Профессионал
Белову не составило труда засечь «хвост». Топали от самой Лубянки, вежливо, но настойчиво. Один из них надежно заблокировал вход в метро, пристроился у лотка с газетами. Остальные рассыпались вокруг,
Пришлось пройти мимо, к Чистым прудам. Белов выбрал скамейку, сел на самый краешек, достал сигареты. По бульвару медленно прокатился невзрачный «жигуленок», тормознул так, что обогнуть пруд и сесть «на хвост» машине, которую попытается поймать Белов, труда не составит.
«Почему не берут? — насторожился Белов. — Можно же. Место просто идеальное. Ждут команды или играют?»
Он был достаточно профессионален, чтобы не питать иллюзий. Побег — не удача, ему просто дали уйти. Если бы решили не упускать, проще было дать команду Константинычу, тот вкатил бы двойную дозу, и никаких проблем. Звонок, вызвавший Константиныча из кабинета, к случайному совпадению не отнесешь. А разговор с Барышниковым — просто форменный пинок под зад.
Белов досадливо поморщился, вспомнив прощальные слова Барышникова.
«Старая школа, ничего не скажешь. Со слезой работает. А может, правду сказал про рапорт. Написал бы в понедельник, сегодня бы не извалялся в дерьме».
Безликий дядька на соседней скамейке, спрятавшись за двумя старушенциями, дисциплинированно читал газетку. Двое парней с короткими стрижками чересчур медленно тянули пиво, усевшись на ограде. Эти блокировали выход к метро. Дирижировали их действиями, очевидно, из «жигуленка».
Белов незаметно бросил взгляд на часы. Прошло уже полчаса, а «наружка» на задержание не шла.
«Ну и черт с вами! И так ясно, поиграть решили. Ладно, будем считать, что сегодня рыбный день. Пора рубить хвосты и плести сети. — Белов бросил окурок в направлении урны. Не попал. Усмехнулся неожиданно пришедшей на ум мысли. — Это вам для начала!»
Он демонстративно достал из кармана бумажный комок, разгладил на колене, потом опять скомкал и бросил под скамейку. Он был уверен, что через пару минут ксерокопия окажется в штабном «жигуленке» и окрестности содрогнутся от рева ужаса.
Его движение через газон к проезжей части заставило любителей пива вскочить. Дядька лишь слегка дрогнул газетой.
Белов проскользнул между медленно ползущими машинами, сбавил шаг и походкой праздношатающегося свернул в переулок. Из «жигуленка» переулок просматривался полностью, особенно если смотреть в бинокль. Чтобы им там служба медом не казалась, Белов остановил какого-то молодого человека менеджерской наружности. Перебросился парой фраз, спрашивал дорогу к кинотеатру «Новороссийск». Идти было всего ничего, поэтому менеджер даже не счел нужным жестикулировать. Но Белов знал, даже короткого контакта вполне хватит, чтобы менеджера взяли на заметку и «навесили хвост». Итого, минус один опер из бригады «наружки».
Белов подошел к особняку, сияющему свежей побелкой, потянул тяжелую резную дверь. Над крылечком с мраморными ступеньками вращался бронзовый самолетик, заключенный в круг с надписью: «Акционерный банк „Аэротехника“».
Из бумажника достал пластиковую карточку пропуска, предъявил охраннику.
Вспомнил, как выли в начале капиталистических перемен неперестроившиеся опера. Банки и солидные офисы стали неконтролируемыми местами встреч «клиентов» КГБ. Пока мафиози блуждал по городу, проблем не возникало. Но вошел «клиент» в банк, предъявив пропуск, — и пиши пропало. Охране, получавшей в десять раз больше любого опера, стало глубоко плевать на конторские «ксивы». Правда, очень скоро историческая справедливость восторжествовала. В банках и офисах замелькали партикулярного вида мужички, привычно носящие темные рубашки и одноцветные галстуки. А кто не порадеет бывшему сослуживцу? Только последний гад. Нерушимое братство бывших и действующих сотрудников, укрепленное сослуживцами-бизнесменами, опутало страну почище любой мафии.
Пропуск Белов выпросил у знакомого, заведующего контрразведкой и охраной в банке «Аэротехника» года два назад. Денег в банке не держал, но пропуском иногда пользовался.
Прошел операционный зал, подмигнув сидевшим за стеклянной перегородкой девушкам, толкнул дверь служебного хода. За дверью уже выстроился во фрунт охранник.
