Телохранители

Подседерцев машинально прочитал первый лист аналитической записки, приоткрыл второй, пробежал глазами, поморщился и захлопнул папку. Его сосед по этажу, партнер по шахматам, такой же начальник управления СБП, как и Подседерцев, похоже, окончательно тронулся умом.

«Вернее, стал шибко умным, — поправил себя Подседерцев. — Пора Ролдугина из контрразведки переводить в „чистую“ науку, завлабом в Институт космических исследований. Совсем уже от земли оторвался».

В записке, наполовину состоящей из астрологической абракадабры, на основании положения планет и прочих небесных тел делался вывод о неизбежном развале службы к концу нынешнего лета. Может, для звездочета это и было открытием, но Подседерцев, обеими ногами стоящий на земле, а конкретно — в дерьме, а оно им и остается, даже если происходит из самых что ни есть «элитарных» источников, грядущий развал спрогнозировал давным-давно.

Хозяин, с обкомовских времен прозванный Шахматистом за любовь к кадровым этюдам, перед вторым туром выборов не мог не произвести очередную «сильную рокировочку». Эффектно отдав на заклание одних, он получал оперативный простор в игре против тех, кого собирался приблизить. Прием старый, не раз доказавший свою эффективность. Потому что ничто так не дает понять, что Хозяин не просто король на доске, а — гроссмейстер, играющий по собственным правилам. И чтобы понять правила кремлевских игрищ, вовсе не обязательно уходить в научные дебри. В них всегда одна первопричина и одна цель — Власть.

Подседерцев верил лишь в психологию и психиатрию, в них все достаточно научно, соответственно, понятно цивилизованному уму, а главное, как сказал невропат Ницше, «человечно, слишком человечно», соответственно — практично и утилитарно. Серьезное изучение трудов классиков психоанализа и психиатрии стало для Подседерцева лучшей прививкой от ежедневного вынужденного общения с обитателями Кремля, Белого дома и прочих Охотных рядов, иначе такую концентрацию физических недостатков, моральных уродств и психических отклонений выдержать невозможно. А у соседа была идея-фикс — парапсихология.

Очевидно, спасаясь от жестоких реалий жизни и тоски на суше, бывший моряк Тихоокеанского флота Ролдугин ушел в дебри психокинеза, полтергейста и прочей астрологии, как соломенная вдова при запойном муже до слез зачитывается «дамскими» романами.

Ролдугин читал лекции слушателям Высшей школы КГБ с высоких позиций марксистско-ленинского учения, а сам стойко носил в крови и голове вирус «буржуазной лженауки», пока не попал в тепличные условия СБП, где идея-фикс дала бурную поросль идей, концепций и даже методических указаний. Но если решил поставить свои недостатки и комплексы на службу государству, трату бюджетных денег требовалось обосновать. Этот единственный тест перед допуском к халяве сосед прошел с честью. Подседерцев смеха ради и для пополнения своей коллекции кремлевских уникумов пролистал докладную записку, состряпанную соседом.

Первым и обязательным пунктом шло обеспечение безопасности и комфортного царствования Хозяина. Здесь приводился полный комплект мер от массажа по методике Джуны до экстрасенсорной защиты от «насылания порчи». Вторым пунктом, помятуя, что СБП создавался как «мини-КГБ» для персональных нужд Хозяина, сосед указал экстрасенсорную контрразведку и нетрадиционные методики подготовки оперсостава. Третий пункт, как полагается, восхищал глобальностью задач. В перспективе сосед брался применить накопленный опыт в деле обеспечения энергоинформационной и этнопсихологической безопасности России. В приложении, в три раза толще основного документа, приводились многочисленные ссылки на зарубежный опыт и достижения, а самое интересное — на кое-какие факты из оперативной деятельности НКВД.

Трюк сработал. Но «карма», «эгрэгоры» и звезды тут были ни при чем. Подседерцев лично наблюдал ритуал принятия решения, поэтому знал — сработала голая психология, вернее — психопатология нынешних «лиц, принимающих решения».

Шеф, поскоблив ногтями лысину, блеснул хитрыми, глазками и выдал заключение:

— А хрен с ним, хуже не будет.

— Во всяком случае, много денег не проест, а мы получаем еще один кордон на доступ к телу. Операция стара, как мир. Бабу Хозяину, по понятным причинам, подкладывать не станут, а вот домашнего экстрасенса вполне могут сосватать. Нам тут только Гришки Распутина для полного счастья не хватает! — решился тогда перевести решение в практическую плоскость Подседерцев.

— Дело! — ухватил мысль Шеф. — Пусть возьмет на контроль всю шаманскую кодлу и глаз с нее не спускает. Мне нужно знать, кто через их раскрутку отмывает деньги и на каких высоких персон ищет выход. А остальным может заниматься в свободное время и на сэкономленные бабки. В конце концов, у Мальчиша-Плохиша целый институт есть, «Проблем экономики переходного периода», во как! От одного названия офигеть можно. А чего изучают, даже Плохиш не знает. Почему же нам свой НИИЧАВО не иметь! — Шеф продемонстрировал, что в молодости в свободное от охраны партийных вождей время не только играл в волейбол, но и кое-что читал.

— Разумно, — согласился Подседерцев, понимая, что решение все-таки будет принято в сфере психопатологии. — На худой конец, лишняя статья расходов нам не помешает.

Он усмехнулся, вспомнив этот давний разговор. К счастью, научные достижения соседа дальше астрологического прогноза состояния здоровья водителей «членовозов» не применялись. Не тот человек был Первый, чтобы позволить кому-то мешать «княжить и володеть», как его правая задняя с утреннего бодуна захотела. Зря что ли революцию устраивал?

Отсутствие доступа к мозгу и душе Хозяина Ролдугин компенсировал и сублимировал на ближайшем окружении. Своем, естественно. Кончилось все визгом экзальтированной барышни из многочисленной когорты советников по непонятным вопросам. Почувствовав прилипший к вырезу на жакете тяжелый взгляд Ролдугина, она заорала прямо на заседании: «Ролдугин, прекратите лезть мне в подкорку! Хватит меня гипнотизировать, нехристь!» И наманикюренной щепотью принялась открещиваться от смущенного соседа.

Весь ужас был в том, что все присутствующие поверили. И даже «слили» эту историю в газеты. Околокремлевские круги и клоаки еще месяц будоражило слухами, что СБП, кроме классического прослушивания и подглядывания, теперь еще и читает мысли на расстоянии. Шеф прошелся гоголем на очередном теннисном турнире, ведя под ручку Ролдугина, чем окончательно деморализовал стан врагов. Бюджетные рубли, потраченные на Ролдугина, окупились на сто процентов.

Подседерцев согнал с лица улыбку, вспомнив, что у Ролдугина, кроме курьезов, были и достижения. Занятные и, главное, полностью достоверные.

Он подошел к сейфу, небрежно бросил на полку папку с астрологическим прогнозом, перебрал кожаные корешки, нашел нужную папку. Вернулся за стол.

Раскрыл, хмыкнул, прочитав заглавие: «Методы дистантного считывания информации и поиска объекта в оперативно-розыскных мероприятиях». Стал читать, лицо все больше и больше становилось серьезным. Он несколько раз делал пометки на документе только ему понятными иероглифами. Через десять минут он отложил папку, закурил, задумчиво глядя перед собой. Сделав последнюю затяжку, медленно выпустил струйку дыма. Проводил взглядом сизый шлейф, вытянувшийся к решетке кондиционера. Снял трубку местного телефона, ткнул пальцем в клавишу.

— Институт «Ананербэ»? — беззаботно начал он, услышав голос Ролдугина.

— Натюрлих, герр штандартенфюрер! — захохотал Ролдугин, узнав Подседерцева. — Чем обязан, Боря?

