Лилит

Она не переставала удивляться способности Хана бесконечно долго оставаться в полной неподвижности. В этой отрешенности и омертвелости было что-то завораживающее, словно смотришь на камень, застывший на самом краю пропасти. Достаточно легкого дуновения ветра, чтобы камень ожил, рухнул, пробудив дикий поток камнепада.

Лилит бесшумно ступала босыми ногами по горячей палубе, коленопреклоненная фигура с прямой напряженной спиной, застывшая на носу, оставалась неподвижной, но Лилит знала, Хан уже уловил по одному ему известным признакам ее приближение.

Лилит присела на корточки сбоку, так чтобы видеть безжизненное, как маска, лицо Хана. Он сидел голый по пояс, на гладкой коже играли отсветы плескавшейся внизу воды. Солнце уже зашло, но небо и вода остались одного цвета — светло-кремового, с металлическим отливом.

Маска разлепила плотно сжатые губы и произнесла грудным голосом:

— Ты умеешь входить в чужие воспоминания. Ли?

— Нет.

— Это просто.

Горячая ладонь легла на ее затылок. Тепло вошло в мозг, взор замутился, расплылись очертания дальнего берега, белые зубцы домов, зеленые волны ивняка, подступившие к самой воде…

…Розовый снег хрустел под ногами. Глубокие следы за спиной становились густо-синими, цвета низкого неба. Воздух был разреженным и таким стылым, что не ощущалось запаха, только холодком першило в горле. Перевал все круче уходил вверх, к сахарно-белым шапкам на базальтово-черных вершинах.

Слезы жгли глаза, щекотали горячие щеки. Сердце ухало тяжело, обреченно, с каждым шагом все больнее и больнее. Не выдержав, он оглянулся.

Внизу, уже едва различимая за молочной пеленой, лежала долина. Он знал, что горячие источники, пробивающиеся на поверхность, поддерживали в долине, зажатой со всех сторон скалами, мягкий и теплый климат, удивительный для этой горной страны. Там в прозрачных ручьях плескалась рыба, земля приносила тропические плоды круглый год, ни животные, ни люди в долине не знали болезней.

Он попытался разглядеть золотую чешую пагоды, но теплый туман сегодня был необычайно плотным. Лишь раз в разрыве пелены мелькнул острый золотой луч.

Ноги сами собой подломились, он упал на одно колено, рука глубоко ушла в снег. Острые кристаллики сразу же набились под рукав, вонзились в кожу, но боли в теле он не почувствовал. Сердце болело сильнее.

Слова, которые он с рассвета давил в себе, потоком рванулись наружу:

— Я не могу… Позвольте остаться. Еще шаг, и я умру.

— Брат, мое сердце болит не меньше твоего. Помни, дорогу к нам находит лишь тот, кого мы призвали. И уходит от нас лишь тот, кто готов к своему предназначению. Срок пришел, мы расстаемся. Ты готов идти дальше. Не стоит медлить, тебя ждет великая судьба.

— Когда исполнится предначертанное, я вернусь сюда? — с трудом сдержав слезы, выдавил он.

Вместо ответа услышал хруст наста, сначала громкий, будто ломали черствую лепешку, потом все тише и тише, пока звук удаляющихся шагов не превратился в мелодичное пение ледяных иголок в студеном воздухе…

* * *

…Лилит отрешенно смотрела на пляску бликов на темной воде. Где-то внутри еще пели стеклянные колокольчики, тягучий звук прощания.

Хан потер руки, словно смывая невидимой водой невидимые следы. Указательным пальцем легко прикоснулся к переносью Лилит. Она вздрогнула и очнулась.

— Где и когда это было, Хан? — Лилит погладила лоб, след от прикосновения пальца все еще щекотал кожу.

— Очень давно и очень далеко отсюда клан, носивший имя Ка-Ши, спасаясь от врагов, ушел высоко в горы. Среди вечных снегов они нашли долину, согреваемую подземным теплом. Силами магии и мечами воинов они навсегда закрыли доступ в нее чужакам. Отыскать путь в обитель может только услышавший зов Невидимых. Клан хранит великие тайны. Наши мудрецы умеют читать по звездам будущее, и клан посылает в мир своих воинов, чтобы предначертанное стало явью. Я проделал путь длиною в пять лет, чтобы найти тебя. Это все, что ты должна знать.