— Гришин у себя? — Белов напустил на себя такой вид, что молодой парень в униформе быстро сорвал рацию с ремня. — Скажи, Белов к нему идет.
Пошел в конец коридора к знакомой двери, охранник что-то шептал в рацию.
Гришин, как и полагается шефу спецслужбы банка и отставному полковнику, под серый пиджак надел темно-синюю рубашку и черный галстук. Лицо за последнее время еще больше округлилось, стало походить на морду французского бульдога, довольного кормежкой и хозяином.
— Привет, Игорь! Проходи, садись. — Гришин одним взглядом заставил сидевшего перед ним молодого сотрудника смести бумаги в папку и выскочить из кабинета.
По тревоге в глазах Белов понял: Гришин уже оценил значимость экстренного визита без предварительного звонка.
— Хорошо выглядишь. Женя. Банковская жизнь тебе на пользу. — Белов не стал садиться в кресло.
— Зато ты совсем дошел. Рожа как у покойника. — Гришин скользнул взглядом по лицу Белова. — Каким ветром?
— Попутным. Помощь нужна.
— Слушаю, — сразу же перешел на деловой тон Гришин.
— Надо обрубить «хвост». Женя.
— Допрыгался? — усмехнулся Гришин.
— Сам знаешь, как бывает: сначала ты следишь, а потом вдруг за тобой начинают. Диалектика, блин.
Гришин на секунду задумался. Потянул руку к трубке телефона.
— Я слышал, вы там учения устроили. В полный рост мины ищете? — мимоходом спросил он. «Услуга за услугу», — сообразил Белов.
— Перед выборами веселятся, Женя. Но крови попортят всем. Особенно «лицам кавказской национальности».
По глазам Гришина понял, информация принята и оценена. Поэтому решил надавить:
— У них учения, а у меня — боевые будни.
Гришин кивнул, набрал номер.
— Трошкин? Сейчас подойдет человек от меня. Отправь его на «Ниве». — Поднял взгляд на Белова. — Он сам скажет, куда ехать.
Положил трубку.
— Так, Игорь. Иди в гараж. «Мере», извини, подать к подъезду не могу, но затемненные стекла обещаю. Тебя вывезут через задние ворота. Машину даю на час.
— Спасибо, Женя. — Белов взялся за ручку двери. — Будет время, посидим по-людски, я обещаю. Старое вспомним, о новых делах потолкуем.
— Без бутылки в следующий раз не приходи, — усмехнулся Гришин. — Сейчас сверни налево, под лестницей выход во внутренний двор.
Машина оказалась настоящим броневиком с матово-черными стеклами.
«Незаметна, как танк, — подумал Белов, разглядывая этот перл инженерной мысли. — А может, это и к лучшему. „Наружка“ такого трюка не ждет».
Он нырнул в пахнущее кожей и оружейной смазкой нутро. Водитель тронулся с места, едва Белов захлопнул тяжелую дверцу.
В салоне было темно, словно наступили сумерки.
— Куда? — спросил водитель, стоило им выехать за ворота.
Белов сориентировался, переулок, на который выходил фасад банка остался за спиной, Чистопрудный бульвар справа. Там уже, наверняка, металась вся бригада «наружки» в полном составе.
— Выруливай на Садовое, — решил Белов. «Старший бригады „наружки“, прочитав бумагу, впадет в панику. Сначала выйдет на связь с „базой“, те — с заказчиком. Найдут Подседерцева, потребуют уточнить задачу. Пока родят решение, возьмут в кольцо банк. К Гришину они кинутся минут через десять, не раньше. И тогда он свяжется по рации с машиной».
«Нива» уже неслась по Садовому, распугивая своим бронированным видом идущие рядом машины, желающих попробовать на крепость ее стальные борта не находилось.
— С ГАИ отношения нормальные? — поинтересовался Белов.
— С рук кормим. — Водитель хитро подмигнул.
— Тогда быстро перестройся в крайний ряд, не включая мигалки, сверни в переулок. Тормознешь, я выскочу. Сразу же уезжай.
— А мне сказали, час вас катать. — Тем не менее он послушно стал сдвигаться к правой полосе.
— Евгений Петрович имел в виду, что ты еще с час покружишь по городу, — нашелся Белов.
Сработало. Парень был молодой, наверно, только что из армии, в шпионов играть ему еще нравилось.
«Нива», опасно накренившись, влетела в переулок. Дорога, как знал Белов, сразу же виляла за дом. На углу он выскочил из машины, перебежал через дорогу и нырнул в двери аптеки.