— Читаю твою записку, Сережа, — Подседерцев решил для начала потешить самолюбие непризнанного Нострадамуса. — В грусть и тоску ты меня вогнал. Неужели так все серьезно?

— Машины весь месяц выдают одно и то же: «Развал Службы, развал Службы». Мы и методики меняли, и системы прогноза. Буквально все перепробовали: карты Таро, И-Цзин, руны. Об астрологии я уже не говорю. И так и эдак кроим натальные карты — все один хрен. — Он тяжко вздохнул. — А экстрасенсы мои вообще заходятся от предчувствий. Если отбросить шелуху личных образов, то все говорят об одном — мощном вихре негативной энергии, ворвавшемся в наш мир. Получается, что Служба станет его первой жертвой.

— И за что нам такая честь?

— Боря, мы же единственная организация, хоть на что-то еще способная в нынешнем бардаке! — не без апломба разъяснил Ролдугин.

— Понятно. — Подседерцев решил не высказывать свое мнение о родной конторе. — Я тут еще одну папочку пролистал. О экстрасенсах и розыске. Знаешь, впечатляет.

— Отрадно слышать. Борь, ты меня всегда поддерживал, я же знаю. Но, видно, твоего влияния маловато. Не дают хода. Не верят!

— Сереж, прости, но я в аппаратных играх поопытнее, поверь, причина не в самом результате, — забросил крючок Подседерцев.

— А в чем же тогда?

— Да в докладе, естественно! — Подседерцев придвинул к себе папку, открыл на нужной странице. — Положим, нашел ты при помощи экстрасенсов двух супостатов. Десять лет сидели тише воды, ниже травы. Один — в Забайкалье, второй в Приморье. С одной стороны — крупный успех российской контрразведки. Новые методы и все такое прочее. Даже реальная опасность налицо — один за БАМом наблюдал, а второй якобы охотился в районе секретного аэродрома. — Подседерцев выдержал паузу. — Но посмотри на это с другой стороны. На кой хрен врагам наш поросший багульником БАМ? И что мог высмотреть шпион на бетонной площадке в глухой тайге? Над этим аэродромом только мухи с комарами и летали!

— Не скажи, Боря! — возразил Ролдугин. — Аэродром строили для посадки «Буранов».

— И много их там приземлилось?

— Согласен, ни одного. Но площадку планировали переоборудовать в новый космодром.

— А деньги под этот «проект века» дали? И если дали, что, не все разворовали? Да если бы там стоить начали, сразу же всех бичей и охотников на тысячу километров отселили. Спустись на землю, Серега! — Подседерцев сыграл искреннее сочувствие. — Получается, вычислил ты и обезвредил двух идиотов, засланных следить за ударными стройками очередной пятилетки. Начальство их забыло проинформировать что у нас перестройка началась. А когда до их медвежьих углов перемены докатились, было уже поздно. Вывозить ребят долго и хлопотно, вот и определила их в «глубокое залегание». Им надо орден дать за то, что мужественно мыкались со всем русским народом, сидели месяцами без зарплаты и горячей воды. И ни разу не запросили из Центра контейнер со жратвой. Они тебе спасибо не сказали, что избавил их от страданий? Отсидят свое и с чистой совестью вернутся в родной Сеул.

— Тебе смешно? — обиделся Ролдугин.

— Грустно, — тут же сбавил нажим Подседерцев, добившись нужного психологического состояния собеседника. Теперь из того можно лепить все, что душе угодно. — Грустно, что именно в таком ключе о твоей работе и доложили.

— Кто? — мертвой хваткой вцепился Ролдугин.

— Да хрен с ними, Серега! — Подседерцев откинулся в кресле. — Оставь убогих и нищих духом Бог это по его части. Мы-то с тобой делом занимаемся и цену ему знаем.

— Не ты мой начальник, Боря, — печально вздохнул Ролдугин.

А Подседерцев подумал, что желание иметь над собой начальника, к которому полагается ходить на доклад и чьи резолюции, как глас с небес, никогда не вызывают сомнений, не стоит относить к порокам человеческой натуры, коль скоро человек избрал стезю чиновника.

— Слушай, Серега, давай всем нос утрем! — Подседерцев подпустил в голос комсомольский задор. — Я тут дельце кручу. Могу тебя подключить. Докладывать, естественно, буду сам. В нужном ракурсе. В результатах, кстати, не сомневаюсь. Иначе не предлагал бы. — Он подергал крючок, чтобы Ролдугин поскорее захватил наживку.

Тот не заставил себя ждать.

— Боря, чем могу…

— Ты можешь устроить встречу со своими экстрасенсами? Желательно сегодня и побыстрее. — Подседерцев подсек жертву. — Скажем, часов в шесть.

— Та-ак, — В трубке послушался какой-то шелест.

«Листает записную книжку», — догадался Подседерцев. — Смогу, Боря. Обеспечу лучших. Только где?

— На одной квартирке на Масловке. — Подставляться под чужие микрофоны не хотелось. — Назначь им встречу у касс стадиона «Динамо». Запиши телефон явки: 224-56-82. Пусть позвонят, им объяснят, как пройти. А мои ребята все проконтролируют. Лады?

— А мы с тобой?

— Я часиков в пять зайду к тебе и вместе поедем.

— Постой, постой, Боря! А что им сказать?

— Ничего. Для чистоты эксперимента. — Подседерцев знал, что именно такой аргумент подействует на Ролдугина. — Все, до встречи!

Он положил трубку. Сразу же устало опустились плечи, складка на переносье сделалась еще глубже.

«Никто не сможет упрекнуть меня, что я не использовал самый ничтожный шанс, чтобы вывести Службу из-под удара, — сказал он сам себе. — Хотя с радостью сам взорвал бы этот кремлевский гадюшник».

С полчаса Подседерцев наблюдал за ними по монитору: в панель книжной полки вмонтирован «телеглаз», сигнал шел к пульту, установленному в соседней комнате. Видеокамера намного удобнее банальной дырки в стене, Подседерцев то на общем плане рассматривал все троих, увлеченно что-то обсуждающих, то брал крупном планом руки, глаза, рот. Мимика, жесты, позы — то, что называется «невербальное общение» — говорили ему гораздо больше, чем их тонкие досье, любезно предоставленные Ролдугиным. Сам Ролдугин развлекал гостей разговором и, судя по блеску глаз и частым кивкам плешивой головы, наслаждался каждой минутой общения. Подседерцев вдруг поймал себя на мысли, что не следит за ними, а смотрит передачу «Третий глаз», настолько происходящее и произносимое в той комнате отдавало смесью конъюнктуры с шизофренией, столь характерной для всех передач с участием «экстрасенсов». Напоминало общение попсового ансамбля и импресарио, тот же апломб и пафосность, неизвестно на чем основанные, и та же взаимная зависимость друг от друга в расчете на скорые и нехлопотные доходы.

«М-да, Серега Ролдугин не играет, не подыгрывает, а на полном серьезе вместе с ними. — Этому выводу Подседерцев не особенно обрадовался. Скорее, почувствовал брезгливость, словно узнал о неприличной болезни приятеля. Особенно его раздражала какая-то ущемленность Сергея и менторский тон собеседников, которым они комментировали его разглагольствования. Словно академики, принявшие в свой кружок подающего надежды аспиранта. — Естественно, он же без них — ноль без палочки. А они растут в собственных глазах, общаясь с офицером спецслужбы. Получается, не простые шизики, а серьезные люди. Тьфу, у нас даже реклама этот трюк использует: „Методики, разработанные спецслужбами СССР и США“, „Таблетки для секретных агентов теперь доступны всем“, „За этим препаратом безуспешно охотились секретные лаборатории КГБ и ЦРУ, а теперь он — в открытой продаже“. В принципе понятно, мы людей так пыльным мешком трахнули, что они миф о наших всемогуществе и вездесущности переносят на всякое дерьмо в яркой упаковке. Чужие — ладно, а наш-то, наш с какого хрена умом тронулся! Или есть в них то самое могущество?»