Хан легко встал на ноги. Лилит оценивающе посмотрела на его тело, свитое из тугих, упругих мышц. Возраст по такому определить невозможно. Глаза у Хана были черные и холодные, как камешки в прозрачном ручье.

— Такое ощущение, что все висит на волоске. — Лилит зябко передернула плечами. — Ты знаешь, я могла и не прийти.

— Нет, Ли. Все давно предопределено. Ничего нельзя изменить. И мы делаем лишь то, что должно. Он протянул ей руку, Лилит встала рядом.

— Я готова, Хан.

— Пойдем, я покажу тебе тех, кто пойдет с нами. Он взял ее за руку и повел в рубку. Толкнул дверь, пропустил ее первой, перешагнул следом через высокий порог и запер за собой дверь.

В полной темноте Лилит с трудом нашарила переборку, прижалась к холодному металлу спиной.

— Смотри.

Хан щелкнул выключателем. Мутная лампа под низким потолком осветила кубрик. Темно-красный ковер, алтарь и светильники — все, что было на оргии, исчезло. Голый пол, голые стены с черными кругами иллюминаторов.

В центре в два ряда сидели восемь молодых мужчин. Слабый свет бликовал на тугих мышцах обнаженных тел. Спины выпрямлены, руки уперлись в согнутые колени. Если бы не ритмическое колебание мышц живота в такт ровному дыханию, они могли показаться восковыми фигурами в странном музее, такими безжизненными были их лица. Распахнутые глаза смотрели прямо перед собой, но ничего, Лилит была уверена, не видели. Перед каждым на полу рукоятью к правой руке лежал нож с длинным, сантиметров в сорок, скошенным лезвием. Лилит не смогла вспомнить, как называется этот маленький меч по-японски. Слово красивое, как звук клинка, «восьмеркой» вспарывающего воздух.

— Это все, кто остался, Ли.

— Они нас слышат?

— Нет. Они сейчас далеко. Перед последним боем душа должна обрести покой. Стать как река на закате.

— Странно, я думала, у тебя их больше. — Лилит с сомнением провела взглядом по восковым лицам.

— Это лучшие. Остальных можно не считать. Так, пушечное мясо.

— Естественно, если он валил их пачками.

Хан бесшумно прошел к сидящему в первом ряду. Взял его нож. Вернулся к Лилит, поднял клинок на уровень лица. Долгим взглядом смотрел прямо в глаза Лилит. Неожиданно его рука сорвалась вниз, нож взвизгнул в воздухе. Лилит только успела вздрогнуть, когда раздался громкий хлопок и гортанный выдох.

Крайний в первом ряду покачнулся, сжав перед грудью ладони, словно молился. Лилит присмотрелась и охнула. Острие клинка едва не коснулось обнаженной груди, замерев в нескольких миллиметрах, плотно стиснутое ладонями. Лицо человека осталось непроницаемо спокойным, словно он спал с открытыми глазами.

 

Дикая Охота

Из душа била горячая вода, клубы пара ползли к потолку. Максимов резко переключил смеситель, и на раскрасневшуюся кожу хлынул ледяной дождь. Мышцы сразу же собрались в тугие жгуты, он ждал, пока холод не проникнет до костей, лишь после этого выключил воду. Постанывая, схватил полотенце, принялся растирать задеревеневшее тело. Через некоторое время кожа вновь покраснела, в мышцы пошло тепло, но теперь они сделались не кисельными, какими были после пропаривания кипятком, а плотными и упругими. Постоял, закинув голову, позволяя заклокотавшей в теле энергии растечься по самым дальним уголкам. Постарался полностью насладиться тем великолепным ощущением, когда каждая клеточка кажется наполненной жизнью. Усталость имеет свойство накапливаться, исподволь подтачивая даже самый тренированный организм, слишком многие, разучившись расслабляться, незаметно для себя превращаются в стариков. Усталость, как рак, умеет ждать своего часа и имеет гадкое свойство давать о себе знать в самый неподходящий момент. Максимов свято чтил правило: любое усилие начинай и заканчивай полным расслаблением. Чем сильнее предстоит нагрузка, тем глубже должен быть отдых.