Запах сразу же напомнил кабинет Константиныча. Белов машинально почесал сгиб локтя там, где остался след от укола. Странно, но от запаха лекарств вновь проснулась боль в виске.
Белов встал в очередь, косясь на высокие окна. Пока ни одна машина в переулок не свернула.
«Два — ноль в мою пользу, — похвалил себя Белов. — Ничего, ребята, я еще вам покажу высший пилотаж».
— Что вам?
Вопрос девушки в высокой крахмально-белой шапочке поставил Белова в тупик. Он не ожидал, что так быстро подойдет его очередь.
— Мужчина, что вам? — Аптекарша устало уставилась на Белова.
«Немая сцена из рекламы презервативов», — усмехнулся он. Посмотрел на свое отражение в витрине и обомлел. Серое лицо, глубокие складки у носа, свинцовый налет под глазами.
— От головы что-нибудь. — Белов вдруг вспомнил совет Константиныча при болях в виске принять сосудорасширяющее, но не водку. — И ношпу.
— Она у нас венгерская, — зачем-то предупредила аптекарша.
Белов кивнул, полез за бумажником.
— Анальгин, ношпа. — Она выложила на прилавок две упаковки. — Мужчина, деньги в кассу, — устало добавила она.
Белов пошел к кассе. Тут на боку тихо пиликнул пейджер. Белов вздрогнул от неожиданности. Бросил взгляд в окно. Никого и ничего подозрительного.
«А почему ты убедил себя в том, что в этой штуке „маячок“? Паранойя анальгином не лечится!» — Белов заставил себя расслабиться.
Снял с ремня приборчик. Прочитал сообщение. Ноги сделались ватными, взгляд сам собой уткнулся в низкую скамеечку.
Но Белов усилием воли заставил себя дойти до кассы, оплатить покупку. Уйти, оставив лекарства, было слишком непрофессионально, аптекарша наверняка это запомнит.
Он бросил чек на прилавок, улыбнулся аптекарше, сунул коробочки в карман.
Выйдя из аптеки, сразу же свернул во двор. На его удачу скамейка у кособоких гаражей пустовала. С улицы ее не видно, со всех сторон закрывают чахлые кустики, за спиной гараж.
Белов на непослушных ногах добрел до скамейки. С трудом сел. Дав сердцу успокоиться, еще раз прочитал сообщение:
«Они звонили в отдел. Срочно возвращайся.Миша».
Черные буковки заплясали перед глазами. Белов тихо застонал и закрыл ладонью глаза.
* * *
Розыск
Внимание — розыск!
По подозрению в совершении особо опасного преступления разыскивается Белов Игорь Иванович, 1946 года рождения, русский, проживающий в г. Москве, ул. Лавочкина, д.12, кв.67.
Может представляться сотрудником ФСБ, имеет на руках поддельное удостоверение на имя Белова И.И. При задержании особо опасен.
Старые львы
Салин с Решетниковым обедали. Стол накрыли в комнате отдыха, примыкавшей к кабинету. Блюда, недорогие и качественные, доставляли из маленького ресторанчика «для своих». Когда время позволяло, они любили часок-другой провести в его уютом зале в неспешной беседе с нужными людьми. Сегодня каждая минута была на учете. С раннего утра плели сеть, работа кропотливая, требующая внимания и терпения. Подбирались люди, свои, проверенные временем и делом, взвешивались интересы, определялись позиции, лишь после этого следовало предложение войти в игру. Выстраивалась комбинация, сложная и уравновешенная, как инженерная конструкция: стоило лишь запустить механизм, и в нужное время, в нужном месте срежет напрочь нужную голову. Но работа, какой ответственной она ни была, это еще не повод лишать себя маленьких радостей жизни. Как говорят армейские юмористы, война войной, а обед по распорядку.
— А что это у тебя? — поинтересовался Решетников, указав на плошечку перед Салиным.
— Морской салат. — Салин выжал лимон на разноцветные кусочки, лежащие на свежих салатных листьях. — Мясо краба, креветок, кусочки рыбы, немного морской капусты и что-то там еще.
— Вкусно?
— Полезно. — Салин поддел вилкой розовый комок, отправил в рот.
— Рыбный день, — сделав скорбное лицо, произнес Решетников. — Голодом себя изводить, надеюсь, не собираешься? А то у меня младшая с диет не слазит, куча книг есть, могу подкинуть.
— Зря она себя изводит. — Салин спрятал улыбку.