Он еще раз прошел камерой по лицам четырех гостей.

Самый пожилой, обрюзгший и неестественно бледный, как вурдалак, сидел, сгорбившись, широко раздвинув толстые короткие ноги. Двойной подбородок лоснился от пота. Вурдалак время от времени вытирал лицо платком, и тогда в кадре возникала дряблая рука в старческих пятнышках. Темные пятна пота расползались по бокам рубашки. Широко распахнутый ворот открывал грудь, поросшую густой седой шерстью.

Второй мужчина, лет сорока пяти, с костистым лицом и тяжелым взглядом, сидел напротив Ролдугина, говорил размеренно и терпеливо, как преподаватель на семинаре у бестолковых студентов, каждую фразу заканчивал мягким хлопком по столу. Слушая других, машинально поглаживал высокие залысины, покусывал чуть оттопыренную нижнюю губу. На безымянном пальце правой руки поблескивал перстень с темным гладким камнем.

Больше всего не повезло с женщиной. Из категории вечных девочек, несмотря на далеко не школьный возраст. Подседерцев специально поймал в кадр ее правую руку, обручального кольца не было. Непоседливая и гомонливая, как галка, женщина встревала в разговор и, захватив его нить, ни за что не желала ее отпускать. Глаза то вцеплялись к лица мужчин, то мутнели и делались по-птичьи бездумными. Именно в эти мгновения женщина и начинала говорить, скороговоркой выстреливая фразы из «Махабхараты» и «Бхагаватгиты», где самое короткое слово содержало минимум пятнадцать букв.

Последний сидел вполоборота к окну, свет падал так, что хорошо рассмотреть его не удавалось. Был он моложе всех, не больше тридцати, голос ровный, какой-то замороженный, начисто лишенный эмоциональной окраски. Фразы короткие, больше для поддержания разговора, чем для активного участия. Когда он потянулся за пепельницей, Подседерцев успел поймать крупным планом лицо. Сразу же поразило выражение: холодное и непроницаемое, как у монаха. Губы, красиво очерченные, были неподвижны и безжизненны, словно прилепленные к лицу. А вот в глазах — живой блеск и неприкрытая ирония. И смотрели они в эту секунду точно в глазок видеокамеры.

Подседерцев посмотрел на часы — пора.

— После моих фраз — панорамой по лицам. А молодого старайся чаще брать крупным планом, — проинструктировал он «технаря», уступая ему место за пультом.

Бесшумно вышел из комнаты. Квартира раньше была коммунальной. Служба через «подшефную» фирму облагодетельствовала жильцов, разбросав их по разным концам Москвы. Ремонт сделали скромный, только бы ликвидировать последствия совместного пребывания на ограниченной площади трех семей, бабки и алкоголика. Для простой агентуры вполне годилось. Возникни нужда — опять же через «фирму друзей» можно забабахать евроремонт и поселить «коммерсанта», чтобы пускал пыль в глаза клиентам, перед тем как разложить их в интимных позах под бдительным оком видеокамеры.

Подседерцев бесшумно прокрался длинным коридором к входным дверям. Постоял, прислушиваясь к разговору за дверью напротив, там Ролдугин, сам того не зная, доводил клиентов до кондиции. Громко завозился с замком, приоткрыл дверь и захлопнул. Успел только изобразить на лице улыбку, как Ролдугин быстро протопал по паркету и распахнул дверь в комнату.

— Юрий Михайлович, ждем, ждем! — Он протянул руку, зачем-то подмигнув, хотя «мэрский» псевдоним Подседерцев не запомнить просто не мог.

— Извините, попал в пробку. — Подседерцев, мимоходом пожав руку Ролдугину, прошел в комнату. Верный правилу «больше трех, руки не пожимают», ограничился общим приветствием:

— Добрый день.

Все дружно кивнули. И сразу же четыре взгляда скрестились на нем, как лучи прожекторов на самолетике в ночном небе. Пожилой посмотрел из-под полуопущенных век, как толстая лягушка на мотылька; мужчина пристально, словно прицеливаясь; женщина, как пичуга, увидевшая что-то блестящее в траве, даже голову свесила набок; молодой — как-то вскользь, задержавшись на руках Подседерцева.

— Юрий Михайлович — виновник нашей встречи, — представил Подседерцева Ролдугин. Указал на свое место в кресле, там камера снимала со спины, а сам приставил к столу еще один стул.

Подседерцев грузно опустился в кресло. Обвел взглядом сидевших напротив. Молодой сидел по правую руку, за Ролдугиным, и снова толком его разглядеть не удалось.

— Как мне вас называть? — спросил Подседерцев, ни к кому не обращаясь персонально.

Ожидал, что первой откликнется женщина, на худой конец — мужчина, но голос подал пожилой.

— Думаю, наши имена, как и ваше, в данном случае не имеют никакого значения, — прохрипел он сквозь тяжелую одышку.

Судя по молчанию, это было общим мнением.

— Хорошо, тогда к делу. — Подседерцев выложил на стол конверт. — Меня интересует один человек. — Он показал фотографию.

Карточка пошла по рукам. Каждый смотрел по-своему: пожилой словно делал одолжение, женщина — пристально, округлив птичьи глаза, мужчина рассматривал лицо на фото дольше всех, нервно покусывая губу, потом передал фотографию самому молодому. Тот лишь мельком взглянул, толкнул по столу к Подседерцеву и отвернулся к окну.

— Что можете о нем сказать? — Подседерцев опять сознательно не обратился ни к кому персонально. Больше всего интересовало, изменит ли его появление распределение ролей в группе. От него не укрылось, что все посмотрели в сторону молодого человека, слово предоставляя ему слово. Но он промолчал.

Тогда начал мужчина:

— Он недавно перенес операцию на брюшной полости. Еще не начал ходить.

— Язва двенадцатиперстной, — уточнил пожилой, промокнув лицо. — Не дурак выпить, хотя это до добра не доведет. В роду — наследственный алкоголизм.

Женщина раскурила длинную сигарету, закинула ногу на ногу. Взгляд стал отсутствующим, смотрела куда-то под стол, очевидно, на носок туфельки.

— Вадим Ильич прав, — произнесла она, на этот раз растягивая слова. — Мальчик рано потерял отца. Какая-то трагедия… Вижу много крови. Правильно… Да, виновата водка. Мальчик это не раз слышал. Мать вышла замуж второй раз, и это стало еще одним ударом по психике ребенка. Рано стал взрослым. В нем живет тяга к насилию, подавлению. Только так, он считает, можно контролировать ситуацию и избежать предательства. Классический невропат. Да! — Женщина встрепенулась. — Он — левша!

— Достаточно, — кивнул Подседерцев. «Все правильно, только мальчику тридцать восемь». — У вас есть, что добавить? — обратился он к молодому человеку.

— Ничего существенного. — Губы растянулись в холодной улыбке. — За исключением того, что вы имеете к нему некое касательство. Предполагаю, по служебной линии.

— Угадали! — не стал таиться Подседерцев. На фотографии был его сотрудник — Коля Великанов. Для чистоты эксперимента выбрал знакомого, в данный момент доподлинно находящегося в известном Подседерцеву месте. — Вы не могли бы определить его местонахождение?

— Это к Майе, — ответил на его взгляд молодой человек.

Майя пожала острыми плечиками, стрельнула глазками в Подседерцева.

— В Москве, где же ему еще быть?

— А конкретно?

Она на секунду прикрыла глаза, глубоко затянулась сигаретой, медленно выпустила дым сквозь свернутые трубочкой губы.

— Там много деревьев… Какой-то парк. — Она еще раз затянулась. — Трамвай… Да, вечером в палате слышно, как мимо идет трамвай. — Сергей Игнатьевич, — обратилась она к Ролдугину, — дайте-ка карту.