Полтора часа он изводил себя упражнениями, разработанными для бодрости ума и тела почти двадцать пять веков назад китайским монахами-воинами. Затем распластался на полу в коротком забытьи, после этого последовал десятиминутный контрастный душ.

Максимов провел по щекам. Осталось только побриться. Машинально нарисовал на запотевшем зеркале витиеватый иероглиф. Рука, потянувшаяся к бритве, замерла в воздухе.

Ограничения на доступ к знаниям в Ордене не существовало. Если действительно знания — сила, то глупо и безнравственно ограничивать в информации того, кому в любую секунду могли потребоваться силы, во много превышающие возможности среднего человека. Еще ни разу Максимов не получал отказа, само собой разумеющимся считалось, что задавший вопрос созрел для ответа на него. Переварить и усвоить он сможет ровно столько, насколько готов, но это не причина устанавливать «информационную диету». На ней выращивают только слепых и тупых исполнителей, которых не жалко терять, потому что в примитивности своей легкозаменяемы и дешевы в изготовлении, как одноразовая посуда.

Утром ему передали ноутбук, десяток дискет и стопку книг. Весь день он устраивал «мозговой штурм», накачивая себя новой информацией. Вика, очевидно в первый раз столкнувшись с такой интенсивной работой, лишь несколько раз заглядывала в комнату, бросала встревоженный взгляд и бесшумно выходила. Иногда заставала Максимова неподвижно лежащим на полу, безжизненно разбросавшим руки, иногда до седьмого пота отжимающимся от пола, но чаще сидящим за столом, что-то читающим с экрана компьютера и сверяющимся с заложенными страницами в книгах. Но лишь сейчас, стоило взглянуть на иероглиф на зеркале, свершилось то магическое действие, что доморощенными мистиками зовется не точно переведенным с английского словом «просветление». Кристаллики разрозненной информации сами собой сложились в многомерную картинку. Максимов испытал невероятный прилив энергии, который бывает лишь в тот краткий миг, когда знания превращаются в силу.

Путь к Истине чреват опасностями. «Во многих знаниях многие печали», — вздохнул некогда библейский пророк. И был абсолютно прав. Гораздо комфортнее благодушное неведение, чем беспощадное сияние Истины. Опасности, подстерегающие на пути к ней, образно и доходчиво описали мусульманские мудрецы — суфии. Путь этот подобен бесконечному коридору со множеством дверей. Истина многолика, и открывая дверь за дверью, узнаешь лишь малую ее часть. Но с каждым разом, с каждой открытой дверью ты невольно и необратимо удаляешься от тех, кто счастлив в неведении, для них ты маг и изгой одновременно. Самое страшное то, что иногда не хватает личных сил, чего-то невыразимого словами, что толкнуло тебя в путь, и тогда к ужасу своему узнаешь, что следующая дверь не поддается, а впустившая тебя не открывается. Человек, порвавший с мирской и земной жизнью ради заоблачных высей и неземной мудрости, оказывается как бы между небом и землей. Накопленных знаний и мощи недостаточно, чтобы прорваться выше, но они же не позволяют вернуться в мир людей. И тогда отверженные небом и не принятые землей превращаются в черных магов, озлобленных и могучих демонов, изливающих всю желчь от поражения на головы тех, кого презирают от бессилия и ненависти. Суфии называют их «святыми сатаны».

Подобное притягивает к себе подобное, гласит один из законов магии. В какие бы времена и в каких бы странах ни появились «святые сатаны», в какие бы слова ни облекли они свое учение, они находят себе подобных, объединяются в кланы, заключают временные союзы и порождают все новых и новых приверженцев, чтобы во времена смуты, когда вихрь событий размывает грань между добром и злом, попытаться раз и навсегда переделать мир под себя.

Когда девять рыцарей-тамплиеров укрыли в маленьком аббатстве у отрогов Пиринейских гор залитую серебром голову Лилит, в далекой Поднебесной империи уже набирал силу тайный клан «Черных воинов». Их незримая власть простиралась от монгольских степей до тропических лесов Бирмы. Среди них были купцы, мореходы, целители и маги, а главное — воины, чьи сердца стали черным камнем, они, в совершенстве овладевшие искусством тайной смерти, не ведали иного пути, кроме Пути Левой руки, пути тотального разрушения, безумного экстаза смерти.