— Я ей так и сказал. Нечего над собой измываться, если в отца пошла. Гены ни одной диетой не переделать. — Он похлопал себя по тугому животу, куда только что перекочевал антрекот. — А у нас в роду все такие.
Салин, чтобы не рассмеяться в голос, сосредоточился на салате.
В дверь осторожно постучали. Салин с Решетниковым переглянулись.
— Войдите, — Салин промокнул салфеткой губы. — Что случилось, Владислав?
Владислав плотно прикрыл за собой дверь. Бросил взгляд на стол, по которому было видно, что обед едва вошел в зенит.
— Извините за беспокойство. У меня срочное сообщение. — Владислав дождался кивка Салина и продолжил: — Только что дан в розыск Белов Игорь Иванович. Розыскные карточки срочно доставлены во все отделения милиции. Так поступают только при острой необходимости найти, — пояснил он.
— Пообедали… — Решетников сбросил с груди салфетку, грустно вздохнул. — С какой должности он в бега бросился? — обратился он к Владиславу.
— Еще вчера в рамках учений он возглавлял оперативно-розыскную группу. Во всяком случае, сообщения адресовались на его имя.
Салин отодвинул от себя плошку с салатом.
— Ты прав, Павел Степанович, обед окончен. — Повернул кресло, оказавшись лицом к Владиславу. — Подробности известны?
— Мой источник сообщил, что в одиннадцать часов Белов участвовал в совещании. Присутствовали следующие, — он по бумажке перечислил хорошо знакомые Салину фамилии начальников управлений ФСБ. — От СБП — Подседерцев.
— Наш пострел везде успел! — хмыкнул Решетников.
— Подробностей не знаю, но в кабинет вызывали врача. После чего Белова доставили в медпункт. — Владислав убрал листок в карман.
— Не довезли. — Решетников посмотрел в глаза Салину.
— Или не очень старались, — ответил тот. Салин откинулся в кресле, ненадолго прикрыл глаза. Указательный палец поглаживал переносицу.
— Владислав, не сочти за труд, попроси принести чай и кофе. Будь у телефона, я тебя скоро вызову, — произнес он, убрав от лица руку. — Постой. Твое мнение, каковы шансы Белова?
— Смотря что он задумал, Виктор Николаевич. Если просто решил вырваться из кольца и залечь на дно, то шансы довольно высоки. Если он что-то задумал, прогнозировать сложно. Белов — профессионал. Как ищут, он знает прекрасно. Думаю, шансы равны. Но, активно действуя, долго он не протянет.
— Спасибо. — Салин взмахом руки разрешил Владиславу выйти. — Ну, что скажешь? — обратился к Решетникову.
Тот азартно грыз зубочистку, казалось, весь поглощен этим занятием, но взгляд оставался сосредоточенным, как у шахматиста в трудной партии.
— Не люблю это слово — «профессионал». — Решетников поморщился. — Американизм, для русского уха — звук пустой. Это там человек соизмеряет сумму усилий с цифрой в контракте. Лишнего движения не сделает, но и не напортачит. Работает, как арендованный станок, точно по инструкции и от сих и до сих. Умеют америкашки отделять личное от профессии. Нанял его, и будь уверен, что ни климакс, ни похмелье, ни настроение на качестве не скажутся. А у нас страна Левшей. Профессионалов нет, но каждый — мастер. С придурью и характером. Неделю в запое пробузит, потом за ночь блоху подкует.
— Ты это к чему? — удивился Салин.
— Да Белова пытаюсь просчитать. — Решетников крепкими зубами расплющил кончик зубочистки. — И ничего не выходит. Вспомнил кое-что из его досье. Мастерские операции крутил — и для нас, и для родной конторы. Мастер он, а не профессионал бездушный. Соответственно, как любая творческая личность, существо малопрогнозируемое. Он еще себя покажет, помяни мое слово.
— Оставим пока Белова. Давай прокачаем ситуацию.
— Может, сразу начнем с худшего варианта? — спросил Решетников.
— Непременно с него! — Салин встал, стал покачиваться с пятки на носок. — Начинай, Павел Степанович.
— Если это не междусобойчик, к которому мы касательства не имеем, то дело плохо. Уж не знаю, что они там за учения устроили… Но в предвыборной горячке желаемое вполне могут принять за действительное. Либо переворот готовят, либо готовятся кого-нибудь в этом обвинить. Для пущей убедительности им нужен «заговор в спецслужбах». Мне кажется, на эту роль Подседерцев сосватал Белова. — Решетников откинул голову на подголовник, чтобы лучше видеть стоящего Салина. — Беглый сотрудник — этого мало. Поэтому Подседерцев погонит Белова в какую-нибудь политическую группировку, чтобы придать делу соответствующую окраску. Как только Белов переступит порог офиса любой из партий, следом ворвется спецназ Подседерцева.