Тот послушно достал из внутреннего кармана пиджака буклетик. Развернул на столе.

Женщина, закрыв глаза, повела острым пальцем над картой. Вдруг палец стал сам собой описывать концентрические круги, пока темно-красный ноготь не уткнулся в бумагу.

— Здесь! Белое высотное здание.

Подседерцев молча выжидал, что будет дальше. «Я не Ролдугин, меня на мякине не проведешь! — подумал он, не сводя взгляда с лица женщины, глаз она еще не открывала. — Сначала надо искать рациональное объяснение, а уже потом, если его нет… Лучше не искать вовсе! Фантазия от версии отличается одним — мерой реальности. Дай себе волю, в бытовом убийстве по пьяни первым делом начнешь подозревать марсиан. А моя версия проста. Если верить досье, Майя долго работала на МВД Союза, с Ролдугиным и его людьми почти три года общается, кто-то мог и ляпнуть, где находится госпиталь ФСБ. А догадаться, что Кольку с приступом язвы повезут именно туда, для этого не надо быть Кашпировским».

— Вы мне мешаете! — Майя нервно дернула плечиком. — Спокойно, спокойно… — Она крепче зажмурилась, веки сделались морщинистыми, сразу выдав возраст. — Двухместная палата на третьем этаже. Да… Ваш человек лежит у окна. У окна… — Она распахнула глаза, с улыбкой посмотрела на Подседерцева. — Хотите деталь, чтобы сразу поверили? У него на тумбочке стоит красный термос.

— М-да. — Подседерцев отвалился в кресле. Термос там, действительно, был. Сам видел на прошлой неделе, когда с замом ездили навещать Кольку.

— Внутри что-то противное. — Майя поморщилась. — Бурда какая-то.

Мужчина взял ее за запястье, Подседерцев отметил, что зрачки глубоко запавших глаз на мгновение расширились, как у кошки.

— Майя прекрасно считывает информацию, — произнес мужчина, не отпуская ее руку, — но у нее не хватает логики, чтобы точно встроить ее в ситуацию. Если больной лежит в хирургическом отделении, а, как мы уже знаем, иммунитет у него понижен ввиду постоянной алкогольной интоксикации, почему бы не предположить, что заживление идет сложно, а в термосе нечто, ему способствующее? Горькое и вяжущее на вкус. Так, Майя?

— Да-а. — Она не спешила освободить руку, лишь пошевелила пальцами. — Не мешайте… Горький, странный вкус… Напоминает сургуч.

Подседерцев знал ответ: Великанов сам пожаловался, что жена каждый день приносит эту гадость, от которой с души воротит, как от теплой водки, но пить надо, хотя бы во искупление предыдущих грехов.

— Мумие с горячим молоком, — подытожил мужчина, отпустив руку Майи.

— Да, — подтвердила она. — Приносит женщина.

Подседерцев покосился на притихшего Ролдугина, у того на лице сияла улыбка, как у режиссера после удачного выступления любимых питомцев.

— Коль скоро мы сдали экзамен, может, перейдем к более интересному? — сквозь отдышку просипел пожилой мужчина.

Подседерцев достал еще одну фотографию, протянул ему.

— Пожалуйста, все о нем, с той же тщательностью.

Пожилой всмотрелся в лицо на фото, брезгливо скривился, передал Майе, та склонила голову набок, хмыкнула и передала мужчине. Тот смотрел дольше всех, потом поднял на Подседерцева недоуменный взгляд. До молодого карточка не дошла. Вернее, едва прикоснувшись — фото лежало лицевой стороной вниз, — он придвинул его к Подседерцеву.

— О мертвых или хорошо, или никак, — усмехнулся он.

— Этот человек мертв? — удивился Подседерцев.

— Уже давно, — ответил мужчина.

— Ребята, ну почему сразу же мертв? — встрепенулась Майя. — Возможно, он находится в коме. Поэтому мы его и не чувствуем.

— Скажи еще, что его заключили в магический круг! — поморщился мужчина. — Он не может быть в коме. Подумай сама, почти полгода не подавать признаков жизни, имея за спиной такой четкий образ смерти!

— В тебе говорит несостоявшийся медик, — обиделась Майя. — А я считаю, что в нашем мире возможно буквально все. Бесконечность Вселенной предполагает бесконечное число вариантов в ней. Почему ты рассматриваешь всегда лишь один? Кстати, в коме можно пробыть и дольше!

— Только под аппаратом искусственной жизни, моя дорогая, — начал было мужчина, явно задетый, но тут вмешался пожилой:

— Он мертв. Мертв давно. Тело успело разложиться. — Он восстановил дыхание, потом продолжил: — Этот человек — убийца. За это и поплатился.

— Нет, Леонид Матвеевич, — перекинулась на него Майя. — Солдат не убивает, а отнимает жизнь у врагов. Это принципиальная разница. Просто он чрезмерно отяготил карму, и Колесо Сансары совершило свой оборот.

Следом она выдала длинную фразу, сплошь состоящую из санскритских слов. Мужчина вступил в спор, Ролдугин поддакнул ему — и понеслось.

Подседерцев молча разглядывал фото: открытое мужественное лицо, короткий бобрик выгоревших волос. Майор Слободин, без вести пропавший в Чечне. Он вытер холодную испарину со лба. Поймал острый, испытывающий взгляд молодого. Тот по-прежнему сидел вполоборота к столу, демонстрируя свою полную непричастность к набиравшему обороты спору. Ждал, явно ждал продолжения.

Подседерцев набычился, как боксер перед рывком на противника. Внутри медленно закипала злоба.

«Птички божьи, блаженная нищета! Всегда рядом, всегда готовы, закатив глазки, давать прогнозы, но никогда не разделят ответственности. Цацкаться с ними может только Ролдугин, сам уже умишком тронулся. Либо мы их используем в конкретных целях, либо они нас заставят реализовывать свои бредовые видения».

— Попрошу минутку внимания! — Подседерцев дождался, пока спорящие замолчат. — Скажу сразу, я не отношусь к тем, кто огульно отрицает нетрадиционные методы. Иначе меня бы здесь не было. Конечно, я не столь эрудирован в этих вопросах. — Последовал кивок в сторону Ролдугина. — Но только что имел возможность убедиться, что они открывают широкие перспективы в нашей непростой работе. — Он обвел взглядом притихших экстрасенсов, убедился, что вступление произвело должное впечатление. — А теперь к делу. Нам удалось вычислить преступную группу, готовившую крупный теракт в Москве. — Подседерцев соврал привычно и легко, как умеют только опера. — Исполнителей мы умеем находить и брать. Но меня интересует организатор. К сожалению, у нас ничего на него нет, даже словесного портрета. Человек этот чрезвычайно опасен. Умен, расчетлив, жесток. Умело манипулирует исполнителями. Но он ими легко пожертвует, стоит нам сесть ему на хвост.

— В каком смысле пожертвует? — переспросила Майя.

— Убьет, — коротко ответил Подседерцев. — Он будет подбрасывать нам труп за трупом, чтобы еще больше запутать следы. Мы хотим избежать ненужных жертв и не потерять темпа. Поэтому я обращаюсь к вам за помощью. Возможно ли его вычислить?

— Возможно все, но вероятность отдельно взятого события бывает крайне мала. — Мужчина принялся поглаживать высокие залысины.

«Ты хоть понял, что сказал?» — чуть не сорвалось у Подседерцева.

Пожилой закряхтел, подтянул короткие ноги, перевалился в кресле, вытянул на столе руку. На сгибе локтя, отметил Подседерцев, сально отсвечивала полоска пота.

— Вы употребляете единственное число, Юрий Михайлович. А между тем речь, насколько я понял, идет о преступной группе. Что это — ошибка или позиция? — поинтересовался он.

