — Дмитрий, сидевший за приставным столиком, чуть развернул кресло, чтобы лучше видеть шефа.

— Не добыть, а сохранить. — Подседерцев расстегнул две пуговки, распахнул на груди рубашку. — Розыск — дело опасное. Особенно когда отрабатывают «центральный террор». Угроза может оказаться мнимой, а побрякушки на грудь повесят реальные. Вот и рвут когти, копая на километр вглубь. А в условиях такого трудового подъема можно накопать всякое. Мне бы очень не хотелось, чтобы информация о кое-каких наших инициативах попала в чужие руки. Я достаточно ясно выразился? — Он оглянулся на Дмитрия, тот кивнул, но по лицу было видно, что ничего не понял. — Уточняю, нельзя дать повод обвинять нас во всех смертных грехах.

— Зачем же тогда на нас все вешать? — удивился Дмитрий. — Вполне бы хватило СОРМа ФСБ. Кстати, это и насторожило Белова. И так на СБП все косятся, а тут мы еще по собственной инициативе становимся головной организацией по борьбе с политическим терроризмом.

Подседерцев плавно развернул кресло. С минуту молча разглядывал притихшего Дмитрия. Тяжелое лобастое лицо закаменело.

— Это не наша инициатива, — произнес он, понизив голос. — Шефу, чтобы ты знал, эту идею подарили. Отказаться было невозможно. Все ясно? Остальное додумай сам.

Дмитрий отвел взгляд. Он уже кое-что понимал в придворных играх, но что бывают такие подставки, даже не подозревал. В самый канун раздачи наград их Службе грамотно сосватали абсолютно провальное дело. Хозяин шел на выборы, как возвращаются с хорошей попойки. За одну руку его тащила команда «молодых реформаторов», за другую — их заклятые враги. При таком раскладе Хозяин был уверен, что дотащат обязательно, никто не рискнет бросить. А центральное положение гарантировало, что вынужденные компаньоны не набьют друг другу морду. Все знали, что после второго тура к торжественному застолью пригласят лишь одну группу. Усадить по левую и правую руку враждующие группировки — значит испортить себе праздник. Кто-то загодя решил избавиться от конкурентов, услав их на выполнение особо важного задания. И не поспоришь. Телохранители обязаны хранить покой и авторитет Тела, а не плясать перед избирателями.

«А ведь могут еще круче подставить! — ужаснулся Дмитрий собственной догадке. — Шлепнут из гранатомета по кортежу. Или мину подорвут на митинге. А еще хуже — захват заложников. И не в кишлаке, а в Москве, допустим, в офисе агентства „Интерфакс“. Репортажи по всем каналам гарантированы. Хозяин за такое всем пинка под зад даст!»

— Вижу, сообразил, — заключил Подседерцев, внимательно наблюдавший за Дмитрием. — Вот такая тут политика. Твоя задача — не дать засветить наших людей. О любой инициативе Белова, о малейшей догадке, что в стране существует сеть хорошо обученных людей, способных совершить серьезное дело, немедленно докладывай мне. Остальное — моя забота.

— Все понял, Борис Михайлович, — кивнул Дмитрий.

— И еще. Не верь ни единому слову Белова. Все, что он тебе плел, игра в поддавки. Не ты его щупал, а он тебе лапшу на уши вешал. Не обижайся, но это так. — Подседерцев потянул к себе папку, давая понять, что разговор окончен.

Дмитрий встал.

— Кстати, что там произошло у родственника Белова? — Подседерцев хитро усмехнулся. — Вернее, у молодого человека, которого он представил как своего родственника, так будет правильнее.

— Не знаю, — растерялся Дмитрий. — Решил не спрашивать.

— Напрасно. Выглядело бы вполне органично, — цокнул языком Подседерцев. — Вот на этой нестыковочке он тебя и раскусил. Был прекрасный повод сменить тему, тем более что сказал он о своих взглядах на террор достаточно. А ты вместо человеческого любопытства стал демонстрировать служебное рвение.

— Учту на будущее.

— Обязательно! Белов — опер высокого класса, а подвести к нему я могу только тебя. Иначе будет неорганично. — Подседерцев смягчил тон. — Ты уж постарайся.

Дмитрий сделал серьезное лицо.