— А если Белов рванет в Президент-отель?
— Еще лучше. У СБП там врагов больше, чем агентуры, — усмехнулся Решетников. — Сам знаешь, шефа Подседерцева теперь туда даже на заседания не приглашают.
Салин опустился в кресло.
— Хорошо бы, но погонит, как ты выразился, он Белова к нам. В последний раз мы сыграли Белова «втемную», как ты помнишь. Пожертвовали им, чтобы вербануть Подседерцева. — Решетников покосился на Салина. К единому мнению, стоила ли жертва результата, не пришли до сих пор. — Боюсь, Подседерцев об этом узнал или догадался, что, впрочем, не важно. Во всяком случае, он считает, что Белов — ниточка, ведущая к нам. А вторая — Виктор Ладыгин — у него уже в руках. Не случайно же он моментально отметился на месте гибели Ладыгина. Убежден: Подседерцев попытается сплести из этих ниточек сеть.
— «Любовный треугольник»? — прищурился Решетников.
— Естественно. Нового еще не придумали. — Салин принялся вяло ковырять вилкой салат.
Опыт позволял им понимать друг друга без слов. На их языке так назывался классический прием кремлевских подковерных сражений. Смертельная суть приема маскировалась циничной шуткой: «Против кого дружить будем?»
Как правило, на занятый трон находится минимум два непрошеных наследника. Противники образуют треугольник, чтобы лучше было наблюдать друг за другом. Идти в лоб для политика чересчур примитивно и опасно, а биться одновременно против двоих — заведомое поражение. Фигура по эмоциональному накалу напоминает «любовный треугольник». Любовь втроем пикантна, но для политики не подходит. В политике вообще нет места тонким чувствам. Политика не любовь, а грубый секс, где все лишь партнеры, пытающиеся поиметь ближнего, желательно бесплатно. И бросаются в объятия друг друга не от страсти, а от страха, что место займет противник. Если вас спросят, какой формы краеугольный камень отечественной политики, смело отвечайте — треугольной.
Так Сталин «дружил» с Бухариным против Троцкого. Вытесненный с политической арены Троцкий отправился в Мексику дожидаться ударом ледорубом по голове. А Сталин, оставшись один на один с соперником, быстренько задушил Бухарина в дружеских объятиях. Едва похоронили Сталина, Хрущев «задружил» с Маленковым против Берии. Последний слишком много знал, был в силе и имел в активе реальные достижения — ракеты и атомную бомбу. Все это и представляло реальную опасность как для моложавого Хрущева, так и для престарелых соратников Сталина. Короче, раздавили Берию в дружеских объятиях, объявив по партийной традиции «агентом империализма». Убрав основного конкурента, Хрущев разгромил временных союзников — Молотова, Кагановича и компанию. Только вошел во вкус власти и начал сеять кукурузу где попало, как сам прозевал, что «молодежь» временно сошлась с Микояном, в результате этого недолгого сожительства остатков «сталинских гвардейцев» и бывших комсомольских вожаков родился долгожитель Брежнев, а Хрущев отправился на пенсию.
Горбачев, попав в «любовный треугольник», долго строил глазки то «ретрограду» Лигачеву, то «прогрессивному» Ельцину. В конце концов у мужиков крыша поехала от таких противоестественных отношений, измордовали друг друга в августе, оставив Горбачева у разбитого корыта в Форосе. Правда, потом выяснилось, что Горбачев кроме себя и Раисы Максимовны никого по-настоящему не любил. Победитель Ельцин приволок в Кремль собственный трон, поэтому Горбачев и вылетел вместе с президентским креслом. Ельцин выстроил «президентскую вертикаль» по классической схеме треугольника: по правую руку — «молодые реформаторы», по левую — «ретрограды-коммунисты». Внутри треугольника, оживляя унылый пейзаж политического поля, метался либерально-демократический юрист, биссектрисой деля углы пополам и отнимая голоса избирателей. За это его не любили, но терпели, все же развлечение. Разведенные по разным углам «любовного треугольника» политики тянули каждый в свою сторону, как в известной басне, в результате обеспечивалась известная стабильность севшей в лужу телеги российской демократии.