— Любая организация — продукт невроза ее лидера, — после секундного размышления ответил Подседерцев. — Армия Наполеона — это лишь средство для удовлетворения амбиций Наполеона. Поэтому меня прежде всего интересует лидер.

— Понятно. — Пожилой мужчина удовлетворенно кивнул. — Дайте мне вашу руку. — Он пошевелил короткими пальцами. Прикасаться к этой пухлой лягушачьей ладони не хотелось, но Подседерцев, поборов брезгливость, положил сверху свою широкую ладонь, полностью накрыв лягушачью лапку. — Вы непосредственно связаны с этим делом. Думайте только о нем. Ничего говорить не надо. Просто думайте.

Чтобы сконцентрироваться, пришлось закрыть глаза. Сначала мысли путались, потом он заставил себя вспоминать все этапы, один за другим. Хотел начать со звонка в приемную ФСБ, но память сама собой перекинулась на секретное совещание на скамейке у дома Шефа. Лишь потом все пошло, как в кино, кадр за кадром, эпизод за эпизодом.

Он не видел, как второй рукой пожилой мужчина нащупал кисть женщины, сжал. Та откинула голову и закатила округлившиеся глаза, как неожиданно заснувшая птаха.

Подседерцев почувствовал, что из-под его ладони выскользнула холодная лапка, и открыл глаза. Сразу же встретился с пристальным взглядом женщины. Майя свободной рукой поднесла к губам сигарету, сделала несколько коротких затяжек.

— Достаточно, Леонид Матвеевич. — Она освободила кисть, поморщившись, растерла следы пальцев, оставшиеся на коже.

— Приговор? — с трудом усмехнулся Подседерцев, скрыв нехорошее ощущение, будто проснулся рядом с чужим человеком, страшновато и неприятно от собственной беззащитности, и мыслишка точит — а вдруг что-то болтал во сне, вдруг выползло наружу так хорошо скрываемое днем.

— Только не сейчас, — отрицательно покачала головой Майя. — Мне надо принять меры защиты. Сейчас — просто опасно.

— Да? — насторожился Подседерцев, слишком уж явен был испуг женщины.

— А я — пас. — Леонид Матвеевич достал платок, принялся тщательно растирать взмокшее лицо.

— Я попробую, но результат не гарантирую. — Мужчина о чем-то задумался, потом добавил: — И уж точно не сейчас. Время и место абсолютно не соответствуют.

— Может, объясните бестолковому? — Подседерцев повернулся к Ролдугину, как главному режиссеру этого театра абсурда.

— Действительно, друзья, почему бы сразу не сказать Юрию Михайловичу, что вы жутко напуганы? — раздался насмешливый голос.

Подседерцев резко повернулся к молодому.

— Поясните!

— Думаю, выражу общее мнение, — тот сделал небольшую паузу, достаточную, чтобы пробежать взглядом по лицам коллег. — Ваш клиент находится под защитой сил Зла. Как будто его укрыли черным плащом. Считать какую-либо информацию о нем чрезвычайно затруднительно. И без предварительной подготовки просто опасно.

— Да, такое случается, — подал голос Ролдугин. Но Подседерцев никак не отреагировал, продолжал смотреть на молодого. Тот указал глазами на дверь, губы чуть дрогнули в мимолетной улыбке. Подседерцев догадался, что тот хотел сказать.

— Хорошо, — обратился он к остальным. — Когда и где это возможно сделать?

— Только не здесь и не сейчас, — почему-то потупила глазки Майя.

— Я работаю дома, — сказал мужчина.

— А я даже не собираюсь участвовать. Здоровье, простите, не позволяет, — прохрипел пожилой.

— В таком случае, не смею задерживать. — Подседерцев решил побыстрее закрыть этот балаган. — Буду рад любому, подчеркиваю, любому результату. Подбросишь товарищей до дома? — обратился он к Ролдугину. В предстоящей беседе в его консультациях и комментариях не нуждался. — А я пока чайку поставлю.

— Лучше кофе, — обронил молодой, не сделавший ни малейшей попытки встать.

Пока закипал чайник, Подседерцев рассматривал на мониторе одинокую фигуру, застывшую у окна. Молодой человек ни разу не пошевелился, не говоря уже о том, чтобы пройтись по комнате, поинтересоваться книгами на полках, а заодно и глазком видеокамеры, которую он, вроде бы, вычислил. Нет, он стоял неподвижно, свет, бивший из окна, не позволял различить деталей, и казалось, что он плотно завернулся в черный плащ.

«Становлюсь мистиком, — усмехнулся Подседерцев. — А как им не стать при таких совпадениях!»

Молодого человека звали Виктором Павловичем Ладыгиным. Судя по досье Ролдугина, окончил мединститут с красным дипломом, ординатуру, дипломированный психиатр, увлекся парапсихологией, из-за чего сломал карьеру врача, занялся экспериментальной наукой, за что вместе с руководителем, неким Мещеряковым, был сослан в глубокую провинцию, в Заволжскую психбольницу. Но не пациентами, слава богу. Там, на маленьком острове, в кельях старого монастыря развернулись вовсю, благо дело, надзора никакого не было. Клинику неожиданно ввиду безденежья прикрыли-, и два эскулапа вынырнули в Москве. За год с небольшим Мещеряков наверстал упущенное, став академиком двух самозваных академий, издал пару книг и отметился на международном конгрессе. Виктор предпочитал до сих пор держаться в тени, хотя его незаурядные личные способности и научные труды высоко оценили все, кто получил возможность с ними ознакомиться. Официально Мещеряков с Ладыгиным числились в исследовательском центре при крупном концерне. Отдавали кормильцам лишь малую толику знаний и опыта: тестировали операторов сложных технических комплексов, выдавали прогнозы аварийности трубопроводов и по личному заказу хозяина концерна готовили психологические портреты его партнеров и конкурентов.

Это все, что знал Ролдугин. Подседерцев знал больше, но вместо привычного чувства превосходства опера над персонажем досье, почему-то изнутри росла тревога. Такие пересечения редки и до крайности опасны. Ладыгин был мужем, правда бывшим, некой Насти Ладыгиной, по папе — Столетовой. Именно эта пигалица вычислила Крота, но не успела доложить об этом вездесущему Белову, потому что попала под бандитские пули. Но тот все равно узнал о Кроте и закусил удила. Операция по поиску денег Дудаева, с таким трудом закрученная Подседерцевым, дала сбой, и пришлось срочно рубить концы. Настю от «зачистки» спасло лишь то, что в это время она болталась между жизнью и смертью, а потом еще долго отлеживалась в психушке, поэтому временно вышла из игры, а когда вынырнула на свет, реальной опасности уже не представляла.

«Вот такие пересечения, — подумал Подседерцев. — Интересно, он знает, что его жизнь стала условием договоренности между мной и некими вежливыми господами? Что мы вместе обсуждали, какие концы отрубить, чтобы избежать провала „по цепочке“, и лишь здравый смысл остановил пулю? Эх вы, всеведущие! Знали бы, в каком мире живете, давно бы повесились. Блаженные нищие, ясновидящие слепцы!»

Подседерцев внес поднос с чашками и сахарницей. Поставил на стол.

Виктор обернулся, сел на свое место. На этот раз полностью развернувшись лицом к собеседнику.

«И то — дело», — отметил Подседерцев, подвигая к нему чашку.

— Кофе, к сожалению, растворимый.

— Не суть важно, главное — кофеин. — Виктор сделал маленький глоток. — А что, вкусно!

— Почему вы остались? — сразу же пошел в атаку Подседерцев, едва опустившись в кресло.

— Скорее, зачем, — поправил его Виктор. — Затем же, зачем вы отослали вашего коллегу. Нам необходимо поговорить с глазу на глаз. Разве вы не согласны?