Тайная История подобна подземной реке, никто из непосвященных не ведает, где и когда ее черные воды прорвутся на поверхность. Невозможно отследить, как клан проник в Россию и вошел в контакт с Орденом Крыс, хранящим тайны культа Лилит. Неведомо, как звездочеты и маги клана узнали, что именно здесь, среди земных женщин родилась и возродилась та, что станет новой Лилит. Возможно, они называют ее другим именем, суть не в этом. В июле, когда Черная Луна войдет в созвездие Льва, эта женщина способна распахнуть врата в бездну, разрушив великий город на семи холмах. И они решили сделать все возможное, чтобы это произошло.

«Легко и непринужденно, — пробормотал Максимов, намыливая щеки. — Отбросим мистику и восточную философию, оставим только суть. А она в том, что есть некая тайная организация с двухтысячелетней историей. Безусловно, они отшлифовали методики по серийному производству высококлассных боевиков. Это только узколобые генералы с большими фуражками-аэродромами считают, что до них никого не было, а история мира началась в семнадцатом году. Еще как было! Итак, может один человек, прошедший подготовку в клане, завербовать и натаскать десятка два щенков, сдвинувшихся на восточных боевых искусствах? Легко и непринужденно. Даже элитного спортзала для этого не требуется. Нормальные люди тренируются круглый год под открытым небом и днем, и ночью. Ниндзя, если понимать под этим словом мастеров тайных операций, это не обормоты в черных комбезах, рыскающие по лесопаркам с мечами за спиной. Современный ниндзя ходит в джинсах и ездит на метро. Короче, года за три из мальчиков, отобранных в секциях, вполне можно сколотить боевую группу. Как промывать мозги и перепрограммировать сознание ребятам с незаконченным средним образованием, восточного человека учить не надо.

Способны после трехгодичной подготовки такие мальчики вести месяц наблюдение за складом под Бологим, а потом тихо вынести фугасы? Легко и непринужденно. Не думаю, что клан зациклился на древней мудрости, наверняка стараются не отстать от жизни. Способен ли их человек грамотно заложить и подготовить к взрыву фугасы? Уверен, да. Я и сам, поколдовав несколько часов, что-нибудь да придумал бы. Шутки с компьютерным голосом, которым изводят ФСБ, это вообще детские игры. Любой школьник сейчас и не то учудит, не выходя из компьютерного класса родной школы. Были бы они бригадой идейных террористов, давно бы подорвали все к чертовой матери. Но мой клиент не такой, на другом воспитан, для него важнее всего церемониал, обряд… На том и попался. — Максимов последний раз провел лезвием по левой щеке. — Да, уже попался. Надо было меня сразу валить в подъезде, на худой конец — в Петровском парке. А он, вражина, поиграть решил. Вместо меня Конвоя убил. Кровь мне решил испортить еще до того, как один на один встретимся. — Подождал, пока рука перестанет дрожать, провел лезвием по правой щеке. — И встретимся, куда ты от меня денешься».

Сейчас он с предельной ясностью представлял, что ждет впереди. События, до того петлявшие по разным руслам, наконец слились в единый поток, и уже никакая сила не могла его остановить. Стоять на пути бессмысленно, выплыть и уцелеть — весьма проблематично. Он с отрешенностью, какая бывает только в момент осознания неотвратимости конца, просчитал свои шансы. Вздохнул, подмигнул своему отражению в зеркале и стал смывать с лица остатки пены.

Вика все еще сидела на тахте, скрестив ноги по-турецки. В комнате витал острый запах лака для ногтей. На секунду оторвалась от своего архиважного, как было сразу заявлено Максимову, занятия, проводила его взглядом. Максимов встал у открытого окна, подставил еще влажную грудь теплому ветерку.

— Уже готова? — спросил он для порядка.

— Почти.

Максимов мысленно прикинул, сколько займет полная готовность к выходу, если маникюр уже отнял сорок минут, закатил глаза, но промолчал. В приглашении на выставку Муромского черным по белому напечатали: «Открытие в 17 часов». Но, очевидно, с расчетом, что дамы прибудут не раньше семи вечера.

— Вика, а почему не отменили выставку?

— Так захотела Великая Крыса.

— Хороший ответ. Главное, думать не надо.