«Ничего, молодой, потерпишь, — подумал Подседерцев. — Попал в команду, забудь о самолюбии. Здесь, как на корабле, накроют из главного калибра — все дружно ко дну пойдем. И капитан, и юнга».

— Разрешите идти, Борис Михайлович? — Дмитрий привстал.

— Чтобы ты знал, у племянника Белова отобрали права, техпаспорт, а машину отвезли на штрафную стоянку. — Подседерцев усмехнулся, увидев лицо Дмитрия. — Ты что, подумал, что это я организовал? Глупый, элементарное совпадение. Ладно, на сегодня с тебя хватит. Иди домой!

Он через стол протянул Дмитрию руку и, не дожидаясь, пока тот выйдет из кабинета, развернулся лицом к кондиционеру.

 

Профессионал

Белов прошел через проходную, резво сбежал по лестнице и замер, увидев ряд припаркованых вдоль Лубянки машин. Вокруг многих уже суетились хозяева и их пассажиры. Торжественный разъезд сотрудников был в полном разгаре.

— Ты чего, Игорь Иванович? — притормозил рядом Барышников. — Приступ склероза?

— Вроде того. — Белов забряцал ключами. — Вот блин, непруха!

— Неужели угнали? — Барышников округлил глаза.

— Хуже. Дал племяннику покататься, а у него все что можно отобрали, а тачку увезли на штрафную стоянку. — Белов сунул бесполезные ключи в карман.

— Без доверенности рулил?

— Без денег! — Белов с досады сплюнул под ноги. — Морда его, видите ли, подозрительной показалась.

— Ну, я их где-то понимаю. — Барышников глубокомысленно насупил брови. — Племянничка я твоего видел. Шкаф два на два, о загривок оглобли ломать можно. А попросили денег — у него не оказалось. Конечно, подозрительно. Когда это было? — перешел он на деловой тон.

— Утром. Так замотался, что из головы вылетело. Краснопресненская ГАИ, — упредил Белов следующий вопрос. — Решать надо быстро, завтра своих на дачу везу.

— Нет проблем. — Барышников достал из кармана записную книжку. — Постой здесь, я сбегаю звякну одному мужику.

Белов отошел в тень, закурил. Постарался успокоить себя мыслью, что так начавшийся день и должен был завершиться непутево.

Барышников вернулся через десять минут. Судя по лицу, новости принес неутешительные.

— Такие дела, Иванович. Попал ты на бабки. — Он посмотрел на клочок бумажки, зажатый в пальцах. — У племянника доверенность просрочена, так мне сказали. Машина в угоне не значится, но решили дождаться владельца. У тебя два варианта: ехать за ней сейчас, но придется оплатить содержание машины на стоянке. Или приехать завтра после обеда, мой знакомый отдаст бесплатно. Что выбираешь?

— А сегодня и бесплатно он не может?

— Сегодня не его смена. Сам понимаешь, кто что охраняет, тот с этого и имеет.

— Ну, блин, порядки!

— А когда были другие? — Барышников покрутил в пальцах бумажку. — Есть промежуточный вариант. Мужик — мой сосед. Можем сразу вдвоем к нему поехать. Под сто грамм уговорим позвонить в отдел, чтобы тачку сегодня же отдали. Как мысль?

Белов посмотрел вокруг, все плавилось от жары, в воздухе висела осязаемая удушливая дымка. Солнце едва коснулось крыш домов, до заката еще далеко, а ночь, судя по всему, будет душной. Пить в такую погоду ни малейшего желания не было.

— Нет, Михаил Семеныч, после вчерашнего водка в горло не полезет. Да и какая разница: сегодня вечером, но в сиську пьяным, или завтра, но трезвым.

— Разница, заметь, принципиальная! — хохотнул Барышников. — А на дачу как поедешь?

— Да не дача это, развалюха в деревне. Мы грузовик заказали, мой табор до конца лета уезжает. Хотели вещи в грузовик, а сами на машине. Но раз не получается, то не надо и дергаться. В кузове поедут, не развалятся. — Белов кисло усмехнулся. — Да и какая теперь, на хрен, дача!

— Может, пока война не началась, по пиву? — предложил Барышников и сладко улыбнулся, словно в объемное брюхо уже потекла холодная струя живительной влаги.

Белов облизнул сухие губы. Мысль была коварной, но притягательной. Интуиция подсказывала, что домой он сегодня попадет не скоро. И уж точно не трезвым.