«Молодые реформаторы» относились к местному населению с еще меньшим трепетом, чем испанские конквистадоры к инкам и ацтекам. Вывозили из страны все, что представляло ценность, оставив населению по шесть соток земли без всяких признаков нефти. От такого хамского отношения время от времени население садилось на рельсы и требовало зарплату. Требовали майскую в ноябре, что абсолютно абсурдно, даже без экономического образования ясно, поэтому и платить никто не собирался. Коммунисты усматривали в этом признаки революционной ситуации и ставили вопрос ребром, хотя и понимали, что денег взять неоткуда, надо опять занимать на Западе. Но их там не любили, а «реформаторам» уже не верили. Ситуация сама собой накалялась, юрист метался из угла в угол, остужая противников соком и угрожая всех отправить с последним вагоном в Сибирь. И тут, разведя противников, разошедшихся до непарламентских выражений и импичмента, из своего угла выходил Хозяин. Раздавая медвежьи тумаки правым и левым без разбору, он выполнял свой долг гаранта стабильности. Его появление заканчивалось подписанием протокола о согласии и получением очередного кредита. Периодические искусственные кризисы гарантировали, что ниже стоящие углы треугольника не задружат между собой, образовав вектор, уткнувшийся острием в президентское кресло, остальное Хозяина с возрастом интересовало всем меньше и меньше.
Но «любовный треугольник» не может существовать вечно, партнеры неизбежно стареют, и противостояние теряет всякий смысл. Власти, как и любви, хочется смолоду, пока еще кровь не остыла. Весь вопрос, кто первым решится нарушить равновесие.
В президентском углу окопались зубастые мужики, далекие от пенсионного возраста своего лидера. Им меньше всего улыбалось покинуть Кремль вслед за лафетом, а сумма заслуг перед Хозяином делала невозможным трудоустройство в думских фракциях. Загнанные в угол, они вполне могли рвануть в атаку по двум направлениям сразу, раскрошив опостылевший «треугольник». Такой вариант Салин с Решетниковым просчитали давно. Данных о подготовке ГКЧП-3 в их сейфах скопилось предостаточно. Сегодня все сходилось к тому, что события бешено несутся именно в этом русле.
— Может, кое-кому башку отвернуть, пока не поздно? — нарушил тишину Решетников.
Салин положил вилку, привычно промокнул губы салфеткой.
— Именно об этом я сейчас и думал. — Хищная улыбка скользнула по его сально блестевшим губам. — Только сформулировал задачу иначе. Мы его просто уничтожим.
Профессионал
Пейджер жалобно хрустнул под каблуком.
«Зачем? — спросил себя Белов, разглядывая осколки. — А затем, блин! — Злость заставила прийти в себя. — Пусть в пейджере и не было „жучка“, но лучше разом избавиться от страхов и иллюзий. Они знают, что я профессионал, травить будут без дураков. И светит тебе, Игорь, после этого звонка не койка в психушке, а нары в Лефортове. На меньшее можешь не рассчитывать».
Он прекрасно понимал, что его фотографии и розыскные карточки уже доставлены во все отделения милиции. Вряд ли успели раздать всем нарядам, но аэропорты и вокзалы теперь для него закрыты. Все камеры видеоконтроля в метро выискивают среди поднимающихся по эскалатору его лицо. «Наружка» взяла под плотный контроль квартиру и все адреса, где он может появиться. Скорее всего, сориентирован весь агентурный аппарат в СМИ, блокирующий возможность утечки информации о фугасах в печать и на телевидение. В техническую базу системы оперативно-розыскных мероприятий внесена его фамилия. Стоило произнести по телефону «Белов», как абонент моментально возьмут на контроль. Не пройдет и двух часов, и невидимая сеть СОРМа раскинется прямо над головой. Можно уцелеть, уйдя на дно и забившись в норку, пока трал розыска шарит по городу. Оставшись на поверхности, он мог выдержать не более двух суток.
«Ровно столько осталось до взрыва. Совпадение или нет, покажет время. Кто бы ни организовал этот звонок, он намертво привязал меня к террористам. Я — единственная ниточка. Роль незавидная, но что тут поделать. — Белов затравленно осмотрел двор. — Сейчас тебя ищут все. Одни — чтобы тянуть за ниточку, другие — чтобы ее оборвать».
Вытряс на ладонь две таблетки: белую и желтую. Разжевал и проглотил, едва поборов тошноту.
Встал, осторожно сделал несколько шагов. Странно, но вместо предательской слабости ощутил прилив сил. Сердце радостно колыхнулось от чувства дикой, необузданной свободы, какая бывает, вероятно, лишь у последней черты.