— Ну не перекраивать же все из-за Муромского? Слава Богу, не Ван-Гог умер. Другого повода собраться своим не будет, а придумывать новый — уже некогда.

— А когда стало известно, что общий сбор залегендируют под вернисаж Муромского?

— Ой, месяца два назад. Все же знают, что в конце июня Великая устраивает шабаш. Вернее, внеочередной праздник. Перед выездом в лес на шабаш обязательно должны устроить тусовку для своих. Как «фэйс-контроль» на входе в ночной клуб.

— Четыре регулярных шабаша в год в дни солнцеворота плюс шабаши на каждое полнолуние. А внеочередной-то вам зачем?

— Их может быть сколько угодно, был бы повод. А этот устраивается раз в пять лет, поэтому о нем и знали заранее.

— И по какому поводу намечаются танцы в голом виде под луной? — осторожно поинтересовался Максимов. — Хотелось бы знать заранее.

— Раз в пять лет происходит обновление Великой. Никто не знает секрета, но на глазах у всех она молодеет. В начале праздника у нее тело пожилой женщины, а в конце, когда вспыхнет костер, она превращается в молодую. Ну, как я.

— Короче, Дэвид Копперфилд отдыхает, — пробормотал Максимов.

«Бог мой, как все просто! До ужаса просто», — подумал он. Чтобы унять лихорадочное возбуждение, заставил себя медленно переводить взгляд с одного окна дома напротив на другое.

— А ты. Макс, ничего. Настоящий, — раздалось за спиной.

— Ты про меня? — Пушистый тезка Максима в этот момент терся мордой об его ноги.

— Про тебя, про тебя. Поверь художнику, тело у тебя настоящее.

— Посмотри журналы, там в сто раз круче. — Максимов мягко поддал коту, но тот, не принимая удара, плавно скользнул в сторону.

— Нет. Не люблю культуристов. У них, как силиконы у баб, все напоказ и все ненатуральное. Ты всегда так себя тренировками изводишь или только для меня такой концерт устроил?

Максимов туже затянул полотенце, повязанное вокруг бедер, прошел к тахте, сел лицом к Вике. Она непринужденно помахивала в воздухе растопыренными пальцами, поблескивающими свежим лаком на острых ногтях. Увидев выражение глаз Максимова, замедлила движение, а потом и вовсе уронила руки на колени.

— Что-то не так. Макс?

«Ей страшно, Бог мой, как же ей страшно!» — У Максимова на секунду замерло сердце.

— Все нормально. Вика. Давай я тебя кое-чему научу, пока есть время. — Максимов обвел комнату круговым жестом руки. — Посмотри вокруг.

— Ну, посмотрела. Дальше что?

— Не так. Найди в комнате все прямые линии, потом все кривые. После найди и посчитай все предметы красного, зеленого и прочих цветов. Каждый цвет отдельно.

— Зачем? — удивилась Вика.

— Делай, как я сказал. Потом объясню. Он внимательно следил за выражением ее лица, в какой-то момент понял — захватило, не могло не захватить.

— Вот и все. — Он взял ее за руку. — Как ощущения?

— Знаешь, словно проснулась и глаза протерла. И что это такое?

— Специальное упражнение, давно хотел тебя научить. Видишь ли, мы только думаем, что живем в реальном мире. А на самом деле незаметно для себя погружаемся в грезы и фантазии. Рассуждаем о чем-то отстраненном, философствуем, вспоминаем и мечтаем. По сути, мы живем чем угодно, любыми иллюзиями и химерами, но только не реальностью, которая нас окружает. А только в ней, здесь и сейчас сконцентрирована вся наша сила и скрыты все опасности. Приучи себя время от времени сканировать окружающую обстановку, и ты никогда не наступишь на иголку, забытую на полу.

— Ой, а я думала, ты чему-то такому научишь. — Она издала вскрик, отдаленно напоминающий «ки-ай» каратистов, и попыталась ткнуть его кулачком в грудь. Удар прошел вскользь, едва задев кожу.