Подседерцев, чтобы не упускать инициативу, зашел с другой стороны:

— Я действительно положил на вас глаз. Мне вы показались гораздо серьезнее этих. — Он, презрительно скривив губы, кивнул на пустующие кресла. — Но зачем же так демонстрировать свою инакость?

— Видите ли, в чем дело, Юрий Михайлович. — Виктор усмехнулся. — Нет в том моей вины. Вам понять сложно, но мои коллеги создали коллективную ауру, а меня в нее не включили. Зрительно, может, это и незаметно, но, поверьте, прекрасно ощущается.

— Мне показалось, что вы особо и не горите желанием присоединиться к этой ауре.

— А зачем? — неподдельно удивился Виктор. — Мы — люди разные, придерживаемся диаметрально противоположных взглядов, зачем же устраивать коммунальное общежитие? Я, конечно, не ставлю под сомнение их профессиональные данные.

— А в чем же разница? — Подседерцев применил известный прием — «пусть пока говорит, о чем болит, а ты мотай на ус». Больше всего человек раскрывается, когда обсуждает других.

— Они — люди, идущие по спирали. Путь достойный, но уж больно медленный. Изменения происходят незаметно, поэтому человек, не сознавая, что стал другим, тащит на себе ненужный багаж прошлого опыта. От этого движение еще больше замедляется, а рано или поздно прекращается вовсе. Тогда или катятся вниз, или всеми силами пытаются удержаться на достигнутом уровне, прежде всего потому, что он значительно выше, чем у простого человека.

— А вы?

— Понимаете, существует круг, замкнутый цикл бытия, как круговорот воды в природе, например. Если верить Ницше, то большинство всю жизнь бредут по кругу, но ввиду краткости земной жизни не успевают этого осознать. Герои и прочие незаурядные личности разрывают круг, превращая его в спираль развития. Но есть еще и прямая, вертикаль, относительно которой вытягивается спираль. Это самый быстрый путь к цели, но он же — самый трудный.

— И по нему вы идете? — Подседерцев смерил взглядом свободно и расслабленно сидевшего в кресле Виктора. Ничего в нем не изменилось, лицо по-прежнему было непроницаемо, как у иезуита.

— Вертикаль — путь еретиков, штурмующих небо. Это требует колоссальной энергии и невероятного отречения от своего, земного «я» ради «сверх-я». А ваш покорный слуга лишь знает, что такой путь существует, и время от времени им пользуется. Вот и все отличие от моих коллег. Они в это не верят, а скорее всего — боятся поверить. Поясню, к чему это приводит. — Виктор закинул ногу на ногу, пристроил чашку на подлокотнике кресла. — Небезызвестный Алистер Кроули, взявший псевдоним Зверь 666, действительно был великим магом. Во всяком случае, он отлично понимал, что делает. Однажды на заседании эзотерического кружка, где дамы и кавалеры с трепетом передавали друг другу древний папирус с заклинаниями египетских жрецов, он во весь голос заявил, что все это чепуха. Ценность свитка в одном — в астрономической сумме, заплаченной за него членами кружка. И взялся доказать, что познавшему истинный смысл магии древние каракули ни к чему. Главное — вера. Кроули взял телефонный справочник и с пафосом и убежденностью, словно магический текст, стал читать его, но задом наперед. Через пять минут он вошел в состояние транса и вызвал дух демона Асмодея. — Виктор достал сигарету, но прикуривать пока не спешил. — Весь трюк в том, что Алистер Кроули знал, для чего составлялись заклинания. Только для одного — достичь измененного состояния сознания. Для этого достаточно, как говорят в школе, «с выражением» читать любую абракадабру. Сознание сопротивляется насилию, ведь оно понимает бессмысленность происходящего. Но рано или поздно капитулирует под натиском убежденности и веры, и наружу выплывает наше подсознание. По сути, происходит расщепление сознания. Термин страшный только для психиатров и их пациентов. На самом деле вы отбрасываете прошлый опыт и по-новому смотрите на привычное и неоспоримое. Стресс новизны будит мощные инстинкты выживания и «память предков», сокрытые в вашем подсознании. Если вы умеете сохранять контроль над собой, то можете творить чудеса.

— И вы умеете это делать?

— Угу, — кивнул Виктор, прикуривая сигарету. — Каждый по-своему. Если обратили внимание. Майя несколько смутилась, когда вы предложили ей немедленно считать информацию. — Виктор хитро усмехнулся. — На людях она это проделывать стесняется. Она у нас поклонница ритуалов женской магии. Вбила себе в голову, что информационный канал у нее открывается в момент оргазма. А так как с мужчинами у нее вечные проблемы, то приходится применять технические средства. Уверен, что сегодня она всю ночь пролежит на полу в магическом круге с жужжащим вибратором между ног.

Подседерцев крякнул, представив себе эту картину.

— А этот? — Он кивнул на кресло, в котором сидел мужчина.

— О, Андрей прибегнет к своему изобретению. Майя всадила шпильку в больное место, когда сказала, что он несостоявшийся врач. Он до сих пор не пережил исключение из мединститута. Пришлось отслужить срочную где-то в Сибири. Там, пока бинтовал пальцы и мазал мазью потертости на ногах сослуживцев, на него и снизошло озарение, что лечить можно и без диплома. Вернулся в родную Казань, наскоро кончил педфак, для общей эрудиции и куска хлеба на черный день, как я понимаю, там и сошелся с кооперативными целителями. Дорос до собственного центра в Москве. Основной доход имеет с продажи некого симбиоза тибетской мандалы, восьмиконечной звезды и мальтийского креста. Говорят, помогает при расстройстве зрения и мочеполовой системы. На эту конструкцию и будет сегодня медитировать.

Подседерцев невольно запустил пятерню в густую шевелюру.

«Вот, блин, попал! — с ужасом подумал он. — Ролдугин, твою мать, пригрел психов под нашей крышей. Шеф узнает, как они информацию добывают, перебьет все компьютеры у него в кабинете. И мне еще перепад дет за их несанкционированный допуск к делу».

— И что, все ваши с таким прибабахом? — недоверчиво спросил он.

— А вы разве видели нормальных художников и артистов? Однако на выставки и в театр ходите. Многие экстрасенсы воспринимают свои пороки и отклонения от нормы как безусловное доказательстве «избранничества» или как плату за дар. Что, поверьте в корне неверно. Самопознание и саморазвитие — в этом истинная цель занятий парапсихологией. Так называемые феномены: от ясновидения до левитации — лишь побочный эффект. Цель одна — достичь контроля сознания над подсознанием. А многие, увы в буквальном смысле теряют разум, отдаваясь тому темному, первобытному, что сокрыто в подсознании Именно там и находится Ад, о котором столько сказа но пустых и высоких слов. Я же — рационалист, в мистике мистическое, простите за каламбур, меня абсолютно не привлекает. Я, прежде всего, ученый, и эзотерика для меня — лишь область знания, еще не переведенная на язык современной науки.

— Вы же сами тут что-то говорили про силы Зла, черный плащ… Разве это не мистика?

— Для меня — всего лишь термин. — Виктор аккуратно раздавил сигарету в пепельнице. — Если имели возможность ознакомиться с прогнозами на данное лето, то наверняка обратили внимание, что все экстрасенсы предупреждают о возможных катастрофах. К сожалению, язык образов у каждого сенса самобытен, порой представляет дикую смесь терминов из самых разнообразных эзотерических учений, густо приправленную профессиональным жаргоном из той области, где он раньше подвязался. Но по сути все говорят о некоем мощном разрушительном вихре, возникшем в нашем мире. А что есть вихрь, смерч? Спираль! Смерч несет разрушение, крушит все вокруг, разрушает сложившуюся инфраструктуру. Временно торжествует Хаос, структуры управления и безопасности не в состоянии выполнять свои функции. Управленцы в таких случаях говорят — системный кризис. Именно поэтому в условиях кризиса никогда не стоит полагаться на правительство. Государство — вот первая и единственная жертва кризиса.