— Научить махать кулаками — проблема невелика. — Максимов вернул корпус в исходное положение, и Викин кулак уперся ему в грудь. — Но бесполезно вызубрить все приемы и садиться на шпагат, если не умеешь оценивать обстановку и не отучилась тешить себя иллюзиями. Когда окажешься один на один с пьяным хулиганом, поверь, стоит только понять, что наступил момент драться за жизнь, и силы появятся, и руки-ноги сами собой попадут куда надо. Говоришь себе, я не для того родилась, чтобы умереть от рук этой скотины. Дальше начинаешь драться так, словно от этого зависит жизнь. А точнее, стараешься убить его раньше, чем это сделает с тобой он. Вот и все.

— А вдруг посадят?

Максимов слегка потянул ее за нос.

— Глупыш, это будет после. Будешь думать о последствиях раньше, чем они наступят, гарантированно проиграешь. Если уж тебя так волнует будущее, раз и навсегда приди к мысли, что лучше плохо сидеть в тюрьме, чем хорошо лежать в могиле.

— Ну спасибо, научил. — Она попыталась освободить руку.

Максимов решил, что урок не пошел впрок, крепче сжал пальцы, и они, как наручники обхватили ее тонкое запястье.

— Вика, ты знаешь, почему погиб Инквизитор? — холодно спросил он. Знал, Вику пока в известность не поставили, он и сам не собирался описывать в деталях, как погиб Инквизитор, такого она бы не выдержала.

— А он разве…

— Да, Вика. Погиб. Я преклоняюсь перед знаниями этого человека, но в трудную минуту они сыграли с ним злую шутку. Он жил в странном мире, имеющем к реальности непосредственное, но весьма отдаленное отношение. И вовремя не смог перенастроиться. Он не учел реальной обстановки. Не той, что он себе представлял, а реальной. Где из-за угла может появиться кто-то с обрезком трубы и навсегда лишить твою голову умных мыслей. Поняла, о чем я?

Она кивнула, но он решил пояснить.

— Реальность порой страшнее любого кошмара, именно поэтому сознание соскальзывает в мир грез. Не всегда хватает мужества жить в реальном мире. Поверь моему опыту, лучше всего считать, что противник не промахнется, и пригнуться, чем потом с удивлением разглядывать дырку у себя в груди. Пообещай мне, малыш, — он смягчил тон, — что сегодня ты будешь время от времени выполнять это упражнение. Смотри по сторонам и считай линии, цвета, можешь пытаться различить запахи. Но делай это непременно. Что бы ни происходило вокруг, ни в коем случае не дай себе утратить связь с реальностью. Мистики и маги — великие мастера погружать людей в ирреальное состояние, а потом грузить по полной программе. Сегодня нам скучать не дадут, можешь поверить моему чутью. Я сделаю все, что в моих силах. Но и ты, прошу, зря не подставляйся. Договорились?

Он счел, что сказал достаточно. В случае чего легче напомнить взглядом или окриком, чем читать лекцию в самой неподходящей обстановке. Разжал пальцы, освобождая ее руку, но Вика сама крепко вцепилась в его запястье.

— Максим, только один вопрос. — Она совсем по-детски заглянула ему в глаза. — Скажи, ты меня любишь? Хоть чуть-чуть.

— Конечно же да, малыш. — Максимов прижал ее к груди. «Пусть это будет единственная иллюзия, в которую хочется и можно верить».

Он встал, отошел к окну, чтобы больше не видеть ее тонких ключиц, выступающих из распахнутого на груди халатика.

— И еще. Вика. По первой же моей команде ты отпрыгнешь в сторону и исчезнешь. Когда все кончится, я тебя найду. Обещаю. — Максимов искренне надеялся, что так оно и будет.

— И мы будем всегда вместе?

— Обязательно.

Он не стал поворачиваться, чтобы не встретиться с ней взглядом. Заставил себя до мельчайших подробностей рассмотреть дом напротив. Ничего не изменилось, люди жили своей жизнью. Только свет, падающий в колодец двора, стал мягче, вечерним.

За спиной скрипнули пружины тахты, прошуршал шелковый подол по паркету, мягко закрылась дверь.

«Есть реки в пустыне, и есть пути в одиночестве, но нет ни рек, ни Пути в том, кто растворился в других», — прошептал Максимов.

Иногда Страннику от этого древнего изречения становилось легче, сегодня не помогло.

* * *

Навигатору

Сильвестр

Олаф и Викки прибыли в известный вам адрес. Проводим скрытое фотографирование прибывающих.