— А общество, люди?

— Люди, естественно, страдают. — Особенного сострадания на его лице Подседерцев не заметил. — Страдают от изменившегося климата в обществе. Как Страдали бы от холодной зимы. Смерти, разводы, болезни — они были, есть и будут. При кризисе их кривая ползет вверх, но и ни один благодатный период не отменил их полностью. Государство — достаточно жесткая конструкция, но ее прочность имеет пределы. А общество по своей сути полиморфно, оно тестообразно, биологично, насквозь пронизано миллионами связей. Чтобы выжить, организм общества вынужден адаптироваться, включая те структуры жизнеобеспечения и самоуправления, которые наиболее отвечают изменившимся условиям. Рано или поздно сообщество людей выделит из себя новую структуру управления, государственные институты: правительство, армию, полицию и прочее. Так что любой системный кризис порождает новую систему. Это закон.

— Вас послушать, все просто и безболезненно, — с сомнением покачал головой Подседерцев.

— Смотря для кого, — бесстрастно ответил Виктор. — Крушение Римской империи — историческая катастрофа. Но подумайте, неужели все ее граждане на следующий же день вымерли, как динозавры? Для крестьянина, раба и солдата трагедия была меньше, чем для Сената, вам не кажется? Крах государства — смерть для его чиновника. Причем смерть при жизни. Сколько живых трупов бывших партийных чиновников блуждает вокруг! Согласен, это колоссальная личная трагедия. Но, поверьте психологу, это всего лишь эмоциональное переживание утраты привычного мирка «согласований», «директив», «партхозактивов». Они жили иллюзией и утрату химеры, которую самозабвенно обслуживали, переживают как типичные невропаты.

— Пожалуй, вы правы. Но вернемся к нашей проблеме. — Подседерцев выложил на стол пачку сигарет, закурил, придвинул к себе пепельницу. — То, что в говорили, чересчур академично, слишком сухо и безжизненно. А вот страх у них, — Подседерцев указа сигаретой на пустующие кресла, — был вполне реальным. Осязаемым, я бы сказал. Чего же они так испугались?

— Не смейтесь: тех самых сил Зла. Вспомните, я сказал — вихрь, смерч. Точнее было бы — тайфун. Да, тайфун. — Он на секунду замолчал, пожевал сухими губами, словно пробовал это слово на вкус. — А где самая безопасная точка в тайфуне? Правильно, в эпицентре. Пока вокруг бушует стихия, там царит полный штиль. Считать информацию о человеке, находящемся в «глазе тайфуна», чрезвычайно сложно. Для этого нужно пробиться через вихри энергии, сквозь своеобразный силовой кокон, которым он себя окружил. Но проблема еще в одном. Энергетический вихрь можно уподобить динамо-машине, за счет вращения создается разность потенциалов. То есть сам вихрь имеет положительный заряд, а в «глазе тайфуна» накапливается отрицательный. О чем это говорит? Человек, находящийся в эпицентре, чужд нам по своей природе, он совершенно иное энергетическое образование. Поэтому попытка установить контакт с ним, даже в виде дистантного снятия информации, чрезвычайно опасна. Молнию видели? Вот так могут «коротнуть» энергетические поля разной полярности. Вполне вероятна серьезнейшая травма, падение энергетического потенциала, болезнь, смерть. А разрушение вашего личного информационного поля будет выглядеть как психическая болезнь. Согласитесь, такая перспектива вряд ли кого-то обрадует.

Подседерцев, до этого сидевший напряженно, подав тело вперед, откинулся в кресле. На несколько минут ушел в себя, требовалось осмыслить услышанное. Больше всего ему не давала покоя абсолютная независимость Виктора, невербуемость, если говорить на профессиональном языке. Качество столь же редкое, как и абсолютный музыкальный слух. Большинство, с кем приходилось общаться, напоминали девиц на выданье или блудливых школьниц, только предложи, грамотно подобрав ключик и не задев самолюбие. Даже у жертвы принудвербовки в подоплеке согласия можно найти тайное мазохистское удовольствие. Виктор, казалось, был бесстрастен, холоден и жесток, как может быть жесток только аскет. А самое опасное — вполне самодостаточен, ничего лишнего в свой выстуженный и выхолощенный мирок привносить не желал. Игры, в которые играют люди, ему были понятны, а поэтому — скучны. Такой на вербовку не пойдет, хоть тресни.

К счастью, в нем не было азарта младореформаторов, сторонников схем и мертворожденных программ. Подседерцев имел несчастье общаться со многими из этого шакальего племени и довольно быстро с брезгливостью уловил, что за крикливой саморекламой и наукоемким пустозвонством Франкенштейнов от экономики стоит банальное желание поскорее обменять протухшие диссертации на кусок госсобственности, обильно политый соусом западных кредитов. А единственный обменный пункт, по твердому курсу конвертирующий бред в реальность, — Кремль. На его приступ они и шли плотным крысиным строем.

«А вдруг?» — мелькнула мысль, и Подседерцев сразу же решил проверить.

— Виктор, вы никогда не задумывались о работе на высший эшелон власти? — «Если примет мысль к обсуждению, я угадал. Это же все равно что у нимфетки спросить, хочет ли она интересно провести время. Глазки сразу выдадут, что намек понят, взвешен, принят. Остальное — дело техники».

— Я же говорил, умный избегает госструктуры, — ответил Ладыгин, сделав маленький глоток кофе.

— А карьера, слава, власть? — не отступил Подседерцев.

— Вам ли не знать, что карьера покупается в обмен на человеческое в человеке. Слава? Кто из нынешних может на нее претендовать? Власть? У нас ее понимают как самодурство барина. Простите, других традиций не имеем. Так что не соблазняйте, не получится.

— Ладно, не буду. Душа ваша мне ни к чему. А вот голова очень нужна. — Подседерцев вновь подал тело вперед, пристроил локоть на стол, сел, полностью развернувшись к Виктору. — Скажите прямо, вы можете найти этого человека?

— Взять за руку и привести к вам — конечно, нет, — усмехнулся Виктор. — Но понять его, постараться предвидеть его поступки… Думаю, да.

— Честно говоря, и этого достаточно. А они? — Подседерцев кивнул на пустующие кресла.

— Возможно, — неуверенно ответил Виктор. — Будут стараться, во всяком случае.

— Вам; как я понимаю, вибраторы и кресты не требуются. — Подседерцев решил подыграть гипертрофированному самомнению собеседника. — Можете сказать что-то уже сейчас?

— Не так много, как вам бы хотелось, но достаточно, чтобы отрезать себе пути для отступления. — Виктор выдержал паузу, но Подседерцев никак на отреагировал на его слова. — Сейчас я могу сказать, что делает этот человек и в чем его основная ошибка. Как мне представляется, он творит типичное действо черной магии. Уловив всплеск негативной энергии, он пытается заняться серфингом на волне цунами, прокатиться на разъяренном тигре, если вам понятны эти образы. Дай Бог, если это просто забава, вроде ночных гонок на мотоцикле по спящему городу, сноуборда и прыжков с парашютом. Извращенное удовольствие от опасности, адреналиновая наркомания.

«Ни хрена себе удовольствие! — вскипел Подседерцев. — Ядерные фугасы под городом. Или… Возможно, Ладыгин прав. Эта сука получает удовольствие, но не от своего страха, а от чужого. Как садист, лупцующий плеткой распятую бабу».

— А он нормален?

— Норма — понятие относительное, — пожал плечами Виктор. — Я бы не спешил ставить диагноз. На вашем месте я бы молился, чтобы он оказался нормальным.

— Это еще почему?

— Если это злодей из голливудского боевика, то есть психопат или невропат, что я отношу к норме, потому что эти отклонения нормальны для популяции двуногих, — то вам повезло. Его действия поддаются просчету, достаточно привлечь серьезных психоаналитиков. А кроме того, болезненное состояние психики может пойти на спад, и он сам потеряет интерес либо даст пик, тогда он утратит над собой контроль и начнет совершать ошибку за ошибкой. Тут вы его и возьмете. Хуже, если совершаемые преступления имеют более глубокую подоплеку. Вот это самое страшное.

— Политика? — Подседерцев сжал кулак.

— Вряд ли его интересует то, что вы называете политикой, — отмахнулся Виктор. — Вспомните, что я говорил о вертикали, пронизывающей спираль. Прямой путь. Вверх или вниз. Перемешайте ложкой кофе в своей чашке, рано или поздно воронка дойдет до дна, так? Вот примерно так и выглядит вихрь энергии. Все смешано, все сорвалось со своих мест, и в этот момент открываются врата в преисподнюю и в небеса. Самое опасное, если этот человек не забавляется, не совершает уголовных преступлений, а пытается взять штурмом небо. Акт страшный, нечеловеческий. Это великий грех! Но не банальное нарушение норм морали и уголовных законов. Это Грех! Не бросить вызов Богу, не стать равным ему, а просто уничтожить Бога. Как вам это нравится?

— Никак. Бред сивой кобылы! — Подседерцев нервно дернул ртом.

— Между прочим, задача решается чрезвычайно просто. Бог — созидатель. По сути — это вечная Жизнь. Значит, нужно не созидать, а разрушать. Разрушать тотально и безжалостно. Большевиков же не зря считали безбожниками за их партийный гимн. Еще не забыли? «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем…». Кстати, гимн — священное песнопение, призывающее Высшее божество. А какое божество они призывали, распевая «мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем»? Напишите «ничем» и «всем» с больших букв, и вы поймете истинный смысл этого заклинания. Бог, по христианской доктрине, есть Все. А что тогда тот, кто при Боге был «Ничем»? — Виктор выждал немного, насладившись недоумением собеседника. — Дьявол. Вечный противник, архивраг Бога. То самое Ничто, которое может только уничтожить. Отбросив теологию, скажу, что это иная энергетика, иная система взаимодействий, иное мироустройство в конце концов. Дьявол не может превратить человека в сверхчеловека. Антибог может создать только античеловека. Можете себе вообразить это существо? Причем как биологическая форма он непременно сохранит человеческие черты. Я вижу ваше недоверие, и оно меня ничуть не шокирует. Вы нормальный человек и просто обязаны не верить. Но тот, неизвестный, кого вы пытаетесь найти, верит! И внутри себя он уже убил все человеческое.

Подседерцев отметил, что впервые Виктор утратил холодное спокойствие. Острые крылья носа нервно подрагивали, в глазах несколько раз вспыхнул пугающий огонек. Но и у самого Подседерцева внутри все перевернулось, версия была дикой, вне всяких разумных норм, но слишком страшной, чтобы от нее отмахнуться.

«Вот они добились своего, — поморщился он. — Теперь я тоже боюсь. Постыдным, животным страхом».

Усилием воли взял себя в руки. Поиграл онемевшими от напряжения плечами.

— Почему вы говорите в единственном числе — «этот человек»?

— Потому, что этот путь — удел одиночек, — медленно произнес Виктор.

Подседерцев уперся взглядом в переносье Виктора и выстрелил вопросом:

— Сам бы так смог?

— Нет. — Виктор не отвел глаз.

— Почему? Знаний же достаточно.

— Это не мой путь. Это — смерть.

— Боишься? — усмехнулся Подседерцев.

— А разве не страх привел вас сюда? — неожиданно ударил Виктор.

— Слушай, а что ты такой холодный? Будто вымерз изнутри, — тут же перескочил на другую тему Подседерцев.

Уловка не скрылась от Виктора, но он лишь чуть дрогнул уголками губ.

— Многие эксперименты пришлось проводить на себе. Очевидно, сказалось.

— А тот человек, о котором мы говорим?

— С такими способностями и знаниями он не мог долго оставаться в тени. Очевидно, он приобрел их в результате психотравмы. Он новичок в нашей сфере, и дай Бог, чтобы его не взяли под крылышко более опытные.

— Итак, ты его можешь установить, — как о решенном сказал Подседерцев. — Когда?

Виктор поставил чашку на стол. Встал, одернул светлые брюки.

— Результат вы узнаете завтра утром, Юрий Михайлович.

— А почему утром?

— Потому что наиболее благоприятное время для такой операции с двенадцати ночи до трех утра. — Виктор сунул в карман пачку сигарет. — Не заставляйте меня объяснять почему, иначе я буду вынужден прочитать лекцию по астрологии.

— Ладно, договорились. — Подседерцев встал. Ростом оказался намного выше и фигурой гораздо крупнее. — Со мной свяжетесь через Сергеева. — Так по давней чекистской традиции от собственного имени произвел себе псевдоним Ролдугин.

Он проводил Виктора до дверей, протянул широкую ладонь.

— Надеюсь, предупреждать не надо о том, что наш разговор… — начал он.

— Не беспокойтесь, никто о нем не узнает, — со странной улыбкой прервал его Виктор.

На том и простились. Подоплеку улыбки он узнал через пять минут, когда, удобно расположившись в кресле, закурил и стал анализировать прошедшую встречу. Только дошел до эпизода с угадыванием термоса на госпитальном столике, как в комнату заглянул «технарь».

— Что еще? — нехотя отвлекся от своих мыслей Подседерцев.

— Борис Михайлович, тут такое дело… — «Технарь» смущенно попереминался с ноги на ногу. — Ну, телись быстрее!

— Запись последнего эпизода… Когда вы вдвоем остались. Накрылась она, короче говоря.

— В каком смысле? — Подседерцев привстал от неожиданности. — Ты что, не записал ни хрена?

— Запись-то есть, да толку. — «Технарь» почесал затылок. — Это не наведенные помехи, клянусь. Я такого в жизни не видел.

— Пошли!

Подседерцев вскочил и, громко топая, прошел по коридору в «технарскую». Пнул дверь.

— Вот смотрите, — высунулся из-за спины «технарь», направил пульт на панель видеомагнитофона.

На мониторе возникла черно-белая картинка комнаты. Окно, кресла, стол. Две темные фигуры, словно вырезанные из картона. Одна на фоне окна, вторая, крупнее — со спины. Двигались, вскидывали темные руки, качали головами. Ни лиц, ни деталей, ни одежды не разглядеть. И ни одного звука.

— Это еще что за немое кино? — Подседерцев стал медленно закипать.

— А звук сразу же накрылся, как вы в комнату вернулись. Это же не звук, а под…6 один. — «Технарь» нажал кнопку на пульте. Из динамика послышались вой и визги, словно бушевала стая мартовских котов. — Я и через фильтры, и по-всякому, Борис Михайлович. Но не наведенные это помехи, клянусь. Я же сразу проверил, ни одного прибора поблизости.

— Ну, блин, шельма! — Подседерцев сжал кулаки. — Экстрасекс хренов… Дэвид Копперфилд!

Он вдруг вспомнил докладные Ролдугина, там среди прочих шуток диверсионного характера у особо продвинутых уникумов было и наведение помех на электронное оборудование.

— А что это было, Борис Михайлович? — вежливо поинтересовался «технарь», сообразив, что молнии в его голову не полетят.

— Правильно сказал, под…6, — усмехнулся Подседерцев. — Но не самое страшное, что могло быть. — Посмотрел на часы. — Ладно, наведи здесь порядок и можешь идти домой.

Сам поехал в Службу. Это у нормальных людей вечером кончается рабочий день. Когда идет активный розыск, самый пик активности падает на вторую половину дня.